Великолепная Софи

XI

Остаток дня прошел без происшествий. Софи каталась с Сесилией в Гайд-Парке в своем фаэтоне, а затем высадила ее, чтобы та насладилась прогулкой с мистером Фонхоупом, который по предварительной договоренности ждал ее у Манежа. Затем к Софи в экипаж сел сэр Винсент Тальгарт, который тоже покинул ее, как только заметил коляску маркизы де Виллачанас, стоящую возле ограды, отделяющей дорогу для экипажей. Маркиза в шляпке с длинными страусовыми перьями приветствовала его своей ленивой улыбкой и, повернувшись к Софи, сказала, что находит магазины в Лондоне значительно хуже парижских. Ничего из того, что она видела сегодня на Бонд-Стрит, не заставило ее развязать кошелек. Сэр Винсент заметил, что знает одну модистку на Брутон-Стрит, которая с первого взгляда распознает стиль и высокородность своей посетительницы, и предложил проводить маркизу в ее ателье.

Услышав это, Софи нахмурилась, но прежде чем она успела что-нибудь сказать, ее внимание отвлек лорд Бромфорд. Учтивость вынудила ее пригласить его прокатиться в своем фаэтоне по парку. Он уселся рядом с ней и, рассказав, сколько удовольствия он получил от бала Омберсли, официально предложил ей выйти за него замуж. Софи без колебаний и смущения отклонила его предложение. Лорд Бромфорд, расстроившись лишь на мгновение, заметил, что это пылкость сделала его таким стремительным и нетерпеливым, но он не теряет надежды на счастливый исход.

— Когда ваш отец вернется, — произнес он, — я формально испрошу у него разрешения обратиться к вам. Вы абсолютно правы, настаивая на правилах приличия, и я вынужден просить прощения за то, что нарушил этикет. Лишь моя любовь — я должен сказать, что даже убеждения моей матери, чьим созданием я являюсь и к которой испытываю глубочайшее уважение, и сыновний долг не смогли изменить моего решения — итак, эта любовь заставила меня забыть…

— Мне кажется, — сказала Софи, — что вы должны заседать в Палате Лордов. Вы этим занимаетесь?

— Странно, — немного высокомерно ответил его светлость, — что вы задали мне этот вопрос, ибо я собираюсь заняться этим в ближайшем будущем. Меня представит там человек, славящийся не только своим высоким происхождением, но и заслугами в юриспруденции, и я полагаю…

— Я не сомневаюсь, что вам предстоит стать великим человеком, — сказала Софи. — Неважно, как скоро это произойдет и кто поможет вам в этом, вы не останетесь в безвестности! Как красива листва на этих буковых деревьях! Разве может какое-нибудь дерево сравниться с буком! Я уверена, нет!

— Бесспорно, очень изящное дерево, — признал мистер Бромфорд, осмотрев бук. — Однако оно едва ли сравнится в величественности с красным деревом, которое растет в Вест-Индии, или в полезности с бамбуком. Интересно, мисс Стэнтон-Лейси, а как много людей знают, что оси их экипажей сделаны из бамбука?

— В южных провинциях Испании, — парировала Софи, — очень распространено пробковое дерево.

— Еще одно интересное дерево на Ямайке, — сказал его светлость, — это балата. Там также растут палисандр, эбеновое дерево…

— Северная часть Испании, — вызывающе сказала Софи, — изобилует различными видами кустарников, включая боярышник, ладановые кусты и… и… О, смотрите, — лорд Френсис! Я вынуждена высадить вас, лорд Бромфорд!

Ему этого не хотелось, но так как лорд Френсис уже махал Софи, всем своим видом выражая желание поговорить с ней, он не мог возражать. Когда фаэтон остановился, лорд Бромфорд тяжело спустился с него, а лорд Френсис проворно вскочил на его место и сказал:

— Софи, вчерашний бал был превосходен! Твоя кузина такая прелесть!

Софи пустила лошадей.

— Френсис, растет пробковое дерево в южных провинциях Испании?

— Боже, Софи, откуда я знаю? Ты была в Кадисе! Ты не можешь вспомнить? А вообще-то кого интересуют пробковые деревья?

— Надеюсь, — тепло сказала Софи, — когда ты перестанешь быть первым волокитой в Европе, Френсис, ты женишься на очень красивой женщине, ты ведь этого заслуживаешь! Ты что-нибудь знаешь о балате?

— Не слышал ни разу в жизни. Что это? Новый танец?

— Нет, это дерево, оно растет на Ямайке. Надеюсь, она будет столь же добра, сколь и красива.

— Не сомневайся! Знаешь, Софи, не в твоем духе говорить о деревьях! Что на тебя нашло?

— Лорд Бромфорд, — вздохнула Софи.

— Что, этот скучный тип, который был сейчас рядом с тобой? Вчера вечером он рассказывал Салли Джерси о том, как полезна морская трава для лошадей и скота; только послушай! Никогда не видел бедную Тишину такой тихой!

— Жаль, что она не дала ему отпор, как она это умеет. Когда мы доедем до Манежа, я должна буду высадить тебя.

Сесилия и ее поклонник были на условленном месте. Лорд Френсис спрыгнул с фаэтона и помог Сесилии сесть в него, так как мистер Фонхоуп увлекся созерцанием бледно-желтых нарциссов и, выбросив вперед руку, бормотал:

— Нарциссы, что цветут пред ласточек прилетом!..

