Вилла в Италии

1

Делия проснулась внезапно, словно рывком, и обнаружила, что в комнате стоит абсолютная тишина. Должно быть, ветер стих; ничто не завывало и не стучало в окно. Который час? Оказалось, пять часов. Значит, сочащийся сквозь ставни свет был утренним, и где-то пел петух, хрипло приветствуя зарю.

Очень рано для подъема, но она слишком основательно проснулась, чтобы оставалась надежда уснуть вновь. Отворила окно и откинула ставни. Запах свежей земли после дождя оказался просто поистине опьяняющим, он так и звал выйти на воздух и насладиться новым днем. Ей обязательно надо встать и пробежаться вниз, к морю.

Перед каменной лестницей Воэн помедлила в нерешительности, вспомнив строгие предостережения Бенедетты насчет змей. А, к чертям! Она, верно, просто недопоняла по-итальянски, к тому же всякая уважающая себя змея, заслышав ее, уползет с дороги, как это делают гадюки в торфяниках Англии.

Земля блестела после ночного ливня, и тропинка была усеяна сосновыми иглами и веточками. Оливковые деревья, кажется, не особенно пострадали, хотя, конечно, Делия плохо представляла, как должна выглядеть поврежденная олива. С узловатыми, изогнутыми стволами они уже изначально выглядели потрепанными. Интересно, бывают ли оливы в цвету? И когда у них пора сбора плодов?

«Я чужестранка в чужих краях, — подумала певица. — Далеко занесенная от родных дубов, ясеней и терновника».

После вчерашнего ненастья Воэн ожидала увидеть море вздыбленным: бушующий прибой, с шумом разбивающиеся волны. Но море, хотя и отличалось от вчерашней тихой заводи, вовсе не было бурным. Оно сияло и переливалось розовым и пурпурным, а на безоблачном небе все еще виднелась луна, но уже бледнеющая под натиском восходящего более величественного светила.

Впрочем, на берегу обнаружились кое-какие следы шторма: полоска выброшенного мусора у кромки воды и лежащий на боку оранжевый деревянный контейнер.

Было на удивление мягко и безветренно. Делия ожидала, что шторм оставит после себя прохладу, но легкий утренний бриз был теплым. Она села, прислонившись спиной к валуну, и стала смотреть на море, очарованная переменчивой игрой волн, светом и ритмичным шипением, с каким волны накатывали на берег.

Воэн, должно быть, задремала, потому что вдруг разом очнулась. Что это? Определенно до нее донеслись какие-то звуки, голоса. Неужели остальные тоже спешат на пляж?

Делия недоверчиво прищурилась, вглядываясь вдаль. Там, перед входом в бухту, маячило что-то похожее на рыболовное судно. Как долго оно там пробыло? А шум, который девушка слышала, оказался плеском весел и мерным скрипом уключин. В бухту держал курс ялик с двумя мужчинами на борту.

Господи, неужели она впуталась в какую-то историю с контрабандистами? Делия слышала об итальянских бандитах, и перед мысленным взором возникли гангстеры в больших черных шляпах, перестрелки в узких переулках Неаполя. Мафия. Что ей делать? В данный момент камень, пожалуй, скрывает ее из виду, но как только лодка причалит, моряки заметят случайного свидетеля. Не перебраться ли потихоньку на другую сторону камня и не дать ли деру?

Да и вообще ее попросту раздражали и лодка, и эти люди, подплывающие к берегу все ближе и ближе. Независимо оттого, кто они и чего хотят, их появление нарушило ее утреннее умиротворенное состояние.

Ялик был всего в нескольких ярдах от берега, когда один из мужчин стал сушить весла, а второй выпрыгнул из лодки. Он повернулся, что-то говоря своему товарищу, и по воде разнесся смех. Затем человек зашлепал по мелководью к берегу.

«Заметил ли он меня?» — задалась вопросом Делия. Да, певица была в этом совершенно уверена: незнакомец давно, с самого начала знал о ее присутствии.

Вот послышался его голос, все еще смеющийся, — он говорил что-то по-итальянски. Господи, что это на нем напялено? Драные шорты и цветастая рубашка.

— Доброе утро! — Теперь «контрабандист» говорил по-английски. Интересно, итальянские бандиты говорят по-английски?

Он шагал к ней, приветственно протягивая руку.

— Вы, должно быть, из английских гостей, проживающих на «Вилле Данте». Это ведь пляж «Виллы Данте», не так ли? Рад вас приветствовать.

— Что вы здесь делаете? Это частный пляж.

Конечно, глупый вопрос. Воэн совершенно ясно поняла, что этот человек здесь делает. «Цветастая рубаха» был тем самым таинственным четвертым, как и она, прибывшим сюда по приглашению Беатриче Маласпины.

Люциус увидел женщину с темными, отливающими рыжиной волосами, гордым носом, чуть тронутой загаром кожей и красивой фигурой. Незнакомка взирала на него с самым недружелюбным выражением. Говорила сердито и вызывающе, должно быть, он ее напугал, этаким вот образом возникнув из моря.

Сдвинув на лоб темные очки, Делия смотрела прямо на него. На лице ее не было улыбки, а во взгляде — женского отклика ему как мужчине; всего лишь прямой, оценивающий взгляд. Ястребиный, без намека на гостеприимство.

— Вы увидели яхту из окна и пришли узнать, в чем дело?

— Нет, я уже была на пляже.

— Я видел, как вы спали. Надеюсь, не провели всю ночь на песке?

— Я рано поднялась.

Долгая пауза.

— Давайте попробуем все сначала. Я Люциус Уайлд.

Нехотя певица протянула руку. Ладонь мужчины была твердой, рукопожатие кратким, и она сразу же отняла руку.

— Я Делия Воэн. Полагаю, вас вызвала сюда Беатриче Маласпина. Вы тот самый четвертый.

— Четвертый?

— Так мы вас называем. Нас должно быть всего четверо. Две женщины, двое мужчин. Полагаю, адвокат вас проинформировал.

— Я здесь, бесспорно, согласно воле Беатриче Маласпины.

— Что ж, вам лучше подняться на виллу. Вы завтракали?

— Нет. Скажите, мисс Воэн…

— Можете звать меня Делия. Вы ведь американец, не так ли? Пересекли Атлантику только ради «Виллы Данте»? Это неблизкий путь.

— Я, так или иначе, направлялся в Европу. Последние несколько дней провел во Франции.

— Зачем тогда вам понадобилось сходить на берег таким странным образом, с рыбацкого судна? — нахмурилась она. — И где ваш багаж?

— К сожалению, его нет. Цепь происшествий…

— Каких происшествий?

Англичанка хочет знать? Ладно, он ей расскажет, и тогда, может быть, ранняя пташка улыбнется — ему хотелось увидеть ее улыбку.

— Кораблекрушение, — серьезно ответил Уайлд. — Стычка с пиратами и кораблекрушение.

2

Марджори восприняла появление Люциуса невозмутимо, как должное.

— Привет. Я Марджори Свифт. Так и знала, что вы сегодня приедете, хотя, быть может, не так рано. Почему на вас эти странные тряпки?

Джордж, спеша загладить бесцеремонность Марджори, вмешался с сердечным рукопожатием и тоже поспешил представиться.

— Хельзингер? — переспросил Люциус. — Это английское имя?

— Я из Дании.

— Однако живете в Англии. — Уайлд изучающее разглядывал твидовый пиджак и мешковатые фланелевые брюки собеседника.

— Джордж — ученый-атомщик.

Во всем этом, подумала Делия, есть что-то нереальное. Четверка людей, связанных завещанием, последней волей женщины, которую никто из них… Ах, но, быть может, Люциус-то как раз знал Беатриче Маласпину? Возможно, все вопросы сейчас разрешатся и его прибытие положит конец тайнам и неопределенности.

Но прежде чем она успела спросить, появилась Джессика, извиняясь за опоздание к завтраку.

— Я с головой ушла в последнюю главу книжки и просто обязана была ее дочитать. О! — Опоздавшая открыто уставилась на Люциуса. — Откуда вы взялись? — Она приветственно протянула руку: — Я Джессика Мелдон.

— Из лодки, — ответила за Люциуса Делия. — Высадился на пляже.

Почему он не мог приехать на такси, как нормальный человек? Что-то в этом новоприбывшем ее смущало. Воэн старалась понять, что именно. Напоминал ли он ей кого-то? Кого-то неприятного? Нет, не то. Уайлд был совершенно не похож ни на кого из ее знакомых. Она не понимала, как к нему относиться. Чушь, просто ее выбили из колеи его высадка на пляже и экзотическое одеяние. Вряд ли «четвертый» мог приплыть из Америки прямо в шортах и гавайской рубашке.

— Ну что ж. — Джессика энергично постучала ложкой по скорлупе яйца. — Вопрос на миллион: известно ли вам что-нибудь о Беатриче Маласпине или вы блуждаете в таких же потемках, как и мы все?

Вопрос Джессики поставил его в тупик.

— Вы хотите сказать, что не знаете, зачем вы здесь?

— Ни малейшей зацепки, — пояснила Марджори. — Адвокаты вызвали нас, минимально проинструктировали и оставили в полном неведении.

— К сожалению, не могу вам помочь. Похоже, я в таком же неведении, как и вы. Признаюсь, я и сам очень удивился, когда адвокат сообщил мне о завещании Беатриче Маласпины — женщины, о которой я раньше никогда не слышал. Так что, выходит, это абсолютная загадка для всех нас.

— Это загадка, которая легко может быть разрешена, — сухо произнес Джордж, — если мы припрем к стене скользкого доктора Кальдерини, который является поверенным в этом деле. Теперь, когда вы приехали, уверен, мы сможем уговорить его все прояснить.

Делия привела Люциуса на завтрак, когда Бенедетта была в кухне; сейчас кухарка вошла в столовую и издала громкий возглас изумления. Полился обычный поток непонятных слов, на который Люциус мгновенно отозвался столь же беглой итальянской речью.

— Слава Богу! — обрадовался Джордж. — Наш новый товарищ говорит по-итальянски. Теперь мы сможем расспросить Бенедетту и больше разузнать о Беатриче Маласпине.

Служанка была очарована Люциусом. Лицо ее расплылось в улыбке; она жестикулировала, заводила глаза к небу и, как подозревала Делия, ударилась в рассуждения о тех, кто до него обосновался на «Вилле Данте».

Теперь смеялся Уайлд; похоже, он вообще был очень смешливым. Что же такое рассказывала ему Бенедетта?

А та вдруг заспешила прочь, чтобы сварить еще кофе.

— Вы говорите по-итальянски, — констатировала Марджори после секундного молчания. — Это будет крайне полезно, потому что Делия старается изо всех сил вместе с разговорником и словарем, а Бенедетта, видимо, говорит не на том итальянском, который учила Делия.

— Я воевал в Италии.

— А теперь вы финансист, — заявила сочинительница. Люциус опешил:

— Как вы узнали?

— О, Марджори полна мистических прозрений, — пояснила Делия. — Она говорит, будто слышит голоса. — Воэн понимала, что звучит это у нее насмешливо, и ненавидела себя за это, но Свифт со своими загадочными сентенциями была сейчас совершенно не к месту. Люциус может подумать, что попал в какое-то странное сборище.

— Не обязательно голоса, — ничуть не смутилась писательница. — Просто когда я смотрю на вас, то мысленно вижу знак доллара. Когда я познакомилась с Джорджем, у меня возник образ с рисунков, которые приводят в газетах, чтобы объяснить строение атома.

— А как насчет Делии? — спросил американец, явно заинтересовавшись. — И Джессики… мисс Мелдон?

— Вообще-то миссис Мелдон, — поправила Джессика. — Хотя подойдет просто «Джессика», мы все тут зовем друг друга по имени.

— А мистер Мелдон тоже гостит на вилле?

— Нет, — поспешно ответила она.

— Делия обращена внутрь себя, — продолжила Марджори. — В ней защитная стена, оберегающая ее внутренний мир, так что в отношении ее у меня нет никаких прозрений. Что же касается мистера Мелдона, то Джессика с мужем живут раздельно.

Ученый издал возглас смятения.

— Право же, частная жизнь Джессики…

— Она уже не частная, коль скоро уже несколько недель является предметом газетных сенсаций, — едко возразила Свифт. — Нет нужды черпать подробности жизни Джессики из каких-то внутренних голосов. Я полагаю, мы с вами читаем разные газеты, Джордж, поэтому вы, наверно, не видели бесконечные заголовки и целые колонки, посвященные семейным проблемам четы Мелдон.

— А вы, очевидно, любительница бульварной прессы! — выпалила Делия, рассвирепев. Разве та не видит; какое действие производят ее слова на Джессику, которая сделалась совершенно белой. Конечно, можно было предположить, что другие читали в газетах о семейном разладе Мелдонов, хотя ее не удивило, что Джордж не читал.

— Да, я люблю бульварную прессу, как вы ее называете. Она вся основана на житейских историях, а людские причуды и фобии меня интересуют.

— У нас, конечно, не бывает прозрений, и поэтому мы не знаем, что представляете собой вы, — съязвила Воэн. — Когда-то же, вероятно, вы кем-то работали?

— Не надо, — остановила подругу Джессика, справившись с собой. — Что меня действительно интересует, Люциус, — так это почему вы прибыли морем и почему в такой одежде.

— Ты не поверишь, — начала Делия.

— Все очень просто, — ответил Уайлд, подхватывая себе еще одну булочку. — Я потерпел кораблекрушение.

…Да, он все тщательно спланировал. Неделя на вилле у Форрестеров, в горах под Ниццей, потом поезд до Италии, визит на «Виллу Данте», чтобы выяснить, в чем там дело с этим завещанием.

Вилла во Франции была роскошной, с чудесными видами, а общество состояло главным образом из приятных соотечественников. А еще — Эльфрида.

Все в ней, прекрасно выхоленной и безупречно ухоженной — начиная с той секунды, когда она спустилась к завтраку в платье на бретелях, и до того момента, когда появилась на обеде в платье парижского фасона, — от и до было блестящим и безукоризненным: волосы, ногти, зубы.

— Какая красивая пара, — услышал он слова кого-то из гостей. А другой добавил:

— Какое облегчение для его отца, что Люциус наконец остепенился. Его всегда немного заносило в сторону, но Эльфрида положит этому конец. Что за очаровательная девушка, какой превосходной женой она ему будет! — И неизбежное дополнение: — Жать только, что он не выбрал американку.

— Мать Эльфриды была американкой. Через нее она и приходится родней Форрестерам.

— А кажется англичанкой до мозга костей.

— Только акцент и образование, да еще манеры. Внутри же она стопроцентная американка, будь уверен, — твердая, практичная и своего не упустит. Люциус далеко пойдет с такой женой.

Все это было так ужасающе верно и удручало Уайлда сверх всякой меры. Вот почему он жадно ухватился за приглашение от университетского товарища, который проводил лето на яхте в Средиземном море, сибаритствуя, как он выразился с ленивой улыбкой, которую Люциус так хорошо помнил. Бен был специалистом своего дела, чародеем инвестирования, который бросил тяготившую его карьеру инженера, для того чтобы сколотить состояние на фондовой бирже и в тридцать лет удалиться на покой. Его друзья когда-то смеялись над его планом. Чтобы сколотить и удержать состояние, одних намерений мало, говорили они. Но хорошо смеется тот, кто смеется последним. А последний смешок остался за Беном, который разбогател в мгновение ока, однако затем обнаружил, что в тридцать лет совсем не хочет выходить на покой. Вместо этого он стал проводить половину года, играя на бирже, а вторую — живя в свое удовольствие.

— В прошлом году я ездил в экспедицию в Гренландию, — рассказывал он Люциусу, направляя моторную лодку сквозь скопище судов, пришвартованных в гавани Ниццы. — А за год до этого учился альпинизму в Швейцарии.

Уайлд слушал рассказы приятеля, завидуя его свободе и легкому отношению к жизни, которое в полной мере себя оправдало. И вот тут их согнали с курса албанские пираты.

— Не могу представить, что они здесь делают, — нахмурился Бен. — Обычно эта публика околачивается в Адриатике.

— Мы от них оторвемся?

— Должны. Впрочем, погода портится. Нас ждет хорошая встряска.

Это была очень хорошая встряска, закончившаяся тем, что яхта Бена присоединилась к обломкам судов, покоящимся на дне Средиземного моря, а сами моряки, благодаря любезности капитана проходившего мимо рыболовного судна, сошли на берег у местечка Империя.

— Во всяком случае, у тебя сохранились документы и деньги, — нашелся Бен, когда они бодро шлепали по воде до ближайшего отеля, чтобы получить ванну и кров. — Посмотрю, нельзя ли взять напрокат машину. Ты ведь хочешь вернуться в Ниццу, как я понимаю?

— Нет. — Люциусу и впрямь не хотелось. Ни сидеть на этой шикарной вилле с ее бассейном и предупреждающими каждое твое желание слугами, ни увиваться вокруг Эльфриды. — Я обещал нанести визит тут, поблизости, так что, пожалуй, воспользуюсь случаем.

— В трусах?

— Куплю какую-нибудь одежду.

— …Что оказалось отнюдь не простым делом, — продолжал Уайлд, погружая ложку в мед. — Потому что Империя — городок небольшой, а итальянцы, которые там отовариваются, видимо, ниже меня ростом дюймов на шесть. Так что единственной одеждой, которая мне подошла, оказалась пляжная… — И он указал на свою рубашку.

— Я бы предложил вам что-нибудь из моих вещей, — заговорил Джордж, — хоть мы и не одного размера, но я видел в гардеробах одежду, и, вероятно, там найдется для вас что-нибудь подходящее. Нет греха в том, чтобы одолжить одежду в вашем положении.

