Венецианская маска

Глава 12

Смерть дожа погрузила Венецию в глубокий траур. На похороны пришли огромные толпы людей, включая сотни иностранцев. Весь город был задрапирован в черный бархат и парчу. Затем, почти сразу же, все начали готовиться к коронации нового дожа. Город снова оживился в блеске и сиянии богатых гобеленов, наброшенных на балконы, многие из которых были из золотой парчи. Были куплены новые маски для празднований, заказаны пышные одежды, и дворцовые залы приготовлены для банкетов и балов.

У Мариетты в жилах текло достаточно много венецианской крови ее отца, чтобы и ее захватило настроение празднества, и она восторгалась великолепием процессии, когда новый дож официально приехал на «Бучинторо», в то время как звонили колокола и пели хоры. Она встречала его раньше на светских мероприятиях, потому что он был выходцем из семьи Манин, давно знакомой с семьей Торриси, и в правительстве Доменико проводил с ним много времени. Тем не менее она знала, что его назначение не встретило одобрения ее мужа.

— Возможно, как дож этот человек поведет себя лучше, чем ты предполагаешь, — сказала Мариетта Доменико после коронации.

Он мрачно покачал головой.

— Лодовико Манин слишком мягкий для такой ответственной должности. Симпатичный, но слабый. Венеция нуждается в совершенно другом доже в настоящее время.

Она подумала про себя, что если бы Доменико, как сенатор, смог стать советником дожа, он мог бы повести его в нужном направлении.

Мариетта по-прежнему встречалась с Еленой время от времени и не пыталась обманывать Доменико по этому поводу. Она пообещала ему, что никогда не упомянет, где он был, или кого видел, или какой могла быть его подготовка к следующей поездке. Он по-прежнему возражал против этих встреч, но покорился им, веря в здравый смысл Мариетты и ее способность сдержать слово. Тем не менее она знала, что, не покинув Елену, она потеряла возможность приобрести его полное доверие.

Элизабетта продолжала расти. Она была счастливым ребенком, веселым, со светло-медными кудрями. К тому времени, когда ей исполнилось два года, она начала хорошо говорить, и, когда бы Доменико ни приезжал во дворец, она ходила за ним по пятам, иногда усердно карабкаясь по одной из больших лестниц, когда слышала его голос на верхнем этаже. Она была единственной, кому позволялось находиться в его кабинете, когда он работал. Капризничать она могла с няней и матерью, ни одна из них не баловала ее так, как отец. На свой третий день рождения она получила пони.

Доменико никогда не возвращался из путешествия, длинного или короткого, без подарка для Мариетты, теперь он покупал подарок и для Элизабетты. Из Санкт-Петербурга он привез Мариетте золотую шкатулку, покрытую эмалью и инкрустированную драгоценными камнями, в которой она обнаружила лежащий на подушечке из темно-красного бархата гарнитур из изумрудов и бриллиантов, сделанный личным ювелиром императора. Это роскошное ювелирное украшение было его подарком за рождение дочери, но так как Мариетта чувствовала, что заслужила его лишь косвенно, то никогда не носила его, если муж не заставлял ее надевать гарнитур.

— Он не нравится тебе? — спросил он ее однажды.

— Конечно, нравится. Он великолепен, — заявила она.

Если он и уловил колебание в ее голосе, он не придал этому значения. Чтобы порадовать его, она надела гарнитур в оперу в тот вечер, но потом он лежал нетронутым в своей шкатулке в течение долгих недель. Именно в опере Мариетта и Доменико столкнулись лицом к лицу с Еленой и несколькими ее друзьями, когда проходили по главной лестнице. Этого бы не случилось, если бы Елена не уронила свой веер и двое мужчин из ее компании не спустились по лестнице в поисках его. Когда Елена повернулась, то увидела, что Доменико и Мариетта поднимаются следом за ней. Она должна была отвести свой взгляд, что было традиционной процедурой в таких случаях, но она никогда не находилась так близко к Доменико и пристально смотрела на него в течение нескольких секунд. Мариетта мгновенно поняла, что происходит в уме ее подруги. Елена хотела насмотреться на мужчину, который, совершенно не зная об этом, воспитывал ее ребенка. Затем Доменико и даже Мариетта были совершенно удивлены, когда она поклонилась каждому из них, очаровательно улыбаясь.

— Я желаю вам хорошего вечера, синьор и синьора Торриси.

Мариетта затаила дыхание, и, похоже, так сделали все остальные, наблюдающие эту странную встречу посреди обычно оживленной сцены. Затем Доменико спустя несколько секунд, которые отметили его размышление, с глазами, прикованными к Елене, поклонился ей, как требовал этикет.

— Я предлагаю наши приветствия вам, синьора Селано.

Инцидент был исчерпан, и они пошли в разные стороны по разветвляющимся коридорам. Как только Мариетта достигла ложи Торриси, она радостно повернулась к Доменико.

— Я благодарю тебя за твою терпимость. Никто не мог бы оценить твое любезное приветствие больше, чем Елена.

— Я не хочу обсуждать это, — ответил он резко.

Мариетта прикусила губу, садясь на свой стул. Если бы Доменико знал, какие суровые испытания Елене пришлось вынести, он бы не жалел о нескольких вежливых словах, которые был вынужден сказать ей. Филиппо относился к ней ужасно. Он ложился в постель, будто выполняя повседневную рутину, удовлетворяя свои желания, и после этого насмехался и дразнил ее за бесплодность так, что однажды он чуть не задушил ее в ярости. Часто она вынуждена была скрывать синяки на своей шее под слоями шелковых газовых шарфиков. По иронии судьбы, этот фасон скопировали другие женщины, которые считали Елену законодательницей моды.

Дверь ложи открылась, и Доменико встал, чтобы поприветствовать друзей, которых они пригласили присоединиться к ним в тот вечер. Мариетта испытала облегчение, поняв, что ей больше не придется говорить с ним. Затем неожиданное развитие событий в самом оперном театре отвлекло ее от тяжелых мыслей. Как обычно, галерка была заполнена гондольерами, которых впускали бесплатно, чтобы они ожидали своих хозяев, и теперь они решили соревноваться с певцами на сцене. Это все делалось с доброжелательностью, и в конце вся публика аплодировала стоя, певцы позади огней рампы и певцы на галерке кланялись.

Елена, весело аплодируя, взглянула в другую сторону зала на ложу Торриси. Она не могла хорошо видеть Доменико, так как Мариетта и другие женщины стояли впереди мужчин, но была благодарна за эту необычную встречу. Несмотря на тяжелый взгляд, которым он посмотрел на нее, она верила, что он справедливый человек и что будущее ее дочери в безопасности в его руках.

