Ветер нашей свободы

— Агния, постой, — кричит мне вслед. — Я все понял, зачем же нервничать? Давай останемся просто друзьями.

— Какими это друзьями? — спрашиваю, не поворачиваюсь. — Нашелся еще друг.

— Злая ты, — печально говорит Кир и, подбежав, хватает меня за руку. — Постой, не торопись. Агния, послушай. Признаю, что вел себя не достойно. Ты вправе на меня сердиться, но позволь мне доказать, что я не такое ничтожество, как ты обо мне думаешь.

— К чему ты клонишь?

— Давай я тебя домой отвезу, — говорит и жалостливо при этом на меня смотрит. Прямо пес побитый. — Вижу же, что ты устала, не отказывайся. Пожалуйста…

Стою, размышляя над его предложением. В первую секунду захотелось развернуться и, не говоря ни слова, уйти. Но в его словах ведь есть смысл. Не укусит же он меня? Вроде бы никогда агрессивным не был, чего его бояться?

— Ладно, отвези, — наконец, соглашаюсь, чем вызываю в Кире такой всплеск радости, что даже неловко как-то. — Но только до подъезда! Никаких чаепитий, никаких долгих разговоров. Если нужно, я даже заплатить могу, чтобы отблагодарить.

— Это не благодарностью для меня будет, а обидой, — недовольно морщится и отводит взгляд. Оскорбился, видно сразу, но мне все равно, потому что не хочу, чтобы он продолжал питать какие-то иллюзии.

— Не сердись, не хотела тебя задеть. Поехали.

Машу на прощание Леночке рукой и, все также отказываясь от помощи Кира в моей транспортировке, иду к его машине.

— Спасибо, — киваю, когда он помогает мне удобнее разместиться на мягком сидении. Автомобиль у него просторный, очень комфортный — одно удовольствие в таком ехать. В салоне тепло, приятно пахнет — все-таки Кир не зря так много времени проводит, ухаживая за машиной.

— Поехали? — улыбается и заводит мотор.

Сижу, молчу, глядя в пролетающий за окном пейзаж, а Кир, напротив, о чем-то рассказывает, смеется своим, особенно удачным, шуткам. Хотя, чего греха таить, не способен он рассмешить, но изо всех сил пытается, тужится, мечет остротами, как рыба икрой.

— Ты меня совсем не слушаешь, — в голосе чувствуется грусть. — Со мной настолько неинтересно, да? Скажи честно.

— Кир, успокойся, все в порядке. Просто я очень устала, а еще нога сильно разболелась.

— Надо было меня послушать, а не делать все по-своему, — с досадой бьёт ребром ладони по рулю, от чего тут же морщится. — Я чем-то могу помочь?

— Нет, сейчас таблетку выпью и все будет хорошо.

Лезу в сумочку, чтобы найти лекарство, но вдруг понимаю, что воду с собой не захватила. Мне с детства тяжело глотать таблетки, поэтому жидкость в этом вопросе просто необходима, а иначе подавлюсь.

— Слушай, а ты не мог бы купить мне бутылку воды? — знаю, что не должна его ни о чем просить, но он же так хотел помочь, поэтому, думаю, не откажется. Да и это совсем же не сложно?

Кир будто только этого и ждал: радостно ерзает на сидении, предвкушая подвиг, который совершит во имя своей возлюбленной дамы Ордена Гипсовой Конечности.

— Сейчас-сейчас, — восклицает и останавливает автомобиль у ближайшего супермаркета. — Ты только потерпи, умоляю.

— Кирилл, у меня всего-навсего разболелась нога, — устало говорю, откидываясь на подголовник. — У меня не рак, не гангрена и не заражение крови. Просто купи мне воды!

— Я понял, — улыбается, как дурачок и выбегает на обочину.

Отсутствовал он недолго, и уже буквально через пять минут мы снова едем к моему дому. Открываю принесенную бутылку и, задумчиво глядя в окно, делаю несколько уверенных глотков. Она какая-то противная, с мерзким привкусом, но подумать об этом не успеваю.

За окном все тот же черно-серый пейзаж, с каждой секундой погружающийся в непроглядную липкую тьму, из которой нет выхода.

34. "Я спросил у ясеня…"

Я спал почти сутки, настолько устал. Когда вернулся домой после ночного посещения клиники, чувствовал себя, будто меня через мясорубку пропустили. Особенно тяжело было на сердце — такое ощущение, что меня без ножа убивают. Только кому это нужно так и не могу понять.

Волнения за мать, ребят, Агнию… эти чувства разрывают изнутри, мучают. Никогда я еще не был в таком состоянии, даже в детстве, когда жизнь моя казалась настолько беспросветной, что несколько раз искренне желал себе смерти.

Хочу отмотать время назад и просто жить спокойно. Пить с друзьями, работать в "Банке", общаться с девушками, с которыми легко и просто. Но то, что, вернись я назад, рядом не окажется Птички, пугает. Мы знакомы так недолго, но она настолько глубоко вросла под мою кожу, что так просто от этого чувства не избавишься. Никогда никого не любил, никогда не стремился кого-то впустить в свою жизнь и отдать все, что имею за душой. Но неожиданно в моей жизни появилась она, и я теперь не знаю, что делать с этой любовью.

Птичка…

Красивая девушка с мягкими губами и самым сексуальным телом на свете. От одной мысли о ней все мое естество откликается, словно я подросток в пубертатном периоде. Хочу снова ее увидеть, прижать к себе и узнать, как она провела время без меня. Я вообще хочу узнать ее лучше — чем живет, что любит, о чем мечтает. С первого взгляда на нее испытываю какую-то странную потребность постоянно быть рядом. Чтобы защищать, заботиться.

В голове рождается мысль, которую последнее время гнал от себя, которую боялся. Вернее не мысль, а желание: я хочу написать ее портрет. Не знаю, как сложатся наши отношения в дальнейшем, но я очень хочу, чтобы у нее осталась часть моей души.

Птичка лечит меня — я снова хочу взять в руки краски.

На чердаке нахожу старые альбомы для набросков и графитовые карандаши. Чувствую знакомое, но уже почти забытое, покалывание в кончиках пальцев — желание рисовать настолько сильное, что даже немного пугает. Спускаюсь вниз и, садясь у окна, принимаюсь за дело. Штрих за штрихом, деталь за деталью и на бумаге оживает та, кто занимает все мысли в последние дни — моя Птичка. Она смотрит с бумаги на меня внимательно своими блестящими глазами, а на дне их плещутся, желая вырваться наружу, сотни незаданных вопросов и миллион тревог. Мне нравятся ее глаза — теплого шоколадного оттенка в обрамлении длинных густых ресниц, они такие большие, что стоит в них хоть раз посмотреть — не сможешь больше оторваться.

Господи, о какой же сладко-сиропную банальщине я думаю, но мне это нравится. Самому себе-то могу признаться, что мне охренеть, как нравится быть влюбленным дурачком. Со мной такое впервые, но…

А почему бы, собственно, и нет? Чем я других-то хуже?

За работой не заметил, как наступил полдень. Моя шея затекла, глаза от напряжения будто песком засыпаны, но это приятная усталость — давно не чувствовал себя лучше. И пусть на меня столько в последнее время навалилось: мою мать и друга чуть не убили, я почти нищий и сколько еще проблем будет — одному Богу известно, но я счастлив. В моей жизни появился человек, которого мне не страшно полюбить. С ней чувствую себя сильнее, свободнее.

Отложив в сторону готовый набросок, иду в комнату за телефоном. Мне до одури нужно услышать ее голос, знать, что с ней все хорошо. Страх, что неуемный псих может добраться и до нее, сжимает сердце. Никогда не смогу простить себе, если с ней что-то случится из-за меня.

Набираю ее номер несколько раз подряд, но в ответ неизменный голос автоответчика сообщает, что "Абонент не отвечает или находится вне действия сети". Это странно — сейчас полдень и с чего бы ей выключать телефон?

Хожу из стороны в сторону и без устали жму на одну и ту же кнопку в надежде, что что-то изменится, и вместо механического голоса услышу ее. Она должна взять трубку, без вариантов. Где она? Что с ней? Может, ей ночью стало плохо и сейчас она лежит на полу в своей квартире, уже отчаявшись дождаться помощи? Она же такая хрупкая, а с этой загипсованной ногой еще и неловкая.

Мысли о том, что до нее мог добраться мой недоброжелатель, гоню прочь — не хочу об этом думать. Если с Птичкой что-то случится, это будет уже слишком.

И почему у меня нет ключей от ее квартиры?

Выскакиваю из дома, завожу Фрэнка и несусь к ее дому. Обгоняю, подрезаю, матерюсь как сапожник, но в рекордные сроки все-таки достигаю пункта назначения. Когда Фрэнк, с ревом, врывается во двор, стайка детишек, играющих в догонялки, с визгами и криками, разбегаются в разные стороны. Какая-то мамаша, схватив своего драгоценного отпрыска на руки, сообщает мне и всему двору заодно, какой я негодяй и подонок. Думает, что сможет меня чем-нибудь удивить. Знала бы, какими ласковыми словами моя мать бывало клеймила меня, то так бы не разорялась, ибо бесполезно — только нервы зря тратит, бедняга.

Забегаю в подъезд, не обращая внимания на возмущение общественности, и несусь вверх, перепрыгивая через три ступени. Чем ближе ее квартира, тем спокойнее становлюсь: вот сейчас позвоню в дверь, Птичка откроет и скажет, что просто забыла зарядить телефон или, может быть, какая-то другая причина, почему я не смог до нее дозвониться.

Но ни через минуту непрерывного нажатия на звонок, ни через пять ничего не меняется — в квартире абсолютная тишина. Куда же она делась?

— Эй, парень, — слышу за спиной голос, — я тебя помню. Ты приходил к Агнии как-то ночью, горланил под окнами.

Поворачиваюсь и вижу мужчину, соседа Птички, который в ночь нарисованной на снегу птицы просил о тишине.

— Вы не знаете, где Агния? — спрашиваю, искренне надеясь, что мужик может знать больше, чем я. Есть у соседей такое свойство — быть в курсе любых событий.

— Нет, не знаю, — пожимает плечами, впиваясь в меня своими глазками-бусинками. — Она вчера на такси днем уехала, и больше я ее не видел.

— Вы уверены, что она не возвращалась? Может быть, просто не заметили?

Ситуация с каждой секундой становится все хуже, и я не знаю, что делать, ведь почти ничего о Птичке не знаю. Есть ли у нее подруги? Какие магазины посещает? Где живет ее мать? Как найти брата? Миллионы вопросов, но ни единого ответа.

— Я военный пенсионер, — усмехается сосед, — полковник ГРУ. Я замечаю все и всегда. Поэтому можете мне поверить: Агния домой не возвращалась.

— Ясно, спасибо.

Ничего не остается делать, только уйти. Какой смысл биться в дверь, которую некому открыть? В самой глубине души, понимаю, что Птичка пропала не просто так. Нужно как можно быстрее узнать, куда она делась, а единственное место, куда мне стоит поехать прямо сейчас — ее офис.

Лифт не работает. Это какой-то сюрреализм, честное слово. Почему, если случается одна проблема, то она обязательно тянет за собой и другие?

Бегу вверх по лестнице, по пути расталкивая людей, так неосторожно вставших у меня на пути. Некоторые, завидев меня, сами отскакивают в сторону — наверное, мое выражение лица им не нравится. Ну, что поделать? Сейчас я действительно зол.

Добираюсь, наконец, до шестнадцатого этажа, где полным ходом кипит работа. На меня никто не обращает внимания, и это даже странно. Как будто каждый день к ним в офис вбегает взъерошенный мужик в кожаных штанах и косухе. Хотя, судя по одежде некоторых ребят, в этом обществе всем наплевать на внешний вид других людей.

— Константин у себя? — спрашиваю у странного парня с выкрашенными в зеленый цвет волосами и серьгой в носу. В глазах его бирюзового цвета линзы, а светло-голубые джинсы изодраны до крайности. Свободный художник, одним словом.

— У себя, — равнодушно кивает, скользнув по мне взглядом, и отворачивается. Как бы странно он не выглядел, мне кажется, что мы смогли бы найти общий язык. Есть в нас что-то общее. Смелость наверное, и наплевательское отношение к каким-либо условностям.

Быстро иду к кабинету Кости — стеклянной будке в конце коридора — и без стука распахиваю дверь. Сейчас не до церемоний и правил приличия — нужно спешить.

— …да-да, вы все правильно поняли, — говорит он кому-то в трубку, крутясь на стуле из стороны в сторону так сильно, будто это не предмет офисной мебели, а центрифуга для тренировки космонавтов. — Тогда до скорого, удачи.

— Константин, где Агния? — у меня нет времени на долгие приветствия. Чувство, что дорога каждая минута, если не секунда, растет во мне со страшной скоростью.

— О, Филипп, — восклицает Костя и встает, чтобы обменяться рукопожатием, — как дела? Очень рад тебя видеть!

— Взаимно, но где все-таки Агния?

Он непонимающе смотрит на меня и обводит взглядом кабинет, как будто Птичка может таиться где-то здесь.

— Не понимаю сути вопроса, — пожимает плечами и снова садится. — Ты сам на себя не похож: похудел, осунулся, щетиной зарос, под глазами синяки. Злоупотребляешь, что ли? Смотри, Филин, сопьешься так.

— Это вообще тут причём? В третий раз задавать вопрос не буду, ты его с первого раза слышал, — теряю терпение — мне до чертиков надоели люди, которые не хотят прямо отвечать на вопросы.

— А почему я должен знать о местонахождении Агнии? Я, конечно, пекусь о своих подчиненных, но не до такой же степени, чтобы знать о каждом их шаге.

— Правда, что она вчера сюда днем приезжала?

В сущности, он прав, но я сейчас в таком состоянии, что могу наломать дров. Мне нужно, чтобы кто-то сказал, что с ней все хорошо, что она в безопасности. Потому что, если с ней что-то случится, в этом будет только моя вина и ничья больше.

— Да, я вызывал ее в офис, — кивает, в упор глядя на меня. — Привезла, кстати, отснятый материал и он, не побоюсь этого слова, прекрасен — фотографии отличные. Вижу, что вы на самом деле сработались.

— Правильно видишь — мы действительно нашли с ней общий язык, но сейчас речь не об этом.

— А о чем? Фил, не могу понять, что тебя так встревожило. Она была вчера здесь, мы поговорили, обсудили несколько моментов, и она ушла. Больше я ее не видел. Что случилось?

— Дело в том, что после того, как она выехала вчера из дома, ее больше никто не видел. Домой она не возвращалась, на звонки не отвечает.

