Венецианская маска

Глава 7

Руководители рассматривали просьбу синьоры Селано о том, чтобы Елена была переведена из Пиеты под ее личное попечение. Никогда ранее до тех пор, пока девушка возраста Елены не была благополучно выдана замуж в прилегающей церкви или устроена на работу, где ее моральное благополучие было гарантировано, они обычно не отказывались от ответственности, но это был исключительный случай. Между тем уже прибыла первая швея, которая должна была снять мерки и сшить для Елены приданое, которое ей понадобится. Елена очень нервничала и была гораздо менее счастливой, когда сестры Сильвия и Джаккомина пришли, чтобы отвести ее познакомиться с будущей свекровью.

— Если бы Марко тоже был там, я бы не возражала, но синьора Селано хочет встретиться со мной наедине.

— Я уверена, ты ей понравишься, — ободряюще сказала Мариетта.

Елена тоже на это надеялась, и знаки казались чрезвычайно многообещающими, когда Лавиния тепло приветствовала ее по прибытии.

— Я с нетерпением ждала знакомства с тобой, Елена. Этот дворец ждал кого-то вроде тебя, потому что я вижу, что все, что Марко говорил о тебе, является правдой. — Затем монахиням, которым она предложила сесть, она добавила: — Я вернусь после того, как отведу Елену к своей матери, которая хочет поговорить с ней наедине.

Елена, хотя и привыкшая к грандиозности дворцов на Гранд-Канале, могла сказать: из всего, что она видела до сих пор, ее будущий дом превосходил лучшие из тех, в которых она пела. Ее провели в просто меблированные комнаты синьоры Селано, которые, она предположила, были убраны с аскетическим вкусом тонколицей женщины в черном, сидевшей на стуле с высокой спинкой. Елена присела в самом изысканном реверансе. Но, когда она поднялась снова, ни поцелуя, ни далее приглашения сесть не последовало. Вместо этого она услышала:

— Ты та маленькая выскочка, которая имела наглость сказать моему старшему сыну, кардиналу Рима, что глава Дома Селано должен ждать твоего соизволения, прежде чем получить ответ на высокую честь, которую он был готов воздать тебе! Ты довольно быстро переменила свое мнение, когда увидела кольцо, которое будет твоим.

Елена вспыхнула от гнева.

— Это неправда. Сам Марко расположил меня к себе. Не было вовсе никакой необходимости в кольце.

— Гордость и острый язык не приличествуют молодой жене. Марко будет твоим мужем и твоим господином. Чем скорее ты научишься скромности и покорности, тем лучше.

— Я предпочитаю верить в то, что он всегда будет меня любить такой, какая я есть, несмотря на мои недостатки.

Ноздри синьоры Селано раздулись, когда она подавила видимую усмешку. Марко никогда не будет оставаться верным, неважно, каковы его намерения сейчас. Это не в его характере. И что эта юная девушка знает о любви? Недостатки, которые могут казаться очаровательными при первом порыве страсти, вскоре станут раздражать, даже вызывать ненависть. Резким движением она указала веером, что Елене разрешается сесть на стоящий рядом стул.

— Итак, Елена, что ты знаешь о ведении домашнего хозяйства, что поможет тебе быть хозяйкой такого дворца? — спросила она высокомерно.

— Никогда здесь не будет столько жильцов, скольким предоставляет пристанище Пиета, — спокойно ответила Елена, — и я по очереди с другими старшими девушками выполняла домашние обязанности. Занятия музыкой не означают, что я не обучена другой работе.

— Тем не менее тебе понадобятся мои наставления, как я уже сказала руководителям. В этом дворце образ жизни, который будет совершенно новым для тебя.

Синьора Селано задала еще очень много вопросов, желая узнать все, что Елена могла вспомнить о своих родителях, своем воспитании, до того как попала в Пиету, и своей покойной тетушке. Наконец, выудив всю информацию, какую только могла из своей будущей невестки, она обратилась к теме самой свадьбы.

— Все невесты Селано надевают платье, являющееся семейной реликвией, которое слишком ценно, чтобы покидать пределы дворца, кроме как во время свадебной церемонии. Все остальное время оно хранится в секретной комнате-мезонине, известной только семье, где хранятся все драгоценности и документы Дома Селано. Я вынесла его сегодня, чтобы ты посмотрела. Когда руководители отпустят тебя под мою опеку, придет швея, чтобы подогнать платье под твою фигуру.

Все то время, что синьора Селано говорила, ее ненависть к будущей невестке возрастала. Она призналась себе, что Елена достаточно красива, явно всему быстро учится и имеет достаточно силы духа, чтобы пережить все, с чем она могла столкнуться, но все это не могло исключить сурового факта, что она стала причиной первого разрыва между преданной матерью и ее любимым сыном.

Приготовления Мариетты к свадьбе протекали совершенно иначе, чем у ее подруги. Она сможет взять только минимум багажа, который передаст Алексу в ночь перед побегом. Ей было грустно оставлять чудесный костюм Коломбины, но Елена пообещала, что позаботится о нем до тех пор, пока его можно будет доставить ей в Лион. Елена надеялась, что она сама сможет отвезти его Мариетте по пути в Париж, так как Марко говорил о таком путешествии в будущем. Любовь, которую они обе питали к своим будущим партнерам, облегчала разлуку, маячившую перед ними. Они пообещали писать и никогда не терять контакта, даже планируя, что дети, которых обе надеялись иметь, будут посещать друг друга и таким образом переносить их дружбу в следующее поколение.

— Мы были как сестры все это время, — сказала Мариетта Елене однажды вечером, когда до ее отъезда оставалось только два дня. — Кто бы думал, когда ты приехала в Пиету, что однажды мы должны будем пойти разными дорогами?

Елена кивнула, предаваясь воспоминаниям.

— Как горда была бы тетушка Люсия, если бы узнала, что я помолвлена с членом семьи Селано. Если бы она только могла видеть меня в свадебном платье. — Ее губы задрожали. Она положила музыкальные партитуры, которые держала, обратно на пюпитр и прижала руки к глазам, а рыдания сотрясали ее тело.

Мариетта подошла и положила ладонь на ее руку.

— Не плачь. Я уверена, что буду чувствовать то же самое по отношению к своей матери в день свадьбы, хотя и не буду одета в такое платье, как ты.

— Это не потому, — последовал полный слез ответ. — Я так боюсь!

— Синьору Селано?

Елена подняла обеспокоенное лицо, ее глаза были мокрыми.

— Нет. Она ревнует ко мне, но не имеет власти стать между мной и Марко. Даже мое свадебное платье такое красивое, о каком я не могла и мечтать. Что касается самого Марко, он любит меня очень сильно.

— Тогда в чем же проблема?

— Все кажется слишком хорошим, чтобы быть правдой!

Лицо Мариетты прояснилось от облегчения, и она издала короткий смешок.

— Но это правда, и все будет хорошо.

Ее веселое уверение, несколько слов ободрения — и природный жизнерадостный дух Елены начал оживать. Она вытерла глаза и снова улыбнулась.

— Ты права, Мариетта. Я такая глупая. Все у нас будет отлично.

— С этого времени мы с нетерпением будем ожидать будущее! — заявила Мариетта, и Елена счастливо согласилась.

Вечером, когда Мариетта должна была покинуть Пиету навсегда, она еще раз оглядела комнату, в которой жила. Еще раньше она провела полчаса с Бьянкой, играя с ней. Не было никакого способа, которым Мариетта могла дать понять ребенку, что это прощальный визит, но она оставила письмо для нее у Елены, а также подарки: розовые бусы и наперсток из своего собственного детства. Елена пообещала объяснить Бьянке отъезд Мариетты и после собственной свадьбы регулярно навещать ее.

Мариетта затянула шнуры сумки-мешка, которую должна была нести у себя под плащом. Там было несколько туалетных принадлежностей, ночное белье и ее собственная маска моретты, которая, как она думала, будет лучшей маскировкой, чем та, что она наденет вместе с остальными участниками хора. Маска Коломбины находилась в ручной клади, отданной Алексу, который уже должен был отправить ее в каюту теплохода вместе со своим собственным багажом. Как и она, он оставлял большую часть своего имущества, чтобы не вызвать подозрений у своего наставника.

— Я сдержала свое обещание, мама, — прошептала она молчаливой комнате. — Я оставалась здесь до тех пор, пока не выросла, как ты хотела.

