Вкус победы

Глава 22

На следующий день Эллин не поднялась с постели, и через день тоже. Джошуа также не было видно. Из этих двух фактов Мисси поняла, что ее план провалился. С присущей ей дальнозоркостью она догадалась почему. Ей даже не понадобилось для доказательств упадническое настроение все время молчавшей Эллин. На третий день утром Эллин была еще более печальной, чем даже в первые дни после уезда Райфа много лет назад. Тогда Эллин не разговаривала и не ела, но автоматически выполняла свою работу и, по крайней мере, хотя бы внешне казалась нормальной.

Сейчас она не говорила и не ела, пила только воду и не вставала с постели.

Мисси была в отчаянии, что мог сказать или сделать Эллин Джошуа? Ей не удалось добиться ответа у Эллин, даже когда Мисси со спокойной настойчивостью поставила эти вопросы перед ней. Эллин просто качала головой и избегала смотреть ей в глаза.

А Джошуа? Что стало с ним? Конечно же, это откровение причинило ему боль, но если он действительно любил Эллин, как он утверждал, то мог бы быть выше этого. Мог ли? Мисси вздохнула и подвинула свой стул ближе к кровати Эллин. Мисси вытащила мочалку из кувшина на ночном столике, выкрутила ее и положила на лоб своей подруге. Глаза Эллин были закрыты, она ровно дышала, но трудно было сказать, спала она или нет.

Будь проклят этот Джошуа, сердито подумала Мисси. Она часто думала о том, как должно быть с любимым человеком, но если это был лучший способ поведения любящего мужчины, то, возможно, ей было не так уж плохо без любви.

Мисси услышала, как закрылась дверь, и чьи-то шаги в комнате их номера. Эллин не пошевельнулась. Мисси оставила мочалку на ее лбу и пошла посмотреть, вернулся ли Джошуа.

Он вернулся. Мисси вошла в комнату и увидела Джошуа, развалившегося в кресле-качалке, которое он развернул так, чтобы видеть дверь, ведущую в спальню Эллин. Его голова была откинута назад, а шляпа валялась на полу, воротник был расстегнут, а галстук свободно болтался на шее. Джошуа не брился, по крайней мере, целый день, его глаза были закрыты, а руки безвольно свисали с подлокотников кресла.

Эта картина разозлила Мисси. Она с шумом захлопнула за собой дверь, получив некоторое удовлетворение от того, что Джошуа вздрогнул при этом звуке. Он поднял голову и широко открыл глаза. Они казались налитыми кровью.

– Ты выглядишь ужасно, – не думая, сказала Мисси.

Джошуа был разочарован, что это была всего лишь она, или это ей показалось?

– Я чувствую себя ужасно, – безразлично ответил он, и его голова снова мертвым грузом упала на спинку кресла.

– Должно быть, – сказала ему Мисси.

Она решила ничего ему не говорить об Эллин и о той ночи, пока ее не спросят. Мисси уселась на стул в стиле королевы Анны возле комнаты Эллин, посылая в его направлении враждебные взгляды, значение которых, она надеялась, ему понятны.

– Где моя жена?

Кажется, он приложил немало усилий, чтобы снова поднять голову, и неподвижно уставился на Мисси.

– Почему тебя это интересует? – с вызовом спросила Мисси. – Ты снова собираешься запугать ее?

Джошуа сурово посмотрел на нее.

– Она тебе все рассказала? – спросил он тихим голосом.

– Ты – ублюдок, – выдохнула Мисси, не в силах больше сдерживать себя. – Ты это сделал только что! Эллин в течение двух дней не сказала ни слова, и если бы тебя это действительно заботило, то следовало бы знать.

Он сощурил глаза и выпрямился.

– Что ты имеешь в виду? Где она?

– Эллин в постели, – в сердцах огрызнулась Мисси срывающимся шепотом. – Она лежит без движения. Она не заслуживает этого, Джошуа. Что ты с ней сделал?

В ответ он вскочил с кресла, чуть не опрокинув его, и бросился к двери Эллин. В ту же секунду. Мисси вскочила и преградила ему дорогу.

– Но ребенок! – воскликнул он, насупив темные брови. – Мисси, она не ходила… ах, милостивый боже!

Джошуа начал отталкивать ее, и его красивое лицо исказилось от ужаса.

– Нет, не ходила! – сказала ему Мисси, грубо схватив его за руку, чтобы задержать. – А чего тебя это волнует? Ты уже и так достаточно навредил, – зашипела она на него, продолжая настаивать на своем, несмотря на его внушительные размеры.

