Вера Петровна. Петербургский роман (Роман дочери Пушкина, написанный ею самой)

Глава пятая

Ранняя осень становилась все ненастнее и холоднее. Люди покидали дачи и переезжали либо в город, либо на юг, подальше от непогоды. Громовы также собирались переезжать с дачи на зимнюю квартиру. К тому же Мария Дмитриевна надеялась, что перемена обстановки развеет Верину печаль, которая усилилась после отъезда Владимира.

В конце сентября семья переехала в Петербург. Там их нашло первое письмо Владимира из Берлина. Ранее по пути нигде не было длинных остановок, и он не успел написать привет своей любимой. Для Веры был праздничный день. Она много раз перечитывала дорогие строки, пока не выучила их наизусть.

Она снова почувствовала себя связанной с любимым, и начавшийся обмен письмами, казалось, облегчил ей разлуку. Думая о своей любви и мечтая о скором возвращении любимого, когда она снова заключит его в свои объятия, Вера становилась настолько счастливой, что присущий ей веселый нрав, исчезнувший на время, вернулся, как по мановению волшебной палочки, и засветил всей семье, как солнечный луч.

Следующее письмо пришло из Брюсселя. В то время единственный поезд из Германии шел в Париж через Брюссель. В Брюсселе он должен был задержаться на несколько дней в местной миссии. И уже третье письмо сообщало, наконец, о его благополучном прибытии во французскую столицу.

И молодой человек, ранее ленившийся писать, стал ежедневно слать письма своей невесте. В том, что путешествующий сразу после разлуки с родиной особенно остро чувствует потребность в переписке, нет ничего особенного. Новые связи еще не возникли, и человек живет любовью к воспоминаниям. Но воспоминания отступают, когда собственная жизнь налаживается, когда новые дела и обязанности отнимают время. Через некоторое время Вера почувствовала начало этого периода, когда эпистолярная активность Владимира спала.

Когда Громовы переехали, в тот же день и Бекле-шов вернулся в город. Он по-прежнему посещал их чайные вечера, как еще недавно ежедневно в Стрель-не. Он считал важным, чтобы эта традиция сохранилась. Свое поведение по отношению к Вере он не изменил ни в малейшей степени. Вера снова принимала в разговоре живейшее участие, так как из-за отсутствия Владимира времени у нее хватало. Общество Бориса Ивановича казалось ей не таким уж неприятным или безразличным. Острые словечки, которые она ему отпускала при первой возможности, почти прекратились, и она чаще вступала с остроумным молодым человеком в долгие беседы. В конце концов он был полковым товарищем Владимира, и тот его очень ценил, за исключением тех редких моментов, когда ревновал ее к Борису Ивановичу. И потом этим летом он был непосвященным свидетелем их счастья, и сейчас его присутствие напоминало об этом прекрасном, но быстро пролетевшем времени.

Недели пролетали одна за другой, похожие одна на другую. Каждый вечер Мария Дмитриевна собирала у себя всех детей и ближайших знакомых, так как ее здоровье в это время года не позволяло ей участвовать в ночной светской жизни большого города. Поэтому и Вера должна была оставаться дома. Говорили часто об Островском, и так как его переписка с Верой не была секретом, то от нее узнавали о его здоровье.

Время ежедневных писем миновало. Теперь Владимир ограничивался еженедельными письмами. Этот переход произошел так постепенно и юный граф так много рассказывал о своей работе в посольской канцелярии, от которой он, впрочем, не мог уклониться, что Вера примирилась с этим и не сердилась. Но если случалось, что и неделя проходила без письма, а это случалось часто, она сильно сердилась и даже могла об

Островском неласково отозваться. Для Беклешова это была небесная музыка. Он надеялся на скорое и заслуженное вознаграждение за свое терпеливое ожидание, которое он заслужил, несмотря на свой неистовый, неугомонный характер.

Наступал новый год, и он решил, что в новом году он женится на избраннице своего сердца. Был он действительно влюблен в юную девушку или, по меньшей мере, серьезно это вообразил? Во всяком случае он был очень непостоянен в своих симпатиях и чувствах, чтобы посвятить их надолго одному предмету. Верность в любви была несвойственна его легкомысленному характеру. От преходящих чувств оставалось немного. Его больше возбуждало оказываемое ему сопротивление. Всякое сопротивление его желанию было для него непереносимо. И первой его мыслью было его преодолеть. Равнодушие Веры ранило его тщеславие. Его унижало сознание, что Владимир, чьи духовные силы он не слишком высоко ценил, может помешать достижению его целей. Его отец не упускал ни одной возможности подогреть эти чувства, так как связывал женитьбу на Вере Громовой с большими выгодами для сына.

В Новый год у Громовых собрался большой круг знакомых. Сначала гадали, бросая в воду расплавленные воск и свинец, чтобы по форме фигурок предсказать свое будущее. Потом в гостиной пили шампанское, разогревая веселое новогоднее настроение. Вера как раз получила письмо от Владимира и приняла искреннее участие в общем веселье. Она мечтала об исполнении в новом году ее желаний!

Наконец, часы пробили полночь, наступил Новый год. Все обнимались, целовались и желали счастья друг другу. Когда Беклешов подошел к госпоже Громовой, чтобы поцеловать ей руку и пожелать счастья, он прошептал ей:

— Могу я просить вас об одолжении: четверть часа поговорить с вами наедине? Мне необходимо обсудить с вами, Мария Дмитриевна, нечто важное, от чего зависит счастье моей будущей жизни.

— Приходите к нам, когда мы вернемся с заутрени, тогда мы сможем спокойно поговорить. Позже я ни на секунду не останусь одна, — отвечала госпожа Громова.

