Весенние мелодии

9

В доме Джеки очень понравилось, особенно здоровенный каменный камин, в котором еще тлели оставленные Шоном угли. Однако, получив теплую куртку и высокие теплые носки, Джеки потащила Рика на улицу. Разговаривать при свете она не могла.

Они сели на деревянную скамью, стоявшую на самом берегу озера. Рик подумал – и привлек девушку к себе. Для тепла, оправдывался он перед самим собой. Исключительно для тепла.

Впрочем, Джеки и не сопротивлялась. Она прильнула к его плечу и затихла. Рик вдыхал аромат ее волос и таял от счастья, а потом она заговорила…

– Понимаешь, я даже не знаю, с чего начать… Понимаешь, я никогда в жизни не разговаривала с другим человеком – о себе. И вообще – о чем-то серьезном с кем-то другим. Я всегда жила сама по себе. И поэтому мне казалось, что я контролирую свою жизнь. Все, что со мной происходит. Вот. А потом вдруг этот солнечный, веселый день, птички-травка, весна – и отвратительная царапина на боку моей машины. Как будто щель в другое измерение, черное, страшное. Чужое. Тебе, наверное, смешно – ну что, в самом деле, поцарапали машину… Мне в тот момент показалось, что это мою жизнь поцарапали. Так оно и оказалось.

– Мне не смешно, маленькая…

– Спасибо. Эта беременность… Я сидела с дурацким тестом в руках, красная как помидор, перепуганная, я вообще могла думать только об угрозах в мой адрес, а меня тошнило, вот и позвонила врачу. И она сказала – сделай тест. Я, кажется, даже не очень поняла, что я делаю. Он у меня валялся в аптечке, потому что так принято, понимаешь? В наше время все нормальные люди используют контрацептивы, а в аптечке на всякий случай хранят экспресс-тесты… короче, я сидела и смотрела на этот дурацкий тест, а он показывал, что я беременна. Дело не в нежелательной беременности. Дело в том, что слишком много абсолютно нереальных событий случилось со мной в течение каких-то сорока минут… Я в тот момент даже не могла сконцентрироваться и вспомнить, что у меня просто ФИЗИЧЕСКИ не могло быть никакой беременности, потому что мы с Алджи… короче, это я его сама назначила своим женихом, мы вместе не жили. Пару раз у нас с ним было… ну просто… вроде так тоже принято – проверить совместимость с партнером, то-се. Вот у нас с ним и было – то-се. Давно.

– Все равно он гад!

– Что ты! Алджи – чистый ягненок. Он очень мягкий и бесхарактерный, правда, но добрый ужасно. Он никого не обидит.

– Тебя обидел.

– И хорошо, что обидел. До этого я всю жизнь всех обижала. Я же была такая вся в себе уверенная, королева по жизни, звезда! Я искренне считала, что они все должны быть счастливы: Энни – что она моя подруга, Алджи – что он мой жених… Мне бы хоть задуматься – а ведь Энни единственная, кто терпел от меня все взбрыки и капризы на протяжении восьми лет, еще с университета. Как я ее ни унижала. И потом – они собирались со мной поговорить, я ей верю. Только мне же все время некогда! Я же босс! Фигов…

– Ты действительно была ее боссом.

– Да, только теперь вот она работает, а меня мамаша Амбер наверняка уже вычеркнула из списков. Я знаю, я сама увольняла по ее приказу девчонок – за то, что они скомпрометировали фирму.

– Это незаконно…

– Да, но это понимаешь, только когда тебя саму уволят. Не важно. Так вот, они пытались со мной поговорить, но я их не слышала. И они поженились, а теперь наверняка страшно переживают и винят во всем себя, а они не виноваты.

– Почему ты так плакала в участке?

– Когда он сказал, что нет никакой беременности… Это уж совсем глупо, но мне показалось, что я потеряла ребенка. Что он был – а я его потеряла. Удивительно… Потому что все эти пять дней я ненавидела свою якобы беременность. Я боялась, мне было противно, я не хотела никаких детей. Я столько пиццы съела за эти дни, что у меня во рту до сих пор ее привкус. Сама себе придумала гормональную бурю…

– Малыш, гормональные бури бывают не только у беременных.

