В тени граната

ГЕНРИХ НА ВОЙНЕ

К тому времени, когда королевский флот достиг Кале, начал идти дождь. Это вызвало разочарование, поскольку в таком ливне попоны и украшения из богатой парчи потеряли свой ослепительный блеск.

Генрих, тем не менее, оставался в веселом расположении духа, решив показать своим солдатам, что готов к любым превратностям и так уверен в успехе, что не собирается расстраиваться из-за небольшого дождичка.

Натянули палатки, армия разбила лагерь, и в эту первую ночь король, в мокрой одежде, совершил обход лагеря как опытный командир. Он смеялся над дождем, пусть и солдаты поступают так же.

— Мы не из тех, кого беспокоит сырость. Нам плевать на погоду и на этого старого мошенника короля Франции.

Солдат ободрял его вид — розовощекий, рыжеволосый, полный здоровья и бодрости.

На этом его старания не закончились, так как, вернувшись в свою палатку, Генрих не стал снимать одежду.

— Если дождь будет продолжаться,— сказал он своим спутникам,— у солдат в ночном дозоре под утро будет подавленное настроение. Я слышал, как Генрих Пятый перед битвой при Азенкуре ходил меж солдат, подбадривая их. Я покажу своим солдатам, что у них предводитель не хуже, чем тот другой Генрих у победителей Азенкура.

Было три часа ночи, когда король, все еще в мокрой одежде, совершил обход лагеря.

Он увидел, что солдаты в ночном дозоре недовольны. В темноте они ни разу не узнали фигуру верхом на лошади, и Генрих услышал, как они проклинают погоду и вспоминают о теплых постелях в Англии, где сейчас могли бы быть.

— Да, теплые английские постели кажутся еще соблазнительнее, чем они есть на самом деле,— сказал король,— особенно, если о них вспоминать под дождем в чужой стране.

— Ваше Величество!

— Не бойтесь,— сказал Генрих.— Я сам думал о своей собственной постели и о том, как мне там было бы приятно. Все мы одинаковы, друзья мои. Все мы люди. Вполне понятно, что мыслями мы дома, у родного очага. Но не унывайте. Видите, я, как и вы, промок на дожде. Я страдаю так же, как и вы. Вот так и будет. Мои солдаты и их король будут в этой войне вместе. Он никогда об этом не будет забывать, не забывайте и вы. И если вначале нам выпали мучения, то потом, с Божьего соизволения, фортуна принесет нам кое-что получше.

— Аминь,— пробормотали солдаты. А потом: — Боже храни, Ваше Величество! — Улыбающийся Генрих поехал обратно к своей палатке. Дождь не был ему в тягость, потому что дал возможность показать солдатам, что он разделяет с ними и беды и триумфы.

Утром дождь прекратился и ярко засияло солнце. Король был в приподнятом настроении и сказал себе, что не может оставить свой добрый народ в Кале, не повеселив его маскарадами и рыцарскими поединками, чтобы все могли увидеть, на что способны в бою их король и его солдаты.

Поэтому в Кале был устроен турнир и король вызвал всеобщее восхищение своей мастерской стрельбой из лука.

Однако, Генриху не терпелось покончить с ненастоящими битвами и начать настоящее сражение, но для этого нужно было дождаться прибытия его союзника в войне против французов — императора Максимилиана.

О Максимилиане много говорили, он был известен как один из величайших полководцев Европы. Генрих был рад иметь его на своей стороне в битве против французов. С помощью Максимилиана он мог позволить себе игнорировать другого своего сомнительного союзника — Фердинанда.

Как раз когда он демонстрировал свое мастерство в стрельбе из лука, к нему принесли послание от Максимилиана.

Генрих оставил лук и немедленно прочел его.

Император полагал, что первыми шагами в завоевании Франции должно быть овладение двумя городами — Теруанном и Туренью. Как только они окажутся в руках союзников, отмечал Максимилиан, через них будет нетрудно начать продвижение войск из Фландрии. Он хотел, чтобы король Англии знал, что это просто совет старого служаки, а он, счастливейший генерал в Европе, рад встать под знамена короля Англии.

