Великолепная Софи

I

Дворецкий, с первого взгляда, как он потом говорил, узнав в вошедшем единственного брата ее милости, приветствовал сэра Гораса низким поклоном и взял на себя смелость сказать, что, хотя миледи сегодня никого не принимает, она будет рада видеть брата. Такая честь не произвела на сэра Гораса никакого впечатления, он протянул пальто с накидкой одному из лакеев, шляпу и трость другому, бросил перчатки на мраморный столик и сказал, что он в этом не сомневался, попутно спросив у Дассета, как дела. Дворецкий, одновременно польщенный тем, что его имя не забыто, и задетый свободными и непринужденными манерами сэра Гораса, ответил, что у него все настолько хорошо, насколько это вообще возможно, и что он счастлив (если будет позволено так выразиться) видеть сэра Гораса ни на день не постаревшим с тех пор, как он в последний раз имел удовольствие доложить ее милости о приходе брата. Церемонно ступая, он проводил гостя по внушительной лестнице к голубому салону, где в съехавшем набок чепце, лежа на софе возле камина, тихо дремала леди Омберсли, накрывшись шалью. Мистер Дассет одним взглядом охватил открывшуюся картину, кашлянул и, тщательно выговаривая слова, объявил:

— Сэр Горас Стэнтон-Лейси, миледи!

Внезапно разбуженная леди Омберсли бессмысленно таращилась одно неуловимое мгновение, схватившись за чепчик, а затем тихо вскрикнула:

— Горас!

— Здравствуй, Лиззи, как ты поживаешь? — сказал сэр Горас, проходя через комнату, и ласково похлопал сестру по плечу.

— Боже мой, как ты меня напугал! — воскликнула ее милость, давая выход обуревавшим ее чувствам.

Дворецкий, терпеливо досмотрев эти проявления восторга, прикрыл дверь за воссоединившимися братом и сестрой и направился рассказывать своим подчиненным, что, как ему сообщили, проживший долгое время за границей джентльмен, сэр Горас, избран правительством для выполнения дипломатической миссии, чересчур деликатной для их понимания.

А дипломат между тем грелся, стоя спиной к огню, нюхал табак и говорил сестре, что она пополнела.

— Конечно, мы оба не стали моложе, — подлил он масла в огонь. — Но по тебе можно сказать, что прошло лет пять с нашей последней встречи, Лиззи, а если мне не изменяет память, это не так.

Напротив камина висело большое позолоченное зеркало, и во время беседы сэр Горас с критическим одобрением, но не тщеславно рассматривал свое отражение. Он хорошо выглядел в свои сорок пять. Если бы даже он немного поправился, то при его росте значительно выше шести футов это было бы малозаметно. Он был крупным и изящным мужчиной, пропорционально сложенным, с красивым лицом и пышными, не тронутыми сединой, темными волосами. Одевался он всегда элегантно, но был достаточно мудр для того, чтобы не следовать тем особенностям моды, которые способны подчеркнуть несовершенства фигуры, обусловленные возрастом. «Взгляните на беднягу Принни, — говаривал сэр Горас менее разборчивым приятелям. — Вот всем нам урок!»

Его сестра покорно выслушала скрытый упрек. Двадцать семь лет супружества оставили на ней свой след; а восьмикратное подношение сумасбродному и далекому от благодарности супругу плодов любви давным-давно лишило ее каких-либо намеков на красоту. У нее было неважное здоровье, уступчивый характер, и она любила повторять, что лучшее время следить за своей внешностью — это будучи бабушкой.

— Как дела у Омберсли? — спросил сэр Горас скорее из любезности, чем из интереса.

— Его немного беспокоит подагра, а в остальном неплохо, — ответила она.

Сопровождая свои слова кивком, сэр Горас сухо проронил:

— Всегда слишком много пил. Впрочем, ему, должно быть, под шестьдесят, так что вряд ли у тебя появились новые беды, не так ли?

— Нет, нет! — поспешила сказать его сестра. Многочисленные измены лорда Омберсли хоть и задевали, становясь широко известными, но не сильно волновали ее, и все же ей не хотелось обсуждать их со своим столь откровенным родственником, поэтому она резко сменила тему, спросив, откуда он прибыл.

— Из Лиссабона, — ответил он, беря еще одну понюшку табаку.

Леди Омберсли была захвачена врасплох. Прошло уже два года с момента окончания Полуостровной войны, а последние известия о сэре Горасе пришли из Вены, где тот играл таинственную роль в работе Конгресса, так грубо прерванной бегством этого ужасного монстра с Эльбы.

