В сладостном уединении

13

В понедельник утром поехали в замок. Колин с отцом на «порше». Пруденс села в другую машину с Моникой и Джульетой.

— Я так рада, что отец стал показываться на людях, — сказала Джульета, ведя свой изящный серый "мерседес".

В воскресенье днем камерный оркестр Чарльза Мартинса давал концерт. Все были очень удивлены, когда в зале появился Хейли. Джульета предупредила, что могут присутствовать представители прессы, которые, вполне вероятно, узнают его. Он же только что-то проворчал и отмахнулся. Пруденс внимательно наблюдала, стараясь все запомнить, чтобы потом записать: его замечания, одежду, реакцию. "Эллиот Тромбли будет гордиться мною", — думала она.

— Может, он решил вернуться к нормальной жизни, как ты думаешь? — спросила Моника, сидящая рядом с подругой.

— Не знаю…

Пруденс на заднем сиденье прислушалась к их разговору, но женщины сменили тему, стали обсуждать планы на осень. Моника собиралась репетировать день и ночь, готовясь к предстоящим гастролям в Соединенных Штатах. Джульета подумывала о том, как перейти на другую работу. Пруденс невесело задумалась над своим будущим.

Когда машина уже ехала в Грампианских горах, Моника повернулась к ней, вздохнула и сказала:

— Осталось две недели до приезда Джоан. Посмотрим, как ее визит отразится на Хейли.

— Я думала, они иногда встречались друг с другом, — заметила смущенная Пруденс.

— О да, по крайней мере раз в год, — подтвердила Джульета.

— Тогда чем будет отличаться этот визит?

Джульета глянула на нее в зеркало заднего вида:

— А ты не знаешь? Джоан везет с собой Франклина Ардена. Вот с ним отец не виделся много лет.

Пруденс застыла от удивления. Почему же ни Хейли, ни Колин и словом не обмолвились об этом? Неужели настолько ей не доверяют? Очевидно, так и есть. Но, поскольку они абсолютно правы, жаловаться не приходится. Впрочем, для нее гораздо важнее другое — сам факт, что Хейли решил восстановить связь со своим агентом. Значит, надумал опубликовать новый роман.

Оставшуюся часть пути Пруденс почти не разговаривала, только смотрела в окно и раздумывала о том, как быстро пробегут две недели. Она смертельно боялась во всем признаться Хейли и похоронить даже надежду на продолжение отношений с Колином.

Вот и прошли эти две недели. Пруденс напряженно трудилась с Хейли. Он остался довольным, когда она сказала ему, что его доработки ей понравились. Из окна она часто видела Колина, сидящего с блокнотом на развалинах. При встречах он вел себя вполне дружелюбно, но не стремился остаться с ней наедине. И все равно ей было приятно, что он находится где-то рядом. Пруденс радовалась и тому, что они время от времени разговаривали и смеялись, хотя мечтала о его руках, объятиях, поцелуях.

Правда, к концу двухнедельного срока она стала раздумывать, а не было ли его учтивое дружелюбие не чем иным, как ширмой, за которой он крутил роман с Моникой? Может, они все-таки любовники? Моника, понимая безнадежность притязаний Пруденс, позволила Колину возобновить с нею связь, если она вообще когда-нибудь прерывалась. Ведь, в сущности, Пруденс для него не больше, чем доступная и симпатичная секретарша. А теперь, когда Моника жила в замке, какой ему смысл продолжать интрижку с секретаршей из Коннектикута?

Стоя в окне разрушенного аббатства, Пруденс наблюдала, как с гор опускается туман, и предавалась своим невеселым мыслям. Нет, она не волновала Колина. Никогда.

— Идиотка! — обругала она сама себя вслух.

В этот момент Колин схватил ее сзади за ноги.

— Я тоже так думаю!

— Не надо так пугать, — жалобно пробормотала Пруденс, тем не менее, улыбаясь. — Я ведь могла и упасть.