– Наверное. Будь мама рядом, она все бы мне объяснила, но она ловит своих чертовых бабочек, ей не до меня. Вот… И там, в участке, мне стало вдруг так жалко себя! Эти пять дней – я всего лишилась за это время, но зато у меня был ребенок, а тут выясняется – нет, и ребенка никакого нет… Я путано объясняю, да?

– Нормально. Я понимаю.

– Как тебе это понять…

– Просто. Наша сестра Морин потеряла своего первенца. Упала неудачно зимой, вроде даже не сильно… Я помню, какие у нее были глаза. Как две пропасти в ад. Она не плакала, не кричала, у нее ничего не болело, она просто ходила, как во сне и смотрела сквозь людей. Мне было тринадцать лет…

– Морин… папа говорил, она должна стать хорошим хирургом.

– Она и стала. В Дублине живет.

– А… дети?

– Есть, четверо. Ты не замерзла?

– Нет, что ты… Знаешь, наверное, это мне возмездие.

– Какое еще возмездие?

– Все наши дела возвращаются, разве не так? Мне было девятнадцать лет…

– Опять плачешь?

– Нет, вспоминаю. Мне было девятнадцать, а ему – сорок три. Он был профессор с моей кафедры. Я ходила на его семинар по социологии…

– Старый пень!

– Да нет, он хорошо выглядел и вообще. Мы встречались исключительно в свободное время и подальше от университета, а то у него могли бы быть серьезные неприятности. А потом он предложил мне выйти за него замуж. Я растерялась, испугалась даже, но потом, конечно, возгордилась – вот я какая красавица и умница, не прыщавые студенты за мной увиваются, а целый взрослый дядька.

– И… что?

– И я к нему переехала. А он первым делом высыпал все таблетки в унитаз, выбросил презервативы и заявил, что планирует завести не меньше четырех детей. Я опешила, залепетала что-то про учебу – он только посмеялся, сказал, что дело женщины рожать и воспитывать. Я рассердилась, закричала, что не хочу вообще никаких детей, и тогда он меня ударил по лицу.

– С-скотина…

– Я убежала. Совместной жизни не получилось. Этот профессор уже через месяц женился на своей аспирантке, через полгода она ходила с пузом… и так четыре года подряд. Сейчас у них пятеро, кажется.

– Так он просто сексуальный маньяк?..

Джеки вздрогнула так сильно, что Рик испугался. Девушку била крупная дрожь.

– Не надо, Рик, прошу тебя, не шути так.

– В чем дело, маленькая? Я ведь толком так ничего и не знаю, и не понимаю. Что это за царапина на машине? Что за угрозы? Я думал, честно говоря, что ты сбежала из-за этой истории с женихом, и считал его порядочной скотиной, потому что ты явно испугана, но…

– Алджи! Господи, да он даже кошку не напугает! Нет, я сбежала не из-за них с Энни…

Она начала рассказывать, сбивчиво, торопливо, то и дело всхлипывая, а Рик слушал, хмурясь все сильнее. Постепенно становилось ясно, что имел в виду папа Каллахан. Но если так – если так, то он, Рик, тем более никого к ней не подпустит! А с маньяками в Монтане разговор вообще короткий… в здешних лесах кто только не пропадал!

Сэм Каллахан стоял посреди леса и напряженно вслушивался в тишину.

Строго говоря, лесок был жиденький. Рощица – не лесок. После Монтаны Лонг-Айленд мало чем может удивить в смысле деревьев.

Однако для удобства изложения лучше считать это безобразие лесом. Сэм Каллахан недовольно повел носом, тихо фыркнул. Здесь воняло помойкой. Не травой, не листвой, не весенней влажной землей – помойкой. Дохлыми кошками. Горелой резиной. Чем-то мерзко-сладковатым.