Встреча с возлюбленным не сильно улучшила настроение Сили. У него были туманные планы о том, как добыть средства к существованию; и вместо них он обдумывал эпическую поэму, которая должна была сделать его знаменитым за одну ночь. Пока она писалась, сказал он, он бы не отказался от места библиотекаря. Но Сесилия не могла представить, что ее отец или брат позволят ей выйти за библиотекаря, поэтому столь великодушная уступка мистера Фонхоупа лишь усилила ее уныние. Она пошла так далеко, что предложила ему избрать профессию политика, но он лишь сказал на это:

— Это грязно! — что не предвещало ничего хорошего этому прекрасному плану. А когда он добавил, что после смерти мистера Фокса десять лет назад не стало лидера, к которому мог бы примкнуть разумный человек, она поняла, что его политические убеждения найдут так же мало поддержки со стороны ее семьи, как и занятия поэзией.

Софи, уловив суть из невразумительных замечаний Сесилии, приняла в ней живое участие, сказав:

— Ну, хорошо! Мы должны найти выдающегося человека, которого он захочет иметь своим патроном!

Сесилии показалось, что Софи ничего не поняла..

Тем же вечером перед ужином Софи отдала Хьюберту клочок бумажки, выпавший из его кармана. До этого времени она не задумывалась о нем, но когда она увидела, как странно Хьюберт повел себя, в ее голове зародилось множество нежелательных для него вопросов. Он практически вырвал бумажку из ее рук, воскликнув:

— Где ты это нашла?

А когда она терпеливо объяснила, что ей кажется, будто это выпало из кармана его пиджака, который она зашивала, он сказал:

— Да, это мое, но я не знал, что положил это в карман. Я не могу объяснить тебе, что это, но, пожалуйста, не говори никому!

Она постаралась уверить его, что не собиралась этого делать, но он был так взволнован, что она невольно задумалась. Но все разъяснилось не раньше, чем он вернулся от своего друга — мистера Харпендена; у него был вид человека, который внезапно получил сильный удар, поэтому Софи воспользовалась первым же подходящим случаем, чтобы разузнать у него, что произошло. Мистер Ривенхол, уехавший сутки назад из Лондона в усадьбу Торп, поместье в Лейчестершире, унаследованное им от двоюродного деда, еще не вернулся; но Хьюберт открыл кузине, что будь его брат в Лондоне, даже крайняя необходимость не заставила бы его обратиться к тому за помощью.

— Он не сказал прямо! Но намекнул, что не будет… Ладно! Это неважно!

— Полагаю, — как всегда спокойно заметила Софи, — что Чарльз преувеличил. Я бы хотела, Хьюберт, чтобы ты рассказал мне, что произошло! Я предполагаю, что ты потерял большую сумму денег в Ньюмаркете?

— Если бы только это! — неосторожно воскликнул он.

— Ну, если это не все, я бы хотела, чтобы ты сказал мне об остальном, Хьюберт! — сказала она, дружески улыбнувшись. — Уверяю тебя, ты будешь в безопасности, доверившись мне, ибо сэр Горас научил меня, что нет ничего хуже, чем выбалтывать чужие секреты. Я знаю, что ты попал в какую-то беду, и думаю, что должна буду намекнуть об этом твоему брату, если ты ничего мне не расскажешь. Ибо десять к одному, что будет хуже, если тебе никто не сможет посоветовать!

Он побледнел.

— Софи, ты не станешь.

Ее глаза сверкнули.

— Нет, конечно не стану! — признала она. — Ты так не хочешь мне что-нибудь рассказывать, что я просто вынуждена расспрашивать тебя. Что-то связанное с женщинами — сэр Горас назвал бы это клочок кисеи — а?

— Софи! Честное слово! Нет! Ничего подобного!

— Тогда деньги?

Он не ответил; она приглашающе похлопала по софе рядом с собой и сказала:

— Прошу тебя, сядь, пожалуйста! Думаю, все не так плохо, как ты считаешь.

Он резко хохотнул, но после дальнейших убеждений присел рядом с ней и свесил голову, стиснув ее ладонями.

— Я что-нибудь придумаю. На худой конец, завербуюсь на военную службу.

— Это возможно, — согласилась она. — Но я кое-что знаю об армии и не думаю, что жизнь в полку придется тебе по душе. Кроме того, как ты знаешь, это чрезвычайно расстроит мою тетю!

Трудно было предположить, что молодой человек из круга Хьюберта доверит свои проблемы женщине, причем женщине моложе его; но после длительного задабривания Софи удалось вырвать у него всю историю. Рассказ был не очень последователен, и Софи пришлось несколько раз прерывать его вопросами, но в конце концов она поняла, что он попал в лапы ростовщика. В прошлом году он наделал много долгов в Оксфорде и, опасаясь гнева брата, признался ему далеко не во всех, с обычным юношеским оптимизмом полагая впоследствии самостоятельно погасить оставшиеся. У него были знакомые, которые знали все игорные дома Лондона; короткая полоса везения во французские азартные игры или в рулетку поставила бы все на свои места; но когда во время рождественских каникул он попытался сыграть, его преследовало невероятное невезение. Он до сих пор содрогался при воспоминании о своем проигрыше и о тех ужасных вечерах; это обстоятельство заставило его мудрую кузину предположить, что игра не привлекает его. Столкнувшись с огромными долгами чести, уже попавшему в немилость к старшему брату из-за значительно меньших задолженностей, ему оставалось либо прыгнуть в омут головой, либо пойти к ростовщику. И даже тогда, уверял он Софи, он и близко не подошел бы к ростовщику, если бы не был уверен, что сможет не позже чем через шесть месяцев расплатиться с этим вымогателем.