— Я спрошу у Бенедетты.

Часом позже Люциус появился вновь, свежевыбритый и облаченный в светло-серый костюм.

Совсем не похож на человека, только что пережившего опасные приключения, негодующе подумала Делия. Свежий как огурчик.

— Это очень старомодный покрой, — нашла она.

— И я так думаю. Я похож на персонажа из старого фильма. Только взгляните на ширину этих брюк. Однако же он мне более-менее впору. С обувью, правда, проблема.

На американце по-прежнему были парусиновые туфли на толстой каучуковой подошве, придававшие ему очень нелепый вид.

— Зато панама новейшего фасона и точно моего размера, так что я чувствую себя готовым встретить мир во всеоружии. Джордж, как вы смотрите на то, чтобы прогуляться до города?

— Прогуляться! — фыркнула Делия товаркам, когда все трое наблюдали, как мужчины, увлеченные беседой, удаляются по подъездной аллее. — По-моему, этот человек ничего не умеет делать медленно.

— Рванули с места в карьер, — добавила Марджори. — Подозреваю, что Джордж ужасно рад мужскому обществу; думаю, ему было неуютно одному с тремя женщинами.

— Вы думаете, он голубой? — нахмурилась Джессика.

— Нет, просто привык общаться с мужчинами. Женщин-ученых очень немного; это мужской мир, довольно узкий.

— Тогда ему тем более невредно узнать, что представляет собой другая половина человечества, — заметила Делия.

Этой репликой она заслужила редкий одобрительный взгляд со стороны Марджори.

— Без нашего четвертого сразу стало как-то тише и скучнее, — заметила Джессика, когда мужчины скрылись из виду. — Какая необычная личность Люциус.

— Он всех нас доведет до белого каления, если придется общаться с ним достаточно долго, — посетовала Делия. — Будем надеяться, что им удастся связаться с доктором Кальдерини, и тогда мы узнаем, что говорится в завещании, и уедем восвояси.

— О, думаю, в ближайшее время мы никуда не уедем, — скептически качнула головой Марджори. — Но убеждена: теперь, когда приехал Люциус, все изменится.

— Интересно, о чем беседуют мужчины, они отправились, болтая без умолку. Кто бы мог ожидать такого от нашего ученого? Он ведь не из говорливых.

— Зато Люциус разговорчивый, — заметила Мелдон. — И к тому же между мужчинами все по-другому. Джорджу будет легче найти что сказать другому мужчине. Интересно, есть ли у него жена или подруга?

— Он так мало говорит о себе. Как узнаешь?

— Я думаю, что они сейчас сплетничают, — улыбнулась Марджори. — Да-да, мужчины еще как сплетничают между собой.

3

— Эти виноградники в ужасающем состоянии, — отметил Уайлд.

— В самом деле? — отозвался Джордж, который ничего не понимал в виноградниках. — Я не заметил.

— Это потому что вы ученый-теоретик, ум которого сфокусирован на той части мира, которая находится за пределами человеческого видения. Вам следует обращать больше внимания на то, что вас окружает. Если возьмете это за правило, то скоро научитесь. Наблюдайте красоты природы, окружающего растительного мира; посмотрите, к примеру, на те поразительные белые ирисы на берегу реки. И всякий раз вы будете возвращаться свежим и обновленным в свой невидимый мир нейтронов, частиц и всех тех опасных штук, которыми вы, ученые-ядерщики, балуетесь.

— Как бы мне хотелось, чтобы нас не называли учеными-ядерщиками, — с оттенком раздражения бросил Хельзингер. — Я специалист в области теоретической физики.

— Именно так. Человек легко подхватывает подобные фразы. Благодаря газетам каждый в наши дни получает какой-нибудь ярлык. Вы совершенно правы — это от небрежности мышления. А теперь я хочу, чтобы вы просветили меня насчет наших сотоварищей.

Джордж был смущен.

— Боюсь, мне известно о них очень мало. Судьба свела нас вместе, и хотя я нахожу их приятными компаньонами, мы не исповедуемся друг другу.

— Нет, конечно, поскольку вы англичане, а это предполагает сдержанность, замкнутость, немногословность.

— Я не англичанин.

— По рождению — нет, но годы, проведенные в Кембридже, не могли не оставить на вас следа. Давайте пойдем в алфавитном порядке. Начните с Делии.

Ученый сдался. Было бесполезно пытаться обойти такого человека, как Люциус, и, в конце концов, что такого он мог рассказать? Особенно было нечего и рассказывать. В любом случае он не выдаст никакой конфиденциальной информации.

— Оперная певица.

— Вы слышали, как она поет? У нее талант, или Воэн просто дилетантка из высшего общества, забавляющаяся музыкой, пока не подыщет себе скучного и степенного мужа?

Джордж горячо вступился за Делию:

— Не могу представить, что она когда-нибудь выйдет за скучного человека; в ней самой нет ничего скучного. Что же до музыкальных способностей, тут я не могу судить, потому что никогда не слышал ее пения. На вилле есть рояль, но, к сожалению, он расстроен.

— В самом деле? Тогда надо этим заняться. А вы сами музицируете?

— Я играю на фортепьяно. Но всего лишь любитель.

— Мы должны позаботиться о том, чтобы на вилле звучала музыка. Что вы здесь делали по вечерам?

— Читали. Немного разговаривали.

— «Вилла Данте» — место, которое должно быть наполнено голосами, музыкой и смехом. А что вы можете сказать о корнях Делии? У нее манера держаться, которую английские высшие классы носят наподобие брони.

— Дочь текстильного фабриканта. Ее отец — Лорд Солтфорд. Это не старинный титул, как я понимаю; она говорила мне, что ее дед купил место в палате лордов. Я полагаю, такое было возможно одно время, когда премьер-министром являлся Ллойд Джордж. Она родом из северной части Англии — из Йоркшира, кажется. Болела всю эту зиму: что-то с легкими или бронхит — проклятие английского климата. Ее брат погиб на войне, и еще Джессика сказала мне, что у Воэн есть старшая сестра. Это все.

— Я понял, что Джессика находится здесь, чтобы составить Делии компанию. А что еще вы о ней знаете?

— Старые добрые подруги знают друг друга со школьных лет. Кроме того, существуют и семейные связи: брат Джессики женат на сестре Делии. Думаю, что при тех матримониальных проблемах, о которых упоминала Марджори, Джессика рада находиться подальше от Англии.

— Мелдон… — произнес Люциус. — Знакомое имя. Не имеет ли ее муж отношения к политике? С военными заслугами?

— Об этом вам лучше спросить у самой Джессики; мне ничего не известно о подробностях ее замужества. Что же касается Марджори, — поспешил добавить Джордж, прежде чем Люциус успел продолжить дознание, — то о ней мне известно еще меньше, чем о первых двух. Она странная женщина; очень несчастная, довольно неуживчивая, ей трудно ладить с людьми. Ее возмущает тот факт, что Делия и Джессика принадлежат к высшим слоям общества. Сильно нуждается, и у нее нет службы, к которой надо было бы возвращаться. Определенно очень умна.

— Она производит впечатление человека умственного труда, которому пришлось самому пробиваться в жизни.

— Что ж, несомненно, это так, но не спрашивайте меня, как именно Марджори зарабатывала себе на жизнь, потому что никто из нас этого не знает. Вы видели за завтраком, как Свифт замыкается, когда затрагивается эта тема.

— А голоса, которые она слышит?

— Знаете, довольно неприятна эта ее манера высказывать все, что думаешь, — с некоторой горячностью бросил Джордж. — Никогда не знаешь, что ей придет в голову изречь в следующий момент. А привычка делать вид, будто она знает больше, чем на самом деле может знать, просто действует на нервы. Бедная женщина! Полагаю, она старается выглядеть более интересной, придать себе значимости.

— Ей незачем стараться. Она и так интересна. И я больше не стану задавать вопросов, потому что мы почти дошли до города. Должен сказать, выглядит он довольно симпатично.

— Когда попадете внутрь, поймете, что он сильно обнищал и находится на грани вырождения.

— Какой лабиринт улиц. Вы были здесь прежде, скажите: где можно найти телефон? Не знаете? Ладно.

Люциус поманил пальцем маленького худосочного мальчика, который торчал в дверях какого-то дома, глазея на них с откровенным интересом. Мальчик подбежал, и американец заговорил на беглом итальянском.

— Он нас проводит. Очевидно, нам требуется бар «Центральный», который держит его тетушка.

Бар «Центральный» располагался на главной площади под названием «пьяцца Гарибальди».

— В каждом итальянском городишке есть площадь Гарибальди, — улыбнулся Люциус. — Не говоря уже об улице Данте.

Бар оказался довольно мрачным, стены были увешаны пожелтевшими фотографиями давно забытых футбольных кумиров и уставлены бутылками, простоявшими здесь примерно с полвека. Люциус приветствовал стоящую за барной стойкой неопрятную женщину жизнерадостным «Buon giorno», а затем пустился в многословные переговоры относительно возможности позвонить.

Джордж подозревал, что мальчик привел их сюда просто затем, чтобы доставить клиентов в бар тетки. Однако оказалось, что нет. Уайлд подтолкнул ему по стойке крохотную чашечку кофе, которую заказал, и исчез в темных недрах бара. Появился он минут через десять.

— Это займет некоторое время. Телефонная связь в Италии не очень современна. Тем не менее, меня обещали соединить с доктором Кальдерини примерно через полчаса. А учитывая, что мы в Италии, это может означать все, что угодно, — от пяти минут до пары часов. Кто это? — спросил он, когда в бар бочком вошел Пьетро и Джордж приветствовал его улыбкой и взмахом руки.

— Пьетро. Работает на вилле вместе с Бенедеттой. Мы не выяснили, являются ли они мужем и женой или просто наемными работниками Беатриче Маласпины. Они, похоже, не очень-то ладят между собой — служанка гоняет его немилосердно.

— Тогда я предположил бы, что они женаты, — усмехнулся Люциус.

Он сразу же вступил в разговор с Пьетро, купил ему бокал вина и вскоре был уже полностью поглощен беседой, как показалось Джорджу, на техническую тему, хотя с таким же успехом они могли обсуждать больное колено Пьетро или погоду — на чужом языке это просто невозможно определить.

Уайлд, как будто прочитав его мысли, прервал оживленную беседу с Пьетро, чтобы ввести спутника в курс дела.

— Очень прошу меня простить, это редкая возможность поговорить по-итальянски. Мы говорили о виноградниках и винах.

Хельзингеру было приятно обнаружить, что его догадка оказалась верна, и он, осушив свою чашку кофе, принялся терпеливо ждать, когда американец закончит, либо будет вызван к телефону. Он ждал возможности несколько минут отдохнуть от энергичной натуры сонаследника — ученый уже отвык от присутствия рядом человека с подобной жизненной силой. Джордж работал под началом такого человека во время войны, но, вернувшись в Кембридж, вновь втянулся в более спокойное и неторопливое существование.

Сейчас у него было беспокойное чувство, что привычная жизнь может снова нарушиться. Хотя, впрочем, нет — ведь их пребывание в Италии скоро закончится, а тогда он вернется в свой университет, где будет принужден заставлять усталый мозг повиноваться. Быть может, пробудь он здесь не несколько дней, а несколько недель, его разумное «я» восстановило бы порядок в этой системе и он смог бы стать тем, кем был когда-то. Ему уже приходилось слышать там, в университете, шепоток за спиной: мол, он уже не тот, что был раньше. Да, когда-то Джордж Хельзингер обладал блестящими способностями; сейчас же даже как преподаватель… Студенты жалуются. Начинает фразу, замирает на полуслове и, похоже, сам не ведает, о чем только что говорил. Неудивительно, когда все время думаешь о…

Физик постарался вырваться из потока неприятных воспоминаний. Не хватало только голосов, беспрестанно звучащих в голове. Кажется, он становится похож на Марджори.

Глава факультета однажды тактично предложил наведаться к психиатру — он-де знает замечательного специалиста…

Но Джордж не имел намерения изливать душу врачам, напичканным фрейдистскими банальностями. Вместо этого он приехал в Италию, зная, что коллеги видели: он уезжает с облегчением.

Тем временем Пьетро, похоже, был очарован тем, что говорит Люциус. Ученый сообразил, что до этого он никогда не видел старика улыбающимся. Да и неудивительно: станешь ли улыбаться рядом с Бенедеттой, которая всякую минуту шпыняет тебя с таким безжалостным энтузиазмом?

— Когда-то «Вилла Данте» имела большой штат прислуги, — сообщил американец, допивая остывший кофе. — Сейчас это немыслимо — в наше время, когда все здоровые и крепкие мужчины уехали. Вот почему здешнее население состоит из стариков, женщин и детей.

— Я это заметил, но предположил, что мужчины на работе.

— Здесь поблизости негде работать, поэтому все трудоспособные мужчины в возрасте от пятнадцати до пятидесяти, что по здешним меркам считается старостью, уехали в Милан или даже в Америку на заработки, оставив здесь матерей и жен. Но не сестер, потому что многие из них тоже отправились в большие города искать работу. Возьмите, к примеру, Доменико, — продолжил американец, кивнув в сторону их юного проводника, который болтался в дверях. — Десять лет, хотя он на них не тянет из-за скудного питания. Внук Пьетро и Бенедетты. Да-да, вы совершенно правы: они муж и жена. Их единственный сын, отец мальчика, уехал в Милан на заработки. Его мать, никчемная потаскуха, если верить Пьетро, три года назад сбежала с солдатом — тоже история весьма знакомая. Так что Доменико утром ходит в школу, а днем валяет дурака, и это продолжится до тех пор, пока мальчишка достаточно не подрастет и тоже не покинет Сан-Сильвестро, чтобы искать работу.

Хотя Джордж ростом был выше своего спутника, на обратном пути ему приходилось удлинять шаги, чтобы не отстать от Люциуса.

— Вы дозвонились до доктора Кальдерини?

— Да. К счастью, в Ла-Специи только один адвокат с такой фамилией. Я было подумал, что нам придется пройтись по целому списку.

— А как бы он узнал, что вы приехали, если бы вы не смогли с ним связаться?

— Думаю, у Бенедетты есть свои каналы. Так или иначе, он сегодня приедет, только чуть позже. Судя по голосу, прыткий тип.

— Прыткий? — усмехнулся Джордж. — Сами сможете судить, когда с ним встретитесь. Мне кажется, он наслаждается таинственностью всех этих манипуляций.

— Будем надеяться, что узнаем разгадку нашей тайны. Выясним, зачем нас сюда созвали и какое отношение имеет к нам Беатриче Маласпина.

4

Сонную послеполуденную тишину нарушил рев автомобиля доктора Кальдерини.

— Неужели вы не лопаетесь от любопытства? — спросила Джессика, когда женщины вслед за Джорджем и Люциусом поспешили к дверям, чтобы поприветствовать адвоката. — Все ваши вопросы наконец получат разрешение.

— Поживем — увидим, — хмыкнула Марджори.

— О, только не надо больше никаких предвидений, — поморщилась Делия.

— На сей раз это не предвидение. Просто я все логически обдумала. Судя по всему, Беатриче Маласпина была очень непростой женщиной, а следовательно, не стала бы созывать нас всех сюда только для того, чтобы адвокат просто зачитал нам завещание и попрощался. Кроме того, этот господин адвокат скользкий как угорь. Разве похоже, что он приедете какими-то прямыми и ясными ответами? Сомневаюсь.

— Люциус все из него вытрясет, — выразила уверенность Делия. Как бы американец ни действовал ей на нервы, но если она когда-нибудь встречала человека, способного обращаться с таким скользким адвокатом, это был именно Люциус.

Наследники собрались, с подобающей случаю церемонностью, вокруг стола в столовой, под изображением пляшущих богов на потолке. Джессика выказала намерение покинуть собрание, но Делия сказала «нет», указав, что в этом случае ей придется потом представлять подруге подробный отчет обо всем, что здесь происходило.

— Ну, если никто не возражает… — Джессика осталась. Адвокат был сама обходительность. Он имел при себе портфель из блестящей кожи, который открыл со всей надлежащей церемонностью. Делия подумала, что адвокаты всего мира устроены одинаково — будь то в Италии, Англии или Франции.

— Согласно инструкциям покойной Беатриче Маласпины, — начал Кальдерини, — все вы четверо надлежащим порядком прибыли на «Виллу Данте». Все вы упомянуты в ее завещании, все являетесь наследниками и наследуете ее имущество.

— Одну минуту, — прервал законника Люциус. — У меня вопрос. Беатриче Маласпина была замужем?

— Да. Была. До замужества она носила имя Беатрис Стопор.

— Так значит, у нее не было ни детей, ни внуков? Зачем бы ей завещать что-либо группе незнакомых людей?

— Так вы незнакомы? — приподнял бровь Кальдерини. — Что ж, это меня не касается. Вы поименованы в завещании, и сейчас я это проверю, если вы будете так любезны мне позволить. Простая формальность: паспорта у вас при себе?

Делия и Марджори поспешили наверх за паспортами; Джордж и Люциус достали свои из карманов. Адвокат важно просмотрел документы, сверяя номера и даты, а затем картинным жестом вернул их владельцам.

— Прекрасно, — кивнул Уайлд. — С формальностями покончено. Итак, что вы имеете нам сказать?

Адвокат вскинул брови и поднял руки.

— Итальянский закон очень строг в том, что касается завещательных распоряжений, поэтому семья всегда имеет приоритетное право, и та часть имущества, которая перешла к миссис Маласпине по смерти ее супруга доктора Маласпины, отходит к его родственникам. — Адвокат пошуршал какими-то бумагами. — Там имеется племянник. Однако «Вилла Данте» всегда принадлежала ей, с тех самых пор как она унаследовала ее от своей матери. Беатриче Маласпина, как умная женщина, устраивала дела именно так, как того хотела, поэтому была вольна распоряжаться собственными владениями по своему усмотрению.

