В сладостном уединении

5

Пруденс распаковала вещи, приняла душ, привела в порядок волосы и постаралась понять, чем оттолкнула Колина. Не вспомнив ничего такого, надела белые слаксы, белую хлопчатобумажную блузку, кардиган, связанный матерью, и спустилась вниз.

Из кухни доносился смех Колина. Она тихонько проскользнула мимо, прошла большой зал, а оттуда к двери. Петли громко скрипнули, когда девушка ее открыла. Выйдя, поспешила на другой конец острова, позади замка, который рассмотрела еще из окна. Там был большой луг, без единого деревца, поросший густой травой. А дальше, где остров сужался, на скалах высились руины какого-то строения. Теперь ей хотелось рассмотреть их поближе.

Кроме арки здесь еще сохранились и квадратные отверстия, видимо, когда-то бывшие окнами. Крыши не было, а плиты, покрывавшие пол, потрескались под воздействием суровой погоды. Пруденс прошла к проему, выходящему к воде. Забравшись в него, присела, удобно устроившись.

— Генрих VIII послал Томаса Кромвеля в Шотландию разрушить монастыри, — проговорил позади нее глубокий голос.

Пруденс повернулась и чуть не выпала из проема. Рядом стоял Хейли Монтгомери. Такой же высокий, как и его сын, правда, не мускулистый, но широкоплечий и стройный. С точно такими же пепельно-серыми глазами. Борода у него поседела полностью, а волосы — только на висках. Одет он был в брюки цвета хаки, коричневые замшевые ботинки, такого же цвета рубашку и вязаный свитер. Насколько она помнила, ему пятьдесят восемь. На этот возраст и выглядел. По бокам замерли оба добермана.

— Во исполнение приказа Кромвель сорвал крышу аббатства, позволив ветрам и непогоде довершить начатое. А все остальное, что посчитал ценным, попросту похитил. — Хейли говорил, держа руки за спиной. — Аббатство было одним из самых старых в Шотландии, поэтому оно такое маленькое.

— Ох, — только и могла произнести Пруденс, разглядывая писателя.

— Вы моя новая секретарша, — сказал он. — Пруденс Эдвардс.

Она улыбалась, стараясь не показать, что нервничает.

— Да. — Спустившись из проема, протянула руку. — Приятно с вами познакомиться, мистер Монтгомери, — и добавила: — Надеюсь, не помешаю вам работать.

Он слегка удивился:

— На улице я не работаю, мисс Эдвардс.

— А-а! — вымолвила Пруденс, сообразив, что сделала первое глупое замечание. — А вы не любите сидеть среди скал и слагать стихи?

— Я сейчас не пишу стихи, мисс Эвардс. Вот заметил, что вы направлялись сюда одна, и решил познакомиться.

Пруденс прилагала усилия, чтобы сохранить улыбку.

— Спасибо.

— Я так понял, что мой сын уже показал вам вашу комнату?

— О да!

— Вы удовлетворены?

— Конечно. Комната прекрасная. И весь замок…

— Это хорошо. Я хочу, чтобы вы устроились как следует. У меня десять лет не было секретаря. И, честно говоря, я не помню, был ли у меня вообще когда-нибудь секретарь. — Он неожиданно умолк и стал внимательно разглядывать Пруденс. Она почувствовала его силу, причем не физическую, а духовную — это был человек внутренне богатый, яркий, словом — личность.

Но вновь заговорила личность несколько раздраженно:

— Я не совсем уверен, насколько хороша эта идея — пригласить секретаря. Вначале, когда я думал об этом, подобная мысль пришлась по душе. Если же ничего не выйдет, расстанемся. Не стану же я держать вас из-за вашей красоты. Мой сын предупредил вас?

Пруденс отчаянно кивнула.

— И все же вы решились приехать?

Она снова кивнула. Про романтику решила лучше умолчать.

— Я рада, что приехала, мистер Монтгомери.