— Ты имел в виду следующий месяц, когда станешь совершеннолетним? — спросила Софи.

— Ну-у, нет, — покраснев, признался он. — Хотя, я полагаю, так думал старый Голдхангер, когда согласился одолжить мне. Поверь, я никогда не говорил ему об этом! Я лишь сказал, что совершенно точно получу большую сумму — я был в этом уверен, Софи! Я даже не предполагал, что это может не произойти! Боб Гилмортон — это мой близкий друг — хорошо знал владельца и поклялся мне, что его лошадь не проиграет!

Софи, у которой была отличная память, моментально вспомнила, что имя Голдхангер было на той бумажонке, что она нашла в своей комнате, но она не показала вида, а лишь спросила, неужели вероломная лошадь проиграла скачки.

— Она осталась без места! — со стоном сказал Хьюберт.

Она понимающе кивнула.

— Сэр Горас говорит, что если понадеяться, что лошадь улучшит материальное положение, то она всегда остается без места, — заметила она. — Он также говорит, что если садишься играть с пустыми карманами, то тоже проиграешь. Лишь когда ты набит деньгами, тогда можешь надеяться на выигрыш. Сэр Горас всегда прав!

Не споря с этим, Хьюберт несколько минут озлобленно рассказывал о забеге своей лошади, столь рьяно обвиняя владельца, тренера и жокея, что любой, менее сдержанный человек, чем его кузина, заподозрил бы его в клевете и злословии. Она, сочувственно слушая, дала ему выговориться и лишь тогда напомнила о более важном, по ее мнению, вопросе.

— Хьюберт, ты же несовершеннолетний, — сказала она. — И я знаю, что ссужать деньги несовершеннолетним противозаконно. Я знаю это, потому что молодой мистер… имя не имеет значения, но мы хорошо его знали… когда один из моих знакомых попал в подобную беду, он пришел к сэру Горасу за советом, и сэр Горас сказал ему это. Полагаю, наказание за подобного рода дела довольно тяжелое.

— Видишь ли, я знаю, — ответил Хьюберт. — Большинство из них не решились бы, но… дело в том, что один из моих друзей знал этого парня, Голдхангера, и рассказал мне о нем и… и посоветовал мне, что говорить… он также рассказал мне о процентах, но тогда это не имело для меня значения, потому что я думал…

— Они очень большие? — прервала его Софи.

Он кивнул.

— Да, потому что, хоть я и прибавил себе возраст, он отлично знал, что мне нет двадцати одного, и… и я был полностью в его власти. Я думал, что смогу погасить долг после этих скачек.

— Сколько ты занял, Хьюберт?

— Пятьсот фунтов, — пробормотал он.

— Боже милосердный, ты столько проиграл в карты? — воскликнула она.

— Нет, понимаешь ли, мне нужна была сотня, чтобы поставить на эту проклятую клячу, — объяснил он. — Не было смысла занимать, только чтобы расплатиться с долгом. Надо ведь как-то отдать деньги Голдхангеру, правда?

Софи рассмешил этот остроумный способ получения доходов, но Хьюберт обиделся, и она извинилась.

— Ясно, что твой мистер Голдхангер — бесчестный негодяй!

— Да, — ответил измученный Хьюберт. — Он старый черт, и мне не следовало даже приближаться к нему. Правда, тогда я не знал его так хорошо, как сейчас, но все равно, когда я увидел его… Теперь слишком поздно сетовать на это!

— Да, слишком поздно. Ладно, не стоит отчаиваться! Я уверена, что тебе нечего бояться, потому что он не сможет взыскивать деньги с несовершеннолетнего и преследовать тебя судом.

— Черт побери, Софи, я должен вернуть этому парню то, что занял у него! Но это не самое худшее. Он настаивал на залоге, и… и я подчинился!

Он так виновато сказал это, что в уме Софи пронеслись несколько невероятных предположений.

— Хьюберт, ты ведь не заложил фамильные драгоценности или… или что-нибудь в этом роде?

— О Боже, нет! Я не столь испорчен! — возмущенно выкрикнул он. — Это было моей собственностью, и я бы не назвал это фамильной драгоценностью. Хотя, полагаю, что если бы я потерял это, был бы ужасный скандал и меня бы посчитали чуть ли не вором-карманником! Мне оставил это дедушка Стэнтон-Лейси… по-моему, полнейшая безделица, потому что в наши дни мужчины этого уже не носят. А он, конечно, носил, и моя мама говорит, что при взгляде на это живо вспоминает его, потому что он никогда с этим не расставался… так что ты можешь представить, что произойдет, если она узнает, что я заложил это! Понимаешь, это кольцо с большим квадратным изумрудом, окруженным бриллиантами. Представь, что я надел такую вещь! На меня бы все сбежались поглазеть! Оно всегда хранилось у мамы, и я не знал, что оно мое до прошлогоднего маскарада, когда она дала мне его надеть и сказала, что оно принадлежит мне. А когда Голдхангер потребовал залог, я… я не смог придумать ничего лучше и… ну, я знал, где мама держит его, и взял его! И не говори мне, что я украл, это неправда, оно лежало у нее только потому, что я не носил его!

— Нет, нет, конечно же, я знаю, что ты ничего не украдешь! — торопливо заверила его Софи.

Он внимательно рассматривал свои руки.

— Нет. Пойми, я не говорю, что должен был брать его из шкатулки мамы, но… оно ведь мое!

