Вкус запретного плода

1

— Марина приехала! — закричали все дети разом, едва Марина появилась в дверях столовой. Пес Руслан вылетел из-за рояля, взгромоздил Марине лапы на плечи и одним движением мощного широкого языка вылизал ей все лицо.

Дети обступили Марину со всех сторон. Они визжали, прыгали, вопили что-то нечленораздельное. Отстранив собаку, Марина каждого по очереди, да и без очереди, принималась обнимать и целовать. Ох, как же она по ним соскучилась! Одного Марина подхватывала на руки, другой тем временем подставлял стул и со спины норовил вспрыгнуть ей на шею, третий, цепляясь за одежду, карабкался к Марине на плечи, как обезьянка. Дети дергали ее за руки, за волосы, за уши, за подол платья.

— Прекратите немедленно! — перекрыл наконец гвалт звенящий голос Алены, и волна детей постепенно начала спадать. По одному, по двое дети отходили в сторонку, она смогла разглядеть за их спинами лица взрослых, которые, в отличие от детей, не только не кричали «ура!», но не спешили даже поздороваться. Один Илья крикнул было: «Привет, Марина!» — смолк, испуганно покосившись на Дениса.

Марина молча и растерянно стояла у двери, чувствуя, что безнадежно краснеет, что в уголках глаз закипают слезы. «Ой, сейчас разревусь, вот стыдно будет!» — мысленно одергивала Марина себя, чувствуя, что еще минут пять мерзкого, унизительного молчания — и она не выдержит.

Но тут из-за стола поднялся Денис. Видно было, что он приготовился заранее высказать ей, подобрав слова задолго до Марининого прихода.

— Явилась не запылилась! — проговорил Денис ядовито, не без удовольствия растягивая слова. — Немножко поздно, дорогуша, тебе не кажется?

Марина опустила голову и виновато зашмыгала носом. Ну что она скажет в свое оправдание? Нет, у Марины, конечно же, нашлось бы что сказать, но только не так, не при всех! Каждому из них в отдельности Марина в два счета объяснила бы причину своего опоздания, да так, чтобы ни один из них не стал на нее за это сердиться. Но они все вместе сидели за столом, смотрели на нее так, будто она…

— Прости меня, Денис, пожалуйста, я больше так не буду! — совершенно по-детски пробормотала Марина, по-прежнему глядя в пол.

— Не будешь? Ах, вот спасибо! — по-прежнему ледяным голосом произнес Денис, но вдруг не выдержал и сорвался на крик: — У дочери своей прощения проси, не у меня! От кого угодно ожидал, от Ольги, от Алены, от Жени даже, но от тебя… Ты что ж, скажи на милость, себе позволяешь? Подкинула нам ребенка и исчезла на целые сутки! Я вчера как дурак три часа встречал тебя на станции, замерз как цуцик, потом шел через лес в час ночи, потом качал до пяти утра твою малышку, она, между прочим, сегодня спать никому не дала. Мы думали, с тобой что-нибудь случилось, не знали, куда бежать, у кого спрашивать, а она является как ни в чем не бывало! Простите ее, пожалуйста!

— Денис, ну, может, хватит, может, не надо так? — примирительно проговорил Илья.

— Молчи уж — не надо! Да все вы тут хороши, эгоисты чертовы, всем на все наплевать! Я не ем, не сплю, в лепешку расшибаюсь, думаю день и ночь, чтобы они и дети ихние в порядке были, а вы тут не люди, а дикие кошки! Одна вдруг уезжает на неделю, бросив пятерых детей, никому ничего не сказав, точно ей тут все обязаны, другая… Да суки подзаборные о своих щенках больше думают, чем вы!

— Денис, — тихо и повелительно сказала Алена, — очумел ты, что ли? Дети же здесь!

Денис сразу замолчал и, тяжело дыша, опустился на стул. Молчали и все остальные.

«Возьму вот сейчас Ксюшку и уеду в Москву! — думала сквозь слезы Марина. — Ни за что не останусь! После всего этого? Нет!» И, решительно засопев носом, Марина резко спросила:

— А где мой ребенок?

— У нас, — просто ответил Илья. — Маша ее как раз сейчас кормит.

— Как кормит? — не поняла поначалу Марина.

— Ну как детей кормят? Обыкновенно, грудью. Да ты не волнуйся, с ней все в порядке! Чудесный ребенок, ей-Богу, все бы такие были!