— Надеюсь, никаких обид, мисс Эдвардс. Человек я не простой. Да и за девять лет не написал ни строчки. Теперь вообще не уверен, смогу ли писать. А такие сомнения не должны одолевать писателя. — Он сделал паузу. — Эти мысли пугают меня.

— Вы извиняетесь? — спросила Пруденс улыбаясь.

Хейли испуганно посмотрел на нее:

— За что?

— За то, что вы боитесь?

Лицо у него потемнело. Пруденс прислонилась к холодной стене. "Ну вот и конец, — подумалось ей. — Не продержалась здесь и сутки". Но Хейли внезапно рассмеялся.

— Показываете характер? Если вы и работать так начнете с понедельника, то мы с вами споемся, мисс Эдвардс. Если трусите, можете сбежать раньше. — И повернулся, чтобы уйти.

— С понедельника? — в спину ему спросила девушка. — Мы начнем с понедельника?

— Конечно, — улыбнулся он, оборачиваясь. — Надо же вам устроиться, отдохнуть после перелета. А то еще заснете за машинкой.

Уверенной походкой он зашагал через луг. Собаки бежали впереди. Пруденс наблюдала за ними. Она прихватила с собой фотоаппарат — Эллиот хотел заодно получить и снимки. Вот он первый кадр! Как жаль, что камера в сумке! И вдруг внезапно ощутила страшную усталость — разом сказалось все напряжение последних дней и долгого бессонного перелета. С трудом поплелась к замку и зашла в него через боковой вход, который, оказывается, вел прямо в кухню. Там стояла маленькая женщина неопределенного возраста — на вид ей можно было дать от шестидесяти до восьмидесяти — и резала помидоры на грубом сосновом столе.

— Вы, наверное, Мэри Эдмонд? — спросила Пруденс. — А меня зовут Пруденс Эдвардс.

Женщина улыбнулась, прядь волос упала ей на лоб.

— Очень приятно, — произнесла она с шотландским акцентом.

— Боюсь, что не проснусь до ужина, хочу попросить у вас сандвич.

— Нет-нет! Не могу этого позволить, тем более в день вашего приезда, — запротестовала Мэри. — Я сейчас принесу вам поесть.

Пруденс поблагодарила и пошла наверх.

Через несколько минут Мэри постучалась в дверь. В руках у нее был поднос с жареными помидорами, колбасой и горячим хлебом. Девушка с удовольствием принялась за еду. Потом, усталая, свалилась на кровать, даже не надев ночную рубашку.

Утром, когда они с Колином сидели на кухне и пили кофе с тостами, она спросила, можно ли позвонить матери в Коннектикут и сообщить, что жива и здорова.

— Конечно, — ответил он. — Я отвезу вас в деревню сразу после завтрака.

— Куда?

— Здесь нет телефона. Мой отец затворник, помните?

— Нет телефона?

Колин покачал головой. Он был в джинсах и темно-зеленой рубашке. Солнце медленно начинало пригревать, постепенно рассеивая туман, но Пруденс никак не могла согреться. Она надела чистые белые слаксы и белый пуловер с длинными рукавами, но теперь жалела, что не взяла более теплые шерстяные вещи.

— Ну, тогда не надо отвозить меня в Питлохри. Родители подождут, — сказала она.

— Родителям не терпится узнать, как там их дочь в далекой и дикой Шотландии, — добродушно заспорил Колин. Похоже, их вчерашнее разногласие было забыто.

Не успели они собраться, как солнце уже стало припекать, и Колин уверенно заявил, что, хотя туман может не рассеяться весь день, дождя не будет. Поэтому можно пойти пешком.

Путь их проходил по дамбе и дальше в направлении Питлохри, вдоль склона горы, поросшей вереском и окутанной туманом. В деревне Пруденс насчитала десять домишек, крытых еще соломой, один паб, заправочную и магазин.