— Значит, в браке у нее не было детей? — спросила Марджори.

— Была одна дочь, которая вышла замуж и развелась. Она умерла бездетной во время войны. В Америке, как мне кажется.

Люциус начал проявлять признаки нетерпения.

— Так каковы же, наконец, завещательные распоряжения?

— Э-э, касательно именно того, что наследуете вы четверо, — этого я не могу вам сказать.

— Почему? — спросила Марджори, поедавшая адвоката пристальным, угрюмым взглядом.

— Потому что я этого не знаю, — ответил он с обворожительной улыбкой. — Видите ли, как будто бы существует некий аддендум, приложение — то, что вы, англичане, называете «кодицилл». То есть дополнительное распоряжение к завещанию, которое находится здесь, в этом доме. Согласно указаниям завещательницы все вы должны быть приглашены на «Виллу Данте». Если приедете — что и произошло, в соответствии с ее ожиданиями, — тогда вам предлагается остаться здесь в качестве гостей и отыскать кодицилл.

Последовала минута полнейшего ошеломленного молчания, которое, наконец, было нарушено взрывом хохота. Смеялась Марджори. Джордж снял очки и протер стекла, качая головой. Делия бросила взгляд за окно, в сад, пестревший солнечными пятнами и зеленью, которая день ото дня делалась все пышнее, и ощутила внезапную радость от того, что им не надо покидать виллу прямо сейчас, а можно побыть еще некоторое время.

Люциус был настроен по-деловому.

— То есть эта сумасшедшая женщина учредила поиски клада? Для людей, которых она не знает? Это что, какая-то шутка? Да нет, вряд ли; адвокаты никогда не шутят. О'кей, вы просмотрели все бумаги в доме? Должны были это сделать.

— Это было частью моих обязанностей. Все находится в совершенном порядке — у синьоры был дотошный и педантичный ум.

— Скорее коварный, если вы спросите мое мнение, — продолжил американец. — Итак, пресловутый кодицилл спрятан где-то в этой обширной резиденции, и ждет, когда мы его найдем. Так он может быть где угодно — в старой книге, за каким-нибудь живописным полотном.

— В своих инструкциях завещательница отмечает, что вы не найдете его, специально разыскивая, но что он обнаружится, когда придет время.

— Безумие в сочетании с мистицизмом.

— Я полагаю, — осторожно спросил Джордж, — Беатриче Маласпина была полностью в здравом уме, когда составляла свое завещание?

— О, никаких сомнений, абсолютно никаких, — заверил адвокат. — Ей, как вы, англичане, говорите, ума было не занимать. Она совершенно точно знала, что делает. Ну а теперь условия.

— Условия? — повторил Люциус. — Где адвокаты, там и условия. Давайте же послушаем.

— Все очень просто. Каждый из вас четверых должен согласиться с условиями, которые Маласпина сформулировала. Вы должны согласиться приехать — это уже сделано. И вы должны согласиться погостить здесь определенное время — а именно тридцать три дня с того момента, как я обнародую перед вами эти указания. То есть с сегодняшнего дня, который считается первым из этих тридцати трех.

— Тридцать три дня? — проговорил Джордж. — Почему именно тридцать три? Почему не календарный месяц или четыре недели?

Доктор Кальдерини воздел плечи в самом неумеренном и экстравагантном пожатии.

— А вдруг мы отыщем его завтра? — спросила Делия.

— Не отыщем, — усмехнулась Марджори. — Беатриче Маласпина слишком умна для этого.

— Отлично. Я готов принять вызов, — кивнул Уайлд.

— Я останусь, — решила Свифт. — Мне здесь нравится. Пусть даже окажется, что Маласпина оставила нам всего-навсего мешок с пуговицами. Для меня сама возможность провести эти недели здесь, на вилле, — уже великий дар. Возможно, это не так ценно для вас, остальных.

— Что вы скажете, Джордж?

— Меня пока не ждут в университете. Не вижу причин… Кроме того, я очень хотел бы выяснить, в чем тут дело. Признаюсь, что заинтригован.

— Остались только вы, Делия. Джессика смотрела на подругу.

— Ты же не можешь так надолго оторваться от работы, не правда ли? Разве ты сможешь существовать без фортепьяно?

На лице адвоката выразилось недоумение.

— Без работы? Без фортепьяно? — Потом лицо его прояснилось. — Как восхитительно! Мисс Воэн пианистка, музыкантша?

— Мисс Воэн и впрямь музыкантша, — пояснил Джордж. — Она профессиональная оперная певица.

— Но это же прекрасно! Как вы знаете, все итальянцы обожают оперу, это у нас в крови. Естественно, певица должна поддерживать голос в надлежащем состоянии. Я заметил, что она покашливает, что вовсе не хорошо, но наше итальянское солнце и тепло быстро это поправят. Музыка не будет проблемой, — добавил адвокат. — На вилле есть рояль, очень хороший рояль. Беатриче Маласпина сама была искусной пианисткой.

— Инструмент расстроен, — поджала губы Делия.

На лице Кальдерини отразилось выражение трагического смятения.

— Джордж говорил мне насчет рояля. Поэтому, будучи в Сан-Сильвестро, я договорился с человеком из Ла-Специи, что тот придет и его настроит.

Джессика оказалась права, Люциус из породы людей, которые умеют все уладить, — но все равно это было очень чутко с его стороны позаботиться о рояле.

— Превосходно! — воскликнул законник.

— Вы тоже останетесь на вилле, Джессика? — спросил Джордж. — Мне не хочется думать, что вы в одиночку поедете обратно в Англию.

Адвокат был шокирован таким предположением. Он всплеснул руками, выражая полное неприятие.

— Вести машину самостоятельно до самой Англии, через всю Италию и Францию?! Молодой женщине, да еще такой привлекательной?! Об этом нельзя и думать! Как вам будет страшно!

— О, мы, англичанки, сделаны из более прочного теста, — заявила Джессика.

— Знаю, во время войны вы вовсю водили санитарный транспорт и управляли бомбардировщиками. Но это было давно, а сейчас мир, что определенно более опасно.

— Не стоит так волноваться, мистер Кальдерини. Можете быть уверены, я остаюсь, если только остальные мне позволят. Уехать сейчас — это все равно что уйти из театра после первого действия.

— Так вы остаетесь, Делия? — снова спросил Люциус. Она опять посмотрела в окно, на сад, ощутила всей кожей солнечное тепло и сдвинула наверх солнечные очки, чтобы заново ощутить яркий свет.

— А что будет, если мы не останемся? Или если не найдем кодицилл за тридцать три дня?

Адвокат пролистал бумаги.

— Ах да, я как раз подхожу к этому вопросу.

— В самом деле? — спросил Люциус.

— Если условия не будут выполнены, на этот случай имеются другие завещательные распоряжения. Назначены четыре альтернативных бенефициара. В случае если доктор Хельзингер откажется от своей части наследства, она отойдет Центру разработки передовых видов вооружений, который находится во Франции.

— Вооружений? — испуганно переспросил потрясенный Джордж.

— Доля мисс Свифт отойдет английской консервативной партии.

Губы Марджори сжались плотнее, но она ничего не сказала.

— Доля мистер Уайлда… минуточку, ага, — на финансирование стипендии в области экономики и бизнеса в Америке.

— А моя? — спросила Делия.

— Ваша отойдет методистской церкви в Англии.

— А если мы не найдем кодицилл, произойдет то же самое? — спросил Люциус.

— Именно так.

— Доктор Кальдерини, а из чего именно состоит наследство?

— Ах, этого я не знаю. Это еще одно условие завещания. Но я уверен: все это несущественно, поскольку в течение указанного времени вы, без сомнения, обретете документ и тогда все станет ясно.

5

Адвокат остался на ленч, и Уайлд, спешно извинившись перед остальными за то, что говорит по-итальянски, провел большую часть трапезы, беседуя с ним. После ленча законник лихо рванул в своем авто по подъездной аллее. Судя по скорости и эксцентричности траектории машины — несколько навеселе от вина, которым Люциус усердно его потчеван.

— Он же так снесет ворота, — нахмурился Джордж, но адвокат проехал в дюйме от столбика и исчез вдали, разрывая тишину ревом мотора. — Надеюсь, на пути ему никто не попадется.

— Его приближение услышат, — заметил американец.

— О чем вы с ним так энергично беседовали за столом? — спросила Джессика.

— Я вытягивал из него информацию.

— И как, успешно? — спросила Делия.

— И да и нет. Думаю, он действительно не имеет понятия, почему Беатриче Маласпина поименовала нас в своем завещании и зачем хотела, чтобы мы приехали на «Виллу Данте». Говорит, если мы ее не знали и никак не были с ней связаны, тогда он точно так же теряется в догадках относительно ее мотивов. Кальдерини замолкает, когда речь заходит о самой Беатриче Маласпине. Вообще не желает о ней говорить, хотя сразу видно, что он благоговел перед ней. Поразительная женщина — так о ней отзывается. И важная дама, но непредсказуемая. И еще — опасная, по его словам, что звучит довольно странно применительно к женщине восьмидесяти с лишним лет. Между прочим, — прибавил американец, — некоторые люди склонны называть опасной женщиной мою бабушку.

— Возможно, Беатриче Маласпина была опасной в молодости, — высказала предположение Марджори. — Роковая женщина и все такое.

— Роковая женщина и только? — изумилась Делия. — Послушайте, не знаю, как вас, а меня ее распоряжения по-настоящему беспокоят. Я не люблю методистов и по доброй воле не пожертвую им и пенни. И держу пари, что Марджори никогда и в голову не пришло бы пожертвовать деньги на партию тори.

— Ни при каких обстоятельствах.

— Ловко придумано, — кивнул Уайлд. — Политика кнута и пряника. Я так понимаю, вы, Джордж, отнюдь не фанат исследований в области прогрессивных вооружений?

— Совершенно определенно — нет.

— Остаетесь вы, Люциус, — подвела итог Свифт. — Беатриче явно была убеждена, что банковское дело не близко вашему сердцу.

— Откуда она все это узнала? — подивилась Делия. — Мы для нее посторонние люди, абсолютно чужие, никто из нас никогда о ней не слышал, и вот она организует все это. Зачем? Как Маласпина узнала о моей нелюбви к методизму? Я об этом не распространяюсь и даже не думаю — просто знаю, что когда выставят кружки для сбора пожертвований, моих полкроны там не будет.

— На все эти вопросы мы получим ответы только тогда, когда отыщем кодицилл, — напомнил Джордж.

— Нет, — возразила Марджори. — Все наоборот. Только побольше узнав о ней и о том, как устроен ее ум…

— Был устроен, — поправила Делия.

— …только тогда мы сможем разгадать тайну того, где она его спрятала.

— Эта дама все больше и больше оказывается чертовски интересной личностью, — развеселился Люциус. — Давайте надеяться, что наши поиски принесут какую-то информацию о ней. Может, она вела дневник? Я считаю, что нам надо организоваться. Прежде всего: принимаем ли мы за чистую монету слова о том, что не найдем кодицилл путем поисков? Или все же начнем обыскивать виллу сверху донизу? Единственное, что нам не надо обшаривать, — это книги. Кальдерини проговорился в момент откровения, что Бенедетта поснимала их все с полок и перетряхнула каждую, прежде чем стереть с них пыль и поставить обратно.

— Если мы собираемся все обшаривать, надо действовать методично, — высказался Джордж.

— Здесь, вероятно, есть чердаки, куда десятилетиями складывали ненужную рухлядь, — предположила Делия. — Вы могли бы начать оттуда.

Почему мужчины всегда рвутся все организовывать? Откуда у них это стремление направлять энергию других людей на то, что они считают правильными целями?

— Нет, — покачал головой Люциус. — Чердаки пусты. Они были очищены несколько лет назад; так сказал Кальдерини.

— Это большое облегчение. Тогда вы давайте организуйте поиски, а я собираюсь понежиться на солнышке и немного поразмышлять. Джессика, ты постоянно читаешь детективы — пошевели мозгами, сделайся на время Эркюлем Пуаро или инспектором Как-его-там, подедуцируй немного.

Уайлд не был склонен к праздному времяпрепровождению.

— Марджори, почему бы вам для начала не показать мне дом, сад и всю прилегающую территорию? Или вы все здесь только и делаете, что ленитесь?

— Здесь больше и нечего было делать, — заметил Джордж.

— Мы ждали вашего приезда. В конце концов, мы представления не имели, зачем нас здесь собрали, — добавила писательница.

— Даже если так, жизнь слишком коротка, чтобы лентяйничать, особенно когда пошел обратный отсчет нашего тридцатидвухдневного с половиной срока.

Свифт неожиданно вступилась за Воэн:

— Поскольку у Делии застужены бронхи, для нее самое лучшее посидеть на солнце.

— Я чувствую, от него житья не будет, — вздохнула певица. Она лежала, откинувшись, в шезлонге, прикрыв глаза и заслонив лицо от солнца широкополой шляпой.

— Ты говоришь о Люциусе?

— О нем. Он из тех людей, кто всегда знает, что делать, и всеми командует.

— Видимо, да.

Некоторое время царило молчание. Потом Джессика его нарушила:

— Как по-твоему, он привлекательный?

— Не в моем вкусе. Можешь попробовать на нем свои чары, но он не производит впечатления слишком восприимчивого. К тому же в его возрасте он, вероятно, либо женат, либо гомик.

— Уайлд может быть разведенным. По-моему, американцы только и делают, что разводятся. В любом случае он не гомик.

— Тогда Люциус в твоем распоряжении.

— Вообще-то он и не в моем вкусе, — поджала губы Джессика.

Но Делия уже не слушала. Привстав, она смотрела в сторону ворот, прикрыв рукой глаза от солнца.

— К нам кто-то едет.

— Не адвокат, надеюсь?

— Нет, маленький смешной человечек с усами. На велосипеде. С черной сумкой на багажнике. Слушай, а это не может быть настройщик? — В мгновение ока Воэн была на ногах.

Человек слез с велосипеда, вытер лоб и огляделся.

— Pianoforte?[25] — с надеждой спросила Делия.

Лицо мужчины расплылось в приятной улыбке, и он кивнул:

— Si, pianoforte.

Джессика посмотрела, как они скрылись в доме, потом опять легла и стала лениво слушать доносящееся из-за закрытых ставен треньканье клавиш. Она ревновала Делию к музыке. Ей тоже хотелось бы иметь какое-то дело в жизни, столь же всепоглощающее, требующее такой же самоотдачи.

Подруга велела ей включить мозги, заняться дедукцией. У нее действительно был логический склад ума, но с чего начать?

Из дома в аркаду вышел Джордж в белой рубашке с короткими рукавами, которая его молодила. Ученый нес книгу.

— Идите садитесь сюда, — позвала Мелдон. — Я пытаюсь разложить по порядку детали этой головоломки. Только деталей, похоже, не так много. Вам не кажется, что Беатриче Маласпина стала сейчас еще более загадочной, чем была раньше?

— Моя мать говорила, чтобы отыскать что-нибудь, надо поставить себя на место того человека, который это потерял или спрятал.

— Желаю вам удачи. Пока что образ мыслей Беатриче Маласпины для меня закрытая книга.

— У Марджори есть способность проникать в суть вещей, — напомнил Джордж. — И богатое воображение. Возможно, она сможет понять что-то в психологии Беатриче Маласпины. А пока что я нашел вот эту книгу, и, думаю, она вас заинтересует. Вы спрашивали о пропорциях здешних комнат. Здесь все разложено по полочкам.

Джессика взяла книгу.

— «Классическая архитектура», — пробежалась глазами по странице. — Не искусство, а математика. — Она честно посмотрела в глаза Джорджу. — Мои математические способности подзаржавели. Я не применяла их со времен выпускных экзаменов в университете.

— Тогда, может быть, самое время их применить.

— Ну что, настроили? Все в порядке? — спросила Джессика, когда Делия со счастливым видом вышла из дома.

— Превосходно, — ответила Воэн, плюхаясь в шезлонг. — Чудесно. Люциус сейчас расплачивается. Я хотела сама, но, кажется, он назначил себя казначеем.

— Прямо-таки Лорд Верховный Комиссар Всего На Свете. Делия откинулась в шезлонге. Когда-то она сгорела бы от желания поскорее сесть за фортепьяно, но сейчас, хоть и была рада, что рояль приведен в рабочее состояние, с недоумением заметила — ей совсем не хочется работать. «Но я действительно пока не могу, мои бронхи еще заложены», — сказала она себе, закрывая глаза и лениво погружаясь в полумечтательное-полудремотное состояние.

Джессика говорила что-то о рояле. Мол, в их с Ричи квартире стоял рояль, на котором никогда не играли. Тео все поддразнивал ее на этот счет — говорил, что из-за рояля гостиная похожа на клуб.

— Помнишь тот крохотный ресторанчик, который так нравился Тео, где все столы были сдвинуты вместе и хозяин имел обыкновение наигрывать на пианино, подпевая себе низким, медовым голосом а-ля Синатра?

Зачем Джессике непременно надо упоминать Тео? Мгновенное, яркое как вспышка, воспоминание из тех ненавистных, что так расстраивали Делию, — и она увидела, как они с Рэдли впервые вышли в свет. Обедали в том самом ресторане. Уютный полумрак зала со сдвинутыми вместе столами, все места заняты, даже очередь у дверей стояла. Тео был здесь, очевидно, желанным гостем, потому что для них тотчас волшебным образом отыскался столик, и официант, сама предупредительность, без конца предлагал то рыбу, то дичь, то устриц.