Когда Елена прибыла домой, Филиппо отсутствовал. Сначала она убедилась, что его камердинера не было поблизости, а затем прошла через смежную дверь, которая вела из ее спальни в спальню Филиппо. Его комната была длинной и прямоугольной с двумя готическими окнами, выходящими на Гранд-Канал, и большой кроватью в алькове с пологом на четырех столбиках, задрапированной темно-зеленой и золотой парчой. Среди нескольких предметов венецианской мебели с богатой резьбой был высокий шкаф с дверями, которые скрывали множество более маленьких дверей с отделениями и ящиками, где Филиппо хранил разные предметы, такие как пара дуэльных пистолетов, запасные серебряные пряжки для туфель и наборы драгоценных пуговиц. Здесь было также несколько секций для определенной корреспонденции и важных бумаг, которые он хотел держать под рукой. Это было именно то, что искала Елена при каждой возможности на тот случай, что что-то от одной из встреч с его братьями могло быть там.

После последнего получаса тщательного просматривания этих документов она решила, что все такие записи, должно быть, хранились у Маурицио, потому что он всегда приходил и уходил с кожаной папкой под мышкой. Она уже искала во всех остальных местах, о которых могла подумать, хотя была уверена, что, если бы у Филиппо были такие документы, они были бы в этом шкафу. Она даже поискала секретный ящик и в конце концов нашла его, но в нем находились только два предмета, обернутые в шелк. Один был старинным кольцом с большим драгоценным камнем, который откидывался, чтобы обнаружить порошок, который вполне мог быть ядом. Другой предмет был небольшим эротическим рисунком на дереве, который, как она предположила, был еще старее, чем кольцо. Так как обе эти вещи были очень древними, она задавалась вопросом, знал ли Филиппо вообще, что они были там.

Когда поиск ни к чему не привел, Елена решила, что должна продолжать подслушивать и верить, что что-нибудь будет обнаружено. Ей было противно прибегать к таким средствам, и она все время боялась, что кто-нибудь может неожиданно открыть дверь и найти ее там, но это было самое малое, что она могла сделать для Доменико и, таким образом, для своего ребенка. Она вернулась в свою комнату и позвала горничную, чтобы та помогла ей приготовиться ко сну.

Когда Филиппо вошел в свою спальню позднее тем вечером, он ощутил слабый аромат духов Елены. Он удивлялся, что до сих пор продолжает испытывать влечение к ее белокурой красоте, несмотря на то что ненавидел ее за бесплодие. Яд совета его матери просочился в его кровь, как она, должно быть, и предполагала, и он не мог избавиться от него. Его противоречивые эмоции постоянно держали его в раздражении. Были времена, когда он бил Елену в ярости на самого себя оттого, что он так одурманен бесплодной женой, хотя и мог лишить ее жизни дюжиной способов, которые не бросили бы на него никакого подозрения.

Тем не менее ему была невыносима мысль, что красота Елены будет уничтожена руками других. Точно так же он не мог выполнить это задание сам. Никогда раньше ни одна женщина не держала его в таком плену. Он ненавидел ее за это, и в то же время стоило ему только подумать о ней, как он чувствовал, что пробуждается желание.

Бьянка напоминала ему Елену. Он помедлил, стягивая свой кружевной галстук, когда представил ее себе. У нее была такая же фарфоровая красота, и она с легкостью могла бы быть младшей сестрой Елены. Иногда монахини приводили девочку, чтобы пообедать с его женой. Обычно эти визиты организовывались, когда он заседал в сенате. В тринадцать лет Бьянка была похожа на юный персик с маленькими круглыми грудями и копной волос цвета позолоченного серебра, которые спадали вниз по ее спине под белой вуалью Пиеты. Хотя она была робкой, она никогда не уклонялась от разговора с ним, и он был уверен, что она жалела его за шрам на лице. Он улыбнулся про себя. Этот шрам имел такое же воздействие на более взрослых женщин, всех, без исключения, что делало их чрезвычайно покладистыми.

Но у него на уме в настоящее время были другие дела. Он велел своему камердинеру не приходить в течение получаса, потому что должен был прочитать письмо, которое вручили ему в тот вечер, и он не хотел, чтобы его беспокоили. Она снял атласный жакет и достал письмо из кармана. Затем сел на стул и откинулся на спинку, начав читать его. Выражение глубокого удовлетворения возникло на его лице: наконец был найден недостающий элемент в заговоре против Доменико Торриси, который когда-либо мог быть составлен.

Закончив читать, он поднялся и посмотрел на свое отражение в зеркале. Медленно провел кончиками своих пальцев вниз по глубокому шраму. Он должен быть наконец отомщен.

Утром после завтрака Филиппо сел писать письмо. Когда оно было окончено и подписано, он пошел с ним во дворец коллеги-сенатора, который добавил свою подпись. Необходимо было третье имя, и, по договоренности, аристократ из их знакомых, который имел свои причины, чтобы желать ухода Доменико из сената, прибыл, чтобы подписать эту бумагу. Бокалом вина отметили это событие, а затем Филиппо пошел в герцогский дворец.

Там он прошел через главный зал, остановившись только ненадолго около ящика, встроенного в стену. Это был один из многих ящиков в герцогском дворце и по всему городу, которые называли «пасти льва»: на каждом был вырезан зловещий лев со свирепыми глазами, кустистыми бровями и зияющей пастью над надписью, которая в течение последних пятисот лет призывала опускать сюда секретные доносы против предателей. Имена трех необходимых обвинителей никогда не разглашались. Хотя львы использовались менее часто, чем в прошлом, это было по-прежнему жизнеспособное средство донести подозреваемые акты предательства до внимания государственных прокуроров. Филиппо опустил письмо с доносом на Доменико в щель между каменными губами и продолжил свой путь.

Государственные прокуроры, которые получили письмо, понимающе усмехнулись, увидев подпись Селано, тем не менее все такие случаи требовали серьезного расследования. Предательство было самым оскорбительным преступлением, и один дож был даже обезглавлен за это. Прокуроры начали свою тщательную работу. Прежде всего все трое подписавшихся были допрошены, и то, что обнаружили, оказалось достаточным для обращения за консультацией к дожу.

Доменико уже уходил из дворца дожа, когда в одном из залов знатный господин, которого он хорошо знал, преградил ему путь. Доменико приветствовал его.

— Как поживаете, синьор Бучелло? Какие новости? Я тороплюсь домой. Заседание было долгим.

— Я составлю вам компанию. Пойдемте сюда. — Аристократ указал в другом направлении, которое вело в зал главного судебного следователя.

— Но мне туда не нужно.

— Боюсь, что сегодня нужно.

Тут Доменико осознал, что дела действительно плохи. Он кивнул и пошел с аристократом в квадратную комнату с удушливыми, покрытыми кожей стенами. Государственный прокурор сидел за столом с главным судебным следователем, выражение их лиц было мрачным.

— Что случилось, синьоры? — твердо спросил Доменико.

Следователь поднялся на ноги.

— Я должен сообщить, что вы отстраняетесь от членства в сенате и от всех ваших обязанностей по приказу дожа на то время, пока ваша политическая деятельность будет расследоваться. Вы по-прежнему свободный гражданин, и вас просят только держать меня в курсе о вашем местонахождении и не пытаться покинуть республику.