— О! — сказала она немного озадаченно. — Конечно, у тебя ведь там дом! Я и забыла! А как поживает дорогая София?

— По правде говоря, — сказал сэр Горас, закрывая табакерку и убирая ее в карман, — именно из-за Софи я и приехал.

Уже пятнадцать лет сэр Горас был вдовцом, и за это время он ни разу не попросил сестру о помощи по воспитанию дочери, не воспользовался се непрошенным советом, и при этих словах ее охватило смущение. Она сказала:

— Да, Горас? Милая Софи, я не видела ее уже около четырех лет. Сколько ей сейчас? Я думаю, ей скоро выезжать в свет?

— Она давно уже выезжает, — ответил сэр Горас. — Только этим и занята. Ей двадцать.

— Двадцать! — воскликнула леди Омберсли. Она посчитала в уме и подтвердила:

— Да, так и есть, ведь моей Сесилии уже девятнадцать, а я помню, что Софи родилась почти на год раньше. Боже мой, да! Бедная Марианна! Она была так прелестна!

Сэр Горас без труда вызывал в воображении облик своей умершей жены.

— Да, действительно, — согласился он. — Ты знаешь, все проходит. Софи не очень похожа на нее — скорее на меня!

— Я знаю, какое она для тебя утешение, — вздохнула леди Омберсли. — И, дорогой Горас, что может быть трогательнее твоей преданности ребенку!

— Я ничуть не предан, — прервал сэр Горас. — Я бы ни за что не держал ее при себе, если бы она причиняла беспокойство. Милая крошка Софи!

— Да, дорогой, без сомнения, но таскать малышку за собой по всей Испании и Португалии, когда ей было бы гораздо лучше в хорошей школе…

— Только не ей! Там бы она выучилась только скучать, — цинично произнес сэр Горас. — Кроме того, сейчас меня бесполезно упрекать — слишком поздно! Дело в том, Лиззи, что я попал в затруднительное положение. Я бы хотел, чтобы ты позаботилась о Софи, пока я буду в Южной Америке!

— В Южной Америке? — задохнулась леди Омберсли.

— В Бразилии. Я не собираюсь там задерживаться надолго, но взять малышку Софи с собой не могу, не могу я оставить ее и с Тилли, потому что Тилли умерла. Пару лет назад, в Вене. Очень не вовремя, но полагаю, она это сделала не нарочно.

— Тилли? — тупо переспросила леди Омберсли.

— Господи, Элизабет, не надо повторять все, что я говорю! Что за ужасная привычка! Мисс Тиллингем, гувернантка Софи!

— Боже мой! Уж не хочешь ли ты сказать, что сейчас у девочки нет гувернантки?

— Ну, конечно же, нет! Ей и не надо! Когда мы были в Париже, у нее всегда было много компаньонок, а в Лиссабоне это уже не имело значения. Но в Англии оставить ее одну я не могу.

— Еще бы! Но, мой дражайший Горас, хотя я бы все для тебя сделала, я не совсем уверена…

— Чепуха! — бодро произнес сэр Горас. — Она будет прекрасной подругой для твоей дочери — как ее там? Сесилия? Моя дорогая крошка! Ты знаешь, ведь у нее нет ни одного недостатка!

Такой отцовский отзыв заставил его сестру прищуриться и вызвал слабый протест с ее стороны. Сэр Горас не обратил на него внимания.

— Более того, она не доставит вам никаких хлопот, — добавил он. — У нее есть голова на плечах, у моей Софи. Я никогда за нее не волновался.

Хорошо зная характер брата, леди Омберсли легко в это поверила, но так как она была столь же беззаботна, ни одно замечание не сорвалось с ее уст.

— Я уверена, она милая девочка, — согласилась она. — Но понимаешь, Горас…

— Кроме того, ей пора выходить замуж, — убеждал сэр Горас, садясь в кресло перед камином. — Я знаю, что смогу положиться на тебя. Займись этим, ведь ты ее тетя! И моя единственная сестра, кстати.

— Я была бы счастлива выводить ее в свет, — задумчиво проронила леди Омберсли. — Дело в том, что мне… Боюсь, что… Видишь ли, прошлогоднее представление Сесилии в свете обошлось очень дорого, а перед тем Мария вышла замуж, а Хьюберт поступил в Оксфорд, не говоря уже о плате за учебу бедняги Теодора в Итоне…

— Если тебя беспокоят расходы, Лиззи, то их я беру на себя. Тебе не придется представлять ее ко двору, этим займусь я по возвращении, если же ты вообще не хочешь касаться этой проблемы, я обращусь к другой леди. А сейчас я хочу, чтобы она общалась со своими кузинами, вращалась в подобающем ей кругу — ты ведь знаешь порядок!