— А ты что думала, — опять вмешался Денис, — что мы тут при двух кормящих матерях дадим ребенку искусственником вырасти?

— И она, — спросила Марина дрожащим от волнения голосом, — она что же, ест? В смысле сосет? Сама?

— Нет, конечно, — Денис неожиданно рассмеялся. — Через зонд вливаем. — Он встал, подошел к Марине, обнял ее и поцеловал так крепко и нежно, как умел только он один. — Никогда больше так не делай! — прошептал Денис Марине в самое ухо. — Знала бы, как ты нас напугала, дурочка!

— Не буду! — Слезы безудержным потоком хлынули из Марининых глаз. Как ей было стыдно!

Вслед за Денисом стали подходить к Марине все остальные. Алена небрежно поцеловала Марину в щеку, Женя порывисто обняла ее, Ольга ободряюще хлопнула по плечу, Илья, отстранив остальных, долго и обстоятельно целовал Марину в губы. Валерьян подошел к Марине последним, целовать не стал, обнять, правда, обнял, но довольно небрежно, долго, пристально смотрел Марине в глаза и произнес наконец тихо-тихо, чтобы только одна Марина услышала:

— Ох, мышь, я уж думал, что никогда больше не увижу ни тебя, ни своего ребенка!

— И что бы ты тогда делал? — так же тихо поинтересовалась Марина, которая уже начала понемногу приходить в себя.

— Черт его знает! — рассмеялся Валерьян. — Наверное, усыновил бы твою Ксюшку.

Марина горела от нетерпения: уже на подходе к даче она чувствовала, что должна немедленно, сию же секунду увидеть свою девочку, убедиться, что с ней все в порядке. Она растолкала всех и бросилась в пристройку.

Маша сидела в кресле, а Ксюшка лежала у нее на коленях.

— Тихо! — прошептала Маша, прикладывая палец к губам. — Не буди ее, она только что уснула.

Как описать бешеную ревность Марины, увидевшей на чужих руках своего ребенка?

2

Появление Ксюши не слишком изменило Маринину здешнюю жизнь. Может быть, где-нибудь в замкнутом пространстве городской квартиры все было бы по-другому, но только не в Крольчатнике, где была такая куча детей, что лишний ребенок никому не бросался в глаза, и такая куча опытных взрослых, что всегда было кому дать совет. Разумеется, Марина сама купала, пеленала и кормила Ксюшу по ночам сцеженным Машиным молоком, испытывая каждый раз ни с чем не сравнимое наслаждение от прикосновения к нежно-розовому детскому тельцу. Но ей неведомо было то знакомое многим матерям отчаяние, когда ты видишь, что с твоим ребенком что-то происходит, и мучаешься, не зная, на что решиться, то ли бежать звать на помощь, то ли ждать, пока все само пройдет. Неведомо Марине было и чувство одиночества, превращающего подчас молодую мать в узницу, заточенную на долгие дневные часы в собственной квартире наедине со своим ребенком. И чувство бесконечной усталости после бессонной ночи тоже не было Марине знакомо: ведь в Крольчатнике кого-нибудь всегда можно было попросить посидеть с твоим ребенком час-полтора и дать тебе отдохнуть.

Дни летели как птицы. Прошла неделя, а Марине все казалось, что она приехала только вчера. Несмотря на разлуку с Сергеем, Марина чувствовала себя все спокойнее и счастливее. Здесь у нее был дом, своя комната, друзья, покой, комфорт и относительная свобода.

По вечерам у камина, уютно свернувшись в чьем-нибудь теплом объятии, Марина смотрела на огонь, лениво протягивая к нему то одну, то другую руку, наблюдая, как от тепла кожа розовеет, делается прозрачной, а отблески пламени пляшут на ногтях. Валерьян брал Марину на колени чаще других. Он осторожно гладил ее по животу, стараясь сквозь кожу и сквозь одежду почувствовать движение своего ребенка.

Женя разливала чай и давно уже не спрашивала у Марины, сколько ей положить сахару или налить заварки.

Алена предоставила Марине в распоряжение свои наряды. Марине больше всего полюбился широченный сарафан из полосатой джинсы, который можно было носить с чем угодно, в том числе и с любимым Марининым черненьким балахончиком. У самой Алены живот еще только намечался, так что ей эти наряды были пока что ни к чему.