Затем она пошла вниз к вестибюлю, где собирался хор, чтобы отправиться на выступление. Елена ободряюще слегка кивнула Мариетте. Они уже произнесли свои печальные слова прощания, потому что теперь для этого не будет возможности.

Большой бальный зал палаццо Куччино был заполнен гостями в разнообразных экзотических костюмах, расшитых бисером, блестками и драгоценными камнями. Алекс был одним из нескольких Арлекинов, но Мариетта отличила бы его, даже если бы он не махнул ей рукой. В конце своей партии она видела, как он выскользнул из комнаты. Она знала, что он переоденется из костюма Арлекина в одежду для путешествия, и будет ждать ее во внутреннем дворике, который вел на улицу с задней стороны дворца.

Финальные аплодисменты были оглушительными. Поклонившись, хор перешел из салона в боковую комнату, где их ожидали обычные закуски и прохладительные напитки. Мариетта заставила себя немного поесть и попить.

Оставаясь по-прежнему в масках, все девушки надели плащи и пошли к узкой лестнице, обычно используемой слугами, которая была довольно далеко от веселья во всем остальном доме. Елена и Мариетта покидали комнату последними. Когда остальные девушки спустились по лестнице, смеясь и болтая, дверь в стене на лестничной клетке открылась, и Луиза сделала знак Мариетте. Когда она скрылась за дверью, венецианская служанка Луизы в маске и капюшоне и такого же роста появилась, чтобы занять место рядом с Еленой. Обмен был совершен без заминки.

В свете единственной свечи Мариетта и Луиза посмотрели друг на друга, слушая, как шаги хора стихают внизу. Когда девушек пересчитали в гондолах, присутствовали все. Позднее, как только будет безопасно, Елена откроет дверь на их улочку ключом, который оставила Мариетта, и заменившая Мариетту служанка покинет Пиету. Исчезновение Мариетты не будет обнаружено до тех пор, пока они с Алексом не окажутся на борту корабля, выходящего из лагуны и покидающего Венецию.

— Я не могу достаточно отблагодарить вас, мадемуазель д'Уанвиль, — благодарно произнесла Мариетта.

— Все, что я сделала, было для Алекса, — холодно ответила Луиза. Она снова открыла дверь и выглянула. — Теперь вы можете уходить. Не идите через сводчатый проем во внутренний двор, а следуйте по коридору, который выведет вас в холл, ведущий во внутренний дворик. Идите! Я должна вернуться к гостям, прежде чем меня начнут искать.

Во внутреннем дворике Алекс нетерпеливо ждал, страстно желая доставить Мариетту на корабль как можно быстрее. У него была двойная цель в желании попасть домой так быстро, как только возможно. Как раз в тот день он получил письмо от своей матери, которое следовало за ним по Европе почти три месяца. У его отца, писала она, постепенно разрушается мозг, результатом чего стало неправильное суждение о бизнесе, которое только недавно выплыло на поверхность. Произошел финансовый кризис, и шелкопрядильная фабрика оказалась под угрозой лишения права выкупа закладной. Она просила его немедленно возвращаться в Лион.

Алекс с благодарностью подумал о Луизе. Он доверился ей, рассказывая о проблемах дома, и дал ей письмо, которое она должна была держать у себя двадцать четыре часа, после чего отдать его графу. Фейерверки взорвались над головой, резко вырвав Алекса из его задумчивости. Шум карнавала был повсюду. За пределами двойных ворот костюмированные фигуры, держащие разноцветные фонари, танцевали и скакали, проходя мимо, их беспорядочное пение поднималось в ночной воздух.

Когда ворота неожиданно распахнулись, три широкоплечих Пульчинеллы вошли с приглашениями в руках. Они говорили все вместе, когда шли через внутренний двор, огромные крючковатые носы их масок отражали сияние фейерверков. Алекс отошел в сторону, чтобы дать им пройти, кивнув в знак приветствия, когда они поравнялись с ним. Затем, застигнув его врасплох, один ударил кулаком, похожим на стенобитное орудие, ему в ребра. Алекс задохнулся, согнувшись пополам, и отшатнулся назад. Его рука скользнула к шпаге, но у него не было возможности вытащить ее. Приглашения разлетелись в стороны, когда все трое набросились на него. Он сражался яростно, нанося удары кулаками, и даже ударил коленом одного из нападающих, который упал навзничь от боли. Но другие только удвоили свои усилия.

Мариетта вышла из освещенного вестибюля на место действия как раз вовремя, чтобы увидеть Алекса, которого крепко держали за руки двое мужчин. Они тащили его, сопротивляющегося и брыкающегося, к воротам, которые держал открытыми третий. Она закричала и бросилась ему на помощь.

— Алекс!

Он увидел ее и крикнул взволнованно:

— Осторожнее, Мариетта! Я вернусь к тебе! Я вернусь! — Затем жестокий удар кулаком в подбородок резко отбросил его голову назад, и он повалился без сознания в руки своих захватчиков.

Она бросилась к воротам и увидела Жюля, одетого для путешествия в треуголку и плащ, который крепко держал их с обратной стороны. Его лицо было холодным и враждебным.

— Пропустите меня! — закричала она, пытаясь оторвать его руки в перчатках.

— Это конец вашего тайного бегства, синьорита, — констатировал он с усмешкой. — Молодые джентльмены за границей обзаводятся знакомствами, которые они скоро забывают, когда снова попадают домой. Нам повезло, что приготовления, сделанные для сегодняшней ночи, были случайно подслушаны, потому что если бы брак такого рода был заключен, его аннулировали бы во Франции. Вы должны быть благодарны нам за то, что избежали этого унижения.

— Вы не можете держать Алекса в плену! Генри поможет ему освободиться!

— Генри был точно так же отправлен к ожидающему кораблю, который отвезет нас на континент. Я бы посоветовал вам вернуться в Пиету как можно скорее. Здесь для вас все кончено!

Затем он со всей силой толкнул ворота внутрь, сбив Мариетту на землю. К тому времени, когда она снова с трудом поднялась на ноги, он уже исчез.

В шоке она опустилась на ближайшую скамейку. Неужели граф будет держать Алекса пленником всю дорогу до Лиона? Если это именно тот случай, он напишет, как только доберется домой. Но его имени нет в списке тех, чьи письма ей было позволено получать. В ней нарастал страх, от которого она не могла освободиться. Похоже, что они с Алексом были разлучены навек. Она вспомнила свое причудливое представление, когда ей показалось, что воображаемая карнавальная лента крепко привязывает ее к Алексу. Это сама Венеция брала ее в плен, чтобы никогда не отпускать на свободу.

Она не знала, как долго просидела на той скамейке. Точно так же она не слышала колоколов собора, звонящих в честь конца карнавала и начала Великого поста.

Только когда рассвело, она подняла голову, неожиданно осознавая, что ночь прошла.

Ее ресницы все еще были влажными от слез. Она побежала нанимать гондолу. Мусор карнавала был похож на многоцветный ковер под ногами, а экзотически наряженные участники праздника направлялись по домам. Те, кто был сильно пьян, чтобы двигаться, сидели у стен и колоннад или лежали среди мусора, как куклы, освобожденные от своих ниток. Как и прежде, гондольер подвез ее, чтобы встретить ученика булочника под мостом. С его помощью она смогла попасть в Пиету и проскользнуть незамеченной в свою комнату.

Когда Мариетта снова появилась к завтраку, у нее было мертвенно-бледное лицо и опухшие веки. Она увидела Елену, которая смотрела на нее, не веря своим глазам. Сестра Джаккомина торопливо подбежала вперед, вскидывая в волнении пухлые руки.

— Какой больной ты выглядишь, Мариетта! Ты, должно быть, чем-то заболела. Я могу сказать, ты не сомкнула глаз за всю ночь. Возвращайся в свою комнату и отдохни немного. Я пошлю тебе чего-нибудь легкого из еды.

Елена быстро проговорила:

— Я отнесу ей.

Мариетта была признательна за заботу и возможность рассказать Елене все, что случилось.

Луиза не получила удовольствия от празднования своего дня рождения. Для нее все мероприятие стало кошмаром, который начался, когда Алекс впервые обратился к ней за помощью в этом неразумном романе. Она слышала, как слуги все еще приводят танцевальный зал в порядок, когда пришла в салон, чтобы посидеть на желтом диване, где слушала Алекса, сердце которого было полно любви к другой женщине. Когда он ушел вниз по ступенькам, она поднялась, чтобы подойти к окну, и именно тогда открылась дверь прилегающей часовни, за которой она увидела свою бабушку.