Генрих, в планы которого не входило так отдаляться от своей главной цели — Парижа и уходить в сторону фламандской границы до этих городов, был так очарован последними словами императора, что сразу же уступил его предложениям и выступил в Теруанн.

Император Максимилиан — закаленный вояка — переписывался с Фердинандом о честолюбивых устремлениях короля Англии.

«Этот жеребчик, если его не обуздать, станет для нас всех угрозой,— писал Максимилиан.— Я помню о его недавних действиях, предпринятых в качестве нашего союзника. С его самомнением его даже не нужно обманывать, потому что он всегда готов обмануть самого себя».

У императора не было большого желания воевать с королем Франции, он скорее стремился заключить с ним союз, как это сделал Фердинанд. Как и Фердинанд, он вел секретные переговоры с Людовиком.

Трое великих европейских правителей — Людовик, Фердинанд и император — не очень серьезно относились к шумным играм молодого короля Англии, у которого было слишком много денег и он мог их пускать на ветер. Однако, все они были готовы его использовать, и Максимилиан предложил сделку, от которой было невозможно отказаться. Его казна была пуста, и он отчаянно нуждался в средствах; поэтому он желал прийти к соглашению с английским королем. Он предоставит в распоряжение Генриха бургундскую кавалерию и столько немецких ландскнехтов, сколько тот пожелает. Конечно, Генриху придется заплатить за этих людей, потому что, хоть у императора и были солдаты, у него не было средств содержать их в военных действиях.

Что касается самого императора, он станет под командование Генриха. «Я сочту для себя честью служить под таким знаменем...» — вот слова, рассчитанные на то, что король Англии будет так доволен, что сразу же ухватится за это предложение, не думая о цене. Услуги такого генерала, как император Максимилиан, должны оплачиваться, и король Англии должен понимать, что у него будут значительные личные расходы. Но он просит всего сотню крон в день; естественно, предполагается, что король возьмет на себя расходы по содержанию императорской стражи.

— Мы непобедимы — теперь под наше знамя встанет один из величайших полководцев в Европе.

Три старых опытных вояки были теперь готовы наблюдать за шалостями молодого петушка, полагавшего, что война — это почти то же, что маскарад, только требует больше денег.

Фердинанд цинично выжидал. Людовик готовился заключить мир с Максимилианом и Фердинандом. Максимилиан говорил себе, что захват Теруанна и Турени — это все, что ему нужно, и не видел причин, почему бы Генриху не заплатить ему за то, что он для себя завоюет.

Людовик распорядился, чтобы его солдаты избегали столкновений с англичанами. Они должны были просто надоедать тем и делать их пребывание во Франции неприятным.

Все помнили о компании Дорсета, но никто серьезно не принимал в расчет англичан... кроме них самих.

Наступил чудесный момент, когда император, одетый в черное — по случаю траура по его второй жене,— приехал в лагерь, чтобы засвидетельствовать свое почтение ослепительному молодому королю.

Генрих обнял императора и не дал ему преклонить колено, всем был заметен торжествующий блеск его глаз.

Максимилиан заботился не о парче, а только о том, чтобы сделать свою империю великой. Он даже был готов встать на колени, если тем самым мог обмануть этого молодого человека.

В глазах Генриха стояли слезы.

— Это величайший момент в моей жизни,— провозгласив он,— я буду воевать бок о бок с Вашим Императорским Величеством.

— Который на этот раз счастлив быть вашим генералом, — бойко ответил император.

— Захватить эти города, должно быть, нетрудно,— сказал ему Генрих.— А тогда... на Париж!

— Мне написала моя дочь Маргарита, убеждая меня настоять на том, чтобы вы посетили ее до того, как покинете эту страну. Она слышала о вашей славе и говорит, что будет иметь на меня зуб, если я позволю вам уехать, не погостив у нее какое-то время.

Генрих улыбнулся. Он слышал, что Маргарита Савойская была довольно хороша, поэтому его очень привлекала мысль покрасоваться в женском обществе.

— Мне так же хочется повидать эту леди, как и ей меня,— заявил он.