— Я даю слово лояльного венецианца, — ответил Доменико, не выказывая озабоченности, которую он испытывал. Он не задавал никаких вопросов, так как решение было уже принято. Поклонившись, он повернулся, и еще раз дверь широко распахнулась для него, чтобы он прошел. Он сделал глубокий вдох, когда продолжил свой путь, зная, что ему повезло больше, чем любому другому, для кого дверь этой страшной комнаты никогда не открылась снова.

Когда он сообщил новость Мариетте, она была чрезвычайно обеспокоена. Он попытался утешить ее.

— Меня еще ни в чем не обвинили, и весь инцидент может остаться без последствий. Я уже проконсультировался с адвокатами, которые тоже являются аристократами и моими друзьями.

— Я пыталась предупредить тебя — как Елена умоляла меня, — что нечто подобное может случиться!

— Я знаю, что пыталась.

— Филиппо — зачинщик этой беды.

— Мы не знаем этого. Признаю, что это возможно, но мы должны подождать и посмотреть. Расследование, вероятно, займет несколько недель. Давай поедем на виллу и проведем время на природе.

Она приняла предложение, всегда радуясь поездке туда.

Они провели шесть недель на вилле. Отношения их друг с другом были лучше, чем когда-либо. Затем однажды, когда, вернувшись после прогулки с Доменико и Элизабеттой, Мариетта наверху снимала шляпку и накидку, она услышала голоса прибывших посетителей и пошла вниз, чтобы приветствовать их. Она увидела трех чиновников, которые прибыли с двумя вооруженными охранниками, и замерла.

— Синьор Торриси, — говорил один чиновник официально, — от имени дожа и Самой Спокойной Республики, я арестовываю вас по обвинению в предательстве!

Мариетта едва сдержала крик и, подбежав к Доменико, взяла его за руку. Он молчал. Не один раз он подозревал, что против него может быть сфабриковано такое чудовищное обвинение. Он был готов к тому, что просочатся какие-то слухи о его активной деятельности. В этом случае он представил бы полный отчет в поддержку этих изменений ради блага самого государства. Не имело значения, что подстрекателем мог быть Филиппо. Но предательство! Он почувствовал дрожь Мариетты и обнял ее, спокойно говоря:

— Я добровольно последую с вами в Венецию, для того чтобы очистить свое имя от этого беспочвенного обвинения.

Он и чиновник поклонились друг другу. Затем ему было позволено провести несколько минут наедине с Мариеттой, пока его камердинер паковал некоторые необходимые вещи. Доменико подошел к ящику, достал запечатанный документ и вручил ей, прежде чем обнять ее.

— Послушай меня внимательно, Мариетта. Этот документ дает тебе полное право вести дела Торриси в мое отсутствие. Я приготовил его заранее, хотя и не думал, что он понадобится. Я хотел бы, чтобы ты вернулась во дворец как можно скорее.

— Я сделаю все, что ты скажешь.

— Ты должна приготовиться к длительному суду.

— Почему, если ты невиновен?

— Потому что, если это подстроил Филиппо — а я больше не сомневаюсь, что это так, — он предоставил фальшивые доказательства, достаточно убедительные, чтобы заставить государственных прокуроров поддержать обвинение, а Совет Десяти — принять его.

— Я смогу навещать тебя?

— Надеюсь, что так, хотя, если обвинение будет суровым, это могут не разрешить. Ты должна набраться храбрости, я знаю, она у тебя есть.

— Я люблю тебя, — заплакала она.

— И я люблю тебя, — сказал он мягко, глядя на ее отчаянное лицо, — и буду любить до конца своей жизни.

Няня появилась с Элизабеттой, которая тут же подбежала к ним. Доменико повернулся, чтобы подхватить ребенка на руки. Она указала своим маленьким пальчиком в направлении зеркала.

— Туда, папа! Давай поиграем в зеркальную игру!

Он покачал головой.

— Сегодня ты моя маленькая девочка, а не зеркала.

Когда она увидела, какой он серьезный, она постаралась пальчиками поднять вверх уголки его рта. Он улыбнулся, чтобы сделать ей приятное, и она обняла его за шею.

— А сейчас иди к маме, потому что я уезжаю обратно в Венецию.

— Я поеду тоже! — заявила она повелительно.

Мариетта взяла дочь у него.

— Не сегодня, Элизабетта. Я повезу тебя завтра.

Он одновременно обнял их обеих. Потом, приложившись ласково губами ко лбу ребенка, он прижался к Мариетте долгим и глубоким поцелуем.

— Берегите друг друга, — сказал он, выпуская жену из объятий.

Мариетта с Элизабеттой смотрели, как он уходит вниз по подъездной дороге. Он оглянулся назад, перед тем как исчезнуть у них из виду, когда спускался по ступенькам к ожидающей лодке с главным чиновником и охранниками.

Суровое испытание этим не закончилось. Два чиновника, которые остались, тщательно обыскивали виллу, даже требуя прочитать документ, который Доменико дал ей. Когда она вернулась в Венецию, то обнаружила, что дворец тоже был подвергнут обыску, но никакого вреда не было причинено — это был бессмысленный поиск, потому что все знали, что в каждом дворце есть много тайников, которые никогда не обнаружит посторонний.

После долгого допроса главным следователем была назначена дата суда над Доменико. Он проводился в зале Совета Десяти в герцогском дворце. Под его богато украшенным и позолоченным потолком со вставкой картины триумфа Венеции Доменико встретился с судом равных себе. Во время всего этого периода Мариетте было позволено посещать его каждый вечер в течение часа, хотя дверь оставалась открытой и охранник наблюдал за ними, слыша каждое их слово. На первое свидание она принесла свою миниатюру из его спальни и другую — Элизабетты, которые, она знала, он хотел бы носить с собой.

— Ты, должно быть, прочитала мои мысли, — произнес он с благодарностью.

У него была хорошая комната в менее изысканной части герцогского дворца, так как у дожа не было никакого желания, чтобы он был ограничен в удобствах до тех пор, пока его вина или невиновность не будут доказаны. Дело, представленное государством, состояло в том, что Доменико вступал в сношения с иностранными правительствами, чтобы подорвать безопасность республики и сменить правление дожа революционным режимом. Это было так нелепо, что Доменико нисколько не беспокоился по поводу вердикта.

— Это только вопрос времени, и обвинения против меня будут разрушены, — уверил он Мариетту.

Суд оказался долгим, как он и предсказывал. Его друзья среди членов совета требовали, чтобы каждое доказательство было проверено и перепроверено, что повлекло за собой много отсрочек. Затем постепенно все начало принимать серьезный оборот, когда работа, которой он занимался в течение значительного периода времени, была неправильно истолкована. Его целью было поощрить соседние итальянские республики и княжества на изгнание иностранного влияния, как, например, Австрии, и сформировать лигу для своего укрепления, что, в свою очередь, играло бы роль буфера, защищающего венецианское государство.