— Жизнь в горных деревушках, — сказал Колин, когда они шли по брусчатке, — не намного изменилась за последнее столетие. Хотя теперь здесь принимают телевидение, и вряд ли кто говорит на галльском диалекте…

Оказалось, что позвонить можно из магазина, Колин остался поджидать на лавочке.

— Помните, никаких подробностей, — предупредил он.

Она виновато кивнула.

По местному времени был полдень, значит в Штатах — раннее утро. Сначала Пруденс набрала номер родителей. Мама как раз купала собаку, поэтому ни о чем не расспрашивала, только пожелала приятного отдыха в Шотландии и попросила по возможности привезти плетеные коврики. Затем девушка позвонила Эллиоту Арнольду Тромбли в его летнюю резиденцию в Ньюпорте.

Ответила жена и пошла его звать.

— Пруденс?

— Как вы догадались?

— Ты единственная молодая женщина, которая может позвонить мне в столь ранний час. Как дела?

Она вздохнула:

— Мне все удалось.

— Где ты?

Поколебавшись, девушка все же ответила:

— Неподалеку от Питлохри.

— Это о многом мне говорит, Пруденс!

— Севернее Перта.

Эллиот молчал.

— В Грампианских горах. Севернее Эдинбурга. Как раз в центре Шотландии. Тут вереск во всю цветет. Вы были когда-нибудь в Шотландии?

— Лондон, Париж, Рим, Вена. Что с Монтгомери?

— Меня зажали меж двух огней.

— Ты видела Хейли?

— Совсем недолго. Мы должны начать работать с понедельника, если я продержусь до этого времени.

— Продержись, Пруденс! — Голос издателя "Манхэттен мансли" звучал как приказ. — Расскажи о нем.

— Он отрастил бороду и в прошлом году начал опять писать, признается, что не совсем уверен в своих силах. Это не поэзия — здешние места не способствуют пробуждению лирического настроения. Живет в затерянном, изолированном замке, на острове, рядом сохранились развалины старинного аббатства.

— А сын?

— Подозревает! Ему не нравятся совпадения, которые привели меня к этой работе.

— Тогда какого черта он тебя нанял?

— Из-за моей великолепной фигуры, — саркастически заметила Пруденс. — По той же причине, Эллиот. Из-за подозрений. Решил, если меня заманить на забытое Богом озеро в центре Шотландии, я не смогу никому ничего разболтать в самом Нью-Йорке. Я так понимаю, что все остальные претенденты и понятия не имели, на кого им предстояло работать. А я знала.

— Да, нам здорово повезло!

— У меня такое же мнение, — сказала она.

— А ты ничего не слышала о его бывшей жене, своем преподавателе?

— Нет, а что?

Она услышала, как Эллиот вздохнул.

— Вчера она заходила в редакцию.

— Эллиот!

— Интересовалась, где ты, хотела пригласить на ужин. Приставала к Бобу с дурацкими вопросами. Он направил ее ко мне… Ее просто так не проведешь, Пруденс!

— Я знаю. И что дальше?

— Страшно хотела узнать, почему студентка, отличница, неожиданно бросает занятия и исчезает неизвестно куда. Сказала, что пыталась застать тебя на квартире, но там ее убедили, что ты выехала. В редакции она никакой информации не получила.

— О Господи, Джоан догадалась!

— Я сказал ей, что ты на специальном задании.

Пруденс застонала:

— И она спросила: "Где, в Шотландии?"

— Не совсем так, просто поинтересовалась где. Тогда я дал ей понять, что это служебная тайна и даже твоя мать не знает, где ты. И в свою очередь задал ей вопрос, почему ее это так интересует. Профессор ответила, что, дескать, беспокоится о молодой женщине, которая ей симпатична.

— Тоже мне, хитрец! — засмеялась Пруденс. — Вероятно, она пыталась связаться с Колином, и хорошо, что он улетел на день раньше. Но мне-то что теперь делать?