– А как насчет вреда, который она причинила мне? – его облегчение быстро смешалось с болью. – Тебе об этом тоже известно?

– Ты дурак! – снова набросилась Мисси на него. – В ту ночь я сказала ей пойти к тебе и велела не рассказывать о ребенке, потому что это принесло вам страдания обоим, но Эллин не смогла солгать тебе, Джошуа, даже насчет того, что произошло задолго до вашего знакомства! Она должна была сказать тебе. В Эллин намешано много всего, и не все из этого хорошее, но такого благородного и честного человека ты никогда не встретишь.

Джошуа был сбит с толку.

– Ты сказала ей? – с удивлением пробормотал он. – Зачем?

– Потому что счастье Эллин для меня важнее всего на свете, – ответила Мисси без хитрости и гордости. – А ты, Джошуа Мэннерс, имеешь значение только потому, что это касается ее счастья. Или ты думаешь, я не смогла бы убить тебя, чтобы сделать Эллин счастливой… Я разочарована в тебе, Джошуа, – презрительно сказала Мисси. – Ты не тот человек, за которого я тебя приняла.

Он отвернулся, притворившись, что не обратил внимания на ее последнее замечание. Однако Мисси знала, что ее слова достигли цели.

– Отступи, пожалуйста, Мисси, – тихо сказал Джошуа, сжав кулаки.

Она не двинулась с места и с ненавистью смотрела на него.

– Она – моя жена, – продолжал он с такой настойчивостью, какой Мисси никогда не слышала в его голосе. – Дай мне пройти.

Против своей воли она почувствовала к нему какое-то сочувствие. Заглянув в его глаза, полные боли, Мисси поняла, что он любит Эллин, и что только его чувство собственного достоинства не заставило оттолкнуть ее. Мисси отступила от двери, обвиняя себя в глупости, хотя прекрасно знала, что он мог зайти, не спрашивая разрешения.

– Если ты снова причинишь ей боль… – начала она, надеясь, что говорит угрожающе.

– Даю слово, – мрачно ответил Джошуа. – Не причиню.

Он не мог избавиться от тяжести в душе в течение двух дней, и заметил, что ему не стало легче, когда дрожащей рукой он взялся за ручку двери, ведущей в комнату Эллин. Джошуа знал, входя в комнату, что ему невыносимо видеть ее. Он знал, закрывая за собой дверь, что не может поступить иначе.

В комнате было темно и тихо. Занавески и жалюзи были опущены. На кровати под грудой одеял лежало что-то неподвижное. Его охватил страх. Могла ли Мисси не сказать ему что-то? Может быть, Эллин пыталась что-то сделать с собой? От этой мысли у него защемило сердце, и когда он подошел ближе к кровати, то понял, что не может говорить.

Эллин спала, или, по крайней мере, так казалось. Она лежала ничком, наполовину зарывшись в перьевых подушках. Ее темные волосы были разбросаны по лицу, как опавшие осенние листья, а слегка открытые губы побледнели. Джошуа вспомнил ту ужасную ночь, и злость прошла, осталась только боль. Он не был уверен, но ему казалось, что часть этой боли, которую он чувствовал, была и ее болью. Пожалуйста, Боже, думал он, прикоснувшись пальцем к ее щеке, пожалуйста, пусть с ней будет все хорошо.

Ее кожа была прохладной и сухой. Эллин зашевелилась от его прикосновения, и он отдернул руку, глядя, как она повернулась на спину и открыла глаза.

Ее взгляд был стеклянным и пустым. В какой-то момент Джошуа испугался, что она его не узнала. Он облизал пересохшие губы.

– Эллин, – сказал он, вновь обретая голос. – Это я, Джошуа. Я… с тобой все в порядке?

Он увидел, как ее глаза наполнились слезами, я она снова отвернулась от него.

Когда на следующий день Эллин встала с постели, она чувствовала себя ужасно опустошенной. Никогда в жизни она не чувствовала такой слабости, хотя ей не следовало этому удивляться, она знала, что не ела два дня. Мисси заказала для нее обед и наполнила ванну, и Эллин, окруженная галлонами теплой воды, мыла голову душистым мылом. Чудо бегущей воды было роскошью, которой она будет лишена на ранчо Билла Боланда.

Эллин прерывисто вздохнула от боли. Возможно, подумала она, в конце концов, надо быть многому благодарной. Джошуа Мэннерс с радостью подтвердит, что не прикасался к ней за время их кратковременного брака. Билл, она была уверена, как говорила Мисси, будет рад заиметь сына. Все, что ей оставалось делать, так это превратить свою любовь к Джошуа Мэннерсу в ненависть. И это, подумала Эллин, содрогнувшись, будет нетрудно сделать благодаря боли и унижению, от которых она из-за него страдала.