Он обещал Билли-комиссару, что ничего хулиганского совершать не будет, и потому на территорию частных владений пробрался пешком, минуя посты дорожной полиции и охраны. Предварительно Сэм сверился с подробными картами в полицейском управлении, так что совершенно точно знал, где можно пройти, не встретив ни одного коллеги.

Вилла Деверо сияла огнями в полумиле от него, там до сих пор праздновали недавнее бракосочетание. Сам же детектив Каллахан в данный момент находился на территории другого владения. Вилла «Литания» – с ума сойти. Не хватает дворца «Панихида» и домика для гостей «Вечный Покой».

Собственно вилла находилась где-то за деревьями, но, что характерно, ни одного огонька сквозь ветки не просвечивало. Сэм переложил пистолет в карман куртки и осторожно двинулся вперед. Тучи скрывали полную луну, но ее мертвенное сияние все равно пробивалось, освещая Сэму некое подобие тропинки.

Он двадцать лет жил в Монтане и умел ходить по лесу практически бесшумно. То есть до пресловутого индейского шага, конечно, не дотягивал, но в целом вполне прилично справлялся. Чемпионом по тихой ходьбе у них был Шон, а хуже всего с этим обстояло у Рика – этот обычно ломился сквозь чащу, словно молодой лось, каковым, собственно, и являлся…

Влюбился, значит, лосенок… Это хорошо. Джеки славная малышка, к тому же своя. Дейрдре будет рада.

Сэм дошел до опушки и замер, невидимый и неслышный в темных кустах.

Несмотря на вполне детское время – еле-еле одиннадцать, – громадный особняк был погружен в темноту. Ни одного светящегося окошка. Странно, потому что Баркли ответил на телефонный звонок Сэма – якобы от имени интернет-компании – и крайне резко сообщил, что не заказывал никаких книг по каталогу и вообще ничего не заказывал, отвяжитесь!

Сэм аккуратно двинулся вперед, стараясь держаться ближе к кустам. Кто его знает, какая тут сигнализация понатыкана…

Ему повезло – сигнализации не было никакой вообще. Более того, не была заперта входная дверь, но Сэм вовсе не собирался в нее заходить. Это, так сказать, на крайний случай.

Несмотря на многолетний полицейский опыт, Сэм Каллахан не мог бы сейчас точно сформулировать, что он собирается найти на вилле «Литания». Просто… у каждого есть и шестое, и восемнадцатое, и двадцать первое чувство, называемое еще интуицией. Это самое чувство подсказывало Сэму, что Баркли – его клиент, и у него в хозяйстве просто обязаны найтись улики, связывающие его и Джеки О’Брайен. Сэм не собирался их изымать – они все равно не имели бы юридической силы. Он хотел убедиться на сто процентов – и только тогда рисковать здоровьем девочки Джеки.

Засада на живца с подстраховкой – паршивая вещь, но иногда совершенно необходимая и единственно возможная. Сэм слишком давно работал в полиции и знал, какое количество действительно опасных преступников осталось бы на свободе, не пойди полиция на НЕКОТОРОЕ превышение своих полномочий…

Ведомый тем же шестым чувством, Сэм Каллахан осторожно двинулся вокруг особняка, бесшумный и неотвратимый, как Возмездие…

Джеки затихла в его объятиях, перестала плакать, и Рик осторожно укачивал ее, монотонно и тихо рассказывая всякие неинтересные, с его точки зрения, байки из собственной вполне обыкновенной жизни. Луна сползла куда-то в сторону, стало светлее, и на траве проступила седина росы.

– …Вот, а после академии я сразу вернулся сюда. Вообще-то была возможность поехать в крупный город, но мы такая малахольная семья… Даже Шон, перекати-поле, все время сюда возвращается. Короче, соскучился я по своим, вот и вернулся. Батя обрадовался. Он ведь на самом деле не только в нашем городке трудится. По площади его участок пол-Европы закроет, не меньше. Дряни здесь поменьше, чем в твоем Нью-Йорке, но тоже хватает. В основном браконьеры. Злой народ. Им есть что терять, а нас они не сильно боятся.

– Почему?

