Не могу подобрать для нее более подходящего имени, чем шекспировская свирепая королева амазонок Ипполита. Оплакивая разлуку с прелестным Душистым Горошком, улетевшим в свое гнездышко, я бродил по улицам Лондона, едва сознавая, где я.
В тот особенный день я посетил Хэмптон-Корт и, несмотря на то что утопал в печали на корте короля Генриха VIII, выиграл у знакомого джентльмена три сета в теннис...
– Привести женщину в свой дом для меня довольно необычно, – сказал Дарлингтон, когда наемный экипаж замедлил движение и остановился.
Еще необычнее такая ситуация оказалась для Гризелды. После стольких лет безупречной жизни и примерного поведения она забыла о приличиях и теперь входила в дом неженатого джентльмена.
Бросив взгляд на сильное поджарое тело Дарлингтона, Гризелда снова убедилась в его будоражащей красоте. Сейчас она входила в его дом, а подумать о приличиях еще будет время.
– Разве обычно молодые холостяки не приводят в дом особ женского пола? – спросила она, стараясь избавиться от чувства, что, возможно, сейчас ведет себя как женщина, продающая свою любовь.
– Я так не думаю. Меня иногда навещает мать, но обычно лакей приглашает пройти в ее карету, где мы и обмениваемся новостями.
– Почему же она не входит и почему не приглашает вас навестить ее?
– О, она так нерешительна! Отец приказал всем членам нашей семьи избегать меня до тех пор, пока я не женюсь.
– О! – Гризелда просто не знала, что на это сказать.
– Мать привязана ко мне и поэтому иногда навещает меня, умело избегая запрета.
Дарлингтон жил в прелестном маленьком домике на Портсмен-сквер, с аркой перед входом, украшенной изысканной резьбой. Этот дом не был таким большим, как у нее, но выглядел куда уютнее.
Когда они прошли по дорожке, пожилой слуга с суровым взглядом открыл им дверь и неловко поклонился.
– Благодарю, Кларк, – сказал Дарлингтон, снимая с Гризелды ротонду и передавая ее дворецкому.
Гризелде отчего-то стало не по себе. Неужели молодые холостяки держат дворецких? Что-то тут не так.
– Мы будем пить чай в кабинете, – бросил Дарлингтон Кларку.
Оказывается, молодые холостяки еще и угощают чаем женщин, забредших к ним домой с неблаговидной целью!
Гризелда покорно пошла впереди Дарлингтона, а он шел за ней с таким видом, будто идет пить чай с герцогиней.
Стены кабинета оказались ярко-красными; картины на них отсутствовали по той простой причине, что все они были заставлены книгами.
Разумеется, в кабинете Рейфа имелось достаточно книг, хотя, сказать по правде, Гризелда ни разу не видела, чтобы он читал хоть одну. В ее доме тоже были книги, но в этом случае они просто закрывали стены.
– Похоже, вы большой любитель чтения? – недоверчиво спросила она.
– Это один из моих многочисленных пороков.
Гризелда открыла одну из книг и прочла заглавие на титульном листе: Герберт Крофт «Любовь и безумие».
– Весьма впечатляющая история. Переписка между Мартой Рей и ее убийцей. Конечно, все эти письма – вымысел и сочинены автором...
– Неужели?
Уютно устроившись на стуле, Гризелда не спеша принялась рассуждать:
– Аргументы убийцы... Как там его?
– Джеймс Хэкмен.
– Верно. Когда он пытался убедить Марту покинуть любимого ею графа Сандвича, то попытался доказать, что она не собственность графа, а свободная женщина.
Дарлингтон прищурился.
– У вас романтическая душа.
– Просто я много времени провела, наблюдая за людьми в обществе, и знаю, на какие нескромности они способны.
– Они, но не вы.
До сегодняшнего дня так и было, подумала Гризелда, сама удивившись своему поведению.