— Это невозможно. Я бы поймал тебя. Все еще стоя в проеме, она повернулась к нему лицом. Опершись на его плечи, позволила снять себя с окна.

— Я сдерживал себя почти две недели, — прошептал он, целуя ее в губы, гладя по волосам.

— Почему? — спросила она, переводя дыхание после долгого поцелуя.

— У нас обоих было много работы.

— Нет, ты не доверял мне и хотел выяснить все до конца, — жарко заспорила Пруденс, теребя пуговицу на его рубашке.

— Да, я не доверял тебе, хотел выяснить все до конца, поэтому держался на расстоянии, — усмехнулся он и поцеловал ее в лоб. — Ты и представить себе не можешь, сколько Эдвардсов живет в северо-западном Коннектикуте! Я сдался.

— Ну, наконец-то! — с сарказмом воскликнула она.

— Я потерял надежду найти нужную семью в Коннектикуте. Но отнюдь не отказался от желания все-таки выяснить, кто ты, Пруденс.

Она вздохнула, ничего не сказав, только положила руки ему на плечи. Их губы приблизились друг к другу, затем слились в долгом и сладком поцелуе. Ей хотелось, чтобы он продолжался вечно, но Колин вдруг сделал шаг назад и снял ее руки.

— Мне пора ехать. Завтра утром я встречаю Джоан и Франклина Ардена.

Пруденс остановила его:

— Колин, ты уверен, что избегал меня не из-за того, что боялся, как бы Моника и Джульета не догадались о твоем… увлечении мной?

Он удивился, потом расхохотался:

— Какая же ты мнительная, Пруденс! Если они и поняли это, меня не волнует их мнение.

— Ты и Моника — вы не…

— Пруденс! — сказал Колин с укором и погладил ладонью ее по щеке. Затем повернулся и пошел по изрытому трещинами мощеному полу аббатства.

Пруденс посмотрела ему вслед. Итак, завтра он встретит Джоан. Интересно, расскажет она ему все уже по дороге сюда или подождет?

— Колин! — почти в панике закричала она. Он резко обернулся. — Ты будешь спрашивать у Джоан обо мне?

— А ты как думаешь?

— Я не рассказала тебе всего. Думаю, у меня еще будет такая возможность. Я понимаю, сейчас ты должен ехать…

— Да, увидимся завтра утром и поговорим. Не важно, что скажет о тебе Джоан, мы все равно поговорим, Пруденс, — были его последние слова.

Она долго стояла и смотрела, как он шел через луг к замку. Потом сама пошла в деревню и позвонила Эллиоту.

— Завтра мой судный день, — сказала она ему. — Я решила позвонить вам и услышать сочувствие, перед тем как меня выкинут из замка.

— Пруденс, приятно слышать твой голос, — обрадовался издатель ее звонку. — Статья готова?

— Я еще не получила разрешения публиковать ее. Завтра рано утром сюда приедут Джоан Монтгомери и Франклин. Колин уже поехал в Эдинбург их встречать.

— Франклин Арден? Это, случайно, не литературный агент Хейли?

— Да!

Эллиот присвистнул. Новость ему явно понравилась.

— Если Хейли собирается выйти на люди, мы все равно будем знать об этом раньше всех, — сказал он. — В таком случае, может и не потребоваться разрешение старого чудака. Ты ему еще ничего не говорила?

— Пока нет.

— Может, и не стоит? Если ты ему признаешься, он ведь может и отказать нам в публикации. Что тогда будем делать?

— Эллиот, я должна ему сказать! Джоан уже давно ждет, что я ему признаюсь. И если этого не сделаю я, сделает она.

— Может, он заставит тебя уехать уже сегодня вечером, до ее приезда?

Пруденс вздохнула:

— Если я дождусь ее приезда, то первыми ее словами будут: «Это Пруденс Эдвардс из "Манхэттен мансли"». И меня выгонят еще до того, как они успеют распаковать вещи. Как ни крути, а признаваться надо. Хоть и маленький, а все-таки шанс остается.

Эллиот что-то пробурчал, но она не расслышала.