— Конечно знаю, а о проблеме и речи нет. Но мне все же кажется, что, возможно, ничего не выйдет. Мы не так уж много развлекаемся.

— А надо бы, имея на руках целую ораву девушек, — резко сказал сэр Горас.

— Но, Горас, у меня нет на руках оравы девушек, — протестующе воскликнула леди Омберсли. — Селине всего шестнадцать, а Гертруда и Амабель только что вышли из детской.

— Теперь понимаю, — снисходительно произнес сэр Горас, — ты боишься, что она затмит Сесилию. Нет, нет, моя дорогая! Осмелюсь предположить, ты считаешь ее очень красивой. Но Сесилия — это нечто особенное. Помнится, я так подумал, увидев ее в прошлом году. Я был поражен, так как ты никогда не поднималась над общим уровнем, Лиззи, а Омберсли я всегда считал некрасивым.

Сестра спокойно выслушала последнее суждение, но eе сильно задело подозрение в столь постыдных мыслях о племяннице.

— Даже если я настолько отвратительна, эти соображения меня уже не волнуют, — добавила она. — Еще не было официального оглашения, Горас, но ни минуты не колеблясь, сообщаю тебе, что Сесилия вскоре вступит в очень завидный брак.

— Тем лучше, — произнес сэр Горас. — У тебя появится больше времени, чтобы оглядеться в поисках мужа для Софи. У тебя не возникнет трудностей. Она привлекательна и вскоре унаследует приличное состояние, помимо того, что ей оставила мать. Не стоит думать, что она выскочит замуж, не посчитавшись с нами. Она разумная девушка, достаточно поездила по свету и теперь тертый калач. А кого ты выбрала для Сесилии?

— Лорд Чарльбери просил у Омберсли ее руки, — ответила сестра, раздуваясь от гордости.

— Кто, Чарльбери? — переспросил сэр Горас. — Очень хорошо, Элизабет. Должен признаться, я не думал, что вам так повезет. Красота — еще далеко не все, а то, как Омберсли проматывал состояние, когда я в последний раз его видел…

— Лорд Чарльбери, — натянуто проговорила леди Омберсли, — очень богатый человек, и его не тревожат такие вульгарные соображения. Он сам мне признался, что влюбился с первого взгляда!

— Превосходно! — заметил сэр Горас. — Я думаю, он долго охотился за женой — ему ведь не меньше тридцати, так ведь? Но если он чувствует к девушке настоящую нежность, что ж, тем лучше! Это укрепит его интерес к ней!

— Да, — согласилась леди Омберсли. — Я убеждена, они будут отлично ладить. Весь он — любезность и дружелюбие, по манерам — истинный джентльмен, превосходный ум, такой человек обречен нравиться.

Сэр Горас, которого мало занимали дела племянницы, согласился:

— Хорошо, хорошо, он просто образец совершенства, и Сесилия может благодарить судьбу за такого жениха. Я надеюсь, ты так же успешно управишься и для Софи!

— Конечно, я бы хотела попробовать, — ответила она, вздыхая. — Но есть одно затруднение, потому что… Видишь ли… Дело в том, что, боюсь, Чарльзу это не понравится!

Сэр Горас напряг память.

— Мне казалось, его зовут Бернард. А почему ему не понравится?

— Я говорю не об Омберсли, Горас. Ты должен помнить Чарльза!

— Ну конечно, если ты имеешь в виду своего старшего сына. Я помню его! Но кто ему дал право что-то говорить, и какого черта он может возразить против Софи?

— О нет, не против нее! Я уверена, он так не поступит! Но, боюсь, ему не понравится, что мы начнем веселиться! Полагаю, ты не видел объявления о его скорой женитьбе, он помолвлен с мисс Рекстон.

— Как, уж не с дочерью ли старого Бринклоу? Честное слово, Лиззи, ты неплохо постаралась! Никогда не думал, что у тебя столько здравого смысла! Вот это завидная партия! Тебя следует поздравить!

— Да, — произнесла леди Омберсли. — О, да! Мисс Рекстон просто прелесть. У нее тысяча достоинств. Самые придирчивые не смогут меня опровергнуть.