— Ты уверен? — замечаю, что моя информация проняла его.

— Само собой, я уверен. Я звонил ей все утро, но телефон выключен. Потом поехал к ней домой, но мне так никто и не открыл, а ее сосед, бывший, кстати, разведчик, который видит и замечает все лучше других, сообщил мне, что со вчерашнего дня она так домой и не вернулась. Тебе не кажется это странным?

Он некоторое время молчит, что-то обдумывая. Вижу, как морщится его лоб, выдавая напряженную работу мысли. Пусть мы и не лучшие друзья, но мы точно очень хорошие приятели, знающие друг друга много лет, чтобы замечать такие вещи.

— Может быть, она с братом куда-нибудь уехала? — задумчиво спрашивает Костя.

— Ты сам с собой разговариваешь? Может, и уехала, а, может, и нет — я не в курсе. И не знаю, как это выяснить.

— Я дам тебе телефон ее брата, — говорит Костя и ищет номер Сержа в своей телефонной книге. — Вот, держи.

Он записывает на бумажке несколько цифр и протягивает мне.

— Только не говори, кто тебе его дал, — просит он. — Не хочу потом неприятностей.

— А какие могут быть неприятности?

— Ну, дело в том, что ты ему не слишком нравишься. А я бы не хотел с ним ссориться, понимаешь?

— Понимаю, но мне почему-то кажется, что если дело будет касаться безопасности его сестры, он сможет смириться с фактом неприязни ко мне, — выдаю на одном дыхании и жму протянутую руку, а потом резко выхожу из кабинета, сильно хлопнув дверью.

Тут же набираю, записанный Костей, номер, но и тут меня ждет разочарование — номер Сержа точно также хранит молчание, как и телефон его сестры. Сбегаю по лестнице, лихорадочно соображая, что же мне делать дальше. Остается только ждать, когда аппарат включится. Хоть один из них, тогда и буду думать дальше. Стою в середине холла, вокруг снуют озабоченные люди, думающий о важных только лишь для них одних вещах, а у меня в голове ни единой связной мысли. Усталость наваливается пыльным мешком, и я чувствую, что буквально задыхаюсь.

— Пс-с, — слышу какое-то шипение совсем рядом. — Молодой человек, подойдите, пожалуйста.

Верчу головой, чтобы понять, откуда идет звук, и замечаю симпатичную блондинку у стойки администратора, которая, усиленно жестикулируя, зовет меня. Этой-то что от меня нужно?

— Добрый день, молодой человек, — улыбается она и кокетливо отводит взгляд.

— Чем могу быть полезен?

Девушка красивая, бесспорно, но уж больно непростая. Типичная сплетница, кокетка — таких я чую за версту. Раньше они нравились мне, но… Раньше многое было по-другому, а сейчас нужно найти Птичку— все остальное мне до лампочки.

— Я видела вчера ваши фото, которые наша Агния сделала, — улыбается она. — Очень красивые.

— Спасибо, но это не моя заслуга, а фотографа, — мне интересно, к чему клонит барышня, потому что на флирт я не настроен. Но она может быть полезной — такие особы, обычно, в курсе всех дел и она может располагать хоть какими-то сведениями о том, куда делась моя Птичка.

— Да-да, у нашей Агнии бесспорный талант, об этом уже весь холдинг гудит.

— О, я думаю, что ей будет приятно об этом услышать.

— Вот и передайте ей мои слова, — поднимает на меня свои лазоревые глазищи и слегка прищуривается.

— Дело в том, что я бы передал, только не могу найти ее, — решаю не водить корову по кругу, а сразу приступить к волнующей меня теме.

— Куда это она могла деться? — удивляется администратор. — Вчера была здесь, такая вся позитивная, а потом уехала.

— Одна?

— В смысле?

— Ну, вы не видели, может быть, она с кем-нибудь уехала? Может быть, номер автомобиля запомнили? Вы же, видно сразу, очень умная девушка — настоящий профессионал своего дела. Думаю, в ваши обязанности входит видеть гораздо больше из того, что недоступно другим людям.

— Польщена, что вы такого обо мне высокого мнения, — заливается она серебристым смехом. — Да что там было запоминать? Ее Кир наш увез.

При звуке этого имени меня передергивает. Снова этот гаденыш под ногами путается.

— А как можно с ним переговорить? Возможно, он знает, что с ней?

— Пока никак — он на две недели в отпуск ушел и, насколько я знаю, сегодня утром улетел в Ниццу.

— Неплохой у него вкус.

— Не спорю, — улыбается она, и мечтательный блеск мелькает в глазах. Наверное, тоже на Лазурный берег хочет.

— Может быть, вы дадите мне его номер телефона? Или адрес домашний?

— К сожалению, адрес дать не смогу. Во-первых, просто не знаю — я все-таки не отдел кадров. А, во-вторых, если бы и знала, разглашать подобную информацию не имею права, — она вздыхает и разводит руками. — А телефон дам, конечно. Может быть, он что-нибудь знает?

И второй листочек, с записанными на нем цифрами, отправляется в мою коллекцию.

— Свой номер записать? — тихо спрашивает, улыбаясь.

— Думаю, не стоит, — мягко отвечаю и засовываю листочек в карман. — Если мне снова понадобится консультация, то я приеду. Звонить не буду, извините. В любом случае, спасибо вам большое, Елена Прекрасная.

Замечаю, что в ее красивых глазах затаилась обида, но секунда и Елена снова мило мне улыбается.

— Всего доброго, — дежурное прощание звучит тепло и искренне. Наверное, она неплохая девушка. Жаль, что мне нет до этого никакого дела.

Быстро иду к выходу и перед самыми дверями слышу ее голос:

— Удачи вам в поисках! Агнии привет!

Удача…

В последнее время все больше кажется, что меня кто-то проклял и об удаче приходится только мечтать. Но я найду Птичку, хочет этого судьба или нет.

35. Морские узлы

Мое сознание поглотил белый туман, липкий и отвратительный. Я блуждаю в нем, не зная, как найти выход. Внезапно шум водопада доносится до слуха, и я пытаюсь идти, ориентируясь на звук. Холодно так, что кажется, будто все мои кости превратились в хрупкий лед, а вместо кожи — тонкий снежный наст, грозящий треснуть от малейшего неосторожного движения. Я плыву в тумане, стараясь быть аккуратной, но все равно безумно больно. Не помню, кто я, какое мое имя и как сюда попала. Сотня вопросов бьётся в затуманенном сознании, но мысли путаются, и ответы так и не находятся. Сколько я уже здесь блуждаю? Не знаю. Я вообще ничего не знаю, кроме боли и холода.

Шум падающей сверху, мощным ревущим потоком, воды все слышнее, и я стараюсь двигаться быстрее, но ноги отказываются слушаться, будто я и не хозяйка своему телу — мне так больно, так тяжело, что легче, кажется, просто лечь и умереть, чем пытаться выбраться, но сдаваться не в моих правилах. Как бы ни было плохо — буду идти, несмотря ни на что. И никто меня не остановит, пока не найду выход.

Туман постепенно рассеивается. Голова болит нестерпимо. Хочу открыть глаза, но они, словно свинцовые плиты, ни на миллиметр не сдвигаются, как ни стараюсь. В итоге бросаю эту затею — в конце концов, и с закрытыми глазами тоже можно лежать.

Постепенно ко мне возвращаются чувства и память. Последним, что помню: я еду в машине, рядом Кир. Он протягивает бутылку воды, улыбается, о чем-то говорит, но я не слушаю. Вспоминаю, как болела нестерпимо нога, как боль пульсировала в висках. Я хотела выпить таблетку, всего-навсего. Но как только сделала несколько глотков, вырубилась.

Следующим возвращается ощущение собственного тела, и я понимаю, что лежу на спине, а мои руки и ноги разведены в стороны и закреплены чем-то, что сильно впивается в кожу, вызывая волны боли. Никогда раньше я так себя не чувствовала — плохо, больно и одиноко.

Филипп…

Имя всплывает в памяти, а вслед за именем вижу его перед глазами. Его образ живет внутри, — мне даже не нужно напрягаться, чтобы рассмотреть его в мельчайших деталях. В памяти возникает момент, когда мы впервые встретились: он стоял, облачённый в кожу, словно в доспехи, и нагло ухмылялся, сложив руки на груди, оперевшись о стену и покручивая ключи на пальце. Как бы я хотела, чтобы он действительно был сейчас здесь — верю, что никогда бы он не допустил того, что со мной стало. А сейчас я здесь, а Фил где-то далеко. Наверное, общается с друзьями, катается на мотоцикле и, скорее всего, даже не подозревает, что со мной произошло. Вспоминаю его самоуверенную ухмылку, от которой кровь быстрее бурлила в моих венах, а перед глазами клубился туман. Я хватаюсь за мысли о Филине, как за спасательный круг, потому что не знаю, как по-другому сохранить здравый рассудок.

А, может быть, мы с Киром разбились на машине, а я просто не помню этого? И сейчас нахожусь в своем личном аду, где лежу, полностью недвижимая, обреченная извечно видеть перед глазами того, к кому больше никогда не смогу прикоснуться? Но, если я умерла, то почему так плохо? Почему чувствую боль в саднящих запястьях и щиколотке, почему так раскалывается голова, а во рту такая сушь, что язык сейчас рассыплется, как истлевший от времени пергамент? Значит, жива еще. Но только не уверена, что это к лучшему. Может, действительно лучше умереть, чем так мучиться?

Холодно, Господи, как же холодно…

Шум падающей откуда-то воды не дает снова погрузиться в спасительное забытье. Знать бы еще, где я и как меня сюда занесло? И где Кир?

Все-таки удается открыть глаза, хоть это и до отвращения к самой себе сложно. В месте, где я лежу, обездвиженная и замерзшая, темно и сыро. Аккуратно смотрю по сторонам — голова болит, а шея ноет, но мне необходимо понять, где нахожусь и возможен ли выход отсюда. Но вокруг лишь тьма, и снова прикрываю глаза, потому что смысла разглядывать темноту, нет никакого.

Не знаю, сколько лежу, стараясь абстрагироваться от всей этой ситуации и не думать о том, зачем меня сюда привели, что от меня хотят и что уже успели сделать. Я понимаю, кто со мной так поступил, но не могу в это поверить. Неужели я могла быть такой дурой, что села к нему в машину? Зачем ему все это? Неужели я настолько прекрасна и неповторима, что мной хочется обладать любой ценой, наплевав на мое мнение, закон и последствия? Нет. Просто он, наверное, шизофреник, потому что другой причины, зачем он напоил меня какой-то дрянью, нет.

Шум воды становится постепенно тише, и до меня доходит, что это шумит дождь, который, судя по всему, заканчивается. Значит, здесь есть окно, раз я могу слышать льющуюся с неба воду — это уже хорошо. Если есть окно, значит через него можно будет выбраться на свободу. Потому что или умру или сбегу отсюда. Терпеть чей-то эгоистичный идиотизм не намерена.

Вдруг слышу звук открывающейся двери, и в комнату попадает немного света. Поворачиваю голову и вижу Кира. Он стоит, оперевшись плечом на дверной косяк, и, молча, смотрит прямо на меня. Мне плохо видно выражение его лица, и из-за этого становится особенно жутко. Не понимаю, что он задумал, и как будет действовать дальше. Убьет меня? Изнасилует? Оставит здесь умирать?

Кир молчит, и это еще больше давит на психику. Хочу закричать на него, наброситься, но вместо слов вырывается какой-то невразумительный клекот, словно я раненая птица. На самом деле, если бы я имела силы смеяться, то расхохоталась над злой иронией судьбы: Фил прозвал меня Птичкой, и вот я попала в силки, расставленные тем, от кого такого не ожидала.

— Не дергайся, — говорит, заметив, как я пытаюсь вырваться, брыкаюсь, дергаюсь, — не поможет. Мой отец моряком был, поэтому я знаю около ста способов завязать узел так, чтобы его проще было только ножом разрезать. Так что не трепыхайся, Птичка.

Последнее слово он, будто выплевывает, словно оно отравляет его изнутри.

— Пить хочешь? — неожиданность вопроса сбивает с толку.

Машу головой так сильно, что она еще больше начинает болеть. Не буду я пить его воду — мне одного раза за глаза хватило. Больше он меня не обманет. Лучше от жажды умереть, засохнуть, исчезнуть, но пить и есть из его рук не стану, даже если за это мне все золото мира посулят.

— Боишься, что ли? — удивляется Кир. Черт возьми, он, в самом деле, удивлен! — Не надо, я не сделаю тебе ничего плохого.

Не верю, не верю! Сотни раз готова об этом кричать, но страх сковал не только мой язык, но и душу.

Нет, это сон, такого не может быть! Как я могла так вляпаться?

— Почему ты молчишь? — устало спрашивает и, не закрывая двери, нащупывает выключатель на стене.

Вспышка света ослепляет, и я жмурюсь, чтобы нормализовать зрение. Когда черные зайчики перестают скакать перед глазами, осматриваюсь. Я в какой-то убогой маленькой комнате с крошечным окошком под потолком. На стенах черная плесень, а пол, в некоторых местах, вовсе прогнил, обнажив серую промерзшую землю.

— Нравятся хоромы? — с издевкой в голосе спрашивает Кир, присаживаясь рядом со мной на стул. — Ну-ну, не расстраивайся — это временное пристанище. Скоро мы с тобой уедем в прекрасное место, где нам никто не сможет помешать любить друг друга. Я буду о тебе заботиться — ты даже представить себе не можешь, как я в этом деле хорош. Жаль, что ты по доброй воле не захотела узнать меня лучше, но теперь у тебя все равно нет выхода. Мы уедем из этого гнилого города, подальше от всех, и тебе никто не сможет помешать узнать меня лучше.

— Я не хочу, — хриплю, царапая словами горло. — Зачем тебе это?

— В каком это смысле? — таращит глаза, будто я сказала самую дикую чушь на свете. — Думаешь, меня сильно волнует, что ты там хочешь? Тебя же не волновали все это время мои чувства, мечты и желания? Бегала от меня, как будто я проказой болен. А как только на горизонте замаячил этот гопник разрисованный, так ты, как последняя шлюха, повисла на нем. Чем он тебя взял? Что в этом Филине есть такое, чего во мне нет?

— Я не шлюха! — выкрикиваю, не в силах больше все это терпеть. Пусть хоть убивает меня — терпеть это не смогу. Он говорил, что любит меня, но разве так любят? Если бы все его разговоры о чувствах были искренни, то разве позволил бы он себе так со мной разговаривать?

— Ага, конечно- конечно, — брезгливо морщится и отводит взгляд, словно ему противно на меня смотреть. Я не понимаю, что у этого человека в голове. Одно понимаю четко: Кир явно болен.

