Вкус блаженства

Глава 35

– Я должна вернуться домой.

– Нет.

Голос Дарлингтона казался сонным, однако в нем чувствовалось столь безмерное удовлетворение, что Гризелда чуть не рассмеялась.

– Я устала и слишком стара для таких развлечений. – Она с трудом села в постели.

– Ты выйдешь за меня?

Гризелда наклонилась, чтобы поднять чулок, оказавшийся на полу спальни. Эти слова доходили до нее медленно, будто были произнесены шепотом. Затем она выпрямилась, держа в руке чулок, и повернулась к нему.

– В этом нет необходимости. – Она тоже была довольна хотя бы тем, что ее любовник оказался человеком чести. – И все равно я тебе благодарна за этот вопрос. Многие люди беззастенчиво продолжают свои интрижки, в то время как...

То, что Гризелда увидела в лице своего любовника, сразу заставило ее замолчать, и она замерла.

– Не говори этого, – взмолилась она. – Не надо.

– Я должен. Я не могу думать ни о чем, кроме тебя, и чувствую твой аромат, даже когда тебя нет рядом. Я не могу выдавить из себя ни одного остроумного слова, потому что единственный человек, с кем мне хочется разговаривать, – это ты.

– Друг мой, ты просто увлечен – с молодыми людьми такое случается нередко...

Внезапно Дарлингтон поднялся с постели и направился к ней; при этом он не казался таким уж юным.

– Возраст не имеет к этому никакого отношения.

– Еще как имеет, – возразила Гризелда. – Встреть я тебя, когда была моложе, все было бы иначе.

– В таком случае прими меня.

– Принять и обладать – разные вещи. Я не приму тебя, потому что у тебя вся жизнь впереди. Ты еще найдешь женщину своего возраста, и она родит тебе дюжину младенцев. – Гризелда потянулась к Дарлингтону и отвела с его лба непокорный локон. – А я, мой дорогой, буду танцевать на твоей свадьбе, но никогда не стану твоей женой, хотя твое предложение для меня огромная честь.

Его глаза пылали.

– Ты меня любишь!

Гризелда вздернула подбородок:

– Я ценю тебя и горжусь тобой.

Дарлингтон прищурился:

– Гордишься, как гордилась бы своим сыном?

Гризелда напомнила себе, что молодые люди обладают пылкими страстями; но она уже и сама начинала сердиться.

– Разумеется, я не мать тебе, но могла бы ею быть.

– Прекрати! Сколько тебе лет, Гризелда Уиллоуби?

– Ну, на сколько-то лет я тебя все же старше. – Гризелда пошла на попятный, надеясь сохранить атмосферу спокойствия.

– Я снова спрашиваю: сколько тебе лет?

Гризелда крепко сжала губы: они никогда не говорили о ее возрасте. Никогда.

– Послушай, Гризелда, тебе тридцать два, и ты вполне способна родить мне полдюжины детей, если пожелаешь. Мне двадцать семь, почти двадцать восемь. Пять лет – вот и вся разница между нами.

– Ты знал, – прошептала она. – Но неужели двадцать семь?

– А ты думала, восемнадцать?

– Я вообще не думала об этом.

– Ну так подумай. Даже будь тебе тридцать девять, я все равно попросил бы тебя о том же, и даже если бы тебе было сорок девять... А пока же ты едва ли можешь претендовать на роль моей матери, учитывая, что тебе исполнилось всего четыре года, когда я родился.

– Пять. И потом, я слишком мало знаю о тебе.

– Но ведь ты всегда можешь спросить. Если это так важно, я писатель.

– Что? – Гризелда почувствовала себя сбитой с толку, словно потеряла нить разговора.

– Писатель, – повторил Чарлз спокойно. – Ты спрашивала, как мне удается содержать дом. Я пишу.

– Романы?

– Нет, мой жанр ниже рангом. Я пишу рассказы о преступлениях, которые никогда не совершались, сенсационные памфлеты для низкопробных листков, отчеты об исповеди убийц. По правде говоря, иногда я даже писал сами исповеди.

– Откуда ты мог их знать? Где ты их слышал?

Дарлингтон пожал плечами:

– У меня есть друзья среди полицейских; если мне случается набрести на интересный материал, я не скуплюсь на гинеи.

Гризелда долго смотрела на него, и наконец губы Чарлза изогнулись в понимающей улыбке.

– Я согласен, средства к существованию достаются мне не слишком благородным образом. Я чернорабочий. По правде говоря, я и сам иногда стыжусь себя, а моя семья находит мои занятия омерзительными. Отец не желает даже слышать о моих занятиях, и это одна из причин, почему он помешан на идее женить меня на деньгах.