Лишь одно изменение произошло в Марининой жизни. Спала она теперь всегда только одна. Обнималась и целовалась с кем угодно, по-прежнему легко и охотно, но дальше этого у нее ни с кем не заходило. Марина не решала это специально, просто после той единственной проведенной с Сергеем ночи у Марины не возникало желания быть с кем-то другим.

Расставаясь с Сергеем на вокзале, Марина не оставила ему своих координат, не сказала, на сколько уезжает, просто пообещала позвонить сразу же, как только появится в Москве. Маринины мысли в тот момент были заняты тем, как ее встретит Денис и что она скажет ему в свое оправдание. Марина чувствовала себя Золушкой, опоздавшей вернуться с бала.

И хотя Марина очень скучала по Сергею, особенно по ночам, ей не хотелось спешить. В глубине души Марина была уверена, эта любовь — на всю жизнь, а раз так, никуда от нее не уйдет.

3

— Марина, хочешь, я вместо тебя погуляю с Ксюшей? Ты такая усталая, а мне сейчас делать нечего.

— Нет, Володя, спасибо, я лучше пойду сама. Мне нужно побольше бывать на свежем воздухе.

— А можно, я пойду с тобой? Что-то меня совсем тоска заела в четырех стенах.

Марине не хотелось идти гулять с Володей. Она по-прежнему не очень ему доверяла. Но, подумав, Марина кивнула. Вдвоем гулять веселее, чем одной.

— Сказать, куда и зачем ездила Ольга? — хитро прищурившись, спросил Володя, едва они вдвоем выкатили коляску за ворота.

— Ну? — Марина была не в силах сдержать природное любопытство.

— Она ездила к своему бывшему мужу. Просилась обратно. Только шиш он ее возьмет с таким выводком! Это я ее надоумил! Сболтнул ей будто бы невзначай, что Олег на днях с гастролей приедет, она и кинулась на всех парусах! Нику к Машке подбросила, у Машки молока, как у коровы, на десятерых хватит.

— А на каких он был гастролях?

— А он ударник в рок-группе. Ничего мужик, Ванька на него похож очень внешне. Только вот Ольга ему на кой?

— Послушай, а раньше он не знал, сколько у нее детей?

— Ну, раньше! Раньше все по-другому было. Джейн с мамой Нелей жила, близнята в больнице были после роддома, и все время не ясно было — будут они живы или нет, останутся нормальные или будут дураки какие-нибудь, тогда вроде зачем их брать домой? Когда Ольга замуж выходила, все считали, что все так и останется. А теперь другое дело! И близнята здоровые, и Джейн Ольга к себе забрала, а тут еще и Ника народилась! Да какой нормальный мужик… Нет, я Ольге поражаюсь! Я ей только намекнул, а она тут же сорвалась и поехала. Думала небось, что он, как ее увидит, сразу сопли распустит, обо всем на свете забудет, только фиг попала! Я, говорит, с такой бабой, как ты, и насчет Ваньки теперь сомневаюсь, а всю эту ораву выблядков кормить — да на кой мне надо! Ольга чуть дуба не дала от такого поворота. Залегла, говорят, сразу носом к стенке и лежала у них с утра до вечера, чуть койку не пролежала!

— У кого у них?

— Да к хиппам она подалась знакомым. Спасибо девка одна оказалась, со здешними знакомая, да знаешь ты ее, Викой звать. Так вот Вика эта позвонила Вальке, рассказала ему, что и как. Ой, они тут с ума сходили! Я мог им подсказать, но решил на всякий случай помалкивать. Знаешь, со стороны как забавно было смотреть! Бегают, мечутся, гадают — куда Ольга пропала? С чего она вдруг в бега бросилась, все вроде хорошо было? Ну, а как Вика им позвонила, Валька с Денисом поехали и забрали ее. Ольга ехать не хотела, говорят, матом их поливала, из рук по дороге вырывалась, еле довезли! Никаких резонов не слушала. Денис ей: «Ты о детях своих подумай!» А она ему: «Да на кой они мне нужны, эти дети, раз я сама себе теперь не нужна?»

И здесь она тоже поначалу на всех кидалась. Да и сейчас еще, бывает, косится. Не замечала? Эх, Ольга, Ольга! Я ей когда еще говорил: раз ты такая блядь, спираль надо ставить!

— Ты говорил? Когда это?

— Когда у нее еще только Джейн народилась.

— Погоди, а самому тебе тогда сколько было?

— Ну, восемь, а что?