— В настоящее время это единственное средство, благодаря которому мы можем выжить в том случае, если какая-либо иностранная сила поднимется против нас, — объяснил он на перекрестном допросе. — Я вижу все это как превентивную меру, пока Ла-Серениссима не потеряет окончательно свою уступчивость и не поймет, что слабость, декаданс, бездеятельность и роскошь всегда были ее пороками и довели ее до состояния, когда она может сдаться первому агрессору!

За этими словами последовали волнения. Он обидел всех, кроме своих самых преданных союзников. Обвинитель вынужден был закричать, чтобы его услышали:

— Итак, вы, тем не менее, хотели ускорить этот конец при помощи непристойного взяточничества и подстрекательства вдоль наших собственных границ. Я обвиняю вас в том, что вы выдавали государственные секреты с этой целью!

— Нет!

— Вы отрицаете, что вы имели дело с контрабандой оружия?

— Да! Я также заявляю, что к оружию призывал саму Венецию, чтобы она снова стала мощной силой, которой всегда была в прошлые века, для того чтобы защитить то, что принадлежит ей, от любого агрессора!

— Какой агрессор может представлять опасность? Вы должны знать, что все соседние государства уважают нейтралитет Венеции. Этот призыв — подстрекательство к восстанию!

— Нет! — закричал Доменико. — Все, чего я всегда хотел, это предотвратить кровопролитие на улицах республики, а не вызвать его!

Чаша весов уже склонилась против Доменико. Он не мог быть обвинен в предательстве в более неподходящее время. Это был 1789 год, и Франция переживала муки революции. Новость об аресте французского короля и королевы только что достигла Венеции. Каждый венецианский аристократ на суде питал отвращение к нарушению закона и порядка, что делало тех, кто не был убежден Доменико, еще более решительно настроенными на подавление предательских действий, прежде чем они смогут овладеть республикой.

Были приглашены свидетели. Первым был представитель самого императора Австрии, который поклялся, что его нация не имеет никаких территориальных претензий к Самой Спокойной Республике и уважает ее сферу интересов. Затем пришли свидетели из некоторых итальянских государств. Те, кто был против формирования лиги, высказывались слишком неблагоприятно о Доменико, говоря, что его воздействие было таким же радикальным и вредным для интересов их государств, каким оно было для интересов Ла-Серениссимы. Доменико и его адвокаты были убеждены в том, что эти свидетели получили большие взятки, но их доказательства предопределили его судьбу. Даже те из его коллег-аристократов, которые были полностью на его стороне, признали, что он зашел слишком далеко. Обвинительный приговор был принят единогласно. Мариетта, ожидающая с Адрианной и Леонардо за дверями зала суда в холле, упала в обморок, когда ей сообщили новость.

Доменико могли замучить до смерти или казнить в Пиатсетте на виду у всех, но милосердие восторжествовало, и его приговорили к пожизненному заключению. Все его имущество и собственность объявлялись конфискованными государством. Он понял, что Мариетта и Элизабетта оказались теперь бездомными, но его тут же увели, чтобы заключить в одну из камер, называемых «свинец», — они размещались высоко под плоской освинцованной крышей во Дворце дожа, где содержались только политические заключенные. На этот раз им не дали времени попрощаться.

Тем вечером состоялось большое празднование в палаццо Селано, когда Филиппо и его братья ликовали по поводу падения Дома Торриси, Елена была вынуждена присутствовать, так как многие гости были с женами. Про себя она высмеивала свои жалкие попытки предотвратить катастрофу, которая произошла. Неудивительно, что, как сказал ей Филиппо по ее возвращении из Парижа, то, что у него на уме насчет Доменико, должно занять много времени. Как умно поработали его шпионы в своих секретных происках, чтобы пронюхать о работе Доменико. Как мастерски все было подстроено, чтобы превратить добро во зло. Маурицио, конечно, проделал большую часть работы, используя свой острый ум, которого она всегда боялась.

При аресте Доменико она просмотрела свое досье заметок и не увидела ничего, что могло бы помочь ему. Тем не менее, чтобы быть уверенной, она пошла к адвокату и показала ему все, что у нее было, стерев имена. Он прочитал их и покачал головой.

— Подобные записи подслушиваний, не подкрепленные вторым свидетелем, да еще через дверь, когда не видны говорящие, бесполезны. Выбросьте их, синьора. Это мой совет.

Теперь, когда она наблюдала за Филиппо, пьяным от вина и триумфа, ее мысли о нем заставили ее содрогнуться. Она видела перед собой грабителя, разрушителя не только ее жизни, но и жизни Элизабетты. Когда Мариетта потеряла своего ребенка, у Элизабетты появился замечательный шанс: вырасти с любящими родителями. Но Филиппо уничтожил этот семейный союз, чтобы удовлетворить свою ненависть.

— Почему ты такая грустная, Елена? — спросил кто-то, перед ней вынырнуло раскрасневшееся от вина лицо. — История написана! Вендетта окончилась!

— Это так, — согласилась она без выражения. Но окончилась не так, как они с Мариеттой хотели — дружбой и добрыми отношениями. Она печально подумала о том, что каждая мечта, которую она когда-либо лелеяла, никогда не сбывалась.

Филиппо, глядя через комнату на неулыбающееся лицо Елены посреди всеобщего ликования, нахмурился. Он достиг всего, чего хотел, за исключением наследника. Возможно, один раз в жизни ему стоило задуматься над советом, который его мать дала ему. По-прежнему существовали средства, чтобы избавиться от Елены, но что-то сдерживало его. Она была его женой, и его отвращение при мысли, что ее коснется какой-то другой мужчина, не изменилось.

Мариетте было дано двадцать четыре часа, в которые она должна была покинуть палаццо Торриси. Когда она прибыла домой из герцогского дворца, после того как приговорили Доменико, государственные чиновники были уже там с ключами Доменико. Сокровищница, непременный атрибут каждого дворца, была открыта, чтобы она смогла забрать свои личные ценности, которые состояли из фамильных драгоценностей, подаренных ей Доменико, а также других великолепных украшений, которые она получила от него в разные времена. Они также позволили вынести достаточно сумок с деньгами из хранилища, чтобы заплатить прислуге. Затем тяжелые двери были заперты и опечатаны.

Упаковкой ее собственных личных вещей и вещей Элизабетты полностью занималась Анна. Женщина испытывала глубокое огорчение из-за столь жестокого поворота судьбы, которая бросила супруга ее хозяйки в тюрьму и заставила ее потерять лучшее место, которое у нее когда-либо было. Она знала, что синьор Торриси позаботился бы о ней в ее старости.

В гардеробе Доменико Мариетта воспользовалась преимуществом, оказавшись на несколько мгновений одна, и набрала полную охапку его одежды. Она поспешила с ней туда, где Анна стояла на коленях перед большим ящиком для путешествий.

— Быстро, Анна! Упакуй вещи моего мужа между моими. У него должна быть хорошая одежда и обувь, даже если он будет заключенным.

