Вкус запретного плода

1

Марина сидела на кухне и перебирала гречневую крупу. Ей помогали Джейн и Володя.

— Послушай, Володя, — начала Марина, привстав, чтобы ссыпать в банку очередную порцию перебранной крупы. — Не удовлетворишь ли ты мое неуемное любопытство?

— Ради тебя что угодно, Мариночка!

Володе оказалось не четырнадцать лет, а пятнадцать, но он старался держаться как взрослый. Худенький, темноглазый и темноволосый, он не был акселератом, про которого не скажешь, пятнадцать ему или двадцать. Его высокий и, вероятно, в будущем очень чистый лоб был покрыт бесчисленными прыщами, голос то и дело срывался на фальцет. Да и весь он был нескладный, точно составленный из отдельных кусочков: руки слишком длинны, ноги слишком коротки, к тому же еще и чуть кривоваты. Словом, красотой Володя не блистал. Разве что глаза у него были хороши: темные, глубокие, они, казалось, принадлежали не ему, а мудрому, проницательному философу, который был на много лет старше самого Володи.

Едва появившись в Крольчатнике, Володя немедленно оказался в гуще событий, спешил всем на помощь. Он не гнушался ничем: выносил мусор, пеленал младенцев… Дети ходили за ним по пятам, не сводя с него восхищенных глаз, к другому бы взрослые обитатели Крольчатника непременно ревновали. Но Володя и старших умудрился подкупить: Марине он помогал на кухне, перед Аленой часами простаивал с протянутыми руками, покуда она наматывала и сматывала с них свежеспряденную шерсть, Илью забрасывал вопросами об иудаизме, у Дениса без конца выпытывал всякие акушерские подробности, с Валерьяном возился на конюшне.

— Так о чем ты хотела спросить у меня, Марина?

— Хотела узнать, как это так получилось, что вы с Джейн оказались у нас в тот же вечер? У Дениса ведь в тот день было дежурство? И потом… Джейн понятно, у нее тут мама. А ты… Одним словом, под каким предлогом и за каким фигом ты здесь пасешься?

— У-у-у, сразу столько вопросов! Отвечу я для начала на первый, ладно?

— В порядке очередности, так сказать, — Марина, понимающе улыбаясь, кивнула. У него все выходило так забавно: гримасы, интонации, стиль… Временами он казался пародией на Дениса, и хотелось узнать, какой он на самом деле, что за черти скрываются в этом тихом омуте? «Он же еще совсем ребенок! — одернула Марина себя. Подумаешь! — моментально вскинулась встречная мысль. — Всего на пару лет младше!»

— Приехали, значит, Денис с этой дурищей, — Володя шутливо пихнул девочку пальцем в бок, отчего Джейн зарделась и как-то неестественно хихикнула, — часов в девять утра. Мы с мамой Нелей еще спали. Ну, мама Неля обрадовалась, конечно, сразу кудахтать стала: «Ах, моя деточка, ах, как ты похудела, ах, ноготки нестриженые, ах, нет ли у тебя температурки, да уж не больна ли ты, бедная моя, ах, ну конечно же, ты совсем-совсем больная, сейчас я тебя в постельку уложу и пойду поскорее звонить Софье Марковне!» — это врачиха наша детская, участковая. Идиотка ужасная, между прочим. Еще и слепая к тому же! Я столько раз градусник прямо при ней набивал, а она ничего, пишет не глядя справку об ОРЗ, а мне того и надо, страсть как не люблю в школу ходить.

— Ты, наверное, двоечник… — Марина едва сдерживала смех, так он смешно рассказывал!

— Ну что ты, как можно? Круглый отличник.

— Рассказывай! — недоверчиво фыркнула Марина.

— Зря не веришь, — обиделся Володя. — Я серьезно. У Джейн спроси, она мой дневник сколько раз видела. А в школу ходить все равно не люблю, чего там делать? Учиться надо дома, с комфортом, за своим письменным столом, в мягком кресле, и чтобы через каждый час в дверь стучались: «Деточка, тебе чаю или какао? Яблочка скушаешь или печеньица? Ты не голодный?» Я на таком режиме за один месяц могу школу закончить!

— Что ж ты до сих пор не закончил? — поддела его Марина. Володя прищурился и усмехнулся.

— А как ты думаешь, в каком я сейчас классе?

— Ну… в девятом, наверное? — неуверенно предположила Марина.

— Держи карман! В одиннадцатом, так же, как ты! Да я бы школу два года назад закончил, если бы можно было вообще не ходить. Но им не объяснишь! Волнуются, маме Неле звонят, она за валидол сразу хватается: «Ах, я за тобой плохо смотрю, я тебя недостаточно хорошо воспитываю!» Или, знаешь, совсем уже патетически: «Да, Владимир, мне так и не удалось заменить тебе мать!»

— А ты тогда что? — поинтересовалась Марина. Ей начинало казаться, что она в подобном доме не выдержала бы и двух часов.

— Ну как что? Я обнимаю ее, целую, плачу и клянусь, что больше не буду. А как иначе? Она неплохая баба, иной раз ее жалко до ужаса! Всю жизнь ее бросают, никто с нею жить не хочет, никому она, в сущности, не нужна. Отец ведь с ней почему не развелся? Он дома почти что и не бывал годами. Инструктором работал, группы водил по Памиру и Тянь-Шаню. — Володя замолчал и шумно перевел дыхание.

— Володя, а мама у тебя есть? — осторожно поинтересовалась Марина.

— Мама? А как же, конечно, есть. У всякого человека есть мама. Вот только я не помню, когда ее видел. Подожди, дай сообразить… Ну да, лет десять назад. Я ее понимаю: такого мужа, как мой батя, только мама Неля могла столько лет терпеть. А моя мама — нормальная женщина, поэтому она сначала сама с ним по горам лазила, потом я родился, она со мной засела, сидела-сидела, потом говорит: «Да на кой мне это надо!» Взяла и оформилась на учебу в Австралию. Приехал батя в отпуск, а ему подарочек: забирай к себе дите, сам родил, сам и нянчись, а мне нынче учиться надо.

— И с тех пор она не приезжала?

— Конечно, приезжала! Аж три раза! Когда мне два года исполнилось, когда три с половиной и когда четыре. Я только в последний раз ее запомнил, впрочем, тоже, надо сказать, довольно смутно. Но, судя по фотографиям, ничего себе дамочка, эффектная такая. Пахло от нее клево.

— Но почему же она перестала приезжать, она замуж там вышла?

— Она нет, отец мой вроде как женился. Для нее это таким ударом оказалось, что ты! Она думала, что у них крепкая семья: она в Австралии, он на Памире, дите в Харькове — я у бабки тогда в Харькове жил. А бабка умерла, куда меня девать? Ну, отец тогда сразу женился. А что ему делать было? У него ведь времени не было. Месяц отпуска, всего ничего. Свадьбу за свой счет гуляли.

— А ты откуда про все это знаешь?

— Мне рассказывали. Я у мамы Нели главный дружок. Этакий священник-исповедник, особая ценность коего в том, что он мал и ничего не понимает. Я в детстве такой слушатель был! Я в четыре года почти не говорил, бабка у меня была глухонемая.

— Зато теперь еще как научился.

— А то! С тех пор десять лет прошло, небось хватило времени всему выучиться, и тому, и этому, и еще кое-чему.

Володя как-то странно посмотрел на Марину, и она поспешно сменила тему, точнее сказать, вернулась к первоначальной:

— Володя, а ты так и не рассказал мне, почему вы сразу уехали?

— Неужели? А мне показалось, я все изобразил в красках и в лицах! Ну хорошо, слушай комментарий для тупоумных. Как только Джейн услыхала про Софью Марковну и осознала, что ей грозит строгий постельный режим сроком минимум на две недели, к нашей Джейн мигом возвратилась память, и принялась она орать благим матом, что она уже передумала и хочет обратно к маме.

— С Джейн мне примерно ясно. А ты как здесь оказался?

— О, это другой вопрос. Я в это время сидел у себя и, как подобает приличному мальчику, делал вид, что учу уроки. Слышу, Джейн вопит. Прислушался — ушам не верю: вроде бы она к маме просится. Я лично всегда считал, что Ольга — такая редкая мамаша, что от нее даже к маме Неле сбежать можно. Да что тебе объяснять, сама знаешь.

— И не объясняй. — Марине совсем не понравились его последние слова. Ольга, какая ни на есть, а своя, а Володю еще узнать предстоит! — Рассказывай дальше. Ну, ты удивился.

— Еще бы! Джейн, конечно, дурища, но странно мне стало, что ей хотелось к Ольге! Стал я в ее рев внимательно вслушиваться и понял, что Ольга вписалась в клевую тусовку, ну и, стало быть, я не я буду, ежели не сяду ей на хвост. И поднял я тогда рев не хуже нашей Джейн. Когда надо, я и это умею.

— Да ты просто уникум. Все умеешь. И что ты орал?

— У-у-у, никогда не догадаешься! Я орал, что жить не могу без Джейн, что я без нее весь извелся, что я с ума без нее сойду, дня не проживу.

Марина посмотрела на Джейн. Девочка смотрела в окно, плотно сжав губы, под ресницами закипали злые слезы, но Джейн решительно закусила губу, тряхнула головой и не заплакала. Бог весть, чего ей это стоило. Марине было ее безумно жалко. Бедная Джейн наверняка приняла тогда эти вопли за чистую монету.

— Ну, мама Неля, конечно, в слезы, — продолжал Володя. — «Владимир, после всего, что я для тебя сделала, ты смеешь говорить, что привязан к этой сопливой девчонке больше, чем ко мне!» Клянусь, можно было подумать, что я женат на ней и решил развестись! «Нинель Сергеевна», — говорю…

— Подожди, разве ты ее не мамой зовешь?

— Как же, конечно, мамой. Когда ведет себя хорошо. А когда выдрючивается, я сразу: «Нинель Сергеевна!» Она сразу: «Володечка, чего тебе хочется?»

— А ты?

— Ясное дело, говорю, чего хочется. Хочется мне, говорю, поехать с Джейн, потому как соскучился и хочу посмотреть, как она там живет. Тем более, говорю, что там загород и здоровый образ жизни, а не то что у вас в Москве. Ведь я недавно ужасно болел! Мне приходилось по три раза на дню на градуснике сорок набивать, аж умаялся! Да неужто она не помнит? Я-то, говорю, ожидал от высокоуважаемой Нинель Сергеевны более внимательного отношения к моему здоровью. Ну, после второй «Нинель Сергеевны» она сразу шелковая сделалась.

— Погоди, она сдалась, это я понимаю. А Денис как же? Вообще объясни мне, как получилось, что Денис круто изменил свои планы, не пошел даже на работу? На него это совсем не похоже!

— А что Денис? — Казалось, Володя вполне искренне удивился. — С Денисом мы и не разговаривали даже! Как мама Неля угомонилась, так я сразу манатки в рюкзак, рюкзак в зубы и в коридор. Прямиком к входной двери. Поехали, говорю. Денис только глянул молча, свистнул сквозь зубы, чемодан Дженькин подхватил, и мы вышли. Правда, на улице он сказал: «Погодь, братва, позвонить надо!» Что он там говорил в автомат, с кем разговаривал, понятия не имею, я не подслушивал. Ну а когда мы сюда приехали, тут сразу кутерьма началась с Димычем, не до выяснений было.

— А по дороге?

— Что по дороге?

— Ну, по дороге он тебе никаких вопросов не задавал? Кто ты, что ты, зачем к нам едешь, надолго ли? Дорога сюда длинная!

— Какие вопросы? Как вошли в вагон, Денис сразу сел в уголок, к стенке привалился и такого задал храпака, что люди в этот вагон не садились, думали, моторный. Мы чуть станцию не проехали, хорошо Джейн его толкнуть догадалась. У нее, между прочим, сообразилка иной раз здорово работает. Верно, Джейн? — И он подмигнул Джейн и ткнул ее пальцем в бок, а Джейн опять покраснела и захихикала.

— Ну, хорошо, — устало сказала Марина. — Но зачем тебе это надо было? Ты не Джейн, из своей мамы Нели веревки вьешь, живешь в Москве, в центре, все удобства, даже врачиха участковая и та слепая попалась! Я, например, никогда в жизни не видела, чтобы одному человеку так везло. Так чего тебе там не жилось-то?

— О! — Володя прищелкнул языком, слегка прищурился, откинулся на спинку стула и оглядел Марину с ног до головы таким взглядом, что ей сделалось не по себе. Несмотря на прыщи, Володино лицо неожиданно показалось ей сейчас вовсе не детским, и не взрослым даже, а… старческим, что ли? Это было лицо Мефистофеля, на худой конец, сатира. Марина на секунду зажмурилась, а когда снова открыла глаза, на Володином лице сияла простодушная детская улыбка.

— Марина! — сказал он. — Ты прости, но я не отвечу тебе на последний вопрос, хорошо?

Ужасно мило прозвучало это «хорошо?», так по-детски наивно, точно его произнес не Володя, а малыш.

— Я, может быть, потом тебе все расскажу, когда мы познакомимся поближе.

«Ужас какой! — ахнула про себя Марина. У нее наконец составилось о Володе четкое мнение. — И с этим чудовищем мы теперь будем жить! Не было печали!» Марина резко встала и, высыпав последнюю порцию крупы, поставила банку на полку.

— На сегодня, — произнесла она как можно спокойнее и доброжелательнее, — хватит. Выматывайтесь из кухни, я сама справлюсь.

Поздним вечером, после того как потух камин, Марина с Аленой и Ильей отправились к Денису посидеть и поболтать. И Марина не сдержалась.

— Я не могу с ним жить! Этот парень законченный подонок, как вы сами не видите! Он влез к вам в доверие черт его знает с какой целью, видели бы вы его глаза, когда он мне все это рассказывал, для него нет ничего святого!

— Марина, постой, не слишком ли ты торопишься? — В глазах Дениса привычно заплясали смешинки.

— В смысле?

— Вроде жить тебя с ним никто не заставляет.

— Ну, знаешь! — От возмущения Марина задохнулась. — А как еще прикажешь называть совместное пребывание под одной крышей?

— О-хо-хо-хо… — Денис растянулся на кровати и подпихнул под затылок подушку. Глаза его жестко, с укоризной уставились на Марину. — Ты его совсем не знаешь. Эко дело — разик поговорила! Может, у него сегодня просто такое настроение?

— Ну ответь тогда, что он здесь делает? Он что, беременная девушка, или ты поверил, что он не может обойтись без Джейн?

— Да уж скорее без Ольги! — Денис невесело усмехнулся.

— Ольгу-то он как раз и ругал!

— А ты что хотела, чтобы он ее хвалил? Она знает его небось как облупленного! Так не самое ли лучшее прикинуться, что они попросту в ссоре и поэтому она наговаривает на него со зла?

— Марин, ты не понимаешь, — вступил в разговор Илья. — Здесь у нас отнюдь не клуб возвышенных и чистых душ.

— Скорее убежище для изгоев! — фыркнул Денис, и оба они засмеялись.

— Он — кукушонок, — тихо и как всегда словно бы про себя проговорила Алена. — Ты, наверное, не понимаешь, Марина, он кукушонок. Никто его никогда не любил бескорыстно, нигде он не жил просто так, никому никогда он по-настоящему не был нужен, вот он и привык везде выгрызать себе место под солнцем.

— И, надо думать, зубы у него острые, — задумчиво проговорил Илья.

— Да послушайте, мы не можем так рисковать! У нас же дети! — Марина пришла в отчаяние от этой их тупости. Козлы! Они не понимают, с кем имеют дело!

— Он тоже ребенок, Марина, — мягко сказал Денис, ласково беря Марину за руку и с нежностью перебирая ее пальцы. — Как и ты, как и все мы тут. И мы должны друг другу помогать, по мере возможности.

— По мере возможности, — эхом отозвался Илья. И тут же, оживившись, добавил: — Да, но злодеев у нас тут еще не было. Интересно! А правда, ребята, что нам с ним делать?

— Гнать в три шеи! — сквозь зубы процедила Марина, сердито отталкивая Денисову руку. — Придурки чертовы! Юродивые!

— Такие вещи должны лечиться любовью и хорошей жизнью, — будто и не слыша ее, проговорила Алена.

— Вот вы и любите его, а я не могу!

— Да-а, насильно мил не будешь! — сочувственно проговорил Денис, неожиданно крепко стискивая Маринины плечи и плотно прижимая ее к себе. — А ну, Илюха, помогай мне! Сейчас мы ей покажем, как надо любить!

— Всех! — уточнил Илья, включаясь в игру и хватая Марину за ноги. — Щекотки боишься?

— Ай! Боюсь! Не надо! — завизжала Марина.

— Тс-с-с! — строго сказал Денис, прикладывая палец к губам. Марина испуганно стихла. — Детей перебудишь! А ты, Илья, щекочи ее, не отвлекайся!

Постепенно на кровати образовалась куча мала. Потом еще откуда-то сверху на них кошкой прыгнула Алена, и так они катались, щекотались, ласкались, еле слышно повизгивая, стараясь, по возможности, не шуметь, чтобы никого не разбудить. Им было хорошо друг с другом, и в конце концов Марина и вправду поверила, что она мнительная дурочка и ребятам, конечно же, виднее. Наверняка у них и в самом деле есть способ справиться с этим ужасным Володькой!

2

Утром Марина проснулась в полной растерянности: какой здесь, в широкой Денисовой постели, у них вчера был сексодром! Кто-то стучал в дверь. Машинально взглянула на Денисовы часы со светящимся циферблатом, они лежали на стуле перед кроватью. На часах было пять. «Что за черт? — подумала она. — Кто это будит меня так рано?»

— Малыш, ты одна? — спросили из-за двери. — Малыш, можно, я зайду?

— Конечно, зачем спрашиваешь?

Только Денису могло прийти в голову стучаться в собственную комнату!

— Что случилось, почему ты не спишь? — сонно прошептала она, с любовью глядя в его прекрасные глаза, в которых не было и тени сна. «С кем он был?»

— Ничего не случилось, а бужу я тебя, потому что мы с тобой сейчас едем в Москву.

— В Москву?! Сейчас?!

— Ну, не сию секунду. У тебя есть… — Денис искоса поглядел на часы, — еще ровно сорок пять минут. Вставай, малыш, на самом деле это совсем немного.

— Но почему?

— Потому что послезавтра у тебя кончаются каникулы, тебе надо в школу, по крайней мере, для того, чтобы официально освободиться от обязанности ходить туда каждый день. А еще потому, что через десять дней твоя свадьба. И уж поверь мне, с этим тебе тоже предстоит немало мороки. Кольца покупать и всякое такое. Так что скорей вставай и начинай собираться.

Денис легонько щелкнул Марину по носу, и Марина окончательно проснулась. Она села на постели, запустила пальцы в волосы и приподняла над затылком свою тяжелую гриву.

— Денис, а что ты мне вчера ничего про это не сказал? Ты сейчас только вспомнил?

— Нет, малыш, я не только знал, я об этом всю неделю думал. Как нам всем будет тебя не хватать и вообще… А не говорил, потому что не хотелось тебя огорчать. Ты последнее время ходила такая счастливая, обо всем на свете забыла. И тут вдруг я с этой окаянной прозой жизни! Я все никак не мог сказать и…

— Дотянул до последнего, — с улыбкой докончила Марина. — Ты знаешь, а я не так уж и огорчена, — сказала она, чтобы подразнить его. — Я соскучилась по маме и даже по отцу, потом, начинается третья четверть, значит, скоро должна приехать Аня. Может, она уже приехала, — мечтательно протянула Марина.

— Кто это Аня? — спросил Денис.

— Моя лучшая подруга. — Марина встала и принялась лихорадочно одеваться.

— Не спеши так, мы не опаздываем, — растерянно глядя на нее, произнес Денис. — Неужели тебе так хочется поскорее отсюда уехать?

— Хочется, — Маринина всклокоченная голова вынырнула из балахона. — Это ненадолго, правда? — Марина вдруг испуганно взглянула на Дениса: может, она его не так поняла?

— Фу ты, а я было испугался, — Денис облегченно вздохнул. — Решил, что ты нас бросить надумала.

— Что ты, Денис, как тебе такое в голову пришло? — ужаснулась Марина. В порыве раскаяния она бросилась ему на шею и быстро, по-птичьи, поцеловала в губы, будто клюнула, типичный для Крольчатника поцелуй на бегу. Раньше Марина себе такого не позволяла, но в последние дни в ней появилась и довольно быстро крепла уверенность в себе и в других, уверенность, которой ей так раньше недоставало.

3

Она ни с кем не попрощалась! В Москве, на вокзале, Марина вспомнила об этом и заревела белугой.

— Малыш, родной мой, не плачь! — успокаивал ее Денис на глазах у всего честного народа. — Они понимают, что ты не нарочно, у всех есть твой телефон, у кого нет, я дам, мы же не бросаем тебя, звонить будем и вообще… Я тебе записал свой рабочий и дни моего дежурства, — Денис сунул ей в руку маленькую, вчетверо сложенную бумажку. — Глядишь, и встретимся. Милая моя, девочка моя, успокойся, пойми, мы теперь без тебя никуда! Не плачь, возьми себя в руки, ты же будущая Крольчиха!

— Кто? — Марина вытерла слезы. — Вот дождетесь, рожу вам и вправду не ребенка, а какого-нибудь кролика, — пригрозила она.

— Делов-то! Думаешь, мы твоего кролика не будем любить?

— Да, вы будете! Вы всех будете любить, вам только дай волю! Володечку любите как-нибудь… поосторожнее, что ли.

Денис довел ее до подъезда за ручку. В подъезд не зашел и даже не поцеловал: вдруг кто из родителей в окно смотрит?

— Ну, счастливенько! Не скучай, ходи в школу, веди себя хорошо и будь умницей! Большего от тебя не требуется. Сергей тебе на днях позвонит, обсудите с ним свадьбу. И мы будем звякать, не бросим, не беспокойся.

— Я не беспокоюсь, — чуть слышно прошептала Марина, — всем привет!

— Ага. — Денис легонько притронулся к рукаву Марининого пальто, повернулся и побежал. При входе в арку он оглянулся и послал Марине воздушный поцелуй. Она, конечно, ответила, но он уже скрылся в темном провале арки.

Марина почувствовала, как рвется у нее в груди сердце. Ей не просто хотелось немедленно бежать за ним, она не могла не бежать, непонятно было, почему она стоит как истукан! Но бежать было нельзя. Марина изо всех сил вцепилась в дверную ручку. И тут из окна до Марины донесся знакомый, родной, самый близкий на свете голос:

— Маринка, доченька! Приехала наконец? Что ты там стоишь, поднимайся скорее!

Марина через силу улыбнулась, кивнула маме, вошла в подъезд и пошла по лестнице вверх, все убыстряя и убыстряя шаги, гадая про себя, почему мамин голос раздался именно в этот момент, а не, скажем, минутой раньше. Интересно, видела она Дениса? Мама у Марины чуткая, болезненно деликатная, очень было похоже на нее дождаться, пока Денис уйдет, и только после прикрикнуть.

4

Дома ничего не изменилось. То же большое зеркало в прихожей, та же люстра под потолком («пластмасса под стекло, которое под хрусталь», как говорит о ней мама), тот же Фунтик, с лаем выбежавший из комнаты.

Вот только… Марина прислушалась. Нет, ей не показалось. Компьютер молчал!

— Папа дома? — спросила она осторожно. Мало ли что у них за это время произошло!

— Дома, дома, — послышался из кухни полузабытый, очень странно звучащий голос, и в коридоре появился папа собственной персоной, в новом тренировочном костюме, гладко выбритый, с дорогой сигаретой в зубах. Папа — вот чудеса! — подошел к маме и положил ей на плечо руку. На мамином лице появилась незнакомая Марине блаженная улыбка.

Мама тоже изменилась. Что с ней? Марина склонила голову на плечо и с легким испугом оглядела маму с ног до головы. Ну так и есть! Точно!

— Мам, как же ты могла? — сдавленным голосом спросила Марина.

— Что? Ах, косу отрезать? Но, доченька, это была такая тяжесть, просто терпеть невозможно! Я уже не в том возрасте, чтобы таскать ее на голове! Но не расстраивайся: я не выбросила ее, она в твоем шкафу, на верхней полке.

«Ничего себе, — ужаснулась Марина. — Хоть бы не забыть, а то наткнешься неожиданно, со сна, сунешься за чем-нибудь в шкаф, а там… на верхней полке холодные, мертвые волосы, словно с трупа срезали, легкие, скользкие, липнут к рукам. Бр-р!» — Она содрогнулась.

— А по-моему, Люське так идет, — проговорил папа с совершенно неожиданной в его голосе легкой, игривой интонацией. И что было совсем невероятно, любовно потрепал маму по коротко стриженному затылку.

На маме был новый халат. Синий, шелковый, с золотыми драконами. «А ей в самом деле так хорошо, — с удивлением подумала Марина. — С этой прической мама теперь просто как девочка! Ежели Магда в свои семьдесят умудряется оставаться ослепительной красоткой, то уж моей маме, которая в сравнении с ней еще девчонка в свои какие-то там тридцать восемь, и сам Бог велел!»

