Великолепная Софи

XVI

Когда мисс Рекстон узнала о согласии мистера Ривенхола на свадьбу его сестры с мистером Фонхоупом, она была так искренне возмущена, что не смогла удержаться от увещеваний. С присущим ей здравым смыслом она указала на дурные последствия такого брака, умоляя его хорошенько подумать, прежде чем поощрять каприз Сесилии. Он молча слушал ее, но когда она исчерпала все свои аргументы, резко сказал:

— Я дал слово. Я, конечно, во многом с тобой согласен. Мне не по душе этот брак, но я не буду принуждать свою сестру выйти за человека, которого она не любит. Я думал, что она быстро излечится от того, что казалось мне простым увлечением. Этого не случилось. Я вынужден признать, что это не обычная прихоть, а глубокое чувство.

Мисс Рекстон вскинула брови, что являлось у нее признаком неудовольствия.

— Мой дорогой Чарльз! Это так не похоже на тебя! Полагаю, не надо далеко искать того, кто вынудил тебя говорить такое, но, признаюсь, я не ожидала, что ты будешь высказывать мысли, столь противоречащие твоему положению и, я бы добавила, твоему воспитанию.

— Неужели! Если ты хочешь, чтобы я тебя понял, будь добра, объясни, что ты имеешь в виду, Эжени!

Она спокойно сказала:

— Ты не понял? А ведь мы так часто говорили об этом! Разве мы с тобой не согласились, что в том, что дочь идет против воли своих родителей, есть нечто неприличное?

— В общем, да.

— И в частности, Чарльз, если это вопрос о ее замужестве. Ее родителям лучше знать, что ей больше подходит. Есть что-то вызывающее и неприятное в том, что девушка — как это говорят? — влюбляется. Бесспорно, у невоспитанных людей так принято, но мне кажется, что благородный и воспитанный человек предпочел бы, чтобы его избранница была более сдержанной. А твоя речь — прости меня, дорогой Чарльз, — больше подходит для сцены, чем для гостиной твоей матери!

— В самом деле? — заметил он. — Скажи мне, Эжени! Если бы я просил твоей руки против воли твоего отца, ты бы приняла мое предложение?

Она улыбнулась.

— Нам незачем обсуждать такую чепуху! Ты бы никогда так не поступил!

— Ну, а вдруг?

— Нет, конечно, — спокойно ответила она.

— Очень признателен тебе! — язвительно сказал он.

— Немудрено, — откликнулась она. — Ты бы вряд ли хотел, чтобы будущая леди Омберсли не обладала такими качествами, как сдержанность и дочерняя почтительность!

Он пристально посмотрел на нее.

— Я начинаю понимать тебя, — сказал он.

— Я знала, что это случится, ведь ты разумный человек. Вряд ли надо говорить, что я не сторонница браков, в которых отсутствует взаимное уважение. Такие браки едва ли могут стать счастливыми! Но, конечно, если Сесилии не нравится Чарльбери, будет жестоко принуждать ее к свадьбе с ним.

— Как великодушно!

— Надеюсь, — степенно сказала она. — Я всегда старалась вести себя великодушно по отношению к твоим сестрам… ко всей твоей семье! Их благосостояние — моя главная цель, и, уверяю тебя, я приложу все свои силы для этого.

— Благодарю, — сказал он бесцветным голосом.

Она вертела браслет на руке.

— Я знаю, ты очень снисходительно относишься к мисс Стэнтон-Лейси, но, думаю, ты не станешь отрицать, что во многом ее влияние в этом доме было несчастливым. Без ее поддержки, рискну предположить, Сесилия не осмелилась бы вести себя подобным образом.

— Не знаю. Если бы ты видела, как она ухаживает за Амабель и успокаивает волнение Сесилии и матери, ты бы не говорила, что ее влияние было несчастливым! Я никогда не смогу этого забыть!

— Никто и не просит тебя об этом. Приятно, что можно заслуженно похвалить ее поведение в данных неблагоприятных обстоятельствах.

— Я также обязан ей моими теперешними хорошими отношениями с Хьюбертом. И здесь она не принесла ничего, кроме добра!

— Ну, по этому вопросу наши мнения всегда расходились, не так ли? — любезно сказала она. — Но я не хочу спорить с тобой! Надеюсь, у Хьюберта все в порядке.

— В полном порядке. Я бы даже сказал в чересчур полном, ибо этот чудак решил, что обязан наверстать за каникулы пропущенное! Он уехал на литературный вечер! — Он внезапно засмеялся. — Если такая добродетельность не вгонит его в тоску, я, вероятно, вскоре узнаю, что он опять попал в какую-нибудь историю!

— Боюсь, ты прав, — серьезно согласилась она. — Непостоянство его увлечений должно сильно тревожить тебя.

Он недоверчиво уставился на нее, но прежде чем он заговорил, Дассет ввел в комнату лорда Бромфорда. Мистер Ривенхол приветствовал нового гостя значительно любезнее, чем обычно, но сказал:

— Боюсь, вам не повезло; моей кузины нет дома, она уехала кататься.

— Мне уже сказали об этом. Здравствуйте, сударыня! — но я счел своим долгом подняться сюда и поздравить вас со счастливым выздоровлением вашей сестры, — ответил его светлость. — Я заезжал к нашему дорогому Бэйли, — превосходный человек — и он поклялся, что не осталось ни малейшей опасности заразиться.

Судя по изгибу губ мистера Ривенхола, он собирался сказать что-то язвительное, поэтому мисс Рекстон быстро произнесла:

— Вы были нездоровы, дорогой лорд Бромфорд? Как печально это слышать! Но, надеюсь, ничего серьезного?

