Великолепная Софи

X

На следующее утро лорд Чарльбери оседлал лошадь и направился в Гайд-Парк, без особой, впрочем, надежды встретить Софи, ибо ему казалось маловероятным, что молодая леди, протанцевавшая всю ночь, будет наутро в десять часов в парке. Но не проехал он и одного круга, как увидел превосходного вороного коня, скачущего к нему, и узнал в его всаднице Софи. Он натянул вожжи и снял шляпу, воскликнув:

— Я был уверен, что вы все еще в своей кровати и спите крепким сном. Вы сделаны из железа, мисс Стэнтон-Лейси?

Она остановила Саламанку, который стал пританцовывать под ней и выделывать курбеты.

— Вздор! — засмеялась она. — Неужели вы считаете меня настолько слабой, что меня может истощить один бал, сэр?

Он развернул свою лошадь и пристроился рядом с Софи. На благоразумном расстоянии маячил Джон Поттон. Лорд Чарльбери начал хвалить Саламанку, но Софи прервала его.

— Да, правда, он великолепный конь, но мы не о лошадях собирались говорить. Такой скандал, как вчера на Беркли-Сквер! Чарльз… конечно же, опять Чарльз! Но самое забавное в этом деле — ну же, развеселитесь! Незачем делать такое сердитое лицо! — это то, что Огэстес Фонхоуп был захвачен врасплох не меньше, чем вы или Чарльз!

— Вы имеете в виду, что он не хочет жениться на Сесилии? — потребовал ответа Чарльбери.

— О! В каком-то туманном будущем! И конечно же в немедленно! Я полагаю, вы догадываетесь, что, будучи поэтом, он мечтает пасть жертвой безнадежной страсти! — весело сказала Софи.

— Хлыщ!

— Как вам угодно. Вчера после вашего ухода я танцевала с ним один вальс и старалась быть очень полезной, предложив ему ряд благопристойных и прибыльных занятий и пообещав подыскать среди своих знакомых опытного человека, нуждающегося в секретаре.

— Надеюсь, он был вам благодарен, — уныло сказал Чарльбери.

— Ничуть! Огэстес ничьим секретарем быть не хочет, ибо его душа выше таких земных материй, как приобретение достатка. Я более-менее точно обрисовала ему его будущее! Знаете, любовь в шалаше и дюжина подающих надежду малышей, копошащихся вокруг него.

— Вы самая невероятная девушка! — воскликнул он, довольно весело глядя на нее. — Ну как, эта перспектива ужаснула его?

— Без сомнения, но он очень благороден и теперь твердо решил жениться. Насколько я его знаю, он может планировать бегство за границу.

— Что? — воскликнул его светлость.

— О, не бойтесь! Сесилия слишком хорошо воспитана, чтобы согласиться на такой позорный план! Давайте поскачем галопом! Я знаю, это неприлично, но сегодня в парке, по-моему, только няни. Боже мой, я чуть не попала в затруднительное положение! Видите, там лорд Бромфорд на своей жирной кляче! Должна сказать вам, он уехал с бала в полночь, потому что ночное бодрствование вредно для его здоровья. Теперь мы должны пуститься в галоп, а то он присоединится к нам и начнет рассказывать о Ямайке! — Они помчались по дорожке, Саламанка чуть впереди серого с крысиным хвостом жеребца Чарльбери. Лорд Чарльбери пришел в восторг.

— Клянусь, это превосходный конь! — сказал он. — Я не представляю, как вам удается удержать его, сударыня! Наверное, он слишком силен для вас?

— Полагаю, что так, но видите ли, он отлично объезжен. Давайте теперь помедленнее! Вас не затруднит сказать мне, хотите ли вы еще жениться на моей кузине? Можете осадить меня, если найдете нужным!

Он довольно уныло ответил:

— Вы будете презирать меня, если я отвечу — да?

— Ни в коей мере. Было бы глупо придавать особое значение тому, что случилось вчера вечером. Только подумайте! Вместо того, чтобы сначала выяснить взаимные чувства с Сесилией, вы обращаетесь к моему дяде за разрешением переговорить с ней…

— Но ведь так принято! — заметил он.