Гардероб Доменико был таким обширным, что отсутствие нескольких вещей, которые она взяла, никогда не будет обнаружено чиновниками. Она также положила в свои коробки несколько его любимых книг и карт. Его драгоценности уже взяли и опечатали чиновники, но она знала, где он хранил ценные карманные часы, и взяла их из тайника. Они принадлежали его отцу, и он однажды сказал ей, что в свое время они должны будут принадлежать его сыну.

Его сын! Такая боль пронзила ее, что какое-то время она не могла двинуться. Возможно, когда какой-нибудь милосердный дож наконец позволит тюремным дверям открыться для Доменико, она будет уже старой и не сможет рожать.

— Синьора! — Горничная пришла, чтобы сообщить, что чиновники хотят видеть ее в музыкальной комнате. — Управляющий сказал им, что клавесин ваш.

Представители власти спорили, должен ли клавесин, великолепно расписанный видами Венеции и являющийся подарком Доменико на день ее рождения, оставаться во владении Мариетты или быть конфискован в пользу государства. В конце концов было решено, что она может взять его, и она распорядилась, чтобы его немедленно вынесли из дворца на тот случай, если они передумают. Она распорядилась, чтобы его перевезли в дом, где они с Еленой рожали. Леонардо, который так и не закончил ремонт нового помещения, предложил ей пожить у них с Адрианной, и она приняла его предложение.

Это был печальный момент для всех в доме, когда они вошли в бальный зал, чтобы попрощаться со всеми, кто служил ей и ее мужу. Элизабетта шла рядом с ней, неся свою любимую куклу. Несмотря на то что Мариетта знала из гроссбуха, сколько у них было слуг, ее удивили девяносто человек, выстроившиеся в ряд перед ней. Гондольеры Торриси надели свои лучшие ливреи, как и все другие слуги мужского пола; женщины были в свежих чепцах и передниках.

Мариетта сказала несколько слов каждому, управляющий следовал за ней, когда она выдавала им жалованье и дополнительное вознаграждение. Большинство женщин плакали, потому что, как многие из мужчин, были из семей, служивших Торриси на протяжении нескольких поколений.

Наконец, когда Мариетта взяла Элизабетту за руку, главный гондольер побежал впереди, чтобы помочь ей сесть в гондолу и увезти ее из собственного дома. Она не оглянулась. В течение часа или двух этот дворец и другие, которые принадлежали Доменико, будут закрыты до тех пор, пока вопрос с его собственностью не будет решен. Загородная вилла, где она провела так много приятных часов, и та, что занимал Антонио в более счастливые дни, точно так же будут заперты и опечатаны. Ее взгляд был устремлен вперед. Ее целью в будущем станет вырастить Элизабетту и найти смягчающие обстоятельства, способные уменьшить приговор Доменико. Доказательство его невиновности стало ее основной задачей.

Адрианна и Леонардо ждали, чтобы принять ее. Она увидела тотчас же, что они сделали все, что могли, чтобы помочь ей разместиться в ее новом жилище. Гостиная была достаточно большой, чтобы вместить ее клавесин. Кухня, которая раньше была расположена внизу, теперь переместилась в комнату, где она рожала, полностью изменив ее внешность; кухонная плита была такой же новой, как и деревянные части строения, и краска. Она предположила, что ремонт был начат, как только судебное разбирательство Доменико повернулось против него.

Елена прибыла повидаться с ней через полчаса после их приезда.

— Я подвела тебя, Мариетта! Я ничего не могла предложить в защиту Доменико, хотя и знала, что все это замышлялось у меня под носом.

— Не упрекай себя. Мы с Доменико знаем, что ты сделала все, что было в твоих силах, и очень признательны тебе.

— Как ты будешь проводить свое время? — Елена огляделась вокруг в изумлении. Она так привыкла к просторным комнатам, что квартира, хотя и достаточно большая для Мариетты, казалась ей меньше, чем когда она рожала в одной из ее комнат. Почти не осознавая этого, она двинулась в направлении к полуоткрытой двери, чтобы осмотреть все. Затем внезапно остановилась, когда увидела Элизабетту, спящую на кровати.

Мариетта подошла к ней.

— Подойди к ней, если хочешь.

Елена покачала головой и закрыла дверь.

— Нет, — проговорила она, прикладывая ладонь к своему горлу. — Она твой ребенок. Я не смею позволять своей любви к ней затопить меня.

— У меня никогда не было твоей силы воли.

Елена улыбнулась печально.

— Это малодушие. Я не думаю, что смогла бы вынести еще больше боли. В будущем я попытаюсь навещать тебя, когда у Элизабетты будет послеобеденный сон.

— Адрианна пообещала, что ее няня позаботится о ней вместе с другими детьми, если мне понадобится час или два для себя. Если бы мы надели бауты и мантильи, мы с тобой могли бы иногда вместе ходить на прогулку.

— Давай так и сделаем! Ты помнишь, я всегда хотела показать тебе дом, где жила с двоюродной бабушкой Люсией, а также дом, где родилась. Эта возможность никогда раньше не появлялась у меня.

Они договорились сделать это, как только у Мариетты будет свободное время. Теперь же она будет занята встречами с теми, кто, вероятно, сможет помочь ей получить разрешение на посещение Доменико. До сих пор ему не было позволено писать, хотя он послал зашифрованные указания тем, кто еще мог как-то помочь ему. Мариетта подозревала, что среди них много аристократов, но они молчали, боясь, что их постигнет та же участь.

Как она и думала, дож отказался предоставить ей аудиенцию. Она обратилась к его жене, но и та не помогла ей.

Мариетта могла послать мужу несколько предметов мебели, так как каждый политический заключенный имел право оборудовать свою камеру. Он получил стол палисандрового дерева и стулья, книжный шкаф из орехового дерева, полный книг, два персидских ковра, умывальник, который складывался как шкаф, и удобную кровать с теплыми одеялами и хорошим постельным бельем. Кроме того, у него был комод для одежды. Ему было разрешено вино и любые продукты, которые бы она сочла нужным передать ему. Хотя ему не было позволено писать письма, она отправила ему писчие принадлежности, ежедневник и запас свечей.

Ей не приходилось экономить, и она была благодарна судьбе за возможность уменьшить тягость его заключения любыми доступными средствами. Но, после того как она заплатила за всю эту мебель и постельные принадлежности, она поняла, что, сколько бы денег у нее ни было, они быстро закончатся. Она вычислила, что, продав какую-нибудь из своих драгоценностей, она сможет жить с Элизабеттой в комфорте в течение долгого времени, но ей не хотелось расставаться с ними на тот случай, если у нее когда-нибудь появится шанс купить свободу для Доменико. Некоторые заключенные убегали даже из тех камер. С деньгами они с Доменико и Элизабеттой смогут отправиться в безопасное место. Она написала письма всем его братьям, чтобы сообщить о том, что случилось. Хотя в настоящее время они ничего не могли сделать, она была уверена, что любой из них поможет ему, если представится возможность.

