В тесной комнате

Глава 10

Кристофер уезжал на следующий день. Как я ни старалась сосредоточиться на работе, как ни тверда была моя решимость показать боссам свои достоинства, мысли мои возвращались все к тому же. Завтра он уезжает, и, возможно, со стороны престранного дедушки Ральфа это было последним, но не менее жестоким для меня ударом.

Не было ничего особенно жестокого в поведении Кристофера по отношению ко мне. В его стремительном ухаживании не было преднамеренной жестокости. Возможно, это было их семейной чертой, ну как, скажем, куриная слепота или слишком большие уши. Ловетты были неким пробным камнем для Куиннов — вот и все.

Он уезжал, а я оставалась в Саванне. Одна. И возможно, мне предстояло рекламировать по телевидению искусственно выращенный жемчуг и шелковые брючные костюмы. И то если повезет.

Отдавая дань своему здравому смыслу, я тем не менее не исключала и такой возможности, что Кристофер Куинн был всего лишь порождением моей больной фантазии. Да нет же. Он был живым, реальным человеком. Хотя, впрочем, придумать воображаемого друга, казавшегося не менее реальным, чем любой живой, было тоже недурно, но я сделала нечто гораздо худшее и разрушительное. Ведь я придумала целую романтическую историю.

И если она была реальностью, а не плодом моего воображения, то об этом, кроме меня, мог знать еще только один человек. И если между нами возникло некое романтическое притяжение, то он должен был это заметить.

Итак, Кристофер был детективом, занимавшимся раскрытием убийств.

Несмотря на свои уязвленные чувства, я улыбнулась при мысли об этом. По крайней мере хоть в чем-то я не ошиблась. Ничего удивительного не было в том, что он взял отпуск после гибели жены. Но сейчас он уже был готов приняться за прежнюю работу и идти дальше своим путем.

Когда мы расставались сегодня днем, он даже не позаботился сказать, что будет мне звонить. Как ни странно, но я не знала, где он остановился в Саванне. Как-то не было случая спросить.

Мэри Клэр передала мне радиотелефон.

— Николь Ловетт, — ответила я.

— У Бу-Бу Майерса есть самолет.

Прошла секунда, прежде чем я оказалась в силах ответить:

— А Биллу Гейтсу принадлежит целый остров.

— Более того, мистер Бу-Бу был в городе, вы об этом знаете?

Кристофер держал себя так, будто мы с ним не расстались всего несколько часов назад и будто все происходящее здесь имело для него значение.

— Нет, я не знала, что он был в городе. Интересно, почему он не позвонил мне, чтобы сказать «Привет!»?

— Возможно, он был занят другой блестящей представительницей вашего выпускного класса, — заявил Кристофер.

— Да, но мне как-то трудно это представить. Особенно если речь идет о Бу-Бу. Знаете, что имело бы смысл?

— Слушаю внимательно.

— Если бы он был политиком. — Я уже увлеклась темой. — Кстати, нет ли здесь поблизости сенаторов, сшивающихся просто так, без дела? Или парочки конгрессменов?

— Но они не всегда при деньгах, дорогая.

— Не имеет значения. Я все думаю о том, что вы говорили о финансовой поддержке. Марте Кокс не требуется финансовая помощь. Ей нужен человек, способный заменить ей отца, кто-то, кто одобрял бы все ее действия без всяких условий.

— А вы не думаете, что Бу-Бу как раз такой человек?

— Никоим образом. Он может быть богатым и могущественным, но для своих старых знакомых он останется все тем же славным прежним Бу-Бу.

— Так вы говорили о политиках?

— Да, но это всего лишь догадка.

— О'кей. Увидимся.

Кристофер повесил трубку. Что же? Возможно, он и собирался завтра уехать, но все же мне предстояло увидеть его еще раз. И эта простая мысль повергла меня в ужасное волнение, в коем я и пребывала остаток дня.

Когда я добралась до дома, Кристофер поджидал меня на веранде.

— Знаете, сегодня вы похожи на Бланш Суит.

— Благодарю вас. А вы на Бадди Роджерса.

— Должен признать, что вы еще никогда не находили во мне сходства с Бадди Роджерсом.

У него была черная сумка на длинном ремешке. Он был похож на человека, покидающего город.

И конечно, таким он и был с головы до ног. Но я запретила себе думать о будущем. На это у меня будет сколько угодно времени, когда он уедет.

— Я кое-что принес вам.