— Бэйли так не считал. По его мнению, этот сезон был необычайно болезненным, такая суровая погода, понимаете ли, так легко простудить горло, чему я исключительно подвержен. Можете вообразить, как беспокоилась моя мать, ведь у меня такое слабое здоровье… Нелепо будет отрицать, что оно слабое! Я больше недели не мог выйти из комнаты.

Мистер Ривенхол, прислонившись широкими плечами к камину и засунув руки в карманы своих бриджей, являл собой вид человека, который собирается повеселиться. Лорд Бромфорд не осознал этого, но мисс Рекстон была начеку и все поняла. Она поспешила снова вмешаться в разговор.

— Да, горловые болезни очень распространены. Неудивительно, что леди Бромфорд тревожилась. Но теперь, я вижу, вы полностью поправились!

— Да, — согласился он. — Моя болезнь была не такой, чтобы… Короче, даже мою маму тронула преданность мисс Стэнтон-Лейси своей маленькой кузине! — Он повернулся к мистеру Ривенхолу, который наклонил голову как будто из вежливости, а на самом деле, чтобы скрыть мрачную ухмылку. — В связи с этим мне на память пришли несколько строк из «Мармиона».

Мисс Рекстон, уже уставшая слушать похвалы в адрес Софи, была благодарна мистеру Ривенхолу за то, что он прервал лорда Бромфорда:

— Да-да, мы все хорошо их помним!

Лорд Бромфорд, уже начавший декламировать: «О Женщина, в наш час покоя!» был немного сбит с толку этими словами, но вскоре пришел в себя и провозгласил:

— Любые сомнения, которые могли бы возникнуть по поводу истинной женственности характера мисс Стэнтон-Лейси теперь, осмелюсь предположить, исчезнут.

В этот момент вновь появился Дассет и сообщил, что экипаж леди Бринклоу стоит у дверей. Мисс Рекстон, которая заехала на Беркли-Сквер, пока ее мать занималась своими делами на Бонд-Стрит, пришлось удалиться. Лорд Бромфорд сказал, что так как ни леди Омберсли, ни ее племянницы нет дома, он не будет задерживать мистера Ривенхола, и всего несколько минут спустя тот смог наконец дать волю своему смеху. Лорду Бромфорду, к которому очень благоволила леди Бринклоу, предложили место в ландо. И всю дорогу до Брук-Стрит он подробно перечислял симптомы своей недавней болезни.

Мистер Ривенхол, несмотря на свое решение держаться подальше от своей кузины, не смог устоять перед искушением пересказать ей этот разговор. Как он и думал, она оценила шутку, но внезапно положила конец его веселью, невольно воскликнув:

— Как хорошо он и мисс Рекстон подойдут друг другу! Странно, почему я никогда раньше об этом не думала?

— Вероятно, — холодно сказал мистер Ривенхол, — ты забыла, что мы обручены с мисс Рекстон!

— Уверена, не из-за этого, — сказала Софи, обдумав его слова. Она вскинула брови. — Обиделся, Чарльз?

— Да! — сказал мистер Ривенхол.

— О Чарльз, ты меня удивляешь! — воскликнула она, сопровождая это взрывом веселья. — Так лицемерить!

И так как, сказав это, она совершила стратегически верный отход, ему осталось только смотреть на безмолвную дверь.

Он прямо сказал матери, что поведение Софи становится все хуже и хуже, но оценить ее распущенность в полной мере ему удалось лишь два дня спустя, когда, приказав груму запрячь в тильбюри свое последнее приобретение, он услышал в ответ, что в его экипаже не более получаса назад уехала мисс Стэнтон-Лейси.

— Уехала в моем тильбюри? — повторил он. Его голос стал жестче. — На какой лошади?

Грум заметно вздрогнул.

— На… на молодом коне, сэр!

— Ты… запряг… молодого коня для мисс Стэнтон-Лейси? — спросил мистер Ривенхол, вкладывая в свои слова такую силу, как будто желая пригвоздить своего грума к месту и лишить его дара слова.

— Мисс сказала… мисс была уверена… что вы не будете возражать, сэр! — запинаясь, произнес этот бедолага. — И видя, как она дважды правила серыми, сэр, и не получив приказа, и услышав ее слова… Я думал, что вы ей позволили, сэр!

Мистер Ривенхол несколькими едкими словами выбил эту иллюзию из его головы, добавив характеристику того заблуждения, которое питал его грум, воображая, что вообще способен думать. Грум, не осмеливаясь оправдываться, печально ожидал слов о своем увольнении. Они не прозвучали. Мистер Ривенхол был строгим, но справедливым хозяином, и даже в гневе он ясно понимал, к каким средствам могла прибегнуть его беспринципная кузина, чтобы достичь своей цели. Он неожиданно овладел собой и рявкнул:

— Куда она поехала? В Ричмонд? Отвечай!

Видя, что провинившийся никак не может собраться с мыслями, личный грум лорда Омберсли вмешался и подобострастно сказал:

— О нет, сэр! Нет, точно! Миледи и мисс Сесилия час назад уехали в Ричмонд в коляске! И мисс Амабель с ними, сэр!

Мистер Ривенхол знал, что его мать собиралась в гости к кузине, живущей в Ричмонде, и посмотрел на грума, нахмурив брови. Подразумевалось, что Софи будет сопровождать тетю и кузин, и он никак не мог понять, что заставило ее переменить свое намерение. Но это была не главная проблема. Молодой гнедой конь, которого она имела неосторожность взять, был очень своевольным животным, абсолютно не привыкшим к городскому движению и, конечно же, неподходящим для леди. Мистер Ривенхол мог справиться с ним, но даже такой известный лошадник, как мистер Вичболд, не брался за это. Мистер Ривенхол, вспомнив о некоторых самых невинных номерах гнедого, похолодел от страха. Этот страх пробудил его гнев. Он всегда сердился, когда его лошадей брали без спросу, но это было ничто по сравнению с тем убийственным гневом, который сейчас овладел им. Софи вела себя непростительно — он не собирался раздумывать над тем, что такое поведение было очень несвойственно ей, — и сейчас, возможно, лежала на мостовой со сломанной шеей.