— Что ты от меня хочешь? — спрашиваю, хотя не надеюсь на то, что он окажется таким дураком, что расскажет о своих планах так быстро, но попытаться должна.

— Я же тебе уже говорил, — медленно, почти по слогам, повторяет, как будто я идиотка, до которой не могут дойти очевидные вещи, — что скоро мы уедем в прекрасное место. Вдвоем. Там не будет никакого Фила — это самое важное условие. Некому будет тебя отвлекать и ты, наконец, узнаешь меня лучше и поймешь, что я ничем не хуже этого придурка.

Мне не нравится все то, что он говорит. Во-первых, я не хочу никуда ехать — ни с Киром, ни без него. Во-вторых, его слова о Филе доводят меня до умопомрачения. Да этот идиот с явным расстройством личности и в подметки не годится Филину.

— Фил не придурок! — выкрикиваю, снова пытаясь освободиться, но вместо долгожданной свободы только жгучая боль. — Ты его совсем не знаешь и не имеешь права так о нем говорить, понял?

— Я же просил тебя не дергаться, — Кир смотрит на меня, сощурившись. — Только хуже делаешь. Все равно я тебя пока не отпущу — мне не хочется, чтобы ты путалась у меня под ногами, пока я занимаюсь важными делами.

— Какие у тебя дела, идиота ты кусок?! — не выдерживаю и буквально ору на него. Наплевать на то, как сильно болит мое пересохшее горло и на то, чем может обернуться моя вспыльчивость. — Оставь меня в покое. Как ты не понимаешь, что не закончится добром твоя затея.

— Это почему ты так решила? Откуда такие смелые выводы? — ухмыльнувшись, с видом победителя складывает руки на груди.

— Меня же будут искать, о чем ты только думаешь?

— Ой, не смеши меня, — продолжает ухмыляться, глядя на меня в упор. — И кто первым бросится на твои поиски? Уж не твой ли татуированный дружок и его расписная гоп-компания?

— Ну, хотя бы и они.

— Ха, да им лишь бы пивом глаза залить, — передергивает с отвращением плечом и откидывается на спинку стула. Господи, если бы я могла, то врезала бы по его самодовольной харе. — Ну, может, он и удивится, что ты где-то пропала, но потом найдет себе кого поинтереснее. Не переживай, долго он грустить не станет.

Его слова больно ранят. В глубине моей души сейчас плачет и мечется маленькая неуверенная в себе девочка, которая вопит изо всех сил одну-единственную фразу: "Он прав". Но я гоню от себя плохие мысли— если позволю себе усомниться в Филе и его чувствах ко мне, то совсем расклеюсь, а Кир ведь только этого и добивается. Да только я не дам ему возможности победить. Чего бы мне это ни стоило.

— А Серж? Его со счетов ты тоже скинул? — выбрасываю последний козырь. Да, на самом деле, у меня не так много защитников. — Думаешь, с его связями он не применит все свое влияние и не найдет меня? У него же не тысяча сестер.

Кир несколько секунд смотрит на меня, а потом разражается таким оглушительным хохотом, что, кажется, еще немного и потолок рухнет.

— Что? Почему ты смеешься? — мне не нравится этот смех. Он отвратительный, от него начинает подташнивать.

— Ох, Агния, если бы ты лучше знала своего брата, то так бы безоговорочно не верила в него. Наивная ты дура, честное слово.

— Что ты имеешь в виду? — меня удивляют его слова. Неприятное чувство крошечным червячком шевелится в сердце. Что Кир такого знает о моем брате, о чем я не догадываюсь? Да, признаю, Серж в последнее время вел себя очень странно, если не сказать подозрительно, но он же любит меня. В этом же я не должна сомневаться? Или должна? Господи, у меня уже голова кругом идет от всей этой ситуации.

— Если бы ты знала, на что он готов ради карьеры, то очень сильно удивилась. И, кстати, он на многое уже отважился для достижения своей цели. Однажды он променял тебя на свою работу, подставил, а ты даже и не поняла, дурочка, в какой партии играла важную роль, — смотрю на его перекошенное в гневе лицо, а он, тем временем, продолжает — Никогда не прощу твоему брату, что по его вине я потерял шанс быть с тобой вместе. Но ничего, я все исправил. Осталось совсем немного до полной победы.

Лежу, пытаясь осмыслить услышанное. Да, я знаю, что для Сержа карьера на первом месте. Но как его служба может влиять на его отношение ко мне? И на наши отношения? А что самое интересное: что Кир имеет в виду, говоря о какой-то партии, которую разыграл мой брат?

— Я не понимаю…

— Ничего, это ненадолго, — мерзко ухмыляется, глядя на меня. Под его взглядом становится еще хуже, словно меня в холодильник засунули — настолько он холодный. И этот человек ещё что-то говорил о любви? Человек с такими ледяными глазами не умеет любить. — Ладно, дорогая моя Агния, сейчас принесу тебе еды, и ненадолго попрощаемся — дел куча накопилась. Перед отъездом нужно окончательно поквитаться с твоим размалеванным приятелем. Вот когда он сдохнет, тогда можно будет и вздохнуть спокойно.

Волны ужаса окатывают меня, как морской прибой. Он еще долго распинается о том, как ненавидит Фила и как желает ему всего самого наихудшего, а я вдруг отчетливо понимаю, кто стоит за всем тем кошмаром, что свалился на голову Филина.

Мысль о том, что по моей вине с ним такое происходит, острым камнем впивается в сердце.

Кир, наконец, замолкает и выходит из комнаты. Дверь с грохотом закрывается, а я снова остаюсь одна в полной темноте.

Слезы отчаяния и бессильной злобы текут из глаз.

Я во всем виновата. Только я одна. От этой мысли так больно, что хочется кричать. И я не сдерживаюсь— кричу, что есть сил, раздирая горло изнутри, разрывая связки.

Пусть Фил действительно забудет обо мне и начнет жить дальше. Это лучше, чем он узнает, что, не встреть он меня, у него все бы было хорошо.

36. Напрасная жертва

— Что делать собираешься? — спрашивает Арчи, подняв голову и подставив лицо прохладному ветру.

— Не знаю пока, — пожимаю плечами и закуриваю. — Вот жду, когда ее брат объявится — надеюсь, благодаря ему выяснить, где Агния может быть или как найти этого проклятого Кира, который сто процентов что-то знает.

— Может, в полицию сообщить? Все-таки человек пропал — это же не шутки, в самом деле.

— И кто я ей такой? — пожимаю плечами, полностью отметая этот вариант. — Ты же знаешь, что менты заявления в любом случае на третий день принимают, да еще и в большей степени от родственников. Мы же и знакомы с ней всего ничего — пошлют просто-напросто, и слушать не станут.

— Согласен, — вздыхает Арчи. — Наша милиция нас бережет.

— Поймает, а потом стережет.

Мы сидим во дворе "Ржавой банки" только вдвоем. Вокруг не слышится привычный, ставший родным, шум — никто не возится с мотоциклами, не орет и не спорит. После того, как счета мастерской полностью обнулили, а мы так и не успели перевести деньги за новый товар, без которого почти невозможно работать, Арчи предложил отправить ребят в отпуск. Во-первых, им давно пора было отдохнуть, а, во-вторых, нам элементарно нечем платить им зарплату. Поэтому, пусть лучше пока дома посидят и восстановят нервные клетки, уничтоженные криками и издевательствами Арчи — их не в меру нервного второго босса.

— Знаешь, я себе уже голову сломал, пытаясь понять, кто это может быть, — нахмурившись, говорит лысый и выпускает в небо светло-серое дымное облако. — И на того думал и на этого, но в голову так ничего и не приходит. Даже всех наших одноклассников вспоминал, всех, с кем мы в детский сад ходили — никакого результата. Не знаю я, кому ты мог так поперек горла встать. Ты же у нас не конфликтный товарищ — не то, что я.

Я смеюсь, потому что согласен с ним — Арчи действительно в этой жизни насолил большему количеству народа, чем я. Но почему-то факт именно моего существования кого-то сильно возмущает. Я бы чихал на все с большой колокольни, если бы эта проблема в других не рикошетила со страшной силой. А этого я уже не могу вынести.

— Филин, я знаю, что тебя гложет, — говорит Арчи и серьезно смотрит на меня, будто душу хочет наизнанку вывернуть, — но ты не переживай: все с нами будет хорошо. Пусть хоть захлебнется своей злобой, но до всех все равно добраться не сможет. Ну, пырнул он Брэйна — жалко, конечно, но татуировщик наш жив и практически здоров. Иза тоже, несмотря на всю патовость ситуации, уже в порядке. Да и деньги наши, что он спер… ну, другие, значит, заработаем. В первый раз, что ли нам из дерьма с тобой выплывать? Бывали времена и похуже.

И это чистая правда — мы с ним столько разного повидали, в таком за жизнь поучаствовали, что и вспоминать не хочется. Даже гибель Наташи, которая так сильно подкосила каждого из нас, не стала той последней каплей, точкой невозврата, за которой — бездна. Поэтому и сейчас мы будем барахтаться в этих отходах чьей-то ненависти, пока не взобьем грязное прогорклое масло.

— Ты прав, — улыбаюсь, выбрасывая в урну окурок.

— Я всегда прав — в этом мое проклятие, — смеется лысый. — Знаешь, у меня идея родилась. Еще сегодня днем, но не говорил тебе. Как только ты позвонил и рассказал все, меня прям осенило.

— Что на это раз? — морщусь, на секунду представив, до какой ручки могли довести Арчи долгие размышления о несправедливости бытия.

— Не бойся, — смеется, направляясь к мастерской. — Пошли, внутри расскажу. В гараже хорошо — там пиво еще осталось.

— Долбанный алкоголик, — тоже смеюсь, следуя за ним. — Скоро без пива и секунды прожить не сможешь.

— Да ладно тебе, — машет он на меня рукой, — сам знаешь, что я умею тормозить.

— Я знаю, что ты раньше умел, какие навыки в тебе сейчас не всегда ясно.

— Не брюзжи и просто послушай, что я придумал и на что готов пойти ради тебя.

— Почка мне твоя не нужна, — предупреждаю на всякий случай, зная, как далеко может завести Арчи его буйная фантазия и дикий, неуемный нрав. — Даже не уговаривай.

— И не собирался, — хохочет, садясь на диван. — Да и не думаю, что мои органы смогут кого-то спасти.

Я присаживаюсь рядом, приготовившись выслушать его план, каким бы безумным он ни был, потому что, знаю точно, от лысого можно ожидать чего угодно.

— В общем, ты же знаешь Матильду? — спрашивает абсолютно серьезным тоном, словно и не веселился минуту назад. А Матильда-то тут причем?

— Думаешь, после того, как она зимой на улицу голая вышла ее можно забыть? — улыбаюсь, вспомнив, как гордо она шла, вонзаясь острыми, словно иглы, каблуками в снежный наст. Да уж, зрелище поистине завораживающее.

— Сам же знаешь, что я никогда не даю девушкам надежду на продолжение банкета. После Нат ни одна не смогла стать для меня хоть чем-то большим, чем сексуальный объект. Полюбить никого, по всей видимости, уже больше не получится, а заводить отношения для галочки не могу и не желаю. Поэтому никогда я им не звоню, никогда не ищу встречи и уж, тем более, ничего у них не прошу.

— Да, в этом плане ты принципиальный парень.

Все верно: никогда Арчи не ищет встречи с теми, кто был хоть раз в его постели. Многих девушек такое положение вещей не устраивает, и они всячески ищут повод, чтобы снова его увидеть, но и в этом случае ничего, кроме очередного разочарования не получают. Хотя он с ними всегда честен, но многие не хотят мириться с несправедливостью мироздания. Одной из таких, даже слишком активных, барышень оказалась и Матильда.

— И к чему ты о ней вспомнил?

— Что ты знаешь о ней?

— О Матильде? Она красивая — вот, в принципе, и все, что мне известно. Да мне больше и не хочется ничего знать, честно говоря. Матильда — не моя проблема, а твоя и Ястреба. Только меня там и не хватает.

— Согласен, — кивает Арчи. — А знаешь, где она трудится в свободное от попыток меня охомутатать время? Не знаешь? Так я тебе расскажу. Работает наша дорогая Матильда в городском архиве паспортного стола.

Арчи делает эффектную паузу, чтобы я осознал его слова, но мне до сих пор не понятно, к чему он клонит.

— Слушай, ты не мог бы изъясняться не так запутанно? Если честно, у меня нет ни сил, ни желания разгадывать твои шарады.

— Ладно, не психуй, — машет рукой, встает и направляется в кабинет, где стоит холодильник, в котором, возможно, еще осталось пиво. Приходится снова ждать, когда он возьмет то, что ему нужно и вернется обратно. Все-таки бывают моменты, когда я, буквально, в шаге от того, чтобы прибить своего лучшего друга.

Наконец он возвращается и, прихлебывая пенный напиток из запотевшей бутылки, начинает излагать свою мысль.

— Мы знаем, что последнее место, где видели твою Агнию — ее работа. Секретарша сообщила, что Птичка уехала вместе с этим ее приятелем, который драться к тебе лез. Все правильно, я ничего не забыл? — дождавшись утвердительного кивка, он продолжает: — Ты ему звонил, но телефон вне действия сети, а где он живет, ты не знаешь. И вообще, вполне возможно, что он сейчас валяется кверху пузом на Лазурном берегу и ни о чем не ведает. Но все-таки, что нам нужно сделать? Узнать его домашний адрес и просто поехать и поговорить. Но, как нам известно, адрес тебе никто не дает, потому что служебная тайна и все в таком духе. Поэтому будем действовать по-другому. Я уже позвонил Матильде, и она обещала помочь. Тебе только нужно будет узнать его точные данные — фамилию, год рождения.

— Все так просто? Уже позвонил?

— А чего затягивать? — морщится Арчи, и я вижу, насколько он измотан. Наверное, я выгляжу еще хуже.

— Тебе надо поспать, — говорит, допивая пиво. — Ты сам на себя не похож — как привидение уже.

— Не могу, — вздыхаю и прикрываю глаза. — Мне не дают покоя мысли о ней. А что, если ее убили? Или еще что похуже?

— Вижу, что Птичка крепко тебя ухватила — втрескался по самые уши, — смеется Арчи. — Не переживай, найдем мы ее.

— Скорее бы уже.

Лысый хочет что-то сказать, но тут одновременно происходят два события: у меня звонит телефон, а в мастерскую открывается дверь, и входит Матильда — как всегда красивая до невозможности. Смотрю на дисплей, на котором высвечивается имя "Серж" — слава богам, объявился.

