Вера Петровна. Петербургский роман (Роман дочери Пушкина, написанный ею самой)

Глава шестая

Было уже поздно, когда Борис освободился. Все в нем так клокотало, что ему стоило большого труда довести свою роль до конца. Чтобы не взорваться подобно паровому котлу при высоком давлении, нужно было, оставив притворство, на время отвести душу. От мысли, что он побежден и, сверх того, побежден Владимиром, он кипел от бешенства.

В свете еще не знали эту сторону его характера. Он скрывал ее тщательно и большим усилием воли. Только немногие подозревали, какая буря бушует в этом человеке и как он может быть близок к безумию, если только прорвутся плотины, которые сдерживают неистовый приступ его ярости.

Выйдя на улицу, он отослал сани домой. Как можно было в том состоянии, в котором он находился, отдавать новогодние визиты и часами вести банальные разговоры! Только движение, сильное напряжение всего тела могло бы привести его в равновесие. Лучше всего было бы вскочить на необъезженную лошадь и поохотиться в бесконечной снежной пустыне, чтобы под ледяным ветром погасить сжигавшее его пламя. Но так как лошади у него не было, пошел он пешком, сам не зная куда. Прочь от обжитых улиц, от знакомых людей, которые могли бы с ним заговорить. Он часами бродил как сумасшедший по удаленным местам города, и бедные люди, встречавшиеся ему, с удивлением и тайной робостью глядели на него, не понимая, что этот элегантный офицер делает в их нищем квартале.

Наконец устав, он поплелся домой. Ему нужны были покой и Василий.

Василий был его камердинером и доверенным лицом. Как и его родители, он был крепостным. В то время слуг выбирали из своих же крестьян, находившихся в полной зависимости от господ. Его отец имел в поместье, где раньше жили Беклешовы, неплохое хозяйство, и, владея мельницей, которой он исправно управлял, постепенно нажил приличное состояние. Генерал выбрал его старостой. Дела его шли хорошо, и господа были им довольны. Так что, несмотря на хорошие средства, он и не думал о выкупе из крепостных себя и своей семьи. Позднее он горько сожалел о своей неосмотрительности.

Василий был его старший сын, хороший и способный парень, рано показавший усердие в учебе. В родной деревне не было образованных людей, способных оценить любознательность мальчика. От старого попа, у которого отец Василия попросил совета, толку не было. Сказал он общеизвестное. Дескать, рубль беречь надо, а сына учить, сколько возможно. Кто знает, что из него в будущем получится?

Василий отправился в губернский город, где поп устроил его у знакомой семьи. Начальную школу он необычно быстро закончил и поступил в частное учебно-воспитательное заведение, так как ему как крепостному доступ в гимназию был закрыт. Учился он неутомимо, особенно усердно осваивал иностранные языки.

До пятнадцати лет все шло хорошо, но потом случилось несчастье, похоронившее его надежды.

У отца после двух неурожаев сгорела мельница. Но несчастье редко приходит в одиночку. За большие проценты отец доверил свой добытый тяжелым трудом капитал купцу, который обманным путем объявил себя банкротом. Отец потерял весь капитал и стал чуть ли не нищим. О том, чтобы оставить еще на год Василия в городе и в школе, теперь не могло быть и речи. И не только потому, что нечем было за него платить. Отец нуждался в его руках для работы в поле, а потом и в строительстве мельницы.

С тяжелым сердцем Василий вернулся назад в отчий дом. Два года он прожил в деревне, пока в поместье не приехал генерал, чтобы проверить хозяйство и провести там часть лета.

И вот тогда он увидел Василия в первый раз и услышал о его необычном для молодого крестьянина образовании. Так как Беклешов как раз подыскивал для своего семилетнего сына Бориса молодого слугу, то он остановил свой выбор на Василии, чье приятное и смышленое лицо ему очень понравилось. Отец Василия хотел бы оставить сына при себе, но противиться господской воле не мог. Правда, его утешала мысль, что в городе Василию выпадет счастья больше, чем в деревне, где сын снова с трудом привыкал к тяжелой работе на земле. За потерю столь нужного работника в хозяйстве генерал дал старику отступного. И семнадцатилетний молодой человек поступил в услужение малолетнему Борису Ивановичу.