— Мне она кажется ужасно скучной, — признался сэр Горас.

— Чарльза, — произнесла леди Омберсли, печально глядя в огонь, — не интересуют слишком оживленные или — ну, чересчур безрассудные — девушки. Хотя, по-моему, мисс Рекстон немного недостает живости. Но, Горас, не следует обращать на это внимание, ведь сама я никогда не была «синим чулком», а в наше время, когда так много перевозбужденных девиц, было просто счастье найти одну… Чарльз считает, что мисс Рекстон приличествует атмосфера степенности, — торопливо закончила она.

— Лиззи, просто невероятно, чтобы твой с Омберсли сын был таким занудой, — бесстрастно заметил сэр Горас. — Ты ведь не изменяла мужу, а?

— Горас!

— Конечно же нет, я знаю! И вовсе не надо злиться! Пусть это был не старший сын, тем лучше! Все же странно — я часто так думал! Впрочем, мне все равно, он женится, и слава Богу! Хотя это не объясняет, почему ты должна считаться с его симпатиями и антипатиями!

Леди Омберсли оторвала взгляд от тлеющих поленьев и посмотрела на брата.

— Ты, наверное, не в курсе, Горас?

— Так и я о том же! — парировал он.

— Да, но… Горас, Матиас Ривенхол завещал все свое состояние Чарльзу!

Сэр Горас считался очень проницательным человеком, но даже ему оказалось трудно переварить эту новость. Секунду-другую он бессмысленно глядел на сестру, а потом выдавил:

— Ты говоришь о старом дяде Омберсли?

— Да, о нем.

— О набобе?

Леди Омберсли кивнула, но брат продолжал допытываться:

— О том, который разбогател в Индии?

— Да, и мы всегда считали… Он сказал, что Чарльз единственный разумный Ривенхол, помимо него самого, и оставил ему все, Горас, все!

— О Боже!

Казалось, это восклицание послужило толчком, и леди Омберсли снова закивала, подавленно глядя на брата и теребя в руках бахрому шали.

— Так это Чарльз задает тон! — произнес сэр Горас.

— Он очень щедр, — печально произнесла леди Омберсли. — Мы не можем не осознавать этого.

— Чертов наглец! — вскричал сэр Горас, сам отец. — И что же он сделал?

— Ты все время за границей, Горас, и поэтому, наверное, не знаешь, что у бедняги Омберсли куча долгов.

— Кто же об этом не знает! Он всегда этим озабочен! Уж не хочешь ли ты сказать, что мальчик был настолько глуп, что погасил долги?

— Но, Горас, кто-то должен был это сделать! — запротестовала она. — Ты даже не представляешь, как плохи были дела! Чтобы содержать младших детей… Вот почему Чарльза так обрадовала успешная помолвка Сесилии!

— Он что, содержит всю вашу ораву? Тем более глупец! А как он поступил с закладными? Омберсли давно бы все промотал, если бы большая часть его земель не входила в майорат!

— Я не очень разбираюсь в майоратах, — ответила сестра, — но боюсь, Чарльз поступил не совсем так, как следовало. Омберсли был сильно рассержен и незаслуженно, по-моему, обозвал Чарльза змеиным жалом! Казалось, что достигнув совершеннолетия, Чарльз мог бы все облегчить для своего бедного отца, если бы он чувствовал хоть малейшую благодарность по отношению к нему! Но ничего не могло заставить его разбить майорат, все осталось без изменений, поэтому нельзя винить Омберсли за то, что он сердится! А потом умирает этот отвратительный старик, этот дядюшка…

— Когда? — спросил сэр Горас. — Как могло получиться, что я до сих пор ничего не знал?

— Больше двух лет назад, и…

— Тогда понятно. В то время я был чертовски занят делами с герцогом Ангулемским, а после разговоры утихли. Ручаюсь, что все произошло во время Тулузы. Однако в прошлом году при встрече ты даже не упомянула об этом, Лиззи!

Несправедливость обвинения сильно задела его сестру, и она возмутилась:

— Как я могла думать о таких вещах, когда этот монстр Бонапарт был на свободе и повсюду воевали, а банки приостановили платежи, и Бог знает что еще! А ты, не предупредив, нагрянул из Брюсселя и просидел со мной едва ли двадцать минут! Я была в таком смятении, что могла лишь отвечать на твои вопросы!

Сэр Горас, терпеливо выслушав эту тираду, вернулся к тому, что его занимало:

— Возмутительно! Я не буду говорить, что Омберсли слегка переусердствовал, это и так очевидно, но все же против собственной воли отстранить человека от ведения дел и подчинить его сыну, который, бесспорно, этим пользуется!