— День добрый, — слышу в трубке хриплый усталый голос, — Вы мне звонили?

Глядите, какой вежливый.

— Приветствую, звонил. Это Филипп. Помнишь меня?

Несколько секунд он молчит, словно обдумывая информацию или просто удивляясь, зачем мне понадобилось его тревожить.

— Знакомый Агнии? — наконец, спрашивает все таким же уставшим голосом. — Чем могу быть полезен?

Чувствуется, что ему не очень приятен мой звонок — наверное, я действительно ему не нравлюсь, но сейчас мне наплевать на то, какие чувства он ко мне испытывает. Сейчас для меня главное — найти Агнию, а все остальное находится за линией горизонта.

— Я целый день не могу связаться с твоей сестрой, — без лишних слов приступаю к делу. — Она куда-то уехала?

— В каком смысле? — заметно оживляется мой собеседник, а мне это только на руку. — Я ни о чем таком не слышал. Куда она может уехать?

— Я ей звоню, начиная с полудня, но в ответ лишь механический голос вещает, что телефон выключен.

— Мало ли, почему она его отключила, — слышу в голосе плохо скрытую тревогу. — Может быть, просто ни с кем разговаривать не хочет, отдыхает.

— Вполне возможно, спорить не стану, да только и дверь она не открывает, а сосед по лестничной клетке сказал, что она дома уже сутки не появлялась. Как на работу уехала, так и не возвращалась.

— Надо, значит, начальнику позвонить, — Серж хватается за ту же ниточку, что и я раньше — все-таки не только у дураков мысли сходятся.

— Не поверишь, но и там я тоже был.

— И что? — еще больше волнуется, от чего его хриплый голос становится похожим на рычание дикого зверя.

— Удалось выяснить, что она села в машину к Киру, и они уехали вместе. Больше ее никто не видел. Ты знаешь этого товарища?

Картина того, как за Птичкой захлопывается дверца машины этого идиота, снова всплывает перед глазами. Сцепляю зубы и сжимаю кулаки. Куда он ее увез? Почему она не отвечает? Все это неспроста — этот задохлик точно в чем-то замешан. Главное, найти его, и тогда всю душу вытрясу из заморыша, но узнаю, где Агния.

— Да, мы с ним хорошо знакомы, — говорит Серж. — Сейчас я ему позвоню и во всем разберусь. Спасибо, что сообщил.

Чувствую, что он хочет от меня избавиться поскорее, но хрен ему.

— Уже сделано, — быстро говорю, стараясь успеть до того момента, как Серж повесит трубку.

— Что именно? — удивляется, но на линии остается — все-таки удалось его заинтересовать.

Серж явно не ожидал такого поворота. Думал, наверное, что ни на что я не способен. Мне интересно, чем я так ему не угодил, но сейчас не время задушевных разговоров — главное, найти Птичку. И даже если она уехала с Киром в отпуск, ничего никому не сказав, решила оставить меня, то я должен об этом узнать, чтобы уже все для себя уяснить. А если с ней что-то случилось, то, тем более, нужно действовать.

— И что он сказал?

— Ничего, потому что телефон выключен, как и у Агнии. Вообще это все очень странно, тебе не кажется? — интересуюсь у сохраняющего молчание собеседника. — Вчера днем он ее подвозит на своем автомобиле предположительно домой, но она исчезает, никого не предупредив, в неизвестном направлении, ее телефон не отвечает, а тот, кто видел ее последним, тоже пропал. Это все очень подозрительно.

— Надо его найти, — наконец, говорит Серж, и я слышу в его голосе сталь. — Я знаю, где он живет, сейчас я туда прямиком и поеду.

Смотрю на Арчи, беседующего о чем-то с Матильдой. Девушка смотрит на него, словно он божество, от чего лысый немного смущается. Не знаю, как сообщить ему, что его жертва была напрасной — адрес Кира знает брат Агнии, и в том, чтобы тревожить Матильду не было никакой необходимости. Но, черт возьми, они неплохо смотрятся вместе — она явно влюблена, так почему бы и ему не попробовать разморозить свое сердце и не попытаться построить с ней отношения? Но сейчас у меня нет времени философствовать — мне обязательно нужно уговорить Сержа взять меня с собой — я должен увидеть Кира, или хотя бы убедиться, что Агния не с ним.

— Я с тобой, — говорю не терпящим возражения тоном. Мне наплевать, что Серж обо мне думает — не в моих привычках кому-то что-то доказывать и, если человек ко мне испытывает неприязнь, не стану рвать себе жилы и доказывать, что хороший. Пусть, что хочет, то и делает со своей нелюбовью ко мне — мне до этого нет дела.

— Может быть, я сам? — неуверенно спрашивает, но меня сложно остановить.

— Нет, я должен туда поехать, и это не обсуждается. Агния для меня не посторонняя девушка. Тем более, в конце концов, я первым понял, что она пропала, и уже сделал за тебя половину работы, поэтому ты не имеешь права игнорировать мое желание узнать правду. Да и вдвоем мы, мне кажется, эффективнее сработаем.

Он несколько секунд молчит, обдумывая мои слова, но я уверен, что убедил его.

— Ладно, — тяжело вздыхает, будто под лед ныряет. — Где тебя удобнее забрать?

— Подъезжай в "Ржавую банку". Знаешь, где это?

— Я знаю намного больше, чем ты себе можешь представить, — говорит он странным тоном, и от его слов становится не по себе. — В общем, жди — минут через пятнадцать буду.

И вешает трубку.

А я сижу, обдумывая его фразу. Я так и не понял, на что именно он намекнул, но это и неважно. Главное — найти Кира, живого или мертвого. Внутри рождается ощущение, что после этого многое станет на свои места.

37. Кровь на стене

Я, наверное, уснула или просто отключилась, но очнуться меня заставил звук проворачивающегося в замке ключа.

В этой темной сырой комнате чувствую себя, как в гробу — темно, душно и страшно. Кир говорил об отъезде куда-то, но как заставить его передумать? Как сообщить близким, что он похитил меня? Может быть, стоит согласиться на его условия? Тогда он потеряет бдительность, расслабится, а я смогу каким-то образом связаться с Сержем. Это, в принципе, неплохой вариант, если бы еще знать точно, какие у этого шизофреника условия.

От одной мысли, что Кир прикоснется ко мне, захочет поцеловать становится невыносимо тошно. А он этого захочет — здесь двух мнений быть не может. Как тогда жить? Повешусь.

— Ты спишь? — слышу высокий знакомый голос, от которого в дрожь бросает. Я ненавижу его, и такие тупые вопросы тоже ненавижу.

Молчу, не желая с ним разговаривать. Все мысли о том, чтобы, пусть даже и в целях обмана, пойти с ним на контакт, мигом вылетают из головы, как только он появляется. Я не смогу, просто не смогу быть с ним.

— Почему ты молчишь? — спрашивает, и легкая тревога слышится в его голосе. — С тобой все нормально?

— Ты серьезно об этом меня спрашиваешь или издеваешься? — не выдерживаю повышенного градуса идиотизма, царящего сейчас в моей жизни. — У меня руки уже, наверное, почернели и скоро отсохнут! Меня тошнит и кружится голова после той гадости, которую ты мне подсыпал. А еще я замерзла, словно меня голой задницей в сугроб бросили и не дают встать. Еще вопросы есть?

Я выкрикиваю фразы, выплевываю их в его отвратительную рожу, но он только улыбается. Не понимаю, чему он радуется? Моей боли, тоске и отчаянию? Наверное, он — садист, получающий удовольствие от чужих мучений. И за что мне все это? Я же нормальный человек, хорошая даже. Почему именно я?

— И ничего-то ты не понимаешь, — вздыхает Кир, убирая упавшую на глаза русую челку. — Я слишком сильно тебя люблю, чтобы снова потерять. В прошлый раз я был настоящим идиотом, бесхребетным созданием и не смог тебя удержать. Мы не поняли друг друга. Я думал, что ты будешь тянуться к хорошему парню, вроде меня — человеку надежному, любящему, согласному все для тебя сделать. Помнишь, как на пикнике я принес тебе букет полевых цветов? — он замолкает, а я не сразу понимаю, что Кир ждет ответа.

— Помню, конечно, — с каждым его словом, каждым вопросов или гримасой все лучше понимаю, что он действительно болен, но от этого осознания ни капельки не легче. — Почему это для тебя так важно?

Он молчит и сверлит меня тяжелым взглядом из-под чуть опущенных ресниц. Не могу понять, что читается в его мутных глазах.

— Потому что, мать твою, с меня все друзья смеялись, когда ты выбросила цветы! — сначала тихо, но с каждым словом все громче говорит Кир. Если так дело и дальше пойдет, он примется орать, брызгать слюной и топать ногами. Я боюсь его, потому что не знаю, на что еще способен его воспаленный мозг и помутившийся рассудок.

— Я их не выбрасывала, я просто оставила их, чтобы не мешали, — пытаюсь объяснить, но понимаю, что это бесполезно. — Ты же целую охапку нарвал — в руках не помещались.

— Нет, — шипит он, — ты их выбросила! И не смей утверждать, что это не так, маленькая ты дрянь! Ненавижу, когда мне врут!

— Но я же не…

— Заткнись! — теряет над собой контроль, вскакивает и, подбежав к стене, начинает молотить по ней кулаком. — Дрянь, дрянь!

Лежу, затаив дыхание, и во все глаза смотрю, как он калечит себя, выкрикивая ругательства. Мне страшно от того, во что я превращусь, реши он выместить свою ярость на мне. Да он просто убьёт меня, и на этом все закончится. От этих мыслей хочется закрыть голову руками, сжаться в комок и исчезнуть, но он до сих пор не развязал меня и планирует ли это вообще делать — не знаю.

Постепенно, когда его правый кулак превращается в кусок мяса, а на стене отчетливо видны следы крови, тонкими струйками, стекающие вниз, прихожу в себя. Мне нужно, просто необходимо, чтобы Кир меня развязал. Я не хочу лежать на этой жесткой кровати бесполезным кулем и не иметь возможности на что-то повлиять.

— Кир, развяжи меня, пожалуйста, — тихо прошу, когда он постепенно успокаивается и, оперевшись лбом о стену, стоит, тяжело дыша.

Сначала он на меня не реагирует, находясь все еще во власти своих внутренних демонов, что разрушают и его, и все вокруг. Терпеливо жду, когда он обратит на меня внимание, а он, наконец, словно просыпается и поворачивает ко мне свое бледное лицо, покрытое испариной.

— Что? — спрашивает, удивленно на меня глядя, будто даже не помнит, что в комнате не один.

— Развяжи меня, — повторяю просьбу и указываю подбородком на связанные над головой руки. — Я так больше не могу. Будь ты человеком, в конце концов.

— А, — только и говорит, вытирая обезображенной рукой пот со лба. От этого у него на коже остается кровавый след, и сейчас он больше похож на воина какого-нибудь племени, готовящегося к битве и обмазывающего себя кровью.

— Ты меня слышишь? Что с тобой?

— Все нормально, — отвечает, переводя взгляд с меня на свою руку. — Развязать, говоришь? Развяжу, не волнуйся. Мы скоро уезжаем, так что в любом случае придется тебя освободить.

— Куда мы уезжаем?

— Пусть это тебя пока не касается, — задумчиво говорит Кир, рассматривая раненную руку. — Всему свое время — пусть это для тебя сюрпризом станет.

— Ты сумасшедший, — высказываю вслух то, что поняла еще при первом его появлении здесь. — Тебе нужно обратиться к специалисту, как ты этого не понимаешь?

Он некоторое время смотрит на меня, непонимающе, а потом смеется. Громко, с удовольствием, запрокинув голову.

— Думаешь, ты первая, кто мне об этом говорит? — спрашивает отсмеявшись. — Другие тоже думали, что смогут мне помочь, наставить на путь истинный, да только, куда им? И у тебя не получится. Мы, наконец, уедем в тихое место, где до нас никто не доберется.

— Почему именно я? Почему ты выбрал меня? Что во мне такого особенного, что заставило идти на такие жертвы?

Я пытаюсь разговорить его, немного расслабить. Может быть, тогда он успокоится и станет больше похожим на себя прежнего? Кир же неплохой парень. Да, странный, немного нелюдимый, но, определенно, он не казался никому ненормальным. Сколько девушек, работающих в нашем холдинге, согласны были завязать с ним отношения, считая его очень достойным кандидатом в спутники жизни, но он, казалось, никого не замечал. С первого дня, как я появилась в нашем отделе, он выделил меня среди других и всячески стремился выказать знаки внимания, но я не хотела этого. Роман на работе? С тем, кто не вызывал бурю чувств? Нет, это было явно не для меня, но однажды, после корпоратива, он вызвался подвезти меня домой. На минуту мне показалось, что он действительно неплох, но, Господи, как же ошибалась. Кир оказался редкостным занудой, ревнивым прилипалой и невозможным педантом. И однажды не выдержала, честно признавшись, что ничего хорошего у нас не получится — мы слишком для этого разные. Но он не захотел сдаваться и, будто не замечал или не хотел понимать, что мне он неинтересен. И в итоге это вылилось в такую вот катастрофу. Зачем я тогда согласилась попробовать быть с ним? Разве не была и так счастлива, а теперь придется как-то выпутываться. Знать бы еще как.

— Ты слишком много вопросов задаешь, — ухмыляется Кир и, найдя какое-то грязное полотенце, сиротливо валяющееся в углу, обматывает свою рану. Понимаю, что нельзя желать зла другим людям, но хоть бы он от заражения крови загнулся. Хотя с такими точно ничего плохого не случается — иммунитет у них, что ли? — Скоро все сама узнаешь, не нужно быть такой любопытной — от этого здоровья больше не становится.

Гаденько усмехнувшись, он подходит и проводит здоровой рукой по моей голове. От этого прикосновения дрожь пробирает до самой глубины организма — хочется закричать, чтобы он не смел трогать меня своими грязными руками, но я настолько напугана, что слова не вырываются на свободу, запертые в распухшем от ужаса горле.

— Все-таки ты очень красивая, — Кир продолжает гладить меня по голове и смотрит так проникновенно, нежно даже, но сейчас я слишком хорошо понимаю, какие демоны нашли приют внутри него. — Ты готова ехать со мной?

— Нет, — чувствую, как слезы застилают глаза, а в горле комок с утиное яйцо, мешающий дышать.