– Тут ведь лес, Джеки. Вот, положим, едем мы с напарником и натыкаемся в семидесяти милях отсюда на небольшую группу пожилых скаутов, разделывающих еще теплую лосиху с лосятами. Для них это навар в сто штук, не меньше, им есть что терять. А для нас – нарушение закона. И мы обязаны с ним бороться. Только нас всего двое и у нас по два ствола на нос, а у них целый арсенал.

– Но ведь в полицейских стрелять нельзя…

– И кто их найдет, тех полицейских? Ну, вынесет разбитую машину на сотню миль дальше по течению. Рации не везде пробивают. А трупы… Гризли и росомахе на один укус. Через неделю трава прорастет сквозь то, что осталось, никто не найдет. Расчет подлый, но верный. Короче, здесь не проходят всякие штучки типа «Вы имеете право хранить молчание, положите оружие на землю и медленно повернитесь…»

– Ты стрелял на поражение?

– Ну… да, приходилось. И по горам за ними гонялся. Это когда они папу подстрелили и ушли через перевал. Рассердился я тогда очень. Один поперся.

– А их сколько было?

– Четверо. Один потом в пропасть сорвался. А троих я взял.

– Ой, Рик…

– Ты чего? Да не дрожи так, все нормально. Правда, обратно было трудно их тащить. Они-то дрыхли, жрали, сра… все как надо, короче, а я вот трое суток не спал. К концу вторых суток глюки начались, так я себя ножом колол, чтобы не заснуть. Ничего…

– Бедный ты мой.

– Джеки?

– Что, мой хороший?

– У меня есть еще одна история. Про нее только папа знает…

…Я немножко успел поработать в большом городе. В Городе Ангелов. В Городе Грехов. Сразу после академии.

Крупные рыбы. Ну, в смысле преступники – редко попадаются, вместо себя они обычно подставляют подростков, таких, кому ответственность не светит.

Мы накрыли один такой притон. Операция была в самом разгаре, когда он рванул в окно. На вид он всегда был совсем мальчишкой, но лет-то ему было вполне достаточно. Ронни Малыш, так его звали. Он торговал наркотиками с двенадцати лет, держал под собой десяток малолетних проституток и был замешан по меньшей мере в трех убийствах. Хороший у него был список, верно?

Я погнался за ним. Был уверен, что возьму его спокойно, без стрельбы и лишнего шума. Дыхалка у Ронни была никуда, сказывался стаж наркомана. Но он спасал свою жизнь и потому несся как заяц. Потом споткнулся и упал. Выстрелил в меня с земли. Попал в ногу. Я отключился на несколько секунд, потом открыл глаза, попробовал сесть – и тут мой напарник заорал мне: «Рик, сзади!» Я развернулся и выстрелил. Инстинктивно. Так меня учили.

«Питон» называется моя пушка, Джеки. Называлась вернее. Специальная разработка для спецподразделений. Это только в кино после выстрелов красиво умирают и даже успевают произнести монолог. «Питон» с десяти метров пробивает в человеке дыру, в которую можно просунуть кулак.

Я даже не понял, кто там упал. Потом подполз поближе и увидел. Ему лет пятнадцать было. Ходил в помощниках у Ронни. Мы его знали, он, наверное, с рождения в полиции на учете состоял. Но ему было пятнадцать лет…

Потом меня штопали, останавливали кровь, а я все смотрел на этого парня. Он лежа был еще меньше. И пушка в руке. Потом уж я узнал, что он двоих наших успел из нее положить. Но лежал на земле передо мной мальчик. И это я его убил.

В больницу меня отвезли в ближайшую, нашу. Тюремная больница. Мы не шьем, а штопаем, говорил всегда тамошний хирург, но меня они зашили на совесть. Уже там меня навестил мой начальник и сказал, что, хотя расследование и будет проведено, беспокоиться не о чем. Мол, это по любому была самооборона, а еще и двое наших сотрудников убиты…

Но я-то видел его, Джеки. Маленького мальчишку с неестественно вывернутой рукой. Пистолет казался огромным, такой он был щуплый, паренек этот.