А как смотрел на нее папа! Марине и в голову не приходило, что взрослые люди могут так друг на друга смотреть. Им-то, казалось бы, зачем? «Понимаю, любовниками были бы, тогда ладно, но эти вроде бы законные супруги? Взбесились они тут, что ли? — подумала Марина в легком трансе. — Как он ее сейчас назвал? Люська? Определенно свихнулся! А смотрит как! И она… Господи, как же я теперь с ними жить буду?»

Все трое молчали, видно, им попросту нечего было сказать друг другу! Возникла неловкость. «Черт подери, — сообразила наконец Марина, — я им теперь, чего доброго, мешаю! А мне тут еще целый месяц жить!

Ну ничего, ничего, — неуверенно успокаивала себя Марина, — уж как-нибудь, все-таки родные мама и папа, авось за дверь не выкинут… Я, в конце концов, тоже здесь прописана!»

— Ну, здравствуйте, мама-папа! — вымолвила наконец Марина, не в силах дольше терпеть эту паузу, во время которой эти психи безотрывно пялились друг на друга. — Как вы тут без меня живете?

Но она знала ответ на этот вопрос.

Распаковав вещи и с наслаждением выкупавшись в своей родной ванне, Марина решила, что все не так плохо, влюбленные предки ей ни капельки не мешают, может, даже наоборот: избыток внимания Марину лишь злил.

Вымывшись, Марина с четверть часа разглядывала себя в огромном, во всю стену, зеркале. Да, живот у нее появился, или, вернее сказать, животик, но про любимые джинсы придется забыть — даже в нелюбимые она с трудом влезет. Пожалуй, придется скоро переходить на брюки от тренировочного костюма, и резинку в них наверняка придется ослабить. А если свитер сверху посвободней надеть, так вообще никому ничего в голову не придет!

И вполне довольная собой Марина в своем стареньком розовеньком халатике, разрисованном светло-зелеными кубиками, похожими на крохотные дома, в каждом из которых тебя кто-нибудь ждет, прошествовала к себе в комнату.

Марина с разбега кинулась на тахту, легла на спину и на радостях закрутила ногами «велосипед» — она дома, дома, дома! Что ни говори, как это здорово — ощутить себя снова маленьким ребенком.

— Мариночка! Завтракать иди, детка! Блинки будешь?

— А то! — Марина легко спрыгнула с тахты и понеслась в кухню. Фунтик с лаем кинулся за ней. Папа с порога маминой комнаты проводил их тяжелым взглядом.

— Надо же, замужняя женщина, а скачет, как коза! Все твоему мужу расскажу! — Мама шутливо погрозила Марине пальцем. — Кто он у тебя, кстати, такой?

«А черт его знает!» — едва не ответила Марина, но вовремя прикусила язык и дипломатично произнесла:

— Ну как тебе сказать, мам? Человек.

— Да уж наверное, не кошка и не собака! — Мама рассмеялась.

Мама взяла сковородку прихваткой и перекинула Марине блины на тарелку.

— С вареньем тебе или с медом? — спросила ласково.

— Со всем! — Марина подошла к маме, обняла ее и поцеловала. — Мамочка ты моя! — зашептала она ей в самое ухо. — Как же я тебя люблю! Как же я по тебе соскучилась!

— И я по тебе, — мама нежно прижала к пышной высокой груди Маринину голову. — А новостей сколько накопилось, сколько надо тебе рассказать! Ты знаешь, Аня приехала!

— Приехала! — ахнула Марина. — И ты мне до сих пор ничего не сказала? Ой, раз так, побежала звонить, мамочка, ты уж прости, но я не смогу есть, пока ей не позвоню! Шутка сказать — полгода не виделись! Мамочка, прости меня, пожалуйста, я только позвоню, скажу ей, что тоже приехала, — и сразу назад, ничего еще и остыть не успеет. А остынет, тоже не беда, твои блины я и холодными съем! — И Марина стремглав ринулась к телефону.

Аня взяла трубку сама, но голос ее показался Марине таким далеким, точно она говорила из Америки. Впрочем, Аня ей как будто обрадовалась.

— Марин, ты где пропадаешь? Я уже целую неделю дома! Звоню-звоню, а тебя все нету! Мама твоя говорит — вышла. Но нельзя же постоянно выходить, надо и приходить когда-нибудь! И в школе говорят, что ты последние три недели перед каникулами пропустила. Что с тобой было — болела?

— Да. Нет. Слушай, нам надо встретиться, это не по телефону.

— Почему не по телефону? Слушай, и голос у тебя какой-то странный. Ты почему на письмо мое не ответила? Случилось что-нибудь?

— Еще как случилось! — завопила в трубку Марина, лихорадочно соображая, что бы ей такое сказать. «А, ладно, скажу как есть!» — решила она наконец и радостно проорала: — Понимаешь, Аня, я замуж выхожу! И еще у меня ребенок будет! Представляешь?

Марина постаралась прокричать обе эти новости по возможности легко и беззаботно, стараясь не зацикливаться на том, что каждая из них способна вызвать у Ани шок.

Аня ошалело замолчала.

— Эй, — сказала она спустя минуту совсем другим тоном, — эй, Марин, ты что, все это всерьез?

— Серьезней не бывает! А что тут такого? Ничего особенного! Ты знаешь, я очень счастлива!

— Хм! — сказала Аня. — Да, голос у тебя в самом деле странный. Знаешь что, приходи сегодня ко мне. Будем разбираться.

— Да хоть сейчас! — все тем же бездумно-эйфорическим тоном прогромыхала Марина в трубку. — Вечером, часиков в пять, хорошо? Шутка ли, сто лет я тебя не видела! Как оно там, в Америке, было?

— В Америке? — медленно, раздумчиво переспросила Аня. — Знаешь что? Это, пожалуй, тоже не по телефону.

5

— Ну рассказывай скорей, мамусь, что у вас без меня стряслось? С чего вы с отцом оба как шальные бродите? — еле выговорила Марина с полным ртом, возвратившись наконец к блинам. — Его, может, с работы выгнали?

— Нет, что ты! — Мама неожиданно засмеялась, хотя, логически рассуждая, Маринино предположение должно было бы ее ужаснуть. — Совсем в другом дело.

Мама уселась напротив Марины на табурет и внимательно поглядела ей в глаза.

— Видишь ли, Марина, ты девочка уже взрослая, — нерешительно начала мама, замолчала, секунду помедлила и наконец выпалила: — Одним словом, мы решили завести еще одного ребенка.

Ребенка? Еще полгода назад Марина встретила бы эту новость с восторгом, но тогда она сама еще была ребенком, и весть о братике или сестричке, живой кукле, которую можно будет нянчить, играя потихонечку в маму, обрадовала бы ее.

Но сейчас все изменилось. «Ну вот, — тоскливо думала Марина, — ну вот, стоило мне уехать, как они… обо мне забыли. Теперь я им не нужна, они скоро родят другую. Подумать! Другая девочка будет жить в моей комнате, спать в моей постели, играть в мои игрушки, а мне, если я приеду вдруг в гости, постелют на диване в кухне. И… что же тогда? Мама, значит, больше уже не моя мама, раз у нее теперь будет другая дочка? — Марина почувствовала, что на глаза у нее наворачиваются слезы. — Тьфу, какая чепуха! О чем я? — подумала она со стыдом. — К чему себя так накручивать! Да к тому же еще сегодня утром я хотела навсегда остаться в Крольчатнике, вообще никогда не приезжать в Москву!»

Однако чувства в Марине явно брали верх над разумом. Никакие рассуждения, никакие самоуговоры не помогали. Марина понимала, что сама во всем виновата. У нее теперь своя жизнь, почему же у родителей не может быть своей? Господи, что ж она наделала, уехала на сто лет, ни с кем не посоветовавшись, ни у кого толком не спросившись, ну хорошо, пусть не на сто лет, пусть на месяц — поезд уже ушел, в прошлое возврата нет, не быть больше Марине маминой маленькой девочкой.

«Я даже не звонила! — с запоздалым раскаянием ужасалась Марина. — Действительно, кому нужен ребенок, который, прожив семнадцать лет в родительском доме, потом уезжает и за целый месяц ни разу не звонит? Я ушла от них, и теперь у них будет другая. Я не подумала о них, а теперь они не будут думать обо мне. Очень даже просто».

Глазами, полными слез, Марина обвела кухню. Господи, как же так! Это теперь не ее дом! Одно дело — самой себе так говорить, совсем другое — обнаружить, что это и в самом деле так. Точка, отрезано, назад не переиграешь! А что, если в Крольчатнике что-нибудь поломается? Там довольно странная семья. Куда тогда Марина пойдет? Теперь ей некуда пойти! Ох, что она наделала! И Марина горько заплакала, уронив голову на лежащие на столе руки. Порыв ветра из форточки отогнул сиреневенькую занавеску на окне.

— Марина, доченька, что с тобой, что ты, не плачь! — испугалась мама. — Ты что подумала? Что мы тебя разлюбили? — Марина молча утвердительно затрясла головой, не переставая плакать. — Какая же ты глупая! Родная моя, успокойся, не плачь! Выбрось из головы! Поверь мне, ведь ты сама почти мама: это просто невозможно, немыслимо — перестать любить своего собственного ребенка, свою кровиночку! Ну что ты, да Господь с тобой. Слушай, да успокойся же ты, в конце концов! — Марина продолжала плакать. — Ну хочешь, хочешь… Ну раз ты так к этому относишься… Хочешь, я аборт сделаю? — У матери на глазах показались слезы.

— Не смей! — белугой заревела Марина, бросаясь маме на шею. — Не смей, мамочка! Он ведь тоже маленький! Он жить хочет!

Теперь они обе плакали навзрыд, рыдали в голос, тесно прижавшись друг к дружке, и Маринин ребенок толкался у нее внизу живота изо всех сил, точно стремясь присоединиться к ним.

Наплакавшись вволю и в конце концов успокоившись, они так и остались сидеть на диване в обнимку и, чувствуя себя не столько мамой и дочкой, сколько подружками, принялись болтать.

— А у тебя так бывает?

— Ага, особенно по утрам.

— А вот когда я тебя носила…

«Меня, — с грустным удивлением подумала про себя Марина, — нет, не меня, а того младенца, который когда-то был мною». На секунду ей стало жалко, что она никогда не видела этого младенца, от него остались одни только карточки. Марина вспомнила одну из таких фотографий: пухленькая, голенькая, смуглая малышка, черней даже, пожалуй, чем сейчас, Марина лежит на спине в корзинке, а корзинка стоит на мраморных ступеньках террасы какого-то дома. На заднем плане все синее, раньше Марина считала, что это небо, теперь ей вдруг показалось, что море, надо снова посмотреть, откуда вдруг море?.. В руках у младенца на фотографии какой-то огромный лист, да-да, ужасно большой лист, необычный, не кленовый, не дубовый, чей же тогда? Перед Марининым внутренним взором вдруг ясно-ясно предстала та давнишняя фотография, и она увидела, что в руках у младенца была магнолия. Да, лист магнолии, его ни с чем не перепутаешь, Марина их видела у соседской девочки Эльвиры. Они были беженцы из Абхазии и привезли с собой оттуда массу всякой экзотики. Странные люди, не слишком похожие на обычных кавказцев, какие-то слишком поэтичные. Они здесь недолго жили, года полтора, потом уехали в Израиль.

— Мама, — вслух сказала Марина, — когда я родилась, на Кавказе еще не было войны? Ну, в Грузии там, в Армении, в Карабахе?

— По-моему, нет. А почему ты спрашиваешь?

— Я просто подумала, как вы меня маленькую могли туда возить, если шла война? Тогда, наверное, туда все ездили отдыхать летом, как сейчас в Крым?

— А почему ты думаешь, что мы тебя маленькую возили на Кавказ? — Мама вдруг нахмурилась, как всегда, когда пыталась скрыть волнение.

— Ну как же, помнишь, на моей первой фотографии я лежу на террасе в корзинке и играю листом магнолии. Мне ведь там месяцев пять, верно? Наверняка это где-нибудь на Кавказе снято, и горы на заднем плане, я сейчас вспомнила. Мам, скажи, это Кавказ, да?

— Да. — Мама как-то странно поглядела на Марину и вдруг мечтательно улыбнулась. — Да. Ты тогда была совсем маленькая.

— Значит, я все-таки была на Кавказе, хоть теперь ничего и не помню! — рассмеялась Марина. — Вот здорово! Ужасно люблю путешествовать!

— Особенно в закрытой корзинке! — поддела ее мама, которая, похоже, совсем успокоилась.

— Мама, — спросила Марина минуту спустя, — но все-таки почему вы решились, я хочу сказать, сейчас такое трудное время… — Машинально Марина произнесла одну из фраз, миллион раз слышанных ею в метро или во дворе. — И вы уже не молодые, — выдала она очередное клише.

— А ты считаешь, что рожать могут только несовершеннолетние, вроде тебя? — Выпрямившись, мама откинула со лба густую, вьющуюся, черную как смоль челку. — Мне тридцать восемь, а рожают и в сорок, и в пятьдесят. А время… Да, думается мне, время никогда не бывает слишком легким, я, во всяком случае, не помню в своей жизни особенно легкого времени. Другое дело, что трудности всегда разные. Мы ведь давно хотели, теперь, когда ты стала большая… — Мама не договорила.

Марина склонила голову на плечо и снова внимательно оглядела красивую, совсем не старую женщину, сидящую рядом с ней. «Вот это моя мама? Ох, даже как-то не верится. Может, просто я за этот месяц успела ее позабыть? Нет, этого влажного блеска в глазах, этих полных, чувственных губ, этого ясного, матово-смуглого лба с красиво лежащими на нем блестящими иссиня-черными завитками — этого не было! Или я просто не замечала? С ума сойти! Нас можно принять за сестер!»

Мама встала с дивана, тоже новым, незнакомым, гибким и плавным движением, легко ступая, подошла к плите, выключила газ под чайником и приготовила им обеим кофе.

— Маринушка, подлить тебе сливок? — заботливо спросила она.

Марина машинально кивнула. Она не знала, что с ней приключилось, она безумно любила эту женщину, свою маму.

«Может быть, попытаться ей все рассказать? Мне кажется, она поймет. Или не стоит?..»

— Люсь, ты где там пропала? — послышался из коридора игривый, с хрипотцой папин голос.

— Лешенька, мы тут, — с нежными, какими-то прямо-таки кошачьими модуляциями откликнулась мама. — Иди пить кофе!

— Мама, — быстро проговорила Марина, — я, пожалуй, потом попью, ладно? Что-то мне сейчас не хочется. Я пойду лучше прилягу, хорошо?

— Давай, — уже не глядя на Марину, легко согласилась мама. Она смотрела на папу, который появился на пороге кухни и тоже смотрел на нее. И как смотрел! Это стоило видеть! Его голубые, слегка навыкате, глаза, казалось, были готовы выпрыгнуть из орбит, волосы он отпустил, и (Марина не поверила собственным глазам!) — они были стянуты на затылке аптечной резинкой в пока еще не слишком длинный, но густой темно-русый хвост.

6

Ровно в полшестого вечера Марина находилась перед подъездом «сталинского» дома неподалеку от «Академической» и на разные лады изо всех сил нажимала кнопку домофона. Идиотское устройство ни за что не хотело соединять Марину с Аниной квартирой. Отчаявшись, Марина злобно саданула по нему кулаком. Из ближайшего окна на первом этаже высунулась старушка и заголосила:

— Вы чего тут хулиганите?

— Чем орать, лучше вышли бы и открыли, — с усталым безразличием отозвалась Марина.

— А я что тут, зарплату получаю, всем ходить и открывать? — проворчала старушка. Но почему-то сразу исчезла из окна, а минут через пять и в самом деле открыла дверь.

— Спасибо! — растроганно сказала Марина.

— А что мне ваше спасибо? — Старушка только махнула рукой. — Сижу у окна вторую неделю, как привратница прямо. Не работает эта штука, какой день уже не работает.

«Сломали бы давно этот замок к черту!» — подумала Марина, вызывая лифт.

Аня жила на верхнем этаже. Когда Марина выходила из лифта, с чердака до нее донеслись привычные звуки матерной ругани. Там уже который год обитало огромное семейство бомжей со своей предводительницей — бойкой Светкой, неопределенных лет, но явно еще не старой. Они разгуливали по всему подъезду, как по собственному дому, одетые в чем попало, — Светка, как правило, в цветастый засаленный халат и тапочки на босу ногу, — и по-хозяйски покрикивали на законных жильцов подъезда. Бомжи (точного числа их никто не знал) Светку слушались, а жильцы старались не вступать с ней в пререкания, полагая, что это, во-первых, ниже их достоинства, а во-вторых — мало ли чего ей в голову взбредет, двинет еще между глаз бутылкой, поминай потом как звали.

Несколько раз жильцы писали на Светку и ее соплеменников заявления. Пару раз бомжей забирали, один раз приезжала милиция, другой — омоновцы. Но после второго раза те, кто писал заявления, закаялись это делать, уж больно страшно выглядит вблизи омоновский рейд, совсем не хочется, чтобы твои дети видели такое, тем более в собственном доме, в двух шагах от твоей квартиры. Люди посолиднее просто делали вид, что никаких бомжей у них, в приличном доме, разумеется, нет: раз не должно быть, так, значит, и нет. Когда же они случайно сталкивались с ними в подъезде, то проскальзывали бочком, молча и заискивающе улыбаясь.

Уже у самых дверей Аниной квартиры Марина услыхала доносящееся сверху захватывающее непечатное выражение и подняла голову. У распахнутой решетчатой двери на чердак стояла Светка и курила, ежеминутно сплевывая в лестничный пролет. Светка с откровенной насмешкой разглядывала Марину. Марина на всякий случай тоже себя оглядела — может, с одеждой что не в порядке? Да нет, все вроде бы на месте. Тогда она посмотрела чуть пристальнее на Светку и заметила, что Светка беременная, и немедленно прониклась к ней сочувствием. Чего стоили ее вздувшиеся на голых ногах вены! А живот какой огромный! Неужто и у Марины такой будет?

Светка крикнула:

— Ну, чего уставилась, или никогда беременных не видела? Ты, я чую, тоже скоро с прибавлением будешь!

— А что, уже заметно? — ахнула Марина, искренне удивившись.

— Да не то чтобы… — Светка задумчиво сплюнула себе под ноги. — Только вот… Корнями ты будто проросла вся. Да ты иди, иди себе, чего стала? Ты к Введенским шла, так и иди себе. Чай, подружка-то твоя тебя давно дожидается. — И Светка захохотала, точно сказала что-то остроумное, на самом же деле пытаясь скрыть неловкость. С ней никто обычно не разговаривал по-человечески.

— Спасибо, не беспокойтесь, сейчас пойду, — вежливо сказала Марина. Светка бормотнула что-то себе под нос, швырнула сигарету в лестничный пролет и, громко хлопнув решетчатой дверью чердака, удалилась, шаркая разношенными тапочками и ворча, что в доме жить становится невозможно.

«Интересно, — задумалась Марина, — как бомжи сюда попадают? У них свой ключ есть, или им открывает кто-нибудь?»

Аня встречала ее в огромной, полутемной, увешанной картинами и зеркалами прихожей. На ней были узкие черные бриджи и какая-то совершенно умопомрачительная длинная сиреневая блуза.

— Привет! — сказала Марина, с замиранием сердца целуя ее в щеку. — Это тебя в Америке так приодели?

— Ага, — Аня вернула ей поцелуй.

Девочки порывисто обнялись, буквально повиснув друг у друга на шее. Похоже было, что первое мгновение каждой было нужно убедиться, что перед ней — ее лучшая подружка, а не кто-нибудь другой, совершенно новый и незнакомый.

— Ох, хороша ты стала! — Аня оглядела Марину и восхищенно прицокнула языком.

— А ты! — И обе они счастливо засмеялись.

— Маринка, но ты же совершенно не похожа на беременную! Ты меня не разыграла по телефону?

— Увы… — Марина счастливо улыбнулась, чувствуя внутри себя знакомые легкие толчки.

— А незаметно.

— Все впереди.

— Сколько у тебя?

— Да всего четыре месяца, пятый только начался.

— Должно быть уже заметно, — тоном знатока произнесла Аня. Она затащила Марину в свою комнату, поставила ее перед трюмо, и они вдвоем долго рассматривали Марину со всех сторон и сошлись под конец на том, что кое-что все-таки заметно, хотя, если не приглядываться…

— Ты думаешь, в школе завтра сойдет? — на всякий случай уточнила Марина.

— А ты собираешься появиться в школе? — Аня округлила глаза в притворном изумлении. — Они мне там сказали, что и забыли, как ты выглядишь.

— Ну, тогда они тем более ничего не заметят! — И обе они весело засмеялись.

«Здорово! — думала с облегчением Марина. — Это и в самом деле Аня. Моя Анечка, не кто-нибудь! И как я жила без нее так долго?»

Ответ, разумеется, напрашивался сам собой: событий было невпроворот! Если бы Марина просто ходила, как приличная девочка, каждый Божий день в школу, тогда бы она сошла с ума от тоски!

— Ну, рассказывай, — весело проговорила Аня, когда они уселись наконец вдвоем на угловом диване в отделанной деревом кухне. И стены здесь были деревянные, и потолок, и даже пол был деревянный. Боже, как приятно было ступать по лакированным, чуть теплым, казавшимися живыми доскам! Совсем не то, что по вечно холодному, липкому линолеуму.

Они сидели вдвоем и пили безумно вкусный, привезенный из Америки кофе. Аниных родителей дома не было, Аня объявила, что весь вечер — в их с Мариной распоряжении, и было бы здорово, если бы Марина осталась у нее ночевать. «В конце концов, я тебя просто не выпущу, надо нам наговориться вдосталь!»

Но вот кофе был разлит и даже наполовину выпит, а разговор как-то, можно сказать, и не начинался.

— Ну, рассказывай сперва ты.

— Нет, сначала ты!

— Кто из нас был за границей?

— А кто из нас собирается замуж?

Марина не выдержала первой.

— Послушай, — сказала она, — Ань, ну это ж просто нечестно! Я тебе кое-что уже выболтала. А ты мне ни полслова. Я же вижу, что-то у тебя там в этой Америке произошло. Расколись наконец!

— Видишь ли, — осторожно и без большой охоты, явно подбирая слова, проговорила Аня, — ну, что, собственно… Ну, Америка как Америка, тряпки, точь-в-точь такие же серые, как у нас.

— Какие тряпки? — не поняла Марина.

— Да которыми пол моют или со стола, к примеру, вытирают. — Аня машинально схватила тряпку и смахнула ею со стола крошки. — Да много чего, как у нас. А кое-что даже и похуже.

— Раньше ты по-другому говорила…

— Ну раньше… Раньше я на фасад больше смотрела. Ах, витрины, ах, магазины, ах, стиральная машина в каждом подвале! А сейчас? Конечно, у Робертсов (так звали семью, куда поселили в этом семестре Аню и где они с Мариной две недели прожили прошлым летом на языковой практике) целый дом, а у нас всего только эта квартира. Но, честное слово, можешь, конечно, не верить, но мне в ней не тесно!

Марина фыркнула. Анина четырехкомнатная квартира всю жизнь служила для Марины тайным предметом зависти. И дело было не в количестве комнат, главное, чтобы у тебя была отдельная комната, остальное не столь важно. Ширина коридора (или здесь это уже называется холл?), высота потолков тоже имеют значение. Лет шесть назад, можно сказать, в далеком детстве, Аня однажды сказала, что, когда она приходит к Марине, ей все время кажется, что потолок ее вот-вот придавит. Марина тогда долго дулась на нее.

А кухня, где они сейчас сидели! Не кухня, а гостиная! Одних диванов целых два — угловой, на котором они сейчас сидят, и большущая кушетка у двери, где спала раньше Анина бабушка, в прошлом году она умерла.

Анины родители никакие не новые русские, в этой квартире — тогда еще коммунальной, с двумя соседками — выросли Анина мама и ее брат. Брат женился и уехал к жене, обе соседки, одинокие старушки, как-то незаметно скончались. Одну из них Марина смутно помнила. Когда Марина училась в первом классе, она жива была. Анин дедушка еще до Аниного рождения ушел из семьи. Аня до сих пор не знает куда, хотя дедушка регулярно их навещает, приносит Ане примерно раз в месяц всегда одинаковый килограммовый пакет трюфелей и потом не спеша гуляет с ней полчаса в скверике, беседуя о том о сем. Бабушка год назад умерла, и, таким образом, их в этой квартире осталось трое — мама, папа и Аня. Уж надо полагать, им здесь не тесно!

— О чем ты думаешь? — спросила Аня Марину.

— О квартире вашей! — выпалила Марина не задумываясь и тут же вспыхнула: нелепо вдруг прозвучало, можно подумать, она, Марина, дышать не может от зависти! Какое ей дело, у кого какая квартира? Но, к счастью, Аня Марину не поняла.

— О квартире? — переспросила она удивленно. — А чего о ней думать, квартира как квартира, в Америке, между прочим, далеко не у всех такие.