— Может быть, это и принято, но это самая большая глупость, которую можно вообразить, особенно, если вы собираетесь заразиться свинкой, прежде чем успеть сделать предложение!

— Думаю, будет бесполезно уверять вас, что я не собирался заражаться свинкой! У меня были причины полагать, что мое предложение не будет ей неприятно.

— Мне кажется, она была расположена к вам, — тепло согласилась Софи. — Но она еще не видела Огэстеса Фонхоупа. Ну, или видела, но не обращала внимания, так что никто и подумать не мог, что она полюбит его.

— Меня эти рассуждения не утешают, мисс Стэнтон-Лейси.

— Зовите меня Софи! Все так делают, а мы к тому же собираемся стать близкими друзьями.

— Мы… мы собираемся? — переспросил он. — То есть, конечно, я очень рад слышать это!

Она рассмеялась.

— О, прошу вас, не пугайтесь! Если вы все еще хотите жениться на Сесилии — я должна признаться, что до встречи с вами я была против этого, а теперь совершенно переменила свое мнение — я подскажу вам, как следует себя вести.

Он невольно улыбнулся.

— Я очень вам признателен! Но если она любит молодого Фонхоупа…

— О, пожалуйста, задумайтесь на мгновение! — серьезно сказала Софи. — Представьте, как все было! Не успели вы переговорить с моим дядей, как подхватили нелепую болезнь! Ей сказали, что она должна стать вашей женой, — довольно варварски и несвоевременно — и тут появляется Огэстес Фонхоуп, который выглядит — вы должны признать это — как принц из сказки. И он не придумывает ничего лучше, кроме как повернуться спиной ко всем женщинам, завлекающим его, и полюбить Сесилию! Мой дорогой сэр, он пишет стихи в ее честь! Он называет ее нимфой и говорит, что ее глаза ярче звезд и тому подобную чушь!

— Святый Боже! — сказал его светлость.

— Именно так! Неудивительно, что она увлеклась им. Полагаю, вам и в голову никогда не приходило назвать ее нимфой!

— Мисс Стэн… Софи! Даже чтобы расположить к себе Сесилию, я не смогу писать стихов, а если бы смог, то будь я проклят, если бы написал такое… Ладно, в любом случае у меня нет к этому склонности!

— О нет! Вам не следует и пробовать затмить Огэстеса в этой области! — сказала Софи. — Ваша сила состоит в том, чтобы отыскать укрытие, когда начинается дождь.

— Простите?

— Вы этого не можете? — спросила она, повернув голову и подняв брови.

— Полагаю, что могу, но…

— Поверьте, это значительно важнее, чем уметь слагать стихи! — пояснила она. — А Огэстес это сделать не в состоянии. Я точно знаю, потому что он ужасающе осрамился в Челси Гарденс. Я-то думала, он сможет, потому и позволила ему сопровождать нас с Сесилией туда в пасмурный день. Наши кисейные платья промокли насквозь, и мы бы умерли от воспаления легких, если бы один из моих хороших друзей не нанял экипаж, чтобы отвезти нас домой. Бедняжка Сили! Она даже рассердилась на Огэстеса!

Он расхохотался.

— Майор Квинтон говорил о вас совершенную правду! — заявил он. — Я уже устрашен вами!

Она улыбнулась, но возразила:

— Не стоит, я ведь собираюсь помогать вам.

— Это-то и страшит меня.

— Ерунда! Вы смеетесь надо мной. Мы установили, что вы сможете найти укрытие во время ливня; я также уверена, что когда вы приглашаете кого-нибудь поужинать в Пьяццу, официанты не сажают вас за столик на сквозняке.

— Нет, — согласился он, зачарованно глядя на нее.

— Огэстес, конечно, не может пригласить нас ужинать в Пьяццу, потому что тетя, без сомнения, не позволит нам принять его приглашение, но однажды он угостил нас чаем здесь, в парке, и я не могла не заметить, что он из числа тех, кого официанты обслуживают последними. Мне кажется, я могу рассчитывать на то, что все будет без сучка, без задоринки, когда вы пригласите нас в театр и на ужин после спектакля. Вам придется, конечно, пригласить и мою тетушку, но…

— Ради всего святого! — прервал он. — Вы ведь не думаете, что в теперешней ситуации Сесилия согласится принять какое-нибудь мое приглашение!