Я знаю, зря я это сделал, но только через пару дней я сбежал из госпиталя и поперся на похороны. Адрес мне дали в управлении. Я шел с палкой, еле-еле и очень хотел не успеть, упасть, потерять сознание. Я трусил, Джеки.

А на кладбище никого не было. Только пастор, старичок такой смешной, да мать этого паренька с двумя девчушками. И гроб уже в могиле лежал. Я глазам своим не поверил, думал, может, я ошибся. Гроб был совсем маленький, Джеки. Белый, узкий, из простых досок. Детский гроб.

А потом пастор дочитал молитву, и эти девчушки, совсем маленькие, бросили на крышку по горсти земли. Подошли могильщики и стали забрасывать могилу. Жара тогда стояла дикая, прямо как сейчас, Джеки. Земля была совсем сухая, спекшаяся. И ее комья стучали по крышке, как выстрелы.

А потом я хотел подойти и тоже бросить землю, хотел что-то сказать его матери, даже, кажется, начал говорить, но тут она подняла на меня глаза.

Она меня не ударила, Джеки, не обругала, не прокляла. Просто стояла и смотрела. Ничего больше я не помню. Говорят, в управление я пришел без палки и белый как полотно. А потом один парень из наших спецов хлопнул меня по плечу и сказал, что нечего так переживать из-за какого-то ублюдка… И тогда я его избил. Я этого не помню, честно говоря. Туман у меня стоял перед глазами, Джеки. И глаза той женщины.

Меня тут же отстранили и отправили в бессрочный отпуск по ранению. Начальник заступился, поэтому обошлось без скандала. Служебное расследование проводили года полтора, но это все ерунда. Это не главное. Главное, Джеки, то, что с того самого дня я перестал спать. Только закрою глаза – и она стоит. Смотрит на меня. И земля стучит по крышке гроба. Белого, маленького. Детского гроба.

Ты вся дрожишь, Джеки? Прости. Я должен был тебе это рассказать. Или вообще не должен был рассказывать… Но, честно говоря, я рассчитываю прожить с тобой еще лет пятьдесят, так что лучше уж все по-честному.

Вот такая, Джеки, история…

На самом деле история та закончилась совсем иначе. Рик помнил ее до сих пор так же хорошо, словно, она произошла пару месяцев назад, а не десять лет… Маленький домик в предместье Лос-Анджелеса он отыскал не сразу. На узкой грязной улочке дома были похожи, словно близнецы. Подслеповатые окна, выщербленный кирпич, ржавые кровли…

Рик постучал в облупившуюся дверь и стал ждать. Когда за дверью откликнулся женский голос, сердце у него глухо бухнуло и провалилось куда-то вниз. Ему мучительно хотелось оказаться за сто миль отсюда, но он знал, что это невозможно. Надо отдать все долги.

Дверь открыла худощавая женщина средних лет. Просто одетая, очень грустная, она торопливо вытирала тряпкой мокрые руки, а при виде офицера полиции – форму Рик так и не снял – тихо ахнула и схватилась за косяк. В серых усталых глазах плеснул страх. Рик заторопился.

– Простите, если напугал вас, мэм. Все в порядке. Я только хотел… Могу я войти?

Рик отлично знал и этот район, и все прочие подобные районы столицы Греха. Глаза и уши тут были не только у стен, но даже у мусорных бачков.

Женщина отодвинулась в сторону и нерешительно кивнула.

– Проходите, коли пришли. Я-то перепугалась, не случилось ли что с девочками. Они гостят у своей тетки. Это в Санта-Каталине.

Она провела его в крошечную гостиную, бедную, но чистенькую, скудно обставленную дешевой мебелью. На допотопном комоде стояла фотография в дешевой рамочке, и при виде нее у Рика снова зашлось сердце.

Худенький паренек с настороженным, немного хищным лицом смотрел прямо в объектив. Потрепанные джинсы, футболка с названием молодежной рок-группы… Обыкновенный мальчишка, каких пруд пруди в любом районе Лос-Анджелеса, вообще по всей стране.

Но у этой женщины он был один-единственный.