— Я все слышала, Луиза.

Луиза не проявила никакого смятения.

— Я не знала, что ты молилась, бабушка.

— Я думала, что вы с Алексом поженитесь.

— Мужчина в первом порыве любви не всегда может увидеть лес за деревьями, — сухо заметила Луиза.

Она мучительно вспомнила горькое разочарование, которое почувствовала, когда первый раз принимала Алекса в этом салоне. Она искренне полагала, что он собирается сделать ей предложение. Но она никак не обнаружила сокровенных чувств, когда выяснилось, что дело было не в этом.

Маркиза подошла к ней.

— Для его собственного блага этому глупому молодому человеку не должно быть позволено убежать во Францию с девушкой из Пиеты.

Луиза посмотрела пожилой женщине прямо в глаза.

— Я не имею ни малейшего намерения позволять этому случиться, но я не могу разрушить его доверие, иначе все будет потеряно. Должен быть другой выход.

Как она и надеялась, маркиза понимающе кивнула ей.

— Сделай все, что он попросил, моя дорогая. Ты должна выйти незапятнанной из этого дела. Я немедленно поговорю с твоим дедушкой. Конт де Марке должен быть поставлен в известность. Как он пресечет этот тайный сговор, будет его решением, но он может рассчитывать на полную поддержку твоего дедушки и мою.

Луиза быстро поднялась, шурша янтарным шелком, чтобы отогнать эту мысль. Это была возможность, о которой она никогда не должна вспоминать снова, если хотела когда-либо встретиться с Алексом с чистой совестью. К счастью, это не представляло никакой проблемы для ее решительной натуры. К тому времени, когда она вышла из комнаты, ее мысли были уже о ее собственном отъезде домой. Она навестит своих тетю и дядю в Лионе при первой же возможности. Алексу будет приятно увидеть ее, еще раз оказавшуюся ему другом в неспокойное время.

Деловой мир всегда интриговал ее, хотя у нее еще не было возможности применить свой острый ум и математические способности в этой области. Но она была богатой женщиной, способной спасти приходящую в упадок фабрику Алекса, а стать директором шелкопрядильной фабрики было заманчиво. Возможно, даже партнером со временем. Неожиданно будущее показалось многообещающим.

Мариетта из-за своего несчастья даже не заметила, что Елена едва упоминала о своей грядущей свадьбе в эти дни. Портниха и ее свита из швей регулярно посещали ее, а она даже не упоминала о том, что ей показали или что еще одно платье готово. Наконец Мариетта поняла, что ее собственная неудача набрасывает тень на счастье ее подруги. Чтобы пощадить ее чувства, Елена пыталась избегать всех разговоров о свадьбе.

— Прекрати это, — приказала Мариетта, беря Елену за плечи, сильно и нежно встряхивая ее. — Ты пытаешься избавить меня от боли и делаешь все гораздо хуже. Я хочу быть счастлива за тебя! Мне необходимо знать о платьях и драгоценностях, которые у тебя будут, и обо всем остальном. Алекс вернется так скоро, как только сможет. — Она сохранила надежду, окунувшись в работу с головой.

— Но так многое против тебя, — воскликнула Елена сочувственно. — Эта куртизанка-служанка даже украла твой костюм Коломбины и два твоих лучших платья. Она, должно быть, намотала их на себя под плащом. Я никогда не смогу простить себе то, что ничего не заподозрила, когда выводила ее из твоей комнаты и выпускала на нашу улочку.

Мариетта нахмурилась с необычной суровостью.

— У нас с тобой было достаточно ссор, когда мы были моложе, но они в прошлом, и я хочу, чтобы они там и оставались. Поэтому не серди меня. Тебя ни в коем случае нельзя винить за кражу. Когда Алекс вернется, он подарит мне другой костюм и маску. Итак, ты теперь прекратишь беспокоиться?

— Я попытаюсь, — пообещала Елена.

— Хорошо. Пожалуйста, покажи мне, что было в коробках портнихи, которые доставили тебе сегодня утром.

Елена кивнула, она была рада продемонстрировать свое новое имущество.

— Пойдем со мной.

Мариетта последовала за ней, печально гадая, где была теперь ее зеленая с золотым маска Коломбины. Если ее не бросало из стороны в сторону в пустой каюте корабля, она могла быть выброшена за борт с остальными ее вещами.

Елена нанесла еще один визит синьоре, прежде чем ей было дано разрешение переехать во дворец Селано. Ее радость оттого, что она сможет видеть Марко каждый день, была разбита вдребезги, когда она узнала, что одним из условий руководителей было, чтобы он жил до дня свадьбы в другом месте. Марко согласился, но это только увеличило его разрыв с матерью, которую он подозревал в недоброжелательном намерении, хотя та говорила, что это исходило от руководства Пиеты, а не от нее. Тем не менее она добавила еще одно условие: он не должен нарушать инструкции, которые она будет давать Елене, приходя во дворец. Он должен был оставаться вдали до дня бала, на котором Елена будет официально представлена семье Селано, друзьям и разным важным особам. Елена горько жаловалась Мариетте, которая сочувствовала ей, но ничего не могла поделать.

В последний день пребывания Елены в Пиете час отъезда наступил слишком быстро. Было много тех, кто хотел пожелать ей всего хорошего, когда она стояла, готовая к отъезду. Мариетта держала Бьянку за руку, когда они ждали своей очереди, чтобы попрощаться с ней. Сестра Сильвия, которая должна была передать ее синьоре, уже сидела в гондоле Селано. Елена обняла и поцеловала Мариетту и Бьянку.

— Выйдя замуж, я буду приходить часто, чтобы повидаться с вами обеими, — пообещала она между улыбками и слезами. Затем побежала через водные ворота в гондолу.

Когда они махали ей руками, Бьянка подняла взволнованный взгляд на Мариетту, крепко держась за ее руку.

— Я рада, что ты все еще в Пиете. Я бы не хотела оставаться здесь без тебя и Елены.

— Дело может дойти до этого через год или два, — ответила Мариетта, думая, что это могла быть возможность подготовить ребенка. — Никто из нас не может остаться в Пиете навсегда.

— Но ты ведь не уедешь далеко? — Бьянка выглядела встревоженной.

— Расстояние ничто между людьми, которые любят друг друга. Я буду писать, или ты сможешь навещать меня, и я всегда буду хотеть вернуться в Венецию, чтобы увидеть тебя и Елену. — Она не могла пока предложить Бьянке дом, но надеялась, что Алекс согласится на это, когда придет время для ее крестницы покидать Пиету.

Ребенок размышлял.

— Но я не могу писать достаточно хорошо, чтобы посылать тебе длинные письма.

— Это легко поправимо. Я собираюсь вести дополнительные уроки, которые Елена давала тебе. Может быть, нам стоит заняться твоим письмом, Бьянка? Это могло быть небольшое письмо для Елены после ее свадьбы.

Ребенок просиял, глядя на нее.

— О да!

Синьора Селано была строгим наставником и находила ошибки у Елены при любой возможности. Ее заставляли накрывать столы для огромного количества гостей, включая банкет для ста или более человек, чтобы удостовериться, что она могла проверить, лежит ли ровно единственная вилка и правильно ли поставлен стакан. Часто они с Лавинией садились с синьорой и множеством невидимых гостей есть маленькие порции большого количества блюд из меню, запланированного для дожа, приглашенного посла или какого-нибудь другого важного гостя. В обязанности Елены входило выбирать меню, и, если одно или другое блюдо не было одобрено синьорой, за этим следовало настоящее шоу. Женщина издавала небольшие крики ужаса, прикладывала салфетку ко рту и делала знак, чтобы деликатес унесли прочь, или выказывала преувеличенное отвращение к тому, что было подано. Елена, однако, держала себя под постоянным контролем и ни разу не нагрубила и не ответила тем же.

Тем не менее посредством этих заданий и других, какой бы неприятной ни была процедура, Елена быстро научилась правильно все делать. Хотя сначала ей хотелось смеяться, беседуя с воображаемым дипломатом или другим выдающимся человеком по выбору синьоры, она вскоре выучила, какие предметы могли обсуждаться, а какие нет. Одно правило ей все-таки не нравилось.