Кристофер сунул руку в сумку и извлек из нее знакомый пакет, обернутый в коричневую бумагу.

— Господи! Да это фруктовый кекс! Где вам удалось раздобыть его?

— Как я уже говорил, бабушка перехватывала их и отсылала обратно. Но однажды она уехала навестить сестру в Ми-луоки. Вот так и появился последний кекс.

— О Кристофер! Благодарю вас!

— На здоровье!

На коричневой оберточной бумаге быль отчетливо видны адрес и имя — мистеру Ральфу Куинну. Я была в нерешительности — развернуть оберточную бумагу или поставить кекс на стол, оставив его в обертке с адресом?

— Вы всегда сможете держать кекс на тарелке нераспакованным.

Безупречное решение! Мы вошли в дом, и я положила кекс на блюдо. Кристофер подошел к одной из фотографий.

— Это мой дедушка!

Он указал на молодого мужчину в жестком крахмальном воротничке. Я могла бы догадаться, что мысль о дедушке Ральфе, запечатленном на одной из фотографий, была первой и последней мыслью моей тетушки Адели ежедневно в течение долгих лет. Кстати, эта фотография была и моей любимой. На ней красивый, щегольски одетый молодой человек держал в руке крокетный молоточек, как теперь принято держать бейсбольную биту.

Лицо его украшала кривоватая улыбка, но по сравнению с другими фотографиями эта производила впечатление наиболее непринужденной. Тетя Адель поместила эту фотографию в самую изящную из всех рамок, серебряную.

— Вот эта фотография вашей тети Адели очень мила, — заметил Кристофер.

— Которая?

— Да вот эта!

Он указал на фотографию спокойной молодой женщины возле портрета его деда. Неудивительно, но я никогда раньше не узнавала ее, свою тетю Адель.

Но, приглядевшись внимательнее, я заметила знакомый блеск в ее глазах, и даже в накрахмаленной блузке и чопорной броши были неоспоримые признаки, обычные для ее туалетов.

— А вы уверены, что это тетя Адель?

— Да, я уверен, что это тетя Адель. Я нашел точно такую же фотографию среди вещей своего дедушки Ральфа после его кончины.

— Вы и не предполагали, что ваш дед ухаживал за другой женщиной в другом городе? Да? Он был женат. Возможно, Саванна была для него волшебной страной, куда он бежал от рутины? — Невольно мой тон стал более жестким, чем мне хотелось бы. — Это место было для него прекрасной сценой, где он мог быть тем, чем хотел всегда стать для женщины, поразившей его воображение. А потом он вдруг встал на дыбы. Такое случается.

Кристофер снова посмотрел на фотографию своего деда, слегка наклонив ее так, чтобы на нее упал свет.

— Ну нет. Он был совсем другим.

— Он был таким, каким его представляю себе я. Неужели вы не понимаете? Вы знали его как славного старичка, милого дедушку, водившего вас в кино и пичкавшего мороженым и леденцами. Я же знаю его как человека, сломавшего жизнь моей тетке, лишившего ее надежды на счастье и сделавшего ее всеобщим посмешищем. И более того, он сделал ее объектом жалости. У нее не оставалось выбора, и она из скромной и нежной молодой женщины превратилась в эксцентричное существо с пурпурными волосами.

— Пурпурными волосами? Не думаю, что старине Ральфу очень бы это понравилось.

— Старина Ральф едва ли имел право высказываться на этот счет. Вы так не думаете?

Незаметно для себя я повысила голос и начала кричать. Я и сама не узнавала своего голоса — в нем теперь звучала непривычная для меня ярость. Кристофер не имел права этого говорить.

Я сорвала фото тети Адели со стены, изъяв из славного окружения, и отошла в угол комнаты, прижимая фотографию к груди.

И в этот момент я поняла, как глупо себя веду. Моя нижняя губа задрожала, и по тому, как защипало у меня в глазах, я поняла, что сейчас из моих глаз хлынут горячие слезы.

Конечно, Кристоферу оставалось только рассмеяться. Он просто обязан был рассмеяться. Вместо этого он взял фотографию своего деда и поднял ее вверх.

— Ты перепутал времена, Ральф. Только потому, что влюбился в мисс Ловетт. Ты не имел права давать воли своим чувствам. Но, по-моему, ты так и не научился их обуздывать? — Опустив фотографию, он посмотрел прямо на меня. В его зеленых глазах отразился мягкий свет напольной лампы. — У тебя было столько проблем и дел. Было бы лучше и правильнее предоставить ее своей судьбе. Конечно, это было трудно. Вероятно, даже невозможно. Но ты ведь никогда так и не узнаешь, что из этого вышло.