— Конечно, я думаю, — бесстрастно ответила она. — Более того, вы пригласите Огэстеса.

— Нет, никогда! — заявил он.

— Тогда вы будете большим простаком. Вы должны понять, что Сесилия была вынуждена заявить, что выходит замуж за Огэстеса! Вас здесь не было, чтобы стать объектом ее любви; Огэстес складывал вирши о ее бровях, и ко всему прочему, Чарльз вел себя как тиран, запрещая ей думать об Огэстесе и приказывая выйти за вас! Уверяю вас, было бы странно, если бы она не сделала то, что сделала!

Некоторое время он ехал молча, поглаживая своего коня между ушей.

— Понимаю, — наконец сказал он. — По крайней мере… Ладно, по крайней мере, вы хоть советуете мне не терять надежду!

— Я не думаю, — честно сказала Софи, — что когда-нибудь посоветую кому-нибудь терять надежду, потому что я не выношу малодушного поведения!

— Что же вы посоветуете мне сделать? — спросил он. — Кажется, я полностью в вашей власти!

— Отказаться от предложения! — ответила Софи.

Он резко взглянул на нее.

— Нет! Я собираюсь вынудить…

— Сегодня после полудня вы заедете с визитом на Беркли-Сквер, — сказала Софи с величайшим терпением, — и попросите позволения несколько минут поговорить с Сесилией. Когда вы увидите ее…

— Я не увижу ее. Она откажется от встречи! — горько сказал он.

— Она встретится с вами, потому что я скажу ей, что она в долгу перед вами. Прошу вас, не перебивайте меня больше! — Он мягко извинился, и она продолжала. — Когда вы встретитесь, вы убедите ее, что не хотите терзать ее и никогда не напомните ей о случившемся. Вы будете держаться очень благородно, и она почувствует, что вы сочувствуете ей. А если вы сможете убедить ее, что ваше сердце разбито, прямо не говоря ей об этом, то будет просто великолепно!

— Мне кажется, что майор Квинтон сильно недооценил вас! — с чувством сказал его светлость.

— Очень возможно. Джентльмены не чувствуют, когда требуется небольшая двуличность. Я не сомневаюсь, что вы, если бы я предоставила вас самому себе, говорили бы напыщенные речи и бушевали бы, и все бы закончилось ссорой с Сесилией, и тогда бы вы не смогли посещать этот дом! А если она будет знать, что вы не станете разыгрывать трагедий, она с удовольствием будет видеть вас так часто, как вам хочется заезжать на Беркли-Сквер.

— Как я могу заезжать на Беркли-Сквер, если она помолвлена с другим мужчиной? Если вы воображаете, что я буду играть роль страдающего от безнадежной любви в надежде сыскать сочувствие Сесилии, то вы еще никогда так не ошибались! Быть комнатной собачкой!

— Тем лучше, — сказала Софи. — Вы будете приезжать на Беркли-Сквер, чтобы увидеть меня. Конечно, вы не можете сделать вид, что вдруг заинтересовались мной, но будет хорошим началом, если вы сегодня найдете возможность сказать Сесилии, какая я, по-вашему, забавная и веселая.

— Знаете, — серьезно сказал он, — что вы самая поразительная женщина, какую я когда-либо встречал?

Она засмеялась.

— Но вы сделаете так, как я вам говорю?

— Да, — ответил он. — Изо всех моих слабых сил. Но я бы хотел знать, что вы замышляете.

Она повернулась и посмотрела на него, в ее выразительных глазах светился вопрос и в то же время признание, что удар попал в цель.

— Но я уже сказала вам.

— Мне кажется, что вы сказали мне не все.

У нее был озорной вид, но она лишь покачала головой. Они снова достигли Сэнхопских ворот; она натянула поводья и протянула руку.

— Теперь я должна ехать. Прошу вас, не бойтесь меня! Я никогда не причиняю людям вреда — правда, никогда! До свидания! Не забудьте, около четырех часов!