— Да, в самом деле ты не должен был! — сказала Софи. — Полагаю, она рассердится на тебя, если узнает, так что нам надо немедленно вернуть его.

— Я бы с радостью, но нет никакой возможности! Я просто не знаю, что делать! Когда эта лошадь проиграла, я был готов пустить пулю в лоб! Но это было бы бесполезно, так как не решило бы дела, а лишь вызвало бы ужасный скандал.

— Как хорошо, что ты мне все рассказал! Я точно знаю, что тебе следует сделать. Чистосердечно признайся во всем брату! Он, без сомнения, устроит тебе жуткий нагоняй, но ты сможешь рассчитывать на его помощь в этом деле.

— Ты не знаешь его. Нагоняй, несомненно! Будь уверена, он заберет меня из Оксфорда и заставит или пойти в армию или сделать что-нибудь в этом роде! Я перепробую все способы раньше, чем обращусь к нему!

— В таком случае, я одолжу тебе пятьсот фунтов, — сказала Софи.

Он вспыхнул.

— Ты важная персона, Софи… нет, я не это хотел сказать. — Ты превосходная девушка! Я чертовски благодарен, но конечно же, не буду занимать деньги у тебя! Нет, нет, прошу, не уговаривай! Вопрос решен! Кроме того, ты не понимаешь! Старый кровопийца заставил меня подписать долговое обязательство на пятнадцать процентов ежемесячно!

— О Боже, ты ведь не согласился на такое вымогательство?

— А что еще мне оставалось? Мне нужны были деньги, чтобы заплатить карточные долги, и я знал, что было бесполезно идти к Говарду и Гиббсу или к кому нибудь еще — они бы указали мне на дверь.

— Хьюберт, я убеждена, что он не сможет вытащить из тебя ни одного пенни процентов! Пойми, по закону он не может взыскать даже первоначальную сумму! Позволь мне одолжить тебе пятьсот фунтов, отвези их ему и потребуй возврата долговой расписки и кольца! Объясни ему, что если он не согласится на эту сумму, ему же будет хуже!

— Да, а он сообщит обо мне в Оксфорд! Говорю тебе, Софи, он совершеннейший негодяй! На самом деле он не обычный заимодавец, я уверен, что он — как это называется у них — перекупщик или укрыватель краденного или приемщик, ну, ты поняла. Более того, я уверен, что он откажется вернуть мне кольцо, даже если я призову его к ответу; полагаю, он уже продал его.

Как Софи ни старалась, она не смогла переубедить его. Он откровенно страшился мистера Голдхангера, и так как она не могла понять причину этого, ей лишь оставалось предположить, что какая-то более мрачная угроза нависла над его головой. Она и не старалась узнать, что бы это могло быть, потому что была абсолютно уверена, что это не впечатлит ее. Вместо этого она спросила, что он намерен предпринять, чтобы выпутаться из беды, если не хочет ни обратиться к брату, ни занять у нее. Ответ был не очень определенным; Хьюберт был еще достаточно молод, чтобы лелеять юношескую веру в своевременные чудеса. Он несколько раз повторил, что у него в запасе еще целый месяц, прежде чем надо будет принимать окончательное решение, и, хотя неохотно согласился, что в конце концов ему может быть придется прибегнуть к помощи брата, было очевидно, что он надеется на то, что обстоятельства помогут ему этого избежать. Попытавшись притвориться беспечным, он попросил Софи не забивать этим голову, а так как она была убеждена, что продолжать с ним спор бесполезно, она промолчала.

Но после того, как он ушел, она некоторое время сидела, подперев щеки кулаками, и размышляла. Она с сожалением отказалась от своего первого побуждения рассказать обо всем адвокату сэра Гораса. Она достаточно хорошо знала мистера Меридена, чтобы предположить, как сильно он воспротивится ее намерению отдать пятьсот фунтов в лапы ростовщика. Все, что он мог бы посоветовать ей, сводилось бы к разоблачению проступка Хьюберта, а это было абсолютно неприемлемо. Она перебрала в уме своих друзей, но по той же причине отбросила мысль и о них. Но так как она была не из тех, кто отказывается от намеченной цели, ей ни на мгновение не пришло в голову предоставить своему молодому кузену выпутываться из своей беды самостоятельно. По-видимому, ей не оставалось ничего другого, кроме как самой встретиться с отвратительным мистером Голдхангером. Она пришла к этому решению после основательных размышлений, так как хоть она сама ни в малейшей степени не боялась мистера Голдхангера, ей было отлично известно, что молодые леди не ездят к ростовщикам и что подобное поведение любой воспитанный человек посчитал бы возмутительным. Но так как скорее всего никто, кроме быть может, Хьюберта, не узнает об этом, она пришла к выводу, что поддаваться подобным колебаниям глупо и малодушно, — а такое поведение совсем не подобало дочери сэра Гораса Стэнтона-Лейси.

Не в ее духе было предаваться дальнейшим сомнениям, если она решила вмешаться в дела Хьюберта. Также не в ее духе была мысль прибегнуть к фондам сэра Гораса, чтобы аннулировать долг Хьюберта. Она считала, и ее отец, несомненно, думал так же, что одно дело — потратить пятьсот фунтов на бал, с тем чтобы включиться в лондонское общество, и совсем другое — принудить его к акту щедрости по отношению к племяннику, о существовании которого он, по всей вероятности, и не помнил. Итак, вместо этого она открыла свою шкатулку с драгоценностями и, высыпав на стол ее содержимое, выбрала бриллиантовые сережки от Ранделла и Бриджа, подаренные ей сэром Горасом в прошлом году. Это были изумительно красивые камни, и ей стоило большого труда расстаться с ними, но остальные, более ценные украшения достались ей от матери, и хотя она совсем не помнила эту леди, щепетильность не позволяла ей расстаться с этими безделушками.