— Так откуда ты тогда слова такие знал? Ну там спираль и так далее?

— Откуда? Книжки надо читать! В книжках все написано.

На это Марина не нашлась что возразить, и она в который раз посмотрела на Володю с легким испугом. «Гофмановский какой-то персонаж, ей-Богу!» — подумалось ей. Володя поймал Маринин взгляд и усмехнулся.

4

Вечером того же дня к Марине заглянула Ольга. Молча села на край кровати, сгорбившись и обхватив руками колени, и долго-долго всматривалась в одну точку. Марина потом проверила на всякий случай и убедилась, что в этом месте на обоях не было даже цветка. Глаза Ольги были тусклые, рыжие волосы свисали нечесаными сальными прядями.

Посидев немного, Ольга резко тряхнула головой и выдохнула без предисловия:

— Не могу больше так жить! Надоело! Жизнь здешняя надоела.

— Но почему?

— Не настоящая она! Никто так не живет!

— А как же живут? Мне казалось, что все живут по-разному.

— Ей казалось! Ты, Марин, не обижайся, просто ты еще маленькая. А на самом деле люди живут вдвоем, чтобы только ты да я, и больше никого.

— Подожди, как это никого? Они же не в вакууме живут? А куда все остальные деваются?

— Ну, остальные… — Ольга в задумчивости убрала волосы со лба. — Остальные как бы вокруг оказываются. И родители, и друзья, даже ихние дети.

— Оль, а этим двоим, им как, не скучно?

— Может, иногда скучно.

— Ну тогда мне совсем непонятно, что во всем этом хорошего и зачем к этому так уж стремиться.

— Да пойми ты, по-другому жить попросту невозможно! Эх, да что с тобой разговаривать! Все вы тут блаженные какие-то! — Ольга резко отвернулась и опять уставилась в свою точку.

Марина осторожно потрясла ее за плечо:

— Оль, скажи мне по-честному, сама ты видела это самое счастье? С тобой такое бывало или с друзьями твоими?

— Со мной не бывало, а с друзьями — сколько раз! Хотя, вообще, как узнаешь? В душу к человеку не заглянешь. Со стороны казалось, что у них все путем… Ах, да при чем тут это? — Ольгины плечи опять бессильно поникли. — Просто, понимаешь, Марин, я ужасно устала! У меня больше ни на что нет сил! Никому я тут не нужна.

— То есть как это никому? А детям? А детям своим?

— Ох, это только так говорится — детям! Ну подумай сама, что я могу им дать? У меня нет ни своего угла, ни постоянного заработка, мне не на что купить им одежду, даже дать им каждому по куску хлеба с маслом! Представляешь, сколько нужно хлеба на пятерых?

— А твои картины?

— Что картины? Кое-как прокормиться на них и можно, но квартиры на эти деньги точно не купишь! А потом, когда я стану писать картины, если с утра до вечера буду заниматься детьми? Знаешь, я тут недавно видела Ванькиного отца, ну, мужа своего бывшего. Так он мне сказал: «Оля, но ведь это же кошмар — быть в наше время матерью пятерых детей! Это же тупик, мрак и ужас!» Так он сказал. И добавил, что содрогается при одной мысли о том, что имеет к этой ораве отношение. И ведь он не зверь, Марин, ты не думай, он играет на гитаре, поет песни, любит стихи, читал мне когда-то по ночам Пастернака.

— Да? А по-моему, он дурак, и никакой Пастернак тут не поможет. Дурак и сволочь. Ну хорошо, не любит он тебя, так ведь не один же он на свете! Ты жила без него здесь почти три года, что вдруг с тобой случилось?

— Марина, ну как же ты не поймешь, что одних детей женщине мало? А меня… Меня ведь здесь никто не любит по-настоящему.

— То есть как? А мне казалось, Илья… у вас же ребенок…

— Ну что ты, у Ильи ведь есть Маша.

— Ну, хорошо, тогда Денис или, может быть, Валька…

— Валька любит тебя, если начистоту говорить. А Денис… На первый взгляд кажется, что он любит всех, но ты знаешь, Марина, я только недавно это поняла: по-настоящему Денис любит одну Алену, а другое все у него ну, как бы тебе сказать, от отчаяния, что ли, из-за того, что она так к нему относится.

— Не привлекает, одним словом, Алену счастье для двоих.