На следующее утро, в воскресенье, Тео повез ее на реку, где они взяли лодку и поплыли вверх по течению. Кругом раскинулись луга, в бледно-голубом осеннем небе парили птицы, а по берегам пламенеющие деревья роняли в воду желтые и красные листья.

Делия была сокрушена его мужественностью — расстегнутая рубашка с закатанными рукавами, руки с перекатывающимися мускулами, когда он играючи управлялся с веслами!

— Я греб за свой колледж, — усмехнулся он в ответ на похвалу за мастерство, — когда участвовал в состязаниях по гребле между Оксфордом и Кембриджем.

Фелисити, вероятно, отправилась с Тео в постель вместо Делии в первый же день их знакомства: Почему же ей самой потребовалось столько времени, чтобы, наконец, заняться с ним любовью? Рэдли усердно добивался ее расположения; по крайней мере, так оно выглядело. Ухаживал в старомодном духе, не считаясь с модными веяниями. Когда он впервые ее поцеловал — не легонько, а со страстью и смыслом, — Делия почувствовала ослепление, и слабость, и беспомощность. Но он не пошел дальше, ограничился поцелуем. В тот раз, во всяком случае.

Стало бы ей легче, если бы то была обычная несерьезная, ни к чему не обязывающая похоть, если бы за их отношениями не угадывалось никакой любви, по крайней мере с его стороны? Испытывал ли он к ней что-то большее, чем самые умеренные чувства?

Он прекрасно отдавал себе отчет, что делает, решила Делия. Тео играл на ней как на скрипке. Так что, когда они, наконец, отправились в постель, Воэн так его жаждала, что отбросила бы к чертям всякую сдержанность и сама сорвала с него одежду, если бы он ее не опередил. Стоя перед ней обнаженным, расстегивал ее платье, держась на расстоянии вытянутой руки, чтобы она могла так же восхищаться им, как он — ею.

И, что характерно для Тео, никаких кувырканий на полу, никакого поспешного соития на подвернувшейся рядом софе. Нет, он все специально организовал, выкроил время для выходных в «Ритце», где зарезервировал номер для мистера и миссис Сэндерсон, и спокойно поставил свою подпись, под высокомерным взглядом скучающего портье. Громадная кровать, простыни такого качества, на каких она никогда не спала, потому что в Солтфорд-Холле отдавали предпочтение прочному хлопку и неприветливому льну. И наконец — благословенное ощущение, что они с Тео единое целое.

Так она и думала, пока из своей поездки в Америку не вернулась Фелисити.

— Bay! — воскликнула та, наткнувшись однажды на Рэдли и Делию вечером в кино. И когда Рэдли на минуту отлучился, понизив голос, прошептала сестре на ухо: — Секс на марше! Да ты удивляешь меня, Делия! Вот уж не думала, что в тебе есть это. И каков он в постели?

Вроде бы несерьезные, спонтанно вырвавшиеся слова, пустой треп, но ей следовало бы сообразить, что именно тогда Фелисити положила глаз на Тео. А он? Был ли Тео очарован сестрой — блестящей, смеющейся, искушенной — еще в тот первый раз, как ее увидел?

— Ну и девушка твоя сестра, — обронил он.

Мысли спугнул голос Джессики, и ее слова вернули Делию к действительности, в Италию. Туда, где не было воспоминаний о Тео. Кроме тех разве, что она возила с собой.

— Вот интересно, у Марджори когда-нибудь был любовник?

— Кого это волнует? — раздраженно отреагировала Воэн.

— Она не производит впечатления эмоционального человека. Разве что речь зайдет о высших классах, которые явно раздражают ее до чертиков.

— Что-то ее терзает, я в этом уверена. Только, осмелюсь предположить, мы никогда об этом не узнаем. Да и вообще не узнаем о ней ничего существенного. Она очень скрытная.

— Скрытные люди, по моему опыту, ничего интересного собой не представляют. У них настолько бесцветная жизнь, что никому попросту нет до нее никакого дела.

Люциус, однако, за пару часов узнал о Марджори больше, чем остальные за все то время, что провели с ней. Свифт повела его на экскурсию по дому, роняя время от времени замечания о стиле и меблировке, пренебрежительные по большей части.

— Все эти комнаты, вся меблировка, весь комфорт были предназначены не для большой семьи. Насколько я могла понять, Беатриче Маласпина жила здесь одна.

— Интересно, что это за тип? — спросил американец, останавливаясь возле портрета длинноносого кардинала. — Как по-вашему, он имеет какое-то отношение к этому дому?

— Я думаю, он его построил. Все эти итальянские церковники были крупными землевладельцами и богатыми, как Крез. Ничего в них не было похожего на заповедь о «кротких», которые «наследуют землю». Лицемеры до мозга костей, как многие мужчины.

— Может, вы и правы. Кстати, не вилла ли там изображена, за ним, на дальнем плане?

— Все эти фонтаны, — продолжала Марджори, обращаясь больше к самой себе, чем к Люциусу. — Должно быть, эта роскошь потребовала целую армию рабочих. Труд всегда стоил дешево в этих краях, прошу обратить внимание.

— То есть вы рассматриваете Беатриче Маласпину как богатую старуху, чьи деньги и имение следовало бы передать в руки чернорабочих и других тружеников? Вы коммунистка?

— Нет, но я голосую за лейбористов, которые — на тот случай если вы не знаете — являются социалистической партией в Англии. И я не могу сказать ничего дурного лично о Беатриче Маласпине. Непорядочно поносить людей, которых не знаешь. К тому же ее присутствие ощущается здесь повсюду — она женщина с сильной индивидуальностью. Мне это нравится, но вовсе не означает, что справедливо, когда один человек так богат, когда многие так бедны.

Люциус, горячая голова, проворно открывал дверь за дверью, окидывал комнату быстрым взглядом, одобрительно задерживаясь при этом на хорошей картине, высококачественной бронзе, неожиданной потолочной росписи.

— Женщина большого вкуса и современно мыслящая при этом. Интересно. Я так понял, — продолжал он после беглого инспектирования последней из спален, — что вы не любите мужчин.

При этих словах Марджори остановилась как вкопанная. С чего он пришел к такому выводу?

— У меня много друзей-мужчин.

— В самом деле? — Уайлд не стал развивать тему, а вместо этого стал спускаться по лестнице в сад, перепрыгивая через две ступени зараз. — Какой дух запустения! — воскликнул он. — Неизбежно после войны, но все же нехорошо. Эти фонтаны… Здесь мы имеем образчик ренессансного сада — цветник с дорожками… хотя живая изгородь прискорбно разрослась без ухода.

— Меня не интересуют декоративные сады, — буркнула Марджори. Что не было стопроцентной правдой, ибо зелень во всех ее формах обладала даром благотворного воздействия на ее душу. — Эта живая изгородь слишком статична. Нет ощущения роста и развития.

— Однако есть ощущение ритма и цвета, и потом у нее такой замысловатый рисунок. Такой тип сада очень приятен для глаз. А этот хоть и невелик по размеру, но очень характерен.

— Там, выше, дикая часть сада. Лесок или рощица. Тоже характерный атрибут.

— О, значит, вы все-таки кое-что понимаете в итальянских садах.

— Все только из книг; я никогда прежде не бывала в Италии.

Свифт повела сонаследника вверх по пологим напластованиям с задней стороны дома, мимо заброшенных фонтанов, декоративных ваз и белоглазых статуй.

— Обворожительно, — высказался Уайлд, разглядывая покрытого мхом гиганта, врезанного в грот, — печальную одинокую фигуру с открытым ртом, из которого должна была течь струя воды в нижерасположенную чашу. — Это речной бог, как я понимаю, — вероятно, Арно. А вон тот, еще более побитый и заброшенный, очевидно, папаша Тибр.

Марджори следовало бы и самой догадаться, и ее раздосадовало, что она не додумалась.

— А вон Деметра, — указала писательница на статую в нише. По крайней мере, хоть ее узнала, с рогом изобилия, который богиня держала у бедра.

— Там, наверху, есть или был источник, который питал все эти фонтаны, — сделал вывод Люциус. — Он, вероятно, заилился либо был отведен в сторону. Как жаль; этот каскад, должно быть, придавал такой блеск и живость всему парку!

Потом финансист обошел оливковые рощи, сокрушенно пощелкивая языком и возгласами выражая досаду по поводу их запущенности.

— Пусть даже нет спроса на оливки и оливковое масло, но за деревьями все равно надо ухаживать. Некоторые из них очень стары.

Исследователи двинулись по тропинке, которая вела вниз, к боковой стороне дома, где Пьетро довольно бессистемно мотыжил землю на огороде.

Марджори наклонилась и подхватила пригоршню земли. Медленно дала ей просыпаться между пальцами.

— Неплохая, но нуждается в подкормке. При таком количестве света и тепла здесь можно выращивать все, что угодно, была бы вода. Что у него там? Латук, помидоры… как странно видеть на грядке помидоры в это время года. А вот что это, я не знаю.

— Баклажаны, — подсказал Уайлд. — Большие мясистые фиолетовые плоды. Разве вы не видели их выложенные грудами в Сан-Сильвестро? Можно фаршировать или просто печь на решетке. Очень вкусно. Уверен, Бенедетта вам их приготовит.

— А вон морковь и картошка, — указала Марджори на грядки. С этими скромными овощами она чувствовала себя на твердой почве. Аккуратные гряды, зеленые побеги трогали душу и вызывали воспоминания о том, как она маленькой девочкой помогала отцу и тогда была впервые заворожена тайной произрастания живых растений из, казалось бы, мертвой земли.

— Вы огородница, — догадался американец.

— А вы смотрите взглядом художника. Балуетесь?

Люциус наклонился к помидорному кустику, потер в ладони сорванный листик и понюхал.

— Восхитительно. Нет. Как вы уже раньше догадались, я банкир.

— Мой отец был огородником. Так что я выросла, копая и выращивая. И еще отец держал лоток на рынке, где торговал по воскресеньям. В течение недели он снабжал магазины, а в выходные сам торговал с лотка. Ничто не сравнится с живыми деньгами в кармане — так он говорил.

— Его уже нет в живых?

— Нет. В наш дом угодил снаряд во время войны. Родители погибли на месте.

— Я соболезную.

Марджори пожала плечами. Такое случалось. Они были не единственными, кто погиб.

— У вас есть братья, сестры?

— Нет, я была единственным ребенком.

Зачем она все это ему рассказывает? Ее жизнь — то, что она хранила для себя, о чем не любила распространяться, — абсолютно личная и существенная часть ее самой, которую она считала необходимым ревниво оберегать от остального мира, словно боясь, что та может растаять вместе со всеми хорошими воспоминаниями, как только о них заговоришь. Конечно, она говорила о своем детстве с Марией. При воспоминании об этом Марджори передернулась как от боли.

Люциус это заметил — Свифт видела, что заметил, — но промолчал.

— Пойдемте посмотрим на виноградник. — Вот все, что сказал Уайлд.

— Откуда вы знаете, что он является частью имения? — спросила Свифт, когда они осматривали ряды лоз.

— Я спросил у Бенедетты. Когда-то это был знатный виноградник.

— Почему вы так хорошо разбираетесь в лозах?

— Мой брат держит виноградник в Калифорнии.

— Казалось бы, здешние виноградники заслуживают лучшего ухода.

— Да, все верно, только уход требует наличия рабочей силы, а этого-то как раз и нет. Вы разве не заметили, что на полях вокруг Сан-Сильвестро гнутся старухи в черном?

— Разве виноделие не приносит дохода?

— Да, но оно требует определенной организации. Не знаю, обеспечивали ли эти виноградники нужды семьи или вино шло на продажу. Мы можем это выяснить.

Люциус увлек Пьетро с грядок в дом, не обращая внимания на крикливые протесты Бенедетты по поводу пыли на башмаках мужа. Короткое препирательство, чарующая улыбка американца — и на свет божий был явлен огромный ключ. Бормоча что-то себе под нос, итальянка повела их в конец темного коридора, к громадной старинной двери. Уайлд вставил ключ в замок, и дверь отворилась, а за ней обнаружился тускло освещенный лестничный марш, ведущий вниз.

— Винный погреб, — пояснил Марджори Люциус. — Cantina. Теперь мы увидим, что к чему.

— Сегодня вечером, — сообщил американец Марджори, когда они вышли из погреба через два часа, — мы устроим вечеринку.

Голова у Свифт кружилась. Это была самая насыщенная лекция в ее жизни, по возделыванию винограда и производству вина. Предмет, о котором писательница до сей поры не имела никакого представления. Выращивание лозы, ухаживание за посадками — это она еще могла постичь, но целиком таинственный, даже волшебный процесс, посредством которого виноградные гроздья становились тем, что находится в бутылке, над которой ворковал Люциус, был большей частью вне ее разумения.

— Почему непременно вечеринку?

— Потому что мы должны отведать этого вина, просто чтобы выяснить, что здесь производилось. Это может оказаться уксус, хотя то вино, которое мы пили за ленчем, было по-своему восхитительным. И нам надо провести нечто вроде мозгового штурма, чтобы понять, можем ли мы подобрать ключ к коварным головоломкам Беатриче Маласпины. Так что — вечерние платья, а если настройщик хорошо выполнил свою работу, то у нас будет также и музыка. Передайте девушкам, а я подыщу Джорджу смокинг.

Марджори собралась было указать на то, что едва ли им удастся нарядиться в вечерние платья, которых у них нет, как вспомнила гардеробы в верхних комнатах, ломящиеся от довоенной одежды, в том числе вечерних платьев, которые вызвали у Делии восторженные восклицания.

— Откуда вы знаете, что настройщик приходил?

— Разве вы не слышали звуки, напоминавшие вопли мартовских котов? Поразительно, что за звуки может производить фортепьяно, когда его внутренности обнажены. Да, кстати, вспомнил. Бенедетта!

Что он вспомнил? — спрашивала себя писательница, в одиночку направляясь на террасу. Как она и надеялась, остальные были там, причем Делия, раскрасневшаяся, говорила с Джорджем о рояле:

— Конечно, я совершенно забыла о континентальном концертном строе, так что у нас произошла небольшая стычка из-за этого.

— Что такое континентальный строй? — спросила Мелдон.

— Здесь настраивают по-другому. Выше. Так, например, до в Германии выше, чем в Англии.

— Я считала, что нота везде одна и та же, — пожала плечами Свифт. — Как может до быть до в Англии и одновременно чем-то другим где-то еще? Вы хотите сказать, они там все играют фальшиво?

— Нет ничего абсолютного, — ответил Джордж. — Звук — это волны, и, таким образом, это вопрос вибрации. Названия, которые мы даем нотам, всего лишь названия. Единственный способ настроить их правильно и по-научному — это по длине волны, когда можешь сказать: такая-то нота имеет частоту столько-то герц.

— Так или иначе, в конце концов, у нас получилось как надо, — облегченно вздохнула Делия. — Пусть даже он думает, что я сумасшедшая и ничего не понимаю в музыке.

Марджори передала всем сообщение от Люциуса.

— О Боже, — развела руками Делия. — Как этот человек любит командовать.

— Я с тобой не согласна, — возразила Джессика. — Почему не отпраздновать кое-что? Он приехал, фортепьяно настроено, и мы можем выпить за успех наших поисков.

— Поисков? Каких поисков?

— Пропавшего пергамента или на чем там итальянцы пишут свои завещания.

— Нам нечего надеть, — сказала Делия.

— Да нет же, есть! Это как раз мой шанс примерить тот облегающий наряд, что висит в комнате у Марджори.

— А хорошо ли это будет? — спросила Свифт.

— Никто больше их не носит. И вряд ли мы испортим вещи за один вечер. Это не то же самое, что украсть еду из чужой тарелки.

— Я думаю, она хочет, чтобы мы их носили, — задумчиво произнесла писательница. Потом заметила, что остальные взирают на нее с изумлением.

— Ей-богу, вы только что выглядели странно, — удивилась Джессика. — Уверены, что с вами все в порядке? Вы не склонны к судорогам или чему-нибудь в таком роде?

— Нет.

Вряд ли она могла им объяснить. Как будто смотрела на картину… Видела позади них комнату, полную людей, плавающий в комнате дым; женщин с короткими стрижками «под фокстрот» и мужчин во фраках и смокингах, лощеных и необычно старомодных. «Тысяча девятьсот двадцать пятый год», — шепнул ей на ухо голос. А потом картинка поблекла, и, мигая от солнечного света, Марджори вернулась к остальным, которые смотрели на нее встревоженно.

— Ангел пролетел, только и всего. — Ее оптимистичный тон прозвучал странно даже для нее самой.

Джордж знал, что выпил слишком много вина. Да и как могло быть иначе, когда Люциус настаивал на том, чтобы они отведали бокал то одного, то другого.

— Я-то думал, что, когда дегустируешь вино, это просто дегустируешь, и все.

— Да, — кивнула Делия. — Держишь во рту, а потом выплевываешь.

— Я проделал все это раньше, — сказал Люциус. — И оно того стоило; здесь есть несколько образцов прекрасных вин. Беатриче Маласпина была знатоком, как сказала мне Бенедетта, и имела превосходного винодела. Так что мы пьем то, что я отобрал для сегодняшнего вечера. Чистый нектар, вы не согласны?

Джордж был согласен. Он никогда не пил много вина, тем более такого качества, как то, что Уайлд любовно налил в элегантные бокалы.

— Это вино из здешнего виноградника? — спросила Марджори.

— Нет. В этом регионе произрастает виноград сорта «верментино», который дает белое вино. А это, как сказала мне Бенедетта, «санджовезе», из другого виноградника Беатриче Маласпины, который находится дальше к югу, в Тоскане.