— Тогда нам следует настоять на этом визите. О вас также наслышан мой внук. Карл — как вы знаете, его воспитывает тетка, моя дочь Маргарита — сказал, что хочет увидеть короля Англии, потому что слышал, что этот молодой король, обладает всяческими добродетелями. Поскольку ему самому предстоит быть правителем огромных владений, он полагает, что будет полезно поучиться благородству манер и доблести у великого Генриха Английского.

— До меня дошли прекрасные отзывы об этом мальчике.

— Да, из него выйдет хороший король. Он серьезный парнишка.

— Я с нетерпением жду с ним встречи... и с его теткой. Но сначала нужно выиграть войну.

Император согласился и заговорил о планах первого сражения.

Битва продолжалась недолго. Французы, которые не принимали всерьез своего врага, и которым было приказано Людовиком не вступать в серьезные сражения, перед Теруанном изобразили мнимое отступление. Однако, англичане сражались всерьез, как и сам Максимилиан, поскольку этот город вместе с Туренью занимал стратегическое положение на границе с Нидерландами, и Максимилиан присоединился к этой кампании с целью овладеть ими.

Вскоре мнимое отступление стало настоящим: небольшие французские силы были обращены в бегство и, поскольку им было приказано не вступать в сражение, их охватила паника при виде объединенной мощи английских и немецких войск. Во весь опор они помчались с поля боя, преследуемые кавалерией противника.

Генрих ликовал; он взял в плен знаменитого шевалье Байяра, известного как рыцарь без страха и упрека. Генрих понимал, что он тем самым искупил позор, который навлекла на его сторону армия Дорсета.

Это сражение получило у французов ироническое название «Битва шпор»; вскоре после этого Генрих, бок о бок с императором, овладел Туренью.

Заполучив в свои руки эти два города, которые и послужили причиной его присоединения к кампании, Максимилиану больше не нужно было продолжать войну. Не так думал Генрих.

Он ворвался в палатку Максимилиана и вскричал:

— Теперь путь свободен. Теперь мы пойдем прямо на Париж и завершим победу.

Максимилиан напряженно размышлял. Было 22 августа. Стояла жаркая погода, но лето приближалось к концу, и через несколько недель должны были начаться дожди. Генрих не имел ни малейшего понятия, что такое фландрская грязь.

Мысль пойти на Париж, даже с перспективой нанести поражение Людовику, в случае успеха будет означать, что этот самонадеянный молодой человек станет еще более высокомерным и властным. Англичане уже и так становились слишком могущественными, и Максимилиан не собирался помогать им за счет Людовика, который уже готовился подписать с ним, как и с Фердинандом, договор.

Его нужно задержать во Фландрии, пока не наступит зима; тогда ему придется вернуться в Англию, потому что там, где он сейчас, он не сможет оставаться зимой. Если ему нравится, он может провести зиму в Англии, готовясь к новому нападению следующей весной, но это уже мало заботило Максимилиана, потому что он достиг чего желал: получил эти два города, вклинившиеся во владения Габсбургов и поэтому представляющие угрозу торговле Нидерландов.

— Вы разрешите говорить откровенно с Вашим Величеством? — спросил он.

Генрих всегда так наслаждался, когда император обращался к нему покорным и смиренным тоном, что был готов сделано все, что тот просил, даже до того, как была высказана просьба.

— Конечно.

— Я старый человек. Я сражался на многих битвах. Если мы пойдем на Париж теперь, мы можем потерпеть поражение.

— Поражение! Действуя совместно, как мы? Невозможно.

— Нет, Ваше Величество, простите, что я вам возражаю. Для защиты этих двух незначительных городов Людовик не направил все свои силы. За Париж он будет сражаться насмерть. Нашим солдатам нужен отдых и немного развлечений. В войну всегда рекомендуется закрепить достигнутое прежде, чем перейти к новым завоеваниям. Я нахожусь под вашим командованием, но мой долг дать вам воспользоваться моим опытом. Моя дочь Маргарита с нетерпением ожидает вас. Она хочет более полно обсудить предполагаемый брак между Карлом и вашей сестрой Марией. Мы захватили у французов эти города. Давайте их укрепим, а затем отправимся к моей дочери. Она примет вас поистине по-королевски... короля Англии, завоевателя Теруанна и Турени.