— Ну, знаешь, с таким отцом, да еще с такой дачей И я бы по-другому рассуждала! Мой-то отец улепетнул в Америку еще до моего рождения!

— И все-таки, Оль, насчет Вальки это тебе кажется. Валька любит не меня, а своего будущего ребенка. На этот счет у меня нет никаких иллюзий. — «И не надо!» — добавила она про себя. — И потом, а как тогда Женя? Что-то она у тебя выпала из общей картины.

— Женя после всего, что ей довелось пережить, вообще уже не человек, а какая-то живая икона. Великомученица. И потом, Женя работает! Откуда нам знать, может, у нее давным-давно роман с Бруно!

— У кого, у Жени роман с Бруно? — Чтобы не расхохотаться, Марина изо всех сил ущипнула себя за предплечье, но Ольга все же успела заметить искорки смеха, пляшущие на дне аквамариновых глаз. И сразу обиделась.

— Пойду я, — произнесла Ольга прежним, глуховатым, тоскливым голосом. — Как там Ника без меня? И вообще… — Ольга нарочито зевнула. — Спать хочется.

Она вышла, не потрудившись даже прикрыть за собой дверь, так что Марине было слышно, что Ольга пошла не вниз, а к себе в мастерскую.

«Может, напишет сейчас чего-нибудь этакое, вроде той собаки в колодце, и все у нее пройдет», — подумала Марина без особой надежды.

Однако Ольга неожиданно вернулась, села на край кровати и заговорила снова, горячо, быстро, захлебываясь и запинаясь.

— Знаешь, когда я носила Джейн, я была такая счастливая! Наивная была ужасно! Мне тогда все сочувствовали, такая маленькая, сама почти ребенок! А мне петь хотелось от счастья! И ни капельки я не боялась! Ни родов, ни остаться одной с ребенком. Экая, думала, глупость! С ребенком — значит, не одна! И потом, у меня была мама. И даже, знаешь, не в маме дело, просто мне казалось, что все люди вокруг меня, кроме самых злых и глупых, радуются вместе со мной, ждут появления на свет моего ребенка, потому что ведь это же не только мой ребенок, он как бы всехний, он всего мира, с ним потом этим людям жить! И мне казалось, что важно, чтобы с этим ребенком все было в порядке, чтобы он был здоровый, счастливый, ни в чем не нуждался! — Ольга перевела дыхание и искоса посмотрела на Марину: смеется ли она? Марина не смеялась, больше того, она поняла с удивлением, что ее мысли похожи, оказывается, на Ольгины!

Ольга между тем продолжала:

— Глупо, конечно, я знаю, но тогда… я этого не понимала. Можешь себе представить? Я родила Джейн и спокойненько сбежала от нее — ей тогда было всего три месяца, а я сочла вполне естественным, что я уехала стопом в Крым с целой компанией ребят, они все были постарше меня, почти все студенты. А я даже не кончила школу! Мне так лестно было, что они обращаются со мной как с равной, славные такие ребята, умные, интеллигентные! Выпить, правда, любили. И меня понемногу приохотили. Потому, наверное, и близнецы родились слабенькие. Они к тому же еще и недоношенные были. Они родились, мама мне сказала: «Знаешь, Ольга, на сей раз на меня не рассчитывай!» Я так удивилась, словно они не дети, не ее родные внуки, а щенки подзаборные. Они ведь были так долго в больнице просто потому, что мне их отдавать не хотели. Беспомощная одинокая девочка, несовершеннолетняя, и родители отказываются помогать: мама им тогда заявление написала, один ребенок, здоровый, уже есть. Они так и говорили: «Ну куда тебе два больных мальчика?» У них целый букет был: и сердце, и легкие, и с головой…

— Зато теперь у них с головой все в порядке!

— Сейчас конечно! — Ольга улыбнулась. — Но тогда этого никто не знал. А потом мы встретились с Мишей.

— А ты ему не сказала, сколько у тебя детей?

— Сказала, конечно! Но он не то чтобы не поверил, а, понимаешь, как-то не до конца понял, что ли? Они для него как бы не существовали, были вроде безликой части моего далекого прошлого. Ей-Богу, моя крыса была для него куда реальнее и значимее, чем какие-то там мои дети!