— Да нет же! — слабо возразила леди Омберсли. — Чарльз очень чуток к отцу! Я тебя уверяю, он всегда его уважал! Но сейчас, когда Чарльз взял все в свои руки, это немного задевает Омберсли.

— Ну и дела!

— Да, хорошо, что об этом не известно широко. Хотя, не могу отрицать, отчасти так даже лучше. Можешь мне не верить, Горас, но в доме нет ни единого неоплаченного чека!

После минутного размышления она пояснила:

— По крайней мере, не знаю, как насчет личных долгов Омберсли, но всеми этими ужасными счетами по содержанию дома, которые Экингтон — помнишь Экингтона, агента Омберсли, — выставлял нам, а также платежами в Итон и Оксфорд — всем этим, мой дорогой брат, занимается Чарльз!

— Ты ведь не хочешь сказать, что Чарльз настолько глуп, что пустил все состояние старого Мэта Ривенхола на содержание этой казармы — вашего дома! — воскликнул сэр Горас.

— Нет. Ах, нет! Я совсем не разбираюсь в делах, так что меня бесполезно спрашивать, но, мне кажется, Чарльз убедил отца… ну… позволить ему самостоятельно управлять имуществом.

— Лучше скажи, вынудил его! — мрачно произнес сэр Горас. — В странное время мы живем! Я понимаю мальчика, но Боже мой, мне вас жаль!

— О, пожалуйста, поверь, это не так! — горестно вскричала леди Омберсли. — Я не хочу, чтобы ты думал… Чтобы ты считал Чарльза неприятным, ведь он не такой, если его не выводить из себя; а надо признать, это мало кому удавалось! Вот почему я думаю, дорогой Горас, что если он не захочет, чтобы я позаботилась о Софи, мне не следует противоречить ему!

— Вздор! — сказал сэр Горас. — Почему он не должен захотеть?

— Мы… мы решили не устраивать приемов в этом сезоне, за исключением неизбежных. Самое неприятное, что пришлось перенести свадьбу Чарльза из-за тяжелой утраты, которую понесла мисс Рекстон. Ее семья еще шесть месяцев не снимет черные перчатки по одной из сестер леди Бринклоу. Ты знаешь, все Бринклоу тщательно соблюдают правила поведения. Эжени посещает лишь очень тихие приемы, и естественно ожидать от Чарльза, что он разделит ее скорбь!

— Боже, Элизабет, мужчина не должен носить черные перчатки по тетке той, на ком он еще не женат!

— Да, конечно, но Чарльз ей сочувствует, а, кроме того, еще и Чарльбери!

— А с ним-то, черт возьми, что?

— Свинка, — трагически ответила леди Омберсли.

— Что? — сэр Горас расхохотался. — Да, видать это еще тот парень, если умудрился заболеть свинкой, когда надо было жениться на Сесилии.

— Послушай, Горас. Я должна тебе сказать, что ты несправедлив к нему. Он-то чем виноват? Это и так для него унизительно! И более того, чрезвычайно не вовремя, так как если бы он сейчас был здоров, то, благодаря своей любезности, не говоря уж о превосходных манерах и обходительности, непременно расположил бы Сесилию к себе! Но эти девчонки так глупы и забивают головы романтическими бреднями, не говоря уж о капризах. Как бы там ни было, я рада, что Сесилия не похожа на этих ужасных современных мисс, и, конечно же, она послушается своих родителей! Однако что может быть несвоевременнее свинки лорда Чарльбери!

Сэр Горас, вновь доставая табакерку, весело и понимающе взглянул на сестру.

— И какой же каприз у мисс Сесилии? — спросил он.

Леди Омберсли, зная, что старший сын посоветовал бы ей благоразумно промолчать, не смогла устоять перед искушением выложить все брату.

— Ты ведь никому не расскажешь, правда, Горас? — попросила она. — Глупышка думает, что она влюблена в Огэстеса Фонхоупа!

— Это один из выводка Латтервортов? — спросил сэр Горас. — Да ведь он ей не пара!

— Боже мой, и не говори об этом! Ведь он младший сын и без малейшей надежды на наследство! К тому же еще и поэт.

— Это очень опасно, — согласился сэр Горас. — Может быть, я его видел. Каков он из себя?

— Довольно красивый! — в отчаянии сказала леди Омберсли.

