Кажется, я в полной мере исполнил приказание герцогини, которую, для удобства читателя, впредь буду называть Гермией. Несколько позже герцогиня сказала мне, что Господь создал меня для того, чтобы доставлять наслаждение женщинам... С тех пор я неукоснительно следую по предначертанному ею пути.
Терман подошел к Колбаске с намерением ей представиться. В каком-то смысле он чувствовал себя ее старым знакомым. Конечно, если бы ему удалось поговорить с ней раньше, то тогда Дарлингтон непременно пришел бы в «Конвент» послушать его историю.
Но теперь ему не хватало острот приятеля и его язвительных замечаний, помогавших скоротать время.
– Я друг Дарлингтона, – сказал Терман, считая это в некотором роде удачным началом разговора.
Колбаска сначала заморгала, потом отвела глаза и уставилась на стену за его спиной.
– Я предпочла бы, чтобы вы не напоминали мне глупые и низкопробные шутки этого господина.
– Низкопробные? Но он достаточно хорошо воспитан, – запротестовал Терман.
Внезапно Колбаска подняла глаза и сказала насмешливо:
– Ваш Дарлингтон – презренный тип! Готова поклясться, что это самое подходящее определение для него.
Терман помрачнел. Он всего лишь хотел потанцевать с этой очаровательной свинкой, и вот на тебе! Танец дал бы ему пищу для славной и забавной истории о том, как свинка наступала ему на ноги своими маленькими копытцами и пищала что-то на ухо.
– Может, вы желаете потанцевать?
Колбаска мельком взглянула на него и опять принялась созерцать стену.
– Ни в коем случае.
– Но почему же? Вы ведь все равно не найдете кавалера лучше.
Колбаска поморщилась:
– Хотелось бы знать, что позволяет вам быть столь неучтивым? Мы ведь с вами не знакомы и никогда прежде не встречались.
Отвращение в ее голосе было волнующим, потому что давало Терману ощущение власти. Не только Дарлингтону суждено отпускать острые замечания, с удовольствием подумал он.
– Я не имею ничего против того, чтобы быть бесом, если только вы не превратите меня в свинью, как это случилось в библейской истории.
– Но вы и есть свинья. – Мисс Эссекс наконец обратила на него гневный взор. – Хрю-хрю, мистер Как-вас-там. Почему бы вам не отправиться в ваше маленькое грязное стойло, где вам самое место? – Теперь Колбаска смотрела на него так, что Терману стало не по себе и в его круглом животе что-то заурчало. Всем известно, что дородность украшает мужчину, к тому же придает ему силу и долголетие, но у Термана вдруг возникало неприятное чувство поражения, какое появлялось всякий раз, когда в классе его вызывали к доске произвести какое-нибудь математическое действие – например умножение. У этой мисс Колбаски был чертовски властный взгляд, и Терман вдруг почувствовал, что ненавидит ее.
А она тем временем продолжала говорить:
– Вы из тех мужчин, что тайком щиплют горничных, не так ли? И еще я не могу себе представить, как вы существуете с таким шаром вместо живота.
Терман почувствовал, что поражен в самое сердце: он был очень чувствителен к тому факту, что богатство его семьи пошло от печатного станка. Он всегда смеялся над интеллектуальными притязаниями своего деда, однако отлично помнил, что его претензии на роль и образ джентльмена имеют весьма хрупкую основу.
– Ну, вас-то никому не захочется ущипнуть, – нагло заявил он, ощущая на языке какой-то кислый привкус.
Вот так: язвительно и остроумно!
Он сделал шаг по направлению к Колбаске, еще больше ощущая, как ему отвратительна эта пухлая шотландская девица. Будь у него власть, он никогда бы не допустил в свет таких, как она.
– Вам никогда не посчастливится также, чтобы вас покрыл достойный кобель, – язвительно сказал он, пристально наблюдая за ней. По правде сказать, Терман и сам был удивлен, что произнес такую непристойность на светском вечере.
Колбаска вспыхнула:
– Вы просто помойный отброс!
Голос ее дрожал, и ему это понравилось. Но когда Колбаска повернулась и бросилась прочь, Терман почувствовал, как ярость распирает его грудь. Так бывало, когда учитель порол его за незнание таблицы умножения. В голове у него все смешалось: Дарлингтон ушел, «Конвент» пропал. Чем ему теперь занять вечер? Без Дарлингтона люди станут считать его глупцом, и во всем этом виновата Колбаска, потому что из-за нее Дарлингтона одолели мысли об аморальности их поведения.