— Мне все еще наплевать на это, — улыбается, вдруг резко схватив меня за волосы. Не ослабевая хватки, наматывает мои волосы на кулак, и я готова кричать от боли. — Тебя вообще никто не спрашивает, поняла? Мне неинтересно твое мнение, пора бы это уяснить. Пойми уже, наконец, что никому ты не нужна, никто тебя спасать не явится. Наверное, воображаешь, что сейчас распахнется дверь, и в нее ворвется твой спаситель — расписной болванчик с ружьем наперевес? Но, поверь мне, скоро у него будут такие проблемы, что все то, что я устроил ему до этого момента, покажется сладким сном. И в тот момент, когда на его глазах жизнь рухнет, как карточный домик, ему будет точно не до тебя.

Я не понимаю, о чем он. Снова он завел эту песню, от которой мурашки носятся по всему телу.

— Так, значит, это ты в его проблемах виноват? — хриплю из последних сил, чувствуя, как он буквально вырывает мой скальп с мясом. Пусть хоть убивает, мне нужно узнать правду.

— Догадалась, наконец? — наклонив ко мне лицо, шепчет в самое ухо. — Именно я.

— Но зачем?

— И она еще спрашивает! — выкрикивает, дернув мою голову куда-то в сторону, и черная пелена спасительного забытья накрывает с головой.

Мне уже почти не больно, только по-прежнему холодно. Не знаю, сколько находилась без сознания, но когда очнулась, в комнате снова была одна. Может быть, мне показалось, и не разбивал Кир кулаки в кровь и не пытался оторвать мне голову? Может быть, мне все это на самом деле только кажется? Но я не привыкла жить в хрустальных замках и слишком хорошо знаю, что плохое случается намного чаще. И только оно, в основном, и оказывается реальностью.

Лежу, пытаясь понять, что мне делать дальше. Вряд ли смогу убежать — даже, если бы и хватило сил на побег, где взять костыли, чтобы иметь хоть какую-то опору? Да и Кир меня так замучил за это время, что даже без перелома не смогла бы вырваться. К тому же веревки мне никак не развязать, а что я могу связанная?

— Все готово, можно уезжать, — говорит Кир, размашистым шагом врываясь в комнату.

— Ты меня развяжешь?

— Нет, с кроватью вместе понесу, — смеется и подходит ко мне. — Только, знаешь, что? Болтовня мне твоя меньше всего сейчас нужна, да и не хочу, чтобы ты знала, где именно будет наш новый дом. Так что придётся тебе поспать еще немного — спящей ты и сама не заметишь, как окажешься на месте. А там нас ждет новая прекрасная жизнь, о которой ты даже мечтать не смела. Поэтому расслабься и постарайтесь ни о чем не думать, и тогда все будет очень хорошо.

— Нет, пожалуйста, — прошу его, но отчётливо понимаю, что все мои мольбы бесполезны. — Я не хочу, не надо!

— Заткнись, — вскрикивает, грубо схватив меня рукой за щеки. Чувствую гнилостный запах от старой тряпки, которой все еще обернута его рука. — Не собираюсь тратить время, выслушивая твое нытье. Я с тобой буду делать, что хочу, и ты мне не помешаешь. Поэтому замри и потерпи, не трепыхайся, а то больно будет.

— Куда уж больнее, — говорю себе под нос, надеясь, что он не услышит меня.

— Вот поэтому я и хочу, чтобы ты поспала — от твоей болтовни уже в ушах звенит, — смотрит мне в глаза, ощупывает взглядом, словно хочет вывернуть меня наизнанку. В итоге отпускает руку, и моя голова ударяется о жесткий матрац. — Надеюсь, ты не боишься уколов.

— Что? Уколов?

— Ну, а как тебя еще успокоить? — смеется Кир, подходя ко мне слева, и дотрагивается до моего предплечья.

Несколько секунд просто водит пальцами по моей коже, поглаживает. Не знаю, чего он добивается, но если хочет вызвать во мне волнение и душевный трепет, то у него плохо получается. С каждым прикосновением чувствую только все большее отвращение.

— Скажи мне, Агния, — задумчиво произносит, касаясь меня подушечками пальцев, — когда этот придурок тебя трогал, целовал, тебе приятно было? Признайся, что тебе в нем нравится? Он же урод, разве ты этого не понимаешь? Оставит тебя одну ради первой же размалеванной шлюхи. Да, сейчас ты волнуешь его — такие девушки для него в новинку, но скоро ты ему надоешь. А когда он узнает, а он обязательно узнает — я все для этого сделаю, что все это из-за тебя… Думаешь, он будет по-прежнему с тобой?

— Это не из-за меня, — шепчу, борясь с рвотными позывами и накатывающей истерикой, — это ты во всем виноват. Почему ты так его ненавидишь? Что он тебе сделал? Неужели нельзя оставить его в покое?

— Нельзя.

Это короткое слово ранит в самое сердце.

— Но почему?

— Потому что я ненавижу его. Понимаю, тебе сложно с этим смириться, но Фил твой — мразь и подонок. Сын конченой алкоголички, он, особо не напрягаясь, получил тебя. У него есть все то, чего он недостоин: друзья, любовь, деньги. Он, наверное, думал, что так будет вечно. Представляю, как он удивлен сейчас.

— Зачем ты это все делаешь?

— Потому что могу, — смеется Кир, — и хочу. Ты даже представить себе не можешь, насколько сладкое чувство превосходства, насколько прекрасна власть над другими. Я разрушил его жизнь: его мать, друзья, любимая работа, девушка — все пошло прахом. И, что самое удивительное и прекрасное: мне даже не пришлось особенно напрягаться. Главное — найти людей, которые согласятся делать за тебя всю грязную работу. К сожалению, иногда все идет не по плану, но это неважно. Два отморозка, Боров и Чахлый, с удовольствием сыграли роль вышибал, но, к сожалению, оказались слишком охочи до денег. Они должны были убить тогда мать твоего дружка, но смалодушничали, решив срубить денег с заботливого сына. Даже тот гостинец, который передал через Чахлого в клинику, не сработал. Но не суть. Иза все равно, рано или поздно, загнется от своих пьянок.

— Идиот, — почти кричу, но он не реагирует, словно находится в каком-то ином измерении, где царят его демоны.

— Самым простым было взломать счета их хваленой мастерской, — продолжает Кир. — Кому этот павлин нужен без денег? При всем прочем пострадал не только он, но и его лысый дружок, и еще те ребята, что работают на них. Это было так приятно, так весело, что я, наверное, несколько часов смеялся, не останавливаясь.

— Боже мой, — у меня нет слов, чтобы выразить весь ужас, все презрение, которое испытываю к этому человеку. — Брэйна тоже с твоей подачи ранили?

— А ты как думаешь? — чувствую, что он улыбается, но мне не видно его лица и, наверное, это к счастью. — Только в этой раз не стал никому поручать, а решил все сделать сам. Это было чертовски приятно — вонзать нож, по самую рукоятку, в его внушительное тело. Он такой наивный, доверчивый, несмотря на устрашающую внешность — мне ничего не стоило до него добраться. Я, правда, надеялся, что он сдохнет, но он оказался слишком живучим.

Он замолкает на несколько минут, продолжая блуждать пальцами по моей коже, от чего ощущаю почти невыносимую боль. Его прикосновения обжигают, буквально выворачивают наизнанку и, если он сейчас же не прекратит, за себя не ручаюсь. Тем временем, он продолжает:

— И сейчас я оставил для него несколько подарков, которые, уверен, никого не оставят равнодушными, но пускай это тебя не волнует: уже совсем скоро мы уедем отсюда, и больше никогда ты не увидишь и не услышишь своего Филина.

Чувствую резкую боль от укола в предплечье, и последняя фраза тонет в вязком тумане наркоза.

38. Тик-Так

— Привет, — говорю, садясь в машину к Сержу. — Рад, что ты все — таки приехал.

— Я же обещал, — пожимает тот плечами и заводит мотор.

Мне немного не по себе — я не на своей территории. Без Фрэнка очень сложно: он моя опора, якорь, балансир. Без него чувствую себя слегка неполноценым. Не помню, в каком возрасте мы впервые с Арчи сели на мотоциклы. Наверное, лет в двенадцать. У лысого был сосед — настоящий фанат двухколесного транспорта, истинный энтузиаст. Постоянно возился в гараже — что — то чинил, переделывал, модернизировал. А мы, мальчишки, бегали к нему, напрашивались в помощники, желая угодить — главное было соприкоснуться хоть ненадолго с волшебным миром мотоциклов. Именно благодаря Марку мы с Арчи и стали теми, кем являемся сейчас — вполне успешными мужчинами, а не отребьем, которым, вполне вероятно, могли стать, не появись в нашей жизни Марк.

— Долго нам еще ехать? — спрашиваю, чтобы хоть чем — то заполнить тишину и разрядить напряженную обстановку.

— Прилично, но не беспокойся — я знаю короткую дорогу.

Дальше снова едем в тишине, а меня так и подмывает спросить, чем так ему не нравлюсь. Не утверждаю, что обычно каждый встречный — поперечный в восторге от меня, но и с такими волнами неприязни сталкиваюсь нечасто. Неужели Серж переживает, что могу обидеть Агнию? Или ему известно что — то обо мне, что не дает покоя? Не знаю, как долго смогу сохранять нейтралитет, если он и дальше продолжит строить из себя принца — регента и спасителя юных дев от коварных и жестоких искусителей в моем лице. Хочется объяснить, что к Птичке испытываю самые искренние чувства, но не хочу распинаться и что — то доказывать. В конце концов, я люблю Агнию, а дружить с ее братом вовсе не обязан. Она же взрослая девочка и может сама решить, с кем ей быть, а кого избегать. Если Серж не доверяет её выбору, переубеждать бесполезно.

— Что ты знаешь о нем? — отвлекаюсь от своих мыслей и смотрю на Сержа.

Мне нужно выяснить, что за человек этот Кир и что от него можно ожидать. Почему — то в то, что он все — таки улетел в свою Ниццу мне не верится — уверен, что именно Кир приложил руку к ее исчезновению и именно он единственный, кто знает, что с Агнией стало сейчас. Во всяком случае, именно Кир видел ее последним, а, значит, что — то должен знать.

— Ну, мы с ним, вроде как, приятели, — после секундной паузы говорит Серж, — но я плохо его знаю, если честно. Кир — скрытный товарищ и что у него на уме никто не знает. Постоянно в своих компьютерах, программы какие — то пишет. Я плохо в этом всем разбираюсь, если честно. Несколько раз мы выпивали вместе. Единственное, что знаю точно: он очень заинтересован в моей сестре, как в девушке. Влюблен в нее, страдал, когда Агния не захотела быть с ним. Не знаю, что ее не устроило. Кир — хороший парень, любит ее и все готов для нее сделать, а она нос воротит. Могла бы понимать, что он ей очень подходит.

Понимаю, на что он намекает. На языке крутится сотня колких фраз и едких замечаний, но пока молчу, потому что не хочу что — то кому — то доказывать и тратить на это драгоценное время. Смотрю на его мощную фигуру, могучую шею, волевой подбородок и понимаю, что такого человека сложно переубедить в чем — либо. Он живет в своем выдуманном мире идеалов и принципов и с этим практически невозможно бороться. Да мне и не хочется, если честно.

— Почти приехали, — говорит Серж, когда мы въезжаем на территорию загородного поселка.

Я знаю этот район — Богом забытое место, где давно уже почти никто не живет. Молодежь разъехалась, а старики тихо доживают свой век. Крошечная точка на карте, где всего две улицы, на которых обитаемыми остались, от силы, домов двадцать. Не понимаю, что вполне успешному программисту, которому за его работу платят, уверен, очень приличные деньги, делать в этом царстве разрухи и запустения. Но о чем рассуждаю я и чему удивляюсь? Тот, кто не может оставить свой дом, в котором мне уже давно не рады и который ненавижу?

— Ты точно помнишь, где его дом? — интересуюсь, заметив, как Серж напряженно вглядывается в пейзаж за окном, выискивая нужный нам дом.

— Я был у него в гостях лишь однажды, поэтому не удивительно, что я не так быстро вспомню точные координаты, как того бы хотелось.

Чувствую раздражение в его голосе. Нервный тип, ничего не скажешь.

— Молчу — молчу, — поднимаю руки в примирительном жесте, но Серж не смотрит на меня, словно я не сижу с ним рядом. Словно я — пустое место.

Автомобиль медленно проехал по одной улице и плавно свернул на вторую. Хорошо, что этот поселок настолько крошечный — будь здесь больше домов, мы бы до рассвета блуждали. На ум приходят мысли об Арчи: он остался в "Банке", и когда я уезжал, Матильда явно не стремилась оставлять его в одиночестве. Улыбаюсь, вспоминая его выражение лица, когда девушка медленно, но уверенно сокращала расстояние между ними. Уверен, что если она все еще там, то добьется своего, и лысый впервые в жизни нарушит нерушимое правило — не спать ни с кем дважды. Матильда — настойчивая, поэтому такой исход вполне вероятен.

Задумавшись, не замечаю, как автомобиль останавливается возле неприметного маленького домишки с покосившейся крышей. Не верится, что в этом полусгнившем доме может вообще кто — то жить. В окнах не горит свет — если бы дома были живыми существами, этот был бы полуразложившимся трупом. Брошенные дома всегда отличаются от тех, в которых есть жизнь. Из этого, наверное, даже тараканы сбежали, ломая лапки по дороге.

— Ты подожди меня здесь, — говорит Серж, когда я берусь рукой за ручку автомобильной двери. — Отгоню машину в начало улицы. Не хочу светиться лишний раз. Мало ли?

Выхожу из машины и несколько минут стою, вдыхая свежий воздух, и пытаюсь успокоиться. Но тревога копошится в душе, с каждой секундой угрожая перерасти в панику. В конце концов, не выдерживаю и быстрым шагом иду к калитке в заборе — щербатом штакетнике, покрытом облупившейся зеленой краской.

— Стой, — слышу грубый голос Сержа за спиной и его быстрые шаги, — куда побежал так быстро? Я же просил подождать!

Но я не останавливаюсь — у меня нет желания вести долгие разговоры и координировать наши действия. Здесь не о чем беседовать — нужно, как можно быстрее, попасть в дом и узнать, есть ли там хозяин или хотя бы следы его недавнего пребывания в этих стенах. Уверен, что все не будет просто, но я должен попробовать, потому что тревога за Птичку разрывает изнутри. Мне нужна зацепка, ниточка, которая приведет к ней, а все остальное не имеет никакого значения.

— Да стой же ты, разогнался, — шипит Серж, догнав меня за воротами. — Ты не знаешь Кира. Он очень скрытный и малообщительный малый. Человек в футляре — это о нем. Надеюсь, ты знаком с классикой и тебе не нужно втолковывать смысл сказанного.

Нет, это уже слишком.