— Еще бы! — рассмеялась Марина. — Но все-таки, что ж там у тебя в Америке произошло? Ань, хватит тянуть, рассказывай!

— Да чего рассказывать? — На Анины глаза неожиданно навернулись слезы. — Вот мы тут… — с трудом выговорила она, — живот твой рассматривали… У меня у самой… Мог быть… Такой же и даже больше! — Не выдержав, Аня уронила голову на стол и разрыдалась. Марина бросилась ее утешать.

— Анька, родная, не плачь! Ну не плачь же ты, Господи! Все как-нибудь образуется! — бормотала она, понимая, что мелет чушь. Такой живот «как-нибудь» образоваться не может. Но как Аня могла в такую историю попасть? А может, ее изнасиловали? У них, в Нью-Йорке, бандитизм покруче нашего! Пошла, к примеру, сдуру в Гарлем… Впрочем, нет, Анька не дура и в Гарлем ни за что не пойдет. Чего ей там делать? Да наверняка ее Робертсы никуда одну не выпускали! — Ань! — Марина решительно тряхнула ее за плечо. — Ну ладно, хватит тебе реветь! Расскажи лучше, что случилось, авось легче станет!

— Ага! — Аня вытерла слезы и попыталась улыбнуться. — Только ты, Марин, никому! Такое дело, сама понимаешь… Мне Катерина Андревна и так всю дорогу мозги полоскала: «Смотри, Аня, если кто узнает, это нанесет удар всей школе». Ну и ей, ясное дело, тоже! Как же, руководитель, не уследила, и зачем вы девочек за границу возите, раз там у вас такие истории приключаются? Может, вы их там потихонечку в бордель сдаете ради языковой практики? Ну и прикроют эту языковую практику вообще, а младшие классы чем виноваты?

— Это тебе Катерина все наговорила?

— Ага. Я и сама… Я, Марин, даже маме ничего не сказала, я просто не знаю, как? Она спрашивает: «Нюшка, ты чего так похудела? Там вроде еда должна быть нормальная? Или ты на диете какой была?» А я говорю ей… — Тут Аня совершенно как-то по-детски всхлипнула: — Занималась, говорю, мамочка, много, поэтому.

Марина прижала к себе Анину голову, и Аня снова заплакала, уже тише, но гораздо горестнее, так что Марине стало не по себе. Впервые в жизни Марина чувствовала себя гораздо счастливее и удачливее Ани. Дичь какая-то, ведь это Аня всегда была счастливее и удачливее, да и умнее, и красивее, если на то пошло, и тут вдруг теперь…

Только сейчас Марина заметила, что Аня очень похудела. Само по себе это могло быть вовсе не плохо — раньше Аня была слегка полноватой, но она похудела как-то неестественно, словно бы не постройнела, а высохла. На лице ее теперь выделялись скулы, из выреза блузки торчали ключицы, глаза были обведены сиреневатыми кругами, подбородок заострился. Казалось бы, похудеть для современной девушки — счастье, но Аню это отнюдь не красило.

— Анька, да что они там с тобой делали, эти американцы, воду на тебе возили, что ли?

Аня слегка улыбнулась.

— Зачем воду? Там везде водопровод есть, не хуже, чем в Древнем Риме. Марин, ты лучше скажи, ты Патрика хорошо помнишь?

Патриком звали старшего сына Робертсов, высокого, широкоплечего очкарика лет восемнадцати-девятнадцати, дико нескладного, как большинство американских парней, с мордой, несмотря на почтенный возраст, до сих пор закиданной угрями. Он учился в колледже и домой приезжал только на уик-энды, здорово играл в теннис и все рвался их с Аней научить. Марина тогда впервые взяла в руки ракетку.

— Патрика? Это у тебя с ним было что-нибудь?

— Еще как было! — Аня тоскливо вздохнула. — Летом началось. А ты что, совсем ничего не замечала?

— Нет…

Маринины глаза расширились от удивления. Может, она бы и заметила, но ведь тогда ей и в голову не могло прийти, что Аня, такая умная, такая рассудительная, такая всегда сдержанная в своих чувствах… Впрочем, это было по-своему и разумно — после школы выйти замуж за американца и поселиться там навсегда, причем не в качестве беженца и иммигранта, а на правах полноправного члена влиться в обеспеченную, респектабельную семью. Положа руку на сердце: кто от такого откажется? Тем более Аньке, что бы она сейчас ни говорила, Америка всегда нравилась…

— Так ты замуж за него хотела? — не выдержав, спросила Марина вслух.

— При чем тут? — Аня вспыхнула. — А если бы и хотела, так что тут такого? Я… Я была влюблена, я совсем потеряла голову. Я… Я думала, ты человек, а ты… Ты как они все, ты ничегошеньки не понимаешь! — И Аня опять разразилась слезами. Марине сделалось стыдно.

— Ань! Прости меня, пожалуйста! Я просто так сказала! Да это же совершенно естественно — хотеть за любимого человека замуж! — Марину хоть застрели, она бы за этого Патрика не пошла, но любовь зла! — А он… — осторожно поинтересовалась Марина, — он что, тоже…

— Да! — выпалила Аня. — У него до меня никого не было.

В это Марине поверить было легче легкого.

— А миссис Робертс что? Как она отнеслась? Напала небось на тебя, как тигрица?

— Марин, ну вот опять ты ничего не понимаешь! Миссис Робертс очень хорошая! Она, если хочешь знать, за мной как родная мама ухаживала, она мне самый близкий человек там была. Она меня и к врачу возила, и клинику оплачивала, она даже Катерине ничего не хотела говорить, чтобы меня из школы не выгнали, сидела со мной в клинике три часа, пока я от наркоза не очнулась.

До Марины наконец дошло.

— Так ты что, — спросила она, холодея, — ты там аборт сделала?

Марина, похоже, совсем забыла, как еще полтора месяца назад сама не видела для себя другого выхода! Сейчас Марина была абсолютно убеждена, что аборт — убийство, причем не кого-нибудь, а крошечного, беспомощного младенца, вроде Ники или Мирьям. На сегодняшний день аборт виделся Марине вещью совершенно немыслимой.

— Конечно, сделала! А что еще оставалось, не рожать же! Мы с миссис Робертс целую ночь перед этим проговорили, и так и этак крутили — ну нету другого выхода, понимаешь, нету! Неужели ты думаешь, что мне хотелось аборт этот делать?

— А жениться на тебе твой Патрик не захотел? Такой вариант даже и не рассматривался?

— Он, может, и хотел бы, но он… знаешь, он еще ребенок. Без мамы он никуда, у них миссис Робертс всем заправляет. Ну а миссис Робертс сказала, что в принципе это не исключено, но что у них цивилизованная страна, у них так не делается, чтобы такие молодые люди, как мы с Патриком, не завершив своего образования… В любом случае, сказала она, надо подождать лет десять.

— Десять? — У Марины округлились глаза. — Почему десять?

— Патрик на врача учится, а у них на врача пятнадцать лет надо учиться. И потом она сказала: «Подумай, дитя, у вас с Патриком совершенно разный бэкграунд, для семейной жизни это очень важно, и со временем вам станет все труднее находить общий язык, и лет через пять это приведет вас к неминуемому разводу!»

— В общем, обрисовала вам перспективу на пятнадцать лет вперед. Кассандра, а не мамаша у твоего Патрика!

Девочки замолчали.

— Послушай, — осторожно начала Марина, — может, об этом не надо спрашивать, но мне все-таки хотелось бы знать, ну хотя бы чтобы представлять себе… А скажи, ты его… Ну, этого своего Патрика… Ты его еще… — Марине просто на язык сейчас не шло так хорошо знакомое, обкатанное в Крольчатнике слово. Но Аня догадалась.

— Нет, — ответила она просто, зябко пожимая плечами. — Больше я его не люблю. После того как… Ну, в общем, после операции все сразу, в один момент… Как рукой сняло. Ты не поверишь! Теперь я толком не знаю, была я в него влюблена или мне просто хотелось найти благовидный предлог, чтобы остаться в Штатах. — И Аня неожиданно снова заплакала, тихонько всхлипывая, как ребенок, а Марина обняла ее и стала тихо, без слов, поглаживать легонечко по спине, по плечам, молча, потому что слов у нее на сей раз не нашлось никаких.

7

Настала Маринина очередь рассказывать. Аня вытерла слезы, Марина позвонила маме и предупредила, что не придет ночевать (похоже, маму это не слишком расстроило), они с Аней молча допили остывший кофе и поставили варить новый. Аня непривычными Марине, какими-то ломаными, резкими движениями взяла со стола чашки и понесла их сполоснуть в раковину. Марина бросилась ей помогать. Казалось, эти чашки для Ани — непомерная тяжесть, и она просто не донесет их до раковины, раскокает по дороге.

Налив новый кофе, девочки снова уселись друг против друга на угловой диванчик. Аня поджала под себя ноги и откинулась на жесткую диванную спинку. Губы ее были плотно сжаты, взгляд горящий и словно бы ищущий, что бы такое испепелить. Марина глянула на нее и просто испугалась. Нет, такой Ане ничего не стоит рассказывать. Нечего даже пытаться. Она не поймет. Эта Аня находилась во всеоружии, в полной боевой готовности все вокруг ломать и крушить, так что даже казалось странным, что она так горько плакала только что на Маринином плече.

— Ну, — вымолвила наконец Аня, — что ж ты не поделишься со мной своим счастьем, не расскажешь мне о своем будущем муже? Рассказывай скорее! Как ты с ним познакомилась, кто он, чем занимается? И как это тебя угораздило так быстро подзалететь?

— Ань, может, не надо? — робко проговорила Марина. — Ты сейчас так расстроена… Может, как-нибудь в другой раз?

— Да нет, зачем же в другой? Да я до другого просто не доживу! Ты даже не представляешь себе, как мне интересно! Его как зовут-то?

— Его зовут… — Марина сделала паузу, лихорадочно соображая, какое бы имя назвать. — Сережа его зовут, — произнесла она наконец неуверенно.

— Сергеем, значит? Довольно плебейское имя, между нами говоря.

— Да хоть горшком назови! — Марина, не удержавшись, фыркнула. А интересно, что сказала бы Аня насчет Валерьяна?

— А кто он у тебя? Слесарь-сборщик?

— Да нет, зачем же? Он у меня, как твой Патрик, студент-медик.

— Даже так? — Аня явно издевалась, непонятно только, над собой или над Мариной. — И где же он учится? В академии, во втором или же в стомате?

— Во втором, — снова немного подумав, ответила Марина. Вроде бы Денис что-то говорил ей насчет второго.

— Ну а где вы живете? Конечно, с его родителями?

— Нет, мы с его бабушкой живем, у него родители умерли.

— Как, оба сразу? Как же это вам так повезло?

— Анька, что ты говоришь, опомнись! Они были физики-ядерщики, нахватались рентген и умерли от лучевой болезни, когда Ва… когда Сергей еще в школе учился.

— Бедный мальчик! Но ведь это все давно было. А сейчас вам с ним полная лафа! Квартира почти пустая, ни тебе свекра, ни, главное, свекрови, никто ни во что не лезет, мечта, а не жизнь!

— Аня, ну зачем ты так? Не надо, я же говорила, не надо сейчас про это, ты только расстроишься.

— Кто, я? Ты что думаешь, я завидую? Да было бы чему! Аттестат на носу, а у тебя теперь вместо иняза брюхо будет. Пойдут потом кастрюльки-пеленки, здесь тебе не Америка, здесь ты намаешься.

— Не пугай! — Марина потихонечку начала заводиться. — Памперсы теперь продаются.

— Разлетелась! На стипендию, что ли, ты станешь памперсы покупать? Или, может, ему родители наследство богатое оставили?

— Оставили! — неожиданно для самой себя выпалила Марина.

— Что же они такое могли ему оставить? Ты же говоришь, они еще в доперестроечные времена перекинулись?

«Господи! — ахнула про себя Марина. — Это надо же! Что аборт с людьми делает! Да в жизни я от Аньки ничего подобного не слышала! Слово-то какое — перекинулись!» Вслух она сказала:

— Они оставили ему большой загородный дом с камином, мезонином и городскими удобствами.

— Врешь! — выдохнула Аня. — Кем же они у него были, что такой себе дом отгрохать успели?

— Какие-то секретные физики, — беспечно отозвалась Марина. Ей теперь было море по колено.

— Н-да, — протянула Аня, на зная даже, что и сказать. Выходило, что у Марины теперь будет жизнь лучше любой Америки. — Слушай, — сказала она наконец, — вы, может, и в церкви венчаться будете?

— Что ты! — Марина совершенно искренне возмутилась. — Ты забыла, что я некрещеная?

— А он?

— Ну и он, конечно, тоже еврей, — уверенно произнесла Марина. «Стоп, — добавила она про себя. — А то окончательно заврусь, и Анька, не дура, выведет меня на чистую воду».

Аня сидела задумавшись, обхватив ноги руками и положив подбородок на острые тощие коленки.

— И все-таки, — сказала она наконец, — поверь мне, Марина, зря ты не сделала аборт…

Обе замолчали, в полном недоумении разглядывая друг друга, будто они никогда раньше не виделись. Марина первая нарушила затянувшееся молчание.

— Мы с тобой жутко изменились.

— Да уж, — согласно кивнула Аля, не отрывая от Марины горящих глаз.

— Так что же теперь делать?

Марине сделалось вдруг больно, тяжело, да еще и стыдно: зачем она наврала бедной Ане с три короба? Но она не в силах была сказать ей правду. Прежняя Аня не смогла бы переварить ее откровения, а в нынешнем ее состоянии тем более!.. Но… Марина! Все ее детство, все школьные годы, вообще вся ее жизнь прошла рядом с Аней, а теперь все рушилось! Марине казалось, что она рвется на части, ей стало безумно жаль так неожиданно и навечно закончившегося детства, замечательной, но не выдержавшей испытания временем дружбы, просто хотелось выть от того, что так нелепо все на свете получается…

Марина вспомнила давнишний сон, где она пыталась оправдаться перед Аней за свою близость с Валерьяном. Как давно это было! Сейчас бы она, пожалуй, нашла подходящие слова. Может, когда-нибудь придут слова объяснить мне все? Но будут не нужны, потому что уже некому будет рассказывать, никакой Ани рядом с Мариной не будет.

— Марина, — неожиданно заговорила Аня изменившимся голосом. — Скажи, а ты думала, как назовешь своего ребенка?

— Нет, — ответила растерявшаяся Марина. — А что?

— А я своего Олегом хотела назвать. А Патрик хотел назвать Билли. — Аня дотронулась до Марининой руки. — Марин, ты прости меня, это я, наверное, от зависти. Ты молодец, что решилась рожать.

Марина неуверенно улыбнулась. Эти бешеные перепады Аниного настроения сбили ее с толку. Раньше Аня была совсем другая.

Аня потерла глаза и, аккуратно прикрыв рот ладошкой, зевнула.

— Маришка, давай пойдем спать, — проговорила она сонным голосом. — Знаешь, я как приехала, постоянно хочу спать.

— Наверное, из-за разницы во времени. А твои где?

— У папы командировка в Италию, а мама с ним за компанию отправилась.

Анин папа был ученый какой-то редкой специальности. Таких ученых по всему миру было человек десять, они постоянно переписывались и перезванивались, обменивались информацией и друг к другу обращались по именам. Раньше Аниному папе было трудно, почти невозможно вырваться куда-нибудь за границу для личной встречи. Теперь с этим стало куда проще!

Когда Анины родители уезжали куда-то вместе, Аня оставалась с бабушкой, но бабушки уже год как не было, а как же ей, наверное, тоскливо и одиноко одной в этой огромной квартире!

— И надолго они тебя бросили? — сочувственно спросила Марина.

— На неделю, — Аня как-то неопределенно пожала плечами. Она точно хотела попросить о чем-то, да не решалась, заранее уверенная, что из этого ничего не выйдет.

— Ань, а хочешь, я пока с тобой поживу? — предложила Марина.

— А муж?

— Я пока еще не замужем. Я ему все объясню. Что ж он у меня, не человек, что ли?

— Ну что же, — проговорила Аня, с трудом скрывая радость за нарочито небрежным тоном. — Живи, конечно. Вот здорово! Чего-чего, а места тут хватит! Можешь и мужа с собой прихватить.

— Да ну его! — И они обе расхохотались. И с этим смехом с них вдруг слетела непомерная тяжесть, придавившая их после того, что они друг другу рассказали, ложь, перемешанная с правдой и полуправдой, все взаимное непонимание, что давило на них весь вечер, не давало им быть самими собой. Девочки смеялись истерически, дергаясь, точно змеи, сбрасывающие с себя кожу, смеялись, пока на душе не стало светло и чисто, теперь снова можно было жить, ходить в школу, смотреть людям в глаза и улыбаться.

Девочки обнялись, вложив в это объятие все чувства, которые им удалось, несмотря ни на что, сохранить друг к другу.

Первой опомнилась Аня.

— Что ж это мы, как две дурочки? — проговорила она, высвобождаясь наконец из Марининых рук.

— Ага, — Марина тоже отстранилась и, не сдержавшись, добавила: — Ну почему «как»? — И обе они снова зашлись от смеха.

— Будет тебе! — с трудом проговорила Аня, смахивая с глаз набежавшие от смеха слезы. — С ума я от тебя сойду. Пойдем я тебя лучше спать уложу.

Аня постелила Марине в отцовском кабинете, где было два книжных шкафа. Спать Марине как-то еще не хотелось, и, оставшись одна, она стала читать Толстого, пока не заметила, что ночь почти что прошла. Хороший все-таки писатель Лев Толстой, не зря его в школе проходят!

И, засыпая, Марина снова заплакала, тихонько, чтоб не услышала Аня. Она плакала о том, как ей сейчас одиноко, и о том, что в Крольчатнике так хорошо, но и о том, что никто-никто этого не поймет. Никогда.

8

Утром Марина собралась в школу первой. Собственно, ей и собирать было нечего: Аня одолжила ей свою старую сумку и пару чистых тетрадок с ручкой. После школы Марина решила забежать домой за всем прочим.

Одевшись, Марина вышла из квартиры и пошла вызывать лифт. У дверей чердака снова маячила Светка, мяла в руках сигарету, но не курила. Выражение глаз у Светки было довольно тоскливое.

— Эй, ты! — свесилась она через перила. — Тебя как звать, Марина, что ли? Огоньку у тебя не найдется?

— Сейчас посмотрю, — вежливо сказала Марина, которая не курила и по этой причине не носила с собою спичек. Однако она вернулась в квартиру, чуть не сшибив с ног выходящую Аню, протопала прямо в сапогах через весь холл в кухню, взяла там с края плиты коробок спичек и вернулась обратно. На глазах у изумленной Ани Марина поднялась на чердак и вручила коробок Светке.

— Как ты могла? — в ужасе спросила ее едва опомнившаяся Аня, когда они вдвоем вышли из подъезда. — Подняться к ним на чердак! Да там же от одного запаха задохнуться можно!

— Так я туда не заходила.

— Да все равно! Ты дала ей эти дурацкие спички прямо в руки! Ты к ней прикасалась! Как тебя только не вырвало?

— Да не прикасалась я к ней, к спичкам я прикасалась!

Всю дорогу до школы Аня не могла успокоиться. Выходя из троллейбуса, Аня даже нерешительно предложила:

— Слушай, Марин, может, тебе не надо у меня ночевать?

— Стесню тебя, что ли?

— Да не в этом дело! — Аня было не до шуток. — Просто кто тебя знает, полезешь в другой раз с ней целоваться!

— Аня! — Марина тоже постаралась говорить серьезно. — Я отнесла человеку коробок спичек. Что тут такого, в конце концов?

— Человеку! Да не люди они вовсе, как ты это не понимаешь!

— Да? И чем же это они не люди? У них рожки на голове торчат или где-нибудь в одежде хвост припрятан?

— С тобой просто невозможно разговаривать! — И Аня обиженно замолчала.

Школьный день прошел довольно мирно и мило, только одноклассники без конца подтрунивали над Мариной и Аней, что они махнулись не глядя — раньше Аня была толстая, а Марина тощая, а сейчас — наоборот. Однако истинные причины этих перемен никому, похоже, в голову не приходили.

Сразу после уроков они расстались: Марина поехала домой за вещами и учебниками, Аня — за книгами в «Иностранку». Они договорились встретиться у Ани дома где-нибудь после шести и разбежались каждая в свою сторону.

Едва Марина вошла домой, как раздался телефонный звонок. Звонил Сергей насчет регистрации и так далее. Марина договорилась встретиться с ним после уроков, но не успела положить трубку, как телефон зазвонил снова. На сей раз это был Денис.

— Малыш, как ты там? Мы ужасно по тебе соскучились! — Голос доносился откуда-то издалека. Наверное, он звонил из деревенского автомата.

— Я тоже! — радостно завопила Марина в трубку, чувствуя, что внутри у нее все сжимается при одной мысли о том, что она еще долго их всех не увидит.

— Валька звонил тебе вчера, но тебя не было. Очень беспокоится, говорит, что звонил довольно поздно. Где ты гуляешь?

— Я была у подруги и собираюсь там ночевать ближайшую неделю, — объяснила Марина и продиктовала Денису Анин телефон.

— У тебя все в порядке? Как дома, как в школе?

— Везде о’кей! У вас как, все здоровы?

— У нас все в порядке. Малыш, у меня к тебе дело. Ты не могла бы сегодня навестить Димыча в больнице? А то я Женьку с трудом увез, надо ей хоть денек отдохнуть, в себя прийти, она же там три недели считай безвылазно сидит! Через пару дней его выпишут, но ты все равно съезди к нему сегодня или хотя бы завтра, хорошо?

— Конечно, о чем речь! — Марина даже слегка обиделась, что он мог сомневаться.

— Записывай. — Денис продиктовал адрес больницы, объяснил, как проехать. — У них приемные часы с пяти до семи, не опаздывай, а то зря проездишь. И если сможешь, привези ему яблок.

— Привезу, — пообещала Марина. Яблоки она видела вчера в холодильнике.

— Я тебя целую и очень люблю!

— Я тоже. — Последние слова Марина произнесла еле слышно, но Денис все равно услышал. Сквозь треск в мембране до Марины долетел звук поцелуя, раздался щелчок и вслед за ним частые гудки.

Марина положила трубку и огляделась. Папы и мамы не было видно. Она прислушалась — из родительской спальни до нее донеслись прерывистые вздохи вперемежку со стонами. Марина на цыпочках прошла в свою комнату и начала быстро собираться.

9

— Вы ищете Диму Короткова? — спросила у Марины сестра, худенькая рыжеволосая девочка, на вид не старше самой Марины. — Пойдемте, я вас провожу.

Больница была старая. Кирпичные стены, красные снаружи, изнутри оказались серыми, сплошь в потеках от бесконечно протекающей крыши. Палаты были огромные, коек на двадцать пять. Из-за высоких потолков палаты казались похожими на залы какого-то древнего, полуразвалившегося замка. Каблучки Марининых сапог звонко постукивали по кафелю, и эхо разносило их стук далеко по длиннющему коридору. И только запах сразу указывал вошедшему, что здесь именно больница. Обычная больничная смесь: запах пота, мочи и хлорки.

В палате, куда они вошли, большинство детей были выздоравливающими. Человек десять сбились на полу тесной группой и играли во что-то ужасно увлекательное на плитках кафеля, как на игральной доске. Димыч был в самом центре и что-то горячо доказывал другому мальчику, на вид приблизительно в два раза старше его.

— Димыч! — тихонько окликнула его Марина. Он даже не обернулся.

— Димыч! — крикнула она громче.

— Чего надо? — Он нехотя повернул голову и тут же вскочил. — Марина! Чуваки! — важно сказал он окружавшим его ребятам. — После доиграем. Сами видите, ко мне пришли.

Он встал и не спеша, вперевалочку подошел к Марине. У нее сжалось сердце. Димыч был бледный, как лист бумаги, похож на маленький скелетик. Пижамка болталась на нем, как на вешалке. Димыч шел медленно-медленно, будто нарочно сдерживая шаги. Когда же до Марины осталось всего ничего, он вдруг неожиданно присел и с разбегу запрыгнул к ней на шею.

— Я ждал! — горячо зашептал он Марине в самое ухо. — Денис сказал, что ты обязательно приедешь, я ждал.

— Димка, что ты делаешь? Наверняка тебе вредно так прыгать! — Марина с нежностью прижимала к себе ставшее почти невесомым мальчишеское тельце. — Димка, ты тут все ешь? Вас прилично кормят?

— Кормят тут хреново, а ем я все. Раньше мне нельзя было есть, меня тогда через вену кормили, у меня там в животе от гноя все кишки слиплись.

Марина поморщилась, но постаралась скрыть от Димыча свою гримасу. Он взахлеб выкладывал ей подробности своей болезни, точно эта болезнь была для него захватывающим приключением, а то, что он чуть не умер, — знаком его, Димыча, особой доблести, геройским поступком, который ему повезло совершить.

— Димка, вот тут тебе яблоки.