— Оседлайте Громовержца и Каурого! — внезапно скомандовал он. — Быстро!

Оба грума бросились выполнять его приказание, обменявшись многозначительными взглядами. Ни один конюх, выученный менять почтовых лошадей за пятьдесят секунд, не мог бы справиться быстрее. И пока двое рабочих конюшни пялились на эту необычайную спешку, мистер Ривенхол уже быстро выезжал со двора по направлению к Гайд-Парку, сопровождаемый грумом, который держался на почтительном расстоянии.

Он все рассчитал правильно, но увидел кузину в неудачный момент, ибо молодой гнедой, сначала пытавшийся встать на дыбы при виде мальчика, который пускал бумажного змея, сделал попытку лягнуть копытом пол экипажа. Мистер Ривенхол, готовый все простить кузине, лишь бы она была невредима, увидел, что недооценил ее. Белый от ярости, он спрыгнул с седла, перекинул повод через голову Громовержца, вручил его груму с кратким приказом отвести коня домой, забрался в тильбюри и отобрал вожжи у кузины. Некоторое время он был полностью поглощен конем, а Софи любовалась его искусством. Она не считала, что сама справлялась так уж плохо, ибо при всем своем желании гнедой не смог понести ее; но она не претендовала на мастерство, с каким мистер Ривенхол управлял смелым, полуукрощенным животным. Она не собиралась усмирять его гнев, но вместо этого невольно воскликнула:

— Ах, ты превосходный кучер! До сегодняшнего дня я даже и не подозревала, насколько превосходный!

— Я не нуждаюсь в твоих похвалах! — он вспыхнул, его лицо и голос являли резкий контраст спокойным рукам. — Как ты посмела это сделать? Как ты посмела? Если бы ты сломала шею, ты бы получила по заслугам! А то, что ты не разбила колени моего коня, я считаю просто чудом!

— Чепуха! — сказала Софи, тем самым подлив масла в огонь.

Результат оправдал все ее ожидания. Дорога до Беркли-Сквер не заняла много времени, но мистер Ривенхол успел вместить в него все накопившееся раздражение двух последних недель. На одном дыхании он разнес в пух и прах характер Софи, осудил ее манеры, ее принципы и ее воспитание, выразил сильное желание преподать ей хорошую трепку и пожалел того глупца, который женится на ней, наконец, он заявил, что с нетерпением ждет того дня, когда освободится от ее нежелательного присутствия в их доме.

Софи едва ли смогла бы остановить поток красноречия. Да она и не пыталась, а сидела, сложив руки на коленях и опустив глаза. Она ничуть не сомневалась в том, что ее безучастность еще больше распалит его, доведя до белого каления. Во время своей эскапады в отдельные моменты она сомневалась, что сможет сохранить себя или коня невредимыми. Она еще никогда так не радовалась за своего кузена; и один взгляд на его лицо убедил ее, что он тревожился значительно больше, чем мог бы самый заинтересованный кучер за своего коня. Он мог говорить все, что ему угодно; он не обманул ее.

Он высадил ее на Беркли-Сквер, грубо сказав, что она может выйти из тильбюри и без его помощи. Она покорилась, и, не дождавшись, пока она зайдет в дом, он поехал к конюшням.

Это произошло вскоре после полудня. Мистер Ривенхол не вернулся домой, и так как она больше не опасалась, что он внезапно войдет к ней в комнату, она послала одного из лакеев в ближайшие наемные конюшни и села к столу написать несколько важных записок. К двум часам Джон Поттон, недоумевающий, но ничего не заподозривший, был послан в Мертон с одной из них в кармане. Если бы он знал ее содержание, он бы вряд ли покидал Лондон в таком хорошем настроении.

«Дорогая Санчия, — писала Софи, — я попала в ужасное положение, и очень прошу тебя немедленно присоединиться у мне в Лейси-Мэноре. Не подведи меня, а то я буду в полном отчаянии. Эштед лежит всего в десяти милях от Мертона, так что тебе нечего опасаться усталости. Я покидаю Лондон через час, и полностью полагаюсь на тебя. Всегда твоя Софи».

Когда вернулся лакей, исполнив поручение, он получил полгинеи за свои труды и был отправлен доставить два письма. Одно из них он оставил на квартире мистера Вичболда; другое повез из дома лорда Чарльбери в стрелковую галерею Мэнтона, а оттуда — в Брукс-Клаб, где он, наконец, и настиг свою добычу. Лорд Чарльбери, вызванный в холл, чтобы лично взять письмо, тут же в сильном удивлении прочел его, а затем, щедро наградив посланца, отправил его к мисс Стэнтон-Лейси с заверениями, что он полностью в ее распоряжении.

А в это время мисс Стэнтон-Лейси, которая, предусмотрительно отпустив свою слишком рьяную служанку на выходной, дала указания испуганной горничной уложить свои вечерние принадлежности в чемодан, написала еще два письма. Она все еще была занята этим делом, когда в ее гостиную ввели лорда Чарльбери. Она подняла голову, улыбнулась и сказала:

— Я знала, что могу положиться на вас! Благодарю! Позвольте, я допишу эту записку!

Он дождался, пока Дассет закрыл за собой дверь, и только потом спросил:

— В чем дело, Софи, ради Бога? Зачем вам надо ехать в Эштед?