Леонардо не был чрезмерно удивлен, когда Мариетта попросила его дать ей работу. Он ожидал, как и она, что ее светская жизнь скоро прекратится. Все оказалось именно так. Все, кроме нескольких близких друзей из круга ее и Доменико, оставили ее. Только в Пиете ничего не изменилось, несмотря на то что Доменико автоматически лишился поста руководителя. Девушка из Пиеты всегда оставалась одной из их числа, вне зависимости от того, каким образом разворачивалась ее жизнь.

— Мне нужно зарабатывать себе на жизнь, — объяснила Мариетта Леонардо. — Я не утратила своих навыков, как ты знаешь по моей работе над маской, которая была твоим свадебным подарком Адрианне. Тебе нужны дополнительные руки в мастерской?

— Мне всегда нужны хорошие руки, — ответил он, откидываясь на спинку стула. — Но у меня есть деловое предложение для тебя. Если бы я не был так занят, то позаботился бы об открытии магазина рядом со своим домом, как планировал некоторое время назад. Теперь я готов сделать ремонт, если тебе подойдет должность руководителя магазином и его мастерской.

— Конечно, подойдет! — воскликнула она. — Как скоро начнется ремонт?

— Я поищу оценщиков работы завтра.

Доменико, хотя сам не имел права писать, мог получать письма. Она писала ему понемногу каждый день и сама доставляла законченное письмо один раз в неделю тюремному охраннику. Доменико было интересно узнать о ее возвращении к изготовлению масок и увидеть в этом доказательство того, что она приспосабливается к своим новым обстоятельствам. Тем не менее у нее было много мрачных мыслей, порой она теряла самообладание в своем горе, несмотря на то что напоминала себе каждый раз, насколько хуже приходится ему. По крайней мере, у нее была Элизабетта, добрые друзья и свобода, чтобы ходить по Венеции, в то время как у него были только четыре стены и зарешеченное окно, из которого не было видно ничего, кроме близлежащих крыш. Если бы только она могла навестить его!

В то время как начался ремонт помещения Леонардо, Мариетта встретилась с Еленой у ювелирного магазина в аркадах на площади Святого Марка. Обе были в баутах, как и условились. Они пошли пешком через узкие улочки и площади детства Елены.

— Посмотри, это было мое окно! — воскликнула Елена, указывая на одно из окон на третьем этаже древнего дома, от которого бледная терракотовая краска отошла огромными пластами, обнаружив кирпичную кладку.

Они вошли в церковь, которую посещала Елена, и увидели мост, где она вприпрыжку бегала по ступеням и порвала свое карнавальное платье. Они обе как будто возвращались в свои юные годы, которые провели вместе в Пиете. Прощаясь, они договорились снова пойти гулять вместе, когда появится возможность.

У Мариетты стало совсем мало свободного времени, когда был закончен ремонт нового магазина и мастерской. Чтобы сделать его привлекательным для публики, Леонардо приберег несколько из своих самых впечатляющих масок. Когда прибыла партия масок, Мариетта выбрала выгодные места, чтобы вывесить самые яркие и богато украшенные маски. С таким количеством позолоты и цвета, покрывающим многочисленные гвоздики на стенах, магазин превратился в прекрасный дом со стенами из ювелирных изделий.

В мастерской были пять работников, которые занимались созданием самых необычных масок. Леонардо хотел сделать этот магазин отличным от того, который находился на площади Святого Марка, где он хранил подборку всего. Мариетте недоставало ее прежних любимцев — Панталоне, и Пульчинеллы, и всего остального, что было ее первыми игрушками, — но она понимала: изготовление новых моделей прежде всего должно быть выгодным. Она получала дополнительное вознаграждение, если масок продавалось больше, чем было запланировано, но даже без этого она отнеслась бы к своей новой работе с энтузиазмом. В каком-то смысле она будто бы вернулась обратно к своим истокам и начала строить свою жизнь снова. Разница на этот раз состояла в том, что ей приходилось беспокоиться за Доменико.

Леонардо не хотел, чтобы открытие его нового магазина прошло незамеченным. Барабанщик и трубач появились в экзотических костюмах на площади Святого Марка, и, когда было привлечено внимание, фанфарист — третий мужчина, одетый еще более выдающимся образом, — сделал объявление о новом магазине на улице Богородицы. Это представление было повторено в Мерсерии, в магазине рельефной вышивки Риалто и во многих других довольно оживленных местах в течение всего дня.

Венецианцев, с их любовью к пышным одеждам и страстью к карнавалу, было нетрудно убедить посетить новый магазин. Мариетта подготовилась к событию, надев одно из своих роскошных платьев из изумрудно-зеленого шелка с маской с прорезями и блестками, к которой были прикреплены длинные шелковые кудри того же ярко-зеленого цвета, которые полностью закрывали ее собственные волосы и ниспадали каскадами ей на плечи. Многие щеголи, которых она приветствовала, аплодировали ее внешности, толпясь в магазине, наставляя монокль на товары или примеряя маски, когда она разливала для них кофе в маленькие позолоченные чашки.

Ее маска не была маскировкой в этот день, потому что стало известно, что она будет отвечать за новое предприятие. Все называли ее Пламенем Пиеты и говорили с ней без всякого смущения. Некоторые люди, которые держались на расстоянии со времени суда, теперь пришли или из любопытства, или чтобы попытаться поправить отношения с ней. Она была вежлива, но холодна по отношению к этим людям — они никогда не были более чем знакомыми в череде светских мероприятий, которые она разделяла с Доменико. Всех добрых друзей она приветствовала тепло. Большинство знали Доменико в течение многих лет, некоторые с детства, и никто из них не верил в то, что он виновен. Одним из них был Себастьяно Дандоло, с кем она впервые заговорила о возможности организации побега Доменико.

Она была приглашена поужинать с ним и его женой Изабеллой. Это было небольшое собрание людей, которых она хорошо знала. Когда появилась возможность, она отвела Себастьяно в сторону, чтобы задать ему свой вопрос. Он сочувственно посмотрел на нее и медленно покачал головой.

— Не тешь себя надеждами в этом направлении, Мариетта. Доменико представляет слишком большую опасность, чтобы ему предоставили какую-либо свободу действий в его заключении. Мне довелось узнать, что никогда не бывает меньше двух охранников у его двери, и был поставлен второй ряд решеток на его окно.

— А как насчет взятки? — спросила она, отказываясь признать свое поражение.

— Охранники не станут рисковать, сколько бы ты им ни предложила. Их ждет смерть под пытками, если они позволят предателю сбежать.

— Но что я могу сделать? — отчаянно вскрикнула она.

— Ничего, кроме того, чтобы быть терпеливой. Мы должны верить, что в конце концов этот дож или его преемник проявит некоторую снисходительность. В настоящее время этот шанс очень призрачен. Твой муж — жертва этих неспокойных времен, когда вся Европа воспринимает беспорядок во Франции как предупреждение. Тем не менее Доменико мог бы быть лучшим дожем, которого когда-либо имела Ла-Серениссима.