Генрих дрогнул. Он жаждал победы, однако мысль о том, что его будет развлекать Маргарита, казалась все более соблазнительной.

Когда Максимилиан покинул его, Генрих послал за Томасом Уолси.

Он с нежностью посмотрел на этого человека, которого с каждым днем ценил все больше и больше. Когда ему было что-то нужно, Томас Уолси всегда оказывался рядом и доставлял это. Император поздравил Генриха с прекрасным оснащением армии. Всем этим Генрих был обязан Уолси.

Он даже дошел до того, что говорил с ним о делах, далеко выходящих за рамки обязанностей Уолси, больше того, прислушивался к его советам, всегда казавшимися ему весьма здравыми.

Когда Уолси пришел к королю, он сразу заметил у того выражение нерешительности и настороженности. Он всегда старался дать королю такой совет, на который тот надеялся, а потом намекал, что тот принял его совет, совет Уолси.

Король взял Уолси под руку и начал расхаживать с ним по палатке; это было привычкой Генриха, когда он над чем-то раздумывал в компании с кем-то, к кому благоволил.

— Друг Томас, мы одержали победу, — сказал он. — Оба этих города в наших руках. Император считает, что эту победу следует закрепить и что теперь мы должны отправиться в Лилль к его дочери, чтобы там немного отдохнуть. Вы отвечаете за все наше снабжение. Полагаете ли вы, что нам нужна такая передышка, чтобы подготовиться к последующим нападениям?

Уолси заколебался. Он видел, что король разрывается между двумя желаниями, но не был уверен, по какому пути тот решится пойти. Уолси не должен был ошибиться.

— Вы, Ваше Величество, неутомимы,— сказал он.— Я хорошо знаю, что для вас было бы нетрудно продолжать яростные сражения.— Тут он сделал многозначительную паузу. Затем продолжал: — Для других же, у кого нет такой силы, как у вас, Ваше Величество...

— А! — сказал король почти со вздохом облегчения.— Да, я в долгу перед моими солдатами, Томас. Они нужны мне рядом, когда я начинаю битву.

Теперь Уолси торжествующим тоном продолжал, так как получил нужный ему намек. Король желал отправиться ко двору герцогини Савойской, но это должно выглядеть, как долг, а не удовольствие.

— Поэтому, сир,— продолжал Уолси,— раз вы приказываете дать мой скромный совет, я бы сказал, что ради других — а не для вашей августейшей особы — было бы желательно немного передохнуть перед продолжением боев.

Уолси пожали руку, король улыбался.

— Волей-неволей я должен думать об этих других, Томас. Как мне не претит оставлять сражение на этой стадии... я должен думать о них.

— Ваше Величество всегда проявляет такую заботу о подданных. Они это знают и будут служить вам с еще большим усердием, помня о проявленном к ним милосердии Вашего Величества.

Король издал глубокий вздох, но глаза у него искрились от удовольствия.

— В таком случае, друг мой, чему быть, того не миновать. Мы вскоре отправляемся в Лилль.

Уолси был удовлетворен: он еще раз искусно преодолел барьер, который мог оказаться довольно трудным.

Король был также удовлетворен, ибо он продолжал:

— Как я слышал, в Турени теперь нет епископа. Людовик направил сюда нового. Полагаю, теперь, когда Турень уже больше не у французов, назначение ее епископа не является прерогативой Людовика, и предложенная мной кандидатура легче получит благословение Его Святейшества.

— Сир! — Глаза Уолси засияли благодарностью, он преклонил колено и поцеловал руку своему монарху.

Генрих смотрел на него с благосклонной улыбкой.

— Мы всегда желаем вознаградить хорошего слугу,— сказал он.

Епископ Турени! - размышлял Уолси. Еще один шаг по пути наверх.

Епископ! — думал он, не поднимая склоненной над рукой Генриха головы, чтобы не выдать честолюбивого выражения в своих глазах, наверняка заметного, так как он был не в силах сдержаться.

Епископ! Кардинал? А потом — сам Папа!