— Как, в стиле лорда Байрона? Он слишком много на себя берет!

— Н-нет. Он такой же белокурый, как и Сесилия, совсем не хромает и, хотя его произведения, написанные белым стихом, очень милы, вряд ли они будут иметь успех. Я хочу сказать, им далеко до поэзии лорда Байрона. Это очень досадно, так как публикации стоят дорого, а расходы несет он… или, скорее, леди Латтерворт, насколько я знаю.

— Я, кажется, вспомнил его, — сказал сэр Горас, подумав. — В прошлом году он был в Брюсселе со Стюартом. Послушай моего совета, выдай дочь за Чарльбери как можно скорее!

— Ну, я так и сделаю, если… сказать по правде, я не смогу, если он ей противен! Ты же видишь, Горас, что пока он лежит больной, я ничего не могу сделать!

Сэр Горас кивнул.

— Тогда она выйдет за поэта.

— Не говори так! Чарльз думает, что будет разумно не ездить туда, где Сесилия может его встретить, вот еще одна причина, по которой мы сейчас живем очень замкнуто. Это чрезвычайно неприятно. Я думаю, было бы намного проще, если бы этот бедняга был низкого происхождения — искатель счастья, купеческий сын или что-нибудь в том же роде! Тогда можно было бы отказать ему от дома и запретить Сесилии общаться с ним на балах без крайней необходимости, и мы бы никогда не встречались с ним в свете. Но Фонхоупов можно встретить везде! Что может быть досаднее! Чарльз терпеть его не может, даже зная, что такой неприятие может оскорбить его семью. Альмерия Латтерворт — одна из моих старинных подруг!

Сэр Горас, которому уже надоел этот разговор, зевнул и лениво произнес.

— Думаю, тебе не о чем беспокоиться. Все Фонхоупы бедны как церковные крысы, скорее всего леди Латтерворт так же мало желает этой свадьбы, как и ты.

— Ничего подобного! — сердито возразила она. — Леди Латтерворт предельно безрассудна, Горас! Огэстес получает все, что пожелает! Она делает такие недвусмысленные намеки… Я не знала, что думать, еще меньше знала, что отвечать. Пришлось сказать, что лорд Чарльбери просил позволения поговорить с Сесилией и что он ей, я думаю, небезразличен! Мне и в голову не могло прийти, что Огэстес столь невоспитан, и посмеет обратиться к Сесилии, не испросив прежде разрешения у Омберсли, а именно это он и сделал!

— Ну, хорошо! — сказал сэр Горас. — Если она так привязана к нему, будет лучше, если вы разрешите ей принимать его. Ведь он ей ровня, а если она захочет выйти замуж за младшего сына без гроша в кармане, что ж, это ее дело.

— Если бы дело касалось Софии, ты бы так не говорил! — заметила его сестра.

— Софи не так глупа.

— Сесилия тоже не глупа! — оскорбленно заявила леди Омберсли. — Если ты видел Огэстеса, то ты не должен удивляться! К нему нельзя не почувствовать расположения! Так было и со мной. Но Чарльз прав, и я с ним полностью согласна, нельзя этого допускать!

— Ладно, компания кузины отвлечет ее внимание и, возможно, направит ее мысли в другое русло, — примирительно произнес сэр Горас.

Леди Омберсли очень поразила эта мысль. Ее лицо просветлело, и она сказала:

— Неужели? Знаешь, она немного застенчива и с трудом сходится с людьми; с тех пор, как ее лучшая подруга мисс Фристон вышла замуж и переехала жить в центральные графства Англии, у нее не было подруги, которой можно доверить самое сокровенное. А теперь, если дорогая София будет жить с нами…

Она замолчала, продолжив мысль в уме. Она была все еще поглощена этим, когда дверь салона открылась и вошел старший сын.