Нет. Со слезами покончено. Эллин плеснула воды в лицо, потом вылила целый кувшин воды на голову. Она вышла из ванны и энергично растерлась полотенцем, желая с такой же легкостью стереть Джошуа Мэннерса из своей души. «Я покончила с любовью», – сказала Эллин себе, все больше привыкая к пустоте в душе. Через неделю с небольшим она расстанется с Джошуа Мэннерсом и со всем этим странным, изматывающим приключением. Она сможет снова приоткрыть свою душу, или то, что от нее осталось, и стать миссис Билл Боланд.

Вдруг Эллин затаила дыхание и бросила полотенце на пол.

– Мисси! – позвала она как можно громче, зная, что в комнате за дверью сидит Джошуа.

Из спальни появилась Мисси, насупившись от изумления.

– Что…

Эллин просто указала на полотенце на полу. Глаза Мисси расширились.

– Ты делаешь успехи, – прошептала ее младшая подруга. – Ох, Эллин, после всего этого я от тебя такого не ожидала.

– Не говори ему, – коротко скомандовала Эллин.

– Эллин, ради…

– Дай слово, Мисси! – настойчиво сказала Эллин, устремив на подругу суровый взгляд.

– Даю слово, – как эхо слабо повторила несчастная Мисси. – Я и мой болтливый рот, подумать только, сколько мы натворили бед!

Мисси готова была заплакать. Эллин молча согласилась с ней, но тем не менее улыбнулась своей добросердечной подруге.

– Еще неделя, – успокоила ее Эллин, – и это все закончится. Мы поедем вместе назад в Рэпид-Сити. Билл и я поженимся, и все станет на свои места.

От собственного заявления у нее перехватило дыхание, и Эллин онемела. Мисси выглядела несчастной.

– Но Джошуа…

Эллин подняла руку и жестом прервала ее.

– Я вычеркиваю Джошуа Мэннерса из своего словаря сразу же после Бельмонта, – решительно заявила Эллин своей подруге. – А до тех пор мы о нем не будем говорить. Понятно?

Мисси кивнула, глядя на нее глазами беспризорного ребенка.

– Ты собираешься сегодня на Котильон?[7]

Вопрос Мисси расстроил ее. С этим ничего нельзя было поделать. Она и Джошуа приняли это приглашение, как и приглашение накануне Бельмонта.

– Помоги мне одеться, – вздохнула Эллин в ответ. – Я думаю, что лучше поговорить с ним.

У Джошуа болела голова. Это была тупая непроходящая боль, от которой у него, казалось, лопнет голова. Это была как раз та боль, к которой он шел все эти дни. От этой ужасной боли у него вся жизнь пошла насмарку.

Лениво развалившись в кресле-качалке, Джошуа смог бы дотянуться до бутылки с бурбоном, стоящей рядом с ним на столе. А если он сосредоточится, то сможет наклонить ее и налить янтарную жидкость в стакан, не расплескав. Он молча осуществил все эти действия, безгранично радуясь успешному завершению. Трудная задача ожидала впереди, подумал он в пьяном угаре. Как заменить эту бутылку новой, когда кончится эта, уже наполовину опустошенная?

Джошуа осушил стакан, который только что наполнил, и отрешенно подумал о том, действительно ли его голова стала больше, или ему только так кажется. Он встал и подошел к зеркалу, висевшему над камином, чтобы выяснить этот вопрос. Джошуа отбросил эту мысль и удивился, как он смог осуществить такой сложный переход.

Он поставил стакан на стол, громко стукнув им, и снова потянулся к бутылке. Одним залпом опустошил стакан и осторожно поставил его на место, но не наполнил. С Джошуа было достаточно. В его воображении, затуманенном алкоголем и болью, больше не возникал образ чертовски красивого лица Эллин Кэмерон Мэннерс, когда она сказала ему, что ждет ребенка от другого мужчины.

Что было хуже всего в этом паршивом деле, так это то, что он был бессилен. Он был ошеломлен степенью своего провала. Одной переменной величиной в этом сложном уравнении, которое Джошуа не мог решить. Факт, что он все еще любил Эллин вопреки здравому смыслу, выходил за рамки его понимания. Эллин могла быть его женой по закону, но теперь она принадлежала другому человеку.

Все кончилось, думал Джошуа, играя с пустым стаканом, не успев начаться. Эллин вернется в Рэпид-Сити к своему дакотскому ранчеру и будет довольна жизнью, а, может быть, даже счастлива. А он, Джошуа Мэннерс, останется на развалинах прошлого и так и состарится, вспоминая несколько кратких, чудесных мгновений, когда ее сердце принадлежало ему.