На следующий день, сумев избежать поездки в магазин шелковых тканей на Стрэнде с леди Омберсли и Сесилией, она в одиночестве отправилась к знаменитым ювелирам Ранделлу и Бриджу. Когда она подъехала, в магазине не было ни одного покупателя, но при виде властной молодой леди, одетой к тому же с исключительной элегантностью, сам старший продавец поспешил ей навстречу, полный стремления угодить. Он был очень способным работником и чрезвычайно гордился тем, что всегда помнил лица важных покупателей. С первого взгляда он узнал мисс Стэнтон-Лейси, лично принес для нее стул и поинтересовался, что именно он будет иметь честь показать ей. Когда же он узнал действительную причину ее приезда, его как громом поразило, но он быстро справился со своим изумлением и с блеском в глазах предложил вызвать мистера Бриджа и перепоручить его разумению это дело. Мистер Бридж плавно вошел в магазин, вежливо поклонился дочери господина, купившего у него много ценных безделушек (предназначавшихся самым разным женщинам), и предложил Софи пройти в его личный кабинет позади демонстрационного зала. Что бы он ни думал по поводу ее желания расстаться с сережками, так заботливо выбранными для нее всего год назад, это осталось при нем. Любезные расспросы о сэре Горасе выявили, что последний в настоящее время находится в Бразилии.

Вместо того, чтобы, в соответствии с освященной веками привычкой, объяснить клиенту, что бриллианты очень упали в цене, и взять сережки в залог, как он намеревался сначала, мистер Бридж, сложив два и два, моментально решил выкупить их назад за значительную сумму. Он не собирался вновь продавать их; он отложит их до возвращения сэра Гораса из Бразилии. Он был твердо уверен, что тот выкупит их; и его благодарность в будущем выразится в том, что он купит еще немало дорогих безделушек у ювелира, который так по-джентльменски поступил с его дочерью. Поэтому без промедлений была на обоюдовыгодных условиях заключена сделка между мисс Стэнтон-Лейси и мистером Бриджем. Осмотрительный мистер Бридж проводил Софи из кабинета лишь тогда, когда два покупателя, бывшие в магазине, ушли. Он подозревал, что сэр Горас не захотел бы афишировать тот факт, что его дочери пришлось продавать свои драгоценности. Без промедления он согласился выплатить Софи пятьсот фунтов наличными; без промедления он отсчитал их на столе перед ней; и ничуть не утратив уважения, почтительно проводил ее из магазина.

Спрятав деньги в муфту, Софи окликнула наемный экипаж и велела кучеру отвезти ее в переулок Биар. Она остановила первый же экипаж, проезжавший мимо нее, но несмотря на это, на козлах оказался очень приятный малый. Это был плотный, средних лет мужчина с румяным и открытым лицом. Софи подумала, что с достаточной долей уверенности может положиться на него. В этом ее убедила его реакция на ее приказание. Внимательно осмотрев ее и погладив рукой в рукавице щеку, он заметил, что она, должно быть, перепутала адрес, ибо, по его мнению, переулок Биар был совсем не тем местом, куда ездят такие леди.

— Неужели это такие трущобы? — спросила Софи.

— Это не место для юной леди, — упрямо повторил кучер. Он добавил, что у него самого есть дочь, прошу прощения.

— Ну ладно, трущобы это или нет, я должна туда поехать, — сказала Софи. — У меня дело к мистеру Голдхангеру, который живет там; полагаю, он большой плут. Вы кажетесь мне человеком, которому я могу поверить, что он не уедет и не оставит меня там одну.

Она села в экипаж; кучер закрыл за ней дверцу, взобрался на козлы и, произнеся, ни к кому не обращаясь, клятву, что никогда больше его не заставят делать подобное, стегнул лошадей.

Переулок Биар шел к востоку от Флит-Маркет. Это была узкая и загаженная улица, на неровной булыжной мостовой валялись отбросы. Тень тюрьмы нависала над всем этим районом, и даже люди, идущие по улицам или сидящие возле домов, выглядели подавленными, что не согласовывалось с их занятиями. Возница спросил дорогу к жилищу мистера Голдхангера у малого в сальном кашне. Тот, после заметных колебаний, указал на дом в середине переулка и, не желая вступать в разговор, отвернулся.

Темный экипаж, бывший когда-то джентльменской каретой, привлекал к себе мало внимания, но когда он остановился и из него вышла высокая, хорошо одетая молодая леди, придерживая юбки, чтобы они не попали в кучи мусора, несколько бездельников и два маленьких замызганных мальчугана подошли поближе и уставились на нее. Послышались различные комментарии, но к счастью для Софи они были сказаны на жаргоне, и она не поняла их. Она привыкла, что жители маленьких испанских и португальских деревень сбегались поглазеть на нее, и поэтому ее ничуть не смутило внимание к ее особе. Пробежав глазами по лицам, она выбрала одного из мальчуганов и, улыбнувшись, спросила:

— Скажи мне, где здесь живет человек по имени Голдхангер?

Мальчишка изумленно взглянул на нее, но когда она протянула ему шиллинг, судорожно вздохнул и, схватив монетку, пробормотал:

— Второй этаж!

Затем он спрятал монетку и бросился бежать, пока кто-нибудь из старших не отобрал ее.