Благородному Чарльзу Ривенхолу было двадцать шесть лет, но довольно резкие черты лица вкупе с самоуверенными манерами создавали впечатление, что он на несколько лет старше. Это был высокий, сильный молодой человек, казалось, что обмену любезностями в гостиной матери он предпочитал объезд земель отца. Он почти всегда был одет в костюм для верховой езды, а не в модные панталоны, свободным стилем повязывал галстуки, признавал лишь минимум крахмала на своих рубашках, абсолютно пренебрегая такими признаками щегольства, как брелки, кармашки для часов, чудаковатые очки, и оскорблял своего портного требованием кроить пиджаки таким образом, чтобы в них можно было облачиться без помощи камердинера. Говорят, что слышали, как он просил небеса о том, чтобы его никогда не принимали за денди, на что его друг, мистер Киприан Вичболд, резонно заметил, что для этого не надо небесного вмешательства. Настоящих денди, строго добавил мистер Вичболд, отличают как утонченное обращение, так и изысканное платье, что вместе делает их желанными посетителями любой гостиной, тогда как понятия мистера Ривенхола о любезности проявлялись в холодной учтивости по отношению к тем, к кому он не питал особого расположения, а его манеры, включая привычку, не мигая, глядеть в лицо тому, против чьей претенциозности он возражал, и произносить вслух уничижительные замечания, навсегда закрывающие доступ в свет, были далеки от притягательных. Что вместе создавало опасность (как выразился мистер Вичболд) быть принятым скорее за грязную скотину.

Пока Чарльз закрывал за собой дверь, его мать подняла голову, слегка вздрогнула и, явно волнуясь, что задело ее брата, произнесла:

— О! Чарльз! Это ты! Подумать только! Твой дядя Горас!

— Дассет уже сообщил мне, — отозвался мистер Ривенхол. — Здравствуйте, сэр.

Он пожал дяде руку, подвинул стул и сел, вежливо вовлекая сэра Гораса в разговор. Его мать, нервно теребившая в руках сначала бахрому шали, а потом свой носовой платок, прервала этот обмен любезностями:

— Чарльз, ты помнишь Софи? Твою маленькую кузину!

Мистер Ривенхол не был похож на того, кто помнит свою маленькую кузину, тем не менее он невозмутимо сказал:

— Ну, конечно. Надеюсь, она здорова, сэр?

— Да она никогда ничем не болела за исключением кори, — ответил сэр Горас. — Ты скоро сам ее увидишь, твоя мама согласилась позаботиться о ней, пока я буду в Бразилии.

Было очевидно, что такой способ сообщать новости не понравился леди Омберсли, поэтому она поспешила вмешаться:

— Это еще не решено окончательно, хотя я бы с радостью приютила дорогую девочку моего брата у себя. Я также подумала, Чарльз: как приятно было бы Сесилии! Ты знаешь, они с Софией почти ровесницы.

— В Бразилии? — переспросил мистер Ривенхол. — Это должно быть очень интересно. Вы долго намерены там пробыть, сэр?

— О нет, — неопределенно ответил сэр Горас. — Вероятно, нет. Это зависит от обстоятельств. Я уже говорил твоей матери, что буду ей чрезвычайно обязан, если она найдет подходящего мужа для моей Софи. В этом возрасте она сама вышла замуж, и насколько я слышал, она в этом деле знаток. Кажется, тебя следует поздравить, мой мальчик?

— Да, спасибо, — мистер Ривенхол слегка поклонился.

— Если ты не возражаешь, Чарльз, я была бы счастлива принять Софию, — умиротворенно сказала леди Омберсли.

Он раздраженно взглянул на нее и ответил:

— Прошу вас, поступайте, как вам угодно, сударыня. Не понимаю, при чем здесь я.

— Я, конечно, объяснила твоему дяде, что мы живем очень тихо.

— Софи на это наплевать, — благодушно произнес сэр Горас. — Она молодая, всегда найдет для себя занятие, ей одинаково хорошо и в испанской деревне, и в Вене, и в Брюсселе.

Услышав это, леди Омберсли резко выпрямилась.

— Только не говори мне, что в прошлом году ты таскал ребенка в Брюссель!

— Конечно же, она была в Брюсселе! А где, черт возьми, ей надо было быть? — запальчиво ответил сэр Горас. — Не хотела же ты, чтобы я оставил ее в Вене, а? Кроме того, ей понравилось в Брюсселе. Мы встретили там множество друзей.

— Но опасность!

— Фу! Чепуха! Какая же опасность, если командовал Веллингтон!

— Когда, сэр, мы будем иметь удовольствие видеть мою кузину? — вставил мистер Ривенхол. — Будем надеяться, что после превосходных развлечений на Континенте жизнь в Лондоне не покажется ей очень скучной.

— Только не ей! — произнес сэр Горас. — Никогда не видел Софи, сидящей без дела. Предоставьте ее самой себе! Я всегда так поступаю, и это никогда не приносило вреда. Я точно не знаю, когда она прибудет. Вероятно, она захочет увидеться со мной до моего отъезда, но вряд ли она успеет приехать в Лондон до моего отплытия.