Вернувшись на Беркли-Сквер, она нашла всех в сильном волнении. Лорд Омберсли, узнавший от жены о вчерашнем заявлении Сесилии, пришел в сильное раздражение из-за глупости, неблагодарности и эгоизма дочерей; Хьюберт и Теодор выбрали самый неподходящий момент, чтобы позволить Жако убежать из классной. Софи встретили растерянные люди, которые, не теряя ни секунды, стали рассказывать ей о своих бедах и обидах. Сесилия, взволнованная разговором с отцом, хотела немедленно уединиться с ней в комнате; мисс Эддербери пыталась объяснить, что она неоднократно предупреждала мистера Хьюберта, чтобы он не дразнил обезьянку; Теодор хотел внушить всем, что во всем виноват Хьюберт; Хьюберт требовал, чтобы Софи помогла ему найти обезьянку, прежде чем о побеге узнает Чарльз; Дассет, увидев, с каким энтузиазмом оба лакея кинулись в погоню за зверьком, холодно произнес учтивый монолог, суть которого сводилась к тому, что он не привык и не собирается мучиться с обилием диких животных, заполнивших дом благородных людей. А так как эта речь содержала смутную угрозу немедленно сообщить обо всем его светлости, Софи решила, что первым делом надо успокоить Дассета, ибо полдюжины человек сообщили ей, что у лорда Омберсли сегодня ужасное настроение. Поэтому она велела Сесилии идти в ее комнату и значительно смягчила дворецкого, отвергнув услуги лакеев. Сесилия, которой, кроме разговора с отцом, пришлось провести несколько минут со старшим братом и полчаса с леди Омберсли, была не в настроении ловить обезьян и довольно истерически заметила, что ей кажется, будто Жако важнее, чем она, Селина, наслаждавшаяся атмосферой драмы и неминуемой гибели, нависшей над домом, прошипела:

— Тихо! Чарльз в библиотеке!

Сесилия резко ответила, что ее не интересует, где он, и бросилась вверх по лестнице в свою комнату.

— Что за суматоха! — в восторге воскликнула Софи.

Ее голос проник сквозь закрытую дверь библиотеки и достиг уха Тины, которая во время отсутствия хозяйки в доме не отходила от мистера Ривенхола. Она тотчас же потребовала отпустить ее к хозяйке, и благодаря ее настойчивости на сцене появился мистер Ривенхол, которому пришлось открыть для нее дверь.

Увидев, что большая часть семьи собралась в холле, он холодно спросил о причине. Прежде чем кто-нибудь успел ответить ему, Амабель, находящаяся на полуподвальном этаже, издала предупреждающий крик, Жако внезапно выскочил в холл из нижних помещений, забормотал, увидев Тину, и быстро забрался по оконной занавеске на безопасную высоту. Амабель, волнуясь, взбежала по ступенькам снизу, за ней следовала экономка, которая сразу же высказала страстный протест мистеру Ривенхолу. Проклятая обезьянка, сказала она, проказничая, испортила два лучших посудных полотенца и разбросала по кухне кастрюлю изюма.

— Если вы не можете уследить за этой чертовой обезьянкой, — грубо сказал мистер Ривенхол, — то от нее надо избавиться!

Теодор, Гертруда и Амабель сразу же разразились обвинениями в адрес Хьюберта, который, по их словам, безжалостно дразнил Жако. Хьюберт в пиджаке с оторванным карманом, отступил на задний план, а мистер Ривенхол, с отвращением посмотрев на младших братьев и сестер, подошел к окну, протянул вверх руки и позвал:

— Иди сюда!

Жако многоречиво, но непонятно ответил на это. Обычно он был очень непокорным, но тут, ко всеобщему удивлению, когда мистер Ривенхол повторил команду, он начал спускаться. Тина, разделяющая мнение Дассета и экономки, что обезьянке не место в доме благородных людей, залаяв, вынудила Жако остановиться. Но Софи подняла ее и заставила замолчать, пока Жако не надумал вернуться вверх по занавеске. Мистер Ривенхол, кисло попросив всех не шуметь и не двигаться, снова велел Жако спускаться. Жако, довольный, что Тина находится под строгим контролем, неохотно спустился, позволив схватить себя и обхватил двумя тощими лапками шею мистера Ривенхола. Не тронутый этим знаком любви, мистер Ривенхол оторвал его от себя и передал Гертруде, предупредив, чтобы Жако не позволяли бежать снова. Затем школьники осторожно удалились, едва веря в то, что у них не отобрали их любимца, Софи, тепло улыбнувшись мистеру Ривенхолу, сказала:

— Спасибо. Ты каким-то волшебством заставляешь всех животных доверять себе. Даже когда ты меня сильно раздражаешь, я не могу забыть об этом!