Проблеск щедрости заставил толпу придвинуться ближе к Софи, но возница спустился с козел, держа кнут в руках, и дружелюбно предложил любому, кто хочет порки, подойти еще. Никто не принял этого приглашения, и Софи сказала:

— Благодарю вас, но прошу, не надо затевать ссору! Будьте добры, подождите меня здесь.

— На вашем месте, юная мисс, — откровенно сказал возница, — я бы держался подальше отсюда, это уж точно! Вы даже не представляете, что может с вами случиться.

— Ну, если со мной что-нибудь случится, — бодро ответила Софи, — я громко закричу, и тогда вы войдете, чтобы спасти меня. Думаю, что не заставлю вас долго ждать.

Она прошла мимо лачуг к указанному дому. Дверь была открыта, и в глубине короткого коридора виднелась не прикрытая ковром лестница. Она поднялась по ступеням и оказалась на небольшой лестничной площадке. На нее выводили две двери, Софи настойчиво постучала в обе. У нее возникло неприятное чувство, что за ней наблюдают. Она огляделась, но никого не увидела; лишь снова взглянув на дверь, она явно разглядела глаз, наблюдающий за ней сквозь маленькое отверстие в двери. Глаз моментально исчез; послышался звук отпираемого замка, и дверь медленно приоткрылась, обнаружив худого смуглого типа с длинными сальными волосами, семитским носом и заискивающим взглядом. Он был одет в порыжевший от долгой носки некогда черный костюм, его вид не свидетельствовал о том, что он в состоянии одолжить хотя бы пятьсот пенсов. Глубоко посаженные глаза быстро оглядели Софи от кончиков перьев на высокой шляпке до каблуков сапожек.

— Доброе утро! — сказала Софи. — Вы мистер Голдхангер?

Он стоял, немного наклонившись к ней и потирая руки.

— А что вам может понадобиться от мистера Голдхангера, миледи? — спросил он.

— У меня к нему дело, — ответила Софи. — Если вы и есть он, пожалуйста, не заставляйте меня стоять в этом грязном коридоре! Я не понимаю, почему бы вам хотя бы не подмести пол!

Мистер Голдхангер был заметно ошарашен, а такое с ним давно уже не происходило. Он привык принимать посетителей всех родов и состояний, от таинственных личностей, которые пробирались в дом под покровом темноты и при свете одной керосиновой лампы вываливали на стол странный товар, до модных молодых людей с изможденным взглядом, жаждущих помощи. Но никогда раньше он не открывал дверь молодой леди, хорошо владеющей собой, которая к тому же стыдит его за неподметенный пол.

— Перестаньте так глупо пялиться на меня! — сказала Софи. — Вы уже разглядели меня через эту дырку в двери я, должно быть, уже убедились, что я не переодетый судебный пристав.

Мистер Голдхангер запротестовал. Казалось, его задело подозрение, что визит судебного пристава не обрадует его. Как бы там ни было, он отступил назад, позволив Софи войти в комнату, и предложил ей сесть возле огромного стола, занимавшего центр комнаты.

— Спасибо, но я буду вам благодарна, если вы сначала сотрете пыль со стула, — сказала она.

Мистер Голдхангер исполнил эту просьбу, смахнув пыль полой своего пиджака. Он услышал позади щелчок запираемой двери и резко обернулся.

— Полагаю, вы не будете возражать против того, что я закрыла дверь? — сказала Софи. — Понимаете, мне не хочется, чтобы нас прервал какой-нибудь ваш знакомый. Я также не хочу, чтобы за нами подсматривали, поэтому с вашего позволения, я прикрою этот глазок в двери платком.

С этими словами она достала одну руку из своей муфты лебяжьего пуха и затолкала кончик носового платка в отверстие.

Мистер Голдхангер испытывал странное чувство, что мир стал вращаться в обратную сторону. Многие годы он старался избегать ситуаций, с которыми не мог справиться, а его посетители обычно умоляли его, а не запирали дверь и не приказывали ему вытирать пыль с мебели. Он не видел особого вреда в том, чтобы позволить Софи оставить ключ у себя, так как, хоть она и казалась сильной молодой женщиной, он был уверен, что сможет вырвать у нее ключ, возникни в том необходимость. Инстинкт подсказал ему сохранять вежливость сколь возможно долго, поэтому он улыбнулся, поклонился и сказал, что миледи может делать все, что захочет в его смиренном жилище. Затем он сел на стул с другой стороны стола и спросил, чему он обязан чести видеть ее.

— Я здесь по очень простому делу, — ответила Софи. — Лишь затем, чтобы забрать у вас долговое обязательство мистера Хьюберта Ривенхола и изумрудное кольцо, оставленное им в залог.

— Это, — сказал мистер Голдхангер, улыбаясь еще более заискивающе, чем обычно, — действительно простое дело. Я буду в восторге, если смогу услужить вам, миледи. Мне не стоит даже спрашивать, привезли ли вы деньги с собой, потому что я уверен, что такая деловая леди…

— Вот и славно! — тепло прервала его Софи. — Я заметила, что многие люди считают, что если ты женщина, то ты не разбираешься в делах, а это, бесспорно, ведет к бесполезной трате времени. Я должна вам сказать, что когда вы ссужали пятьсот фунтов мистеру Хьюберту Ривенхолу, вы давали деньги несовершеннолетнему. Думаю, не надо вам объяснять, что это значит.