— Спасибо. — Он даже не взглянул на пакет. — Марина, а знаешь, меня послезавтра выпишут! Доктор сказал, уже все. И тогда мама приедет с Денисом или с Валей и сразу меня заберут!

— Тебе тут плохо? — сочувственно спросила Марина.

— Да нет, ничего. Ребята попались — во! — Димыч показал большой палец. — Мы тут все время играем. Но домой тоже хочется. Марина, а у тебя скоро ребенок будет?

— Не скоро.

— У-у, жалко. А ты кого хочешь, мальчика или девочку?

— Не знаю. — Марина смутилась. Она уже давно свыклась с мыслью, что у нее будет ребенок, но по-прежнему совершенно не представляла его себе и не думала о том, кто он будет. — А ты кого хочешь?

— Пацана. — Димыч был категоричен.

— Но у нас ведь и так мальчиков больше, чем девочек! Посчитай-ка по пальцам!

— Ну и что? На что нам много баб? Рожай пацана, Марина, слышишь?

— Ладно, — улыбнулась Марина. — Там посмотрим.

Оба замолчали, не зная толком, что еще сказать, и ощущая от этого сильную неловкость, будто отсутствие общих тем указывало на отсутствие взаимной любви.

— Марина, — тихо проговорил Димыч, — спой мне, пожалуйста, песню, как тогда, про пиратов.

— Песню? Димыч, мне неудобно здесь петь, здесь ведь больница.

— Марина, а ты тихонечко, — упрашивал Димыч. — А то я так давно не слышал! Пожалуйста, ну хоть шепотом!

— Какая же песня шепотом? — начала было Марина, но оборвала сама себя. В глазах у Димыча светилась такая мольба, что устоять было невозможно.

— Ну хорошо, только давай мы с тобой где-нибудь спрячемся.

— Давай! — Димыч от радости даже подскочил. — Я знаю где, пошли!

Марина осторожно поставила его на пол, и он мгновенно юркнул в коридор, махнув Марине, чтобы она шла следом. Они вышли на лестницу. По лестнице они поднялись на один марш и остановились у большого окна с широким подоконником.

— Вот, — сказал Димыч, с разбегу влезая на подоконник и устраиваясь поудобней. — Здесь почти никто не бывает. Сюда большие ребята курить ходят. Пой!

И Марина запела. Она спела Димычу про бригантину, про пиратов, которым не везло со шкиперами, про возвращение в Портленд и про то, что «никогда мы не умрем, пока качаются светила над снастями». На этой песне Марина решила остановиться, и только она замолчала, как откуда-то снизу до них донеслось:

— Браво! Ай браво! Ну умница, до чего хорошо спела! Я прям душой с вами отдохнул. Везет тебе, Димка, такой концерт за бесплатно!

Снизу к ним поднимался маленький, толстенький, средних лет врач. Подойдя вплотную, он опять с нарочитым восторгом похлопал и сказал, положив Димычу руку на плечо:

— Тебе пора в палату, Дима. Попрощайся со своей гостьей и поторопись, у вас ужин.

— До свидания, Марина! — сдержанно сказал Димыч, развернулся и исчез.

— Ишь ты! — проводил его взглядом врач. — Уже бегает! Как на щенке все зажило, ей-Богу! Я его оперировал, — пояснил он Марине. — Дежурю сегодня. А вы ему кем приходитесь, родственница?

Марина молча кивнула.

— Занятный, между прочим, пацаненок. Пятнадцать лет здесь работаю — другого такого не видал, ей-Богу! Характер железный, любую боль переносит молча. В его состоянии все другие криком кричат, а этот лежит себе да еще и улыбается улыбкой такой кривоватенькой. Мне иной раз кажется — другие потому и погибают, что боли этой самой не выдерживают. Устают от боли и перестают бороться. А этот нет! Характер! Лишний раз пить не попросит! Лежит, будто и не с ним все происходит. Если бы взрослый человек — ну, тогда понятно. А такой пацаненок, ему пять лет всего! И откуда в нем такое? Вот характер! — Врач помолчал и неожиданно остро взглянул на Марину. — Вы его поберегите. Видали, как он сейчас побежал, будто все давно прошло и не болит ничего. А на самом-то деле у него там внутри еще ой-ой-ой что творится! Нет, уважаю! Он пацан пятилетний, я взрослый, а я его уважаю!

Марине стало не по себе. Доктор явно был пьян, хотя вином от него и не пахло.

— До свидания, — сказала она тихо и бочком по стеночке попыталась протиснуться мимо него. Доктор поймал Маринину руку и поцеловал.

— Это за концерт, — сказал он, не выпуская ее руки из своей, довольно жесткой и твердой. — Очень вы хорошо пели.

Марина насилу вырвала руку и понеслась по лестнице во всю прыть. Сверху до нее долетел смешок. «Хорошо, что Димыч завтра отсюда уходит, — подумала Марина. — Неужели этот хмырь его оперировал? Странно, как Димыч жив остался!»

Гардеробщица выдала Марине пальто, и, побыстрее накинув его на плечи, Марина, застегиваясь на ходу, побежала к дверям. Но у дверей ее остановил знакомый врач. На сей раз на лице его не было улыбки.

— Я, кажется, напугал вас, простите, — произнес он скороговоркой. — Просто… У меня только что мальчик умер, вроде вашего Димки. От болевого шока как раз. Простите, — повторил он и, не дожидаясь ответа, повернулся и немедленно ушел.

А Марина еще немного постояла, приходя в себя и собираясь с мыслями. Куда она сейчас едет? Ах да, к Ане. И она побрела в метро.

10

Дома у Ани они почти ни о чем не успели поговорить. Поужинали и сразу пошли спать. А ночью Марину разбудил звонок. Телефон стоял на столе, в кабинете, где она ночевала.

— Hallo! — сказал мужской голос с явным американским акцентом. — May I speak to Ann?[2]

— Wait a minute![3]

Марина вышла в коридор и постучала в Анину дверь.

— Ань, проснись, там твой Патрик звонит из Америки!

— Скажи ему, что меня нет дома!

— Аня, это невозможно. Лучше скажу, что ты не хочешь с ним говорить.

— Скажи что хочешь. Ладно, сейчас подойду.

Аня босиком подбежала к телефону.

— Алло! Да, это я! — быстро заговорила она по-английски. — Зачем ты звонишь? Да, я понимаю, но это неважно. Да, я понимаю, но это неправда. Это не имеет никакого значения. Тогда потрудись его забыть. Подумай лучше о том, что скажет твоя мама, когда увидит счет. Тебе того же! — И Аня злобно грохнула трубку на рычаг.

Резко, точно ноги у нее вдруг подогнулись, Аня опустилась на Маринину кровать. Зубы у нее стучали, ее трясло. Невидящими глазами она посмотрела на Марину.

— Какого черта он звонил! — проговорила она. — Какой смысл орать через океан то, что имеет смысл говорить, только когда сидишь на расстоянии вытянутой руки?

— Ты это серьезно? — Марина с сочувствием смотрела на нее, все было гораздо сложнее, чем казалось на первый взгляд. — Аня, ты, по-моему, ошибаешься.

— В чем же?

— Ну невооруженным глазом видно, что ты его любишь!

— Да я его вообще никогда не любила, если хочешь знать! Я просто хотела переехать в Америку.

— Аня, это не так! То есть, может, сначала это и было так, ну прости меня, я не знаю… Но теперь это явно не так! Да ты подойди к зеркалу, посмотри в свои глаза!

— Что-то ты больно умная стала с тех пор, как залетела!

Обе замолчали. За окном была непроглядная темень, даже в доме напротив светились всего одно-два окошка где-то под самой крышей, и фонари не горели, только внизу то и дело уныло поскуливала несытая собачонка.

— Ладно, давай спать, — сказала наконец Аня.

— Хочешь, ложись со мной, — предложила ей Марина. Диван в кабинете раскладывался и становился довольно широким.

— Нет, — Аня слегка передернула плечом. — Пойду лучше к себе. Выспаться надо, завтра первым уроком физика. Гуд найт, бэби.

— Гуд найт, — словно эхо отозвалась Марина.

Аня ушла, а Марина долго еще не спала, лежала и думала в темноте о том, как все в этом мире сложно.

11

На следующий день, после последнего урока, Марина сразу же заторопилась в раздевалку, на бегу крикнув Ане «пока!». На улице она едва не сшибла пару старушек. Ветер свистел у нее в ушах. Падал легкий снег, и, стоя на эскалаторе, Марина, зажатая со всех сторон людьми и вынужденная из-за этого прервать свой бег, рассматривала причудливые снежинки, тающие у нее на обшлагах рукавов.

В вестибюле метро ее ждал Сергей. Марина едва его узнала. Он был в широченной пуховке и шапке-ушанке.

— Привет! — сказал он. — Как дела, невестушка?

— Неплохо, женишок! — в тон ему ответила Марина.

— Поедем куда или прямо тут переговорим?

— Нет уж, тут не надо! — испугалась Марина. — Сюда сейчас все мои однокласснички набегут.

Подошел поезд, они вошли в него и поехали куда-то. Марина в суматохе даже не обратила внимания, в какую сторону.

— Куда мы едем? — спросила она, так и не разобрав названия следующей станции. Микрофон в вагоне барахлил и вместо слов кряхтел и кашлял.

— Куда? — Сергей задумался. — Ко мне поехали! — сказал он наконец. — Не возражаешь?

— Да нет. Далеко это?

— Три станции. Потом еще две остановки на троллейбусе, но они небольшие, можно даже пешком пройти.

— Тогда поехали!

Квартира, в которую они вошли, была однокомнатной. У дверей лежал круглый вязаный половичок, направо сразу был вход в комнату, дверь налево вела в санузел, а прямо, шага через три, начиналась кухня. Пол был из линолеума, белоснежный. Вообще кругом пылинки не было. Квартира дышала чистотой и порядком. Обои были зелененькие в мелкий розовый горошек. На подоконниках, на столах, на специальных полочках на стенах стояли и висели цветы, которым, судя по всему, жилось здесь неплохо.

Кухня была выкрашена в светло-серый спокойный цвет, на стенах нигде не было ни пятнышка. Возле одной стены в кухне стоял стол, над ним висели хозяйственные полки, заканчивалась эта стена узким высоким кухонным шкафом. У другой стены стоял детский раскладывающийся в длину диванчик, а в углу у окна приткнулся секретер с откинутой крышкой, на которой были разложены учебники и тетради. Над секретером висела книжная полка. Маринин глаз сразу выхватил Булгакова, Высоцкого и двухтомник братьев Стругацких.

— Присаживайся! — Сергей показал Марине на диван. — Чаю хочешь?

— Ага! — Марина энергично кивнула, только сейчас сообразив, как же она голодна. В Крольчатнике в это время они обедали.

— Ты тут вдвоем с мамой живешь? — спросила Марина, откусывая от огромного трехэтажного бутерброда с маслом, сыром и колбасой.

— Ну да. — Сергей сидел на стуле напротив нее и, слегка улыбаясь, смотрел, как Марина ест. — Тебя приятно кормить, — вымолвил он наконец. — Ты с таким удовольствием ешь!

— Да уж, поесть я люблю.

— А по тебе не скажешь. Давай мы с тобой набросаем план. Регистрация у нас с тобой восемнадцатого, это через пять дней, в воскресенье. — Марина кивнула. — Ты запиши себе куда-нибудь, а то забудешь, а Валька мне потом голову оторвет.

— Мне тоже. — Марина послушно вынула из портфеля ручку и тетрадку и записала на обложке сзади: «Воскресенье, 18-е». — В котором часу?

— В 12.30. Значит, прибыть туда надо за полчаса в парадной форме. У тебя, кстати, есть что надеть?

— Найдется. — Марина даже слегка обиделась. Все-таки она была пока что единственной дочкой.

— А у меня вот не факт. — В данный момент на Сергее была индийская рубашка в мелкую неброскую клетку и чистенькие, обтрепанные джинсы. — А с кольцами что мы будем делать?

— Не знаю, — честно сказала Марина. — Денег у меня нет и не предвидится. Может, можно без них как-нибудь? Или давай Вальке позвоним? Если он в Москве, может, он что придумает?

Сергей молчал. В голове у него явно роились какие-то мысли. При этом взгляд его рассеянно скользил по Марининой фигуре, задержался у нее на лице, на глазах. Внезапно Сергей тряхнул головой, точно приняв какое-то решение.

— Нет, — твердо произнес он. — Сам добуду. — И, видя, что Марина слегка встревожилась, тут же добавил: — Да ладно, не бери в голову. Есть у меня кое-какие соображения. Уж как-нибудь, на собственную свадьбу, для своей невесты…

Оба рассмеялись, остро чувствуя двусмысленность этой фразы.

— Послушай, — тихо проговорил Сергей, — смотрю я на тебя и никак не могу понять: ну как ты попала в такую дурацкую историю? Такая красивая девочка, вроде неглупая даже.

— Как попала, как попала. Как все.

— Ну, все! — не согласился Сергей. — То-то и оно, что ты далеко не все. У тебя такие глаза…

— Таких глаз ты никогда не видел, — с улыбкой завершила Марина фразу, давно ставшую для нее привычной. — Вот примерно так и попала. Сначала глаза, потом руки, после ноги, а дальше — оглянуться не успеешь, как в ловушке.

Сергей не засмеялся. Он сидел молча, по-прежнему в упор разглядывая Марину.

— Я, кажется, понял, — сказал он. — Вся твоя беда в том, что ты совершенно себя не ценишь. Ну как можно так глупо растрачивать свою жизнь? У тебя…

— Такие глаза, — снова сострила Марина.

— Да при чем тут глаза! — Сергей, кажется, всерьез рассердился. — Ты вся необыкновенная! И как ты вообще такая по улицам ходишь? Я тебя сегодня в метро увидел — голова закружилась, ей-Богу! На тебя мужики из подворотен еще не кидаются?

— Не кидаются. А голова у тебя не могла от голода закружиться?

— От голода? Почему?

— Да ты совсем ничего не ешь!

Сергей смутился.

— Да я хотел, чтобы ты поела. Я и потом поем, вместе с мамой.

— Почему? Я что, такая страшная, что со мной есть нельзя? Ты себе даже чаю не налил! Мне неудобно!

— И правда, чего это я… — Сергей потянулся и снял с полки чашку, потом все так же, не вставая, достал с плиты чайник и плеснул в чашку кипятку.

«Как же у них тут тесно, в этой кухне! — Марина поежилась. — Нет, я тут просто не смогла бы готовить!»

— Сергей, а скоро твоя мама придет?

— Не раньше шести, а что? Ты сиди, не беспокойся!

— И что, ты бы так до шести часов и сидел голодный?

— Да. Нет. Не знаю… Может быть…

— Ну ты даешь! Так ведь и помереть недолго! Немудрено, что у тебя голова в метро кружится!

Марина неожиданно почувствовала, что ее клонит в сон. Ну да, она же две ночи почти не спала. Потом еще в школу ходила…

— Который час? — спросила она, с трудом сдерживая зевок.

— Полчетвертого. Тебе пора? Ты спешишь куда-нибудь? — Было такое впечатление, что он испугался.

— Да, — Марина слабо улыбнулась. — Домой. Спать. Я очень хочу спать. Я две ночи почти не спала.

— Что так?

— Да у подруги всякие сердечные неприятности.

— Тебе своих неприятностей мало?

— Каких? — Марина искренне изумилась.

— Ну ты даешь! — Сергей рассмеялся. — Если не ошибаюсь, тебе семнадцать лет. Ты залетела от человека, который не собирается на тебе жениться. Тебе приходится срочно оформлять фиктивный брак. И это называется — никаких неприятностей?

— Ну, это не неприятности.

— А что же это?

— Это так… — Марина задумалась. — Проза жизни. — И, не выдержав, улыбнулась. — Если хочешь, поэзия.

— Ни хрена себе поэзия! — Сергей захохотал. — Нет, правду я сказал, цены ты себе не знаешь!

— Да? И какая же мне цена, по-твоему?

Марина чувствовала, что глаза у нее слипаются и что она сейчас заснет прямо здесь, за столом, в крошечной незнакомой кухне. Глаза сами собой закрывались, голова свешивалась вниз. Господи, что же делать, она же так не доедет к Ане!

— Эй, что с тобой, тебе плохо?

— Нет. — Собственный голос показался Марине неожиданно далеким и каким-то чужим. — Нет, просто я очень хочу спать. Просто уже засыпаю.

— Эй, подожди, не засыпай пока, дай я тебя уложу как следует!

Послышался скрип, сиденье под Мариной задрожало. Сергей разложил диван, на котором она сидела.

— Вот теперь ложись, слева от тебя подушка.

Она послушно легла и почувствовала, что ее укрывают чем-то теплым.

— Ничего, если я посплю? — спросила она тихо, смутно осознавая, что спрашивать, в общем-то, надо было раньше. Как это глупо, прийти по делу к незнакомому человеку и вдруг так сразу свалиться и заснуть.

— Ничего, — услышала она шепот у самого своего лица, как будто Сергей стоял перед диваном на коленях. — Ты спи, пожалуйста. Спи и ничего не бойся. — И потом еще тише, с какой-то особенной нежностью: — Марина.

Она спала.

12

— Да не волнуйся ты, спит она еще, спит! — высокий голос подрагивал от возбуждения. — Скажи мне по крайней мере, кто это хоть такая?

— Друг.

— Это теперь так называется? Прийти к парню, развалиться на его кровати, будто так и надо… Зовут-то ее как?

— Неважно.

— То есть как это неважно? Человек заявился ко мне в дом, могу я, по крайней мере, узнать, как его зовут?

— Она пришла не к тебе, а ко мне. Марина ее зовут. Ты потише не можешь разговаривать?

Голоса звучали прямо над головой. Высокие истерические нотки ударяли прямо по мозгам. Спать стало невозможно, но открыть глаза неудобно. Получалось, что она их подслушивает! Однако и лежать вот так становилось все нелепее. И поздно! Что он там говорил перед тем, как Марина заснула? Его мама должна была прийти в шесть! Стало быть, уже больше шести?

Марина рывком уселась на диване. Ей нужно бежать! Аня давно дома! Наверняка кто-нибудь звонил! И потом… Уроки, кажется, какие-то задавали… О, черт! И нужно было ей так заснуть! Просто как провалилась. Как нелепо, как глупо, как… по-детски…

— Проснулась наконец! — проговорил уже знакомый высокий голос. Голос принадлежал худощавой женщине в выцветшем халатике с льняными, словно бы тоже выцветшими волосами. Черты лица ее были такими же тонкими, как и у Сергея, брови тоже были точно нарисованные карандашом. — Ну что, спящая красавица, выспалась? Где же это ты, интересно знать, так умоталась?

Марина вспыхнула. У нее просто не нашлось что сказать.

— Ну мама! — закричал Сергей, покраснев едва ли не ярче самой Марины. — Что ты говоришь такое? Незнакомому человеку! Ты же ее впервые видишь!

— А незнакомому человеку можно спать в моей кухне на диване? Да ладно уж, нечего краснеть! Будто мы сами молодыми не были!

«Интересно, кто это мы?» — злобно подумала Марина. Никаких признаков отца Сергея и вообще взрослого мужчины в доме не наблюдалось. Или это она Сергея в старики записала?

— Извините, пожалуйста, — стараясь говорить как можно вежливее, произнесла Марина. — Нам с Сергеем нужно было обговорить одно дело. Просто я себя неважно почувствовала.

Это объяснение показалось ей единственно подходящим из всех пришедших в голову. Ведь не говорить же, что ей очень захотелось спать?

— Вам стало плохо? Сережа, что же ты мне сразу не сказал? Может, лекарство какое-нибудь нужно? Да как же ты пойдешь сейчас, детка? На тебе лица нет!

— Дойду уж как-нибудь, — понемногу входя в роль, пробормотала Марина слабым голосом, потихоньку вставая. Сергей, одураченный этим спектаклем, кинулся подставлять ей плечо. — Ничего, ничего, — слабо пискнула Марина и бочком проскользнула мимо Сергеевой мамы, выбралась в коридор и начала с лихорадочной быстротой одеваться.

Сергей, опомнившись, ринулся вслед за ней, набросил на плечи куртку, застегиваться не стал, не глядя сунул ноги в сапоги и быстрым движением отворил дверь.

— Сережа, постой, куда же ты? — донеслось до них уже на лестнице.

— Сейчас приду! — прокричал в ответ Сергей, и они с быстротой молнии ссыпались вниз по лестнице.

— Марина, пойдем до метро пешком! — попросил Сергей, когда они оказались у троллейбусной остановки. — Ну пожалуйста, здесь совсем близко!

Голос его звучал жалобно и моляще, карие глаза по-собачьи смотрели на Марину.

— Ты же обещал своей маме, что сейчас вернешься! — мстительно сказала Марина.

— Да черт с ней, с мамой! Марина, ну пожалуйста!

— Слушай, я тебе поражаюсь! Из-за тебя я только что пережила такое унижение. Клянусь, так стыдно мне еще ни разу не было!

— Марина, прости меня! Ты понимаешь, моя мама…

— Да что мама! С мамой как раз все ясно. Не в маме дело, а в тебе! Ты не мог меня пораньше разбудить? Ты же знал, что она в шесть придет!

— Марина, прости меня, я осел! Я сам не знаю, как получилось. Ты так сладко спала, я сидел, смотрел на тебя и все думал: я ее разбужу, еще пять минут, еще десять, я ведь и на часы все время поглядывал. Марина, прости меня, я просто не смог! Ты так сладко спала, так чудесно было на тебя смотреть.

Марина искоса взглянула на него, похоже, он не врет.

— А потом было уже поздно. Она пришла, — упавшим голосом завершил Сергей. — Марина, прости меня, я сам не знаю, что говорю. Марина, скажи мне, ты прощаешь меня?

Он был само раскаяние.

— Но ты хоть понимаешь, каково мне?

— Ну еще бы! Можешь мне не верить, но чувствовал я то же, что и ты, только еще сильнее.

— Верю.

Марина шла слева от него, рассеянно скользя взглядом по ярким витринам маленьких магазинчиков, по светящимся в темноте окошкам палаток со сластями и напитками. Совсем рядом зазвенел трамвай, посыпался сноп искр, видных издалека в черном морозном небе.

— Ладно, — проговорила наконец Марина. — Замнем для ясности. Так, до чего мы с тобой договорились?

— Ты больше не сердишься на меня? — переспросил Сергей робко и недоверчиво.

— Да сказала, не сержусь. Встречаемся восемнадцатого, в двенадцать, у дверей загса, в парадной форме. Правильно?

Он молчал, глядя на ее губы. Очнулся, тряхнул головой и медленно, слегка заикаясь, проговорил:

— Мар-рина, а р-раньше мы не можем встретиться?

Марина рассмеялась, так он был трогателен и в то же время забавен. Но, продолжая еще смеяться, она поняла, что он ей вдруг стал близок, за какие-то считанные часы, так близок, как до него не был ни один человек в мире. А Сергей шел рядом и молчал, только смотрел на нее и улыбался.

Незаметно они подошли к метро.

— Пока, — нерешительно произнесла Марина.

— Пока, — так же тихо ответил Сергей, но оба не тронулись с места. Наконец, точно повинуясь чьему-то приказу, действуя не по своей воле, Сергей протянул к Марине руки, обнял ее, привлек себе и впился губами в ее трепещущие, ждущие его губы. Несколько мгновений оба не шевелились, они целиком ушли в поцелуй, и не было ни метро, призывно мерцающего красной буквой «М», ни мельтешащих вокруг людей, ни троллейбусов, ни трамваев.

Какой-то хмырь, по-хозяйски заехавший на своем «Вольво» на тротуар, засигналил им, чтобы они сошли с его дороги. Они даже не услышали. Глаза у них были закрыты, они ничего не слышали, кроме бешеного биения своих сердец.

— Завтра, — пробормотал наконец Сергей, отрываясь от Марининых губ.

— Ага, — Марина кивнула.

— У тебя когда уроки кончаются?

— В два пятнадцать.

— А у меня коллоквиум в три, но я сбегу. Я люблю тебя, Марина, ты это знаешь?

— Да.

— А ты?

— И я, кажется… Сережка, мы сошли с ума! У меня ведь ребенок будет в мае!

— Люблю. — Сергей крепче прижал Марину к себе. — И тебя люблю, и твоего ребенка. И завтра я буду ждать тебя ровно в два двадцать в вестибюле метро, там же, где и сегодня, хорошо?

— Да.

— До завтра.

— Да, до завтра.

Они с трудом оторвались друг от друга, и Марина начала медленно спускаться по ступенькам метро, чувствуя, что сходит с ума. Что же она делает? А как же Крольчатник? Но отказаться от Сергея не было сил.

«А восемнадцатого наша свадьба, — вспомнилось вдруг Марине. — Забавно. Что ж, может быть, в этом и заключен перст судьбы?»

И Марина зашагала быстрее и веселее, точно вдруг найдя ответы на все мучившие ее вопросы.

13

— Тебе какой-то парень весь вечер названивает, — встретила Марину Аня. — Велел тебе, как придешь, сразу ему перезвонить. Назвался Валерьяном. Ну и имечко! Это кто такой? Твоего мужа, кажется, Сергеем зовут?