— Я не спрашиваю вашего совета, Эллиот, — сказала Пруденс. — Вы поручили это дело мне, значит, мне самой и выкручиваться. Другим журналистам вы предоставляете решать все самим.

— У других журналистов дети вашего возраста! — напомнил ей Тромбли. — Но я хочу получить эту статью.

— Я знаю, но все же, все скажу Хейли до приезда Джоан. Это мой шанс!

— Пожалуй, ты права, — проворчал он.

И все-таки, возвращаясь в замок, она терзалась сомнениями: говорить — не говорить? Никак не могла окончательно уверовать в правильность выбора. Твердо знала только одно: Хейли ей очень нравится. Больше того, она восхищается им. Он — редкая личность.

Джульета и Моника пили чай в большом зале.

— Хейли наверху? — спросила она их.

— По-моему, на развалинах, — ответила Джульета, наблюдая, как Пруденс возвращается к двери. — Что-нибудь случилось?

— Случилось. Пусть Моника тебе расскажет.

Воздух был прохладным и сырым, над озером опустился туман. Хейли она нашла стоящим среди руин аббатства.

— Я должна вам кое-что рассказать, — сходу начала она, понимая, что если сразу не перейдет к делу, то никогда уже не наберется мужества откровенно признаться в обмане.

Он молча поднял густые брови.

— Я солгала о себе в том послужном листке.

— Колин мне так и сказал.

— Я с отличием окончила Холиок-колледж, — продолжала Пруденс, — и прямо оттуда попала в "Манхэттен мансли" на должность помощника редактора. В прошлом году меня перевели в корреспонденты. В основном я писала обзорные статьи. Я единственная в журнале, кто рецензировал детскую и подростковую литературу. На книги Колина тоже писала рецензии. — Остановившись, она перевела дыхание и отвела глаза от Монтгомери. — Больше месяца назад я получила первое самостоятельное репортерское задание — написать статью. Как-то, разговаривая с профессором Джоан Монтгомери, я узнала, что она бывшая жена известного писателя, а еще совершенно случайно узнала, что этот писатель подыскивает себе личного секретаря. Рассказала об этом своему шефу. Он решил, что я могу попробовать заполучить эту работу. Я с самого начала прекрасно понимала, что это вторжение в частную жизнь, и тем не менее все-таки взялась написать о вас очерк.

Хейли слушал не перебивая. Пруденс сделала паузу, приблизилась к проему и, вздохнув, продолжила свою исповедь:

— Колин нанял меня. Остальное вам известно. Но главное, что я хочу вам сказать, — без вашего позволения материал не будет опубликован, хотя я люблю свою профессию, хочу и дальше сотрудничать в журнале.

Хейли смотрел на пустые проемы окон, где столетия назад были крошечные стекла, едва пропускавшие солнечный свет, и молчал. Пруденс еше раз вздохнула, немного подождала и пошла назад к замку. Он не остановил ее. Проходя через кухню, она через силу улыбнулась Мэри и поднялась к себе. Собирая вещи, обратила внимание, что у нее дрожат руки.

В дверь тихо постучали.

— Я сплю! — ответила Пруденс.

Джульета проигнорировала ее запрещение войти и открыла дверь. Губы ее были крепко сжаты, но в глазах Пруденс не увидела злости.

— Моника мне все рассказала, — сообщила Джульета.

— А я все сказала вашему отцу. Завтра Джоан расскажет Колину, и все будут знать. — Пруденс открыла шкаф и начала выгребать одежду, небрежно кидая ее в большую сумку. — Полагаю, ты хочешь услышать, не напечатаю ли я статью без разрешения отца? Не сомневайся, у меня еще осталась человеческая и журналистская этика.

— Что сказал отец?

— Ничего.

— О, Господи!

Пруденс вывалила в сумку груду белья, вновь посмотрела на Джульету:

— Ты что-то хотела сказать?

— Я считаю, тебе необходимо уехать до возвращения Колина. Я сочувствую тебе, Пруденс, но у тебя было достаточно времени, чтобы все самой ему рассказать, да и всем нам. Ладно, мне надо идти!