— Оно кажется крепким. — Делия поднесла свой бокал ближе к свету свечи. — Красивый цвет. — Потом рассмеялась. — Хорошо, что мой отец не видит, как я сейчас пробую благородное вино.

— Что в этом плохого? — спросил Люциус.

— Козни дьявола, как и все вина какого бы то ни было качества.

— Что ж, вино посвящено Дионису, известному также под именем Освободитель, так что, быть может, пока мы все чуть под хмельком, самое время поискать вдохновения свыше.

— Вы собираетесь писать стихи? — спросила Делия.

— Нет, всего лишь посмотреть, не сможем ли мы расколоть головоломку, которую подсунула нам Беатриче Маласпина.

— И все это ради того, чтобы спрятать клочок бумаги, чтобы четверо совершенно незнакомых людей его разыскивали, — пожала плечами Свифт, — До чего странный замысел. Это наводит меня на мысль, что кодицилл не окажется запрятанным в какой-нибудь тайник и, более того, что хозяйка оставила нам какой-то способ найти его, не разбирая дом по кирпичику.

— Очень может быть, что у Беатриче Маласпины было просто не в порядке с головой, — предположила Воэн. — С какой стати ей понадобилось морочить нас интеллектуальными головоломками?

— Чтобы подразнить? — предположила Марджори.

Остальные недоуменно посмотрели на нее.

— Если Беатриче Маласпина в ее возрасте еще не выросла из детских розыгрышей, тогда, вполне может статься, нам оставлена по завещанию какая-нибудь чепуха на постном масле, — продолжила Делия. — И меня по-прежнему тревожит, что она столько о нас знает; смотри предполагаемые благотворительные пожертвования, рассчитанные на то, чтобы задеть за живое. Сложите вместе добытые ею каким-то образом сведения с готовностью их использовать, чтобы нас подстегнуть, — и я не исключаю, что кодицилл, который мы, в конце концов, обнаружим, окажется нам совсем не по вкусу.

— Вы имеете в виду, что мы ей чем-то насолили и это ее месть? — спросила Марджори.

— Такое не исключено, — предположил Уайлд. — Отдаю вам должное, Делия, вы весьма откровенно это сформулировали.

Та пожала плечами.

— Я не хочу показаться недоброжелательной или циничной, но легко поддаться на великолепие «Виллы Данте» и льстивые речи Кальдерини. А тут еще и солнце, и наша благодарность за волшебное избавление от повседневной рутины жизни и ее проблем. Что, если это было сделано не из сердечной доброты, а, наоборот, является пинком под зад?

— Что возвращает нас к вопросу, почему каждый из нас здесь оказался, — вздохнул Джордж. — Нам необходимо напрячь мозги и проанализировать, каким образом наши жизненные пути могли пересечься с жизненным путем Беатриче Маласпины.

— И нам надо побольше о ней разузнать, — добавила Марджори. — Тогда мы поймем, была ли она мстительной женщиной и призвала ли нас сюда по злобе. Во что, кстати, я ни на минуту не верю. Женщина злобная не стала бы жить в таком светлом безмятежном доме, как этот. И не была бы женщина, подобная Бенедетте, так ей предана. А она предана, это чувствуется. Плохие хозяева порождают плохих слуг — так, по крайней мере, говорят. Никогда не имевши слуг, не могу судить.

— Каким образом вы предлагаете разузнать больше? — спросила Делия. — Кальдерини и Бенедетта — сама скрытность. И это тоже может быть основанием для подозрений.

— И почему именно тридцать три дня? — спросил физик. — Вы спрашивали его, Люциус, и, конечно, Кальдерини не дал ответа. Я думаю, мы должны записать все факты, каждый обрывок информации, которой располагаем, — о Беатриче Маласпине, вилле и о том, как мы сюда попали. Где-то там должен обнаружиться ключ, указатель, где и как нам начинать поиски.

Уайлд, пребывавший в задумчивом молчании, поднял голову, заметив, как Воэн подошла к роялю и подняла крышку.

— Шуберт, Джордж? — спросила она.

— Я давно не практиковался.

— А мне мешает кашель — так что это будет еще то исполнение.

Стихи и музыка захватили сердца присутствующих. Бенедетта, которая принесла поднос с кофе, застыла в дверях, сосредоточенно слушая прелестный голос Делии: «Иди сюда приятель, здесь найдешь ты свой покой».[26]

Джессика украдкой бросила взгляд на Люциуса, смотревшего на певицу с выражением, которое Мелдон почти испугало. Она отвела глаза, почувствовав себя неловко, оттого что на мгновение заглянула Уайлду в душу и оценили интенсивность его чувства. Американец был явно сокрушен красотой песни и голосом. И в то же время в глазах его стояла боль, которая заставила наблюдательницу беспокойно поежиться и опустить глаза на лежащую перед ней книгу.

Когда смолкли последние ноты, Джордж положил руки на колени и покачал головой.

— Моя игра недостойна вашего пения, Делия, но я благодарю вас от всего сердца!

— Что последует за этим? — спросил банкир, сползая ниже в своем кресле и соединяя кончики пальцев обеих рук.

— Ничего, — ответила Воэн. — Настала пора танцевать. Она пролистала лежащую на рояле стопку нот и левой рукой извлекла ноты песни «Отель разбитых сердец».

— Начнем вот с этого. — Певица установила ноты на подставку. — Что-нибудь энергичное, чтобы оправдать наши наряды.

Музыка Кола Портера наэлектризовала атмосферу комнаты. Американец поднялся на ноги и предложил руку Марджори, которая после секундного колебания неловко позволила увлечь себя в танце.

Прислонившись к фортепьяно, Джессика наблюдала за ними.

— Позвольте? — вежливо произнес Хельзингер. Мелдон помедлила в нерешительности, затем потушила сигарету.

— Почему бы и нет? — И тут же, чтобы загладить неучтивость, прозвучавшую в голосе, поспешила улыбнуться и сказала, что потанцует с удовольствием.

6

В ушах Джорджа звучала музыка, ноги и тело его двигались в танце, но сам он почти забыл о партнерше и том, что его окружает. Мыслями он находился за многие мили и годы отсюда, в одном из декабрьских дней 1943 года.

— О чем вы думаете? — спросила Джессика. Застигнутый врасплох, ученый даже споткнулся, но тут же исправился.

— Извините, мне вспомнилось… Вы когда-нибудь бывали в Америке?

— В Нью-Йорке.

— Нет, в Нью-Мехико?

— Нет.

— Я был в Нью-Мехико во время войны.

— Во время войны? Какими судьбами, ради всего святого, вас занесло в Америку во время войны? О, наверно, вы поехали с какой-нибудь научной целью, какой-нибудь секретный проект; дети в школе часто рассказывали, что их отцы и братья участвуют в таких. Я не верила, что таковые вообще существовали, но ведь вы и вправду туда ездили, не так ли? Что это была за работа?

— Я отправился самолетом до Лиссабона, а далее на пароходе — до Нью-Йорка. Предполагалось, что поеду в Нью-Мехико вместе с коллегой-физиком Филиппом Бэнтамом, но Филипп решил задержаться на несколько дней в Нью-Йорке. Поэтому я сел в поезд до Нью-Мехико один. Я точно не представлял, куда еду, кого найду, когда доберусь до места назначения, поскольку вся информация сэра Джеймса состояла в том, что группа британских ученых отправляется в Америку, чтобы, работать над секретным проектом, имеющим высочайшую важность для обороны страны. Меня пригласили благодаря моей работе по разделению изотопов; о моем приезде просил Оппенгеймер.

В молчании прошли круг: Джордж — погруженный в раздумья, Джессика — заинтересованная нехарактерной для ученого потребностью высказать нечто, что явно мучило его, и это — по прошествии десяти с лишним лет. Вот что делает с человеком война.

— Мое путешествие закончилось ясным холодным утром, когда я вышел на платформу в местечке под названием Лэми. Воздух был чистый и сухой, разреженный; большая высота над уровнем моря, и у меня перехватило дыхание, когда я вдохнул. Думаю, такой воздух был бы полезен для Делии, — добавил он. — Ко мне приблизился молодой человек в форме и спросил, не Джордж ли я. Ни фамилии, ни обычного обращения «доктор» — просто «Джордж». Я спросил, куда мы направляемся, и он ответил, что в Санта-Фе.

Санта-Фе! Это название тогда вызвало в голове Джорджа картины Дикого Запада. Оно наводило на мысль о почтовых дилижансах и «Уэллс-Фарго»,[27] о шерифах, перестрелках и ковбоях, скачущих во весь опор, — дух границы в беспокойном, опасном, порочном городе. Одной из слабостей Хельзингера, которой физик всегда немного стыдился, были вестерны, которые он любил со времен мальчишества.

— То есть мы так высоко?

— Семь тысяч футов. Вон там горы Сангре-де-Кристо; вам предстоит подняться туда, на десять тысяч футов. Воздух разрежен, но катание на лыжах хорошее.

Однако город, в который они приехали, выглядел просто мирным испанским городишком, сонным под поздним утренним солнцем. Когда машина, пыля, остановилась на маленькой рыночной площади, Джордж увидел лошадь под ковбойским седлом, привязанную к деревянному шесту, тоже полусонную, с зависшим над землей копытом.

— Здешние люди много ездят верхом по горам, на охоту, — сообщил водитель. Но рядом с лошадью стоял военный грузовик, символ войны и современного мира, в котором было куда больше насилия и жестокости, чем могли представить себе вооруженные ружьями первопоселенцы американского Запада.

Молодой человек поставил чемодан Джорджа на землю рядом с ним.

— Куда мне теперь?

— А куда вы хотите?

Хельзингер повел пальцем по клочку бумаги с адресом, но ему не было нужды смотреть на этот адрес, он знал его наизусть: Итс-Палас, 109.

— Дверь вон там, — показал большим пальцем в нужном направлении солдат.

Физик поблагодарил и, подобрав с земли чемодан, выпрямился — нелепая фигура в мешковатом твидовом костюме, слишком просторном после четырех лет скудного военного питания. Должно быть, здесь какая-то ошибка, или, может, он стал жертвой розыгрыша? Ученый прошел через кованые железные ворота и двинулся по короткой дорожке к открытой двери.

Женщина за письменным столом благожелательно взглянула на него ясными, умными глазами.

— Меня зовут Дороти. Позвольте, я взгляну на ваши бумаги, а потом выпишу вам пропуск.

— Пропуск куда? — в отчаянии спросил Хельзингер.

— На Гору. Вы увидите, Джордж.

Ему еще предстояло узнать, насколько важной фигурой была Дороти, как хорошо разбиралась во всей организации, как предана была Оппенгеймеру, как радела о проекте. Но в тот раз безликость обращения по имени, без фамилии и звания, привела его в смятение. Утрата статуса и фамилии, казалось, лишила его части индивидуальности, как если бы его отправляли в детский сад или в психушку.

— Санта-Фе не был конечным пунктом моего путешествия, — рассказывал он Джессике. — Мне предстояло еще проследовать на Гору, как мы это называли, что означало еще тридцать пять миль пути на машине, по ухабистой дороге, с многочисленными крутыми поворотами и отвесными склонами всего в нескольких дюймах от колес грузовика.

Джордж сидел в кабине, чувствуя себя не в своей тарелке. Изнывающим от жары, одиноким и испытывающим страх. Но перед чем? Он должен рассуждать трезво. Секретный научный проект чрезвычайной важности вполне мог осуществляться в отдаленном месте, вдали от любопытных глаз и вражеских шпионов, что было абсолютно логично.

В то же время его работа требовала лабораторий, оборудования, ассистентов. Как может такая организация существовать в этом отдаленном, обособленном месте, за многие мили от ближайшего городка и еще дальше от железной дороги? Лишь когда грузовик остановился у караульного поста, Джордж, увидев раскинувшуюся группу зданий за колючей проволокой, осознал масштаб того, что вершилось на Горе.

— Нас было там двадцать ученых из Британии, некоторые из них были англичанами, но большинство — уроженцами других стран, которые бежали от нацистов и нашли прибежище в Англии: поляки, чехи, французы и один — мой соотечественник, из Дании. Как только я увидел Нильса Бора, сразу понял, зачем нас собрали.

В то Рождество шел снег, и атмосфера праздничности затопила этот необыкновенный городок, что вырос за предыдущие два года. Оппи рассказывал мне, как все выглядело, когда он впервые туда попал: горстка ученых, комнаты, в которых до войны располагалась элитная подготовительная школа для мальчиков, громадное ощущение общей цели и товарищества — тогда как при мне там было уже несколько тысяч обитателей.

Джордж оказался в коллективе, состоящем из коллег-ученых и их жен, потому что большинство работавших там американцев привезли с собой семьи.

— Никто за пределами этого места не знает, где мы находимся, — грустно поведала ему однажды одна из молодых женщин. — Мы не можем ни к кому ездить в гости, не имеем права даже рассказывать родителям, где находимся и вообще ничего о своей жизни.

— Вы знаете, чем занимаются здесь ваши мужья?

— О да. Некоторые из нас многое знают, но мы об этом не говорим. Это входит в условия соглашения.

— Соглашения?

— Да. Мы миримся со всем этим, ни о чем не распространяемся и ухаживаем за мужьями, которые работают иногда по шестнадцать часов в сутки. И сами тоже трудимся, если можем, — занимаемся канцелярской работой, или преподаем, или делаем что-то еще. В виде компенсации мы знаем, что помогаем тому, чтобы война скорее закончилась…

— Торжественные вечера проходили очень церемонно, с соблюдением всех формальностей. После полной свободы и небрежности в одежде в течение дня я с изумлением обнаружил, что надеваю смокинг, и был тронут зрелищем женщин в вечерних платьях.

Мы танцевали, — продолжал он, обращаясь больше к самому себе, чем к Джессике. — Вот под эту музыку, которую сейчас играет Делия. Мы создавали чудовищную вещь — и при этом мы танцевали.

Он опять вернулся в настоящее и снова стал спотыкаться, музыка покинула его.

7

На следующее утро за завтраком Люциус был настроен решительно.

— Что каждый из вас намерен сегодня делать, чтобы найти кодицилл? — вопросил он. — Нам нужно составить план.

Делия нашла его энергию по исполнению командирских обязанностей несносной, и ее реакция была незамедлительной:

— План? О Боже, прошу меня уволить. У меня свой собственный план на сегодня, благодарю покорно.

— И в чем же он состоит? — спросила Джессика, размешивая сахар в чашке кофе. — Вот мы с Джорджем собрались заняться анализом фактов, как он вчера предложил, не так ли, Джордж? Логика способна творить чудеса.

— Браво. А я собираюсь выяснить, почему не действуют фонтаны, — парировала Делия. В самом деле, саду так не хватало шума воды и водяной прохлады; без звонких струй он выглядел сухим и скучноватым. А что пользы во всех этих каскадах, коль скоро они не работают? — Кто знает, может, в какой-нибудь трубе заткнут обернутый в клеенку кодицилл. Заметьте, я сочла потерей времени идти туда и смотреть. При помощи разговорника и моего верного словаря сегодня утром вытянула из Бенедетты кое-какие сведения относительно фонтанов. Они бездействуют уже много лет, со времен войны, судя по ее словам. Беатриче Маласпина приглашала специалиста, но он сказал, ничего нельзя сделать без рабочей силы, которой у них не было.

— Я в это не верю, — покачала головой Марджори. — Ни на секунду. Беатриче Маласпина была достаточно богата, чтобы нанять сколько угодно рабочих.

— Вы недооцениваете послевоенные трудности этой страны, — возразил Люциус.

— Возможно, но огород сразу ожил бы от воды. Если хотите знать, я собираюсь заняться примерно тем же, что и Джордж с Джессикой, только мой анализ будет касаться образа мыслей и особенностей характера. Нам надо побольше узнать о Беатриче Маласпине, необходимо проникнуть в ее психологию.

— Совершенно верно, — согласился Уайлд. — Если нам удастся уяснить, чем наша благодетельница дышала, что собой представляла как человек, мы сможем лучше понять, как она мыслила и с какого конца подходить к головоломке. Кстати, как вы намерены совершить эти открытия?

— Уж я знаю как, — ответила Марджори. — Работа в команде не мой конек.

— А я со своей стороны думаю, что башня дает основания для дальнейших обследований.

— Там же написано «pericoloso», — напомнила Делия. — Опасно. Башня обрушается.

— Вы верите всему, что написано? Бенедетта рассказала мне, что Беатриче Маласпина заперла башню, когда уезжала в Рим, и повесила это предупреждение.

— Она не сказала вам, что в башне?

— Несколько комнат — вот все, что она сказала. Ужасно уклончивая женщина. Хотя тут явно кроется нечто большее. У меня создалось впечатление, что она не в восторге от этой башни.

— А вы не спрашивали у Бенедетты, где ключ? — поинтересовался Джордж.

— Спрашивал, и она сказала, что не имеет понятия. Беатриче Маласпина ей его не оставляла.

— Тогда, очевидно, она забрала его с собой в Рим, — предположила Воэн. — Или, может, он в одном тайнике с кодициллом. Надеюсь, вы его не сразу отыщете. Очень хочется побыть здесь еще немного.

Делия шагала по узкой дорожке между взлохмаченными шпалерами живой изгороди, источающей под утренним солнцем сильный аромат. Этот запах вызывал в памяти прогулки по парковым аллеям Солтфорд-Холла. Вполне нейтральный запах, не вызывающий в ней ни особой приязни, ни отторжения, хотя она знала, что некоторые люди его не выносят. Ее мать, например. «Не выношу запах живой изгороди, — имела она обыкновение повторять, когда дочь, которая любила весь сад целиком, вместе с его колючей живой изгородью, тянула мать за руку, чтобы та сводила ее туда погулять. — Попроси няню, я от него чихаю».