— Сергеем, — Марина согласно кивнула, продолжая улыбаться. — Валерьян телефона не оставил?

— Нет. Сказал, у тебя должен быть.

— Да. Кажется, я его еще наизусть помню.

— Ох, ну и трудная же у тебя личная жизнь! — язвительно процедила Аня. — Это подумать только, когда я полгода назад отсюда уезжала, у тебя, по-моему, вообще знакомых мальчиков не было!

— Ну почему же? — Марина медленно, задумчиво повесила пальто и теперь не глядя засовывала ноги в тапочки, принадлежащие, судя по размеру, Аниному отцу.

— Марина, надень другие тапочки. Эти с тебя сразу же слетят, ты в них шагу не сделаешь!

— Почему же? — по-прежнему погруженная в свои мысли, повторила Марина. — С Игорем я знакома была, мы даже, кажется, целовались один раз…

— В девятом классе, — уточнила Аня. — Я тогда скарлатиной болела и два месяца в школу не ходила. То-то ты без меня разошлась! Но я вовремя вернулась, успела, можно сказать, спасти тебя от горького разочарования. Как он потом от тебя к Ленке переметнулся, помнишь?

— Да, ты заставила меня два раза подряд пропустить свидание, можно сказать, сломала мне личную жизнь.

Марина несколько принужденно рассмеялась. Сделав несколько шагов в тапочках Аниного отца и потеряв их где-то в середине коридора, Марина добралась до кабинета и, плюхнувшись на диван, завертела диск телефона.

— Валька, это я. Тебе мама моя дала здешний телефон? Нет, только на неделю. Голос веселый? Так жизнь хорошая, и вообще… Нет, почему же, скучаю, по всем, и по тебе в особенности. Слушай, вы Димку забрали сегодня? Ну, слава Богу! Жуткое, по-моему, место, эта больница, не дай Бог никому туда загреметь! Чувствую себя хорошо, лучше не бывает. Разве по голосу не слышно? Тогда чего спрашиваешь? Встретиться? Да, можно, конечно, почему не встретиться. Завтра… Ой, погоди, Валька, завтра я, кажется, никак не могу…

И ту же секунду Марина почувствовала, как она смертельно, жутко соскучилась по Вальке. По ним по всем, конечно, но по Вальке особенно. Как-никак он был у нее первый…

Сергей. Она должна с ним встретиться. Да что там, Марина просто умрет, если завтра его не увидит!

Но не повидать Валерьяна тоже никак нельзя! А послезавтра он уезжает.

— Валька, слушай! — сообразила она наконец. — Раз такое дело, прогуляю я завтра школу. Ну не все, конечно, уроки, а половину. Встретимся на Пушкинской, у фонтана напротив «Макдональдса», в половине двенадцатого, хорошо? Ну пока, до завтра. Да, да, конечно, а я тебя крепче! Не веришь?

И Марина, весело рассмеявшись, положила на рычаг трубку. Затем она обернулась и увидела Аню. Аня стояла в дверях, и выражение у нее на лице было таким, что Марине сразу захотелось завыть и убежать. Что она ей сейчас объяснять будет? Тут самой себе ничего не объяснишь толком, а уж Ане… Однако Аня рвалась в бой.

— Марин, у тебя вообще все дома? Что с тобой происходит? Это кто звонил?

— Друг, — нехотя отозвалась Марина. — Ань, у тебя поесть ничего не найдется?

— Нет, постой. Что это у тебя за друзья такие появились, что ты ради них школу прогуливаешь, с уроков сбегаешь? Тебя кто сегодня встречал в метро?

— Слушай, ты что, следишь за мной, что ли? Муж встречал! — с некоторым вызовом проговорила Марина.

— А звонил тебе сейчас кто?

— Друг. — Марина начала закипать.

— И много у тебя таких друзей, позволь мне полюбопытствовать?

— Много. А тебе завидно, что ли?

— Завидно?! Да что ты говоришь такое, чему тут можно завидовать? Тебе мало того, что у тебя в семнадцать лет ребенок будет? Тебе нужно еще непременно разрушить собственную, еще не начавшуюся толком, семейную жизнь?

— Аня… — Марина едва сдерживалась. — Заруби себе на носу: моя личная жизнь — это моя личная жизнь, никак не твоя. И вмешиваться в нее я никому не позволю, тебе в том числе. Да со мной моя мама так не разговаривает!

— Марин, ты дура и ничего не понимаешь! Слушай, что тебе умные люди говорят! Это надо же, нагуляла ребенка и хоть бы хны, продолжает себе прыгать, как девочка! Друзья у нее! Да другая бы на твоем месте…

— Ань, я, пожалуй, пойду. — Марина безуспешно попыталась нащупать под диваном давно потерянные тапочки. — Мы все друг другу сказали.

Так и не найдя тапочек, Марина встала и направилась к входной двери. Аня следила за ней, стоя у дверей кабинета.

— Ты мне ничего не расскажешь? — спросила она, наблюдая, как Марина достает пальто с вешалки.

— Нет.

— Послушай, как ты можешь? Ведь я беспокоюсь за тебя!

— Нет. Ты не беспокоишься. Ты лю-бо-пыт-ству-ешь. А мне это мерзко.

— Вот ты какая стала!

— Да. Такая.

Они стояли друг против друга, готовые вцепиться друг другу в волосы. Прошла минута, другая. У Ани первой дрогнуло сердце.

— Марина, не уходи, пожалуйста, куда ты пойдешь на ночь глядя?

— Домой. У меня есть дом. — Марина вовсе не была в этом уверена.

— Марин, останься. Марин, ну извини меня, ну хочешь… Я больше не буду ни о чем спрашивать! Марина, не уходи! Мне будет без тебя так одиноко!

Марина стояла на пороге, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Ей было жалко Аню, хотя обида еще переполняла ее.

— Ну ладно, — промолвила она наконец, — только обещай больше никогда не задавать мне никаких вопросов.

— Конечно, раз ты не хочешь…

— И не высказывать ни о чем своего мнения, пока тебя о нем не спросили!

— Если тебе это неприятно…

— Еще как неприятно! Набросилась на меня, что твоя миссис Робертс или наша Катерина!

— Марина, прости меня, черт знает, что на меня нашло!

Аня произносила эти слова неохотно, но ей так не хотелось оставаться одной в этой пустой квартире! Марина представила себе, как бы она тут одна осталась, с этими уходящими ввысь потолками и бомжами за стенкой. Поздним вечером Марина и сама их боялась.

— Ладно уж, мир! Остаюсь, если будешь хорошо себя вести.

Обе девочки с явным облегчением засмеялись.

— У тебя найдется что-нибудь поесть? — снова спросила Марина.

Аня слегка смутилась:

— Всегда можно сделать бутерброды.

— Эх ты, бутерброды! — передразнила ее Марина. — Картошка у тебя есть? А крупа какая-никакая найдется? Пойдем, я тебе что-нибудь приготовлю, а то сдохнешь от этой сухомятки!

Через минуту Марина уже весело и ловко стряпала, а Аня наблюдала за ее действиями с восхищением и завистью.

14

Марина увидела Валерьяна издалека. Он стоял у фонтана, пытливо всматриваясь близорукими глазами в толпу, движущуюся от метро к «Макдональдсу». Марина сделала круг, обежала фонтан с другой стороны, подкралась к Валерьяну сзади и с размаху хлопнула его по плечу, благо он был не слишком высок ростом.

— Ай! — Он так и подпрыгнул.

— Не ждали?

— Ну ты даешь, мышь! Экая ты вдруг бойкая стала! А ну, поворотись, сынку! — Он, прищурившись, с улыбкой разглядывал ее, точно и впрямь отец — родимое детище, и наконец прищелкнул языком с восхищением: — Нет, мышь, что ни говори, а Москва тебе явно на пользу.

— Что, нравлюсь? — Марина видела, что нравится, ей было приятно это сознавать и еще приятнее об этом слышать.

— Что есть, то есть! Черт, я ведь думал, что ты сама мне первая позвонишь! Затоскуешь в Москве и позвонишь.

— Позвоню? Зачем?

— Ну как? Выбраться вместе погулять по старой памяти.

— Мне казалось, что ты в Крольчатнике. — Марина растерялась.

— Да ты разве не помнишь? Я в Москве больше времени провожу, чем у нас. Честно говоря, я думал, что ты успела мой график изучить.

— И вправду. Не сердись, Валечка. — Марина виновато потерлась щекой о его плечо. — Не до того было. Совсем я тут завертелась. Школа, потом еще к свадьбе надо готовиться…

— Как там со свадьбой? Вы уже встречались с Сергеем?

— Да. — Марина немного смутилась.

— Все обговорили?

— Да нет, не все еще. Еще сегодня встречаться будем.

— Вы давайте, а то времени в обрез. Не век же ты в Москве торчать будешь!

«И вправду, — холодея, осознала Марина. — Не век. А как мы с Сережкой? Впрочем, ему, наверное, можно будет все объяснить. Будет приезжать меня навещать… А если он не поймет? Тогда все полетит, не успев начаться. Ну и пусть себе летит! — подумала Марина, неожиданно обозлившись непонятно на что. — Если он такой дурак, что не сможет ничего понять, на кой он нужен!» И Марина решительно тряхнула головой.

— Мышь, ты чего такая смурная? — спросил наблюдавший за ней Валерьян.

— Какая?

— Ну… задумчивая, загадочная. Этакая незнакомая дива.

— Кто? Я дива? Да я тебя сейчас!..

Марина вдруг наклонилась, подобрала комок снега, ловкими, привыкшими лепить пельмени пальцами скатала снежок и кинула в Валерьяна. Снежок попал в шею, рассыпался, часть снега попала за воротник.

— Ах ты дрянь такая! — Валерьян запустил в Марину снежком, и они со смехом понеслись по Тверской, перебрасываясь снежками, а люди провожали их завистливыми взглядами.

Валерьян с Мариной отлично провели время, прошвырнулись по самым своим любимым местам, выпили кофе в маленьком баре при Литинституте, постояли во дворе бывшего Марининого дома, глянули, как движется ремонт в бывшем Валерьяновом. Они почти не разговаривали, правда, Валерьян успел выложить Марине последние новости: у Димыча все вроде бы в норме, и он счастлив, что снова дома; Ольга у себя в мастерской ухитрилась в дым напиться, из-за чего у нее был нешуточный скандал с Денисом (поговаривают, что без Володечки тут дело не обошлось, но доказать ничего невозможно); у Ильи приболела мать, и они с Машей и детьми перебрались в Москву; без них и без Марины в Крольчатнике стало тоскливо. Вот, собственно, и все. Да, Бруно передал Марине с Женькой записку, ее никто не читал. (Марина спрятала записку в карман, решив прочитать попозже, когда никто не будет мешать.)

Всерьез они с Валерьяном ни о чем не говорили. Все было похоже на тот вечер, в самом начале, еще до ее беременности и до Крольчатника. Валерьян даже не стал ее спрашивать, как она себя чувствует.

В Колокольном переулке они, повинуясь внезапному порыву, зашли в какой-то подъезд, поднялись там на пару лестничных пролетов вверх и, сев на низкий широченный подоконник, на несколько мгновений припали друг к другу. Валерьян нащупал под ворохом зимней одежды Маринин живот и в который уже раз попытался послушать, как оно там шевелится. Но ребенок, как только на Маринин живот легла Валерьянова рука, замер.

— Денис говорил мне, что так бывает, — сказал Валерьян, похоже, самому себе в утешение. — Они откуда-то знают, что это их отец, и перестают шевелиться, когда чувствуют его руку.

— Не расстраивайся, рано или поздно увидишь его целиком.

— Скорей бы уж! — Валерьян вздохнул.

— И что тебе так не терпится? Можно подумать, это твой первый ребенок!

— Да кто его знает? Вполне может быть, что и так.

— Да что ты говоришь? — возмутилась Марина. — По Крольчатнику детей бегает без счету!

— Так-то оно так, но откуда я знаю, который из них мой?

— А тебе надо обязательно знать точно? Между прочим, Сонька на тебя очень похожа. Я иной раз посмотрю на нее, вылитый ты!

— Ты что, и в самом деле так думаешь? — Валерьян недоверчиво покосился на Марину. — Или ты хочешь меня утешить?

— Утешить? Что за глупости? Честное слово, я всегда думала, что Сонька твой ребенок. А почему бы тебе прямо не спросить у Алены? Или она сама точно не знает?

— Не в том дело. Может, и знает, но ни за что не скажет. Принцип у нее такой — никто не должен знать, какой ребенок чей, чтобы ко всем было одинаковое, ровное отношение. Правда, так все равно не получается.

— Тогда плохо твое дело, — Марина вздохнула сочувственно. — А интересно, чей ребенок у Алены теперь? Вдруг тоже твой, а?

— Да все может быть. В таком случае я многодетный папа! Если с твоим считать, трое получается. Пустое все это, никогда я про это ничего не узнаю. Может, она и права: какая разница? Ту же Соньку я все равно люблю, просто потому, что ее невозможно не любить.

Но по всему было видно, что это для него очень важно.

Они простились в метро, поцеловавшись на прощанье.

— Я тебе позвоню на той неделе! — пообещал Валерьян.

— Позвони, — рассеянно откликнулась Марина. Мысленно она была уже далеко.

— Нет, мышь, все-таки ты нынче какая-то не такая. Что-то тут с тобой произошло.

Валерьян серьезно и нежно заглянул ей в глаза, приподняв слегка Маринино лицо за подбородок, но ничего в них не увидел. Валерьян был далеко не лучшим читателем по глазам. Вот если б на его месте был Денис…

— Ладно, мышь, пошел я, — нерешительно произнес он, переминаясь с ноги на ногу. Похоже было, что ему очень хочется, чтобы Марина попыталась его задержать, сказала бы, что хочет поехать сейчас с ним, к нему, они ведь так давно не были вместе! Но Марина ничего не сказала. Она только кивнула ему на прощанье, точно Валерьян и все связанное с ним неожиданно стало для нее далеким прошлым.

15

На свидание с Сергеем Марина приехала за пятнадцать минут до назначенного часа и увидела, что он ее ждет. Он стоял у стены и читал книгу.

— Привет! — тихо прошептала Марина, подойдя к нему почти вплотную.

Сергей вздрогнул, оторвался от книги, увидел Марину и просиял.

— Ты! Пришла! Подожди… — Взгляд его скользнул по циферблату наручных часов. — Но ты ведь раньше!

— Да. Чуть-чуть. — Марина виновато улыбнулась, улыбнулась вся сразу: глазами, губами, ямочками на щеках.

— Куда мы пойдем? — выдохнул Сергей.

— Только не к тебе! — Для верности Марина даже замотала головой.

— А почему, собственно? Мама придет…

— Не раньше шести, — докончила за него Марина, многозначительно посмотрев ему прямо в глаза. Сергей немедленно сник.

— Ну… Ладно. Но я тогда, не знаю… Может, у тебя есть какие-нибудь идеи? Предлагай!

Марина задумалась. К маме и папе нельзя, там сейчас форменный сумасшедший дом, да и вообще как-то неудобно. Может, потом, когда они распишутся… Куда тогда?

И тут Марина сообразила, что у нее теперь есть ключ от Аниной квартиры, потому что Аня утром сказала, что придет домой не раньше пяти, сперва поедет в библиотеку, потом куда-то еще, Марина не помнит точно, но это ведь и не важно. Главное — Анина квартира сейчас в их полном распоряжении.

— Поехали! — Марина схватила Сергея за руку, и они вскочили в отходящий поезд. Двери уже закрывались, Сергею пришлось придержать их, пока Марина вошла.

Переступив порог Аниной квартиры, Сергей остолбенел.

— Это твоя квартира? — испуганно спросил он.

— Нет, — Марина засмеялась. — Подруги. Ну, чего встал, пошли!

Сергей, смешно озираясь, разглядывал все вокруг: стены, потолки, паркетный пол с вытертой ковровой дорожкой посредине.

— Это же надо! — проговорил он наконец. — Даже не верится, что тут люди живут!

— А то кто же? — Марина фыркнула. — Волки, что ли, или леопарды? Да очнись ты наконец, проходи.

Сергей нагнулся, аккуратно снял ботинки и послушно пошел вслед за Мариной. А ботинки так и остались одиноко стоять посреди прихожей.

На них-то сразу и наткнулась Аня, возвратившаяся домой чуть раньше. Войдя, она недоуменно уставилась на эту нелепую, изрядно порыжевшую пару туристских ботинок. На ковровой дорожке вокруг них расплылось влажное пятно. Откуда они тут взялись?

— Марин, ты дома? — крикнула она. Но лишь слабое эхо было ей ответом.

Аня прошла через всю квартиру, осторожно заглядывая в каждую комнату и наконец обнаружила их в кабинете. Глазам ее предстала весьма любопытная картина.

Марина и Сергей сидели друг против друга на диване, молчали и улыбались.

— Эй, привет! — громко сказала Аня. Но они ее не услышали. Тогда Аня решительно вошла в кабинет, подошла к Марине, наклонилась и гаркнула ей в самое ухо: — Добрый вечер, Марина, ты меня слышишь?

Марина словно очнулась ото сна.

— А, ну да, — произнесла она протяжно, не до конца еще понимая, где она и что с ней происходит. — Добрый вечер, Аня! Познакомься, пожалуйста, это Сергей, мой будущий муж. Сережа, это Аня, хозяйка квартиры и моя лучшая подруга.

— Что? — недоуменно переспросил Сергей, так же с трудом приходя в себя. — Здравствуйте, Аня, очень приятно!

— Мне тоже! — с чувством сказала Аня, протягивая Сергею руку. Сергей взял ее руку обеими руками и несколько секунд тупо разглядывал, не понимая, что ему с ней делать, пока Аня не забрала руку.

«Вот психи! — озадаченно подумала Аня. — Подумать только, какая любовь! Можно позавидовать! Вообще-то, учитывая Маринкин живот, могли бы уже и попривыкнуть друг к другу. Все-таки не вчера познакомились!» Вслух же Аня сказала:

— Эй, ребята, вы ничего и не ели? Пошли, я вас чаем напою, что ли!

— Чаем? — встрепенулась Марина, неожиданно почувствовав голод. — Ты знаешь, Ань, пожалуй, это будет здорово! Это ты хорошо придумала — чаем! Сережа, ты чаю хочешь?

Он кивнул, кажется, не до конца соображая, о чем его спрашивают.

— Тогда пошли на кухню! — Аня уже начинала сердиться. Надо было их оставить тут, и пусть бы они сидели и пялились друг на друга, пока не умерли бы от голода и жажды!

Разливая чай, Аня исподтишка рассматривала Сергея. Он не вязался с Марининым описанием сына богатых родителей.

— Сережа, у вас сейчас сессия? — спросила Аня, чтобы хоть как-нибудь завязать разговор.

— Сессия? — Сергей оживился. — Да, сессия у меня сейчас полным ходом. Вчера наконец сопромат свалил. Теперь бы еще так же удачно с матанализом разделаться!

— Сопромат? — Аня сделала большие глаза. — Это разве проходят в медицинском?

— В медицинском? — Сережа пожал плечами. — В медицинском, наверное, не проходят.

Аня вопросительно взглянула на Марину. Та сидела красная, вцепившись рукой в край стола.

«Так!» — торжествующе подумала Аня и поинтересовалась, как бы невзначай:

— Сережа, а где вы учитесь, если не секрет?

— Какие тут секреты! — Сергей рассмеялся. — В стали и сплавов, а что?

— Скажите, Сережа, а кем были ваши родители?

— Были? А почему «были»? То есть отца у меня, правильно, отродясь не было, сбежал, подлец, еще до моего рождения. Такой был кобель, если верить маме! А мама у меня воспитательница в детском садике.

— Трудно, наверное, приходится! — посочувствовала Аня. — Зарплата у мамы небольшая.

— Не знаю, — Сережа пожал плечами. — Я не думал никогда об этом. Живем себе, хлеб жуем. Тем более теперь я уже и сам не маленький. — Тут Сергей счел нужным многозначительно подмигнуть Марине. — Всегда можно найти какие-нибудь источники, были бы руки целы и голова на месте.

«Да, у него голова еще, может, и на месте, — подумала Аня, — а вот Маринка свою, похоже, совсем потеряла. Интересно, на что же эти два психа думают растить ребенка?»

«Он, наверное, прав, — думала Марина. — Всегда можно найти выход». Однако сразу он почему-то не находился.

Эх, и угораздило же ее ни с того ни с сего влюбиться! Да в кого! В собственного будущего мужа! Как теперь быть? Рвать сразу и навсегда с Крольчатником? Немыслимо, невозможно. Попытаться как-нибудь совместить? В конце концов, живут в Крольчатнике Маша с Ильей. Марина искоса глянула на Сергея и в который раз отбросила эту мысль, как заведомо невозможную. Что же делать?

Марине стало вдруг не до Аниных разоблачений и выводов. Господи, какая это чепуха! Узнала заодно, где он учится, спасибо Ане! Самой, глядишь, и в голову бы не пришло спросить. Все это совершенно неважно! По-настоящему ее волновал только один вопрос: как теперь жить дальше? «А чего я дергаюсь? — зло подумала она вдруг. — Мы пока ни о чем таком и не говорили…»

Они вообще еще ни о чем не говорили, хотя собирались. Так и просидели почти два часа, не сказав ни единого слова, в тех позах, в каких их застала Аня, не в силах ни оторвать друг от друга глаз, ни прикоснуться друг к другу.

Войдя в кабинет, Сергей успел обшарить разок взглядом стены, сплошь заставленные книжными стеллажами — «книг-то здесь сколько, книг!» — и тут же забыл обо всем. Квартира с ее комнатами, стенами, потолками и даже книгами куда-то исчезла. Для Сергея больше не существовало ничего, кроме Марины.

16

Проводив Сергея до дверей и договорившись с ним о встрече, Марина возвратилась в кухню.

Марина ожидала упреков, вполне, кстати, справедливых, криков и возмущения. Она была приятно разочарована, поскольку ничего этого не последовало. Аня пила чай, прыская время от времени в чашку, отчего чай шел пузырями и иногда выплескивался.

— Ну, Марин, ты даешь! Ой, ну ты сидела! А он-то, он-то! «Да, — говорит, — в медицинском сопромат не проходят! Мама моя, — говорит, — в детском садике работает!» Да какое уж там наследство, одни ботиночки чего стоят!

Аня начала было смеяться, но захлебнулась, закашлялась, и на глазах выступили слезы. Марине пришлось хлопать ее по спине, причем она едва удержалась, чтобы не стукнуть изо всей силы. И чего она смеется? Неужели это так смешно? А может, она в самом деле дура, просто раньше Марина не замечала?

— Как же мне в голову не пришло, что ты все наврала? Студент-медик, покойные физики, пустая квартира, да еще и дача в три этажа! Надо такое придумать! Марин, ты романы случайно не пишешь? У тебя, по моему, должно получиться.

Тут до Ани дошло, что Марина не участвует в ее веселье, а сидит с грустным видом над чашкой нетронутого чая, размышляет о чем-то, качая головой в такт своим невеселым мыслям.

— Эй, Марин, ты чего? Расстроилась, что я вывела тебя на чистую воды?

Марина мотнула головой.

— Не в том дело, Анька.

— А в чем же? Ты думаешь о том, как вы будете жить вместе с его мамой? Она хоть как из себя, ничего?

— Ничего.

— А какая там на самом деле квартира? Ну, раскалывайся, Марин, говори.

— Однокомнатная.

— Фью! Тогда как же вы там поместитесь, еще и с ребенком?

Марине и самой хотелось бы знать, но чем дальше она об этом думала, тем яснее становилась ей горькая правда: совместная жизнь с Сергеем, похоже, ей не светит.

«Черт, ну что мне делать?» — чуть не вырвалось у Марины, но, покосившись на Аню, она осеклась.

Аня, заразившись Марининым настроением, тоже погрустнела. Ей, видно, вспомнилось что-то свое. Они молча пили чай, иногда грустно переглядываясь.

Только перед самым сном Марина вспомнила о записке от Бруно.

Марина осторожно развернула бумажку, за день успевшую скататься в кармане в маленький шарик. Там было всего несколько фраз:

«Смуглой соотечественнице большой горячий привет! Обращаю Ваше благосклонное внимание на то немаловажное обстоятельство, что с нашим молодым другом все кончилось хорошо. Надеюсь, что теперь Вы вполне убедились в том, что карты мои никогда не врут? Хочется ли Вам знать, что предсказывают они теперь? Они предвещают вам большую любовь». Ниже следовала витиеватая роспись латинскими буквами.

Марина быстро пробежала записку глазами и впервые за последние пару часов улыбнулась. На душе у нее полегчало.

Сквозь сон она слышала, как опять звонил из Америки Патрик. На этот раз Аня сама успела подойти и разговаривала совсем не грубо, а, наоборот, ласково. Пару раз в ее голосе промелькнули виноватые нотки. И когда Марина, на секунду проснувшись, поймала обрывок их разговора, ей показалось, что никакой между ними не океан, а расстояние вытянутой руки.