— Волшебство заключается в том, кузина, чтобы не пугать еще больше уже напуганное животное, — тихо ответил он, возвращаясь в библиотеку и закрывая дверь.

— Фью! — произнес Хьюберт, появляясь на лестнице с нижнего этажа. — Софи, ты только посмотри, что сделало это проклятое животное с моим новым пиджаком!

— Дай его мне! Я зашью — и ради Бога, ты, отвратительное создание, не откалывай сегодня больше никаких шуточек! — сказала Софи.

Он ухмыльнулся, снял пиджак и протянул ей.

— Что произошло вчера вечером? — спросил он. — Не помню, когда в последний раз видел отца в таком возбуждении! Сесилия собирается замуж за Фонхоупа?

— Спроси у нее! — посоветовала Софи. — Твой пиджак будет готов через двадцать минут. Зайди потом в мою комнату и забери его!

Она взбежала по ступенькам и, не сняв амазонку, присела возле окна, чтобы исправить урон, нанесенный яростью Жако. Она была искусной швеей и успела зашить половину дыры крошечными стежками, когда в ее комнату вошла Сесилия. Сесилия была убеждена, что Хьюберт мог бы найти кого-нибудь другого, чтобы зашить ему пиджак, и попросила Софи отложить его. Однако Софи отказалась, сказав:

— Я могу выслушать тебя, пока работаю. Какой гусыней ты была вчера вечером, Сили!

Сесилия вздернула подбородок и четко произнесла:

— Я помолвлена с Огэстесом, и если я не выйду за него, то не выйду ни за кого!

— Полагаю, что так, но заявлять об этом в середине бала…

— Софи, я думала, ты посочувствуешь мне!

Внезапно Софи пришло в голову, что чем меньше людей будет сочувствовать Сесилии, тем будет лучше, поэтому она не подняла голову от работы и легкомысленно сказала:

— Да, я сочувствую тебе, но все-таки считаю, что смешно выбирать для подобного объявления такой момент!

Сесилия стала снова объяснять ей, что ее спровоцировал Чарльз; Софи отсутствующе кивнула, казалось, ее больше занимает пиджак Хьюберта, чем неприятности Сесилии. Она встряхнула его, разглаживая складки, и когда, постучавшись, вошел Хьюберт, резко прервала Сесилию, чтобы вернуть ему пиджак. В результате этого, когда в четыре часа лорд Чарльбери послал свою карточку с просьбой видеть мисс Ривенхол, Сесилия, почти вынужденная подчиниться его желанию, нашла в нем единственного сочувствующего. Один взгляд на ее бледное лицо и трагически сжатый рот вытеснил из его головы все мысли о двуличности. Он быстро сделал шаг вперед, взял неохотно протянутую ему руку и глубоко расстроенным голосом сказал:

— Не будьте так несчастны! Я пришел не затем, чтобы укорять вас!

Ее глаза наполнились слезами; прежде чем отнять свою, она легонько пожала его руку и задыхающимся голосом что-то сказала о его доброте и своем сожалении. Он заставил ее сесть, придвинул свой стул поближе и сказал:

— Мои чувства не переменились; я думаю, это просто невозможно! Но мне сказали… я понял — что вы никогда не любили меня. Поверьте, если вы не можете разделить мое к вам отношение, я уважаю вас за храбрость, с которой вы в этом признались. Мысль, что вас вынуждали принять мое предложение, когда ваше сердце отдано другому, невыносима для меня! Простите меня! Я думаю, вам пришлось много вынести из-за этого, я этого не хотел, и… Но я сказал достаточно! Позвольте лишь уверить вас, что я сделаю все, что в моих силах, чтобы положить конец этому невыносимому давлению!

— Вы само понимание… сама доброта! — произнесла Сесилия. — Мне так жаль, что… что я возбудила надежды, которые удовлетворить не в моей власти! Если моя благодарность за то сочувствие, с которым вы отнеслись ко мне в нынешнем положении, за то рыцарство, которое… — Ее голос потонул в слезах; она смогла только отвернуть лиц и сделать умоляющий жест.