— Не переживай! Половина статьи у тебя, считай, уже есть. Попробуй перехватывать все послания на имя Хейли и опасайся ее приезда. В любом случае постарайся выиграть время.

— Они утопят меня, а потом четвертуют.

— У тебя больное воображение.

— Вас бы на мое место!

— Жизнь репортера не обязательно должна быть легкой. Как говорил мой предшественник сотрудникам: когда все летит в тартарары — прикиньтесь ослами.

— Ну, спасибо!

— Всегда пожалуйста. Жена кидает на меня странные взгляды. До свидания, Пруденс.

Она повесила трубку.

На лавочке Колина не было. Пруденс постояла около заправочной станции, просматривая в оба конца улицу, но его не увидела. Напротив, у ограды дома полная, немолодая женщина вдомашнем халате поливала кусты роз. Двое мужчин вышли из паба. Пруденс нахмурилась. Может, Колин зашел выпить чашку чая? Она решила посидеть на лавочке и подождать.

Меньше чем через минуту он показался из переулка, ведущего к заправке. На руках у него сидела черноволосая девочка лет двух, одетая в свитер и юбочку. Сзади шли мужчина с женщиной, видимо, ее родители.

Девочка что-то пронзительно прокричала.

— А я подумал, что вы уже сбежали, — сказал Колин. — Познакомьтесь с моими друзьями. — Он приподнял ребенка повыше. — Это Венди. Это ее родители, Пауль и Бренда Макголины. А это Пруденс Эдвардс.

Пруденс постаралась забыть свой разговор с Эллиотом и поздоровалась с новыми знакомыми. Венди решила побегать, Колин опустил ее на землю.

— Надеюсь, вам понравится Шотландия, — сказал Пауль.

— Не сомневаюсь! — заявила Пруденс, но улыбка получилась неестественной. — Замечательная деревня!

— Зимой у нас довольно холодно и сыро, — сказала Бренда, подхватывая дочь, направлявшуюся к дороге. — Но мы прожили тут всю жизнь, и нам не надо места лучше. Колин сказал, что вы из Нью-Йорка.

— Я теперь живу здесь, — ответила Пруденс. — А родилась ивыросла в маленьком городке в штате Коннектикут. — "Да знают ли они, где этот Коннектикут?" — подумала она, но решила не пояснять. — Хотя он, конечно, не такой маленький, как ваш.

Пауль и Бренда понимающе кивнули.

— Значит, до завтра, — сказал им Колин и потрепал девчушку по щеке. — Не доставляй папе с мамой хлопот больше, чем они заслуживают!

Удивляясь тому, как легко Колин обращается с малышкой, Пруденс вежливо попрощалась.

По дороге к замку она вдруг почувствовала себя необыкновенно легко и спокойно. Наверное, потому, что на это короткое время забыла, что ей надо выполнять задание нью-йоркского журнала, и просто шла, наслаждаясь отдыхом, рядом с интересным мужчиной.

— Хорошие люди, — внезапно сказал Колин.

— Макголины? Мне тоже так показалось. Чем они занимаются?

— Он разводит овец, она прядет и шьет.

— Понятно.

— Они действительно довольны своей жизнью, Пруденс.

Она широко раскрыла глаза:

— А я разве подразумевала что-то противоположное?

— Здесь ведь не Нью-Йорк.

— Это можно квалифицировать как глупое замечание, — резким тоном начала Пруденс. — Между прочим, у Нью-Йорка тоже и свои преимущества, и свои недостатки. Ну и что?

Он остановился на обочине. По одну сторону дороги, которая шла вниз к озеру, росли сосны, по другую — высилась гора, покрытая яркими цветами вереска, наверху закрытая туманом. Пруденс стояла посередине дороги.

— Разве не подразумевается, что секретари должны быть почтительными со своими работодателями? — спросил Колин, нахмуриваясь и внимательно всматриваясь в ее лицо.