— Там мой дом, дом сэра Гораса!

— Неужели? Я не знал… Но так внезапно! Ваша тетя… Ваш кузен?..

— Не спрашивайте! — попросила она. — Я все объясню вам по дороге, если вы будете так добры, чтобы сопровождать меня! Это не очень далеко… всего один перегон, поверьте мне!

— Конечно, я буду сопровождать вас! — тут же ответил он. — Ривенхола нет дома?

— Я не могу просить его ехать со мной. Прошу вас позвольте мне закончить эту записку Сесилии!

Он извинился и направился к креслу возле окна. Хорошие манеры запрещали ему давить на нее, требуя объяснений, которые она явно не желала давать, но он был очень озадачен. Озорное выражение полностью исчезло из ее глаз; она была в необычно мрачном настроении — это обстоятельство застигло его врасплох, и он очень хотел быть ей полезным.

Записка к Сесилии была вскоре закончена и запечатана. Софи встала из-за столика, и Чарльбери спросил ее, не хочет ли она поехать в Эштед в его бричке.

— Нет, нет, я наняла почтовую карету! Полагаю, она вскоре будет здесь. А вы приехали в бричке?

— Нет, я пришел пешком от Брукса. Вы будете жить за городом?

— Не знаю. Подождете, пока я надену шляпку и плащ?

Он согласился, и она вышла, но вскоре вернулась с Тиной, которая резвилась у нее под ногами в ожидании прогулки. Почтовый экипаж был уже у дверей, и Дассет, озадаченный, как и лорд Чарльбери, давал указания лакею, как пристегнуть чемодан. Софи отдала ему две написанные ею записки, поручив удостовериться в том, что мистер и мисс Ривенхол получат их сразу по возвращении домой. Пять минут спустя, она сидела в карете рядом с Чарльбери и выражала надежду, что надвигающаяся гроза начнется не раньше, чем они достигнут Лейси-Мэнора. Тина запрыгнула к ней на колени, и Софи стала рассказывать его светлости, что видела в Грин-Парке другую итальянскую борзую, которая не стала скрывать своего восхищения перед Тиной. Пришлось рассказать о кокетстве Тины, а это, в свою очередь, вызвало веселое описание ревности спаниеля мистера Ривенхола, которого тот привез из деревни на пару дней; и таким образом лорд Чарльбери постепенно оказался втянутым в разговор о стрельбе по фазанам, лисьей охоте и многих других спортивных занятиях. Этих тем хватило до Кеннингтонской заставы, к этому времени лорд Чарльбери, сначала сбитый с толку, насторожился. Ему показалось, что озорное выражение вновь появилось у Софи в глазах. В Лоуа-Тутинг он вежливо позволил обратить свое внимание на любопытную круглую церковную башенку, увенчанную квадратным деревянным срубом с невысоким, покрытым дранкой, шпилем над ним; но когда Софи снова откинулась на спинку в своем углу кареты, он сказал, глядя ей в лицо:

— Софи, мы случайно не совершаем побег?

Она довольно захихикала.

— Нет, нет, все не так плохо! Надо ли мне рассказывать вам?

— Я отлично знаю, что вы вынашивали какой-то возмутительный план! Немедленно скажите мне все!

Она искоса посмотрела на него, и теперь он не сомневался, что ее взгляд вновь стал озорным.

— Ну, правда состоит в том, Чарльбери, что я похитила вас.

Через несколько ошеломленных мгновений он начал смеяться. Она с готовностью присоединилась к нему, но, осознав нелепость ситуации, он сказал:

— Я должен был догадаться, что готовится какое-то злодейство, когда увидел, что нет вашего верного Поттона! Но что это значит, Софи? Почему меня похитили? Зачем?

— Для того, чтобы я была так скомпрометирована, что вам пришлось бы жениться на мне, конечно, — правдиво ответила Софи.

Это любезное пояснение заставило его резко выпрямиться и воскликнуть:

— Софи!

Она улыбнулась.

— О, не тревожьтесь! Я послала Джона Поттона с письмом к Санчии, попросив ее немедленно приехать в Лейси-Мэнор.

— О Боже, неужели вы хоть чуть-чуть рассчитываете на нее?

— О да, конечно! У нее очень доброе сердце, и она никогда не подведет меня, если я нуждаюсь в ее помощи.

Он расслабился, но сказал:

— Я не представляю, чего вы заслуживаете! Я все еще в шоке. Зачем вы это сделали?

— Как, неужели вы не понимаете? Я оставила письмо Сесилии, написав, что я готова пожертвовать собой…

— Благодарю вас! — прервал его светлость.

–...И вами, — невозмутимо продолжала Софи, — так, чтобы наконец заставить моего дядю замолчать. Вы же знаете, я говорила вам, что убедила его объявить бедной Сесилии свое непреклонное решение выдать ее за вас! Если я правильно оценила Сили, потрясение заставит ее примчаться в Эштед, чтобы спасти нас. И если, мой дорогой Чарльбери, вы не сумеете правильно воспользоваться ситуацией, я умываю руки!

— Я бы хотел, чтобы вы этого не делали! — неблагодарно ответил он. — Возмутительно, Софи, возмутительно! А что, если ни она, ни маркиза не приедут в Лейси-Мэнор? Позвольте сказать вам, что ничто не заставит меня скомпрометировать вас!

— Нет, конечно! Мне это пришлось бы исключительно не по душе! Если бы это произошло, боюсь, вам пришлось бы провести ночь в Леттерхеде. Это недалеко от Лейси-Мэнора, и, верю, вам было бы довольно удобно в «Лебеде». Или вы могли бы нанять карету, чтобы вернуться в Лондон. Но по крайней мере Санчия не подведет.