17

Встреча с Сергеем была назначена на четыре — у него был экзамен.

Они условились встретиться в переходе метро с «Тургеневской» на «Чистые Пруды». Но вышло так, раньше: уроков было мало, пятым и шестым часом была сдвоенная физкультура, от которой Марину надежно ограждала выписанная Денисом справка.

Марина бесцельно слонялась по переходу, скользя глазами по прилавкам с мылом, зубной пастой, телевизионными антеннами и женскими лифчиками. Нагнувшись, Марина рассеянно погладила маленького серого котенка, испуганно свернувшегося на дне глубокой корзинки, не спеша выпрямилась и вдруг услышала музыку.

Это была флейта, певшая тоненьким голоском ужасно знакомый мотив. Марина пошла на звук и в углу у стены увидела Вику. Марина сразу заметила, что с момента их последней встречи Вика очень похудела, вокруг глаз у нее темнели круги, но зато глаза сверкали ярко, как звезды, лучась неземным светом. На Вике были дырявые истертые джинсы и коричневый бесформенный свитер. Рукава свитера были чуть закатаны, и из-под них выглядывали худенькие запястья, сплошь увитые причудливыми бисерными феньками. Вика бросила прямо на мраморный пол сиреневую, не по сезону легкую куртку.

У Викиных ног стоял опрокинутый высокий цилиндр, из тех, какие носят фокусники. Марина не удержалась и заглянула в него, поймав себя на том, что ничуть не удивится, если увидит на дне цилиндра букет цветов или, на худой конец, живого кролика.

Но вместо кролика в цилиндре сидела Ольгина крыса и умывалась передними лапками, щурясь на яркий свет кроткими глазками-бусинками.

«А она-то что здесь делает? — ахнула про себя Марина. — Ольга тоже в Москве?»

Но она тут же забыла обо всем на свете, так хорошо пела флейта.

Вика не замечала Марины, хотя та встала напротив нее. Похоже, Вика сейчас вообще никого и ничего не замечала, глядя прямо перед собой широко раскрытыми, невидящими глазами. Тревожная мелодия флейты привлекала к себе все больше народу. Люди останавливались, поворачивали на звук головы, застывали, завороженные, точно кобра перед факиром.

Марина почувствовала, что и ее тоже увлекает куда-то за собой мотив, поначалу показавшийся простеньким. Он таил в себе силу и манил в горние выси.

Перед раскрытыми глазами Марины проносилась ее жизнь, с радостями и печалями. Ей хотелось то плакать над своей жизнью, то смеяться от радости, что все так получилось, и смеяться хотелось все сильнее, пока наконец жизнь не показалась ей такой безумно, нечеловечески прекрасной. А музыка вела ее, не давая опомниться, все дальше, все выше, над собой и над своей жизнью, и с недосягаемой высоты она поняла, что мир вокруг неизмеримо больше и прекраснее ее жизни.

18

Музыка закончилась, люди стали расходиться. Кто-то толкнул Марину локтем, кто-то заехал ей в лицо рюкзаком. Кто-то положил ей на плечо руку. Марина резко обернулась.

— Сережа! Но как же так? Ведь еще только… — Она посмотрела на часы.

— Как хорошо, что ты здесь! — сказал он, не отвечая, с нежностью глядя ей в глаза. — Я так боялся, что приеду, а тебя не будет!

— Смотри-ка, Марина! Эй, привет! Надо же, даже не отвечает! Слишком гордая стала?

Вика только сейчас ее заметила. А сама Марина только сейчас разглядела, что Вика тут не одна. У стены чуть поодаль стояли лохматый парень с гитарой и неряшливая толстая девица с длинной, до лодыжки, косой и с ободранной, видавшей виды скрипкой. У ног девицы валялся раскрытый футляр. Они молчали, глядя в сторону и не замечая Марины.

— Здравствуй, Вика!

Марина хотела сказать, что слушала ее игру, рассказать о том, какое впечатление произвела на нее ее музыка, но неожиданно обнаружила, что у нее нет верных слов. Марина смотрела на Вику и думала: вот это странное, худенькое до прозрачности существо доставило мне такое наслаждение, по сравнению с которым ихний секс — ничто! И этому не в силах были помешать ни теснота и духота подземного перехода, ни толпы людей вокруг. И откуда в Вике, на вид почти невесомой, такая сила? От невозможности выразить свои чувства словами на глаза у Марины навернулись слезы.

— Вичка! — вымолвила она наконец. — Вичка, ты такой молодец, ты так здорово играешь! Так хорошо! Нет, хорошо, это не то слово. Ну я не знаю…

— Да что ты! — Похоже было, что Вика смутилась. Она посмотрела на Марину долгим взглядом и произнесла медленно, тихо, точно выдавая некую тайну: — Вообще знаешь что, Марина? Когда я вот так играю, это ведь уже не совсем я, точнее, это даже совсем не я, скорее это… ну, как бы мною кто-то играет, а я будто становлюсь сама инструментом. И я даже не всегда слышу, что там такое получается.

Лохматый парень подошел к ним ближе, хлопнул Вику по плечу, и она точно сразу опомнилась:

— Пока, Марин, я побежала!

Вика на бегу чмокнула Марину в щеку, мгновенным движением запихнула флейту в длинный брезентовый мешочек, висящий у нее на шее, и полетела вслед за своими.

Марина проводила их взглядом. Впереди, расталкивая на ходу толпу, двигался лохматый парень, размахивая гитарой точно алебардой. За ним пыхтела толстая девица, почти подметая косой мраморные плитки пола. В одной руке она несла свою скрипку, в другой тащила цилиндр с Ольгиной крысой, слегка припорошенной деньгами. За ними, пробираясь сквозь толпу изящно, словно танцуя, бежала Вика, и длинные светлые пряди волос развевались у нее за спиной.

— Ты их знаешь? — спросил Сергей.

— Ее знаю. Остальных нет. Ну что, пошли отсюда? Вот только куда? Боюсь, что Аня сегодня дома.

— А пошли просто гулять. Сегодня вроде не холодно.

— Ты давно подошел? Ты слышал, как она играла? — спросила Марина, когда они вышли на воздух.

— Кто? Твоя знакомая? Да, слышал краем уха.

— Правда здорово, а?

Сергей помолчал, потупился и мужественно признался:

— Знаешь, Марина, я, честно говоря, ничего в этом не понимаю. Слон на ухо наступил.

— Да-а? — недоверчиво протянула Марина. — Ты что, не любишь музыку?

— Ну, что-то вроде. — Сергею явно было очень стыдно.

— Совсем никакую?

— Совсем.

— И классику, и рок-н-ролл, и бардов, и даже битлов?

— И даже битлов.

— Но так не может быть! Ну хоть что-нибудь ты должен мурлыкать себе под нос, когда у тебя хорошее настроение, когда ты мастеришь или… Ну, я просто не знаю! Ты все-таки человек, в конце-то концов! — Марина посмотрела на Сергея умоляющими глазами, точно прося подсказать.

Сергей сперва не отвечал, потом произнес с явной неохотой:

— Даже если я что и напеваю иногда, это тем более никакая не музыка! Петли дверные несмазанные и те поют слаще! Меня мать родная больше пяти минут вынести не может, если я вдруг запою.

— Что же ты тогда поешь? — Марина, похоже, пропустила мимо ушей половину этой тирады.

— Ну… Не знаю… что придется. — И, видя, что она все равно не отстанет, Сергей обреченно пробормотал: — Ну, хоть вот это… — И вдруг взревел на неожиданно низкой ноте: — «Я буду долго гнать велосипед! В густом лесу его остановлю!» — Прохожие начали шарахаться, но смутить Сергея было уже невозможно. — «Нарву цветов и подарю букет!» — Огромный черный кот слетел с забора, мимо которого они шли, метнулся через улицу и умчался куда-то в непроглядную даль. — «Той девушке, которую люблю!» — От смеха Марина уже не могла двигаться дальше. Ей пришлось ухватиться за забор, чтобы не упасть. Сергей тоже остановился, но продолжал: — «Она пройдет, не поднимая глаз! Не обернется даже, ну и пусть!»

— Милицию надо вызвать! Совсем народ распустился, пьяные по улицам ходят! — завозмущался старичок, сидящий неподалеку на скамейке.

Сергей продолжал петь. Голос его с каждой нотой крепчал, становясь все громче и проникновенней. Слуха у него и впрямь не было никакого, но зато какая же у него была глотка!

Из ларька, торговавшего спиртными напитками, высунулся продавец в кепке и взмолился:

— Слушай, дорогой, пять минут помолчи, да?

Сергей замолчал, и Марине показалось, что никогда еще в жизни рядом с ней не было так тихо. Сергей стоял с пылающим лицом, его глаза отчаянно блестели, и ясно было, что ему сейчас море по колено.

— Ну как? — хрипло произнес он. — Мне продолжать или хватит?

Марина сразу перестала смеяться.

— Сережа, — проговорила она нежно и вместе с тем восхищенно, — Сережа, у меня нет слов. Это потрясающе! Я… Я люблю тебя!

— Что? — Он словно задохнулся. — Что ты сказала?

И тут Сергей неожиданно обнаружил, что он осип, охрип и что там еще может случиться у человека с голосом.

— Повтори! — прохрипел он из последних сил и прибавил совсем уже сиплым шепотом: — Пожалуйста!

— Я люблю тебя! — Она не смеялась.

Сергей схватил Марину за обе руки, изо всех сил сжимая ее запястья потными от волнения пальцами, склонился к Марининому лицу и медленно приник губами к ее губам. Марине показалось, что мир вокруг них остановился, застыли большие часы на столбе, исчезли люди и улицы, дома, школа, Крольчатник, ничего нигде в мире больше не было, кроме них двоих.

Поцелуй не кончался, перед глазами у Марины все плыло, под ногами покачивался асфальт, и кровь шумела в ушах.

— Давно бы так! — ехидно проскрипел голос со скамейки. — А то придумали тоже — орать на всю улицу!

19

— Все равно из этого ничего не выйдет!

— Ну почему? Почему ты так сразу сдаешься?

— Потому что у меня будет ребенок, и я должна о нем думать.

— Но я ведь уже сказал, это теперь наш ребенок!

«Ха, легко сказать! А что, интересно, скажет на это Валерьян? И Денис? И все остальные?» Марина даже головой помотала для верности, нет, не сможет она сейчас так поступить. Она им нужна, и они ей тоже. Но как это объяснить Сергею?

— Сережа, понимаешь, это все не так просто. А Валька как же?

— А что Валька? Валька его навещать будет, я не против! Я все понимаю.

— Сереж, а ты уверен, что ты не против? Он ведь не только ребенка, он ведь и меня навещать будет!

Сергей задумался.

— Слушай, а при чем тут это? Мне казалось, что ты его уже не любишь. Если вообще когда-нибудь любила.

— Сережа, я ведь уже сказала, что все это не так просто. — Марина посмотрела на него умоляющими глазами. «Пойми, ну пойми же хоть что-нибудь!» Он не понимал.

— Ты только что сказала, что любишь меня. Ты же не можешь любить двоих!

— А, собственно, почему?

— Да потому, что это абсурд! Потому что так не бывает!

— Этого не может быть, потому что не может быть никогда! — закатывая глаза, процитировала Марина.

— Именно! — процедил сквозь зубы Сергей и отвернулся.

— Сережа! — Марина испуганно дернула его за рукав. — Ты что же думаешь, я не хочу?! Но подумай сам, где мы с тобой будем жить, в твоей квартире на кухне? Да еще с ребенком!

— Снимем.

— На твою стипендию?

— Я брошу институт, все равно от него никакого толку.

— И тебя сразу же заберут в армию.

Это был тупик.

— Ну что ты от меня хочешь, в конце концов? — На Сергея было жалко смотреть. Жизнь еще ни разу не задавала ему неразрешимых вопросов, и он явно не понимал, за что она с ним сейчас так. — Ну хорошо, убедила! И что теперь? Разбежимся? Сделаем вид, что ничего не было?

Марина покачала головой. Так она тоже не могла.

— Сережа! — Она встала на цыпочки и погладила его по голове, будто он маленький мальчик. — Прости меня! — произнесла она покаянно. — Зря я завела этот разговор. Давай лучше сделаем вид, что у нас с тобой нет никаких проблем. Пойдем, прошвырнемся по переулкам, поглазеем на витрины, ты мне еще что-нибудь споешь…

Сергей нехотя рассмеялся:

— Нет уж, только не это! Я и так всех котов распугал в радиусе двух километров!

— А ты очень любишь кошек?

— А ты нет?

И они пошли дальше, беседуя о котенке, который у них когда-нибудь обязательно будет, словно и не было у них никаких других забот.

Они гуляли долго, до темноты, и потом еще дольше в темноте: зимой ведь темнеет рано. А в девять часов Сергей проводил Марину до Аниного подъезда.

— До завтра? — уточнила Марина, почти не сомневаясь в ответе.

— Боюсь, что нет. — Сергей замялся. — Завтра у моей мамы день рождения.

— Ой! Значит, до субботы?

— Действительно «ой». Боюсь, что в субботу я тоже не смогу.

Марине начало казаться, что он нарочно так говорит, что просто не хочет с ней больше видеться.

— Что ж, тогда до свидания, — стараясь не разреветься, быстро проговорила Марина и, не дожидаясь ответа, повернулась и вошла в подъезд. У нее теперь был свой ключ, и не нужно было возиться с домофоном.

20

В коридоре было темно, в кухне тоже. Марина заглянула в Анину комнату. Аня спала на неразобранной постели, не раздевшись, закутавшись в теплый плед. Марина попыталась ее растолкать и удивилась тому, какие холодные у Ани руки. Потом ахнула, сжала Анины запястья и с трудом нащупала еле заметную ниточку пульса. Да что с ней такое? Марина щелкнула выключателем, вспыхнул свет, и глаза выхватили из беспорядка, царившего на тумбочке, большой пузырек из-под люминала. Пузырек валялся на боку и был пуст. Марина кинулась к телефону. Нужно вызвать «Скорую», но почему-то это не пришло ей в голову. Марина с трудом нащупала в кармане завалившуюся за подкладку бумажку с рабочим телефоном Дениса. К счастью, он оказался на месте.

— Сейчас подъедем, — сказал он после того, как Марина продиктовала ему адрес. — Держись, малыш, все еще может кончиться хорошо. Главное, что она жива. Это, между прочим, само по себе удача!

Слова его напомнили Марине Бруно.

— Вокруг меня только хорошие карты, — медленно, громко произнесла она вслух. Слова гулко отозвались в тишине огромной квартиры. Марина села на кровать рядом с Аней и сжала виски руками. Господи, как нарочно, они сегодня так долго гуляли! Приди Марина хоть на полчаса раньше, шансов на спасение у Ани оказалось бы гораздо больше. А приди Марина на час раньше, может, и вообще ничего бы не было.

Зазвонил телефон.

«Наверное, Денис», — подумала Марина, подходя. Но в трубке зазвучал голос Сергея.

— Марина, это я! Я просто хотел услышать твой голос.

— Да, — ответила Марина. Голос ее звучал совершенно безжизненно.

— Эй, что с тобой случилось? — испугался Сергей. — Ты там жива?

— Да, я-то жива, спасибо, — ответила Марина таким тоном, точно саму ее это обстоятельство весьма удивляло. — Аня отравилась.

В трубке сдавленно охнули.

— Марина, но она хоть жива?

— Пока еще да.

— Слушай, я сейчас к вам приеду.

— Не надо! — Марина с ужасом представила, как Сергей сталкивается в коридоре с Денисом, как они оба разом подходят к ней, одновременно протягивают к ней руки, обнимают ее и целуют. Она зажмурилась, пытаясь прогнать это жуткое видение. — Сережа, ни в коем случае не приезжай! Пока ты доедешь, нас уже не будет! Приедет врач, повезет нас в больницу.

— Хорошо, — согласился Сергей после небольшого колебания. — Только обязательно позвони мне из больницы! Я хочу знать, что у вас и как. Позвони обязательно, слышишь, я буду ждать звонка и не лягу спать!

Марина пообещала.

Не успела она положить трубку, как в дверь позвонили. Да, машина из Денисовой клиники — это вам не «Скорая».

Санитары перенесли Аню на носилках в реанимобиль. Марина с Денисом устроились рядом с ней. Марина испуганно смотрела на синеватое, бескровное лицо Ани. У нее в изголовье тихонько причмокивал аппарат для гемодиализа. Неужели она умрет? С Аниного лица Марина переводила глаза на Дениса, а он каждый раз сжимал покрепче Маринину руку и едва заметно пожимал плечами, дескать, что я могу поделать, я не волшебник!

В больнице Аню сразу увезли в процедурную, а потом перевезли в палату и поставили ей капельницу.

Комната, где Ане предстояло лежать, ничем не походила на обычную больничную палату. Светлые обои, мебель светлого дерева, шторы на окнах, над кроватью фотография в рамке — какой-то морской пейзаж.

«Интересно, кто будет за все это платить?» — на секунду ужаснулась Марина, но почти сразу об этом забыла. Главное, что Аня осталась жива. Ей было явно лучше, краски постепенно возвращались на ее лицо, дыхание из прерывистого, едва заметного, сделалось глубоким. Теперь Аня просто спала, обычным, правда, слишком крепким и долгим сном, но все равно это был сон такой, из которого просыпаются.

Денис потянул Марину за рукав.

— Пойдем, малыш, я тебя уложу. На тебе лица нет.

Марина послушно пошла за ним. Денис привел ее в крохотную комнатенку под лестницей, где стояли только узкая железная кровать и деревянная тумбочка. При одном взгляде на эту кровать Марина почувствовала, что и в самом деле страшно хочет спать. Сколько же сейчас может быть времени? Час, два?

— Ложись, малыш, тебе нужно выспаться!

— Денис, погоди! — спохватилась Марина. — Сначала мне нужно позвонить.

— Обязательно? — Темные красивые брови Дениса вопросительно изогнулись. Марина кивнула.

Денис вышел и вернулся с радиотелефоном.

— Говори! — сказал он, вытаскивая антенну.

Сергей подошел сразу, видно, ждал звонка. Марина вкратце обрисовала ему ситуацию.

— Ну, слава Богу. Ты уже дома?

— Нет, я останусь ночевать в больнице.

— А там есть где спать?

— Да-да, Сережа, все в порядке, я уже ложусь.

— Ну, спи. Спи и помни — я люблю тебя.

— И я.

— Повтори погромче, я не расслышал!

«Врет небось, — подумала Марина. Она покосилась на Дениса. Тот стоял к ней спиной и чертил ногтем по стене. — А черт с ним», — решила Марина и выпалила во весь голос:

— Я люблю тебя!

Денис даже вздрогнул.

— Да, — выдохнули на том конце провода. — Теперь я пойду спать. Спокойной ночи, маленький, и до воскресенья.

— До воскресенья.

Марина положила трубку и обернулась. Денис смотрел на нее с удивлением.

— Ты влюбилась? — произнес он тоном радостного изумления.

— Это плохо?

— Что ты! — Денис рассмеялся. — Наоборот! Это хорошо. Ты сейчас такая светлая, теплая. — Он подошел ближе. — Возле тебя греться можно.

Денис обнял Марину, и они вместе сели на кровать. Почему-то все теперь показалось в два раза легче, чем раньше, точно самым главным было, как к этому отнесется Денис. Раз одобрил, значит, все в порядке.

— Валька знает? — спросил Денис, нежно сжимая Маринины плечи.

— Никто еще ничего не знает, кроме тебя.

— И что ты думаешь делать? Уйдешь теперь небось от нас?

— Ну что ты говоришь! — Марина вспыхнула. Как он мог про нее такое подумать? Сейчас это более, чем когда-либо, казалось невозможным.

— А что делать будешь? Позовешь его к нам? В принципе места хватит.

Марина вздохнула.

— Боюсь, с ним этот номер не пройдет.

— Так как же тогда?

— Не знаю, — честно сказала Марина и зарылась лицом Денису под мышку, вдыхая до боли родной запах его пота. — Денисушка, я совсем ничего не знаю. Это все так сразу, вдруг…

— Такие вещи всегда происходят вдруг. — По голосу она услышала, что он улыбается. — Малыш, ты только не вздумай плакать. Это ведь хорошо, то, что с тобой происходит! Настоящая любовь — это же здорово!

— Ох, Денисушка, и что тут здорового? — Марине начинало казаться, что ничего в этом хорошего нет, кроме новых проблем.

— Ох, видела б ты сейчас себя со стороны! А скоро ты станешь еще лучше! И ведь это ж не только внешние изменения.

— А какие еще? — спросила Марина, без особого, впрочем, энтузиазма.

— Ты будешь лучше понимать многие вещи, станешь глубже чувствовать. В любви человек как бы заново раскрывается…

— Скажи лучше, что у меня прорежется третий глаз!

— Ну, в каком-то смысле.

Они оба засмеялись.

— Денис, у вас же, наверно, все очень дорого, в этой вашей клинике. Так кто за это за все будет платить? Анины родители? А вдруг у них не окажется денег? Они ведь не самые богатые на свете люди.

— Не бери в голову! Шеф вычтет из моей страховки. Я так уже однажды делал. Собственно, для них в этом нет никакого убытка, сам-то я ведь никогда не болею.

— Ну да?! А почему?

— Да, видно, я — сверхчеловек.

«А ведь я без него не смогу», — думала Марина, лежа без сна на Денисовом плече. Они занимались любовью несказанно долго, и так это оказалось неожиданно хорошо! Марина даже успела забыть, как это бывает. Потом Денис сразу уснул, а Марина долго еще не спала, лежала у него на плече и решала про себя разные вопросы, типа: изменила она или нет? И что сказать Аниным родителям, если они вдруг позвонят или приедут? А может, им ничего не надо говорить? И что же теперь делать?

«Я ведь не люблю его, — думала Марина о Денисе. — Или, во всяком случае, люблю совсем не так, как Сережу. Но все-таки жизни без Дениса я себе не представляю. И без Вальки. И без Ильи. И без детей, и без наших девчонок. И без Сережи, конечно, без него-то совсем никак невозможно! И почему, если хочешь что-то иметь, обязательно нужно отказываться от чего-то другого?» И так она все думала, думала, пока не уснула.

А в шесть утра Денис растолкал ее безо всякой жалости и довез сперва до Аниной квартиры, чтобы Марина взяла портфель, а потом и до школы.

Прощаясь, он крепко поцеловал ее в губы. Они стояли во дворе, метрах в ста от школьных ворот, Марина была уверена, что никто ничего не заметил.

21

Зря она была так уверена. На ближайшей перемене к Марине важно подплыла их классная руководительница, Екатерина Андреевна, и сказала глубоким, прочувствованным контральто:

— Марина, мне нужно с тобою поговорить.

— Да, Екатерина Андреевна? — Марина вежливо наклонила голову и приготовилась слушать. Наверняка речь пойдет о ее недавних прогулах.

— Разговор у нас с тобой будет конфиденциальный, — сладко пропела учительница, делая таинственное лицо. — Пойдем, Мариночка, в мой кабинет.

Екатерина Андреевна преподавала биологию. Со всех полок в ее кабинете на Марину укоризненно уставились стеклянными глазами чучела сов, белок и кроликов. Из банок с формалином на нее таращились ужи, лягушки и саламандры. На стене висел плакат с изображением фаз развития паразитического червя аскариды. Было очень холодно, окна в кабинете были распахнуты настежь, чтобы все хорошенько проветрилось к началу следующего урока.

Екатерина Андреевна уселась за свой стол, облокотилась о микроскоп и жестом указала Марине на первую парту.

— Ну, Мариночка, — проворковала она нежным, прямо-таки материнским тоном, — ты ничего не хочешь мне рассказать?

— Ничего, Екатерина Андреевна.

Учительница шутливо погрозила Марине пухлым пальцем.

— Детка, милая, мне кажется, ты не права. Мы, учителя, тоже люди и все понимаем. Ты что думаешь, я молодая никогда не была? — Марина иногда именно так и думала. — Я тогда тоже считала, что лучше всех все понимаю. Это как болезнь, которой должны все дети переболеть. — Екатерина Андреевна меланхолично вздохнула, припоминая свою молодость. — Ах, дети, дети, если бы вы побольше доверяли нам, взрослым, от скольких бед мы смогли бы вас уберечь! — Она скользнула взглядом по Марининой фигуре. — Впрочем, в твоем случае это, может быть, уже поздно. Но все равно, никогда не поздно обо всем поделиться с другим! И вместе мы могли бы разрешить все твои проблемы! Эта ваша подростковая скрытность никого еще не доводила до добра!

— Да нет у меня никаких проблем!

— А что это за мальчик целовал тебя сегодня возле школы? Да мне от одного взгляда на него сразу стало ясно, отчего ты вдруг так растолстела! Сразу все точки встали над «и»!

Марина молчала.

— Я гляжу, ты, милая моя, последний стыд потеряла! Ты хоть понимаешь, что в таком виде не садятся за парту рядом с приличными девочками? До чего дошло! Совсем обнаглели! Беременными в школу стали ходить!