— Возможно, вина была не только его, — смягчилась я, глядя на фото тети Адели. — Возможно, она была из породы тех нестойких людей, кто склонен винить в своих неудачах не себя, а других. Сначала для нее это было, должно быть, ужасно. Чудовищно. Она узнала, что значит разделенная любовь. Должно быть, вначале это ее напугало, но потом она решила, что они могли бы быть счастливы.

— Ральф был женат, — твердо заявил Кристофер. — И ничто не могло изменить этого факта. В каком-то смысле он оказался загнанным в угол и не знал, как поступить. Обстоятельства диктовали ему поступки, и в некотором отношении это могло послужить ему утешением. Это снимало с него ответственность и не требовало действий.

— Но настала пора действовать ради всех — ради вас, ради Адели.

— Неужели вы не видите? Я боюсь, Николь. — Голос его стал хриплым. — Я уже любил прежде, я верил в свою удачу в жизни, а потом в какую-то долю секунды все изменилось. И это чуть не прикончило меня.

— Вы должны сделать попытку. Вы должны использовать свой шанс.

— И вы тоже.

Кристофер сделал несколько шагов и оказался рядом со мной. Нежно, очень нежно он взял фотографию из моей руки и, посмотрев на нее с минуту, поставил на полку. Потом водрузил рядом с ней фото своего деда и улыбнулся:

— Вот так. Ну разве они не славная пара? Им многое еще надо решить.

Я была вынуждена признать, что они и впрямь хорошая пара.

— Он женат. Ее родители против их отношений. Они оба мертвы. И все эти небольшие причуды и странности, значившие так много в те времена, теперь утратили свое значение.

Без предупреждения Кристофер подался вперед и поцеловал меня — это был нежный, очень нежный поцелуй. И весь мой гнев, боль и страх — все это мгновенно испарилось. Я была живой, и он был настоящим, и у нас было время наслаждаться и радоваться, а не растрачивать время впустую. И каким-то образом этот поцелуй поставил все на свои места.

И мы провели вечер, старательно избегая в наших разговорах темы его отъезда. Мы говорили о чем угодно, но только не об этом. Потом я приготовила спагетти с томатным соусом, срок годности которых истек прошлой весной.

И как раз когда спагетти были готовы, послышалось дребезжание дверного звонка, а за ним последовал настойчивый стук в дверь.

— Черт! — пробормотала я, опуская готовое блюдо в дуршлаг, чтобы дать стечь воде.

Кристофер последовал за мной к двери и открыл ее. И на пороге мы увидели Ее. Ну конечно, Марту Кокс.

— Марта Кокс! — закричала я. — Где ты скрывалась? Все тебя ищут — и полиция, и коллеги. Все! Твой портрет опубликован на первой странице местной газеты. Ты хоть знаешь об этом?

Но она не улыбнулась.

— Я прекрасно провела время. Точнее сказать, почти.

Не здороваясь, Марта вошла и закрыла за собой дверь. И тут заметила Кристофера.

— Кто это?

— Гм! Ну, просто друг. Не волнуйтесь, Кристофер, это Марта Кокс. Кристофер Куинн.

Он не стал расточать время и силы на любезности.

— Где вы были? — В его голосе я почувствовала беспокойство, азарт и напряженность ожидания, сравнимую только с тугим резиновым обручем. — Вы были с Бу-Бу Майерсом?

И тут Марта впервые широко улыбнулась:

— С Бу-Бу Майерсом? Да вы шутите! Он шутит Николь?

— Нет, боюсь, что не шутит.

— Бу-Бу Майерс! А что, если и так?

Кристофер, как мне показалось, был несколько смущен.

— Право же, я думал… А впрочем, не важно.

— Могу я сесть? — спросила она. — В последнее время я была не в лучшей форме.

Марта опустилась на ближайший к ней стул.

— Я хотела прийти в первую очередь к тебе, Николь. Я слышала, что ты волновалась обо мне, и благодарна тебе за это. Я не думала, что кто-нибудь заметит, если я исчезну на несколько дней.

— Но, как видите, ваше отсутствие было замечено, — сказал Кристофер, садясь на диван. Я примостилась рядом с ним. — Так где же вы пропадали?