И как бы в ответ на эти воспоминания Делия чихнула, потом рассмеялась, возвращаясь назад, в теплое настоящее, далеко-далеко от детства и от Холла. Эта дорожка нуждалась в свежем гравии, от прежнего остались только следы, и в мокрую погоду здесь должно было быть грязно и скользко. А запах живой изгороди уступил место благоуханию кипарисов. Итальянский сад своими ароматами так отличался от английского: этот был более острым, пикантным и благовонным. Как называется вон то темно-зеленое растение с широкими листьями, под кипарисами? Марджори, вероятно, знала бы его латинское название и вообще все о нем.

Делия вышла к первому из фонтанов на склоне горы, пустому и заброшенному. По обе стороны от него уходили вверх неровные, поросшие мхом ступени — ловушка для беззаботных, — и она, ступая с величайшей осторожностью, начала восхождение вдоль резного каменного желоба, по которому некогда струился поток воды.

Над ним располагался следующий фонтан, с сырым пятном в основании бассейна, ярко-зеленым и склизким. Тропинка изящной петлей поднималась к верхней части фонтана, с величественными фигурами, высеченными в скале, и громадной головой с открытым ртом, а затем — на огородные грядки Пьетро, так нуждающиеся во влаге. Иссушенный — вот каким был сейчас этот сад, тогда как мысленно она видела его в буйстве сочной растительности и наполненным журчанием проточной воды.

Выше стояли деревья и скала, из которой, собственно, и были высечены фонтан и его чаша. Скала казалась неприступной, но вода, видимо, поступала именно оттуда, с ее вершины. Остатки тропинки вели дальше, влево от фонтана, и в конце ее обнаружилось несколько ступенек, крутых, грубо вырубленных прямо в скале.

Делии все это не очень понравилось; она плохо переносила высоту, поэтому никогда не пускалась ни в какие восхождения. Что ж, в худшем случае она поскользнется и скатится на нижнюю тропинку. Ладно, теперь уже поздно отступать.

Что там с этим Люциусом? — спрашивала она себя, осторожно взбираясь по ступеням, хватаясь тут и там за нависающие ветки в поисках опоры. Почему он так ее раздражает? Была ли тому виной его естественная непринужденность, его дух превосходства? Джессика могла бы найти его привлекательным; Делии казалось, что он будет помехой. Не то чтобы она не привыкла к авторитарным мужчинам — ее отец, Босуэлл… Даже Тео, хотя она совсем ничего не имела против его авторитарности.

Запыхавшись, певица, наконец, с облегчением достигла верхних ступенек и, кинув взгляд на пустой фонтан внизу, поняла, что находится много выше, чем ожидала. А какой вид отсюда открывался! Воэн смотрела вниз, на расстилающийся склон, протянувшийся до самого дома. Какая превосходная декорация, с этой возвышающейся сбоку башней, фруктовыми садами, оливковыми рощами и морем! Где-то далеко на его глади белел крохотный парус — быть может, те самые албанские пираты, выслеживающие новую добычу.

Наверху вода была. Здесь, где деревья редели и буйствовала пышная трава — да-да! — ярко зеленела ряской гладь еще одного рукотворного водоема, дно которого вода покрывала едва-едва. Что же его питает? Что произошло с родником? Он не пересох, иначе вокруг не было бы так сыро. Скорее, выглядело так, будто вместо того чтобы течь в этот маленький бассейн, а уже отсюда питать систему фонтанов, ручеек рассасывался. Тоненький и бесполезный, он каплями сочился вниз по холму, сбоку от тропинки, по которой она только что поднялась.

Делия постояла, чтобы полюбоваться фиалками, которые ковром устилали землю под деревьями, а их головки светились на фоне темной зелени. Некоторое время она вдыхала их свежий аромат, а потом обошла вокруг искусственного водоема и выше по склону нашла каменный арочный свод, с вынесенной головой еще большего размера в центре арки.

За арочным сводом обнаружилась стена, и, раскинувшись налево и направо, вверх уходили новые ступеньки. Над головой Воэн увидела полуразрушенную балюстраду.

Неужели еще один водоем?

Да, еще один. На сей раз — правильной прямоугольной формы, почти как плавательный бассейн. И пустой. Но в дальнем конце, откуда, несомненно, должна была поступать вода, была навалена груда валунов и булыжников. Она была влажной, вода чуть-чуть просачивалась сквозь камни, но, конечно, этого было совершенно недостаточно, чтобы наполнить бассейн, тот, что ниже, и парковый каскад; тут, очевидно, требовался целый поток.

— Интересно, — негромко произнес кто-то за спиной. Делия вздрогнула от неожиданности и оступилась. Подскочивший стремглав Люциус подхватил ее за локоть и поставил на ноги.

— Какого черта вы так подкрадываетесь? — гневно воскликнула Воэн.

Уайлд рассыпался в извинениях.

— Дело в том, что уже время ленча: Бенедетта давно стучит в гонг, — и я сказал, что пойду посмотрю, все ли с вами в порядке.

Ее гнев утих.

— Неужели и впрямь так поздно? Я и понятия не имела. Сюда быстро не заберешься.

Впрочем, американец, вероятно, вскарабкался сюда за несколько минут.

— Я задержалась полюбоваться видом и подумать.

— Как и положено в парке. — Взгляд Люциуса остановился на водоеме. — Это поразительно. Когда мы были здесь с Марджори, нам даже в голову не приходило, что выше находится вот это. Интересно, что же все-таки произошло с водой?

— Должно быть, ключ пересох.

— Сомневаюсь. — Люциус прошелся взглядом по крутому каменистому склону за водоемом, а через несколько секунд уже карабкался на стену.

— О, пожалуйста, осторожнее! Вы упадете!

Она тут же подумала, что говорит глупости и вообще ведет себя точь-в-точь как героиня мелодрамы, которая заламывает руки, пока герой совершает подвиги. Впрочем, вряд ли кто-нибудь назвал бы Люциуса героической фигурой, однако по камням он скакал не хуже горного козла.

— Я много лазал по горам! — крикнул американец сверху. — Но вы оставайтесь там; это не так просто, как кажется.

Ей это не представлялось простым ни в малейшей степени.

— Не лучше ли нам вернуться сюда позже? — крикнула она, когда Уайлд скрылся из виду. — Бенедетта будет в ярости.

Покоритель вершин спрыгнул на землю около нее и отряхнул с брюк сухие веточки и траву.

— Так я и думал, — удовлетворенно объявил он. — Если бы вы поднялись туда, то увидели бы, что вода, которая должна изливаться в водоем, лишь едва пробивается наверх, а затем просто впитывается в склон, без всякой пользы для нижних фонтанов.

— Я думала, что ручьи стремятся к своему естественному руслу и стекают вниз по самому короткому и быстрому пути. Так почему же этот расходится вширь и едва сочится?

— Я не гидротехник, но тут все очевидно. Источник наверху перекрыт.

— Вы имеете в виду, что дерево?..

— О нет. Оползень. Большая каменная глыба откололась и закупорила канал. — Люциус вытер платком испачканные зеленью руки. — Вы правы, нам лучше спуститься.

Делии было трудно поспевать за спутником, и потому уже не хватало дыхания на дальнейшие расспросы.

— Боже, как ты взмокла, — встретила ее Джессика, когда они добрались до виллы. — Вы что, бежали?

Жадно поглощая сдобренную чесноком и оливками пасту, Воэн рассказала компаньонам о пересохших фонтанах и водоемах.

— А Люциус забрался еще выше, и оказалось, что источник перекрыт.

— А можно как-то расчистить этот затор? — спросила Марджори. — Не могли бы мы разгрести камни лопатами?

— Нам одним будет трудновато, — заключил американец. — Тут потребуется перетаскать тонны камней.

— Взрывчатка? — предложила Свифт. — Направленный взрыв. Такие применялись во время войны, чтобы расчистить участок после бомбежки.

— Наверняка от этого пробка просто приподнимется, а потом опустится на прежнее место, — предположила Делия. — Давайте попробуем найти здесь какие-нибудь лопаты, а потом поднимемся наверх и попытаем счастья. В конце концов, какой смысл в том, что Пьетро ковыряется на своем огороде, когда столь очевидна нехватка воды. Та вода могла бы устремиться вниз по склону. Я знаю, что имеется колодец…

— Но из него трудно доставать воду, и думаю, что уровень ниже, чем ему следует быть, — возразила Марджори. — Я стою за то, чтобы покопать; по крайней мере, мы должны попробовать. Подумайте, насколько легче стало бы Бенедетте, если бы Пьетро мог выращивать больше овощей.

— Было бы глупо хотя бы не попытаться, а сидеть здесь сложа руки, пока все засыхает. А оно непременно засохнет, когда придет летняя жара, — поддержала писательницу Делия.

После ленча сонаследники пошли по следам Воэн и Люциуса; все пятеро горели желанием добраться до вершины и посмотреть, что можно сделать. Разве что Марджори то и дело приходила в восторг от каждого вновь увиденного растения и останавливалась, чтобы его назвать.

— Акант, или медвежья лапа, — показала она на куст с темными блестящими сердцевидными листьями. — И можжевельник.

— А я и не знала, что можжевельник колючий, — удивилась Джессика.

— А вот и Дионис. — Люциус отвел в сторону плющ, обвившийся вокруг статуи, которую Воэн ранее не заметила. Под ним обнаружилось изваяние молодого бога в леопардовой шкуре, накинутой на плечи.

Делия подивилась, сколь многое проморгала, но сейчас она просто горела желанием достичь цели их экспедиции, чтобы отвлекаться на растения или статуи.

— Если мы не поторопимся, то никогда не достигнем вершины, — напомнила она. — Разве что вы думаете, что кодицилл спрятан у Диониса под ногами.

— А вид-то какой отсюда, — восхитилась Джессика и, заслонив глаза от солнца, уставилась на раскинувшийся пейзаж. — Ну разве не великолепно?

— Сверху еще красивее, — заинтриговала подругу Делия.

— А нам всем надо взбираться на самый верх? — спросила Марджори. — Не уверена, что смогу.

— Я пас, — покачала головой Делия. — Люциус взлетел туда, как обезьяна на дерево.

— Туда должен быть какой-то другой путь, — задумчиво бросил Уайлд, — поскольку людям с виллы требовалось иметь доступ в эту часть гидросистемы. Я понимаю, почему Пьетро не мог сюда подняться и что-то поправить, — это не для его больной ноги. Да и в любом случае он не мог бы это сделать в одиночку.

Десять минут спустя он появился откуда-то сбоку, делая знак следовать за ним.

— Здесь тропка, видите? Вьется вокруг холма и выводит на вершину. Только осторожно, она крутая и каменистая.

— Тропка? — переспросила Марджори, чертыхаясь на тяпнувшее ее за лодыжку насекомое.

— Она вся заросла, но продраться можно, — оценил Джордж и стал стряхивать шипы с фланелевых брюк, но через несколько минут, как и предсказала Марджори, набрал еще больше при подъеме.

Наконец исследователи поднялись на вершину, где их уже ждал Люциус, и принялись обозревать лежащую перед ними кучу камней и скальных обломков.

— Я думаю, чтобы это все растащить, нас одних недостаточно, — засомневалась Джессика. — Ума не приложу, как подступиться.

— Даже если мы смогли бы оттащить обломки помельче, взгляните на те валуны, — показала Марджори. — Их мы просто не сдвинем с места.

— С помощью рычага смогли бы, — задумчиво бросил Джордж.

— Да, — согласилась Мелдон. — Если бы мы могли прикинуть вес валунов и найти лом подходящей длины.

— Ломы и лопаты, — вспомнила Марджори. — Давайте спустимся и посмотрим, что припрятано у Пьетро.

Бенедетта была настроена скептически, это стало понятно и без знания языка, а Пьетро скривил губы и покачал головой, когда Люциус набросал ему радужную картину, как нижний фонтан переполняется водой.

— Impossible.[28] — Итальянец указал на свою искалеченную ногу, потом — на вершину горы за виллой, а затем покачал головой и погрозил пальцем.

— Как бы ему объяснить, что это мы будем расчищать завал, а не он, — вмешалась Делия. — Да, я понимаю, что оно bloccato,[29] но мы собираемся его unbloccato. Люциус, ну объясните же ему.

В конце концов, нехотя, после продолжительной жестикуляции и заключительного тычка от Бенедетты, которой хотелось поскорее выпроводить гостей из кухни, Пьетро повел их в конюшни и указал на выставленные рядком инструменты. Обвешанные гирляндами пыли и паутины, они имели весьма заброшенный вид.

— Это затупленные старые штуки, которыми никто не пользуется, — фыркнула Джессика.

— Вот и хорошо, — кивнула Марджори. — Мы не собираемся брать его инвентарь, ему это не понравится.

— Зато здесь есть прочная лопата, — обрадовалась Делия, разглядывая инструменты в другом конце строения, которые находились в более пристойном состоянии, без ржавчины, и были готовы к работе.

— Да, но это будет все равно что взять его брюки, — покачала головой Свифт. — Нам придется довольствоваться тем, что есть.

— Посмотрите, вот и лом, — указала певица. — Именно то, о чем говорил Джордж.

— А вот и киркомотыга.

— Верхушка может отлететь. — Воэн подняла ее и размахнулась для пробы.

— Я отнесу ее в город, — предложил Джордж, — и узнаю, нельзя ли починить.

— Не льщу себе надеждой, что вам удастся раздобыть садовые рукавицы, но можете тоже попробовать, — добавила Марджори.

8

Свифт не могла не восхищаться тем, как Люциус управляется с киркомотыгой, о чем ему и сказала.

Он приостановился и, опершись на кирку, тыльной стороной ладони отер пот со лба.

— А почему это вас так удивляет? Почему я должен орудовать киркомотыгой хуже, чем любой другой?

— Вы не производите впечатления человека достаточно сильного, который может делать что-то полезное, например, дробить камни.

Теперь американец был задет за живое.

— Вы всегда изрекаете все, что думаете?

— В настоящее время большей частью да. — Она ловко поддела лопатой расшатанные Уайлдом камни и сбросила их на кучу обломков, извлеченных из завала. — Это экономит время; мне не до того, чтобы выдумывать вежливые способы сказать «нет» или скрывать, что у меня на уме.

— Я так понимаю, вы не благословлены большим количеством друзей.

Писательница ничего не ответила, а лишь продолжала орудовать лопатой. Наверное, решил, подумалось ей, что теперь, когда он без рубашки, она замечает его мускулы. Сказать ему, что ли, что мужская мускулатура интересует ее как прошлогодний снег? Нет, зачем? Уайлд знает ее вкусы и, без сомнения, записал в иссохшие старые девы. Возможно даже, с кучей желаний, вытесненных в подсознание. Вот уж чья бы корова мычала!

— И что же вас так развеселило? — спросил он, аккуратно ударяя по валуну с узкой трещиной сбоку и откалывая от камня большой кусок.

— Поскольку мои мысли вас раздражают, лучше их придержу. Если бы вам удалось стукнуть по этому обломку еще раз-другой, думаю, он раскололся бы на более удобоваримые куски.

Было очень раннее субботнее утро. Марджори пришла к пересохшему роднику, чтобы уделить часок работе. Ей хотелось заняться чем-то физическим, а она не знала ничего более успокаивающего и способствующего мыслительному процессу, чем копание и перелопачивание.

— Я сегодня проснулся рано, — сообщил Люциус. — Меня разбудили голоса под окном. Довольно бездумно по отношению к другим. Если Мелдон и Хельзингеру охота просыпаться ни свет ни заря, хорошо бы они уходили болтать куда-то еще. Да и вообще не могу понять, зачем они поднялись так рано.

— Джордж страдает бессонницей. И в любом случае он встал бы рано, потому что собирался на мессу.

— Джордж — католик?

— Да.

— А Джессика?

Марджори пожала плечами.

— Она не пошла в церковь. С головой ушла в Данте. Я привезла с собой экземпляр «Божественной комедии» в переводе Дороти Сэйерс — поскольку я ехала на «Виллу Данте», это казалось уместным — и дала ей почитать «Ад».

Некоторое время оба работали молча. Потом Уайлд вновь нарушил молчание:

— Значит, Делия единственная, кто позволяет себе роскошь наслаждаться сном?

— Нет, она тоже встала. Видела ее на балконе, когда проходила мимо. Я ей помахала.

— Почему же вы не предложили спуститься и помочь?

— Потому что хотела побыть одна, а она и сама прекрасно видела, что я несу лопату. Если бы ей хотелось присоединиться, она сказала бы. Но с какой стати? Мы не на службе, это не наша святая обязанность, никто из нас не нанимался раскидывать эти камни, чтобы увидеть, как родник снова забьет из земли.

— Или что под камнями спрятан кодицилл.

— Об этом не может быть и речи. Как Беатриче Маласпина сюда забралась бы, чтобы его подсунуть? Если вас заботит кодицилл, вам следует быть внизу и искать его там, а не дробить здесь камни.

— Когда много рук, работа спорится.

— Эту работу руками все равно не переделать. Каторжный труд.

— И все-таки мне не верится, что Беатриче Маласпина не могла распорядиться расчистить этот завал.

— А кого она попросила бы? Пьетро? Ему, как вы верно отметили, никогда сюда не забраться — слишком хром. А в деревне, как вы также заметили, вовсе не осталось здоровых и крепких мужчин. Все уехали в Милан или в Америку, все до единого.

Поработали некоторое время в молчании.

— Вы научились так ловко копать у своего отца? — спросил Люциус, останавливаясь и опираясь на ручку кирки, чтобы передохнуть.

— Да. И еще я участвовала в археологических раскопках.

— Разве там пользуются не совочками и кисточками?