Рик Каллахан не стал садиться. Он помолчал, собираясь с силами, и выпалил:

– Мэм, я тот самый полицейский, по вине которого погиб ваш сын. И я приношу вам свои искренние соболезнования и извинения, хотя знаю, что это звучит глупо и кощунственно. Если вы не укажете на дверь сразу же, то знайте, я готов помочь вам, чем смогу… если здесь вообще можно чем-то помочь.

Силы разом кончились, но с души словно свалился огромный груз. Рик чувствовал себя вымотанным, как после непосильной работы.

Женщина тихо охнула, приложила ладонь ко рту. Прошли века, прежде чем она заговорила. Голос ее звучал надломленно, но ровно:

– Я и то смотрю, лицо ваше мне вроде знакомо. Вы ведь были на похоронах, верно? Да, не думала я…

Рик стоял, окаменев, боясь вздохнуть. Внезапно женщина стремительно приблизилась. Ударит, спокойно подумал Рик. Ударит и выгонит взашей. Ничего. Это правильно. Ты это заслужил.

Ничего не случилось. Женщина с усталыми глазами просто взяла его за руку.

– Ты еще совсем молодой, сынок, а голова сединой прибита. Тяжкая у вас работа, я знаю. Садись. Ты высокий… Как мой Джонни. Да, не думала я, что ты придешь. Что хоть кто-то из ваших придет. Думала, побоитесь. Или просто не обратите внимания.

– Я был ранен. Поэтому не пришел сразу.

– Я помню, ты с палкой был на кладбище. Это ведь Джонни тебя ранил?

– Нет. Не он. Другой. Главарь банды. Подонок и негодяй. Он сел и сел надолго. Возможно, навсегда. Это не вернет вам сына, мэм, но… но больше он никому не причинит зла. Не заставит страдать ни одну мать. Я не оправдываюсь, я просто хочу, чтобы вы это знали.

Она кивнула, села с ним рядом. Помолчала немного, потом заговорила, глядя в сторону:

– Я одна их ращу. Отец Джонни меня бросил, а девочки от другого человека. Он умер. Пил много. Работал на верфи, вот и пил. Я за него вышла, чтобы у Джонни был отец, хоть какой. А вышло только хуже.

Про банду я давно знала. Джонни в ней с десяти лет. Я работала на трех работах, да девчонки маленькие, да дом, стирка, уборка… Знаю, все так говорят. Я не оправдываюсь. Упустила я моего мальчика.

К четырнадцати годам с ним и вовсе сладу не стало. Я, дура, все по старинке боялась, чтобы он пить не начал, на отчима насмотревшись, а он, оказывается, наркотики уже попробовал. Этот Рональд… он страшный был парень. Все его боялись, даже взрослые. Малолеток под себя подобрал и творил, что хотел.

Когда уж я узнала все, то у Джонни и в ногах валялась, и выпороть пробовала, и уговаривала, только все зря. Зелье это его уже крепко держало. Единственное, сестренок он очень любил. Все говорил, что скоро у нас будет много денег, и тогда он всех нас отсюда увезет, туда, где нет никаких бандитов. А какие деньги, если он даже мои, спрятанные, выискивал и на наркотики тратил?

И с пистолетом он уже давно ходил. Наверное, надо было самой в полицию заявить, да как же на родного сына… А вышло еще хуже, вот как.

Ты не виноват, сынок. Я знаю. Только прощения у меня не проси, не надо. Дело даже не в том, прощу я тебя, не прощу… Сын он мне был. Плохой, глупый, злой, бандит – а все ж таки сын. Но и ты не виноват. Я понимаю.

У тебя глаза хорошие. И пришел ты не по приказу, не по службе, я это поняла сразу. Мучает тебя это. Казнишь себя. Не казни. Джонни судьбу свою сам выбрал. Двух человек убил. Отнял жизнь. Наверное, это расплата.

Я знаю, тебя это грызет изнутри, жить не дает. Так вот что я тебе скажу: никакой подлости ты не совершил. Сделал свою работу, у вашего брата она тяжелая и кровавая, мы тут не понаслышке об этом знаем.