— Не знаю, что ты там себе обо мне насочинял, — говорю, чувствуя, как внутри начинает плескаться гнев, — но я не безграмотный бомж, который в своей жизни только правила дорожного движения и читал. Не пойму, чем я так тебе не угодил, но еще одно подобное высказывание в мой адрес и я начищу тебе пятак — будет блестеть как рождественский огонь. Понял меня?

Он молчит, ничего не отвечает, но замечаю что — то в его глазах новое, доселе невиданное. Надеюсь, что до него дошло — я не тот, над кем ему можно будет стебаться, воображая себя самым умным. И пусть Птичке явно не понравится, что мы не нашли общего языка — черт возьми, терпеть издевательства и гнилые намеки не намерен.

— Ладно, остынь, — после небольшой паузы, говорит Серж, глядя на меня сверху. Не знаю, сколько он в детстве каши съел, но габариты его поистине фантастические.

— Забыли, — слегка киваю и оглядываю двор.

На улице темно, а в округе ни одного фонаря, но даже тьма не мешает заметить, что двор пуст и необитаем. Сейчас, стоя рядом с каким — то кособоким сараем понимаю, что ничего и никого мы здесь не найдем, какие бы силы к этому ни приложили. Но я не привык сворачивать с полдороги, поэтому, наполнив легкие воздухом, почти бегу к крыльцу.

Две подгнившие ступеньки и вот я уже на месте — дергаю за ручку, и хлипкая деревянная дверь под моим напором не выдерживает и распахивается.

— Между прочим, это взлом с проникновением, — ухмыляется Серж, — но я никому не скажу.

— И правильно — вместе сюда приперлись, вместе и отвечать будем.

В доме пусто и холодно. Пахнет сыростью и пылью — здесь явно последний раз убирали при царском режиме. Звук наших шагов эхом отдается в пустых комнатах. Нащупываю выключатель, и тусклый свет льется на нас с потолка. Хоть электричество в этой холупе есть и то хорошо.

— Кир, — зычный голос Сержа разносится на весь дом, а по полу проходит небольшая вибрация. Это гиблое место, в нем нет жизни и, если Птичка здесь и была, то сейчас ее точно увезли отсюда.

— Надо осмотреть дом, — озвучиваю свои мысли вслух и медленно направляюсь вдоль коридора, — может, будут какие — нибудь подсказки.

— А я осмотрю подвал, — кивает Серж и, развернувшись, уходит в противоположную сторону. Хорошо все — таки, что он неплохо здесь ориентируется — так мы быстрее все обойдем и осмотрим.

Иду по дому, довольно большому, заходя по пути в каждую из комнат, но ни Птички, ни хозяина здесь нет. Но я позвоночником чувствую, что она была здесь. В самом дальнем конце коридора нахожу тяжелую дверь, закрытую на внушительный навесной замок. Прямо логово какое — то, в самом деле. Дергаю за ручку, пытаюсь сорвать замок, но он большой и тяжелый — его просто так не откроешь.

— Что это за комната? — Серж бесшумно подходит сзади и тоже принимается осматривать дверь. — Придется вскрывать.

Не успеваю отреагировать, а он достает из кармана какую — то железную штучку и принимается усердно ковырять углубление для ключа.

— Не смотри на меня так, — улыбается, когда замок, наконец, щелкает, — у меня много разных талантов.

— Я заметил.

Но мне все равно, что он взломал эту чертову дверь. Главное, что мы попали внутрь, а обо всем остальном буду думать после.

Серж нажимает на кнопку выключателя, и большую стылую комнату озаряет холодный свет. Само собой, здесь пусто, но в углу замечаю небольшую кровать, покрытую скомканной серой простыней.

— Ты тоже видишь это? — голос Сержа дрогнул и в нем появились устрашающие стальные нотки. Вижу, как он медленно, шаг за шагом, приближается к кровати.

Но я ничего не могу ответить — черная яростная пелена плотно укутывает мой рассудок. На железных прутьях кровати намотаны веревки, которыми явно кого — то привязывали. По две у изголовья и в ногах. Как бы ни отгонял от себя мысль, что здесь была Птичка — лежала привязанная — не получается. Не знаю, что еще этот утырок с ней сделал, но только одного этого факта мне хватит, чтобы раскатать его в тонкий блин.

— Вот же мразь, — говорит Серж, глядя округлившимися глазами на кровать. — Нет, я бы еще усомнился в том, что Кир в этом замешан, если бы не эти веревки. Слишком многое указывает именно на него.

Я молчу, глядя на Сержа, пока он внимательным цепким взглядом ярко — синих глаз осматривает комнату. Миллиметр за миллиметром. Я не мешаю, потому что у него точно в этом больше опыта. Вижу, как его мощные кулаки сжимаются и разжимаются, а тёмные брови сходятся на переносице, и между ними залегла глубокая складка.

Чтобы не стоять без дела, подхожу к кровати, на которой, по всей видимости, этот укурок держал мою Птичку. Смятая грязная простынь, жесткий, видавший виды, ватный матрац и никакой подушки. Одеяла нет тоже, а это значит, что Агния, учитывая холод в этом продуваемом всем ветрам доме, сильно мерзла. Не знаю, что с ней сейчас, но это буду не я, если не узнаю. И, не дай Бог, если подонок с ней сделал что — то большее, чем просто связал… Не думаю, что у него останется хоть одна целая кость. Буду, с особым удовольствием, ломать ему их постепенно, давая возможность прочувствовать на себе, что такое истинная боль. Хотя даже за то, что он украл ее, я разорву его на части.

— Посмотри на стену, — произносит Серж, и я смотрю в ту сторону, куда он указывает рукой.

Сначала ничего не замечаю — гневная черная пелена, застилающая мне глаза, не дает рассмотреть то, что уже успел заметить Серж. Вглядываюсь в большое темное пятно, и постепенно до меня доходит весь ужас ситуации. Медленно, словно по топкому болоту, иду к стене и, протянув руку, дотрагиваюсь до нее. Но сейчас я больше, чем уверен, что это кровь.

— Пусть молится всем богам, в которых верит или нет, потому что их помощь ему пригодится.

Голос Сержа, низкий и хриплый, отражается от каменных стен.

— Надо уходить отсюда, — говорю, растирая пальцами кровь. О том, чья она, стараюсь не думать, потому что точно сойду с ума.

— Я еще кухню не осматривал, — Серж на секунду зажмуривается и глубоко вздыхает. — Может быть, там что — то найдем.

Я, молча, киваю и мы, друг за другом, выходим из этой проклятой комнаты и быстро идем по коридору в сторону кухни. Даже не хочу оборачиваться, чтобы не зацикливаться.

Кухня находится в дальней части дома, и мы, все еще сохраняя молчание, наконец, входим в довольно просторное помещение с маленьким окошком на противоположной стене. Серж щелкает выключателем, и лихорадочный свет озаряет сумрачную комнату.

— Ничего, — вздыхает, подходя к окну.

Обрывки и обломки чьих — то судеб рассыпаны по полу и неприятно хрустят под каблуками сапог, когда я делаю шаг.

— И никого, — произношу, оглядываясь по сторонам. Борюсь с искушением разнести этот дом на мелкие щепки, разрушить до фундамента и развеять пыль по ветру, но понимаю, что от этого легче не станет — только время зря потеряем.

Серж стоит, оперевшись сжатыми кулаками об стол, и, закрыв глаза, о чем — то думает. Мне не нравится, в каком он состоянии, но молчу — пусть успокоится. Я ему, в конце концов, не нянька.

— Ты слышишь? — спрашивает, резко распахнув глаза. — Тикает.

— Что тикает?

— Где — то рядом совсем, — хмурится Серж, глядя вокруг. — Словно часы, но…

— Нет здесь никаких часов.

И правда, никаких приборов для измерения времени в кухне не наблюдается, но размеренный звук хронометра молоточками стучит в ушах. Серж, аккуратно и медленно, присаживается и заглядывает под стол.

— Твою мать, — шипит он. — Бежим отсюда ко всем чертям — сейчас рванет.

Мне не нужно повторять дважды. Срываемся с места и несемся по узкому коридору, подальше от этого дома, в котором не нашли ничего, что помогло бы хоть на шаг приблизиться к решению проблемы.

Бежим за забор, минуя какую — то заржавевшую будку и обветшалые пустые дома. Вдруг чувствую подземный толчок, от которого буквально лечу на землю. Волна раскаленного воздуха накрывает с головой, а грохот оглушает. Темное сумрачное небо озаряется вспышкой. Падаю на землю, неожиданно для самого себя прикрыв собой Сержа. Нас заваливает щепками разрушенного забора, бетонной крошкой и строительной пылью. Рядом с моей головой, буквально в нескольких сантиметрах, приземляется внушительный обломок стены.

Лежим, закрыв головы руками, до того момента, как нас не перестает осыпать всем, чем ни попадя, но когда угроза проходит, кое — как поднимаемся на ноги. Смотрю то на Сержа, грязного и растерянного, то на пылающий в пожаре дом, и понимаю, что мы только чудом остались живы.

— Надо убираться отсюда, — хрипит Серж, во все глаза глядящий на пылающий дом, — а то сейчас соседи очухаются, и тогда проблем не оберемся.

Киваю, но несколько секунд мы продолжаем стоять, вглядываясь в столб пламени, поднявшийся над тем местом, где еще совсем недавно стоял дом. Скоро здесь будут люди: менты, взволнованные соседи, зеваки всех мастей, поэтому резко разворачиваюсь, и мы быстро уходим в обратном направлении, где Серж оставил свой автомобиль.

39. Карты на стол

— Ты закрыл меня собой, — задумчиво говорит Серж, когда мы выезжаем на трассу. — Не ожидал.

Чувствую, как слегка дрожит его голос — наверное, не думал, что наша поездка так бесславно закончится. А кто думал, что Кир окажется настолько сумасшедшим, что отважится заминировать свой дом? Наверно, подозревал, гад, что кто — то решит прийти и проверить его жилище, вот и оставил подарок. И даже, если не рассчитывал на это, то решил уничтожить все, что может натолкнуть на его след, сжег за собой мосты. Хитрый придурок.

— Я не ведал, что творю, — пожимаю плечами, напряженно вглядываясь в темноту за окном. — Так что не обольщайся.

— Значит, ты не так плох, как я о тебе думал, — ухмыляется, бросая на меня быстрый взгляд.

— Скажи уже, почему ты на меня взъелся, не держи это в себе, — говорю, повернувшись к нему всем корпусом. — Чем я тебе не угодил?

— Это долгая история, — произносит после секундной паузы, во время которой внимательно на меня смотрит, словно изучает. Лучше бы за дорогой следил, а то хватит на сегодня угрожающих нашей жизни приключений.

— Я согласен найти свободное время для того, чтобы выслушать твои претензии к моей персоне, так что выкладывай.

Я не могу понять, что он за человек. С виду такой сильный, надежный, взвешенный и рассудительный, но что — то в нем есть такое, что не дает покоя. Наверное, его неприязнь взаимна — не могу сказать, что чувствую к нему симпатию. Мутный он какой — то.

— На сухую такие разговоры не ведутся, — усмехается Серж, — поэтому предлагаю выпить чего — нибудь покрепче газировки.

Киваю, потому что отчетливо понимаю: если сейчас не выпью, то сойду с ума.

В машине сумрачно и тихо, мы сидим друг напротив друга, а между нами бутылка коньяка и закуска: нарезанная колбаса, сыр, лимон. Мы выпили уже по два, наполненных на половину, пластиковых стаканчика темно — коричневой жидкости, остро пахнущей дубовой корой, шоколадом и солнцем. Хороший коньяк.

— Так и будем молчать? — не выдерживаю тягостной тишины, в которой грозовыми тучами нависли незаданные вопросы и неразгаданные тайны. — Коньяк, конечно, прекрасен, но выслушать тебя мне хотелось бы трезвым.

— Надо же придумать, с чего начать, — ухмыляется Серж, отправляя в рот тонкий кусочек жёлтого сыра.

— Рекомендую начать с самого начала, — следую его примеру и беру кусок колбасы.

Я уже и не помню, когда в последний раз нормально ел, хотя эту внеплановую трапезу сложно назвать ужином. В одном я благодарен своей непутевой матери: ее отношение ко мне и то безрадостное детство, что случилось из — за неё, научило не зависеть от материальных благ и не быть рабом желудка.

— Если бы это было так просто…

— Слушай, мы же оба — взрослые, состоявшиеся мужики. Зачем эти антимонии и долгие вступления? Что ты мнешься как юная дева? Говори как есть, без пространных размышлений. Поверь, так проще.

Он молчит, тянется к бутылке и, отвинтив крышку, разливает коньяк по стаканчикам. Наверное, собрался напиться в хлам.

— Эй, тормози, тебе ещё машину вести, — говорю, пытаясь воззвать к его здравому смыслу. — Только аварии нам не хватает.

— Не переживай, — машет рукой, убирая бутылку и хватаясь за стаканчик. — Мы недалеко от твоей "Банки", так что пешком пройдешься.

— А сам как добираться собираешься?

— Разберусь, сейчас не до этого.

И правда — как бы это ни звучало жестоко, мне все равно, как он ехать будет. Серж — взрослый мужик, пусть сам думает.

— Тебе Агния рассказывала, кем я служу? — задаёт неожиданный вопрос, а я пытаюсь вспомнить, обсуждали ли мы с Птичкой данный вопрос. И понимаю, что нет. Я, конечно, не дурак и с первого взгляда на этого бугая понял, что он — мент. Поэтому и не лез, когда он тщательно осматривал дом Кира. Но где конкретно он служит, не знаю.

— Вижу, что нет, — улыбается, делая большой глоток из стаканчика. — Моя сестра — молодец, что не болтает лишний раз. В общем, я — старший оперуполномоченный отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков.

— А я — совладелец мастерской "Ржавая банка", мастер аэрографии и механик, — отвечаю, тоже сделав глоток коньяка. Терпкая жидкость обжигает и дарит ощущение тепла. — Теперь мы знакомы немного лучше. Только зачем мне информация о твоей должности? Какое это имеет отношение к делу?

— Возможно, что самое прямое, — со вздохом отвечает Серж. — Не перебивай меня.

Я делаю вид, что закрываю рот на замок и даже "ключ" в окошко выбрасываю, на что мой собутыльник морщится, но молчит. А потом продолжает:

— Несколько месяцев назад к нам поступил сигнал от поверенного информатора о том, что в «Бразерсе» раскинули свои сети наркоторговцы — люди в городе новые, по базам ни разу не проходившие. Действовали они умело и, в первое время, масштаб торговли был достаточно скромным: таблетки продавались людям надежным, которые умеют держать рот на замке и не злоупотребляют, расслабляясь лишь иногда в редкий субботний вечер. Все было довольно пристойно, хоть мы и пытались держать ситуацию на контроле. Но не получалось: с каждым днем дело принимало все более опасный оборот, а мы находились в стороне и не могли никак повлиять на ситуацию, которая грозила перерасти в настоящую катастрофу. В общем, чтобы не утомлять тебя всеми деталями, скажу, что перед нами была поставлена задача: поймать этих новоявленных наркобаронов и, желательно, на горячем, чтобы не могли отвертеться.