Марина, видя, что терять уже ей нечего, процедила сквозь зубы, изо всех сил стараясь не разразиться злыми слезами:

— Я-то за партой еще помещаюсь, а вы вот…

— Ах ты дрянь такая! Я с ней по-доброму, хотела ей чем-нибудь помочь, а она!.. Вон отсюда, проститутка, глаза твои бесстыжие! Чтобы я тебя больше не видела! Родители пускай за документами приходят! Опозорила нашу школу и ходит как ни в чем не бывало!

— Да ради Бога! — Марина неловким, каким-то ломаным движением пожала плечами, пытаясь изобразить полную беспечность. На самом деле лицо ее пылало, на щеках выступили красные пятна. Когда на негнущихся ногах Марина выходила из кабинета, она не удержалась, схватила стоящую на полке высоченную бутыль с саламандрой и ахнула ею об стенку. Вонь, визг, звон разбитого стекла — но все это было уже без Марины. Она слетела по лестнице, пронеслась мимо раздевалки, рванула на ходу свое пальто, оборвав вешалку, и, не останавливаясь, пролетела дальше, засовывая руки в рукава.

Маринин портфель так и остался в кабинете химии. Фиг с ним. Марине было жалко только тетрадки, на обложке которой она, сидя на Сергеевой кухне, записала когда-то: «Воскресенье, 18-е января, 12.30».

22

Марина поехала прямо домой: надо было предупредить маму о случившемся, пока ей не позвонили из школы.

Дома, как назло, никого не оказалось. Дверь в родительскую спальню была распахнута, родительская постель поражала живописным беспорядком. Фунтик радостно ткнулся Марине в ноги, она рассеянно подхватила его на руки, он принялся вылизывать ей лицо. С губ потом долго не сходил пресный вкус собачьей слюны.

От нечего делать Марина начала выдвигать ящички маминого бюро. Там скопилось множество сокровищ, тех, что мама успела привезти домой за годы экспедиций: засохшие травы, обломки кораллов, причудливые ракушки, птичьи яйца, разноцветные камушки и множество фотографий, по разным причинам не включенных в большой семейный альбом, лежащий на почетном месте в гостиной на пианино.

Маринино внимание привлекла фотография молодого мужчины, чем-то похожего на испанца, с огромными, в пол-лица, темными глазами и жесткой, почти негритянской шевелюрой. Несмотря на экзотичность его облика, в нем чувствовалось что-то ужасно знакомое. Марина долго вглядывалась в это умное, волевое лицо, но так и не поняла, что в нем делало его таким родным и близким. Вслед за этой фотографией Марина наткнулась на какой-то старый документ. Кожаная обложка потемнела, бумага обтрепалась по краям. Это был заграничный паспорт, выданный, судя по надписи на обложке, в Мексике. Надпись была сделана на двух языках — английском и, по-видимому, испанском. Интересно, откуда у них дома такая экзотика? Насколько Марине было известно, никто из их семьи в Мексике, да и вообще ни в какой загранице никогда не был. Марина раскрыла паспорт на первой странице и чуть не выронила его от изумления: паспорт был выдан пятнадцать лет назад на имя гражданки Мексики Мендоза Марианны. В нем значилась дата ее, Марининого, рождения, а рядом была приклеена фотография. С фотографии на Марину смотрела она в двухлетнем возрасте. Ошибиться было невозможно, точно такая же карточка хранилась у них в семейном альбоме. Марина сдавленно ахнула и выронила паспорт на пол.

Дожидаясь прихода мамы, Марина понемногу пришла в себя. Она пошла на кухню, разогрела найденные в холодильнике остатки супа, тщательно вымыла за собой посуду, протерла стол и плиту, на которую случайно попало несколько капель. Домашние дела помогали отвлечься от бури, бушевавшей в Марининой душе. «Кто же я, кто я на самом деле?» — без конца спрашивала она себя.

Время шло, а родители все не появлялись. «Куда они запропастились?» — подумала в раздражении Марина, протирая от нечего делать пол на кухне и в коридоре.

Потом она зашла в бывшую свою комнату. Все было в абсолютном порядке — книги, одежда, даже игрушки, в которые Марина давным-давно не играла. Она покатала кукольную коляску со спящей в ней плюшевой лисичкой.

— Лиска-Алиска! — шепнула Марина в выцветшее бархатистое ушко и испуганно зажала рот рукой. Что же она, совсем с ума сошла? Сама скоро мамой станет, а все туда же, как маленькая. Услышал бы кто-нибудь, вот стыдно было бы!

Часы на кухонной стене пробили полшестого.

«Так я, чего доброго, не успею к Ане в больницу! Туда ведь далеко ехать, и дорогу я точно не помню. И кто его знает, до скольких там посещения?»

Раздражение на родителей сменилось злостью. Ну где их черти носят? Совсем с ума посходили с этой своей нержавеющей любовью!

Решив больше не дожидаться, Марина быстро оделась и вышла на улицу. Уже давно стемнело, горели фонари, и ярко сверкали в морозном небе трамвайные искры.

23

К Ане Марину не пустили.

— Она не хочет никого видеть, — объяснил Марине лечащий врач, пожилой, широкоплечий мужчина с густой копной седых волос и ослепительной голливудской улыбкой.

— А домой ее когда выпишут? — растерянно спросила Марина, прижимая к себе пакет с купленными для Ани бананами.

— Боюсь, что об этом рано еще говорить. Сейчас с ней работает наш психиатр.

— Психиатр?! Но она же не сумасшедшая! Она просто… — Марина запнулась.

— Попала в сложную житейскую ситуацию, — пришел ей на помощь врач. — Когда возвращаются ее родители?

— В понедельник, — сказала Марина упавшим голосом. Лопнули все ее надежды скрыть эту историю от родителей Ани.

— Успокойтесь, — врач положил Марине на плечо руку. — В вашем положении вредно волноваться. («И далось же им всем мое положение! — в панике подумала Марина. — Неужели так заметно? Еще вчера ведь ничего не было!») — Мы вовсе не считаем вашу подругу сумасшедшей. Тем не менее человека, пытающегося разрешить свои проблемы таким вот образом, вряд ли можно считать абсолютно нормальным. А скажите, где сейчас тот молодой человек, из-за которого, собственно…

— В Америке.

— Да, ситуация… — Врач потер указательным пальцем переносицу. — Не отчаивайтесь, в жизни всякое бывает! Мы подержим ее у себя, постараемся никуда не переводить. Но и вы нас поймите: ваша подруга проснулась далеко не в лучшем состоянии духа. Нет никаких гарантий, что, выйдя отсюда, она не сделает немедленно то же самое. Вы же не сможете все время за ней следить! Вы согласны со мной?

Марина неохотно кивнула.

— Ну что ж, тогда я с вами прощаюсь. — Врач не торопясь направился к лестнице. На ходу он обернулся и сказал, указывая рукой на бананы: — Вы можете оставить передачу у дежурного.

Вконец расстроенная Марина вышла из клиники. Надо ехать к Ане, забирать свои вещи и решать, что делать дальше. Ехать к родителям? Но ведь ей предстоит продержаться всего до воскресенья! Со школой вопрос так или иначе был решен, будет свадьба в воскресенье. «Раз так, не стоит и огород городить! — решила Марина. — Доживу эти два дня у Ани, все равно там никого не будет до понедельника!»

24

Подходя к Аниной квартире, Марина услышала жуткие стоны вперемежку с ругательствами, несшиеся с чердака. Закрыв за собой дверь, Марина попыталась выбросить их из головы, тщетно. Душераздирающие крики проникали сквозь плотную, обитую дерматином дверь, словно ледяные руки сжимали Маринино сердце.

«Что ж никто не делает ничего? — твердила она, бродя по коридору с полными слез глазами. — Человеку же там плохо! Нужно «Скорую» вызвать!»

Минут через пятнадцать нервы у Марины сдали, и она поняла, что должна посмотреть, что происходит. Она вышла на лестничную клетку. Двери всех квартир на их этаже были заперты, ни из-за одной не вылетало ни звука. Тишину разрезали только громкие, повторяющиеся через определенный промежуток времени стоны, и сопровождающая их матерная ругань.

«Как же так? — подумала в панике Марина. — Кто-то стонет там так ужасно, что прямо сердце разрывается, и никому нет дела! Время восемь часов, не может быть, чтобы никого не было дома! Что же они, не люди, что ли?!»

Марина представила себе, как она, например, поднимаясь по лестнице, поскальзывается и ломает ногу. Интересно, сколько бы она тут пролежала? К ней бы, наверное, тоже никто не пришел на помощь! Да, пожалуй, рассчитывать на людскую помощь легче в пустыне или где-нибудь на Северном полюсе, чем в этом густонаселенном доме.

Марина решительно потянула на себя зарешеченную дверцу чердака. С металлическим скрежетом дверца раскрылась. Входя, Марина снова оглянулась назад. Ей показалось, что за каждой из трех запертых дверей кто-то стоит, припав правым или левым глазом к глазку, и смотрит на нее, затаив дыхание от любопытства, ждет, что же будет дальше. Марину всю передернуло, и она громко захлопнула за собой дверь чердака.

За дверью было полутемно. Под потолком горела тусклая пыльная лампочка, под ногами был стертый, заплеванный кафель. Сделав несколько шагов и едва не поскользнувшись, Марина наконец разглядела в полутьме у стены человек пять неопределенного возраста и пола, одетых в бесформенное и грязное тряпье. Сидя на куче рванины, они резались в карты. Рядом с ними стояли бутылка и пара граненых стаканов.

В воздухе повис густой, терпкий запах давно не мытых тел. К нему примешивался запах перегара.

В другом углу возвышалось нечто вроде топчана, застеленного засаленным ватником. В изголовье было свернуто тряпье. Поверх всего этого лежала Светка, испуская леденящие душу стоны и отчаянно ругаясь в паузах между ними.

— А, блядь! — проорала она при виде Марины. — Чего приперлась?

— Я… Я… — еле слышно забормотала Марина, у которой при виде Светки душа ушла в пятки. — Я просто услышала… Я хотела посмотреть, что с вами?

— Етит твою мать! — простонала Светка. — Рожаю, не видишь? Ничего, сама скоро узнаешь! Тогда-то тебе ничто не поможет, ни квартира, ни прописка московская, ни шмотки никакие, ни мамочка родная! Как миленькая ляжешь и начнешь корячиться, как я! А, етить-колотить через коромысло! — И Светка в бессильной ярости застучала по топчану ногами.

— Света, врача вызвать? — робко предложила Марина. — Ко всем ведь приезжают, если роды, независимо от прописки!

— Везут потом на Соколинку всех беспаспортных! A-а, мать твою перемать! Нет уж, спасибочки! Бывали, знаем! Там же не врачи, а садисты, двух детей мне уже сгубили. Ты, говорят, с твоим сложением все равно по-человечески не родишь, мы, говорят, так их перетак, не виноваты! Без них обойдусь!

Тут Светка слегка приподнялась на топчане и с ненавистью уставилась на Марину.

— А ты, шалава, тут не стой, здесь тебе не театр! Ребя, а ну-ка выведите ее, сил моих больше нет! А-а, блин! — И Светка снова откинулась на топчан и снова заколотила по нему ногами.

Двое игроков поднялись из своего угла и угрожающе направились к Марине. Марина испуганно попятилась, навернулась, вскрикнула и пулей вылетела с чердака. Вслед ей понеслись хохот и Светкины стоны.

Не помня себя от страха, Марина ворвалась в квартиру, защелкнула за собой замок и два раза повернула барабан. «Черт! — подумала она. — Вообще отсюда никогда теперь не выйду! Так здесь и умру! Как вспомню про тех двоих… Вот так выйдешь на лестницу, а они тебя дожидаются! И как только люди в этом доме живут? Нет, права была Аня, черт меня понес на этот чердак!» И тут через запертую дверь до Марины донесся уже не стон, а настоящий вопль. «A-а, блядь! — вопила Светка. — Суки позорные, помрем сейчас, помогите!»

«Господи, что же делать?» — подумала Марина, бессильно опускаясь на стул в коридоре, чувствуя, как внизу ее живота испуганно забился ребенок.

В этот момент в кабинете раздался телефонный звонок. Держась за стенку и без конца повторяя: «Господи, Господи, Господи!» — Марина пошла туда и дрожащими руками сняла трубку.

— Малыш, ты дома?

— Д-да, — ответила Марина, слегка постукивая зубами. Она даже не сразу вообразила, кто это.

— А я не уехал сегодня к нашим. Застрял тут с делами, сам не знаю насколько.

Марина молчала, не в силах сообразить, что ей сказать.

— Эй, малыш, ты слышишь меня? Это я, Денис, ты меня узнала? У тебя там все в порядке?

— Денис, ты можешь прямо сейчас приехать? — опомнившись, быстро заговорила Марина в трубку.

— Ну, могу, наверное… А что случилось, тебе плохо?

— Нет, мне хорошо. Денис, понимаешь, у нас тут на лестнице, на чердаке, женщина рожает. Понимаешь, она бомж, нигде не живет и боится ехать в больницу. Приезжай, Денис, сделай хоть что-нибудь! Пожалуйста, я больше не могу, она так ужасно кричит!

В трубке некоторое время помолчали, после чего Денис произнес свойственным ему в таких случаях жестким деловым тоном, который Марина называла «профессиональным»:

— Сейчас приеду. У вас есть горячая вода?

— Да.

— Вымой как следует ванну, жди меня и постарайся не волноваться. Как бы ты там сама не начала рожать! Тебе это сейчас совсем ни к чему.

В трубке зазвучали частые гудки, одновременно новый вопль долетел с чердака.

«Господи, Господи, Господи!» — запричитала Марина снова, сжавшись в комок на кабинетном диване и заткнув пальцами уши. Но ей ничего не помогало. Даже не слыша Светкиных воплей, Марина не то воспринимала их как-то телепатически, не то ей казалось, что она их слышит. Ни успокоиться, ни отключиться она не могла.

Минут сорок спустя, которые показались Марине годами, она услышала, как стукнул на их этаже лифт. Страх перед бомжами слегка поутих, и она в нетерпении выскочила на лестничную клетку.

— Слышишь? — спросила она, хотя не услыхать было невозможно.

— Слышу, слышу, не дергайся. Пошли.

Вдвоем они поднялись на чердак. Там ничего не изменилось. Светка по-прежнему лежала на топчане, а мужчины играли в карты.

— Ну, чего надо? — угрожающе произнес тот, что был повыше и помощней. — Пошли отсюда, здесь не цирк!

Видя, что они не уходят, он встал и двинулся на них, сжимая пудовые кулаки.

— Спокойно, мужик, все путем! — произнес Денис бодрым голосом. — Я врач.

— Вызвала все-таки! — яростно простонала с топчана Светка. — У, стерва! Гоните их, ребята, гоните в шею! Пусть хоть ОМОН вызывают, никуда я не поеду! A-а, бля!

— Ну что, парень, слышал? Или повторить?

— Тут какое-то недоразумение. — Денис поднял обе руки, как бы призывая окружающих к мирным переговорам. — Я работаю в частной клинике и с официальной медициной ничего общего не имею. Если бы дама не возражала, я бы отвел ее в квартиру этажом ниже, желающие могли бы пройти туда с нами и убедиться, что ничего плохого я там с ней не делаю.

Вы небось слыхали, что от родов помереть недолго? Вам что тут, труп понадобился? Или вам в этой жизни неприятностей не хватает?

— Пацан, брось трепаться, проваливай… — прервал Дениса верзила, угрожающе взмахивая кулаком.

— Погодь, Вася, он дело говорит! — заговорил из угла другой мужик, щупловатый, пониже ростом. — А ну как Светка и впрямь дуба даст? Вот она уже сколько орет, и все без толку! Ты, пацан, вправду врач? Не загибаешь? Молод ты больно!

— Правда, — улыбнулся Денис. — Помогите мне ее перенести.

Вместе они дотащили брыкающуюся и вопящую Светку до дверей Аниной квартиры, внесли ее в ванну.

В ванной комнате Денис резко, не дав Светке опомниться, сдернул с нее засаленный халат, под которым ничего больше не оказалось, и поставил ее под струю душа.

Стоя под водой, Светка присмирела, больше не вырывалась, а только вскрикивала и охала от боли.

Когда Денис с Мариной на пару маленько отмыли Светку, Денис вставил пробку, наполнил ванну теплой водой и, нажав Светке на плечи, заставил ее опуститься. Светка села и блаженно зажмурилась.

— Ну как, — спросил у нее Денис, — легче стало?

— Угу, — промычала Светка и неожиданно улыбнулась. — Еще бы не легче! Полгода, считай, не мылась!

— Откуда сама-то? — Денис пустил воду погорячее. Прочие бомжи, потоптавшись в дверях ванны, потихоньку развернулись и бочком вышли из квартиры. Марина проводила их, следуя на несколько шагов позади, и тщательно заперла за ними дверь. Теперь они остались втроем — Денис, Марина и Светка.

Лежа в горячей воде, Светка перестала стонать и только изредка кряхтела, прерывая этим кряхтеньем рассказ о том, как она росла в Куйбышеве, теперешней Самаре, как в восьмом классе сошлась с дурной компанией, как в четырнадцать лет пошла по рукам, а в шестнадцать угодила в колонию за групповое изнасилование: поймали с подружками одну девку и подсунули ее своим ребятам, — как после колонии отчим отказался прописать ее обратно в Самару и как с тех пор она уже скоро лет десять кочует из города в город, без прописки, без угла.

— В Москве я третий год скоро. Город большой, жить можно!

Спокойный период разговоров за жизнь неожиданно закончился скоро. Светку снова повело, стало корчить от боли, она опять заорала. Денис сунулся посмотреть — она сперва отбросила его ногой, потом покорно раздвинула бедра, напряглась, и Марина сквозь прозрачную толщу воды увидела, как между ногами показалась головка, сморщенная, круглая, вся в крови и сереньких волосках.

— Тужься, Света, тужься! — говорил Денис, производя руками какие-то непонятные Марине манипуляции. — Ну, — бормотал он, — ну! Еще немножко! А сейчас как раз не надо, сейчас погоди. Потерпи капельку. Ну а теперь давай, шуруй! Давай, говорю, да не щеки надувай, щеки твои мне совсем не нужны! Ну вот, теперь хорошо, еще немножко, молодец, молодец, ну, вот, есть! — И мгновение спустя Денис извлек из воды красное, маленькое, отчаянно вопящее существо. — Девочка, — сказал он устало. Пуповина тянулась вниз от ее живота. — Пойди принеси мой рюкзак! — бросил Денис Марине.

В рюкзаке оказалась сумочка из искусственной кожи, откуда Денис достал два пластмассовых зажима, ножницы и зеленую бумажную пеленку. Перерезав пуповину, он завернул девочку и передал ее Марине.

Марина держала ее осторожно, едва дыша. Она разглядывала крохотное личико и дивилась тонким бровкам, длинным ресницам, точеному носику.

— Какая красавица! — выдохнула наконец Марина.

— А? Что? — Денис наконец разогнулся с последом в руках. Светка лежала расслабленная, на губах ее играла блаженная улыбка.

— Ее нужно вытащить отсюда и перенести в постель, — пробормотал Денис. — Света, вставай! — Он потряс женщину за плечо. Она оперлась обеими руками на его руку и послушно встала. Живот свисал между ее ногами, как лопнувший воздушный шар. Ноги у Светки были в синеватых раздувшихся венах, плоские груди свисали, точно уши у спаниеля.

«Боже, до чего же она отвратительная! — подумала Марина. — И ведь она еще не старая! Неужели и я когда-нибудь стану такой?» В это было невозможно поверить.

Денис помог Светке вылезти из ванны, и Марина, не выпуская из рук ребенка, проводила их в Анину комнату. Они уложили Светку в Анину постель. Из ванной за Светкой тянулась кровавая дорожка, разумеется, она испачкала пододеяльник и простыню.

«Завтра с утра надо будет все застирать!» — озабоченно подумала Марина. Вдвоем с Денисом они вынули из шкафа ящик, поставили его на пол рядом с кроватью и положили в него девочку.

Когда со всем этим было покончено, вода в ванне спущена, сама ванна вымыта и везде вытерт пол, Марина напоила Дениса чаем с захваченным из родительского дома печеньем. Оба они еле держались на ногах.

— Спать, — пробормотал Денис. — Сейчас же спать. — И он откинулся прямо на спинку стула.

— Эй, не засыпай только здесь, пожалуйста! — Марина потрясла его за плечо, и он послушно поднялся и пошел за ней в кабинет. Там Марина прислонила полуспящего Дениса к стене, быстренько разложила диван и толкнула на него Дениса, который свалился и тут же заснул. Марина устроилась у него под боком и тоже сразу заснула, не раздевшись.

А в соседней комнате спала Светка, впервые за Бог знает сколько времени на настоящей кровати, с пододеяльником и простыней. В ящике на полу спала рядом с ней маленькая, только что родившаяся девочка. Она смешно хмурила во сне лобик, а тонюсенькие, точно нарисованные бровки то и дело взлетали вверх, будто дитя недоумевало, как же это так получилось, что оно вдруг родилось на белый свет, и пыталось решить, что же теперь делать дальше.

25

Среди ночи раздался звонок.

— Патрик? — сонно переспросила Марина. — Патрик, Ани нет дома. — И спросонья Марина сразу же, не особо задумываясь, на ходу подбирая подходящие английские слова, выложила Патрику все насчет того, где Аня сейчас и как она там оказалась.

— О-о! — Патрик был потрясен. Несколько мгновений он молчал, и вдруг… — Марина, — решительно сказал он. — Передайте Ане, что я приеду! Какое-то время могут занять формальности, но на следующей неделе я буду у вас. Вы слышите меня, Марина? Передайте Ане, что я еду к ней! Вы меня поняли?

— Да, Патрик, да, я вас поняла. — Марина окончательно проснулась и почувствовала дикую радость. — Я поняла, Патрик, — изо всех сил кричала Марина в трубку, — и обязательно передам все Ане!

— Передайте ей, что я больше не буду звонить, а сразу приеду! Передайте ей, что я ее люблю! Марина, вы поняли, вы сумеете передать?

— Да-да, я поняла, я сумею!

В трубке щелкнуло, раздались гудки. Марина положила ее на рычаг и на цыпочках босиком пошла в соседнюю комнату. Там она склонилась над стоящим на полу ящиком и долго вслушивалась в тихое, еле различимое дыхание девочки. Осторожно коснулась ее щечки рукой. Малышка поморщилась и чихнула. Света пошевелилась во сне, и Марина испуганно отпрянула.

Так же на цыпочках Марина возвратилась в кабинет, забралась под одеяло и прижалась к Денису. Он пробормотал что-то, не просыпаясь, повернулся к Марине и обнял ее одной рукой. Она засунула озябшие ноги между его ног, согрелась и заснула.

Марину разбудила Светка. Она подошла к постели, осторожно потрясла ее за плечо.

— Вставай! — проговорила Светка хриплым шепотом. — Накинь чего-нибудь и выдь на кухню, поговорить надо.

На самой Светке был ее прежний засаленный халат.

На кухне Светка оперлась о плиту, еще бледная, но вполне похожая на себя.

— Слышь, дай закурить!

Марина протянула ей Денисову пачку сигарет и спички. Светка жадно затянулась.

— Слышь, не знаю прямо, как теперь и быть-то.

— А что? Плохо себя чувствуете?

— Не, чувствую я себя хорошо, дрова на мне возить можно! А только что вот мне теперь с девкой делать?

Марина сперва даже не поняла и хотела было спросить: с какой девкой? Но потом, к счастью, сообразила: это ведь Светка про ребенка своего говорит.

— А что? С ней что-нибудь не так?

— Да не в том дело! — Светка даже руками всплеснула от Марининой тупости. — Подскажи лучше, куда мне ее девать? Не к нам же на чердак! Ты там бывала, видела, что у нас делается. По-твоему, можно туда ребенка волочь?

— Наверное, нет.

— То-то и оно, что нет! — Светка сплюнула себе под ноги. — В Дом ребенка ее надо, вот что. Там за ними и уход какой-никакой. А мне бы хоть самой продержаться!

— Света, а можно, я ее к себе возьму?

Марина мечтала об этом с той самой минуты, как младенец в зеленой бумажной пеленке очутился у нее на руках. Ей казалось, что она уже любит эту живую, теплую, реальную девочку куда больше, чем собственного, ни разу еще не виданного будущего ребенка.

— А чего ж? — обрадовалась Светка. — Бери, конечно! Ты девка добрая, маленько время пройдет, будет казаться, что у тебя близнецы. И мужик у тебя что надо, ишь ведь как он меня вчера раскурочил — раз-два и готово, те врачи, на Соколинке, по сто часов каждый раз возились, а он ишь ты, даром что пацан еще совсем! Правда, те у меня парни были, а тут все-таки девка, она поменьше, может, и поэтому. Но все равно, по всему видно, большой доктор он у тебя будет. Ишь спит, умаялся вчера со мной. Он проснется — возражать-то не будет?

— Что вы! — уверенно воскликнула Марина.

— И ладно, и хорошо! — Светка обрадовалась, что все так легко обошлось и не нужно тащиться в Дом ребенка. — Только вот просьба у меня к тебе.