Ты иди, сынок. Иди и будь спокоен. И спасибо тебе, что пришел. А помогать мне не надо. Мы скоро уедем с дочками. Во Фриско. Родня у меня там. Рыбаки. Уедем подальше от города этого гнилого. Жаль, Джонни здесь лежать останется…

Она заплакала неожиданно и беззвучно, уронив голову в руки. Рик посидел еще несколько секунд, потом поднялся, осторожно двинулся к дверям. Сердце саднило от острой жалости, но на душе и впрямь полегчало.

Уже у двери он оглянулся. Женщина не открывала лица, беззвучно всхлипывала, вся уйдя в свое горе. Рик Каллахан осторожно положил на зеркало у двери пачку банкнот – все, что у него было на счете. Копить он сроду не умел, так что состояния не нажил, однако не раздумывая оставил все этой женщине.

Вышел, тихонько прикрыв за собой дверь. Глубоко вздохнул, прищурился на алый закат, потом пошел прочь, постепенно ускоряя шаг.

Долги были розданы. Рик Каллахан был свободен.

Он ни разу не пожалел с тех пор, что не остался в большом городе.

– Джеки?

– Ау?

– Ты это… когда все кончится… сразу не уезжай, ладно?

– А я, может, и вообще не уеду.

– А как же Большое Яблоко? Карьера там…

– Нет у меня никакой карьеры. А Большое Яблоко… там одному человеку плохо, Рик.

– Одному везде плохо.

– Вот именно. Если бы хоть папа с мамой не развелись и жили там, а так – некуда мне возвращаться. Потом у меня тут одно дело осталось…

– Какое?

Она вдруг села прямо и посмотрела ему в глаза. Черные волосы разметались по плечам, горели в темноте кошачьи зеленые глаза.

– Да такое уж… Рик, поцелуй меня?

Он замер. Джеки ощутила, как напряглось все его громадное тело, прокатились волной могучие мышцы под рубахой. Потом Рик ответил, и голос его был глух и напряжен:

– Джеки… Ты уверена? Я… не думаю, что смогу остановиться…

– Не понимаю вас, мистер Каллахан.

– А ты напряги мозги!

– Так скажи мне об этом.

– Сказать, значит? Хорошо.

Он резко ссадил ее с коленей и встал со скамейки. Взлохматил волосы пятерней, с силой провел по лицу рукой.

– Я никогда таких, как ты, не встречал, Джеки. Таких… волшебных. Ты очень красивая. И мне кажется… нет, не то… ничего мне не кажется. Я тебя люблю. Я не могу без тебя дышать. Я готов целовать твои следы на песке. Я хотел бы, чтобы ты всегда была рядом…

Она поднялась, сбросила с плеч куртку. Маленькая, стройная фея нездешних лесов, с тоской подумал Рик. Разве она согласится разделить со мной жизнь в этом медвежьем углу? Нет, конечно. Пусть даже сейчас она скажет «да» – потом это все закончится. Ей нужен большой город с его огнями, блеском, возможностями… А встречать восход луны вдвоем с полицейским, жить в маленьком городке в самом сердце леса – это не для нее.

Джеки обхватила его за шею и улыбнулась.

– Это очень хорошо, что ты сказал.

– Почему это?

– Потому что девушке неприлично напрашиваться первой.

– Ну-ка, поподробнее!

– Пожалуйста. Я люблю тебя, Рик Каллахан. С самого первого момента нашей встречи. Мгновенно – и наповал. Никакая это не гормональная буря. Просто рядом с тобой мне легко и спокойно. У меня бьется сердце – послушай, как сильно!

Она схватила его руку и с силой прижала к груди. Рик замер, обратившись в ледяную статую. Тонкая ткань ее платья серьезной преградой служить никак не могла. Он ощущал тепло кожи Джеки, ладонью ловил стук ее сердца. Зеленые глаза мерцали, словно звезды.

Луна взорвалась у него в голове серебряным фейерверком, мир вокруг свернулся в воронку, которая открывалась в какие-то иные миры, туда, где ангелы с трубами и золотые сады с райскими птицами…