Ну вот. Мне тогда исполнилось восемнадцать, стала я совершеннолетняя, вышла я замуж, и тут вдруг мои мальчишки быстро на поправку пошли. Я не отказывалась от них никогда, ты не думай! Я их навещала не каждый день, конечно, даже не каждую неделю, но тем не менее. И вот, представляешь, встал у них в больнице вопрос: куда их переводить? В Дом ребенка или еще куда, где здоровых детей держат. Никто, между прочим, не ожидал, что они оклемаются. А когда мне сказали, я так обрадовалась, я даже не сомневалась, что заберу домой! Обрадовалась, побежала домой делиться! Во дура-то, представляешь? Мишина мама на меня как на идиотку посмотрела. То есть как это, говорит, взять двух чужих мальчиков в нашу тесную, маленькую трехкомнатную квартирку? И такие ли уж они здоровые? Правда, — Ольга неожиданно по-детски шмыгнула носом, — у Семки тик — дергается, не замечала? У Степки припадки бывают до сих пор, вроде эпилептических. Давно уже не было, год, наверное, а то и больше. Денис ему порошки какие-то давал гомеопатические.

А я уж снова была беременная!

Удалось мне договориться, чтобы их из больницы перевели в санаторий. Временно, конечно. А что дальше будет, я и не знала. Я прямо заболела от этого. Они мне снились все время, рыжие такие, одинаковые, похожие на меня.

Джейн забрать свекровь мне тоже не разрешила, все говорила: зачем девочку срывать с места, ей ведь хорошо у бабушки!

Потом Ванька родился. Я поначалу думала, что с ним-то я наконец буду неразлучной, не как с теми. Это ведь семья, не что-нибудь! Я не учусь, не работаю, все время дома. Но знаешь, свекровь меня к нему даже не подпускала. «Уйди, уйди, ты все делаешь не так!» Молоко? Какое может быть молоко при твоем образе жизни? Ведь ты куришь, наверняка тайком пьешь! Она и вправду как-то нашла у меня под кроватью бутылку. Да не хватит ему твоего молока. Так что лучше уж сразу дать ему бутылку. Мишка уехал на гастроли, я чувствовала себя там такой ненужной, лишней!

Вот в те дни я и познакомилась с Денисом. Он сперва не верил, что у меня четверо детей, а потом очень обрадовался. Тебя-то, говорит, нам и надо! А как мы детей сюда забирали! Каждый раз была отдельная детективная история! Никто не хотел отдавать! Ни мама моя, ни свекровь, даже в санатории сомневались: «Девушка, да куда вам их, у вас и так своих двое!» Своих, представляешь? А эти мне чужие?

Я когда сюда приехала, сразу ожила! Сперва испугалась: четверо детей, ничего не умею, ничего не знаю. Мне все тут так помогали! Потом я снова залетела. Зато уж теперь у меня спираль — допекла я таки Дениса, чтобы он мне поставил. Он ведь, псих такой, сначала не хотел, представляешь? Рожай, говорит, еще, у тебя хорошо получается. А я аборт приготовилась делать. Они меня всем Крольчатником отговаривали, насилу отговорили: аборт — это убийство! И потом, Марин, знаешь, это было такое искушение — родить хоть одного ребенка, которому все вокруг будут рады!

— И что? Разве Нике тут не были рады?

Ольга задумчиво улыбнулась, видно, припоминая.

— Да, наверное, были. Только поверь мне, Марина, все это немногого стоит, если на самом деле тебя никто не любит. По-настоящему.

5

После ужина, зайдя сперва к себе проверить, как там спит Ксюша, Марина спустилась на второй этаж и легонько поскреблась в Денисову дверь.

— Вползай, не заперто! — отозвалось сразу несколько голосов.

К Денисовой постели был вплотную придвинут маленький складной столик на колесах. На столике дымились кофейные чашки. Чашек было пять, на кровати четверо: кроме хозяина, Илья, Валька и Алена. У Алены на коленях лежал связанный ею серый пушистый свитер, и она, низко наклонившись над ним, вышивала большую серебряную жар-птицу.

«Досадно как, что они все тут! — Марина еле сдержала вздох. — Я собиралась поговорить с Денисом наедине! Не стану же я обсуждать Ольгины откровения со всем кагалом! И уходить уже неудобно».

— Присаживайся, угощайся! — Денис указал Марине на столик.

— Это же, наверное, чья-нибудь чашка, — засомневалась Марина.

— Бери-бери! Это чашка для Ольги. Мы ее звали посидеть с нами, но она, наверное, опять не придет.