— Вы написали Сесилии, что похитили меня? — спросил Чарльбери.

Она кивнула, и он воскликнул:

— Я мог бы убить вас! Что за шутки! Какое я произведу впечатление?

— Она и не подумает об этом. Вы помните, что я говорила вам не далее как позавчера? Надо заставить ее жалеть вас вместо Огэстеса. Кроме того, я убеждена, ее будет мучить ревность! Только вообразите! Я была в полной растерянности, пока однажды не вспомнила слова, сказанные при мне выдающимся военным! «Главное в атаке — внезапность!» Очень удачное обстоятельство!

— Не правда ли? — саркастично сказал он. — Мне очень хочется сойти у следующей заставы!

— Вы все испортите, если сделаете это.

— Это отвратительно, Софи!

— Да, если бы мотивы не были чисты!

Он не ответил, и она тоже молчала несколько минут. Наконец, тщательно все обдумав, он сказал:

— Вам лучше все мне рассказать. Я ничуть не сомневаюсь, что слышал только половину правды! Какую роль играет в этом Чарльз Ривенхол?

Она положила руки на спину Тины.

— Увы! Я так сильно поссорилась с Чарльзом, что мне приходится искать убежище в Лейси-Мэноре! — печально сказала она.

— И вы, без сомнения, оставили ему записку, сообщая об этом!

— Конечно!

— Я предвижу счастливую встречу! — резко прокомментировал он.

— В этом и состояла трудность! — призналась она. — Но, думаю, я смогу преодолеть ее. Обещаю вам, Чарльбери, вы останетесь с целой шкурой… ну, нет, наверное, не совсем, но очень близко к этому!

— Вы даже не представляете, как вы успокоили меня! Полагаю, я не буду достойным соперником Ривенхолу ни на пистолетах, ни на кулаках, но прошу вас, не надо считать меня трусом, боящимся встречи с ним!

— Я и не считаю, — уверила она его. — Но Чарльзу не будет никакой пользы послать вас в нокаут — я правильно выразилась?

— Абсолютно правильно!

— …или всадить в вас пулю, — закончила она с невозмутимым спокойствием.

Он невольно засмеялся.

— Я вижу, Ривенхол больше достоин жалости, чем я! Из-за чего вы поссорились с ним?

— Мне нужен был предлог, чтобы сбежать с Беркли-Сквер! Вы должны меня понять! Мне не пришло ничего в голову, кроме как выехать на его молодом гнедом, которого он недавно купил. Чудесное животное! Такие мощные крутые плечи! Такой ход! Но совершенно не привыкший к лондонскому движению и чересчур сильный для любой женщины!

— Я видел этого коня. Вы серьезно, Софи, выехали на нем?

— Да… ужасно, не правда ли? Уверяю вас, я испытывала настоящие угрызения совести! Однако ничего плохого не произошло! Он не понес меня, и Чарльз пришел на выручку, пока я еще не оказалась в настоящей беде. То, что он сказал мне!.. Я никогда не видела его в такой ярости! Если бы я могла вспомнить хотя бы половину оскорблений, что он нанес мне! Однако это неважно; они дали мне предлог бежать от него.

Он на мгновение страдальчески прикрыл глаза.

— Без сомнения, сообщив ему, что прибегли к моей защите?

— Нет, в этом не было необходимости; это расскажет ему Сили!

— Какое счастливое обстоятельство. Надеюсь, вы пришлете красивый венок на мои похороны?

— Всенепременно! И в самом деле, очень вероятно, что вы умрете раньше меня.

— Ну, если я переживу это приключение, то тогда ни в коем случае. Ваша судьба ясна: вас убьют. Я не могу понять, как случилось, что вы до сих пор живы!

— Как странно! Чарльз как-то сказал мне это же или нечто похожее!

— Ничего странного, любой разумный человек скажет это!

Она засмеялась, но сказала:

— Нет, вы несправедливы! Я еще никогда никому не причинила ни малейшего вреда! Может быть с Чарльзом мои хитрости не удадутся; но не с вами! Они вполне нам подойдут. Бедная Сили! Представьте, как ужасно знать, что всю оставшуюся жизнь придется слушать стихотворения Огэстеса!

Эта перспектива так поразила лорда Чарльбери, что он погрузился в молчание. Он не заикнулся о том, чтобы покинуть Софи, когда они остановились возле следующей заставы, и, казалось, покорился судьбе.

Лейси-Мэнор был домом елизаветинской эпохи и лежал немного в стороне от главной дороги. Последующие поколения перестраивали его, но он все еще сохранял свою первозданную красоту. К дому вела аллея величественных деревьев, его окружали когда-то ухоженные сады. Но из-за того, что сэр Горас не только часто отсутствовал, но и был небрежным хозяином, в последние годы сады были заброшены, кустарники невероятно разрослись, а необрезаемые розы вытеснили все остальные цветы с непропалываемых клумб. Небо весь день было затянуто тучами, но порой сквозь них прорывался тонкий солнечный луч, освещая многочисленные окна особняка, явно нуждающиеся в тряпке. Слабый дымок вился из одной трубы — единственный зримый знак того, что дом был все еще обитаем. Софи, выйдя из экипажа, придирчиво оглядывалась, пока Чарльбери дергал за шнурок железного звонка, висящего перед входной дверью.

— Все здесь в удивительном беспорядке! — заметила она. — Придется мне сказать сэру Горасу, что так не пойдет! Он не должен так запускать дом. Здесь хватит работы для армии садовников! Знаете, он никогда не любил это место. Я думаю, из-за того, что здесь умерла моя мама. — Лорд Чарльбери издал соболезнующий звук, но Софи жизнерадостно продолжала. — Хотя скорее всего из-за того, что он ужасно ленивый! Дерните колокольчик еще раз, Чарльбери!