— Джульета! — остановила ее Пруденс. — Я не уеду, пока ваш отец не велит мне это сделать. Не могу. Понимаю, что он, конечно, потребует этого, но до тех пор не могу. Сейчас соберу вещи и буду ждать. Мне говорили… — Голос ее дрогнул, она сделала паузу, чтобы перевести дыхание. — Мне говорили, что работа журналиста не из приятных…

Джульета нахмурилась и вышла. Пруденс продолжала собираться, размышляя, удастся ли ей вылететь сегодня же вечером, если быстро добраться до аэропорта?

Но Хейли не прогнал ее из замка. Спуститься на ужин у нее не хватило смелости, не говоря уже о том, чтобы попросить принести ей еду, поэтому она так и легла голодной. Попробовала читать, но только смотрела на страницы, не испытывая никакого удовлетворения от того, как прошел ее судный день. Впрочем, этого следовало ожидать.

На рассвете Пруденс вышла из замка и стала бродить по развалинам аббатства. Туман клубился под ногами, закрывал озеро плотным покрывалом. Роса обжигала ноги, и утренняя прохлада прохватывала до костей. Но и сквозь туман было видно, чтонаверху в замке горит окно. Хейли Монтгомери проснулся. Пруденс тяжело вздохнула. Может, ей все-таки потихоньку исчезнуть?

Вернувшись в комнату, она постояла под горячим душем, потом оделась во все самое лучшее, чтобы достойно встретить прибытие всей компании из Эдинбурга.

Голод все же заставил ее появиться на кухне в поисках чего-нибудь съестного, хотя вначале она все-таки убедилась, что там никого нет. Но не успела намазать джемом лепешку и налить кофе, как через черный ход с большим букетом роз вошел Хейли Монтгомери. Положил цветы на стойку, выдвинул стул и сел.

— Чаю? — спросила она.

— Я уже пил. Давно. Хорошо, что вы решили позавтракать, а то я уже начал за вас беспокоиться.

— За меня?

Он кивнул.

— Спасибо! — улыбнулась Пруденс.

— Я так понимаю, вы собрались?

Она кивнула.

— Ваше признание не было чем-то неожиданным, знаете ли, — произнес он как всегда грубоватым, но дружелюбным голосом. — Надеюсь, вас это не очень расстраивает? Хотя не ожидал, что вы работаете у этого проныры Эллиота Тромбли. Как там поживает старый чудак?

— Смешно, но он точно так же говорит про вас, мистер Монтгомери.

— Неужели? Приятно будет снова с ним встретиться. Полагаю, он чертовски хотел бы заполучить мою фотографию на обложку журнала. Что-нибудь такое: Монтгомери сидит среди развалин.

Хейли поднялся, подошел к шкафу, достал желтый блокнот для записей, заточенный карандаш и вручил все это Пруденс.

— Не люблю, когда записывают на пленку.

— Мистер Монтгомери…

— Не сбивайте меня с мыслей.

— Но…

Он облокотился на спинку кресла.

— Итак, ваш первый вопрос: где все эти годы скрывался Хейли Монтгомери? Замок Кинлин, Шотландия. Чем он занимался? Приходил в себя после гибели жены и беспробудного пьянства. Писать бросил. Записывайте, записывайте, Пруденс!

Весь следующий час она брала интервью у известного писателя и поэта Хейли Монтгомери. Задавала вопросы, конспектировала его ответы и понимала, что это будет не только лучшая ее работа, но и лучшая в году статья в журнале "Манхэттен мансли".

Через два года Хейли женился на доброй старой знакомой, профессоре литературы, которая, несмотря на любовь к нему, все-таки с ним рассталась. По причине все того же его алкоголизма. Каждый стал жить своей жизнью. Хейли скрылся в замке и отказался от общения с внешним миром. И там еще через некоторое время начал борьбу со своим пагубным пристрастием, только изредка покидая стены замка и никогда не выезжая за пределы Шотландии. Но писать не мог.