— Никогда не упоминай Пиету, разве только ссылаясь на концерт, — сурово учила синьора. — Эта жизнь теперь осталась позади. Что касается этого дома, твоя жизнь началась, когда ты пришла жить сюда, хотя в чрезвычайной ситуации ты можешь сослаться на годы, проведенные с твоей двоюродной бабушкой, так как она, похоже, была женщиной с определенным вкусом.

В вечер бала Елена очень волновалась. Она не видела Марко с тех пор, как приехала в палаццо Селано, и теперь едва могла стоять неподвижно, когда парикмахер укладывал ее волосы на подушечку по последней моде, украшая ее цветами и лентами. Затем последовало платье, широкое над боковыми фижмами бледного сахарно-розового шелка, украшенного очень тонкой газовой материей, точно подходящей по цвету к ее атласным туфлям. Когда она спустилась по лестнице и обнаружила Марко, ожидающего ее с глазами, полными любви, она подбежала к нему, не обращая внимания на изумленные взгляды и поднятые брови других членов семьи Селано, которые собрались, чтобы познакомиться с ней до приезда других гостей.

— Дорогая Елена, — приветствовал ее Марко, целуя в губы. Затем он понизил свой голос, чтобы слышали только ее уши. — Никто не имеет никакого права разлучать нас. Наконец я смогу приходить к тебе в свой собственный дом!

Она засмеялась вместе с ним.

— Теперь, когда я освоила почти все, чему синьора научила меня, возможно, это будет позволено.

— Так ты делаешь большие успехи?

— Я намереваюсь быть самой обходительной хозяйкой во всей Венеции и лучшей женой в мире для тебя!

— Как и я мужем для тебя.

Они снова поцеловались и обменялись улыбками. Затем синьора спустилась вниз в шелесте вино-красного шелка, чтобы начать представления с Еленой и Марко. Елена заметила, что все ее будущие родственники имели горделивую осанку и сверкающие глаза. Правда, были несколько кузенов мужского пола, весьма дальних родственников, которые, хотя и одетые в свои лучшие одежды, выглядели жалко по сравнению с остальными представителями их рода. Несмотря на их освященные веками семейные связи, они принадлежали к барнаботти, обедневшим аристократам, называемым так потому, что они жили в приходе Сан-Барнаба, где им предоставлялись свободные квартиры. Имея запрет от семьи и государства жениться и принуждаемые законом поддерживать свое высокое происхождение, нося шелковые одежды, как все те, кто был аристократом по происхождению, они получали скромные стипендии от Большого Совета и разрешения для своих любовниц и внебрачных детей. Было очевидно, что эти мужчины держатся еще более надменно по отношению к ней, чем остальные Селано, их презрение к ее скромному происхождению просвечивало сквозь внешний лоск угодливых манер. Пользующиеся дурной славой, беспокойные и радикальные, именно барнаботти на периферии семей Селано и Торриси поддерживали вендетту между ними в состоянии постоянной взрывоопасности.

Тем не менее для Елены самым страшным из всех Селано, кроме самой синьоры, был Филиппо, высокий мужчина с красивой чувственной внешностью и мощным телосложением. Его лицо было квадратным, с агрессивными бровями и глубоко посаженными прикрытыми веками глазами с гранитным блеском, с четким носом с высокомерными ноздрями, с красиво вырезанным подбородком. Одетый в серебряную и голубую парчу, он производил впечатление человека совершенно удовлетворенного своей внешностью; в форме его рта сквозила жестокость, и она испытала отвращение, когда он рассматривал ее своим откровенным похотливым взглядом. Хотя она пыталась избегать его во время вечера, он намеренно постоянно старался попасть в поле ее зрения, как будто они были вовлечены в какую-то тайную игру. Когда он подошел, чтобы составить ей пару в модной кадрили с грациозными благородными движениями, ее сердце упало, но она вынуждена была позволить ему вести себя на танцплощадку огромного бального зала. Как она и боялась, он ласкал ее пальцы и, когда ей нужно было проходить у него под рукой в танце, он опускал веки, чтобы заглянуть ей в декольте.

— Я никогда не думал, что ты переживешь обучение у моей матери, — сказал он с циничным изумлением, когда они продолжали танцевать, — но Лавиния мне сказала, что ты смело встретила это испытание. Это нелегко сделать. Я буду с нетерпением ждать возможности узнать тебя поближе.

— Я также слышала от Лавинии, что ты нечастый гость, если твоей матери нет в резиденции, и поэтому надеюсь, что наше знакомство всегда будет отдаленным.

Танец заканчивался.

— Не рассчитывай на это, Елена.

Она была рада уйти от него. Девушка довольно часто замечала похотливый блеск в глазах мужчин, но никогда раньше не видела такого злорадства. Это заставило ее задаться вопросом, насколько он завидовал положению Марко. К счастью, Марко заявил о своих правах на нее, и весь остаток этой волшебной музыкальной ночи они больше не расставались.

На следующий вечер они могли поговорить о бале, когда Марко пришел ужинать, получив наконец разрешение от своей матери прийти к своему собственному столу. Елена подумала, что он выглядит несколько уставшим, но потом она тоже так себя чувствовала, протанцевав до рассвета.

Услышав, что Елена была еще не во всех уголках дворца, Марко воспользовался экскурсией в качестве предлога, чтобы увести ее с собой. Синьора послала Лавинию вместе с ними в качестве компаньонки, но, по просьбе Марко, сестра следовала за ними на некотором расстоянии. Марко целовал и обнимал Елену страстно в каждом алькове и за каждой колонной. Снова и снова, когда они поворачивали за угол, они бросались бежать, смеясь, чтобы попасть в комнату задолго до Лавинии и провести вместе несколько мгновений.

Тур должен был закончиться в секретной сокровищнице. Прежде чем достичь ее, Марко отошел от главного направления в другую сторону, но Лавиния вмешалась:

— Не туда, Марко.

Елена вопросительно подняла брови.

— Что это? Какая-то тайна?

Марко кивнул Лавинии, чтобы показать, что он принял ее совет, и затем положил руку Елене на талию, чтобы повести ее к сокровищнице.

— Никакой тайны. Это скрытый салон, который содержится под замком, с тех пор как там много лет назад было совершено убийство.

Елена вздрогнула.

— Я никогда не хочу видеть его. Даже не говори мне, где он.

— Я не буду, — пообещал он. — Так же, как не будут ни Лавиния, ни мои братья. Больше никто, за исключением моей матери, не знает об этом.

Елена подумала тревожно, что палаццо Селано был похож на другие дворцы на берегу Гранд-Канала: он был смесью прекрасного и зловещего.

В сокровищнице Елена примерила несколько драгоценностей, хранившихся в жестяных коробках, и Марко водрузил ей на голову свадебную корону из золота и драгоценных камней. Лавиния, сидевшая на стуле и смотревшая на них, почувствовала острую боль мрачного предчувствия. Ни одна будущая невеста не должна надевать эту корону до дня свадьбы, но было уже слишком поздно что-либо говорить. Через мгновение она забыла свое предчувствие и смеялась вместе со счастливой парой.

Она никогда не видела двух людей более влюбленных друг в друга.

Елена чувствовала себя, как в коконе из счастья, когда ждала следующего вечера, чтобы увидеть Марко снова. Она так много раз подходила к окну, что синьора приказала ей сесть и учиться не проявлять невежливой нетерпеливости. Когда наконец послышались шаги, Елена радостно спрыгнула со своего стула, но это был Элвайз, выглядевший мрачно.

— Марко нездоровится, — объяснил он. — Сегодня утром он жаловался на ужасную головную боль, а к полудню у него возникли признаки лихорадки.

Елена побледнела.

— Я должна идти к нему!

Синьора набросилась на нее.

— Не будь смешной! Место Марко здесь, в его собственной постели, если он болен. Привези его немедленно, Элвайз.

Когда появился Марко, он качался на ногах и его поддерживал брат. Елена подбежала к нему, озабоченная румянцем и капельками пота, выступившими на висках. Он сделал усилие, чтобы улыбнуться ей.

— Я буду в порядке завтра, моя дорогая. Вот увидишь.

Когда Элвайз помог Марко дойти до постели, синьора попыталась запретить Елене входить в спальню.