После продолжительной паузы они услышали звук шагов внутри дома и сразу вслед за этим шум отпираемого замка, затем донесся звон цепочки.

— Я сражен, Софи! — объявил Чарльбери. — Никогда не думал, что окажусь на страницах библиотечного романа! А там под лестницей есть паутина и скелет?

— Боюсь, что нет, хотя это было бы здорово! — парировала она.

Когда дверь открылась, и показалось удивленное лицо, она добавила:

— Здравствуйте, Клаверинг! Да, да, это именно я! Приехала, чтобы посмотреть, как вы с Матильдой живете!

Слуга, худощавый человек с седыми волосами и сгорбленной спиной, мгновение всматривался ей в лицо, а потом открыл рот от изумления:

— Мисс Софи! Боже, мисс, если бы мы знали, что вы приедете! Я был так потрясен, услышав дверной звонок! Мэтти, сюда! Эй, Мэтти! Это мисс Софи!

Женщина, столь же толстая, как он согнутый, появилась в глубине дома, издавая горестные звуки и пытаясь развязать тесемки грязного фартука. Сильно волнуясь, миссис Клаверинг предложила своей молодой госпоже войти в дом и извинилась за царящий повсюду беспорядок. Их не предупреждали о ее приезде. Хозяин обещал навести порядок, когда вернется из-за границы. В доме, наверное, нет ни щепотки чая. Если бы она знала о намерении мисс Софи посетить дом, она бы прочистила дымоход и приготовила бы лучшую гостиную и убрала бы голландские чехлы.

Софи успокоила ее волнение, сказав, что готова найти дом в беспорядке, и вступила в холл. Это была большая комната с низким потолком, обшитая панелями, из нее в верхние помещения вела красивая дубовая лестница. Все кресла были покрыты голландскими чехлами, на столе с изогнутыми ножками, который стоял в центре комнаты, лежал толстый слой пыли. Воздух в комнате был неприятно сырой, большое влажное пятно на одной из стен было тому причиной.

— Надо открыть все окна и затопить камин! — живо сказала Софи. — Маркиза… испанская леди уже приехала?

Ее уверили, что ни одна испанская леди не появлялась в усадьбе, причем Клаверинг считал, что их надо с этим поздравить.

— Хорошо! — сказала Софи. — Она скоро будет здесь, и прежде чем она приедет, нам надо постараться сделать дом поуютнее. Принесите дров и растопки для камина, Клаверинг, а ты, Мэтти, убери эти чехлы! Если в доме нет чая, то найдется, наверное, немного эля! Пожалуйста, принеси его для лорда Чарльбери! Чарльбери, я прошу прощения за то, что пригласила вас в такой запущенный дом! Подождите, Клаверинг! Конюшни в порядке? Я не хочу, чтобы карета уехала, поэтому коней надо накормить и вытереть досуха, а почтальонам надо отдохнуть!

Лорд Чарльбери, наслаждаясь ситуацией, сказал:

— Вы позволите мне заняться этим? Если Клаверинг покажет мне дорогу к конюшням…?

— Да, прошу вас! — с благодарностью отозвалась Софи. — Я должна посмотреть, какие комнаты наиболее пригодны для жилья и, кроме того, пока огонь не разгорится, вам здесь будет очень неуютно.

Его светлость, истолковав это так, что ему, вероятно, придется остаться в доме на ночь, вышел в сопровождении Клаверинга, чтобы показать почтальонам дорогу к конюшням, которые, к счастью, пока еще не протекали и находились в ведении престарелого пенсионера, чьи глаза заметно оживились даже при виде таких кляч, как почтовые лошади. Жирный мерин и пара рабочих лошадей были единственными обитателями просторных конюшен, но пенсионер уверил его светлость, что подстилок и корма достаточно, и взялся накормить почтальонов в своем коттеджике, который примыкал к конюшням.

Затем лорд Чарльбери прогулялся по саду, пока тяжелые капли дождя не заставили его вернуться в дом. Там он увидел, что чехлы уже сняты с кресел в холле, пыль стерта и огонь зажжен в гигантском очаге.

— Сейчас не так уж холодно, — сказала Софи, — но огонь сделает помещение веселей!

Его светлость, с сомнением наблюдая за клубами дыма, которые вырывались из камина в комнату, кисло с этим согласился и даже протянул руки к маленькому синему пламени, пробивавшемуся сквозь каменный уголь. Густой клуб дыма заставил его отступить и закашляться. Софи встала на колени поворошить угли кочергой, чтобы сквозь них прошел воздух.

— Мне кажется, что в дымоходе устроил гнездо скворец, — бесстрастно заметила она. — Хотя Матильда говорит, что камин всегда дымит, пока дымоход не разогрелся. Посмотрим! Я нашла немного чая в кладовой, Матильда сейчас приготовит нам его. Она и не знала, что он там есть. Интересно, сколько времени он пролежал в шкафу?

— Интересно, — эхом откликнулся его светлость, увлеченный мыслью о том, что этот чай является свидетелем давно забытых дней в Лейси-Мэноре.

— К счастью, чай со временем не портится, — сказала Софи. — Или портится?

— Не знаю, но мы это сейчас увидим, — ответил Чарльбери. Он прошелся по холлу, рассматривая картины и орнамент.

— Как преступно позволять этому месту разрушаться! — заметил он. — Это превосходная дрезденская группа, а в этого Арлекина я просто влюбился. Интересно, почему бы вашему отцу не сдавать этот дом какой-нибудь уважаемой семье на время своего отсутствия, вместо того, чтобы позволять ему гнить.