— Нет, когда нужный участок расположен на глубине нескольких футов. Они не зря называются раскопками.

— Может, мы тоже могли бы откопать античный горшок или даже пару?

— Я очень удивилась бы.

За два дня, прошедших с тех пор, как Делия открыла заблудившийся ручей, они сильно продвинулись в своих трудах. Ученый отдавал работе по нескольку часов кряду, трудясь в ровном, устойчивом ритме, весьма впечатлявшем Люциуса. Проклятие! Хельзингер, должно быть, лет на десять его старше, но не покрывается потом и ему не приходится останавливаться, чтобы перевести дух. Вот тебе и худосочные ученые.

— А Джордж изящнее вас управляется с киркомотыгой, — заметила Марджори, глядя, как Люциус машет своей киркой. — Действительно, как жаль, что мы не можем попросту взорвать все это.

Киркомотыга Уайлда соскочила с камня, который он атаковал. Американец поморщился и потер руку.

— А почему бы нам не оставить подковырки и просто не поладить? — Он взглянул на часы. — Я, однако, позавтракал бы. Интересно, Джордж уже вернулся? Бенедетта знала, что он собирается в церковь?

— Бенедетты сегодня здесь нет. Вероятно, тоже ходит к мессе, но в любом случае у нее выходной, так что сегодня мы предоставлены самим себе. Она оставила нам холодную закуску к ленчу, а на завтрак — что сами найдем, вероятно.

Но оказалось, что это не так. Накануне перед уходом итальянка накрыла стол в столовой, а Джордж нашел в городе функционирующую булочную. Делия, с помощью Хельзингера, сварила кофе.

— Это делается вот так, — говорил он. — Кофе сюда, а затем, как только закипит, вы переворачиваете, и пар проходит через кофейные крупицы.

— Весьма научно.

— Это очень хороший способ приготовления кофе. Запах кофе проистекает от ацетона, который испаряется при кипячении. Вот почему нельзя давать кофе кипеть.

Певица на миг испытала чувство вины, когда увидела Марджори, отправляющуюся ворочать камни. Но потом увидела Люциуса, шедшего в ту же сторону, и прижалась спиной к стене, чтобы он ее не заметил. Свифт не станет останавливаться, чтобы с ней поболтать, но Уайлд, с его безудержным оптимизмом и хорошими манерами, мог почувствовать себя обязанным завести разговор, а болтать ни с кем не хотелось.

Воздух был слишком теплым, утреннее небо обещало чудесный день. Лечь бы на пляже, без мыслей, без необходимости вести разговоры — только позволять теплу и свету проникать до самых костей. До самой души. Видит Бог, немного солнца душе не помешает. Если бы Делия могла отделить от себя эту аморфную субстанцию, в которую Джордж верил, а она нет, то с уверенностью могла бы сказать, что та зависла бы на ржавом крюке наверху, как безжизненная летучая мышь. Может, глядела бы на нее печальными глазами — живое предупреждение другим душам держаться от нее подальше.

Воэн даже вздрогнула от яркости этого образа, вторгшегося в ее умиротворенное состояние. Что же такое с душой? И почему ее душа должна быть чернее, чем у любого другого? Религиозный человек сказал бы «исполнена греха». Что ж, если верить отцу, человеческие существа были набиты грехом с момента их создания, но это всего лишь делало Делию одной из многих.

За ленчем Джессика была переполнена впечатлениями от Данте.

— Я и понятия не имела, что это так здорово, хотя и половины не понимаю. Вы знаете, кто все эти люди, о которых идет речь? — спросила она, обращаясь к Марджори.

— Почитайте комментарии.

— А следующая часть так же хороша? «Чистилище» звучит не так драматично, как «Ад».

— Дьяволу достались все лучшие песни, — заметил Люциус.

— Как в «Потерянном рае» Мильтона. Сатана действительно там солирует, — ответила писательница. — Что касается Данте, не знаю, вам нужно спросить какого-нибудь итальянца. Я читала «Чистилище», когда проходила стажировку по итальянской литературе, но нахожу его сравнительно скучным, и не очень далеко продвинулась с «Раем» — для меня он слишком католический. Извините, Джордж.

— Пожалуй, наши английские души не очень-то верят в очищение, — высказала предположение Делия, думая о летучей мыши. — А вот ваша душа, должно быть, в полном порядке после посещения церкви. Вы поняли что-нибудь?

— Месса служится на латыни, и хотя слова произносят немного иначе, католическая месса везде одинакова. Было грустно, однако, присутствовать на службе, когда в церкви одни лишь дети и старики.

— Если бы даже мужчины не уехали на заработки, их все равно не было бы в церкви, — заметил Уайлд.

— Почему же?

— Они все были бы коммунистами, а коммунисты не ходят в церковь. Коммунисты — атеисты.

Делия возмущенно уставилась на него:

— Откуда вы знаете? Как вы вообще можете делать такие огульные заявления? Разве коммунисты захватили в Италии власть?

— Еще нет, но хотели бы. — Американец помешал свой кофе. — Мы далеко не уедем с нашими кирками и лопатами. Думаю, надо испробовать кое-что другое. Как предложила Марджори.

— А что она предложила? — заинтересовалась Делия. — Бригаду рабов?

— Нет, динамит.

— Динамит? — живо отреагировал Джордж.

— Динамит?! А это безопасно? Ведь так можно разнести полгоры, — испугалась Джессика.

— Динамит? — переспросила сочинительница. Ее предложение взломать затор с помощью взрывчатки было сделано не всерьез. Она навидалась столько взрывов, что хватит до конца жизни. И у нее было ощущение, что хоть трезвый, практичный ум Люциуса и размышляет о динамите, этот парень тоже носит в себе воспоминания о военных взрывах, и, быть может, пострашнее, чем у нее.

В первые несколько дней лондонского блица[30] Свифт находилась в состоянии постоянного ужаса и смятения, трепеща при звуке каждого самолета над головой. Она отказывалась спускаться в убежище. Если ей суждено взлететь на воздух, пусть это будет в ее собственной постели, а не под землей.

После очередной бессонной ночи страха, когда в ушах стоял свист, грохот от разрывов бомб, она приняла решение. Как и в случае со всеми страхами, самое лучшее, что можно сделать, — это посмотреть им в лицо. Вместо того чтобы корчиться от ужаса у себя в комнате, лучше она будет выходить туда, где пламя и взрывы, а если ее убьют — что ж, значит, так тому и быть. Писательница пошла в районное отделение противовоздушной обороны. Но когда там выяснилось, что она умеет водить машину — Марджори с пятнадцати лет водила старенький отцовский фургон, — ее записали в транспортную службу и отправили обучаться работе на санитарном транспорте.

— Динамит, — смиренно повторила Делия. Как же любит этот человек покрасоваться — его так и тянет произвести драматический эффект. Потом она рассмеялась. — Вы хотите сказать, что мы понапрасну столько времени орудовали киркой и лопатой, тогда как простой взрыв мог бы сделать эту работу за несколько секунд? Вам не кажется, что это возвращает нас в исходную точку?

— Всегда существует не один, а два и больше способов справиться с работой, — ответил Люциус. — Один медленный, другой быстрый… В данный момент быстрый выглядит более подходящим.

— Только есть одна проблема, — подал реплику Джордж.

— Да, — подхватила Джессика. — Где в итальянской глубинке найти динамит? И если бы даже он нашелся, кто вам его даст?

— О, могущественный доллар все уладит. А динамит должен быть. Тут неподалеку есть каменоломни.

— Вы сумасшедший, — покачала головой Делия. — Вы и впрямь собираетесь это сделать.

Физик снял очки и стал протирать носовым платком.

— Откуда вы знаете, как обращаться с динамитом? — спросил он Люциуса. — С войны?

— Да, приходилось кое-что взрывать. Именно этим мы там и занимались, если помните.

— Я помню это слишком хорошо. — В глазах Джорджа промелькнула печаль. — Правда, с тех пор прошло некоторое время.

— Такое не забывается. Я начинал военную службу подрывником. Наша нынешняя работа по сравнению с той проще пареной репы, если, конечно, знаешь, куда заложить заряд и в каком количестве, — а я знаю.

Выражение сомнения на лице Хельзингера исчезло, сменившись азартом, какой бывает на лице маленького мальчика, ожидающего чего-то интересного.

— Могу оказать вам помощь. Предлагаю подняться наверх и произвести некоторые расчеты.

9

Воэн почти засыпала, усталая после кухонных трудов: она вызвалась готовить в отсутствие Бенедетты и с Джессикой в качестве поваренка спроворила обед, которым гордилась.

— Если потеряете голос, — похвалила ее Марджори, — сможете зарабатывать на хлеб написанием кулинарных книг.

Эти небрежно брошенные слова, задуманные как комплимент, Делию почему-то совсем не порадовали. Свифт, мгновенно улавливающая настроения других людей, покраснела, а певица ограничилась лишь вскользь брошенной репликой, не желая, чтобы другие увидели, как чувствительна она к этой теме.

Да ладно, Бог с ним, с ее голосом, что это за шум в коридоре? Джессика что-то взволнованно говорила кому-то. С кем это она разговаривает? Кажется, с Марджори. Воэн подумала, не крикнуть ли им, чтобы не шумели, но уж слишком хотелось спать. Вместо этого она перевернулась и накрыла голову подушкой.

На следующее утро выяснилось, о чем они болтали. Мелдон танцующей походкой спустилась к завтраку, помахивая в воздухе книгой издательства «Пингвин».

— Смотрите все! — возвестила она.

Делия с удивлением увидела реакцию Марджори — та сделалась красной как рак, — потом перевела взгляд на книгу, которую подруга совала ей под нос.

— Взгляните на портрет автора!

Джордж встал с места и обошел стол, чтобы увидеть, что показывает Джессика.

— Она Марджори Флетчер, автор детективов, — провозгласила Мелдон, переводя взгляд с фотографии на оригинал. — Флетчер — это псевдоним. Не могу понять, как я не узнала ее раньше. Просто подумала, что вы мне кого-то напоминаете, но, с другой стороны, множество людей на кого-то похожи, и я больше не думала об этом.

— Фотографии на книгах такие маленькие и непохожие, — проговорила Марджори. — А я тогда носила другую прическу. — Она могла бы еще добавить: и была много моложе, а также счастливее и успешнее. — Время накладывает свой отпечаток, — небрежно бросила Свифт вместо этого, стараясь придать инциденту несерьезный характер.

— У меня есть при себе одна из ваших книг, хотя мне не стоило беспокоиться, потому что их тут, в доме, целая куча.

Писательница удивленно смотрела на нее.

— Моих романов? Вот уж никогда бы не подумала… Мне казалось, Беатриче Маласпина была интеллектуалкой.

— Уйма интеллектуалов читают детективные и полицейские романы. Половина их написана университетскими профессорами. Под псевдонимами, конечно, чтобы не перепугать студентов и коллег и не навлечь дурную репутацию на священные храмы науки. О, впрочем, вы ведь не преподаватель, не так ли?

— Нет, — признала Марджори. — Я бросила школу в четырнадцать лет. Все мое образование имеет источником вечерние курсы.

— Писательница? — проговорил Джордж. — Но, моя дорогая Марджори, почему же вы нам не сказали?

— А в Штатах вы печатаетесь? — спросил Уайлд, крайне заинтересованный. — У меня есть тетка, которая пишет романы, но не детективные — все серьезные материи о человеческих взаимоотношениях в провинции, скучные до крайности. Уверен, что ваши не таковы. Я большой охотник до хорошей тайны.

— Только представить себе — вы писательница! — ошеломленно покачала головой Делия. — Но почему вы от нас утаили?

— Я знаю, что люди пишут книги, — покачала головой Джессика. — Но каким образом они справляются хотя бы с первой главой — это для меня загадка. В школе было мукой написать хотя бы страницу.

— Это потому что ваш ум лучше приспособлен к числам, — пояснил Джордж. — У меня есть друзья — авторы учебников, но, должен признаться, я никогда не был знаком с автором детективов.

Они все так радовались, проявляли такой интерес и восхищение! Свифт уже позабыла, как это бывает. Людей очаровывает всякий, кто опубликовался, и, конечно, женщина, которая пишет головоломки про убийства, имеет особый шарм. Некоторые моралисты, правда, считают, что тут есть внутреннее противоречие. Один провинциальный викарий однажды распекал ее за то, что она ради заработка эксплуатирует темы насилия.

— Хочется думать о женщине как о той, кто питает и пестует жизнь, а не разрушает ее. — Он издал сухой, неприятный смешок. — Пусть даже только пером.

— Быть может, некоторые из тех женщин, которые убили своих мужей, этого не сделали бы, если бы имели возможность расправится с ними на странице книги, — резко парировала она, чем заставила священника поджать губы и горестно покачать головой, как бы сокрушаясь глупостью и порочностью женщин.

Интересно, где он был во время войны? — подумала тогда Марджори. А его жена? Она явно не ковала победу, трудясь на военном заводе.

Кто-то должен был, в конце концов, затронуть и следующий вопрос.

Это сделала Джессика.

— Послушайте, я хотела спросить. Мне кажется, прошло уже порядочное время со времен вашей последней книги. Я все время выискиваю следующую, но не могу найти уже несколько лет.

— Пять, — сухо уточнила Свифт. — Последняя вышла пять лет назад.

— Черт, извините. Я не имела ничего…

— За последние шесть лет я не написала ни одной книги. Вот почему вы не можете найти следующей.

— Сейчас работаете над новой? — спросила Делия.

— Очень надеюсь, что так, — обрадовалась Джессика. — Про инспектора Зилса. Он мой самый любимый детектив.

Джордж, быстрее уловив дискомфорт ситуации, вмешался:

— Мне кажется, писатели не любят, когда их расспрашивают об их творчестве.

— Я действительно работаю над новой, — с вызовом ответила Марджори. — Просто не очень далеко с ней продвинулась.

Это не было явной ложью. Она и впрямь столько раз отстукивала на машинке слова «Глава первая», что уже сбилась со счета.

Но тут неодолимая страсть к правде заставила ее бухнуть:

— Если хотите знать, она ушла. Я имею в виду — муза ушла, вдохновение… Называйте как хотите. За последние шесть лет, со времен той самой последней книги, я не написала ничего, потому что не могу. Хочу, но ничего не выходит. Почему и сижу без денег. И — да, я очень благодарна Беатриче Маласпине за то, что она пригласила меня сюда.

— Быть может, здесь, — очень мягко произнес Джордж, — вдали от Лондона, вдали от воспоминаний и повседневной рутины, вы вновь обретете эту способность. Такое бывает, я знаю.

Свифт выдавила кривую усмешку:

— Да, верно, люди с этим справляются. Что доводит меня до бешенства — желание писать! У меня есть сюжет, персонажи. Но как только дотрагиваюсь до клавишей машинки, все растворяется. Не остается ничего. Как будто пальцы онемели. А вместе с ними и писательская часть мозгов.

— Совершенно ясно, — решила направить разговор в более спокойное русло Делия, — что Беатриче Маласпина была вашей почитательницей.

— И по этой причине вставила меня в завещание и пригласила сюда? — Марджори покачала головой: — Я так не думаю.

— Ваши голоса говорят другое? — спросила Воэн.

— Мои голоса приходят по собственной воле и говорят то, что сами желают, а не то, что я хочу услышать.

— Как жаль. А то они могли бы сообщить вам, где спрятан кодицилл; тогда загадка разрешилась бы и мы все поехали по домам. Правда, я не уверена, что хочу туда поехать, — прибавила Делия, помолчав.

10

— Это динамит? — спросила Марджори, глядя на сверток, который Люциус выложил на стол в холле.

— Он самый.

— Как вы его достали?

— Этот парнишка, Доменико, знал, куда надо идти. Дети всегда знают. Он хотел сам помогать, но я убедил его оставаться вместе с вами на почтительном расстоянии и наблюдать за фейерверком издали. В сущности, никакого фейерверка и не будет. Я планирую лишь очень маленький взрыв. Никаких драматических эффектов.

Они с Джорджем удалились, поглощенные дискуссией о запалах и взрывных устройствах, оставив Доменико в состоянии величайшего волнения.

— Бумц! — изобразил он взрыв. А потом снова, с выражением величайшего счастья: — Бумц! Я говорю по-английски, — добавил мальчик, одаривая женщин обворожительным взглядом из-под умилительно длинных ресниц.

— Пойдем попьем кока-колы, — позвала его заботливая Джессика.

Люциус был прав: воздух не задрожал от гула и грохота, не было ни оглушительного грома, ни треска рассыпающейся горы — лишь глухой хлопок, от которого Марджори на миг вдруг словно оцепенела. Но результаты оказались по-настоящему впечатляющими — они обнаружили это, когда поспешили по теперь уже знакомой тропе к нижнему из водоемов и увидели, как в него ровным потоком течет вода, изливаясь с каменной стены.

— Прекрасно получилось! — крикнул им сверху Джордж. — Даже замечательно, можно сказать! — Ручей полностью вернулся в свое русло или вернется, когда мы еще чуток поработаем киркой и лопатой. Но он уже и так течет как надо.

— Сколько времени, по-вашему, потребуется, чтобы наполнить все водоемы? — крикнула ему Марджори.

— Я думаю, много часов. Сначала этот, потом тот, что ниже, а потом мы увидим самое приятное.

— В таком случае, — заявила Делия, — я расчищу нижний бассейн, который в партере, среди цветника. Та фигура в центре совсем заросла плющом, и повсюду сорняки.

И она с энтузиазмом принялась за работу, найдя в ней сейчас особое наслаждение и обнаружив, подобно Марджори, что физический труд успокаивает ум. Негромко напевала и, выдернув, наконец, неподатливое ползучее растение, испытала удовлетворение от достигнутой цели. Под плющом обнаружилась скульптурная композиция.