Она откинула голову назад, чтобы лучше видеть его мускулы, обтянутые смуглой кожей, и глаза.
– Люди ведут себя глупо, когда влюблены или охвачены страстью.
– Вы тоже?
– Это нелепый вопрос. Я не считаю себя глупой.
– Значит, вы не влюблены.
Гризелда зажмурилась, не в силах выдержать его взгляда.
– Конечно, нет!
– А я начинаю считать, что влюблен.
– Вы? Влюблены? – Гризелда посмотрела на него.
– Да, в вас. Но можете не опасаться, я не схвачу пистолет и не выстрелю вам в сердце, как бедный Хэкмен.
Когда он склонился над пей, Гризелда не смогла удержаться и провела ладонью по его щеке.
– Знаете, как выглядела Марта?
– Нет.
– Она была дамой полусвета и пресловутой любовницей графа. Еще у нее имелась ямочка на подбородке.
– А у меня нет.
Чарлз провел пальцем по ее подбородку.
– Зато у вас самый совершенный круглый подбородок, какой только мне доводилось видеть. К тому же у Марты темные волосы.
Гризелда не могла удержаться от улыбки. Интересно, как этот джентльмен понял, что ее волосы светлые от природы...
Наконец дверь отворилась и вошел дворецкий с чайным подносом.
– Как странно, что я разливаю чай в вашем доме, – сказала Гризелда несколькими секундами позже. – Будто я ваша тетушка, пришедшая с визитом.
Они сидели друг против друга, и она наливала чай из изысканного синего фарфорового чайника.
– Вы ничуть не похожи ни на одну из знакомых мне тетушек, – сказал Дарлингтон, плотоядно оглядывая ее.
Гризелда почувствовала, что лицо ее заливает краска.
– При этом я много старше вас. У меня такое ощущение, что мой возраст, с одной стороны, создает совершенно непристойную ситуацию, а с другой, напротив, придает ей пикантности. И все же я слишком стара для того, чтобы заводить бурный роман.
– Да еще с мужчиной младше себя, – поддразнил он, лукаво глядя на нее.
– Страшно подумать, что станут говорить обо мне в обществе.
Выговорить это оказалось большим облегчением, потому что держать разъедающие душу мысли в себе, молчаливо страдая, было еще хуже.
– Я полагаю, скажут, что вы отчаянная.
– Отвратительная.
– Отчаянная, но отличающаяся хорошим вкусом и чувствующая красоту.
Гризелда стремительно поставила свою чайную чашку.
– Все хуже и хуже.
– О, я могу сказать что-нибудь и получше. Вы знаете, это как у Марты и Хэкмена.
Гризелда сделала не слишком успешную попытку сменить тему.
– Я начинаю чувствовать себя так, будто мне надо бежать из этого дома ради спасения жизни, – сказала она, отлично понимая, что ей и в самом деле следует немедленно уйти, тем более что бурный восторг, который она испытывала прежде, куда-то испарился.
– Позвольте показать вам дом. – Дарлингтон поднялся.
Поскольку Гризелда уже избавилась от излишних эмоций, к ней вернулось обычное спокойное расположение духа.
– Это ваш дом? Я слышала от кого-то, что у вас и пенни нет. Значит, вы живете здесь за счет отца?
Чарлз взял ее за руку.
– Зарабатываю на жизнь собственным горбом, поверьте.
– Право, не понимаю, что вы хотите этим сказать. – Гризелда помедлила у двери в небольшую столовую – удобная старинная, черного дерева мебель в ней выглядела выше всяких похвал, а светло-золотистые обои с узором из маленьких птичек показались ей восхитительными. – Обстановку выбирала ваша мать?
– Нет, моя сестра Бетси.
– О, тогда понятно! Впрочем... Кажется, у вас нет сестры, не так ли?