Он взял ее руку и поцеловал.

— Ни слова больше! Я всегда думал, что награда недостижима. Хоть вы мне отказываете в близких отношениях, которых я так жаждал, можем ли мы остаться друзьями? Если я как-нибудь смогу услужить вам, скажете ли вы мне об этом? Это будет счастьем!

— Ох, не говорите так! Вы чересчур добры!

Открылась дверь; мистер Ривенхол вошел в комнату, на мгновение задержался на пороге, увидев Чарльбери; казалось, он собрался снова выйти. Чарльбери поднялся и сказал:

— Я рад, что ты дома, Чарльз, так как я, по-моему, решу это дело с тобой лучше, чем с кем-нибудь еще. Мы с твоей сестрой решили, что не подходим друг другу.

— Понимаю, — сухо сказал мистер Ривенхол. — Ничего не могу сказать, кроме того, что мне очень жаль. Полагаю, ты хочешь, чтобы я передал отцу о расторжении помолвки?

— Лорд Чарльбери — самый добрый… самый великодушный! — прошептала Сесилия.

— Верю, — ответил мистер Ривенхол.

— Ерунда! — сказал Чарльбери, взяв ее за руку. — Теперь я оставлю вас, но с надеждой, что смогу посещать этот дом как друг. Я всегда буду ценить вашу дружбу, вы ведь знаете. Возможно, я не смогу танцевать на вашей свадьбе, но, клянусь честью, я желаю вам счастья!

Он пожал ее руку, выпустил ее и вышел из комнаты. Мистер Ривенхол последовал за ним и проводил его до выхода, сказав:

— Это какая-то чертовщина, Эверард. Она не владеет своими чувствами! Но что касается замужества с этим молокососом — нет, клянусь Богом!

— Твоя кузина сказала мне, будто я виноват, что подхватил свинку! — уныло произнес Чарльбери.

— Софи! — воскликнул мистер Ривенхол. Это восклицало было вызвано чем угодно, кроме любви. — Мне кажется, что с тех пор, как она поселилась в доме, у нас не было ни одного спокойного дня!

— Я так и подумал, — задумчиво сказал его светлость. — Она самая странная женщина, которую я встречал, но она мне нравится. А тебе нет?

— Нет, не нравится! — сказал мистер Ривенхол.

Он проводил Чарльбери до выхода и вернулся в дом в ют момент, когда Хьюберт большими прыжками спускался по лестнице.

— Эй, куда ты так спешишь? — поинтересовался он.

— О, никуда! — ответил Хьюберт. — Просто из дома!

— Когда ты возвращаешься в Оксфорд?

— На следующей неделе. А что?

— Хочешь завтра поехать со мной в усадьбу Торп? Полагаю, я останусь там на ночь.

Хьюберт покачал головой.

— Нет, я не могу. Ты же знаешь, что я на пару дней еду с Харпенденом.

— Я не знал. Ньюмаркет?

Хьюберт покраснел.

— Черт возьми, почему, если мне хочется, я не могу поехать в Ньюмаркет?

— Причины, по которой ты не можешь поехать, нет, но я бы предпочел, чтобы ты более осмотрительно выбирал себе друзей. Ты твердо решил? Если захочешь, мы сможем поехать из Торпа.

— Очень мило с твоей стороны, Чарльз, но я обещал Харпендену и должен сдержать слово! — резко сказал Хьюберт.

— Очень хорошо. Не суетись слишком.

Хьюберт поднял плечо.

— Я знал, что ты это скажешь!

— Я скажу еще кое-что, и ты можешь в это поверить! Я не могу и не буду заниматься твоими долгами на скачках, так что не делай ставки сверх своих возможностей!

Не дожидаясь ответа, он пошел вверх по лестнице в гостиную, где увидел, что его сестра сидит там же, где он ее оставил, и тихо плачет в носовой платок. Он бросил ей на колени свой платок.

— Если ты собираешься стать лейкой, возьми мой! — предложил он. — Ты довольна? А надо бы! Не каждая девушка может похвастать тем, что отказала такому человеку, как Чарльбери!