Гризелда нахмурилась. Как он смеет считать ее настолько заносчивой?! И почему она должна отказываться от брака с писателем?

– Я пишу как раз такое имеющее успех чтиво, о каком мы говорили вчера, – продолжал говорить Дарлингтон. – Мать убийцы непременно падает в обморок, услышав о том, что его заключили под стражу. Все жертвы – крепкие молодые люди, из которых получились бы замечательные мужья и отцы... Ну и так далее. – Он замолчал в ожидании ее реакции на его слова, но Гризелда не отвечала: она уставилась на полированную столешницу, напряженно о чем-то размышляя. Потом вдруг она прижала руку ко лбу и, покачнувшись, упала ему на руки.

На какое-то мгновение Чарлз растерялся. Что, черт возьми, происходит? Неужели это он довел ее до обморока?

В отчаянии он стал оглядываться по сторонам, вспомнив, что, если женщина падает в обморок, ее следует приводить в чувство нюхательными солями. К сожалению, у него на кухне был только лук.

Наконец он уложил ее на кушетку. Лицо Гризелды казалось мертвенно-бледным: должно быть, она испытала гораздо более сильный шок, чем он предполагал.

– Гризелда, – осторожно позвал Чарлз. – Пожалуйста, открой глаза!

Ответа не было. Тогда Чарлз быстро принес с кухни кувшин с водой и высоко поднял над головой, собираясь, если понадобится, вылить его на Гризелду.

Слегка приоткрыв один глаз, Гризелда тут же решила, что ей пора очнуться, и издала звук, который, по ее мнению, можно было бы истолковать как проявление отчаяния, после чего Дарлингтон, к ее немалому облегчению, немедленно поставил кувшин на стол.

– Дорогая... – Он с озабоченным видом склонился над ней. – Как ты себя чувствуешь?

Гризелда испустила слабый стон и драматическим жестом поднесла руку ко лбу.

– Не может быть! – слабым голосом произнесла она. Дарлингтон принялся растирать ей руки, и она, услышав, как он бранится себе под нос, чуть не расхохоталась.

– Неужели я это услышала? Не может быть! Конечно, нет!

Пожалуй, тут попахивало ненужным повторением, но для человека, не связанного с литературой, она действовала совершенно правильно и убедительно.

– Гризелда, – начал Дарлингтон. – Я искренне сожалею, что...

– Что мой любовник... – Она широко открыла глаза и в упор посмотрела на него. – Мой любовник – всего лишь обыкновенный наемный работник!

– Но...

Больше Гризелда не могла продолжать эту комедию.

– О, убей меня сейчас же! – возопила она. – Я себя опозорила, запятнала! Моя жизнь разрушена! Моя репутация, мое тело, моя...

Она сделала паузу и уже подумала, не упасть ли снова в обморок, как вдруг заметила, что Чарлз весело улыбается, глядя на нее.

– А ты неплохая актриса...

– Слава Богу, что ты наконец это заметил! Поверь, я смогла бы описать подобную сцену не хуже тебя.

– Это всего лишь клише, – добродушно возразил Чарлз. – И к тому же женщины в моих книгах никогда не издают стонов.

– А жаль, – усмехнулась Гризелда. – Я от всего сердца наслаждалась этой сценой, и мне пришлось прервать представление только потому, что ты собрался окатить меня водой.

– Ясно. Я только не понял, к чему вообще вся эта комедия...

– Ну надо же мне было узнать, как ты обращаешься с женщинами, потерявшими сознание. – Гризелда уселась поудобнее и поправила волосы. – Прежде у тебя не было такого опыта, верно?

– Нет.

– Ты что, считаешь меня дурой, неспособной понять, чем ты занимаешься?

– Но ты...

– Я вполне довольна тем, что мой возлюбленный – автор живой прозы, которой наслаждаются сотни людей. Ты ухитрился разбогатеть и избавить себя от необходимости жениться ради приданого; разве это не замечательно? Кстати, если бы ты покорился отцу и женился на деньгах, Дарлингтон, мы никогда бы не встретились и не узнали друг друга.

– В библейском смысле – да.

Прежде чем Гризелда поняла, что случилось, Чарлз опустился на колени и схватил ее за руки.

– Гризелда, выходи за меня! После всего, что произошло между нами, мы с тобой никогда не сможем полюбить кого-нибудь еще.

– Так я должна выйти за тебя именно потому, что не подойду больше никому?

– Точно. Я тебя обесчестил, и теперь ты моя навек. – Чарлз принялся целовать ее, и, казалось, ответа ему вовсе не требовалось, потому что они оба уже знали – ответ запечатлен в ее сердце.