— Марко — мой сын, но пока еще не твой муж, — заявила она с яростью собственницы. — Держись от него подальше!

Елена сделала глубокий вдох и в первый раз оказала сопротивление женщине.

— Отойдите в сторону и позвольте мне пройти к нему. Не заставляйте меня сталкивать вас с пути.

Синьора была изумлена этим переходом от покорного послушания к открытому неповиновению, но поняла, что Елена не уступит. Быстро повернувшись, она вошла в спальню первой.

— Я пришла, чтобы ухаживать за тобой, мой дорогой сын, — сказала она успокаивающе, но Марко с горячим желанием смотрел на Елену.

— Я хочу, чтобы ты была здесь со мной, — сказал он, поднимая руку, чтобы Елена взяла ее в свои, — но ты можешь заразиться лихорадкой.

— Я привита, — уверила она его, ее сердце сжималось от страха при виде его. — И я точно знаю, как надо ухаживать за тобой. Я делала все это и раньше в Пиете.

— Пациенты выживали? — пошутил он.

Она улыбнулась:

— Конечно.

— Это хорошо. — Он закрыл глаза, все еще держа ее руку. Его температура поднималась.

В Пиете Мариетта с волнением ожидала новостей о выздоровлении Марко. Было несколько случаев такой же точно лихорадки в оспедале, включая нескольких девушек из основного хора, и все приглашения были отменены. Она испытывала радость от многообещающих признаков выздоровления в трех самых тяжелых случаях, когда встретила сестру Джаккомину на лестничной площадке. Добрая монахиня выглядела несчастной.

— Что случилось? — спросила Мариетта в тревоге. — Неужели один из больных детей?..

— Только что пришло сообщение из палаццо Селано. — Монахиня заломила руки. — У Елены не будет никакой свадьбы. Ее жених умер.

Несколько секунд Мариетта была безмолвна. Затем слова вырвались из нее:

— Елена нуждается во мне! Она будет вне себя от горя.

— Это невозможно. Ни сестра Сильвия, ни я, ни кто-либо еще не может пойти с тобой сейчас.

— Тогда, — твердо сказала Мариетта, — я должна попросить вас отвернуться в другую сторону на некоторое время. Пожалуйста!

— О господи! — Монахиня боязливо посмотрела в стороны, качая головой, поспешила прочь, опустив глаза.

Мариетта не могла позволить, чтобы ее остановили около главной двери, поэтому, воспользовавшись случаем, взяла ключ от двери, ведущей на улочку. Быстро глянув, чтобы убедиться, что у окон никого нет, она выскользнула и закрыла дверь на ключ за собой.

— Никаких посетителей сегодня не принимают, — услышала она, прибыв в палаццо Селано.

— Синьорина Елена захочет видеть меня, — сказала она, назвав свое имя. — Я из Пиеты.

Ее заставили ждать только несколько минут, прежде чем проводили вверх по большой лестнице в спальню Елены. Ее подруга, уже в черном платье, сидела, смотря невидящими глазами из окна.

— Я знала, что ты придешь, — сказала она благодарно, не поворачивая головы.

Мариетта поспешила к ней.

— О моя дорогая Елена, я разделяю твое горе до глубины души.

Елена посмотрела на нее огромными печальными глазами.

— Но я тоже умерла. Моя жизнь ушла вместе с Марко. Поэтому я не могу плакать.

Мариетта знала, что Елена была доведена до совершенного отчаяния, но слезы были бы естественной и полезной разрядкой. Она придвинула стул и взяла подругу за руку.

— Давай посидим немного. Возможно, позднее ты захочешь поговорить.

— Сколько ты можешь оставаться?

— Столько, сколько ты пожелаешь. Это можно устроить, я уверена.

В течение долгого времени Елена не двигалась и не говорила. Затем она сказала:

— Я думаю, что должна пойти к синьоре. Бедная женщина упала в обморок, и ее вынесли после того, как Марко испустил последний вздох. Я оставалась с ним одна до рассвета.

— Ты хочешь, чтобы я пошла с тобой?

— Я лучше пойду одна. Мы с ней не были друзьями, но я хотела бы исправить это теперь. Я надеюсь, она будет чувствовать то же. Было бы хорошо, если бы мы с ней могли утешить друг Друга. Пожалуйста, подожди меня здесь.

Когда Елена вошла в салон синьоры, она обнаружила, что там были Филиппо, Маурицио и Элвайз. Виталио стоял рядом с матерью, держа в руке бокал вина. Лавиния отсутствовала. Елена вышла вперед.

— Чего ты хочешь? — холодно спросила синьора.

Ее сыновья, которые сидели, поднялись на ноги, когда подошла Елена.

— Я пришла повидаться с вами, синьора, — ответила девушка. — Я думала, мы будем нуждаться друг в друге в нашем общем горе.

Глаза женщины сузились.

— Возвращайся на свою собственную половину. Для тебя теперь нет места в этой семье. Как только похороны закончатся, ты должна уехать.

Филиппо наблюдал, как Елена закрыла лицо руками и выбежала из комнаты. Когда дверь за ней захлопнулась, он повернулся к своей матери с успокаивающим жестом.

— Давай не будем опрометчивыми, мама. Елена должна оставаться здесь до тех пор, пока ее будущее не будет решено.

Гроб с телом Марко, украшенный геральдическими цветами Селано, был поставлен на возвышение, покрытое тканью из золота. Елена бросилась к нему, рыдая.

— Марко! Почему ты меня покинул? — Она поняла тогда, что все еще жила, потому что никто, кто умер, не мог чувствовать такого душераздирающего горя и проливать таких обильных слез.

Как оказалось, Мариетта не могла остаться со своей несчастной подругой. Ее уведомили от имени членов семьи Селано, что никакие посторонние не допускаются во дворец во время траура, и поэтому Елена, сломленная и обезумевшая от горя, была оставлена скорбеть без дружеской поддержки.

Опекун Елены пришел повидаться с ней на следующий день. Выразив свои соболезнования, он сказал ей, что не может быть и речи о ее возвращении в Пиету.

— Ни одна девушка не может вернуться после того, как она ушла. Это могло бы возыметь разрушительное воздействие, если в среде всех остальных будет та, кто попробовала жизнь другого сорта. Лучшее, что можно сделать, чтобы маэстро поговорил от твоего имени с одной из оперных трупп, хотя он предупреждает тебя не надеяться, что ты станешь примадонной.

— Я сознаю ограничивающие обстоятельства, — тихо ответила Елена.

— Будет ли тебе разрешено устроиться на работу — другое дело.

Елена, которая смотрела вниз на свои руки, сложенные на черном шелке платья, подняла голову.

— Что вы имеете в виду?

— Ты пришла сюда жить только потому, что руководители и я подписали передачу ответственности за тебя синьоре Селано. Твое будущее теперь в ее руках. Даже твое приданое теперь в ее власти.

— Это чудовищно! Она хочет прогнать меня отсюда. Она сказала мне это.

— Я только что разговаривал с ней, и она более не придерживается этого мнения. Новый глава Дома Селано настаивает, что неподобающе для девушки, которая была помолвлена с его братом, быть изгнанной на улицу. Ты должна оставаться под опекой его матери до тех пор, пока твое будущее не будет устроено.

— Неужели я совсем не имею никаких прав?

— Никаких.

— Вы говорите, что, если она пожелает, я могу быть выдана замуж за любого, кого она выберет для меня?

— Именно так. Ты можешь рассчитывать на то, что она постарается для тебя, но мой личный совет — никогда не иди против ее желаний. Такие люди, как те, среди которых ты сейчас оказалась, имеют абсолютную власть, и я уверяю тебя, что ты вскоре обнаружишь себя заточенной в каком-нибудь суровом монастыре, если осмелишься не повиноваться синьоре Селано.

— Закон очень суров для женщин, — ответила она горько, — если только они не могут возвыситься в исключительных случаях, как сделала она.

— Кто может сказать, что тебе однажды не представится шанс? — Он хотел помочь ей приспособиться к ограничениям, к которым ее приговорили.

— Если это когда-нибудь произойдет, — ответила она быстро, — я буду пользоваться им с милосердием и состраданием.

За день до похорон Филиппо заговорил со своей матерью о будущем Елены.