— О'кей. Это никого не касается. Я сообщу по телевидению и в газету совсем другую, вымышленную, историю. Но то, что случилось на самом деле… Это… О Господи! Я чувствую себя такой дурочкой!

— Продолжай! — подбодрила я ее.

— Речь идет об одном человеке. Он сенатор от… ну, скажем, от штата Новая Англия. В течение шести месяцев мы встречались, и он уверял меня, что собирается развестись с женой, но хочет дождаться следующих выборов. Об остальном вы можете догадаться и сами. Не думаю, что он всерьез собирался разводиться. Его жена богата и имеет политические связи.

— Так что же случилось? — спросил Кристофер.

— Мне надо было слетать в Вашингтон, чтобы объясниться с ним. До этого мы были вместе в Париже, и я никак не ожидала, что он порвет со мной. Я подумала, что, если мы увидимся, все будет хорошо. Конечно, с моей стороны это было непрофессионально накануне вступления в новую должность. Но я рассчитывала вернуться на следующий же день. Все было бы не так страшно, если бы вышло, как я рассчитывала, верно? Я приходила тогда к тебе, чтобы все это рассказать. Я надеялась, что тебе удастся найти какой-нибудь уважительный предлог, объяснение моего отсутствия, ну хоть что-нибудь. Но мои нервы не выдержали, когда ты подошла к телефону и очень долго разговаривала. Я хочу сказать, я поняла, что у тебя так много друзей… И как я могла рассчитывать, что ты меня прикроешь? Я подумала, что это нечестно. Поэтому я ушла, скорее, убежала.

— Ты летала в Вашингтон? — спросила я.

— Нет. С этим ничего не вышло. Я позвонила парню, с которым когда-то встречалась. Он много старше, но славный малый. Я попросила его отвезти меня в аэропорт. Но к тому времени, когда я упаковала вещи и мы уложили мой багаж в машину, я почувствовала себя просто ужасно. Доктор сказал, что это было отравление.

— Отравление! — закричала я.

Кристофер метнул явно неодобрительный взгляд на портрет тети Адели.

— Да. Я наелась за ленчем этих сырых устриц… — Марта побледнела. — О, прошу прощения. Я и говорить-то об этом не могу. Я очень нечетко помню последние несколько дней. Они были ужасны. Но зато доктор… Он был выше всяких похвал. Он ухаживал за мной и собирался написать объяснение на телестудию и рассказать им, как я была больна. Я надеялась провести еще несколько дней в его обществе, но потом узнала, что ты всех подняла на ноги и разыскиваешь меня. Ты вынудила меня выползти из норы, Николь.

— Так дело было не во фруктовом кексе, который ты съела здесь?

— Господи! Вовсе нет! А ты погрешила на него? Дело было вовсе не в нем! По правде говоря, он выглядел таким красивым, таким аппетитным, что я соблазнилась и съела кусочек. Надеюсь, ты не в претензии?

— Вовсе нет. Я и не заметила.

Наконец-то тетя Адель была отомщена.

Марта встала.

— Ну, мне пора. Доктор ждет меня в машине.

Она снова улыбнулась:

— Вероятно, они меня выгонят.

— Не знаю, — ответила я честно. — Возможно, мы обе лишимся работы. Подумаем об этом завтра. Ладно?

— Ладно.

Она повернулась, бросила взгляд на Кристофера.

— Бу-Бу Майерс! Если бы!

И Марта исчезла.

Кристофер поднялся и засунул руки в карманы.

— Похоже, я начинаю ржаветь от ничегонеделания.

— С вами все будет хорошо, — обнадежила его я, отправляясь на кухню.

— Стойте-ка! — Он взял меня за руку и потянул к себе. — Я нашел еще кое-что.

— Да?

— Я узнал, где похоронена тетя Адель. Там есть небольшой каменный памятник. Я подумал, а не сходить ли нам завтра утром туда, навестить ее?

— До того как вы уедете?

Кристофер кивнул:

— Конечно. Это было бы потрясающе. Но я хочу, чтобы она кое с кем встретилась там.

С этими словами он взял свою черную сумку и извлек из нее замечательную керамическую урну.

— Это не…

— Да. Дедушка Ральф, разреши представить тебя Николь Ловетт.

— Так это он? И вы разгуливаете с горшком пепла?