— Я благодарю тебя, Себастьяно. — Мариетта была тронута, потому что это заявление стало высочайшей похвалой для Доменико. Она вспомнила давнее предсказание, что она выйдет замуж за дожа. Возможно, сказанное в шутку, оно предсказывало, что ее муж будет обладать мудростью, как требует этот пост. Если ситуация переменится для Доменико, кто может предсказать его будущее? Возможно, та самая дальновидность, которую он проявил, принесет ему однажды удачу.

Магазин преуспевал. Во время карнавала люди покупали в нем маски необычного дизайна и красоты. Было несколько периодов затишья, во время которых Мариетта работала в мастерской, формуя и раскрашивая маски или пришивая к некоторым из них перья ярких оттенков, что было ее идеей. Успех этих масок был феноменальным. Площадь Святого Марка во время карнавала 1790 года была разноцветным лесом перьев Савони.

Когда наступила сильная жара, Мариетта постоянно вспоминала прохладные милые дни на вилле и тут же представляла себе тяжелые условия, которые выносил Доменико под крышей герцогского дворца. Она послала ему один из самых простых вееров, сделанных для мужчин, с некоторыми освежающими эссенциями, которые можно было добавлять в воду для купания. И тут же перед ней возникли моменты, когда они купались вместе. Он крепко сжимал ее руки, обнимая за талию. Так много месяцев прошло с тех пор, как она чувствовала его объятие или испытывала экстаз в кольце его рук. Теперь она как будто высыхала изнутри, становясь только наполовину женщиной.

Прошло еще восемнадцать месяцев. Это был очень драматический период, потому что была предпринята безуспешная попытка освободить Доменико через крышу самого герцогского дворца. Никто не знал, как долго неизвестные заговорщики работали ночь за ночью, чтобы открыть путь вниз через свинцовую крышу, древесину и кирпичную кладку под ней и достичь его камеры. Он исчез бы без следа, если бы кусок кирпича не упал на дверь камеры, встревожив охранников в коридоре. Они ворвались в камеру, когда Доменико уже подняли вверх. Охранники схватили его за ноги и навалились на него. Вместе с Доменико упал один из его спасателей, сломав себе шею при ударе о пол, а его сообщники скрылись, убегая по крышам в темноте.

Личность мертвого человека так никогда и не была установлена — в его карманах и на нем самом не было ничего. Доменико был допрошен с пристрастием главным судебным следователем, но он напрочь отказался говорить, кто, как он думал, были его предполагаемые освободители, и он честно ответил, что человек, который умер, был ему незнаком. Так как этот следователь был более милосердным, чем его предшественники, Доменико не подвергли пытке, но он лишился некоторых привилегий, включая получение писем.

— Я также перевожу вас из «свинца», — заключил следователь, — к большей безопасности «Колодцев».

Это был ужасный удар для Доменико. Тюрьма на противоположной стороне канала от герцогского дворца получила свое имя от узких камер, недостатка вентиляции и сырости от каменных стен. Там он будет лишен даже солнечного света. Но самое главное — его лишат писем Мариетты и сообщений от Элизабетты, которая рисовала картинки для него еще до того, как научилась читать и писать.

Безысходное отчаяние овладело им, когда его вели из камеры в подземную тюрьму. Тем не менее он двигался легко — результат ежедневной многочасовой ходьбы по камере. Так он мог поддерживать себя в форме. Сводчатый проход открылся к каменным ступеням, ведущим к мосту, который был похож на узкий коридор, перекрывающий канал на некоторой глубине внизу. Стена на южной стороне имела два отверстия, украшенных узором из камня. В отверстия вливался чистый свежий воздух, который овевал его лицо. Он бросился к первому отверстию, чтобы прижать руки к каменной кладке и посмотреть на внешний мир, возможно, в последний раз. Гондола только что вышла из канала под горбатым Соломенным мостом, и в бассейне вдали он мог видеть много кораблей и тысячи голубых и зеленых оттенков в шелковой зыби воды. На дальней стороне бассейна находился остров Сан-Джорджио, где жемчужный купол церкви Палладио был обрамлен легкой дымкой. Он знал, что будет помнить этот вид до своего смертного дня.

— Довольно, — проговорил охранник.

С глубоким вздохом Доменико оторвал руки от каменной кладки. Иностранные гости города смотрели с нездоровым интересом на печально известный мост, который он медленно пересекал. Доменико бросил последний томительный взгляд через плечо во второе отверстие, и затем мрак тюрьмы поглотил его.

Когда Себастьяно сообщил новость Мариетте, она стала мертвенно-бледной и опустилась на стул с поникшей головой.

— Будет ли когда-нибудь конец этому жестокому наказанию невиновного человека?

Он сел на стул рядом с ней.

— Я сожалею, что не могу принести тебе известия, на которые надеялся.

Мариетта подняла на него глаза, полные слез.

— Ты был среди тех, кто пытался освободить его! Я всегда буду ценить то, что ты попытался сделать. В том, что все пошло так катастрофически плохо, нет никакой вашей вины. Точно так же ты не мог предвидеть исхода.

— Когда ты впервые заговорила со мной о возможном побеге, я не дал тебе никакой надежды, потому что не хотел, чтобы ты переживала, если ничего не получится. Но теперь с большим сожалением должен сказать тебе, что больше ничего нельзя предпринять. Дальнейшие попытки не стоит даже рассматривать. Тюрьма слишком хорошо охраняется, и охранники с настоящего времени будут настороже.

Она была безутешна.

Пришлось сказать Элизабетте, что она больше не может посылать свои рисунки и письма Доменико. В первые дни его заключения она спрашивала о нем, не понимая, почему папа неожиданно исчез из ее жизни. Но постепенно она свыклась с его отсутствием. В салоне квартиры был его портрет, который Мариетта с боем забрала из палаццо Торриси, поэтому Элизабетта не забывала, как он выглядел.

— Наш папа на время уехал от нас, — объяснила Мариетта. — Мы должны ждать, пока он снова сможет получать наши письма.

— Он покинул Венецию? — спросила озадаченная Элизабетта.

Сначала она не могла понять, почему ее отец должен жить наверху во Дворце дожа и не может приходить повидаться с ними. Позже ей объяснили, что он вынужден находиться там, пока не прояснится одно важное дело. Молодая помощница в магазине масок однажды зло проговорила, что он сидит за предательство в тюрьме. Но девушку немедленно уволили, а Элизабетту убедили, что ее отец не сделал ничего дурного.

— Нет, он не уехал из города, — ответила Мариетта, — но он переведен в другое здание, где нам труднее поддерживать с ним контакт.

— Я буду продолжать рисовать картины для папы, мама. Он может получить их, когда снова вернется домой.

Мариетта прижала ребенка к себе.

Филиппо ревел от смеха, когда услышал о новом несчастье, постигшем его старого врага. Ему и Виталио сказали об этом на мосту Риалто, где все местные вести летали между магазинами и вдоль аллей. Они сразу же отправились в праздничный тур по винным погребам в городе, и уже было поздно, когда они, шатаясь, пришли обратно в палаццо Селано, подобрав Элвайза по пути. Елена только что вернулась с концерта Пиеты, и Филиппо пьяно рассказал ей новости.