— Так как я принял все обязанности и ответственность, которые принадлежали Марко, я хочу поставить свою подпись на брачном контракте, заключенном с Пиетой, и взять Елену себе в жены. — Он сделал неторопливый жест. — У нее должно быть время свыкнуться со своим горем. Трех или четырех месяцев будет достаточно. Она молода и жизнерадостна и вскоре оправится, особенно если ей будет позволено остаться здесь. Из того, что я о ней понял, у нее есть вкус к хорошим вещам в жизни.

Он ожидал какую-нибудь колкость от своей матери, но не имел намерения позволять ей управлять им, как она управляла Марко большую часть своей жизни. Его агрессивная натура не могла подчиняться его привилегированному брату, и для него было практически невозможно чувствовать какое-либо горе, когда он наконец получил все, чего хотел, и что, как он всегда чувствовал, должно было принадлежать ему с самого начала. Это давало ему огромное удовлетворение — притязать на женщину, которую Марко выбрал в жены. Если бы он сделал Елену своей женой, это в конце концов стерло бы все следы правления его покойного брата.

— Такие, значит, дела? — Синьора Селано смотрела сквозь сына. Ничего, что принадлежало Марко, не должно было остаться невостребованным. Осознавая, что удивляет Филиппо, она безропотно кивнула. — Очень хорошо.

— Я считаю, это очень подходящее соглашение, — подчеркнул он.

— Ты упомянул период траура для Елены. Я не вижу в этом никакой необходимости. Все время, что ты будешь помолвлен с ней, я должна буду оставаться здесь, чтобы опекать ее, и ты знаешь, как сильно я не люблю находиться в Венеции во время самого жаркого времени года.

— Меня устроит скорая женитьба.

— Тогда пусть свадьба состоится через десять дней, после того как будет похоронен мой дорогой Марко. Я не могу здесь скорбеть по нему. Я вижу его везде, куда бы ни посмотрела. Только когда я снова окажусь в своем собственном доме, смогу скорбеть так, как должна.

— Я понимаю, мама. — Филиппо не был способен на жалость, но мог понять, почему она хочет остаться наедине со своими воспоминаниями и своим горем в доме, который ей нравился больше всех.

— Когда ты скажешь Елене, что она должна быть твоей женой? Я предлагаю, чтобы ты пошел к ней сейчас.

Он именно так и намеревался сделать, но быстро изменил свое мнение. Если покажется, что он следует ее совету, он никогда не будет свободен от ее вмешательства.

— Я поговорю с Еленой, когда сочту нужным, — ответил Филиппо раздраженно, — а не по чьему-либо приказанию.

Синьора Селано поняла, что переступила черту. Этот сын не Марко, который был предан ей и слушался каждого ее слова до тех пор, пока эта ужасная девчонка не стала причиной разрыва между ними. За это Елена никогда не будет прощена. Несмотря на то что на своем смертном одре Марко смягчился по отношению к ней, своей любящей матери, и их охлаждение в отношениях было исправлено, у нее остался шрам, который никогда не затянется. Филиппо будет слушать ее, только когда это будет ему удобно. Даже когда он был мальчиком, она очень сильно не любила его за упрямство и жадность.

— Делай что хочешь, — сказала она снисходительно, раздражая его еще больше тем, что, казалось, дала ему разрешение. — Но оставь меня теперь. Я устала.

Филиппо поцеловал ее руку и вышел из комнаты.

Когда наступил день похорон, Мариетта и две монахини сопровождали Елену в процессии по воде к острову, который был местом захоронения венецианцев. Гондола, в которой ехали они четверо, была в отдалении от тех, что везли главных скорбящих и менее значительных членов семьи Селано. На носу каждой гондолы трепетали традиционные ярко-красные ленты смерти, черная бархатная драпировка тянулась по воде от богато убранной и украшенной перьями похоронной гондолы, которая везла гроб, обитый геральдическими цветами и с гербом Дома Селано, к его последнему месту упокоения.

Елена, покрытая черной вуалью, как и остальные женщины, с достоинством несла свое горе. Когда все было кончено, Мариетте и монахиням пришлось оставить ее у ступеней дворца, так как они не были приглашены. Елена пошла одна, все остальные члены траурной процессии находились на значительном расстоянии впереди нее. Только лакей поклонился с сочувствием, когда она проходила мимо.

Поднявшись по мраморной лестнице, она обнаружила Филиппо, ожидающего ее. Как всегда, инстинкт сделал ее осторожной по отношению к нему.

— Похороны были суровым испытанием для тебя, Елена, — сказал он с неожиданной предупредительностью. — Я знаю, через что ты прошла. Марко гордился бы тобой.

В ее эмоциональном состоянии эти несколько добрых слов, первые, которые она услышала в этом доме с момента смерти Марко, застали ее врасплох. Когда он взял ее руку, она подумала благодарно, что он собирался повести ее в салон, где собрались остальные члены похоронной процессии. Но вместо этого он повел ее к двери маленькой гостиной, говоря, что хочет поговорить с ней, и все ее страхи вернулись. В комнате она отошла на несколько шагов от него.

— Что ты хочешь мне сказать?

Он хорошо осознавал, что является видным мужчиной, чрезвычайно привлекательным для женщин, и улыбнулся, чтобы она почувствовала себя свободнее. Как только Елена начнет забывать о его брате, все будет хорошо между ними. Его предположение основывалось на том, что она, ведя такое уединенное существование, была ослеплена тем, что предоставлял ей Марко. Он даст ей то же самое и еще больше.

— Мы поженимся, Елена, — начал он без предисловия. — Я обязан в любом случае взять на себя ответственность за тебя в этом дворце, который теперь мой. Я считаю тебя очень красивой, мне приятно это, и я с гордостью сделаю тебя своей женой. Ты ни в чем не будешь нуждаться. Я могу быть щедрым, и ты увидишь это.

Она стояла потрясенная. Шок, зарождаясь в глубине ее страдания, заставил задрожать все ее тело, и она осознала, что ее зубы стучат. Филиппо подошел к ней и убрал траурную вуаль с ее лица.

— Необходимости в этой вуали больше нет. Я возьму тебя сейчас с собой в соседнюю комнату и объявлю собравшимся, что мы поженимся через неделю.

Она молчала и пристально смотрела на него. Когда он склонился, чтобы поцеловать ее, она сделала немыслимую вещь: обнажила зубы, как загнанное в угол животное. Он взял ее руку снова и болезненно сжал, как предупреждение, открывая другой рукой дверь в соседнюю комнату.

Елена была одета для свадьбы. Ни разу после своего пробуждения утром она не заговорила. Парикмахер провел больше часа, причесывая и расправляя ее волосы, чтобы они непорочно свисали вниз по спине, а передние кудри уложил, чтобы они вились по лбу. Теперь, надушенная и нарумяненная, она стояла в середине спальни, в то время как полдюжины женщин, включая Лавинию, поправляли и приглаживали драгоценное платье.

— Теперь последний штрих, — сказала Лавиния и повернулась, чтобы взять усыпанную драгоценными камнями корону невесты с бархатной подушечки из коробки, которая только сегодня утром была принесена из сокровищницы. Как раз тогда дверь открылась и вошла синьора Селано. Как и женщины, сопровождающие невесту, она была в черном, потому что все, за исключением невесты и жениха, были в глубоком трауре. Только родственники, похожим образом одетые, должны были присутствовать на свадьбе, включая довольно много тех, кто приехал на похороны и остался на свадьбу.

— Подожди, Лавиния, — приказала синьора своей дочери, которая стояла, держа в воздухе сверкающую корону. — Так как у Елены нет матери, чтобы быть с ней сегодня, это моя привилегия — короновать невесту.

Ее тонкие отягощенные кольцами пальцы взяли корону. Она была подарена невесте Селано в пятнадцатом веке венецианской аристократкой Катериной Корнаро, которая стала королевой Кипра, и с тех пор ее носили невесты семьи. Единственный внушительных размеров рубин висел в середине лба. Елена, вспоминая, как Марко положил корону ей на голову с любовью в улыбающихся глазах, еле удерживалась от слез. Острые ногти синьоры вонзились в голову невесты, когда она прилаживала корону. Елена не вздрогнула: она не чувствовала физической боли.

Синьора Селано отошла в сторону, как сделали остальные женщины, чтобы оглядеть великолепие невесты. Невозможно было отрицать красоту Елены в платье, которое было жестким от золота и сети драгоценных камней. Замена изысканными черными кружевами Бурано кремовых у глубокого выреза и манжет была сделана для того, чтобы указать, что состояние тяжелой утраты семьи было соблюдено. Филиппо также должен был надеть черный галстук и манжеты. Елена, глядя на себя в зеркало, которое держали для нее, увидела незнакомую особу в ослепительном наряде.