— Ну, почти что так. — Наклонив урну к свету, он показал мне ее содержимое. — Несколько лет назад урну опрокинула собака, но большая часть осталась внутри плюс некоторое количество пыли из-под кровати, где она простояла много лет.

— И что вы собираетесь предпринять?

— Я подумал, что стоит оставить его вместе с вашей тетей Аделью.

— Это совершенно исключено! Адель никогда бы этого не одобрила! Это просто непорядочно!

Кристофер поставил урну.

— Думаю, в том, что вы говорите, есть смысл. — Он постучал пальцем по урне. — Но он ведь может ее навестить? Ну, не ночью, так хотя бы днем!

— Это, пожалуй, возможно. Я подумаю об этом.

— Благодарю вас.

Мы оба погрузились в молчание, а часы на каминной полке в гостиной все тикали и тикали, будто измеряя время, которое мы проводили здесь вместе. И за это время столько мыслей пронеслось у меня в голове. Мне хотелось о многом сказать Кристоферу, прежде чем он уедет, но я не знала, как начать свою речь. А начав, не знала бы, как и когда ее закончить.

— Знаете, мне пора, — сказал он наконец.

— Знаю.

Я, конечно, хотела сказать не это, а что-нибудь другое.

— Я должен покончить кое с какими делами. Это мой долг по отношению к Ла Саль, а не к полицейскому департаменту Чикаго.

Что он такое говорит?

— Знаете, это будет нелегко. Наступит время, когда вы будете жалеть, что повстречали меня. Но когда вы познакомитесь с моей Аделью, то поймете, что игра стоила свеч.

И снова я промолчала, опасаясь, что неправильно его поняла или плохо расслышала.

— Я ведь могу преподавать и здесь. Думаю, мне даже удастся продолжить работу в полиции Саванны. Офицер Уильямс — большой ваш поклонник, можно даже сказать, фанат. Он утверждает, что вы пытались с ним флиртовать, но явился я и испортил ему всю игру.

Это уже было похоже на галиматью, на сумбур, на нечто безумное.

— Сначала мы снимем квартиру. Я имею в виду себя и Адель. Ее ведь придется устраивать в школу, и надо дать ей возможность адаптироваться. А потом, потом, может быть, я думаю…

Наконец я разлепила губы и осмелилась произнести одно только слово:

— Да?

Кристофер улыбнулся, и эти его ямочки, которые, вероятно, и сыграли решающую роль, четко обозначились, и я, поддавшись их очарованию, пала в его объятия.

— Вам кто-нибудь говорил, что вы просто копия некой Николь Куинн?

Когда лучи заходящего солнца просачиваются сквозь шелестящую листву деревьев, украшающих кладбище Бонавентура, при наличии некоторой фантазии вы можете себе представить, что статуи двигаются, будто собираются обменяться друг с другом визитами, но потом, передумав, остаются на своем месте.

Использовать книгу о тете Адели в надежде на приобретение великой армии поклонников и одновременно увековечить ею ее память было идеей Кристофера. Конечно, за полтора года он не успеет представить ее на конкурс, но опубликована она уже будет. А отдел рекламы обещал позаботиться о ее популяризации и даже сделать по ней художественный игровой фильм, и потому я с радостью предоставлю Марте Кокс право распинаться о достоинствах этого произведения, в то время как я буду заниматься более серьезными вещами — например, зачитывать сводку погоды.

А пока что мы с Кристофером частенько навещаем могилу тети Адели, смываем пыль и грязь и сметаем сухие листья и остатки привядших живых цветов с памятника. Когда мы поженились, то пошли на ее могилу и полили ее шампанским. Иногда, посещая место ее последнего упокоения, мы берем с собой и Ральфа, то есть урну с его прахом. Конечно, это бывает не всегда. А когда я остаюсь в доме одна, до того как Адель возвращается из школы, а Кристофер еще на работе, я, как мне кажется, вижу свою тетю в ее кресле, откуда она наблюдает за всем, что происходит в ее маленьком мирке.

Это созданная ею вселенная и место, где ей удалось соединить нас. Я вспоминаю ее таинственную улыбку, эту загадочную усмешку, с которой она всегда смотрела на меня, когда я была еще маленькой девочкой. И пожалуйста, прости меня, тетя Адель, что я разгадала ее так поздно. Ты заслуживала столь многого, как почти все в нашей жизни, но я поняла это слишком поздно.

И все-таки, хоть и с опозданием, я могу ответить тебе улыбкой.