Пруденс гордо подняла подбородок и пошла вперед.

— Я не у вас работаю!

— Не думаете ли вы, что платить вам будет отец?

Она остановилась, как вкопанная, и повернулась к нему.

— Он ведь десять лет ничего не делал, — сказал Колин.

— У него семь романов и пять поэтических сборников, кроме этого он получил Пулитцеровскую премию как за прозу, так и за поэзию. Я думаю, он вполне себя обеспечил.

— На несколько лет — да. Но только два романа были признаны бестселлерами.

— Да, но и после того, как он стал затворником, книги хорошо продавались, он мог прожить на одни гонорары.

Колин покачал головой.

— Вначале так и было, а потом стали приходить редкие чеки. О, не спорю! Он куда-то вложил приличную сумму, но не собирается ее трогать. У него свои пунктики, Пруденс.

— А его издатели знают, где он находится?

— Нет. Его агент пересылает чеки на мою квартиру в Эдинбурге. Даже он точно не знает, где скрывается отец, но после десятилетнего молчания уже проявляется нетерпение. Я не могу его не понять.

Раздумывая, Пруденс потерла нос. Периодически репортеры ее журнала наносили визиты в литературное агентство Франклина Т. Ардена, пытаясь что-нибудь выведать о его самом престижном клиенте. Но тот не выдавал никакой свежей информации и только разглагольствовал о непреходящей ценности произведений Хейли Монтгомери. Все это она узнала из тех же журнальных подшивок.

— Но сейчас-то он пишет?

— Пока я ничего не видел. Что и говорить, конечно, отец не из бедных, но и не так богат, как раньше. — На короткое время на его губах заиграла улыбка. — Он полностью содержит замок, не забывайте об этом.

— Значит, платить мне будете вы? — спросила она и вздохнула. — А каким образом вы разбогатели?

Колин пожал плечами и пошел рядом с ней.

— Я не говорил, что богат. Просто я плачу вам, — и, ухмыльнувшись, добавил: — Похоже на то, что туман все-таки рассеется. Давайте поднимемся на гору!

Он пересек дорогу и стал взбираться по вересковому склону вверх. Вереск был все еще влажным от росы. Пруденс посмотрела вправо, влево и последовала за ним. Вскоре Колин отыскал еле заметную каменистую тропинку. Повернувшись к Пруденс, сказал:

— Все, кто приезжает в замок, обязательно должны взобраться на Бен-Кинлин.

Взяв девушку за руку, он потащил ее за собой. Сначала тропинка вилась по пологому склону, но постепенно становилась все круче и круче. Туман клубился вокруг, окутывая ноги. На некоторое время долина внизу пропала из виду, и Пруденс потеряла пространственную ориентацию. Но Колин, казалось, знал каждый изгиб их пути.

— У вас такое ощущение, будто вы сейчас скатитесь со склона вниз, правда? — спросил он, останавливаясь для короткого отдыха.

Пруденс согласно кивнула.

— Это из-за тумана. Теряется чувство пространства. Даже не знаете, сколько еще осталось до вершины.

— А какая высота у горы?

— Всего-то семьсот пятьдесят метров. Снизу кажется более высокой потому, что поднимается от самой воды и деревья на ней не растут. Много веков назад англичане вырубили тут леса для постройки кораблей.

Неожиданно он взял ее за обе руки и привлек к себе.

— Я не собирался обидеть вас. И вовсе не хочу, чтобы вы были со мной почтительны. Пруденс, я… Я никогда не встречал таких секретарей, как вы. — Тут он засмеялся. — Да и вообще я не много встречал секретарей.

Отпустив ее руки, он обнял девушку за талию, прижимая к груди. Пруденс не стала сопротивляться и ладонями ощутила крепкие мышцы его груди. Колин поцеловал девушку нежно один раз, потом еще и еще, покалывая ее подбородок отросшей щетиной. Затем его язык раздвинул ее губы, сильные руки скользнули под свитер, медленно поглаживая, добрались до груди, нежно прикоснулись к соскам. И вдруг он отстранился, небрежно чмокнув Пруденс в нос.