Произнеся эти слова, она самым дружеским образом улыбнулась ему, мистер Голдхангер улыбнулся ей в ответ и мягко сказал:

— Подумать только, какая информированная молодая леди! Если я потребую свои деньги у мистера Ривенхола через суд, я ничего не добьюсь. Но я не думаю, что мистер Ривенхол хочет, чтобы я преследовал его судебным порядком.

— Конечно, ему бы не хотелось этого, — согласилась Софи. — Более того, хотя с вашей стороны было чрезвычайно неправильно одалживать ему деньги, будет несправедливо, если вы не получите хотя бы первоначальную сумму.

— Исключительно несправедливо, — признал мистер Голдхангер. — Миледи, есть еще небольшое дельце с процентами.

Софи покачала головой.

— Нет, я не заплачу вам ни пенни процентов, быть может, это научит вас быть более осторожным впоследствии. У меня с собой пятьсот фунтов наличными, и как только вы вернете мне долговое обязательство и кольцо, я их вам отдам.

Мистер Голдхангер невольно посмеялся над этим: хоть он обладал не очень хорошим чувством юмора, мысль, что по приказу юной леди он откажется от причитающихся ему процентов, показалась ему забавной.

— Я, наверно, предпочту оставить у себя и расписку, и кольцо, — сказал он.

— Я так и предполагала, — заметила Софи.

— Вы должны понимать, миледи, что я могу причинить мистеру Ривенхолу много вреда, — заметил мистер Голдхангер. — Он ведь учится в Оксфорде, не так ли? Да, и я не думаю, что там обрадуются, узнав о его маленькой сделке со мной. Или…

— Там совсем не обрадуются, — сказала Софи. — Но и для вас это будет немного затруднительно, ведь так? Хотя может быть вам удастся убедить их, что вы не знали о его несовершеннолетии.

— Такая умная молодая леди! — улыбнулся мистер Голдхангер.

— Нет, но у меня есть здравый смысл, который подсказывает мне, что единственный выход, который мне останется, если вы откажетесь вернуть расписку и кольцо, — это поехать на Боу-Стрит и выложить все судье.

Его улыбка увяла; сузившимися глазами он посмотрел на нее.

— Я не думаю, что так поступать мудро, — сказал он.

— Неужели? А по-моему, это самый мудрый поступок, который я могу совершить, и мне почему-то сильно кажется, что на Боу-Стрит будут рады что-нибудь узнать о вас.

Мистеру Голдхангеру тоже так казалось. Но он не верил, что Софи сделает то, чем пригрозила, его клиенты тщательно избегали огласки. Он сказал:

— Думаю, милорд Омберсли предпочтет вернуть мне мои деньги.

— Полагаю, что так, и поэтому я ничего не рассказала ему. Ибо мне кажется, что нелепо поддаваться шантажу такого создания, как вы.

Такая беспрецедентная точка зрения вызвала у мистера Голдхангера неприязнь к его гостье. Он знал, что женщины непредсказуемы. Он подался на стуле вперед и стал объяснять ей, какие неприятности могут произойти с мистером Ривенхолом, если он откажется выплатить долг полностью. Он говорил очень хорошо, и эта зловещая речь редко не производила впечатления на слушателей. Сегодня она провалилась.

— Это все, — резко оборвала его Софи, — чепуха, и вы это понимаете так же хорошо, как я. Самое страшное, что может приключиться с мистером Ривенхолом, это то, что он получит сильный нагоняй и на некоторое время попадет в немилость к отцу, что же касается отзыва из Оксфорда — нет, этого не будет! Там никогда ни о чем не узнают, потому что, по моему мнению, ссужение денег молодым людям на невероятных условиях не является самым тяжким вашим грехом, и лишь только я появлюсь на Боу-Стрит, десять к одному, что вас постараются засадить в тюрьму по какому-нибудь еще обвинению! Более того, с момента, когда судейские приставы узнают, что вы ссужали деньги малолетним, вы потеряете надежду получить их назад. Поэтому, прошу вас, не надо продолжать этот нелепый разговор! Я ничуть не боюсь ни вас, ни того, что вы можете сделать.

— Вы очень храбры, — медленно произнес мистер Голдхангер. — У вас также много здравого смысла, как вы сказали. Но, миледи, здравый смысл есть и у меня, и я не думаю, что вы пришли ко мне с согласия или хотя бы после уведомления своих родителей, горничной или мистера Хьюберта Ривенхола. Возможно, что вы действительно дадите против меня показания на Боу-Стрит. Не знаю, представится ли вам такая возможность. Я бы не хотел быть грубым по отношению к такой красивой юной леди, поэтому не лучше ли нам будет согласиться на компромисс? Вы дадите мне пятьсот фунтов и эти миленькие жемчужные сережки из ушей, а я верну вам расписку мистера Ривенхола, таким образом, все решится к взаимному удовлетворению.

Софи рассмеялась.

— Полагаю, вы будете более чем удовлетворены! — сказала она. — Я дам вам пятьсот фунтов за расписку и кольцо и ничего больше.

— Но, возможно, у вас есть любящие родители, которые захотят дать мне много, много больше за то, чтобы вы вернулись к ним живой и невредимой?

Он поднялся со стула, пока говорил, но его нежелательная гостья вместо того, чтобы встревожиться, вытащила из муфты правую руку. В ней был маленький, но исключительно удобный пистолет.

— Прошу вас, сядьте, мистер Голдхангер! — сказала она. Мистер Голдхангер сел. Он полагал, что ни одна женщине сможет воспротивиться громкой команде, а тем более нажать на курок, но он уже достаточно узнал Софи, чтобы у него не возникало желания проверить это предположение. Он попросил ее не глупить.