— Какая?

На миг у Марины возникла безумная мысль, что сейчас Светка потребует вернуть ей девочку, когда та вырастет.

— Ты знаешь что? Ты ее Ксенией назови, в честь матери моей покойницы. Назовешь?

— Да, Света, конечно же, непременно назову! — От нахлынувшего на нее счастья Марина готова была ее целовать. — Света, вы только не волнуйтесь, пожалуйста, с ней все будет хорошо, мы ее с Денисом за город увезем, на свежий воздух! Я ее больше, чем родную, любить буду! И спасибо вам! — Марина смолкла, не зная, что бы сказать еще, как полнее выразить обуревающие ее чувства.

— Ну, девка, ну ты и псих! — пробормотала Светка не то растроганно, не то с испугом и торопливо пошла к дверям, точно боясь, как бы Марина не передумала. — Пойду я, психуют небось мои-то! Думают небось: жива или концы отдала. Ну, я-то им сейчас задам шороху, небось разберутся! — И Светка дробно засмеялась, предвкушая будущее веселье. — Мужику своему передай спасибо, он у тебя большой доктор будет, это уж точно!

«Почему будет? — обиделась Марина. — Он и теперь вполне…» — но вслух ничего не сказала.

Дверь за Светкой захлопнулась, и в квартире сразу стало тихо, только в кабинете, разметавшись на разложенном диване, похрапывал Денис.

Марина в одиночестве пила на кухне чай, но хотела и никак не могла решиться пойти посмотреть на свою девочку. Марина точно боялась, что девочка вдруг растает у нее на глазах, исчезнет так же неожиданно, как и появилась.

26

Проснулся Денис около двух часов от отчаянного детского плача. Потянувшись, он сел на диване, свесил ноги и некоторое время соображал, где он и как тут оказался.

Кое-как припомнив, он встал и громко крикнул в коридор:

— Марин, разбуди эту бабу и скажи, чтобы покормила ребенка!

Марина молча улыбнулась, стоя у дверей кухни. Вдруг она испугалась. Действительно, что же делать? У нее же нет молока! Что теперь, бежать на чердак за Светкой? Да нет, наверняка Денис что-нибудь придумает! Не может быть, чтобы он не знал, что делать, ведь он уйму крольчат вырастил!

Марина пошла в Анину комнату, взяла на руки свою дочку.

— Ксюша! — прошептала Марина в ярко-розовое, почти что красное ушко, все в нежном пушку. — Не плачь, Ксюша, все будет хорошо. Мама что-нибудь придумает!

«Мама. — Это звучало так торжественно, так непривычно, так сладко! — Мама, — повторила Марина про себя. — Я, значит, теперь мама». Малышка на Марининых руках поутихла, только недовольно покряхтывала. Ничего, сейчас все как-нибудь образуется.

С торжествующей улыбкой Марина внесла девочку в кабинет и молча встала перед Денисом. Денис с недоумением уставился на них.

— Ну? — спросил он наконец. — Зачем ты ее принесла? Я сказал уже — она голодная! Пусть мамаша ее покормит. Или она не знает, как кормить?

Видя, что Марина улыбается и по-прежнему ничего не отвечает, Денис наконец разозлился.

— Ну чего ты молчишь? Я тебя русским языком спрашиваю: почему она не кормит ребенка?

— Денис, ее нет.

— Кого нет? Бабы? А куда она подевалась?

— Не знаю, — Марина пожала плечами. — К себе, наверное, ушла, на чердак.

— А ребенка она тебе оставила?

— Ну да. Это теперь моя дочка. Ее зовут Ксюша.

От неожиданности Денис на мгновение потерял дар речи. Он молча пялился на Марину, потом набрал в легкие воздуха и шумно выдохнул:

— Кранты! — И захохотал. — Ну вы даете! — повторял он сквозь смех. — Ну даете! Ну бабье! Нет, я не могу! С вами не соскучишься! С вами никакого цирка не надо! Конец света какой-то!

Тут он неожиданно перестал смеяться.

— Ты соображаешь хоть что-нибудь? Ну чего ты стоишь, будто миллион в лотерею выиграла? Чем ты ее кормить будешь? У тебя молока еще месяца четыре не будет! И что ты собираешься делать все это время? Велишь ей подождать, да? А сейчас ты что делать будешь?

— Я… — растерялась Марина. — Я думала, ты мне подскажешь…

Денис опять рассмеялся, невесело, коротко. А Марина почувствовала вдруг в ногах свинцовую тяжесть. Она опустилась в кресло и смотрела оттуда на Дениса с тоскливым недоумением. Она была уверена, что Денис непременно разделит с ней ее радость, ведь в какой-то мере это был их общий ребенок. Денис принял его вчера ночью, вместе они услышали его первый крик. Как же так получилось, что для Марины этот ребенок в одно мгновение стал родным, а для Дениса он ровно ничего не значил?

— Денис, — робко сказала Марина, — неужели ты вправду хочешь, чтобы я отнесла маленькую на этот ужасный чердак? Разве нельзя взять ее в Крольчатник? Там места нет еще для одного ребенка? И неужели нет способа ее выкормить? Я слышала, у многих женщин вообще не бывает молока!

Денис смотрел на Марину грустными большими глазами. Он подошел к креслу, где она сидела, присел на корточки и снизу вверх заглянул Марине в глаза.

— Малыш, — ласково сказал он, — конечно, в Крольчатнике на всех хватит места. И конечно, можно выкормить ребенка молочной смесью. Я просто хочу, чтобы ты поняла, насколько это серьезно. Это ведь не игрушка, не котенок и не щенок. Это человек, хотя еще маленький. Его нельзя сегодня взять себе, а завтра отдать кому-то другому. Ребенку нужна мать.

— Я буду ей матерью!

— Быть матерью чужому ребенку стократ труднее, чем собственному. А эта девочка… Да ты лучше меня знаешь, в каких условиях она вынашивалась! И у тебя нет на нее никаких документов! Что, если эта Светка через недельку передумает и заявит на тебя в милицию, что ты украла у нее ребенка?

— Да не заявит она! Светка милиции как огня боится! Неужели ты вправду хочешь, чтобы я отнесла ее на чердак? Я не смогу этого сделать! Это невозможно!

— Хочешь, я сделаю это сам?

— Ты? — От изумления глаза у Марины расширились. Она вскочила с кресла и отбежала от Дениса подальше, точно боясь, что он выхватит у нее ребенка. — Денис, но Светка сама хотела сдать девочку в детский дом!

— Так пусть сама и сдает, а мы при чем?

— Да ты белены объелся, что ли? Не отдам я ее никому, это мой ребенок, понимаешь?

— А вдруг она больна?

— Ну и что? А если бы у меня родились близнецы и один из них оказался больным, что тогда, я сдала бы его в детдом? Вы в свой Крольчатник только здоровых детей принимаете?

— Мы детей не принимаем, а рожаем! И если уж на то пошло, друг от друга рожали. А так как сами мы, если уж на то пошло, вполне здоровы…

— И у здоровых людей рождаются калеки!

Малышка, которой надоело ждать, испустила наконец громкий, жалобный крик. Оба они опомнились и сразу перестали спорить.

— Черт с тобой! — Денис устало махнул рукой. — Пойдем лучше на кухню. Найдется где-нибудь в этой квартире сухое молоко?

Сухое молоко нашлось.

Потом малышка, сытая и довольная, снова уснула, а Марина долго сидела с ней на коленях, изучая крохотное личико и нашептывая ей нежные слова. Денис сзади подошел к ней, наклонился, поцеловал Марину в шею и жарко зашептал в ухо:

— Отложи ее теперь хоть на минутку, а?

Усмехнувшись, Марина выполнила его просьбу, устроив малышку в глубоком кресле в кабинете. Они с Денисом легли на диван и долго, исступленно ласкали друг друга. Но уже готовая совсем раствориться в его объятиях, Марина вдруг что-то вспомнила и отстранилась.

— Дениска, скажи, пожалуйста!

— Ну чего тебе, киска?

— Скажи, неужели я буду так же рожать? Так же ужасно, как вчера Светка? Мне будет так же больно, я буду так же кричать?

— Проснулась! — Денис резко сел на кровати. — А тебе кто-нибудь говорил, что рожать приятно?

— Нет, но вот, например, Маша, с ней все было совсем не так!

— Во-первых, у Машки роды были поразительно легкие. И не забудь — вторые. — Денис нашарил на столике возле дивана сигареты и спички. — Во-вторых, она человек другой. Боль исключительно терпеливо переносит. — Денис закурил и курил долго и молча. Марине показалось, что молчал он целую вечность. — Малыш, — произнес он наконец. — Ты, конечно, не поверишь, но на твой вопрос нет ответов. Есть женщины, которым безумно больно рожать, а есть такие, которые почти ничего не чувствуют. Это зависит от массы причин, и самая важная — твой настрой. Главное, не дать первым приступам боли себя запугать, а то дальше пойдет только хуже. Но вообще-то, — Денис впервые улыбнулся, — это, знаешь, как лотерея, кому как повезет. — Он обнял Марину и крепко прижал к себе. — Будем с тобой, малыш, надеяться на лучшее. И потом, — он заглянул ей в глаза, — не забывай: я буду с тобой! Ты веришь мне, Марина?

— Да. — Она ни секунды не колебалась.

Так хорошо им никогда не было.

27

Денису по телефону удалось убедить знакомого врача пропустить к Ане Марину. Сам Денис остался сидеть с ребенком, а Марина поехала в клинику.

Аня, еще более худая, чем до того, лежала ничком на кровати в той же самой уютной комнате, где они с Денисом оставили ее два дня назад, только капельницу уже унесли.

— Аня, здравствуй! — сказала Марина.

— А, это ты. — Аня не обернулась. — Зачем пришла?

— Аня, послушай, я должна сказать тебе что-то очень важное!

Она даже не шевельнулась, безразличная ко всему.

— Аня, Патрик приезжает! Он просил меня передать, что любит тебя и постарается устроить все так, чтобы быть с тобой!

Аня резко села.

— Опять все сначала! Зачем он это делает? Ведь все равно из этого ничего не выйдет! Зачем меня снова мучить? Разве мало было того, что… — Аня не договорила и вдруг заплакала.

Марина подумала, что Ане лучше все-таки плакать, чем вот так вот лежать на постели, будто ты уже труп. Марина поэтому стояла молча, не делая никаких попыток Аню утешить.

Рыдания становились все тише, глуше, наконец совершенно затихли. Аня сидела неподвижно, упершись взглядом в стену перед собой.

— Уходи, — произнесла она наконец беззвучно, едва шевеля губами. — Сказала — и уходи. Не хочу тебя больше видеть.

— Но, Аня, все будет хорошо, вот увидишь! Патрик приедет, и все сразу как-нибудь устроится!

— Он не приедет. — На Анином лице возникла мрачная, безнадежная улыбка. — Мама ему не разрешит.

— Аня, может быть, все-таки…

— Уходи! — тоскливо повторила Аня. — Не мучь хоть ты меня, уходи скорей! Как ты не понимаешь, что, даже если он приедет, даже если любит, все равно это ничего не значит! Чтобы быть со мной, ему придется бросить все — семью, страну, колледж, образ жизни, самого себя, такого, какой он там, да никакая любовь не стоит таких жертв! Еще вопрос: будет ли он такой другой мне нужен? — Впервые за время разговора Аня посмотрела на Марину в упор. — Уходи, — сказала она, на сей раз вежливо, почти что ласково. — Уходи, Марина, пожалуйста!

— До свидания, — прошептала Марина, с трудом нашаривая за спиной дверь, не в силах повернуться и оторвать взгляд от бледного, похожего на маску, Аниного лица.

Выйдя и закрыв за собой дверь Аниной палаты, Марина, не сдержавшись, прислонилась к стене и горько заплакала. Там, за этой дверью, была ее лучшая подружка, а она ничем не могла ей помочь! А ведь после звонка Патрика Марина была так уверена, что теперь-то все будет хорошо! Разговор с Аней разрушил эти надежды.

— Ничего, — прошептала Марина, обращаясь к самой себе, — всегда остается последний выход: подождать. Надо надеяться, что рано или поздно Аня обо всем забудет и отыщет в себе силы как-то жить дальше.

28

Настало воскресенье — день Марининой свадьбы. Марина не могла себя заставить опять зайти домой, она перебрала в гардеробе все Анины платья. Марина была уверена, что Аня не стала бы против этого возражать.

Марина остановилась на светло-сером, похожем на балахон, шелковом платье с вышитой на груди большущей кремовой розой. Это было не Магдино платье, но все равно, выглядело оно вполне прилично. И что главное, сама Марина вполне прилично в нем выглядела.

Потом Марина собралась наконец позвонить маме. Ее замучила совесть, она ей не звонит, мама наверняка беспокоится. Сама мама позвонит только в самом крайнем случае, из-за присущего ей чувства болезненной деликатности. Ох, как Марине повезло с мамой, а она не ценит!

Была тут, правда, и еще одна причина: она теперь не понимала, как ей с мамой разговаривать. Паспорт, найденный в мамином бюро, не давал Марине покоя. По десять раз на дню Марина задавала себе вопрос: да кто же она такая на самом деле? Может, она и не Марина? Но, несмотря ни на что, мама оставалась мамой, и Марина чувствовала себя перед ней виноватой: ушла из дома, не звонит, так ничего и не рассказала о событиях в школе… Впрочем, если бы Екатерина дозвонилась до мамы, наверняка уже давно перезвонила бы сюда.

Мама ведь хотела присутствовать на Марининой свадьбе!

На звонок ответил отец. Голос его по телефону звучал глухо и как-то отстраненно.

— Алло, папа, здравствуй, это я, Марина! Как у вас дела? Можешь позвать маму?

— Марина, здравствуй, дела у нас довольно неважные, маму я позвать не могу. Она лежит в больнице.

— Что с ней? — Марина услышала, как у нее громко забилось сердце.

— Марина, боюсь, что я ничего не смогу тебе толком объяснить. Ну… Ты девочка уже взрослая, насколько я знаю, мама рассказывала тебе, что ждала ребенка?

— Ждала?

— Да, но все оказалось не так просто, и теперь маме необходимо сделать операцию.

— А ребенок?

— Ребенка не будет.

Казалось, отец уже успел свыкнуться с этой мыслью, однако в процессе этого привыкания потерял всякую способность радоваться чему-нибудь или огорчаться.

— Папа, — тихо спросила Марина после небольшой паузы, в течение которой она пыталась осмыслить только что услышанное, — а когда маму будут оперировать?

— Дней через десять. Сейчас ее готовят к операции.

— Хорошо, — машинально произнесла Марина, хотя ничего хорошего в этом, конечно, не было. — Я обязательно позвоню тебе. А в какой она больнице?

— В Первой градской, — сказал отец и повесил трубку, не потрудившись поинтересоваться, как дела у самой Марины. А когда он интересовался?

«В Первой градской, — соображала Марина. — Нет, далеко. До отъезда ни за что не успею. Если бы знать заранее…»

Накануне вечером Денис повез девочку в Крольчатник, а Марина должна была ехать туда сразу после свадьбы. Одна. Кто-нибудь выйдет ее встречать к электричке, не идти же одной через лес, сейчас так рано темнеет!

Сергей не звонил ни в пятницу, ни в субботу, и теперь Марину ужасала мысль, как они встретятся, что скажут друг другу. А если он не придет? При одной этой мысли у Марины отчаянно заныло под ложечкой.

Но страхи ее оказались напрасными. Она увидела Сергея, не дойдя до загса. Он вышагивал взад-вперед, беспокойно поглядывая то на часы, то на дорогу от метро. Он тоже заметил Марину, издалека бросился к ней, обнял, поцеловал, чуть приподняв от земли, пытаясь прижать к себе потеснее. Из этого, правда, ничего не вышло: мешал Маринин живот.

— Пошли скорее, а то там очередь! — И Сергей за руку потащил Марину к дверям загса.

Внутри было множество нарядных людей. Все были так разодеты, что невозможно было понять, кто жених, кто невеста, а кто гости. Марине показалось, что чуть ли не каждая вторая девушка беременна. Сергей помог Марине раздеться, сдал в гардероб пальто.

— Какая ты! — выдохнул он, прикоснувшись кончиками пальцев к чудесному шелку ее платья.

— Это не мое! — поспешно уточнила Марина. — Это Анино, и обращаться с ним надо как можно осторожнее, не дай Бог порву или запачкаю.

— Аня тебе этого не простит?

— Сама я себе этого не прощу! Взять без спросу, а потом еще порвать! Нет уж, пожалуйста, давай его побережем, хорошо?

— Хорошо, — сказал Сергей без улыбки, — буду беречь и тебя, и платье.

В такой толчее это и в самом деле было нелишне им.

В конце концов настала их очередь идти в маленькую комнатку у входа в главный зал, где оформлялись документы.

— Чью фамилию будете брать? — спросила у Марины девушка-регистратор.

— Свою оставлю, — не колеблясь, ответила Марина.

— Мужнину, значит, не хотите, — уточнила девушка и сделала соответствующую отметку. — Распишитесь, пожалуйста, здесь и здесь.

Сергей с Мариной поставили свои подписи.

— Теперь подождите. Скоро мы запустим вас в зал.

— А можно, мы туда не пойдем? — решилась наконец Марина. — Мы так спешим, и вообще нам туда не хочется…

— Вообще-то можно, — девушка-регистратор слегка смутилась. — А вы уверены, что это будет правильно? Все-таки это ваш первый брак.

— Совершенно уверены. И кроме того, я себя неважно чувствую. — Марина выразительно показала на свой живот.

— Тогда подождите в коридоре минут пятнадцать.

Они вышли в коридор.

— Марина, зачем ты так? — тихо спросил Сергей, опустив голову и не смотря на Марину. — Ты что, совсем не придаешь этому никакого значения?

— Что ты, Сережа?! — Марина с нежностью взяла его руку, провела ею по губам, поцеловала в ладонь. — Ты не сердись, но мне так не хочется идти в этот зал! Я была там однажды, когда моя двоюродная сестра замуж выходила. Все такое тоскливое, холодное, стоит какая-то толстая тетка с лентой через плечо и чушь городит. Хочешь, я пойду скажу, что мы передумали? Мне и в голову не приходило, что для тебя это важно!

— Да нет, теперь не стоит ничего менять. — Сергей по-прежнему выглядел огорченным. — Делай как хочешь. Только скажи честно, ты что, за эти два дня совсем меня разлюбила?

— С ума сошел? Как тебе такое в голову пришло? Сережа, за эти два дня столько всего успело произойти!

Видя, что Сергей снова нахмурился, Марина поспешно схватила его за рукав.

— Совсем не то, что ты думаешь! Мы сейчас уйдем из этого жуткого места, я тебе все объясню, хорошо?

— Хорошо, — Сергей наконец улыбнулся.

— Поцелуй меня, — робко попросила Марина. Ей вдруг стали безразличны эти толпы людей, толкущиеся вокруг них.

Сергей подошел к Марине, положил ей руки на плечи, наклонил голову, их губы слились и, как бывало уже не раз, все вокруг исчезло.

— Молодые люди, вот ваше свидетельство о браке! — Девушка-регистратор решительно потрясла Сергея за плечо. — Дома успеете нацеловаться! — Вдруг рассмеялась и произнесла совсем другим тоном: — Счастья вам, молодые люди, чтобы все у вас было хорошо!

— Спасибо! — хором ответили ей Сергей и Марина.

29

— Знаешь, Марина, я все это время думал о нас с тобой, — заговорил Сергей, едва они вышли на улицу. — Я понял, что не смогу без тебя жить. Нет, конечно, все это правда, — жестом руки остановил он Марину. — Нам с тобой негде жить, совершенно неясно, как быть с Валькой и с твоим ребенком, да заодно не худо бы выяснить, чей мужской голос отвечал мне вчера и позавчера по твоему телефону. Но… — Сергей понизил голос. — Не знаю, поймешь ли ты, но в каком-то глубоком, вселенском, я бы сказал, смысле все это совершенно неважно, а важно то, что уже сказал: я люблю тебя и не смогу без тебя жить. Марина, ты понимаешь меня?

Марина с восторгом кивнула. Сама она чувствовала примерно то же самое, но вряд ли смогла бы выразить это словами. А Сергей продолжал:

— Мы подождем, будем просто встречаться, это же не катастрофа, нам еще так мало лет! Марина, ты сможешь ждать? Я готов ждать хоть целую вечность, лишь бы потом мы смогли быть по-настоящему вместе!

— Конечно, Сережа, я буду ждать! — отвечала Марина, очарованная его словами, не до конца понимая, что это такое — ждать и в чем это должно, по мнению Сергея, выражаться.

— Ну вот, я знал, что ты меня поймешь! — И счастливый Сергей заключил Марину в объятья. — Знаешь, — зашептал он ей прямо в ухо жарким прерывистым шепотом, — я тебя сейчас украду! Я увезу тебя в одно место, я всю субботу старался это устроить, и наконец получилось!

— Что получилось?

— Ну, я, конечно, понимаю, что мы пока не сможем быть по-настоящему вместе, но хотя бы одни сутки, одни только сутки, двадцать четыре часа, подари мне, Марина, пожалуйста. Черт с ней, со школой, и со всякими делами, не говори только, что это невозможно! Подумай, Марина, что значат эти двадцать четыре часа в сравнении с тем, как мы любим друг друга! Мы не были еще по-настоящему вместе! Марина, пожалуйста! — Он был готов заплакать.

Марина молчала, думая, что ей ответить. А как же Ксюшка? Что же с ее обещанием Денису?

— Марина, не молчи! Скажи, что ты поедешь со мной! Скажи, а то я умру!

— Я… — произнесла наконец Марина. — Ой, даже и не знаю, что тебе сказать.

— Скажи «да»! — В глазах Сергея светилась такая мольба, что сердце Марины не выдержало.

— Да, — сказала она, сознавая, что хочет этого не меньше, чем он, даже больше. Денис поймет, все остальные поймут, должны понять, ведь это же одни только сутки, одни лишь сутки, а там будь что будет!

Ехали они долго — сперва на метро, потом в электричке по другой дороге, совсем не по той, что вела в Крольчатник. Потом шли лесом, чужим, незнакомым. Когда они наконец дошли до какого-то заброшенного дачного поселка, уже стемнело. Сторож выдал им ключ, которым Сергей торжественно отпер дачу, небольшую деревянную хибару, заиндевевшую внутри от холода. У Марины зуб на зуб не попадал, пока Сергей не растопил печь. Да и потом прошло еще часа три, прежде чем стало теплее.

Дача состояла из одной этой отапливаемой голландкой комнатки. Был еще закуток для кухни и хорошая летняя веранда, при одном взгляде на которую Марину мороз по коже пробирал. На плите Сергей согрел котел воды, и они пили чай и вино, которое привез Сергей с собой, шампанское, выстрелившее в потолок с оглушительным треском. Наконец стало теплее, они сбросили пальто, уселись вдвоем, тесно прижавшись друг к другу, на большой железной кровати с латунными шариками, накрывшись сверху ватным одеялом. Потом погас свет, и Сергей зажег на столе свечу, и они смотрели на эту свечу с кровати, и каждый про себя вспоминал Пастернака, но они никак не могли ни на что решиться.

От близости Сергея у Марины кружилась голова, однако стоило ему пытаться проникнуть в нее, как она испуганно отшатывалась, и Сергей сразу же терялся.

— Что с тобой? — беспомощно спросил он наконец. — Чего ты боишься?

— Я боюсь… — Марина на секунду замялась, не зная, как ему объяснить. — Я боюсь, что все будет так, как оно бывало не раз с другими.

— Не бойся. Посмотри на меня, разве я похож на других?

— Нет, — улыбнулась Марина.

— А разве ты любила этих других так же, как меня? И скажи, разве кто из них любил тебя так, как я?

— Нет, конечно!

— Вот видишь! Не бойся, любимая моя, ничего не бойся! Иди ко мне, я так долго ждал этого часа!

— Да, — сказала Марина.

Напряжение последних часов оставило ее. Вдвоем с Сергеем они аккуратно сняли Анино платье, повесили его на спинку стула, подальше от печки, чтобы случайно не подпалить. Маринины плечи сразу же покрылись гусиной кожей, и она нырнула под одеяло, где на ощупь они сбросили друг с друга остальную одежду. Марина стонала и вскрикивала, таким наслаждением наполняло ее каждое Сергеево прикосновение. Он провел рукой по внутренней стороне ее бедра, и Марина, не в силах ждать дольше, вся изогнулась к нему навстречу.

— Иди ко мне! — прошептала она. — Иди, пожалуйста, ну что же ты?

Огромное ватное одеяло отгородило их, казалось, от всего мира, холодного, безразличного, и создало специально для них отдельный, крошечный, теплый мир любви. Сергей вошел в нее, и Марина закричала. Она кричала долго и громко, не боясь, что ее услышат. Кому было слышать ее в пустом доме, в пустом поселке, в ночном лесу? Сторож давно уже спал. Одна только луна смотрела на них сквозь запотевшее окно. И когда Марина рискнула высунуть из-под одеяла нос, ей почудилось, что луна улыбается.