— Я не хвастаю этим! — запальчиво ответила она. — Но меня совсем не интересуют богатство и положение в обществе! Если нет чувств…

— Однако тебя могли бы заинтересовать достоинства характера! Можешь обыскать всю Англию и не найдешь человека лучше, Сесилия. Не обманывай себя, что нашла такого же в своем поэте! Я надеюсь, ты не пожалеешь о том, что натворила сегодня.

— Я отлично знаю, что у лорда Чарльбери есть все мыслимые достоинства, — подавленно сказала она и приложила к своим влажным щекам платок. — Конечно, я знаю, что он самый деликатный джентльмен среди моих знакомых, и если я плачу, то лишь потому, что мне пришлось причинить ему боль!

Он прошел к окну и остановился, глядя на площадь.

— Теперь уже поздно увещевать тебя. После твоего вчерашнего заявления маловероятно, что Чарльбери захочет жениться на тебе. Что ты собираешься делать? Могу сказать тебе, что отец не согласится на твой брак с Фонхоупом.

— Потому что ты не разрешишь ему согласиться! Чарльз, разве тебе недостаточно твоего выгодного брака, что мы стремимся к такому же для меня? — пылко вскричала она.

Он выпрямился.

— Нетрудно заметить в этом влияние кузины! — сказал он. — До того, как она приехала в Лондон, ты бы не осмелилась так говорить со мной! Мое уважение к Эжени…

— Если бы ты любил, Чарльз, ты бы не говорил о своем уважении к Эжени!

В этот неподходящий момент Дассет впустил мисс Рекстон в комнату. Сесилия быстро спрятала платок брата, ее щеки залила краска; мистер Ривенхол отвернулся от окна и с заметным усилием сказал:

— Эжени! Мы не ожидали такого удовольствия! Здравствуй!

Она протянула ему руку, но сказала, глядя на Сесилию:

— Скажи мне, что это неправда! Я была ужасно поражена, когда Альфред рассказал мне, что случилось вчера вечером!

Бессознательно брат с сестрой придвинулись друг к другу.

— Альфред? — повторил мистер Ривенхол.

— Когда мы ехали домой с бала, он рассказал мне, что нечаянно услышал, что сказала тебе Сесилия, Чарльз. А лорд Чарльбери! Я не верила, что такое возможно!

Лояльность вкупе с привязанностью заставили мистера Ривенхола встать на сторону сестры, но он казался очень расстроенным, так как считал непростительным для Сесилии, что она поставила его в такое положение. Он подавленно сказал:

— Если ты имеешь в виду, что Сесилия и лорд Чарльбери решили, что не подходят друг другу, то ты совершенно права. Правда, я не знаю, как это касается Альфреда или почему он должен бежать к тебе с тем, что… нечаянно услышал!

— Мой дорогой Чарльз, он знает: то, что касается твоей семьи, касается и меня!

— Я очень признателен тебе, но не хотел бы дальше обсуждать этот вопрос.

— Простите меня! Я должна идти к маме! — сказала Сесилия.

Она выскользнула из комнаты; мисс Рекстон многозначительно посмотрела на мистера Ривенхола и сказала:

— Я не удивлюсь, что ты рассержен. Это было ужасно неприятно, и, я полагаю, не стоит далеко искать причину, заставившую Сесилию поступить так непохоже на нее!

— Я совсем не понимаю, что ты хочешь сказать.

Его тон, в котором звучал запрет, подсказал ей, что с ее стороны было бы разумно сменить тему, но ее неприязнь к Софи, перешедшая в страсть, заставила ее продолжить.

— Ты, должно быть заметил, дорогой Чарльз, что наша милая сестра попала под влияние своей кузины. Я думаю, это не приведет ни к чему, кроме несчастья. Без сомнения у мисс Стэнтон-Лейси есть множество превосходных качеств, но я всегда была абсолютно согласна с тобой, что у нее совсем нет деликатности.

Мистер Ривенхол, который считал, что в поведении его сестры следует винить только Софи, без колебаний ответил;

— Ты ошибаешься. Я никогда ничего подобного не говорил!