— Видите ли, очень много лет здесь жила моя тетя Клара, — пояснила Софи. — Она была очень эксцентрична и держала котов, она умерла два года назад.

— Я не думаю, что она хорошо заботилась о доме, — сказал Чарльбери, отставляя стакан, чтобы рассмотреть пейзаж в тяжелой золоченой раме.

— Нет, боюсь, вы правы. Впрочем, неважно! Сэр Горас скоро наведет здесь порядок. Матильда должна была приготовить столовую, мы вскоре сможем перейти туда. — Она слегка нахмурилась. — Единственная вещь, которая меня сейчас тревожит, это обед, — призналась она. — Мне не пришло в голову, что ни Матильда, ни я не умеем готовить. Вы можете сказать, что это пустяковое обстоятельство, но…

— Нет, — твердо прервал ее его светлость. — Я не скажу ничего подобного! Мы будем обедать здесь? Это необходимо?

— О да, я думаю, мы должны смириться с этим! — ответила она. — Я не совсем уверена, когда приедет Сесилия, но едва ли это будет раньше семи часов, так как она, видите ли, уехала утром в Ричмонд с моей тетей, и они собирались провести там весь день. Вас интересует живопись? Хотите, я покажу вам длинную галерею? Лучшие картины, по-моему, висят там.

— Благодарю, с удовольствием посмотрю их. Вы думаете, Ривенхол будет сопровождать свою сестру?

— Да, я предполагаю это. Кроме того, она вряд ли поедет одна и скорее всего в данных обстоятельствах обратится Именно к нему. Трудно сказать наверняка, но все же если Чарльз приедет не с Сесилией, то вскоре после нее. Давайте поднимемся на галерею, пока готовится чай.

Она направилась к лестнице, задержавшись возле кресла, чтобы взять с него свою большую дорожную сумочку. Галерея, протянувшаяся вдоль северной части дома, тонула в могильной темноте, тяжелые портьеры закрывали высокие окна. Софи стала раздвигать их, приговаривая:

— Здесь два Ван Дейка; что-то, приписываемое Гольбейну, хотя сэр Горас сомневается в этом. А это — портрет моей матери работы Хопнера. Сама я ее не помню, но сэр Горас говорит, что есть большое сходство, хоть на портрете она и самодовольная, совсем не так, как в жизни.

— Вы не очень похожи на нее, — заметил Чарльбери глядя на портрет.

— О, совершенно нет! Ее считали красавицей! — сказала Софи.

Он улыбнулся, но промолчал. Они перешли к следующей картине и так далее, по всей галерее, когда Софи предположила, что Матильда уже наверное приготовила им чай. Она решила, что портьеры надо снова сдвинуть, и Чарльбери подошел к окну, чтобы исполнить это для нее. Он завесил уже два окна и протянул руку к портьерам на третьем, когда Софи сказала у него за спиной:

— Чарльбери, не двигайтесь одно мгновение. Вы можете видеть летний дом с того места, где вы стоите?

Он замер, опираясь рукой о раму и только начал говорить:

— Я вижу что-то сквозь деревья, что может быть… — когда послышался громкий выстрел, и он отпрыгнул назад, сжимая свое предплечье, горящее, как будто его прижгли раскаленным железом. Мгновение он был в шоке, а затем увидел, что его рукав опален и порван, а сквозь пальцы сочится кровь, и что Софи опускает элегантный маленький пистолет.

Она была немного бледна, но успокаивающе улыбнулась ему и сказала, приближаясь:

— Я так прошу простить меня! Это было нечестно, но мне показалось, что если бы я предупредила вас, было бы хуже!

— Софи, вы свихнулись? — яростно спросил он, накручивая свой платок вокруг руки. — Какого черта вы это сделали?

— Пойдемте в какую-нибудь комнату, и я забинтую вам руку! У меня все приготовлено. Я боялась, что вы немного рассердитесь, так как, наверное, я причинила вам довольно сильную боль. Мне понадобилось много решительности, чтобы сделать это, — добавила она, мягко подводя его к двери.

— А зачем? Ради Бога, что я сделал, чтобы дать повод всадить в меня пулю?

— О, ничего! Сюда, пожалуйста, и снимите свой пиджак. Я опасалась, что цель будет колебаться, и я задену кость, но, кажется этого не случилось, не так ли?

— Нет, конечно же вы не задели кость! Это просто царапина, но я все же не понимаю, зачем…

Она помогла ему снять пиджак и закатала его рукав.

— О, это просто касательное ранение. Я так рада!

— И я тоже! — мрачно сказал его светлость. — Полагаю, мне повезло, что я еще жив!

Она засмеялась.

— Какая ерунда! С такого расстояния? Мне кажется, что сэр Горас мог бы гордиться мной; ибо моя цель была неподвижна, как будто я стреляла в стену, и, знаете, неудивительно, если моя рука дрожала. Сядьте, чтобы я могла промыть рану.

Он послушно сел, протянув руку над предусмотрительно приготовленным ею тазом с водой. У него было очень живое чувство юмора, и теперь, когда первый шок прошел, его губы невольно складывались в усмешку.

— Да, несомненно! — парировал он. — Можно легко вообразить, какое удовольствие доставит родителю такой поступок! Решительность — едва ли подходящее для этого слово, Софи! Вы даже не собираетесь падать в обморок при виде крови?

Она быстро подняла голову от раны.

— О Боже, нет! Я не избалована, вы ведь знаете!

Услышав это, он закинул голову и громко расхохотался.

— Нет, нет, Софи! Вы не избалованы! — с трудом проговорил он сквозь смех. — Великолепная Софи!

— Я прошу вас не двигаться! — сурово сказала она промокая его руку мягкой тканью. — Видите, кровь уже почти остановилась! Я посыплю рану порошком из василиска и забинтую, и вы снова хорошо себя почувствуете.