— Вам не следует бояться, что я не умею держать оружие, — заверила его Софи. — В сущности, я очень хороший стрелок. Наверно, мне надо сказать вам, что некоторое время я прожила в Испании, где очень много неприятных людей, например, бандитов. Отец научил меня стрелять. Я, конечно, не столь искусна, как он, но с такого расстояния, я уверена, смогу всадить пулю в любую часть вашего тела.

— Вы пытаетесь запугать меня, — раздраженно сказал мистер Голдхангер, — но я не боюсь оружия в женских руках, мне хорошо известно, что оно не заряжено!

— Ну, если вы попытаетесь сдвинуться с этого стула, вы поймете, что оно все же заряжено, — сказала Софи. — Вы, наверное, будете мертвы, но, полагаю, не раньше, чем узнаете правду.

Мистер Голдхангер принужденно рассмеялся.

— А что произойдет с вами, миледи? — спросил он.

— Полагаю, ничего серьезного, — ответила она. — Не понимаю, почему это вас интересует, если вы будете мертвы. Однако, если вы хотите, я расскажу, что буду говорить полиции.

Мистер Голдхангер, забыв о своей любезности, вспыльчиво сказал, что не желает этого слушать.

— Знаете, — сказала Софи, немного нахмурившись, — я не могу избавиться от мысли, что совершу полезный поступок, пристрелив вас. Когда я только пришла, я так не думала, но потом поняла, что вы очень злой человек. Теперь мне интересно, неужели не найдется смелого человека, чтобы пристрелить вас и тем самым избавить мир от того, кто наделал в нем столько вреда.

— Уберите этот дурацкий пистолет, и давайте говорить о деле! — попросил мистер Голдхангер.

— Больше и не о чем говорить, а с пистолетом в руке чувствую себя удобнее. Вы собираетесь отдать мне то, за чем я пришла, или мне надо отправиться на Боу-Стрит и рассказать там, что вы пытались похитить меня?

— Миледи, — заныл мистер Голдхангер, — я простой бедняк! Вы…

— Вы станете гораздо богаче, когда я отдам вам ваши пятьсот фунтов, — заметила Софи.

Он вздохнул, так как какое-то время ему казалось, что он потерял и эту сумму.

— Очень хорошо, — сказал он, — я не хочу неприятностей и поэтому верну расписку. Кольцо я вернуть не могу, потому что его у меня украли.

— В таком случае, — сказала Софи, — я непременно пойду на Боу-Стрит, потому что там вряд ли поверят, как мало верю и я, что оно украдено. Если у вас его нет, значит вы его продали, а за это вас будут преследовать по закону. Не далее как сегодня утром я интересовалась у знаменитого ювелира о законах, касающихся залога.

Мистер Голдхангер, возмущенный таким неженским знанием законов, с ненавистью взглянул на нее и сказал:

— Я не продавал его!

— Нет, и его не украли. Полагаю, что оно лежит в одном из ящиков этого стола, вместе с распиской, иначе я не понимаю, зачем было покупать такой красивый предмет меблировки, если не запирать в него драгоценности. Возможно также, что вы держите в столе и свой пистолет, поэтому предупреждаю вас, если вы нажмете на курок быстрее меня: дома я оставила письмо родителям, в котором подробно описала, куда и зачем я поехала.

— Если бы у меня была дочь, похожая на вас, я бы сгорел со стыда! — с чувством сказал мистер Голдхангер.

— Чепуха! — заметила Софи. — Вы бы, вероятно, очень гордились мной и научили бы меня лазить по карнизам; если бы у вас была дочь, похожая на меня, она бы подметала для вас полы и стирала бы ваши рубашки, так что вы выглядели бы гораздо лучше, чем сейчас. Прошу, не заставляйте меня больше ждать, я очень устала от разговора с вами и, конечно, с самого начала считала вас ужасным занудой.

Мистера Голдхангера называли негодяем, кровопийцей, жуликом, дьяволом, вампиром и множеством других нелестных имен, но никто никогда не говорил ему, что он ужасный зануда, и ни одна из его жертв не смотрела на него с таким веселым пренебрежением.

Он бы хотел сжать свои длинные, костлявые пальцы на горле Софи и медленно выдавливать из нее жизнь. Но Софи держала пистолет, так что вместо этого он отпер ящик стола и дрожащей рукой стал искать в нем требуемое. Найдя, он швырнул кольцо и клочок бумаги через стол и сказал:

— Деньги! Отдайте мне мои деньги!

Софи взяла расписку и прочитала ее, затем она убрала ее вместе с кольцом в муфту, вытащила из этого вместительного хранилища пачку банкнот и положила ее на стол.

— Вот они, — сказала она.

Механически он стал пересчитывать купюры. Софи поднялась.

— А теперь будьте так добры, поверните свой стул спинкой к двери.

Мистер Голдхангер чуть не зарычал на нее, но подчинился этой просьбе, бросив через плечо:

— Вам нечего бояться! Я очень рад видеть, как вы уходите! — Затем, кипя от ярости, он добавил. — Нищенка!

Софи довольно усмехнулась. Вставив ключ в замочную скважину и поворачивая его, она сказала:

— Да, полагаю, что я предпочла бы быть нищенкой, чем пугалом, завернутым в простыню, чтобы нагонять страх на глупых мальчишек!

— Пугалом? — повторил мистер Голдхангер. — Пугалом?

Но его нежеланная гостья уже ушла.