— Это были страшные годы, Пруденс, — сказал он. — Я бы не хотел заострять на них внимание.

Она не настаивала.

Теперь, после десятилетнего затворничества, Хейли Монтгомери решил вернуться к нормальной жизни. Процесс возвращения начался год назад, когда он снова взялся за перо. На этой неделе, по приезде Джоан и литературного агента, они все вместе обсудят план его возвращения к активной творческой деятельности. Осенью, если все пойдет, как задумано, он собирается вернуться в Нью-Йорк, возможно, занять профессорскую должность в университете.

— У меня ведь до сих пор сохранился летний дом в северо-западном Коннектикуте, — сказал он.

Исчерпав все свои вопросы и записав все, Пруденс положила карандаш, закрыла блокнот и, глядя прямо в глаза собеседника, спросила:

— Но почему…

Он понял, что ее волнует, и ответил, не давая договорить:

— Вы мне понравились. — Протянув руку, он положил ее на руку девушки. — А может, и потому, что вы влюбились в моего сына.

Пруденс отчаянно покраснела.

— Не знаю, как он отреагирует, когда узнает, что вы ищейка Тромбли. Мы часто разговаривали о вас, но никак не могли предположить такое. На его книги вы давали хорошие отзывы?

— В основном.

— Смешно, но он презирает критиков. Даже не знаю, что вам и посоветовать в такой ситуации. А может, ваше признание не будет для него сюрпризом, Колин ведь с самого начала что-то подозревал. Он, знаете ли, оберегал мое уединение, как мог.

— Я заметила, — вставила Пруденс.

— Не знаю, что он почувствует к вам после всего этого. — Хейли убрал руку. — А узнай я три недели назад, что моя секретарша — журналист, выкинул бы вас из замка, не задумываясь. Но сейчас желаю вам счастья.

— Спасибо, — тихо прошептала она и, поднявшись, обняла его.

Хейли похлопал ее по спине.

— Хотел бы я дать вам совет, но, как говорится в пословице, каждый человек хозяин своей судьбы.

Забрав блокнот, Пруденс помчалась наверх.

Джульета и Моника дежурили у дверей ее комнаты. Они тоже собирались что-то посоветовать.

— Я думаю, тебе надо немедленно уехать, — не без доброжелательности сказала Джульета. — Для твоего же блага. Колин придет в ярость, а ты и представить не можешь, что это значит. Смотри, тебе самой решать. Я просто советую тебе. Отец отреагировал совсем не так, как я ожидала, но Колин взорвется, это точно.

Усевшись на край кровати, Пруденс возразила:

— Не хотелось бы сбегать вот так…

— Подумай сама, для отца наступает важный день, а если вы с Колином вцепитесь друг в друга…

— Я уезжаю, — вставила Моника, — через полчаса. Не хочу тут мешать. Джульета дает мне машину, если хочешь, я подброшу тебя в Эдинбург.

— Она отвезет тебя прямо в аэропорт, если ты надумала возвращаться в Нью-Йорк. Мы считаем, что это лучший выход для тебя. Что бы ни было между тобой и Колином, можешь считать, что все кончено. Если нет — он знает, где тебя искать.

Пруденс устало кивнула:

— Я сейчас переоденусь и через несколько минут буду готова.

Выходя, Джульета обернулась:

— Пруденс, если Колин отреагирует спокойно, я тебе позвоню.

— Не отреагирует!

— Я знаю. Прости.

— Все в порядке! — сказала Пруденс. — Ты не виновата. Думаю, они с Моникой созданы друг для друга. А я только зря все время вмешивалась.

— Что? — буквально заорала Моника. Джульета расхохоталась:

— Колин и Моника? Да это гарантированный развод через три месяца! Пруденс, мы с Моникой дружим со школьной скамьи. Она почти такая же младшая сестра Колина, как и я. Боже, уж не думала ли ты?.. Обязательно расскажу Колину. Это его взбодрит!