— Я совсем не чувствую себя хорошо и, вероятно, вскоре свалюсь в лихорадке. Зачем вы сделали это, Софи?

— Ну, — начала она совершенно серьезно, — мистер Вичболд сказал, что за этот побег Чарльз вызвал бы вас на дуэль или избил бы вас, а мне бы не хотелось ни того, ни другого.

Это мгновение положило конец его веселью. Сжав ее запястье здоровой рукой, он воскликнул:

— Это правда? О Боже, как я хочу надавать вам оплеух! Неужели вы вообразили, что я боюсь Чарльза Ривенхола?

— Нет, уверена, что вы не боитесь его, но только представьте, как было бы ужасно, если бы Чарльз вдруг убил вас, причем только по моей вине!

— Чепуха! — сердито сказал он. — Как будто бы мы с ним сумасшедшие, чтобы дойти до такого…

— Нет, мне кажется, вы правы, но ведь и мистер Вичболд не ошибался, считая, что Чарльз — как он это сказал? — даст вам по физиономии!

— Очень может быть, и хотя я, наверное, не пара Ривенхолу, все же я смогу постоять за себя!

Софи начала бинтовать его предплечье.

— Это не подошло бы, — сказала она. — Если бы вы одолели Чарльза, Сили пришлось бы это совсем не по душе, а если вы воображаете, мой дорогой Чарльбери, что подбитый глаз и кровоточащий нос помогут вам покорить ее, то вы большой простак!

— Я думал, — саркастически сказал он, — что надо заставить ее жалеть меня?

— Именно! Вот почему я решила ранить вас! — победно сказала Софи.

И вновь он не смог удержаться от смеха. Но уже в следующий момент он раздраженно выговаривал ей, что она наложила слишком толстую повязку, и он не сможет натянуть на нее рукав пиджака.

— Ну, рукав все равно испорчен, так что это неважно, — сказала Софи. — Вы могли бы застегнуть пиджак на груди, и я сделаю вам перевязь, чтобы зафиксировать руку. Это, конечно, лишь касательное ранение, но вполне может снова начать кровоточить, если вы не будете держать руку поднятой. Давайте спустимся вниз и посмотрим, не готов ли чай!

Неугомонная миссис Клаверинг не только приготовила чай, но и послала сына садовника в деревню за полной, краснощекой девицей, которую с гордостью представила Софи как старшую дочь своей сестры. Девушка, призванная на помощь тетке, сделала реверанс и сказала, что ее зовут Клементина. Софи понимая, что в эту ночь в Лейси-Мэноре, может быть, придется разместить несколько человек, велела ей собрать одеяла и простыни и развесить их перед огнем на кухне. Миссис Клаверинг, все еще пытаясь придать столовой обитаемый вид, накрыла чай в холле, где огонь теперь горел ровнее. Время от времени клубы дыма все же врывались в комнату, но лорд Чарльбери, которого усадили в кресло и снабдили подушкой под раненую руку, подумал, что сетовать на это неприлично. К чаю, немного утратившему свой аромат за время пребывания в шкафу кладовой, подали ломтики хлеба с маслом и большой кекс с изюмом, к которому Софи от души приложилась. За окном шумел сильный дождь, и небо было так затянуто тучами, что в невысокие комнаты проникало очень мало света. В результате тщательных поисков удалось обнаружить лишь сальные свечи, но вскоре миссис Клаверинг внесла в холл лампу. Как только она опустила занавески на окнах, в комнате стало очень уютно, сказала Софи лорду Чарльбери.

Вскоре они услышали звук экипажа. Софи немедленно вскочила.

— Санчия! — сказала она и бойко улыбнулась своему гостю. — Ну, теперь вы можете расслабиться! — Она взяла со стола лампу, подошла к двери, широко распахнула ее и встала на пороге, высоко подняв лампу над головой, чтобы ее свет проник как можно дальше. Сквозь струи дождя она разглядела закрытую коляску маркизы, подъехавшую крыльцу, и пока она всматривалась, из экипажа вышел сэр Винсент Тальгарт и подал маркизе руку. В следующее мгновение появился мистер Фонхоуп и замер, глядя на фигуру в дверном проеме, пока дождь падал на его непокрытую голову.

— О, Софи, зачем? — запричитала маркиза, достигнув навеса. — Такой дождь! Мой обед! Это так нехорошо с твоей стороны!

Софи, не обращая внимания на ее стоны, рассерженно обратилась к сэру Винсенту.

— Ну, что, черт возьми, это значит? Почему вы сопровождаете Санчию и какого дьявола вы привезли с собой Огэстеса Фонхоупа?

Он тихо рассмеялся.

— Моя дорогая Жюно, позвольте мне выйти из этой влаги! Ваш собственный опыт общения с Фонхоупом должен был научить вас, что его никто не привозит, он сам приезжает! Когда появился ваш посланный, он читал Санчии два первых акта своей трагедии. Пока хватало света, он продолжал это по дороге сюда, — он повысил голос. — Заходите в дом, восторженный поэт! Вы промокнете до нитки, если остаетесь снаружи еще хоть мгновение!

Мистер Фонхоуп зашевелился и двинулся вперед.

— Ну, ладно! — сказала Софи, не унывая. — Полагаю, ему стоит войти, но он очень некстати!

— Это вы! — провозгласил мистер Фонхоуп, уставившись на нее. — На одно мгновение, пока вы стояли здесь, лампа создала нимб вокруг вашей головы, и я подумал, что вижу богиню! богиню или весталку!

— На вашем месте, — прозаично вмешался сэр Винсент, — я бы вошел в дом.