Я сижу, слушая его рассказ, и не могу понять, зачем он все это мне рассказывает.

— Мы столько времени угрохали, пытаясь выловить хотя бы одного члена их банды, но вся наша работа не приносила ни единого результата. Они словно знали обо всех готовящихся операциях: орудовали под носом у руководства клуба, но ни разу не засветились настолько, чтобы их можно было поймать за руку. Мы исправно подсылали своих людей, якобы желающих купить дурь, но ребята возвращались ни с чем — дельцы будто чувствовали, что на них ведется охота и к каждому новому человеку относились с подозрением.

Я вспоминаю, как Викинг просил меня хоть что — то выяснить, но я был настолько занят своими делами, что так и не смог ему ничем помочь. Паршивое чувство — осадок от невыполненного обещания разъедает изнутри, но вовремя вспоминаю, что Роджер уже занимается этим вопросом, и становится немного легче.

— Наши люди, постоянно обитающие в «Бразерсе» под прикрытием, сообщили, что ваша компания чаще всех околачивается в клубе. Возникло подозрение, что именно вы можете иметь отношение к наркотикам. Я, лично, был уверен, что этим занимаетесь или ты, или твой лучший друг — Арчи. Слишком уж вы плотно обосновались в «Бразерсе», слишком Викинг вам доверял. Я не мог упустить эту зацепку — сверху требовали, чтобы мы, как можно скорее, решили вопрос, а очередной висяк никому не нужен. Надеюсь, что ты меня понимаешь.

Понимаю? Я вообще уже ничего не соображаю. То ли коньяк играет свою роль, то ли тот объем информации, что на меня вывалил Серж, но в голове полная каша, в которой не сразу получится разобраться.

— Вижу, что мои рассказы тебя утомили, но ты потерпи еще немного — скоро мы подберемся к самой сути, — ухмыляется он, доедая остатки колбасы. — В общем, решено было внедрить кого — то в ваш сплоченный коллектив. Постарались устроить одного из наших ребят в вашу «Банку», но этому психу, Арчи, он не понравился. Раз за разом все попытки войти к вам в доверие проваливались, и я уже был на грани отчаяния. Как вдруг мой старинный приятель Константин рассказал, что готовится новая серия журналов, где одним из героев должен стать именно ты. Понимаешь, что я не мог упустить этот шанс?

— Не понимаю…

— Все ты понимаешь, только сам себе признаться пока не хочешь, — серьезно говорит Серж, отведя глаза. — По моей протекции Агния получила этот заказ. Думаешь, Костя действительно так высоко ее ценит? Нет, у него на примете был десяток других, более опытных, фотографов, но я убедил его, что именно Агния подойдет на эту роль лучше всего. Убедил, что вы найдете общий язык. И Костя, скрепя сердце, согласился, хотя до конца и не верил, что моя сестра сможет с этим справиться.

— То есть Агния — засланный казачок… — высказываю мысль, которая даже еще не успела толком сформироваться в моей голове, но уже причиняет невыносимую боль.

— Не думай о ней плохо, — просит он, наливая коньяк, но мне, почему — то совсем не хочется пить. — Она не знала, что играет такую роль. Я постарался, чтобы сестра ни о чем не догадалась и надеюсь, что так и есть.

— Но зачем?

— Это был шанс, как ты не можешь понять? Симпатичная девушка — наивная, чистая. Я понимал, что никто из вас не будет чувствовать от нее угрозы. И возможно она что — то бы узнала из того, что вы тщательно скрываете.

— Но, если она не знала ничего, то, каким образом она бы собирала и передавала тебе сведения? — чувствую, как во мне растет и ширится черное пятно отчаяния. Не могу поверить, что Агния, моя любимая Птичка, могла быть заодно со своим придурочным братом — карьеристом. Не могла она так искусно притворяться. На нее это совсем не похоже. — Ты выпытывал у нее их?

— Нет, зачем такие сложности? Жучки в этом плане самые надежные товарищи. Их можно устанавливать так, что носитель даже не догадается, что его прослушивают.

Эти слова, словно выстрел. То есть, получается, что он слушал все, о чем она говорила? О чем мы говорили… Осознание, что я все это время был на крючке у этого идиота, выводит из себя.

— Получается, ты использовал свою сестру втемную? — спрашиваю, борясь с подступающим гневом. — Как ты мог? Это же противозаконно. Думаешь, если ты мент, то тебе все можно? Вот не зря вашу братию не любят — придурок на придурке.

— Не ори! — говорит и морщится, прихлебывая коньяк из горла. Замечаю, что ему уже достаточно алкоголя на сегодня, но забирать у него бутылку не стану — пусть хоть зальется, наплевать. — В этом нет ничего страшного. Вот ты любишь свою мастерскую? — задает неожиданный вопрос.

— Конечно, это же мое детище, — отвечаю, отворачиваясь.

— Вот и я сам выстроил свою карьеру, с нуля, и не собираюсь терять все из — за того, что озабочен тем, что подумает моя сестра. Иногда дело намного важнее обид родных и близких.

Он все — таки гад еще тот — не зря они с Киром нашли общий язык. Хочется дать ему в морду, но изо всех сил сдерживаюсь — сейчас не время для кулачных боев. Может быть, чуть позже.

— И где был жучок?

— В чехле фотоаппарата, — отвечает так просто, словно это все в порядке вещей. — Знал, что она никогда с ним не расстается, особенно, если у нее контракт на фотосессию с твоим участием. Значит, она все время будет брать с собой аппаратуру, и мне ничего не будет стоить прослушать все, что связано с вами.

— И что, понравилось? Получил, что хотел?

Я уже на пределе. Теперь понимаю, почему он тогда приперся — наверное, услышал, что между нами что — то может произойти и пришел. Становится так противно, словно меня с головой в смрадное болото окунули.

— Парень, успокойся, — тихо говорит Серж, толкая меня в плечо. — Да, признаю, что был не прав, но и ты меня пойми.

Вместо ответа я резко, не жалея сил, бью его по холеной физиономии. Вовремя останавливаюсь, чтобы не продолжить избивать его, превратив в фарш. Одного удара вполне достаточно, зато я чувствую необыкновенную легкость, как будто сделал то, к чему давно уже был готов. Серж сидит, ошалевший, смотрит на меня округлившимися глазами и вытирает кровь из разбитого носа.

— Однако, — только и говорит.

— Хоть что со мной делай, но я не могу тебя понять. Мы не преступники, не наркоторговцы, и не подонки. Мы чиним мотоциклы, пьем пиво, любим девушек, делаем тату, но мы не совершаем ничего из того, в чем ты нас подозревал. Какие наркотики? О чем ты? И зачем нужно было играть с доверием собственной сестры? Извини, Серж, но ты — жалок.

Он молчит и только смотрит на меня, а кровь сочится сквозь его пальцы. Открываю бардачок в поисках хоть какой — нибудь тряпки, которая поможет остановить кровь. Неплохо я все — таки его приложил — теперь надолго запомнит, что со мной лучше не шутить. В итоге, нахожу упаковку бумажных платков и протягиваю их Сержу.

— Я надеюсь, — говорит он после непродолжительной паузы, во время которой ему все — таки удается унять кровотечение, — Что эта информация останется сугубо между нами. Я не хочу проблем с сестрой.

Ах, он хочет, чтобы я держал язык за зубами. Какой, однако, милый и наивный человек. Но, с другой стороны, судя по тому, что сейчас происходит с Птичкой, только информации о том, что работу эту она получила только лишь потому, что ее предприимчивый братец повлиял на ее начальника, ей не хватает. Нет уж, пусть кто — нибудь другой делает ей больно, а я буду молчать — боюсь, что это просто убьет ее веру в себя.

В виду последних событий еще больше мечтаю найти ее, а все остальное — полная ерунда.

— Слушай, — вдруг неожиданная мысль врывается в сознание. — Ты говорил, что слушал ее, да? Что жучок в фотоаппарате и все в этом духе. Правильно?

— Да.

— А почему ты сейчас не слушаешь?

— Мы взяли этих упырей, прямо в «Бразерсе». Сейчас все дружно дают показания. Поэтому я и снял прослушку.

Понимаю, что без вмешательства Роджера и его озорных приятелей, к которым он обращался за помощью, не обошлось, но не говорю этого вслух: не хочу впутывать сюда еще и рыжего.

— А что, если фотоаппарат, возможно, еще с ней? — говорю быстро, прерывисто — боюсь, что спасительная мысль может раствориться. — Ты же можешь снова ее прослушать? Может быть, получится узнать, где она.

Серж молчит, прижав изрядно опустевшую бутылку к боку, а его распухший нос сияет всеми оттенками красного. Размышляет, обдумывая мои слова.

— Точно, — наконец, произносит, что — то еще прокручивая в голове. — Сейчас вернусь на службу за оборудованием, потом позвоню тебе и будем дальше думать, что делать.

— Знаешь, хоть ты и говнюк, но другого выхода, как сотрудничать, у нас нет, поэтому жду. Но я, если честно, так и не понял, почему ты меня невзлюбил? Потому что подозревал в торговле наркотиками? Поэтому?

— Понимаешь, я не такого возлюбленного хотел своей сестре. Я хотел для нее парня из хорошей семьи, а у тебя, уж прости, с этим не все в порядке. Плюс твои друзья, круг общения, пристрастие к алкоголю.

— Тормози! — восклицаю, берясь за ручку двери. — Алкоголика — то из меня не делай, хорошо?

— Ладно, — соглашается он, — не буду. Но и ты пойми меня — на тебя только взглянешь, и сразу делается плохо.

— Какой ты зануда, аж противно, — говорю на прощание и выхожу из автомобиля. Свежий ветер ударяет в лицо, и мне хочется стоять здесь на тротуаре вечно, никуда не спеша и ни о чем не думая — просто наслаждаясь порывами ветра.

Серж уезжает, а я медленно иду к «Банке», размышляя обо всем, что случилось за последние несколько часов. Мысли прыгают в голове, как бешеные лошади. Значит, не только у меня родственники приносят в жизнь только проблемы? И у Птички тоже не все так хорошо, как кажется на первый взгляд. Просто она пока об этом не знает.

Внезапно в кармане оживает телефон. Вытаскиваю аппарат из кармана и, не глядя на экран, отвечаю на звонок.

— Фил, ты где?! — слышу приглушенный голос Роджера. — Быстрее в «Банку», здесь беда.

Беда.

Какое страшное слово. И самое ужасное, что я почти перестал на него реагировать.

40. Заплаканная мегера

Врываюсь в «Банку» и сначала не могу понять, что происходит. Какие — то люди мельтешат перед глазами — сплошь в белом, на полу стоят носилки, в воздухе витает терпкий запах лекарств. Несколько раз моргаю, чтобы нормализовать зрение — слишком быстро бежал, и в глазах пляшут разноцветные зайчики, но, наконец, мне удается сообразить, что люди в белых халатах — врачи. Да какого черта?!

— Фил, хорошо, что так быстро приехал. — Роджер подходит и хлопает меня по плечу. В его глазах плещется тревога, которую там раньше никогда не видел. И это у самого позитивного человека на земле? — Боялись, что не успеешь.

— Что случилось? — Наспех пожимаю протянутую ладонь.

Широкие спины двух санитаров, укладывающих кого — то на носилки, не дают мне рассмотреть всю картину. Почему — то на ум приходит мысль, что если и живут на земле ангелы, то их белые крылья давно заменили белые халаты.

— С Арчи беда. — Брэйн становится рядом, сжимая и разжимая пудовые кулаки покрытые плотным слоем татуировок. Он пока еще бледный и немного слабый после ранения, но выглядит вполне прилично. А еще он злой настолько, что страшно даже мне. — Мы не смогли до него дозвониться, хотя точно знали, что никуда из «Банки» отлучаться не собирался. Но телефон упорно молчал, поэтому приехали и, судя по всему, вовремя — нашли его лежащим здесь, на диване, с пеной у рта, в судорогах. Не знаю, есть ли на свете Бог, но кто — то привел нас с Роджером сюда в нужное время. Опоздай мы хоть на полчаса, ничего нельзя бы было поправить.

— А Матильда? С ним же была Матильда, когда я уезжал. Где она? — Пытаюсь протиснуться к носилкам, парни следуют за мной.

— Не было никакой Матильды здесь, — пожимает плечами Брэйн. — Думаешь, она может быть замешана?

— Откуда мне знать? — срываюсь на крик, потому что все эти вопросы без ответов меня окончательно достали. — Но точно знаю, что, когда уезжал, она никуда не собиралась, а сейчас ее нет. Это странно, слишком странно.

Я устал, не могу так больше — это все уже слишком. Не успеваю уворачиваться от потоков дерьма, льющихся на меня изо всех щелей. Если так будет продолжаться дальше, просто задохнусь, пойду на дно.

— Что с ним? Он жив? — спрашиваю у стоящего рядом с диваном доктора. На Арчи стараюсь не смотреть — боюсь, что сорвусь и начну рыдать, как девчонка.

— Молодой человек, успокойтесь, — отрывает он взгляд от бумажек, которые заполнял все это время. — Предположительно, у пострадавшего передозировка сильнодействующими наркотиками. Ваш друг употребляет?

— Наркотиками? Этого не может быть! Арчи никогда, ни разу в жизни не употреблял эту гадость.

— Ну, все бывает впервые, — вздыхает врач. — Уносите его!

— С ним можно поехать? — спрашиваю, догнав белохалатную процессию на входе.

— Вы ему родственник?

— Нет, просто друг. Мы компаньоны.

— Оставайтесь здесь, — говорит врач, не терпящим возражения тоном. — Его все равно сейчас в реанимацию определят. Позвоните позже, узнаете, как у него дела. И обязательно сообщите родственникам. И не волнуйтесь так, поставим вашего друга на ноги.

Киваю, вспомнив о родителях Арчи. Его мать не переживет, если с ним что — то случится, да и не заслуживает она этого. Никто такого не заслуживает, даже Иза.

Врач называет номер больницы, в которую повезут лысого, дверца автомобиля захлопывается, и я остаюсь на улице в полном одиночестве. Все произошло настолько быстро, что даже не успел ничего сообразить. Как это произошло, а, главное, где Матильда? Судя по тому, как она льнула к нему и выпрашивала внимание, уходить ей не хотелось. Может, он ее выгнал? Не знаю, ничего не знаю.