— Лучше нам идти! А то не доберемся до вершины, — снял свитер и улыбнулся. — Жарко.

— Мне тоже, — смущаясь, сказала она и, стянув свой свитер, завязала его на талии.

Колин взял ее за руку, и они возобновили подъем. Тропинка становилась все каменистее, но туман рассеивался, и уже можно было видеть вершину горы. Под ними простиралась долина, покрытая пурпурным цветом вереска и зеленью травы. Чуть поодаль холодная голубизна озера просвечивала сквозь туман, все еще прикрывающий замок. Дальше виднелись другие вершины Грампианских гор. Еще через десять минут они достигли вершины, уселись на скале и стали любоваться раскинувшимся перед ними пейзажем с другой стороны горы.

— Вон там дорога, по которой мы шли из Питлохри, — показывал Колин. — Видите сосновый лес? А Питлохри на другой стороне холма.

Кое-где еще клубился туман, задевая верхушки сосен. По склонам рассыпались овцы. Колин подергал Пруденс за рукав:

— Смотрите, видите его?

Пруденс поискала глазами и увидела одинокого человека, медленно двигающегося среди вереска.

— Что он делает? — спросила она, не в силах разглядеть с такого расстояния.

— Он в одежде горца — килте. И играет на волынке.

Девушка всмотрелась в одинокую фигуру.

— Один в таком пустынном месте? Колин кивнул.

— Вы еще увидите подобное не раз. Одинокий мужчина играет в горах на волынке. Никого вокруг, и нет видимых причин для того, чтобы играть.

— И непременно в отличительной одежде клана?

— Обязательно! В горах кланы по-прежнему сильны.

— А есть клан Кинлин?

— Пока мы с сестрой живы, — ответил он.

Пруденс кивнула, ожидая, что он продолжит. И действительно, всматриваясь в одинокого горца, Колин продолжил:

— Моя мать была последней из клана Кинлинов. Она погибла в автокатастрофе двенадцать лет назад. Тогда мне казалось, что отец не переживет ее смерти. Может, в каком-то смысле, так оно и есть. Через два года он женился на Джоан, но вместе они прожили только полгода. А развелись шесть лет назад, развод прошел очень спокойно. После смерти матери отец написал несколько поэм, но на самом деле он был уже не в состоянии писать что-либо. На это были разные причины, конечно. Я не могу его оправдать, хотя если бы мать была жива… — Он пожал плечами. — Впрочем, кто знает! Теперь это уже не имеет значения.

У нее перехватило в горле.

— Как жаль!

Колин ничего не ответил.

"Эллиот будет в восторге", — внезапно подумала Пруденс. Сын писателя рассказывает о смерти матери и про горе отца на фоне стелющегося в низовьях тумана и одинокого горца, который играет печальную мелодию на волынке. И вдруг ей стало ужасно стыдно оттого, что она обманывает Колина, который раскрывает перед ней душу.

Переполненная угрызениями совести, Пруденс поднялась и пошла по тропинке. Колин догнал ее, схватил за руку, остановил.

— Что случилось, — требовательно спросил он, отпуская ее руку. — Я не должен был рассказывать такое? Теперь отец потеряет какой-то элемент своей загадочности и будет вам казаться просто старым человеком, оплакивающим свою умершую жену? — Он горько вздохнул. — Что ж, пошли?

Пруденс тихо последовала за ним. Ей хотелось сказать, что это не так, но прекрасно понимала: стоит ей открыть рот — и она во всем признается. А этого сейчас допустить нельзя. Дело необходимо довести до конца.

— Как мне все это не нравится! — прошептала она, немного отстав и глядя, как высокий и стройный Колин ловко спускается вниз. И поспешила его догонять.