— А это еще что такое? — подивилась на странную мраморную фигуру Джессика, прибежавшая с жесткой щеткой, чтобы очистить дно фонтана. — Выглядит современно.

— Да, эта скульптура не так стара, как остальные, — подтвердила певица. На мир глядела трехликая композиция; каждое лицо было обращено к одному из лепестков чаши фонтана, тоже в форме трилистника. — Девушка, женщина и что-то похожее на ведьму.

— Старуха, — поправила Марджори, подошедшая посмотреть, как продвигается дело. — Три ипостаси женщины. Выполнено, я думаю, в двадцатые годы. Только вот кем, интересно?

Люциус посмотрел на композицию взглядом знатока и сказал, что не узнает автора, но готов держать пари, что черты женщины скопированы с Беатриче Маласпины.

— Взгляните на этот нос — точь-в-точь как на портрете. Похож на клюв.

— Не очень-то вежливо с вашей стороны, — заметила Делия, памятуя о своем собственном носе.

— Я говорю без всякого пренебрежения. Мне нравятся женщины с орлиным носом; с готовностью отдаю ему предпочтение перед маленьким курносым или идеальным греческим.

11

Воэн проснулась рано и приблизилась к окну. Слышен ли плеск водяных струй? Да, она его услышала — каскад фонтанов работал. Она наскоро приняла душ, а потом натянула шорты и радостно устремилась в сад. Эффект от воды был поразительный: веселый плеск и журчание струй, движение, бесконечно меняющаяся игра света. Делия сидела у подножия нижнего фонтана, в партере сада, глядя на игру воды, захваченная звуком, цветом и движением.

Люциус нашел ее час спустя. Певица стояла в одном из верхних фонтанов, по колено в воде, с забрызганными волосами и сосредоточенным выражением лица. Она старалась очистить водяную трубку, спрятанную между зубами пузатого дельфина. Уайлд подумал, что сейчас англичанка похожа на девчонку.

— Кажется, этот желоб чем-то забился. Я хочу, чтобы вода лилась отсюда, как из других фигур.

— Может, вам лучше взять зубную щетку и хорошенько прочистить ему десны? — Американец протянул руку, чтобы помочь ей перелезть через бортик.

Воэн болтала рукой в воде и смотрела, как капли падают с пальцев. Потом наклонилась, чтобы подобрать сандалии, и сунула в них мокрые ноги.

Люциус был покорен грацией ее движений. Грациозность составляет значительную часть ее красоты, решил он. Так же как и голос.

Делия надела солнцезащитные очки, которые лежали у фонтана, вновь отгораживаясь от посторонних взоров.

— А вон и остальные! — Она, кому-то помахав, пустилась бежать вниз по тропинке к цветнику.

Потребовались некоторые усилия, чтобы убедить воду течь изо ртов трех мраморных женщин.

— Это проблема фонтанов, — пояснил Джордж. — Невозможно узнать, находится ли система в работоспособном состоянии, пока вода не польется, а тогда придется изрядно помокнуть, чтобы что-то наладить. В этом сложность такой системы, где естественный поток отводится в сторону, чтобы заставить каскад работать.

— А меня всегда занимало, почему фонтаны не переполняются.

— Там замкнутый цикл — вода ходит по кругу. Она подается наверх насосом, потом падает в чашу и снова проходит через насос. Но эти фонтаны были задуманы так, чтобы работать за счет перепада уровней; здесь имеется постоянный ток воды сверху. Если вы посмотрите на желоб вокруг чаши этого фонтана, то увидите, как вода из нее утекает, чтобы потом изливаться вниз. Она будет орошать ту сухую землю внизу, и Пьетро сможет всласть растить свои овощи.

Если Люциус и прежде являлся любимчиком Бенедетты, это было ничто по сравнению с ее нынешним восторженным одобрением.

— Я сказал ей, что это были совместные усилия, — оправдывался Уайлд, — но она считает меня каким-то волшебником. Кажется, даже собирается привести сюда весь городок, чтобы те посмотрели, что сотворил americano. Заметьте, Доменико сказал, что его отец мог бы запросто сделать то же самое; нет такого дела, с которым его папа не справился бы. Бедное дитя, он уже два года не видел своего отца.

Бенедетта уж до того была наследниками довольна, что не стала возражать, когда они предложили пообедать в тот вечер на свежем воздухе. Было так же тепло, как и в течение дня, и камни, из которых было сложено здание, отдавали накопленное за день тепло.

— Джессика, пощупай, какая теплая стена. — Делия прижала руку к камням.

День быстро угасал, последние лучи солнца превратили небо в пылающее зарево, а потом, с наступлением темноты, сад осветился маленькими огоньками, крохотными точками света. Бенедетта поджарила гору анчоусов, которые были поданы вслед за ризотто с молодым зеленым горошком, а еще вынесла рюмки с местной граппой.

— Светлячки, — восхитилась Делия. — Посмотрите, повсюду — на земле и на листьях. Сотни светлячков.

Сидели молча, наблюдая светлячков, перескакивающих туда-сюда в ласковом тепле бархатной ночи. В этот вечер, когда они вот так сидели все вместе под ясным звездным небом, между ними установилась какая-то непринужденная легкость и простота.

— Вот так я смотрела на звезды в детстве, — вспомнила певица. — Когда в войну выключали свет, казалось, будто где-то там существует какой-то другой мир, который раньше был тебе недоступен. Теперь в Лондоне так много света, что забываешь, как выглядят звезды.

— В Англии они совсем другие, — взяла слово Марджори. — Не такие огромные. Здесь кажется, что можно протянуть руку и сорвать одну из них.

— Сядь, Джессика, взгляни, как небосвод… — произнес Люциус, искоса бросив быстрый взгляд на Джессику.

— Вы это мне? — удивилась она, не дождавшись продолжения фразы.

— Разве в Англии больше не дают хорошего образования?

— Это Шекспир, — пояснила Свифт. — «Венецианский купец». Лоренцо обращается к вашей тезке, Джессика.

Делия подхватила цитату, донося красивым, поставленным голосом музыку стиха:

Сядь, Джессика,

Взгляни, как небосвод

Весь выложен кружками золотыми;

И самый малый, если посмотреть

Поет в своем движенье, точно ангел,

И вторит юнооким херувимам.

Гармония подобная живет

В бессмертных душах, но пока она

Земною, грязной оболочкой праха

Прикрыта грубо, мы ее не слышим.

— Эти красивые строки о музыке сфер. Я учила их в школе. Нам полагалось много учить из Шекспира наизусть, только ты не очень-то прислушивалась, не так ли? Твоя голова всегда была забита цифрами и формулами.

— Математика давалась мне легко, а кроме того, какой смысл тратить время на слова, написанные давно умершим человеком.

— Поэзия — это пища для души, — неожиданно произнес Джордж. — Так всегда учили нас наши духовные наставники, отцы-иезуиты.

— Я уже сделала первый шаг. — Джессика заняла оборонительную позицию. — Прочитала «Ад».

— Ну и?.. — подстегнула Марджори.

— К рифмам надо привыкнуть, верно? Тут дело в Дороти Сэйерс, или так оно на итальянском?

— Эта строфа называется fcrza rinia,[31] — пояснила Свифт.

— Да, это не назовешь успокаивающим чтением. Я думала, поэзия должна умиротворять.

— Какая-то успокаивает душу, какая-то возжигает дух, — кивнул американец. — Шекспир — малый по мне, но только на сцене, а не на странице. Мне нравится смотреть за развитием действия и слушать стихи в актерском исполнении. Вы никогда не подумывали о том, чтобы оставить оперную сцену ради драматической? — обратился он к Делии. — У вас получилось бы, с вашим голосом. Хотя, полагаю, опера во многом похожа. Или там вам полагается просто статично петь?

— Сейчас уже нет, если хочешь остаться в профессии, — ответила Делия.

— Разве это не тяжело? — спросила Марджори. — Петь все эти трагические роли и раз за разом умирать в финале?

— На самом деде это настоящий ад. — ответила Воэн. — Моцарт еще ничего, Моцарт другой. Моцарта я обожаю.

После обеда, со звучащим в голове Моцартом, она поставила на рояль имевшуюся у Беатриче Маласпины партитуру «Волшебной флейты» и заиграла увертюру — скорее для себя, чем для остальных. Уайлд смотрел с интересом, Свифт была погружена в собственные мысли, а Джордж и Джессика с головой ушли в дискуссию о пропорциях и математической стороне ренессансной архитектуры.

Обрывки их разговора изредка доносились до певицы. Золотое сечение, Пифагор, Платон, Леонардо… А затем Хельзингер извлек записную книжку и карандаш и начал записывать, произнося что-то вроде: «Для среднего геометрического уравнение таково: М относится к G, как G относится к N…», «G равняется квадратному корню энной степени из произведения М и N», «Гармоническое…».

— Вы говорите о музыке, о математике или об архитектуре? — крикнула она им.

— Обо всех трех, — ответил Джордж. — В эпоху Ренессанса гармония Вселенной была сердцевиной философии.

— Всех трех, — повторила Делия, наигрывая трезвучие. — «Волшебная флейта» полна триад. Ми-бемоль-мажор имеет три бемоля при ключе, три феи, три испытания, которые надо пройти, три вестника, три храма… Кстати, имеется множество триад и вокруг «Виллы Данте». Начать хоть с этого трехликого фонтана… Мне действительно любопытно, изображена ли там Беатриче Маласпина. Если так, это немного настораживает. Двуличие — дело привычное, но трехличие — это уж слишком. Потом — девять водоемов и фонтанов, и не надо быть семи пядей во лбу, как Джордж или Джессика, чтобы сообразить, что это трижды три.

— Данте тоже наполнен символикой числа «три», — поддержала Марджори, выходя из задумчивости. — Ад, Чистилище и Рай, конечно, и рифма-трехстишие, о которой спрашивала Джессика. И еще — тридцать три песни в «Рае» и «Чистилище», хотя в «Аде» тридцать четыре, потому что ад не может иметь то же священное число, как два других.

Люциус вдруг встрепенулся:

— А знаете, это становится интересным. Тридцать три песни в «Божественной комедии», все эти триады в «Волшебной флейте», которую Беатриче Маласпина оставила поверх стопки нот, тридцать три дня, чтобы отыскать кодицилл.

Джордж и Джессика заговорили одновременно, тем временем как Делия негромко наигрывала арпеджио в тональности ми-бемоль-мажор.

— Что означают все эти тройки? — спросила она. — Я хочу сказать: здесь действительно видится что-то большее, чем совпадение. Но вот что она пытается нам этим сообщить? Понятно, что «Волшебная флейта» полна масонских символов, но, будучи женщиной, Беатриче Маласпина ведь не могла быть масоном?

— А не может кодицилл быть спрятан в трехликом фонтане? — высказала предположение Марджори.

— Нет, — ответила Воэн. — Мы его обнаружили бы. А даже если нет, он все равно насквозь промок бы к этому времени.

Она встала из-за фортепьяно и потянулась.

— Уже поздно, пойду спать. Быть может, вдохновленное триадами наитие снизойдет на нас ночью.

— Так много всяких троек, — задумчиво проговорил Люциус. — Три грации, три парки,[32] три фурии… Есть ли кто-то из них среди здешних изваяний? Комнаты с тремя дверьми, треугольники в саду?

Делия задержалась возле дивана, где Джессика и Джордж, отложив книгу по архитектуре, затеяли разговор о простых числах, и взглянула на страницу, заполненную чертежами колонн.

— Тосканские! Вот как называются те колонны, что на маленьком храме!

— На храме? — переспросил Уайлд. — На каком храме?

— В саду, Марджори называет его храмом любви, потому что там на куполе изображена Венера, кокетничающая с Марсом. Вот вам и еще одна триада: у храма три колонны.

— Идемте посмотрим! — предложил Люциус. Плывущая в ясном звездном небе луна ярко светила, чтобы исследователи смогли найти путь к храму без всякого затруднения.

— Один купол, три опоры, три изогнутых мраморных сиденья, под которыми ничего не спрятано, — проведя осмотр, подвел итог Люциус и, встав с четверенек, отряхнул руки.

Марджори внимательно приглядывалась к полу.

— Эти мраморные плиты явно были здесь всегда. Но как насчет вон той круглой, посередине? У нее более темный мрамор, и, похоже, ее не так давно вынимали.

— Нам нужна отвертка или крепкий нож, чтобы приподнять плиты, — проговорил Джордж. — Мы не можем сделать это голыми руками.

Вмиг Люциус умчался в дом и через несколько минут вернулся с отверткой Пьетро. Потом снова опустился на четвереньки, а остальные окружили его плотным кольцом. Американец вставил лезвие отвертки в щель, обвел им периметр плиты и стал ее приподнимать.

Под мрамором обнаружилось небольшое пространство, а в нем притаилась маленькая плоская металлическая коробка.

— Эврика! — провозгласил Уайлд, вытаскивая ее наверх. — Отнесем это в дом. Готов заложить последний доллар, что мы нашли кодицилл.

12

У коробки не было замка, так что крышка легко снялась. Внутри было что-то вроде тетради или записной книжки, сделанной из сшитых вместе листков бумаги, в картонной обложке под мрамор.

Все стояли, вперив в нее взоры, тем временем как Люциус переворачивал листы. Каждая страница была наполнена маленькими, похожими на карикатуры рисунками, а также подписями к ним, выполненными характерным, плавным и изящным каллиграфическим почерком.

— А кодицилл обязательно стандартной формы? — спросила Делия. — Может он быть выполнен в свободной манере, с рисунками? Или непременно должен быть написан на юридическом жаргоне?

Люциус поднял тетрадь и хорошенько встряхнул, на тот случай если между сшитыми страницами вдруг обнаружился бы еще какой-то листок бумаги. Но такового не оказалось.

— Это что-то вроде дневника, — предположила Марджори, которая забрала тетрадь у Люциуса и сейчас просматривала первую страницу.

— Вот здесь она написала: «Мой первый визит на «Виллу Данте» в семь лет». А вот и она сама, у ворот, которые были тогда такими же, как сейчас.

Наследники смотрели на выполненный пером и чернилами лаконичный набросок девочки. В соломенной шляпе с торчащими из-под нее косичками, малышка сквозь решетку ворот смотрела на знакомый им фасад виллы. Ниже на странице помещался рисунок, изображающий ребенка, тянущегося к колокольчику на воротах.

— Маласпина определенно знала толк в рисовании, — проговорил Уайлд.

Следующая страница представляла молодую женщину в подвенечном платье, перед алтарем, в тот момент, когда красивый мужчина в сюртуке надевал ей на палец обручальное кольцо, «День моей свадьбы, 1881 г., — гласила надпись под рисунком. — Мое платье было из атласа, и я держала в руках белые розы с "Виллы Данте". А еще ниже, несколькими стремительными линиями, был нарисован высокий худой священник. «Дон Марко, который нас поженил. Теперь он кардинал и гораздо толще».

— Теперь? — спросила Делия. — Когда это «теперь»?

Марджори посмотрела на последнюю страницу.

— «"Вилла Данте", Рождество. 1956 г.», — прочитала она. — Беатриче, должно быть, нарисовала все это в конце жизни, в последний свой приезд сюда.

— И оставила для нас, чтобы мы нашли.

Теперь тетрадкой завладела Делия.

— Это эпизоды из ее жизни. Вот она в опере. Превосходный рисунок; очень похоже изображен крупный тенор, исполнитель партии из Вагнера. Только посмотрите на этого распевающего во все горло Зигфрида, выковывающего свой меч.

Еще одно изображение Беатриче Маласпины — на сей раз в виде молоденькой девушки в вечернем платье и чихающей, с надписью «Апчхи! Апчхи!» над головой. Рисунок более взрослой женщины примерно того же возраста, что на портрете в гостиной. «Майским вечером в храме, читаю поэзию, вокруг жужжат цикады и порхают светлячки, сияет полная луна», — написала она рядом. А под картинкой — цитата Генри Воэна: «Я видел вечность прошлой ночью…»

Рождественская страничка, датированная 1925 годом, украшенная образами из канонической рождественской песенки «Двенадцать дней Рождества».

«Лондон, 1940 г.», — значилось на странице, которая представляла Беатриче Маласпину в вагоне лондонской подземки, глядящую на собственное отражение в стекле. «Еду по Кольцевой линии до Паддингтона, надеясь, что, пока я в поезде, ни одна бомба не упадет. Еду на допрос относительно моих итальянских контактов, так что, возможно, моя следующая поездка будет в Тауэр».

Затем, под узнаваемым изображением старой женщины, сидящей на диване и читающей книгу, было написано: «Мои английские кузены настаивают, чтобы я прочла эпос Толкина, но не уверена, что понимаю орков, эльфов или даже хоббитов». И здесь же она изобразила косоглазого орка, томного, апатичного эльфа и фигурку смущенного человечка с волосатыми ступнями.

Еще один рисунок изображал Маласпину с волосами, убранными в тюрбан: дама смотрела в телескоп в верхней комнате какой-то башни. Рисунок был подписан: «Астроном изучает Сатурн летней ночью, одновременно слушая пение соловьев».

А затем, на последней странице: «А это еще одна башня — башня на "Вилле Данте"».

Марджори издала восклицание. Башня была нарисована в мельчайших подробностях, а у ее подножия, глядя на открытую дверь, стояли четыре фигурки.

Люциус тихонько присвистнул.

Джордж снял очки, протер и снова надел, чтобы взглянуть еще раз.

Делия была слишком поражена, чтобы вымолвить хоть слово.

— Это ведь вы, ваша четверка, не так ли? — спросила Джессика. — Господи, ей удалось передать сходство! Но откуда она знала, как вы выглядите?