Чарлз улыбнулся:
– Разумеется, вы прочли обо мне в «Дебретте», прежде чем согласились со мной спать. Каждая уважающая себя матрона должна собрать сведения о будущем партнере и убедиться, что у него все в порядке с родословной, верно?
– С вами невозможно вести беседу, сэр, – заметила Гризелда строго. – Вы всегда произносите вслух все, что придет вам на ум?
– Именно по этой причине меня считают неудобным собеседником.
– Так что насчет Бетси?
– Нет никакой Бетси.
Обернувшись, Гризелда увидела, что хозяин дома стоит, опираясь о дверной косяк, и смотрит на нее пристально и страстно.
– Я же сказал вам: единственная женщина, посещающая этот дом, – моя мать.
– Значит...
– Я сам выбирал обои, и вообще привык сам о себе заботиться. Думаю, вы тоже. Или нет? Кто заботится о вас, леди Гризелда? Насколько мне известно, ваша мать ведет затворническую жизнь.
– По правде сказать, я ни в ком не нуждаюсь, но если мне что-то понадобится, брат всегда к моим услугам.
– Мейн?
– У меня единственный брат, и в отличие от Бетси он действительно существует.
– Мейн не произвел на меня впечатления очень внимательного и заботливого джентльмена.
Гризелда сердито прищурилась: никто не имел права оскорблять ее родственников.
– Он всегда внимателен ко мне, поверьте. А теперь мне пора.
– Но вы же еще не видели второй этаж.
– Это было бы чересчур непристойно.
– Тем лучше. – Чарлз улыбнулся. – Думаю, мадам, вы определенно нуждаетесь в ком-то, кто взял бы на себя заботу о вас.
– Я...
Двумя секундами позже Гризелда оказалась в его объятиях, словно впавшая в забытье героиня романа.
– Вы взяли за правило хватать меня в объятия, когда вам вздумается, – возмутилась Гризелда и попыталась освободиться, что выглядело не слишком изящно.
– Надеюсь, так будет и впредь, – последовал короткий ответ, после чего Чарлз понес ее вверх по лестнице.
– Боже, что, если ваш дворецкий смотрит на нас! – воскликнула Гризелда.
– Я велел ему отправляться домой, кроме того, Кларк не дворецкий – он даже не живет здесь.
– Но если дворецкий – не дворецкий, то кто же он? – Гризелда старалась говорить непринужденно. Она чувствовала, что от Дарлингтона пахнет пряностями, и почему-то этот запах опьянял ее.
– Этого человека обвинили в убийстве, – сообщил Дарлингтон. – Но, уверяю вас, он его не совершал.
К этому моменту они оказались в спальне Дарлингтона.
– Вы можете поставить меня на пол, – с достоинством произнесла Гризелда.
– Только если вы не броситесь рысью вниз.
Гризелда невольно фыркнула.
– Запомните, я никогда не бегаю рысью.
Опустив Гризелду на пол, Чарлз обхватил ее лицо ладонями и принялся целовать.
Гризелда глубоко вздохнула: все это так ново для нее! Они только что разговаривали, и вот уже он целует ее с жадностью и отчаянием, не имеющими ничего общего со светской беседой.
Ее окутывал сладостный туман, и в этой дымке значение имело только то, какой у него вкус, как он пахнет, как звучит его голос.
Горничной требовалось не менее пятнадцати минут для того, чтобы раздеть леди Гризелду Уиллоуби, Дарлингтону жe хватало пятнадцати секунд, и все это время он продолжал страстно целовать ее. В результате она не успевала даже подумать о том, что происходит, и, забыв, что она леди, отбросила эту часть себя вместе с одеждой.
Когда дошла очередь до сорочки, Гризелда уже чувствовала себя как обезумевшая от страсти наложница. Ее волосы струились по плечам, его пальцы дрожали, когда он прикасался к ней...
– Господи, вы прекрасны! – выдохнул Чарлз, и в этот миг Гризелда действительно почувствовала себя прекрасной.