— Что за стадо неумелых дураков было у Торриси, чтобы помочь ему! Ты когда-нибудь слышала о таких? Теперь он зачахнет от болезни легких в «Колодцах» и быстрее умрет. Иди и подними тост за тех, кто пресек его побег в зародыше!

Он грубо схватил ее за руку и толкнул на стул за столом, где уже развалились его братья, графины и бокалы были поставлены перед ними торопливыми слугами.

Елена, которая слышала о Доменико во время перерыва на концерте, чувствовала себя очень плохо и смотрела на братьев с отвращением.

— Выпей! — Филиппо наполнил ее бокал. Когда она не проявила особой прыти, чтобы его взять, он сам приставил его к ее губам, проливая содержимое в ложбинку между ее грудей и пачкая лиф ее платья. — Вот! Ты должна пить больше вина! — Его пылающее покрасневшее лицо почти прижималось к ее щеке. — Это может сделать тебя плодовитой!

Он никогда не упускал возможности подразнить ее. На публике он постоянно хвалил отпрысков других людей, хотя на самом деле не любил детей. Он возмутительно флиртовал с любой беременной женщиной, прославляя ее расцвет, красоту и сладостную обязанность, которую она выполняла для своего счастливого мужа. Как и Марко, он привлекал многих женщин, а мужчинам нравилась его беззаботная щедрость и добродушие, которые он проявлял, когда ему это было нужно, но Елена видела его насквозь.

Она смогла выпить еще вина, чтобы доставить ему удовольствие, а затем его внимание переметнулось от нее к Элвайзу, который, послав за лютней, начал петь непристойную песню. В трезвом виде Элвайз играл и пел хорошо; но даже в его теперешнем состоянии его голос зазвучал стройно, когда глубокий баритон Филиппо охотно присоединился к нему. Виталио вскоре последовал за дуэтом. Елена воспользовалась случаем, чтобы ускользнуть из-за стола в свою собственную комнату наверху. Ее личная служанка ждала ее, но она не воскликнула при виде запятнанного вином платья. Лучше это, чем синяки на лице и теле синьоры.

Хотя сначала Елена решительно придерживалась своей клятвы не видеть Элизабетту и не говорить о ней, это оказалось невозможно выполнить. Элизабетта прибегала в магазин, когда Елена, случалось, заходила туда, или играла с детьми Адрианны, когда Елена приходила с визитом. Несмотря на данное себе обещание, Елена все с большим нетерпением ждала возможности увидеть свою дочь, называя себя ее тетей.

Элизабетта скучала по прогулкам, которые она совершала с Мариеттой, чтобы доставлять письма и рисунки своему папе. Теперь они выходили только на рынок, чтобы купить продукты. Ей нравилось прыгать вокруг, и, когда бы они ни подходили к одному из маленьких мостов, который соединял берега канала, она бежала вверх по ступеням с одной стороны и скакала вниз по ступеням с другой стороны.

Если бы не работа, Мариетта не знала бы, как она проживет каждый следующий день. Когда она не могла спать ночью, беспокоясь за Доменико, она надевала халат и шла вниз в мастерскую, где до рассвета изготовляла маски. Это успокаивало ее, она приобретала силу в эти тихие темные часы, которые позволяли ей продолжать ее жизнь, как хотел бы Доменико.

Во время таких ночных занятий она сделала для Элизабетты карнавальную полумаску из кусочков шелка с крошечными цветами ручной работы. Маска очень понравилась всем, поэтому Мариетта сделала еще несколько для продажи. Спрос возрос, и она начала производить целую серию детских масок. Много детских масок было в любом магазине масок Венеции, но ее модели были оригинальными, и не прошло много времени, как у нее в мастерской уже две женщины занимались только этими мелкими изделиями. Затем она начала создавать более драматические маски для взрослых, и на них тоже возник спрос. Леонардо был чрезвычайно доволен и утроил ее премии, потому что не прошло и года, как новый магазин упрочил репутацию. В своем прежнем учреждении Леонардо скоро выставлял только модели Мариетты вместе с образцами ткани и отделки, если клиент хотел заказать маску, которая должна была отличаться от всех остальных.

Мариетте всегда нравились прогулки с Еленой. Они продолжали выходить в масках, потому что, хотя вендетта была, в сущности, закончена, Филиппо никогда не позволил бы Елене встречаться с женой своего побежденного врага. Каждая из них наслаждалась визитами Бьянки, когда бы сестры Сильвия и Джаккомина ни приводили ее к ним домой. Юная девушка отвлекала своих крестных от их проблем.

Доменико почти год провел в подземной тюрьме, прежде чем заболел и был переведен в камеру на более высоком этаже в другой части тюрьмы. Себастьяно, который случайно услышал новость, рассказал об этом Мариетте.

— Во-первых, я скажу тебе, что Доменико был болен, но сейчас полностью выздоровел, — начал он.

Она старалась сдержать тревожные вопросы, которые страстно желала задать.

— Пожалуйста, расскажи мне, что ты знаешь.

Он передал ей услышанные факты.

Доктор, озабоченный только здоровьем своего пациента, настоял на том, чтобы Доменико был немедленно переведен в другое место, и посещал его ежедневно до тех пор, пока опасность не миновала. Но лечение на этом не закончилось. Доктор, будучи добросовестным человеком, настоял на том, чтобы власти восстановили все права политического заключенного Доменико Торриси и чтобы ради его здоровья его никогда не переводили в подземную тюрьму. На это было получено принципиальное согласие, хотя из соображений безопасности его не могли поместить в камеры во дворце, и посещения по-прежнему были запрещены. Наконец он смог снова получать газеты и печатные материалы, заказывать то, что желал, из внешнего мира и наслаждаться другими такими же незначительными преимуществами.

— А что насчет писем? — спросила Мариетта с замирающим сердцем.

Он покачал головой с сожалением.

— В праве посылать или получать письма ему по-прежнему отказывают.

— Мариетта испытала горькое разочарование, услышав это. Она продолжала посылать корзину с едой регулярно в тюрьму для Доменико, как делала все время, включая продукты, которые, как она знала, он любит.

В канун Нового года, пришедшийся на разгар карнавала, Мариетта держала магазин открытым до утра. Когда веселый звон колоколов приветствовал 1794 год, она делала переучет товара. Оставив магазин своим помощникам, она пошла наверх, чтобы посмотреть, не проснулась ли Элизабетта от фейерверков, но ребенок спокойно спал.

Мариетта подошла к окну спальни и отодвинула занавеску, чтобы посмотреть вверх на разноцветные звезды, наполняющие небо над улицей. Она надеялась, что Доменико тоже видел их. Новый год был новым начинанием, и, возможно, он принесет его освобождение. К сожалению, этот дож оказался слабым лидером. Как и предсказывал Доменико, он легко поддавался воздействию других. Мариетта поняла, что на него нечего надеяться, но не собиралась сдаваться. Даже слабовольному дожу придется принять доказательство невиновности человека, если оно когда-либо будет найдено.