При этом Джошуа снова наполнил стакан, расплескав немного жидкости, поднес его к губам, удивляясь его тяжести, и выпил все содержимое. Сквозь шум в ушах он услышал, как открылась дверь. Сквозь толстое стекло на дне сосуда он увидел неясное очертание, входящее в комнату. Джошуа поставил стакан на стол, почувствовав значительное облегчение от того, что Эллин больше не прикована к постели. В то же время его резанула боль в груди, такая сильная, как будто кто-то хотел вытащить у него сердце. Эллин закрыла за собой дверь и сделала несколько шагов к Джошуа, и тут их глаза встретились. Она онемела от изумления, как будто не ожидала здесь его встретить. Джошуа вцепился в ручки кресла – это было единственное, что могло удержать его от порыва заключить в свои объятия Эллин.

Твой голос, взор, и рук твоих касанье, Прельщая, не смогли б меня увлечь… вспомнил он шекспировские строки.

Она не заговаривала с ним, и через некоторое время он решил к ней обратиться.

– Тебе лучше? – спросил Джошуа ровным голосом, несмотря на алкогольное опьянение.

Она вскинула голову и выпрямилась, словно кол проглотила. Эллин внимательно изучала Джошуа холодным взглядом.

– Как будто тебя это волнует, – ответила она тихо и сдержанно.

Эллин перевела взгляд с его лица, о выражении которого можно было только догадываться, на стакан и бутылку на столике рядом с ним. Джошуа пожалел, что выпил слишком много бурбона, который сделал его слишком откровенным и опасно уязвимым. Но, конечно, было уже слишком поздно.

– Меня это волнует, – услышал он со стороны свой монотонный голос. – Если бы меня это не волновало, то я бы воспользовался тобой в ту ночь, а потом бросил бы тебя, пока ты спала или ударил бы вместо того, чтобы наказывать себя. Меня это заботит, Эллин. И всегда будет заботить, и это мой бич.

Эллин сощурилась, и он понял, что она ему не поверила. Может быть, так было лучше для каждого из них.

– Тебя заботит, – презрительно усмехнулась она, – твоя гордость и тщеславие, как и любого мужчину.

Он вяло и горько усмехнулся.

– Если у меня и были гордость и тщеславие, то ты меня давно от них излечила.

Она, кажется, задумалась над этим, и ее взгляд потеплел, а плотно сжатый рот расслабился. Джошуа вспомнил, как целовал ее губы, их нежность и сладость, и как Эллин отвечала на его поцелуи. Его потянуло к ней так, что он вынужден был отвести от нее взгляд.

– Я пришла, – сказала Эллин уже менее бесстрастным тоном, – напомнить тебе, что мы сегодня должны пойти на Котильон.

Черт! подумал Джошуа, закрыв глаза, и тяжело вздохнув. Он чувствовал, что не может даже подняться с кресла, не говоря о том, чтобы в течение нескольких часов «светиться» в общественном месте.

– Я не забыл, – солгал он, протирая глаза большим и указательным пальцами правой руки. – Неужели я не выполняю свои обязанности мужа? Конечно, я имею в виду, не в библейском смысле?

Джошуа набрался мужества снова посмотреть на нее и, как он и предполагал, увидел упрек в ее изумрудных глазах.

– Тебе лучше знать ответ на это, – Эллин говорила негромко и манерно, своим тоном ясно напомнив ему их последний поединок с Морган Меллетт. От этого намека он почувствовал, как с новой силой в нем закипает гнев.

– Да, – сказал Джошуа, чувствуя, что от количества выпитого бурбона у него развязался язык.

– Я знаю и могу сказать, что в большинстве случаев вел себя, как джентльмен, за исключением тех нескольких раз, когда я был опьянен твоим очарованием. И кто может меня в этом упрекнуть? Никто, даже Билл Болланд, готов поспорить, конечно, не Билл Болланд! В конце концов, он сам поддался искушению…

– Ты лицемер! – прошипела Эллин. – Ты осмеливаешься осуждать меня и Билла, когда сам так бесстыдно развлекался с женой другого человека! Я хочу… Я не хочу больше тебя видеть!

Она отвернулась от него, и Джошуа обрадовался, потому что чувствовал себя так, как будто его порезали разбитым стеклом, и он истекал кровью. Тем не менее, он чувствовал, что не может удержаться от очередной порции бурбона. – Я бы хотел, чтобы в апреле в Рэпид-Сити отправился бы кто-то другой, а не я.