При этих словах сердце ее возликовало, так как она предположила, что речь идет о предложении Ольге, свадьбы которой она ждала с нетерпением еще до известия о помолвке Веры и графа Островского.

На следующий день Беклешов был в гостиной госпожи Громовой и, как ему было назначено, ко времени, когда она с дочерьми и Любочкой вернулась домой из церкви. Петр Модестович в это время представлялся в Зимнем дворце с поздравлениями.

Поздоровавшись с Борисом, госпожа Громова сказала девушкам:

— Отправляйтесь в свои комнаты, дети, и оставьте нас одних. Мне нужно поговорить с Борисом Ивановичем. Через полчаса приходите вниз к завтраку. Вы ведь позавтракаете с нами, Борис Иванович?

— К сожалению, не смогу, так как должен сегодня у многих быть с визитами.

Уходя, девушки сгорали от любопытства узнать, о чем будет разговор.

Если Вера не проявляла ни малейшего интереса, то Ольга и Любочка, напротив, очень покраснели, увидев Беклешова. Они полагали, что его приход в необычное время должен иметь особый повод, и каждая охотно думала, что это из-за нее.

Едва юные дамы вышли из гостиной, госпожа Громова села у камина и, указав на стоящее перед ней кресло, сказала:

— Садитесь, пожалуйста, Борис Иванович, и скажите, чем могу быть вам полезна.

— От вас зависит счастье моей жизни, Мария Дмитриевна. Одного вашего слова достаточно, чтобы сделать меня счастливейшим или несчастнейшим из людей.

— Как я должна вас понять, дорогой друг? — спросила госпожа Громова, у которой не было ни малейшего сомнения о цели этого визита. — Объяснитесь яснее. Вы знаете, что я с радостью сделаю для вас все, что в моих силах.

Борис от природы не был ни робким, ни застенчивым. Но сейчас, когда предстояло объявить о своем сватовстве, у него настолько захватило дух, что он сказал едва слышно:

— Я пришел, чтобы просить у вас руки Веры Петровны.

— Вы хотите сказать, Ольги Петровны?

— Простите, Мария Дмитриевна. Я еще не совсем потерял голову и отдаю себе отчет в том, что говорю. Я прошу руки Веры Петровны, вашей младшей дочери.

То, что любящая мать услышала, было горьким разочарованием. Рушились все ее планы. Тем не менее в последний момент она сделала отчаянную попытку, несмотря ни на что, сохранить Беклешова как будущего зятя.

— Вера еще почти ребенок, — сказала она. — Не подошла бы вам лучше Ольга?

— В глазах своей матери Вера — еще ребенок, — отвечал с достоинством Борис. — Но в моих глазах она прекраснейшая девушка, которую я когда-либо видел, и без нее я жить не могу. Вы поймите, Мария Дмитриевна, когда сердце так неумолимо стремится к цели, как у меня, невозможно свои чувства перенести с одной сестры на другую. Я жду вашего решения!

После этих решительных слов госпожа Громова убедилась, что ей не остается ничего, кроме того, чтобы сказать всю правду. Если Борис поймет твердо, что на Веру он не может рассчитывать, быть может, со временем он примет другое решение.

— Борис Иванович, — сказала она с известной торжественностью. — Я считаю вас своим старым добрым другом и поэтому в этот серьезный момент должна сказать вам всю правду. Вера не может выйти за вас, так как ее рука принадлежит другому. Моя дочь обручена с Владимиром Николаевичем.

Борис ожидал любого другого ответа, кроме этого. Эта новость превзошла его худшие опасения. К ней он не был подготовлен.

Не в состоянии произнести ни слова, он растерянно уставился на госпожу Громову. Злая улыбка искривила его губы. И он рассмеялся грубым и деланным смехом.

— Итак, Владимир Николаевич успел меня опередить!.. Откуда взялось у него столько хитрости и притворства?… Но я хочу вам кое-что сказать, Мария Дмитриевна, — и при этом его черные колючие глаза посмотрели на нее нагло и решительно. — Вера Петровна никогда не будет женой Владимира. Или я, или никто!

Госпожу Громову при этой угрозе охватил страх. Но потребовалось одно мгновение, чтобы Борис преодолел свою ярость. Как будто мрачное облако сползло с его лица, и он, как обычно, спокойно и вежливо сказал:

— Простите мои необдуманные слова, я не знаю, что говорю… Удар был слишком сильным и неожиданным. Забудьте, пожалуйста, что я сказал в аффекте… Ваше известие никак на мои чувства не повлияет. Я буду любить Веру Петровну и надеяться, пока бьется мое сердце. Ведь этому вы не можете помешать?

Он поднялся и взял фуражку.

— Вы разрешите мне, Мария Дмитриевна, как и ранее, бывать у вас в доме?

— Чем чаще вы будете приходить, тем мне будет приятнее. Между нами все остается по-прежнему.

— Благодарю вас от всего сердца. Было бы ужасной несправедливостью судьбы лишать меня одним ударом надежды моего сердца и второго родительского дома. И я обещаю вам, что у вас не будет повода сожалеть о своем разрешении, — добавил он, многозначительно взглянув на нее.

Эта последняя фраза была хитро рассчитана на заботливое материнское сердце, чтобы в матери обрести покровителя.

— Apropos, Борис Иванович, — сказала госпожа Громова ему вслед, когда он собирался уходить, — то, что я сказала вам об Островском и Вере, останется между нами, не так ли? Я полагаюсь на вашу скромность.

— На этот счет вы в любом случае можете быть спокойны и уверены, сударыня. Я умею страдать в одиночестве. К тому же я ценю ваше доверие так высоко, что не осмелюсь когда-нибудь им злоупотребить.