— Достаточно восхищения даже для невесты, — резко сказала синьора. — Время поджимает.

Только Лавиния осталась с Еленой, когда синьора Селано и другие ушли из дворца в церковь. Для того чтобы облегчить напряжение этих последних нескольких минут, Лавиния завела разговор обо всем, что приходило на ум. Наконец она подошла к окну.

— Я думаю, тебе пора идти.

Она повернулась, чтобы поцеловать Елену в щеку и сказать поздравление, обычное в этом случае. Она была полна жалости к этой девушке, теперь передаваемой бесчувственному брату, и прошептала:

— Я желаю тебе радости.

— Я потеряла радость навсегда, — ответила Елена без эмоций.

Лавиния разразилась слезами, и Елене пришлось помогать ей взять себя в руки, прежде чем они смогли выйти из комнаты. Один из руководителей Пиеты ожидал, чтобы сопроводить Елену в церковь, что было традицией, когда кто-либо из музыкальной элиты выходил замуж за кого-либо выдающегося.

— Поздравляю с днем твоей свадьбы, Елена, — приветствовал он ее.

— Я благодарю вас, синьор, — ответила она, как ожидалось от нее.

Он повел ее вниз по лестнице к выходу с воды, где она увидела, что собрался целый флот из гондол, занятых родственниками Селано, которые должны были сопровождать ее к ожидающему жениху. Хотя она не могла сказать, кто был среди тех людей, с которыми она должна была скоро породниться в браке, Лавиния сообщила, что здесь много барнаботти. По праву родства они никогда не позволяли ускользнуть возможности присоединиться к празднествам своих более богатых родственников. Это была ноша, которую должны были нести многие благородные семьи.

Украшенное драгоценными камнями платье Елены горело огнем на солнце, когда она ступила в гондолу невесты, полностью покрытую цветами. Как только она устроилась в сопровождении Лавинии, руководитель также занял место на борту, и процессия отправилась в путь по Гранд-Каналу. Это было очаровательное зрелище, лепестки, срываемые ветром с многих цветов, легко поднимались в воздух и танцевали на воде. Люди на боковых улицах и в других лодках аплодировали и махали руками, когда невеста проезжала мимо. Елена, бледная и одинокая, автоматически отвечала знаками благодарности, поднимая руку или склоняя голову. Ее место рождения, которое она всегда любила, платило ей уважением в день, который должен был бы стать самым счастливым в ее жизни.

Движение транспорта на воде смещалось в сторону, чтобы позволить свадебной процессии беспрепятственно проходить. Неудача заключалась в том, что гондольер Торриси, узнав цвета Селано, намеренно медлил с пересечением канала у бока гондолы невесты, со знанием дела рассчитывая время, необходимое для того, чтобы избежать столкновения. Гондольер Селано потряс кулаком, чтобы не высказать бранные слова, которые просились с языка. Вражда между мужчинами-слугами двух семей была такой же яростной, как и между хозяевами.

Хотя инцидент прошел незамеченным большинством, его мельком увидели семь пылких барнаботти, которые ехали вместе на арендованной гондоле в конце процессии.

— Ты видел этот образец оскорбительного высокомерия Торриси? — гневно спросил один. — Эта вода должна быть очищена от некоторых нежелательных плавающих обломков!

Остальные охотно согласились, уже хорошо набравшись дешевым вином в честь свадьбы. На их гондоле не было каюты, и, когда один из их числа поднялся, чтобы потребовать весло, гондольер не сопротивлялся: те, кто все еще сидел, обнажили рапиры и направили в его сторону.

Барнаботти на двух других судах заметили одного из своих с веслом и потребовали сказать, что случилось. В течение нескольких минут их гондолы тоже оказались в их владении, один гондольер сотрудничал под дулом пистолета. Торопливо барнаботти вытащили баута-маски из своих карманов и облачились в них.

В гондоле Торриси Доменико читал документ, который забрал во Дворце дожа, а рядом с ним Анжела смотрела через открытое окно каюты, когда невеста Селано и ее свита проплывали мимо.

— Девушка из Пиеты выглядит серьезной и печальной, — сказала она сочувственно, поворачиваясь к своему мужу, — но такой сдержанной и достойной.

— В самом деле? — спросил Доменико рассеянно.

— Более того. В этом платье ее мог бы нарисовать Тициан.

Тогда он посмотрел на нее.

— Но Мариетта рыжеволосая.

— Я имела в виду, что стиль ее платья и девственный струящийся поток волос отбрасывают невесту назад во времени.

— Это действительно так? — Он опять уткнулся в документ. — Я желаю ей всего хорошего.

Она легонько потрясла его за руку.

— Не было никакого вреда в том, чтобы показать это, когда она проплывала мимо. Я помахала ей, и она помахала мне в ответ чрезвычайно грациозно.

— Очевидно, она не заметила цветов Торриси.

— Возможно, она думает о вендетте не больше, чем я. Разве не замечательно было бы, если бы женщины обеих семей заставили ее завершиться?

Но он не слушал, поглощенный тем, что читал. Анжела вздохнула. Вендетта стала во многом образом жизни для каждой семьи, чтобы мечтать об ее окончании. Она считала, что мужчинам с обеих сторон эта вражда придавала остроту жизни. Если бы только брак с девушкой из Пиеты тем или иным способом мог быть превращен в оливковую ветвь.

— Доменико, — сказала она, убеждая, — ты не думаешь…

Анжелу прервал предупредительный крик их гондольера. Ее глаза расширились в ужасе, когда она увидела блестящие зубцы трех гондол, несущихся на них на полной скорости.

Доменико бросился вперед, выхватывая рапиру, но толчок лишил его равновесия. Анжела услышала звук раскалывающегося на мелкие куски дерева, и вся сцена перед ней — глумление мужчин в масках, вершины крыш дворцов и небо — казалась перевернутой вниз головой. Холодные темные воды сомкнулись вверх ногами, и она пошла ко дну, оказавшись в ловушке в каюте.

Участники свадебной церемонии высадились на ступеньках Моло. Люди собрались немедленно, чтобы посмотреть, подошли к сводчатым проемам лоджии Дворца дожа, чтобы увидеть, как невеста будет проходить мимо. На всем пространстве вдоль Рива-делла-Скьявони еще больше людей подошли к окнам и вышли из дверных проемов. Вся Венеция привыкла к процессиям и эффектным зрелищам, но те, кто видел Елену в тот день, считали, что им повезло. В таком платье она была напоминанием высшего венецианского расцвета.

Рядом с руководителем Елена поднималась по ступеням Санта Мария делла Пиета, ее двери были широко открыты для нее. Громадный орган, на котором играла одна из ее коллег-музыкантов, приветствовал ее, а из позолоченных галерей вырывались голоса хора Пиеты. Это ее успокаивало, пока она не увидела Филиппо, ожидающего ее там, где должен был стоять Марко. Она резко дернулась и неожиданно остановилась. Затем, будто во сне, она позволила руководителю подвести ее к проходу между рядами в церкви.

Из-за траура в семье свадебный завтрак после этого в палаццо Селано был очень скромным. Мариетта и сестры Сильвия и Джаккомина были единственными присутствующими вместе с руководителем из Пиеты. Когда все закончилось, монахини хотели сразу же уйти, но Мариетте удалось перекинуться парой слов с невестой:

— Я так рада, что тебе разрешили прийти, — сказала Елена. — Скоро будет твоя свадьба с Алексом.

Подруги обнялись.

— Это не может быть очень скоро, — поправила ее Мариетта, обеспокоенная расстроенным видом Елены.

— Но время придет. Тогда я смогу порадоваться на твоей свадьбе, ведь на своей не могу.

Как будто одурманенная, Елена отвернулась и направилась, как кукла в великолепном платье, к празднующим. Печально Мариетта наблюдала за ней несколько мгновений, а затем присоединилась к своим компаньонкам. Два аристократа, проходя по лестнице, разговаривали об инциденте, связанном с именем Доменико Торриси. Не обращая внимания на то, что сестра Сильвия тянет ее за рукав, Мариетта повернулась к ним.