— Не переживай, все с ним будет нормально — он живучий.

Парни бесшумно подходят, и мы стоим втроем, глядя вслед удаляющемуся автомобилю скорой помощи.

— Если бы вы только знали, как меня все это задолбало. — Потираю переносицу в тщетной надежде унять головную боль, но никакая акупунктура мира не спасет от плохих мыслей и дурных предчувствий.

— Верим, — усмехается Брэйн. — Ну, да и черт с ним. В первый раз, что ли в переплет попадаем? Бывало и хуже. А за Арчи действительно не переживай.

— Постараюсь.

Хотя, конечно, сказать гораздо проще, чем сделать, но я стараюсь не поддаваться панике. Понимаю, что тот, кто это затеял только этого и ждет, но хрен ему, а не победа.

— Надо найти Матильду, — говорит Роджер, когда мы возвращаемся обратно в мастерскую. Замечаю разбросанные на полу пустые бутылки из — под пива, смятую пачку сигарет и шейный платок Арчи, лежащий скомканный на диване. Тревога за состояние лысого разрастается внутри, но я давлю ее в себе — все будет нормально. И тут двух мнений быть не может. Арчи обязательно выкарабкается, а иначе как же быть дальше? Кто я без него?

Но никого искать не нужно, потому что дверь «Банки» медленно открывается и показывается голова той, чьи поиски мы уже почти организовали. Матильда замечает нас, сидящих на диване, и испуганно вскрикивает. Не успеваю ничего сообразить, как — то отреагировать, как Брэйн срывается с места и в два шага преодолевает разделяющее их пространство. Она делает рывок назад, но от Брэйна не уйти: он хватает ее за руку и с силой запихивает обратно в помещение, резко захлопывая дверь, лишая надежды на побег.

— Отпусти меня! — орет она, словно он ей руку отрывает. Но, может быть, и отрывает — он не слишком учтивый джентльмен. — Урод! Верзила! Морда разукрашенная! Да, чтоб тебя, изувер, мне больно!

— Заткнись, истеричка!

Брэйн пытается с ней справиться, но Матильда орет, брыкается и визжит, словно он ее насилует.

— Брэйн, полегче, — просит Роджер, но никаких действий по вызволению девушки из плена сильных рук татуировщика не предпринимает.

В итоге Брэйну надоедает с ней бороться, и он одним движением отрывает ее от пола и взгромождает себе на плечо. Светлые волосы свисают почти до самого пола и колышутся, как шторки на ветру. Матильда молотит по спине татуировщика, болтает ногами, но он, не обращая внимания на протесты, приносит ее и бросает на диван.

— Что ты делаешь? — кричит, затравленно переводя взгляд с Брэйна на Роджера. Щедрая порция ярости, плещущейся в её глазах, достается и мне.

— Сиди тихо, а то я за себя не ручаюсь.

Брэйн суров и грозен, и, глядя на него, Матильда замолкает и понемногу успокаивается. Не знаю, что у этой девушки на уме, но явно ничего хорошего о нас она не думает.

— Рассказывай, — говорит Брэйн, сложив руки на широкой груди.

— Что тебе от меня нужно? — вскрикивает Матильда, с вызовом глядя на Брэйна. — Я пришла к Арчи, а ты меня избил!

— Кто тебя избивал? Умом тронулась? — смеётся татуировщик. — Если бы я хоть раз тебя стукнул, то ни один скребок в целом мире от пола тебя не отделил.

— Зачем ты меня хватал за руки? Тащил?

— Чтобы не сбежала, — разводит он руками, — неужели не понятно?

— Идиот! — снова орет девушка и бросается вперёд, но Роджер оказывается быстрее и успевает перехватить ещё до того, как она вцепится в лицо Брэйна.

Роджер крепко держит её за талию, пока Матильда брыкается и кричит. Не знаю, есть ли в мире сила, способная утихомирить эту мегеру?

— Брэйн, объясни девушке, что лучше рассказать все самой, пока её прекрасные ножки ещё целые.

— Роджер, отпусти её, — прошу и встаю, чтобы поискать в закромах родной мастерской пиво. Чувствую, что выпитый накануне коньяк выветрился сразу, как только я увидел распластанного на носилках Арчи.

— Если обещает не брыкаться, то отпущу.

— Ладно, ваша взяла, — бурчит Матильда, затихая. — А то ещё ребра треснут.

— Вот и умница, — улыбается Роджер.

Брэйн стоит, все также сложив руки на груди, и не сводит напряженный взгляд с нашей пленницы.

— Давай, ты её ловил, тебе и допрашивать, — говорю, садясь обратно на диван, и протягиваю пиво парням.

— Что ты знаешь о том, что сегодня произошло с Арчи? — спрашивает Брэйн, в упор глядя на Матильду. Она смотрит на него, не отводя глаз, и молчит. — Говори лучше по — хорошему.

— А то что? Убьешь меня? Изнасилуешь? В подвале держать будешь, пока не расколюсь? — смеётся, но этот смех больше похож на приступ истерики. — Я ничего не знаю, а обратное не докажешь, поэтому уймитесь вы все и дайте мне уйти.

— Ты ей веришь? — спрашивает у меня Роджер.

— Ни капли.

— Слушай, дорогая моя, — угрожающе шепчет Брэйн, подойдя к девушке вплотную и наклонившись слишком близко к её прекрасному лицу. — Если ты думаешь, что со мной можно шутить, то, смею тебя уверить, что шутки кончились ровно в тот момент, когда ты сюда вернулась, потому что у тебя не было ни единой для этого причины. Поэтому ещё раз спрашиваю: что ты знаешь о том, что произошло с Арчи?

Она мгновение смотрит на него округлившимися глазами и вдруг плюёт прямо в лицо. Я резко подскакиваю и хватаю сзади Брэйна, который готов ударить девушку. Роджер тем временем всем своим массивным телом наваливается на Матильду, надёжно фиксируя её руки над головой. Она обездвижена, но злости от этого в ней только прибавляется. Но это нам на руку — от нахлынувшей ярости она теряет над собой контроль и начинает говорить.

— Вы ничего не понимаете, — орет, пытаясь вырваться. Замечаю, как она дергает ногами, пытается отбить рыжему его органы размножения, но ей это, к счастью, не удаётся, а то пел бы Роджер уже фальцетом. — Вы ничего не знаете!

— Говори, стерва! — кричит Брэйн, которого я прижал к стене. — Фил, отпусти меня, в боку больно.

Взяв с него обещание, не бить Матильду за её плевок, медленно отпускаю.

— Так расскажи нам, детка, — говорит Роджер, сильнее сжимая рукой ее запястья. — Мы не кусаемся.

— Ничего я не скажу! Он убьёт меня, просто убьёт! Вы не поймете!

— Кто он? Кто тебя убьет? — рычит Брэйн, держась за бок. — Говори яснее, а то некого убивать будет — сам тебя на лоскуты порежу!

— Я не могу, — всхлипывает Матильда и начинает рыдать.

— Прекрати слёзы лить, нас этим не проймешь, — говорю, не выдерживая всей этой псевдотрагичности. — Достала!

Заслышав мой голос, Матильда мгновенно перестает рыдать и поворачивает голову в мою сторону. Мне не нравится, как она смотрит на меня — глаза полны злобы, но есть в них что — то еще. Сочувствие?

— Филин, тебе когда — нибудь говорили, как ты прекрасен?

— В смысле? — удивляюсь её неожиданному вопросу. Не знал, что она ещё и моя поклонница.

— Ты слишком красив. Добрый такой: мамочку свою любишь, друзей своих непутевых. Почему ты так хорош? Жаль, что Кир тебя ненавидит.

— Кир?

— О чем она? — шипит мне на ухо Брэйн. Замечаю, что и Роджер сбит с толку.

— Подождите! — прикрикиваю на друзей, подойдя к Матильде ближе. — Роджер, отпусти ее.

— Ты, наверное, все это время мучаешься, не можешь понять, за что тебе все это? Кому ты дорогу перешел, да?

— Можно без этой психологической ереси обойтись? — Подхожу к ней вплотную и жду, пока Роджер ослабит мертвую хватку. — Расскажи мне все, что знаешь.

— Филин, я сразу отказалась во всем этом участвовать, но Ястреб…

И этот здесь. Так и знал, что без него просто не могло обойтись — никогда еще не подводила меня интуиция.

— Что Ястреб?

— Ястреб сказал, что я должна.

— Фил, ты как хочешь, а мое терпение уже почти лопнуло, — устало говорит Брэйн, присаживаясь на пустую бочку. — У меня сейчас мозги взорвутся.

— Брэйн, не лезь, — прошу, не сводя взгляда с Матильды, которую, наконец, отпустил Роджер и сейчас она сидит, растирая запястья. Наверное, рыжий переусердствовал, но это сейчас неважно.

— Как скажешь, — соглашается татуировщик и принимается за пиво.

— Матильда, ближе к сути.

— Хорошо, — кивает и, тяжело вздохнув, говорит: — Только вы меня не перебивайте, ладно? В общем, я очень люблю Ястреба. Мы с ним знакомы еще со школы и долгие годы добивалась того, чтобы он обратил на меня внимание. Но я была толстая некрасивая девочка в очках, с такими мальчики дружить отказываются. Тем более, такие как Ястреб. Но я не сдавалась, и в итоге завоевала его. Однако Ястреб, мой идеальный Ястреб тоже сильно изменился. Что я не делала, так и не смогла победить его игроманию. Ты, Фил, знаешь, какое паршивое чувство бывает, когда не можешь вытащить своего близкого из болота порока, поэтому должен меня понять. Экстрасенсы, психологи, гипнотизеры, психиатры — его лечили от этого, кажется, все специалисты города, а он раз за разом спускал все, что удавалось заработать, в казино и игровых автоматах. Я плакала, ругалась. Обещал этого не делать, но проходило время, и он все равно срывался. Несколько раз уходила от него, пыталась что — то построить с другими, но каждый раз возвращалась. Даже с Арчи тогда переспала, чтобы Ястреб приревновал и бросил эту заразу, но ничего не вышло.

— Как трогательно, — говорю, отшвыривая ногой пустую бутылку. — Но мне, зачем эта информация?

Матильда продолжает:

— Однажды мы были с ним в одном подпольном казино. Я решила, что раз не могу побороть в нем это, то, может быть, получится контролировать, находясь постоянно рядом. В тот вечер Ястребу везло меньше обычного: он проиграл все, что принес с собой и уже собирался заложить мотоцикл. Понимаешь? Мотоцикл! Это было просто немыслимо, но что я могла? Он избил бы меня, как это бывало ранее, переступил и продолжил просаживать остатки своей жизни. Я уговорила его присесть за барную стойку и что — нибудь выпить. Тогда — то к нам и подсел он. Кир.

— И что? — Мне надоел этот рассказ, но, если это единственный способ докопаться до истины, готов слушать ее хоть сутки напролет.

— Кир дал ему денег. Достаточно для того, чтобы снова поставить на рулетку.

— Но Ястреб проиграл?

— Да, как, впрочем, и всегда.

Матильда чуть не плачет, и, возможно, в какой — нибудь другой реальности мне бы было ее жаль, но я так устал, что не могу уже ничего испытывать.

— И что дальше? Кир снова дал денег?

— Как ты угадал? — вскидывает на меня огромные глаза и горько усмехается. — Кир в ту ночь дал Ястребу такую сумму, которую и за всю жизнь не заработать. Я плакала, умоляла этого не делать — не становиться должником малознакомого человека. Ведь ничего не делается в этой жизни просто так, правильно? Зачем — то же Кир решил облагодетельствовать Ястреба, но только этот идиот не захотел меня слушать. А Кир оказался хитер — сразу он деньги назад не потребовал. Несколько месяцев спонсировал все эти бесконечные походы в поисках удачи, которая продолжала игнорировать игрока. Долг рос, а Ястреб все надеялся отыграться, но не понимал, что только еще больше проваливается под лед.

— И чем все закончилось? — мне не терпится уже услышать финал истории, хоть и понимаю, что тот вряд ли меня обрадует, но терпеть, весь этот мрак, у меня уже нет сил.

— Закончилось все тем, что Ястреб настолько увяз в долгах, что расплатиться обычным способом у него не было никакой возможности. И стал он у Кира мальчиком на побегушках.

— Что это значит?

— А значит то, что для своего благодетеля теперь согласен сделать все, что угодно.

— Сколько их тандем уже существует?

— Год, — тихо отвечает Матильда и шмыгает носом. Сейчас она, потрепанная и несчастная, больше похожа на маленькую девочку, чем на коварную соблазнительницу.

— И какого рода задания он для Кира выполняет? — Она молчит, словно боится сказать правду. — Говори!

— Я не могу. Его же посадят… Но я так устала…

— Признавайся, легче станет. — Вкрадчивый голос Роджера успокаивает, и Матильда берет себя в руки. — Обещаете, что не убьете его?

— Это все будет зависеть от того, что именно ты скажешь, но, в принципе, мы же мирные ребята, — говорю, подойдя к ней и присаживаясь рядом.

— Он помогал ему прятать трупы.

— Что? Какие еще трупы?

Чувствую, как мой мозг слегка заискрился. Наверное, если сейчас в комнате выключить свет, то я буду сиять как рождественская гирлянда.

— Девушек. — Ее голос еле слышен, но даже если бы она орала, сквозь панический шум в ушах я бы не смог ничего толком понять. Девушек? Трупы? Птичка, твою мать! У него же сейчас Птичка!

— Ого, — говорит Брэйн и присвистывает, а глаза Роджера больше луны.

— Кир — страшный человек, — заикается Матильда, находящаяся уже на грани нервного срыва. Еще немного и она точно в обморок упадет от переизбытка чувств. — Он его заставляет, понимаете? Ястреб не по своей воле! Он не такой! Поверьте мне!

Она кидается ко мне и хватает за руки. Чувствую, как ее трясет, словно в лихорадке, а в глазах блуждает безумие. Она пытается сфокусировать на мне свой взгляд, но ничего не выходит.

— Арчи ты отравила? — подает голос Роджер.

— Ястреб! — кричит Матильда, продолжая цепляться за меня и заглядывать в глаза. — Филин, миленький, пойми! Его заставили, он сам бы никогда, ему Арчи нравился. Но Кир его вынудил. Ты когда ушел, приехал Ястреб. Лысый ему так обрадовался, Ястреб принес с собой виски. Арч почти сразу отрубился, только пару порций выпил. Но я знаю, что это Кир заставил, пойми это!