— Вряд ли успеет до… Горас, ты сам должен привезти ее ко мне! — воскликнула его сестра, явно скандализованная. — В ее возрасте — и путешествовать в одиночку! Никогда о таком не слышала!

— Она не одна. С ней будут горничная — дракон, а не женщина, проехала с нами по всей Европе, — а также Джон Поттон.

Увидев, что его племянник приподнял брови, он счел нужным пояснить:

— Это грум, курьер, мастер на все руки! Он присматривает за Софи с ее детских лет.

Он вытащил часы и взглянул на стрелки.

— Теперь, когда мы все уладили, мне надо идти, Лиззи. Позаботься о Софи и найди ей хорошего жениха, я на тебя надеюсь. Это очень важно, потому что… У меня нет времени объяснять. Думаю, она расскажет сама.

— Но, Горас, мы не все уладили! — запротестовала его сестра. — И Омберсли расстроится, если не увидит тебя! Я надеялась, что ты пообедаешь с нами!

— Нет, не могу, — ответил он. — Я обедаю в Карлтон-Хауз. Передавай привет Омберсли; думаю, что на днях снова увижу его!

Затем он небрежно поцеловал сестру, сердечно похлопал ее по плечу и вышел в сопровождении племянника.

— Можно подумать, именно этого я хотела! — возмущенно произнесла леди Омберсли, когда Чарльз вернулся в комнату. — И я не имею ни малейшего представления, когда девочка приедет!

— Это неважно, — сказал Чарльз с равнодушием, рассердившим ее. — Ты распорядишься, чтобы ей приготовили комнату, и она может приехать, когда захочет. Будем надеяться, она понравится Сесилии, когда та узнает ее получше.

— Бедняжка! — вздохнула леди Омберсли. — Знаешь, я страстно хочу заменить ей мать, Чарльз! Должно быть, она ведет очень странную и одинокую жизнь!

— Без сомнения странную, но едва ли одинокую, если она ведет хозяйство у моего дяди. Я предполагаю, что с ней живет какая-нибудь женщина постарше — гувернантка или что-то в этом роде!

— Конечно, так должно было бы быть, но твой дядя ясно мне сказал, что гувернантка умерла, когда они жили в Вене! Мне бы не хотелось так говорить о единственном брате, но создается впечатление, что Горас не способен позаботиться о дочери!

— Совершенно не способен, — сухо согласился он. — Полагаю, тебе не придется жалеть о своей доброте, мама.

— О нет, конечно, нет! — воскликнула она. — Твой дядя так говорил о девочке, что мне страшно захотелось ее увидеть! Бедняжка, я думаю, с ее желаниями и удобствами никогда не считались! Я бы рассердилась на Гораса, если бы он еще хоть один раз повторил, что она умница и не поставляла ему хлопот. Думаю, он никому не позволит доставить ему хлопоты — вряд ли найдется более эгоистичный человек! София, наверное, унаследовала приятный характер своей матери. Не сомневаюсь, что она будет прекрасной компанией Сесилии.

— Надеюсь, так и будет, — сказал Чарльз. — Это напомнило мне кое о чем, мама! Я только что перехватил одно из цветочных подношений этого молокососа сестре. Эта записка была вложена в букет.

Леди Омберсли взяла послание и в испуге посмотрела на него.

— Что мне с этим делать? — спросила она.

— Брось его в огонь, — посоветовал он.

— О нет, Чарльз, я не могу! По-моему, это недопустимо! Кроме того, может, эта записка адресована мне от его матери!

— Очень маловероятно, но если ты так думаешь, тебе нужно прочесть се.

— Конечно, так поступить — это мой долг, — согласилась она с несчастным видом.

Он сделал презрительное лицо, но промолчал, и после минутного замешательства она сломала печать и развернула листок.

— О, посмотри, это стихи! — воскликнула она. — Причем очень милые. Чарльз, послушай:

— Благодарю, я не разбираюсь в стихах, — резко прервал мистер Ривенхол. — Бросьте их в огонь, сударыня, и скажите Сесилии, чтобы она впредь не получала писем без вашего позволения!

— Да, но ты действительно считаешь, что это надо сжечь Чарльз? А если это окажется единственным экземпляром. Может быть, он хочет их напечатать!

— Он не посмеет печатать такое ни об одной из моих сестер! — мрачно произнес мистер Ривенхол, повелительно протянув руку.

Леди Омберсли, всегда покорявшаяся сильной воле, уже готова была отдать ему письмо, когда дрожащий голосок и дверях заставил ее остановиться:

— Мама! Не отдавай ему!