— Прошу прощения, джентльмены. Я не могла не услышать случайно, что вы говорили о каком-то инциденте.

— Мариетта! Я узнал вас по вашему замечательному певческому голосу, — сказал один.

— Вы ведь еще не уходите? — воскликнул другой, готовый проводить ее обратно вверх по ступеням.

— Пожалуйста, расскажите мне о синьоре Торриси. Он серьезно ранен?

— Нет, совсем нет, — ответил первый мужчина. — Произошло столкновение на Гранд-Канале. Никто, похоже, не знает точно, как это случилось, но три гондолы прижали нос гондолы Торриси к стенке парапета, сбросив его, его жену и гондольера в воду. Синьора Торриси застряла в каюте и утонула бы, если бы ее муж не нырнул, чтобы спасти ее. Поэтому не произошло фатального исхода, что могло легко случиться.

— Известно ли, кто явился виной случившемуся?

Двое мужчин обменялись взглядами, прежде чем ответить.

— Никто не может быть уверен. Все, за исключением гондольеров, были в масках. Подозрение пало на некоторых свадебных гостей, но, так как процессия невесты была на большом расстоянии впереди, когда случилось столкновение, это, должно быть, просто несчастный случай.

Ей показалось, что они не уверены в этой версии, но так как они были родственниками под крышей Селано, то держали свое истинное мнение при себе. Поблагодарив их за информацию, она присоединилась к ожидающим монахиням, с облегчением узнав, что Доменико и его жена спаслись. Он сдержал свою клятву, данную в ридотто, что не предаст огласке ее ночные выходы из Пиеты, и она всегда будет ему признательна.

Той ночью, когда Филиппо пришел к своей невесте, он обнаружил ее съежившейся в углу, с глазами, расширившимися от ужаса. Когда он потянулся к ней, она метнулась стрелой у него под рукой и побежала, крича, к двери. Он ухватился за ночную сорочку, и она разорвалась, когда девушка резко повалилась с ног. Прежде чем она смогла подняться, он обнял ее. Он слышал о том, что другие мужчины имели такого сорта сцену с девственницами в первую ночь после свадьбы, но никогда не ожидал, что ему самому придется это переживать. Он бросил ее на кровать. Она снова закричала, когда он с силой овладел ею, и он зажал ей рот рукой, неясно осознавая, что пытается изгнать Марко из ее сердца и разума со всей мощной жестокостью.

После этого она лежала молча, надеясь, что он будет спать до утра. Но она ошибалась. Ее наивная вера, что больше ничего не будет этой ночью, вскоре рассеялась. Беспорядочное движение его горячего сочного рта вызывало у нее тошноту.

В палаццо Торриси Анжела быстро поправлялась после того, как чуть не утонула в водах Гранд-Канала. Так как она была беременна, существовало беспокойство, что у нее может случиться выкидыш, именно поэтому она проводила несколько часов в день на кушетке. У нее никогда не было крепкого здоровья, она всегда боялась зим и расцветала при теплой погоде. Ее любовь к путешествиям заставляла Доменико брать ее часто с собой в дипломатические поездки. Несколько раз она отправлялась с ним под парусом в восточные порты Средиземноморья, а однажды до самой Индии.

— Здесь новая книга, которую ты искала, — сказал Доменико однажды утром. — Я нашел ее на своем столе.

— Так вот где она была! — Она взяла книгу у него и устроилась удобно на подушках, решив не вставать в тот день, потому что чувствовала себя очень уставшей. Книга была маленькой, и ее легко можно было держать. В ней содержался набор рецептов средств для ухода за кожей, которые ей нравилось готовить самой.

— Может, тебе еще что-нибудь нужно?

Она, улыбаясь, покачала головой.

— Нет. Возвращайся теперь к своей работе.

Он наклонился, чтобы поцеловать ее, а она схватила его за рукав, удерживая для второго поцелуя.

— За что это? — спросил он с улыбкой.

— За все.

Улыбка все еще играла у него на лице, когда он вышел из комнаты. У них было все, за исключением наследника, но так как она уже давно преодолела период, когда раньше у нее всегда случались выкидыши, они очень надеялись, что на этот раз все будет хорошо.

Он ясно вспомнил первый раз, когда увидел ее. Она смеялась над ним с увешанного гобеленами балкона, когда он состязался в ежегодной сентябрьской регате. Весь Гранд-Канал был полон ярко раскрашенных участвующих в гонке судов, огромные толпы смотрели с набережных, с лодок и из каждого окна, балкона и лоджии. Такое веселье! Такое зрелище! Ему был двадцать один год, и он был без ума от женщин и от вина, как и три его брата, которые сидели на веслах вместе с ним. Антонио, самого младшего, посадили на румпель. Гонка проходила хорошо, лодка Торриси лидировала с хорошим отрывом, когда он посмотрел вверх со своей гондолы и увидел девушку, которая сразу же лишила его покоя.

Когда гонка была выиграна, он взял маленькую лодку и погреб назад сам, чтобы вызвать ее снизу. Среди тех, кто стоял на балконе, был кто-то, кого он знал, и поэтому его пригласили присоединиться к сборищу. Анжела попыталась избегать его, флиртуя с другими, но ее глаза выдали ее, и он знал, что она будет его, не на одну ночь, а навсегда. Он покинул дворец, только чтобы пройти полмили вдоль Гранд-Канала к собственному дому, где пошел к больному отцу и попросил, чтобы ему разрешили жениться.

— Ты всегда был моим наследником, — ответил отец, — но я предпочитаю подождать, прежде чем объявлять это, пока ты достаточно остепенишься, чтобы быть готовым принять на себя роль моего преемника.

Доменико вспомнил свою бурную радость, он сразу же вернулся к Анжеле. Она больше не делала попыток держать его на расстоянии, признавшись через долгое время после этого, что почувствовала инстинктивно, что дорога между ними была свободна. Позже той ночью, когда вечеринка была в полном разгаре, они вдвоем ускользнули в ее спальню. Там она отдалась ему, и в течение месяца они поженились. Он преподнес ей драгоценности в качестве свадебного подарка, а ее подарок оказался позолоченной маской, при изготовлении которой он должен был позировать скульптору.

— Я не хочу, чтобы твои любимые черты были скрыты от меня, — сказала она.

Бывали случаи, когда она требовала, чтобы он надел позолоченную маску, в то время как они занимались любовью. Много раз он сдергивал маску и отбрасывал ее в сторону в непреодолимой страсти, однажды расколов ее о стену. Она плакала, схватив маску, до тех пор, пока он не выманил ее у нее.

Теперь, вернувшись за свой стол, он изучал бумаги и корреспонденцию, которую принес его клерк. Отчет от одного из шпионов, сообщающего информацию от гондольеров и других свидетелей, не оставлял никаких сомнений, что это были барнаботти Селано, которые спровоцировали несчастный случай на Гранд-Канале. Горячая ярость нахлынула на него. Он мог легко приказать убить их, но такого рода действие противоречило коду чести, который соблюдали семьи его и Селано, каким бы ни было поведение тех, кто находился рядом с ними. Деяния оплачивались должным образом: дуэль за дуэль, засада за засаду, битва за битву.

Был еще один шпионский отчет о Мариетте, потому что у Анжелы возникла идея раскрыть, как и почему девушка нарушила все правила Пиеты. Почему Анжела решила сделать это, он не знал. Она не была особо любознательной, но в последние недели проявляла особый интерес к Пиете, делая щедрые пожертвования и посещая приемы, почти как будто она хотела выяснить больше о личной жизни Мариетты. Он мог только предположить, что тайные свидания между Мариеттой и ее французом затронули какую-то романтическую струнку в душе его жены. Он положил отчет в кожаную папку, не читая его. Анжела может сделать это, если захочет, когда поправится.

Когда он закончил ставить подписи под несколькими письмами, которые были составлены для него, он резко поднял голову, потому что услышал, как распахнулась дверь и послышался звук бегущих ног. Письма разлетелись в разные стороны, когда он вскочил из-за стола и направился к Двери. Когда он открыл ее, то услышал, как горничная что-то кричит ему. Он поспешил к лестнице.

Ворвавшись в будуар жены, он увидел, что Анжела поднялась со своих подушек, а затем снова упала на них.

Он бросился к ее постели и успел как раз вовремя, чтобы схватить ее на руки, прежде чем она испустила последний вздох и ее голова откинулась назад.