— Разве? Мне казалось, однажды ты сказал нечто подобное, но это не имеет никакого значения! Тысячу раз жаль, что дорогой леди Омберсли пришлось принимать ее как гостью в такое время. Каждый раз, когда я вхожу в этот дом, я замечаю в нем перемены! Даже дети…

— Дом теперь значительно веселей, — прервал он.

Она театрально рассмеялась.

— Но значительно беспокойней! — она стала разглаживать морщинки на своих перчатках. — Ты знаешь, Чарльз, что меня всегда восхищал тон этого дома? Я хорошо знаю, это твоя заслуга! Я не могу не чувствовать меланхолии, когда вижу, как это спокойствие — я бы даже сказала достоинство — разрушается необузданными выходками. Бедная маленькая Амабель совсем отбивается от рук! И конечно мисс Стэнтон-Лейси бездумно поощряет ее. Нельзя забывать, что у нее самой было удивительно нерегулярное воспитание!

— Моя кузина, — сказал мистер Ривенхол, желая закончить разговор, — исключительно добра к детям, и моя мать очень любит ее. Должен добавить, что я рад видеть, как улучшилось самочувствие матери с приездом Софи. У тебя есть какие-нибудь дела в этой части города? Могу я провопить тебя? Через двадцать минут мне надо быть на Бонд-Стрит.

Перед лицом такого откровенного отпора мисс Рекстон не могла ничего ответить. Краска бросилась ей в лицо, губы сжались, но она смогла подавить едкий ответ и почти любезно сказать:

— Спасибо, мне надо заехать в библиотеку для мамы. Я приехала в коляске и с удовольствием подвезу тебя.

Так как подвозить надо было к боксерскому салону Джексона, то это не доставило ей удовольствия, ибо она вообще не любила спорт, а бокс считала его низшей формой. Но, кроме проказливого подшучивания над мистером Ривенхолом по поводу его очевидного предпочтения ужасного общества боксеров ее компании, она ничего не сказала.

Сесилия в это время поспешила не к леди Омберсли, а к кузине, которую она нашла сидящей возле туалетного столика; Софи внимательно рассматривала узкую полоску бумаги. Джейн Сторридж убирала ее амазонку, но когда Сесилия вошла, она поняла, что ее присутствие нежелательно. Горничная громко фыркнула, подобрала сапожки Софи для верховой езды и вышла, держа их подмышкой.

— Что, по-твоему, это может быть, Сили? — спросила Софи, все еще изучая, нахмурив брови, бумагу. — Джейн сказала, что нашла это возле окна и подумала, что это мое. Какое смешное имя! Голдхангер, переулок Биар, Флит-Лейн. Я не узнала почерк и не представляю, как… О, как глупо! Это, должно быть, выпало из кармана пиджака Хьюберта!

— Софи! — сказала Сесилия. — У меня состоялся ужасный разговор с Чарльбери.

Софи отложила письмо.

— Боже милосердный, как это?

— Я чрезвычайно подавлена! — заявила Сесилия, падая в кресло. — Никто — никто — не смог бы вести себя с большей чуткостью! Я жалею, что ты убедила меня встреться с ним! Что может быть болезненнее!

— О, не думай о нем! — бодро сказала Софи. — Давай лучше прикинем, как устроить Огэстеса на благопристойное место!

— Как ты можешь быть такой бессердечной? — вознегодовала Сесилия. — Он был так добр, и я не могла не заметить, как сильно я огорчила его!

— Полагаю, он оправится достаточно скоро, — беспечно ответила Софи. — Десять к одному, что он снова влюбится не позже чем через месяц!

Сесилию, казалось, не утешило это пророчество, помолчав, она сказала:

— Я бы хотела, чтоб так было, потому что, скажу тебе, разрушать человеческую жизнь не очень приятно!

— Как думаешь, будет дождь? Могу ли я надеть свою новую соломенную шляпку? Я бы хотела пококетничать с Чарльбери. Мне он нравится.

— Желаю успеха! — резко сказала Сесилия. — Но не думаю, что ему это придется по душе. Он слишком хорош для таких развлечений!

Софи рассмеялась.

— Посмотрим! Скажи же мне, какую шляпку надеть! Соломка так восхитительна, но если собирается дождь…

— Меня не интересует, какие шляпки ты носишь! — отрезала Сесилия.