Новой службой Василий был не очень доволен, так как убедился в неосуществимости своих высоких планов на будущее, о которых мечтал. С присущим русским, как и вообще восточным людям, менталитетом он примирился со своей участью.

Зная, что он крепостной, он не видел ни малейшей возможности приобрести необходимые средства для своего освобождения. Он признал в юном Борисе своего барина и будущего повелителя, от которого зависят его радости и горести, привязался к нему всем сердцем и посвятил всего себя ухаживанию за ним и верному служению.

Русские люди из низших сословий обладают добродушным и общительным характером. Нет ничего удивительного, что Василий постепенно так привязался к мальчику, что интересы Бориса и его благополучие стали ему дороже, чем его собственные. Каждое слово, каждое приказание барина стали для него Евангелием. Не было жертвы, которую он с радостью не принес бы Борису Ивановичу. Даже крутой, трудно переносимый характер барина не влиял на его чувства.

Борис ценил немыслимую преданность и способности Василия, который со временем стал его правой рукой. Он даже сделал его своим секретарем, оценив его школьное образование и ловкое владение пером.

Борису пришла в голову удачная идея еще лучше использовать таланты своего слуги.

— Василий, — сказал он ему однажды, — ты так хорошо владеешь пером, что тебе нетрудно будет подделать мой почерк. Тогда ты сможешь писать за меня письма и другие бумаги, которые мне смертельно надоели.

— Слушаюсь, ваше благородие, — только и сказал Василий и немедленно приступил к заданию.

Он выполнил его с таким талантом, что через короткое время подделку от оригинала было не отличить.

Обнаруженный Василием талант был опасен, но его преданность и добросовестность не вызывали подозрения, что он воспользуется им с дурной целью. Борис был сверхсчастлив, что отныне его корреспонденцией займется Василий.

Такие доверительные отношения сложились между слугой и его барином, когда Борис в достопамятный для него день нового года добрался до дома, до смерти уставший. Пароксизм отчаяния, который до предела напряг его нервы, прошел. Без сил он опустился в кресло. Он страдал и оплакивал свой жалкий жребий. В своем несчастье он винил и Бога и людей, которые были к нему так несправедливы, только не себя самого. Василий ухаживал за ним и утешал, как ребенка. С огромным терпением слушал он этот «плач Иеремии» и смиренно сносил приступы отчаяния, когда едва затихавшие страсти, вспыхивали с новой силой. Обнаружить свое состояние при слуге Борис не стеснялся.

Медленно и постепенно выходил Беклешов из этого ужасного кризиса, который овладел им с такой силой. Когда он окончательно пришел в себя и наконец обрел внутреннее равновесие, он надолго задумался и наконец сказал слуге:

— Послушай, Василий, отец дома? Я хотел бы поговорить с ним.

— Его превосходительство уехали с час тому назад, но я сейчас узнаю, не вернулись ли.

Через несколько минут он сообщил, что генерал еще не вернулся, но его карету за ним послали. Он вернется к часу ночи.

— Старика никогда нет, когда он нужен, — сказал Борис с явным неудовольствием. — Подай шинель, — приказал он Василию. — Поеду в клуб. Не ждать же мне его здесь одному до часу ночи… Умираю от нетерпения. Приедет отец, скажи ему, что я должен ввиду крайних обстоятельств сегодня же поговорить с ним.

С глубоким вздохом верный раб надел на него меховую шинель. Он знал, чем это грозит, когда он отправляется в клуб, да еще в таком возбужденном состоянии.

Его опасения были небезосновательны. Когда Борис в позднее время вернулся, обнаружилось, что он проиграл не одну тысячу рублей. Это обстоятельство не улучшило его настроения. Вообще игра была его опасной страстью и обрела чрезмерную власть над ним.

— Его превосходительство ожидают вас, Борис Иванович, — сообщил Василий, как только он вошел. — Иван Павлович уже несколько раз вас спрашивали.

Из-за игры Борис забыл об этой встрече, как и о других событиях дня, так как поглощен был проигрышем, в котором должен был признаться отцу. Короткое время стоял он в нерешительности, раздумывая о чем-то, потом быстро направился к кабинету генерала. Без стука открыл дверь.