Марина взяла в руки чашку и осторожно отпила один глоток. Кофе был ужасно горячий. Кончик языка сразу покрылся мелкими пузырями.

— Здорово, что ты появилась! — Илья энергично подвинулся, освобождая Марине место рядом с собой. За стеной-окном плыла луна, и было непривычно тихо; ни снега, ни порывистого ветра, ни даже легкого ветерка. «Как мы сегодня чудесно гуляли! — вспомнилось вдруг Марине. — Тепло даже было. Не было этого обжигающего мороза. А скоро зима кончится, наступит весна, у меня родится ребенок!» Марина украдкой нащупала упругую выпуклость справа внизу живота: что это, ножка или ручка? — и тут же поверх Марининой руки легла другая. Кому ж это быть, как не Вальке? Но Марина все-таки обернулась, и они с Валерьяном заговорщически подмигнули друг другу. Валерьян нежно погладил Маринину руку, вернее, ребенка под ней. На всякий случай Марина повнимательней присмотрелась к Валерьяну: а вдруг Ольга права и их связывает что-то большее, чем ребенок? А как же тогда Сергей?

— Что-то ты меня совсем забыла? — шутливо проговорил Денис.

— Да она не только тебя, она и меня забыла, — перебил его Илья. — Марин, ну ведь правда, сколько дней ты уже здесь, шутка ли сказать: целых восемь! И ночей целых семь. И между прочим, ни одной из них со мной.

— Оставь ее в покое! — лениво проговорила Алена. — Не хватало еще давать друг другу отчет, кто и почему перестал с кем спать!

— Да я ведь просто к тому, что и с Ольгой у нас все так же вот начиналось, — пояснил Илья, словно бы оправдываясь. — Нет, ну правда, ребят, что нам теперь с ней делать? Совсем ведь захандрила девка! Такой был огонечек рыженький, и вдруг сразу куда-то все девалось.

— Ну давай поговорим, если хочешь, — сказал Денис с явной неохотой. — Скажи, Илюша, удалось ли тебе хоть раз затащить Ольгу в постель с тех пор, как она вернулась?

— В том-то и дело, что нет!

— И ты, бедненький, даже не догадываешься почему?

Илья виновато развел руками.

— Да кто же их, баб, разберет?

— Я знаю почему, — негромко проговорил Валерьян. — Мне Ольга сказала, что не желает больше заниматься такими вещами без любви.

— Смотри-ка! — негромко и как-то даже радостно воскликнула Алена. — Ребеночек-то вырос!

Денис поймал Аленин взгляд, и они тепло, понимающе улыбнулись друг другу.

— Вот видишь, Илья, нашлась причина! А ты волновался.

Илья, видя, что Денис явно издевается, обиженно засопел носом.

— Ну какая любовь? Какая такая любовь? Чуваки, вы что, с ума тут все посходили? Ведь невозможно всех любить! Сердце-то не резиновое.

— Тут резинового и не нужно! — хмуро разъяснил ему Денис. — Тут как раз человеческое должно быть. Другое дело, что люди разные. Ну так, стало быть, и любить их надо по-разному.

— Ты, Илюшка, не обижайся, пожалуйста, — заговорила Алена, — но ты, по-моему, вообще никого не любишь, даже Машу. Смотришь иногда на тебя, и такое впечатление создается, что ты просто пригрелся рядом с нами, как кошка, ну, как Барон у камина. К тебе прикоснешься, вроде ты теплый, а на самом деле это не твое тепло, а наше же.

— Ну, знаешь! — Илья даже задохнулся. — Я, по-моему, еще ни в чем никого не подводил! Я, по-моему, всегда был рядом, если что сделать надо там, привезти или что… Ни разу ничего не забывал, не перепутывал, не опаздывал, как некоторые!

— Я и говорю: ты всегда рядом, никуда не уходишь. Рядом, но не с нами. Не по-настоящему с нами. Не знаю даже, почему так. Да ты только не переживай, Илюш, мы тебя и такого любим!

— Ладно. Я холодный, черствый, никого не люблю. А Валя, а ты, Денис, где был, когда Ольга начала метаться?

— Сперва я был с Димычем в больнице, потом в Москве у меня дела были, Ксюшку принимал.

— А меня Ольга и не воспринимала никогда всерьез, — грустно сказал Валерьян. — Я для нее слишком маленький.

— А ты не пробовал как-то с этим бороться? — поинтересовалась Алена.

— Ну пробовал, да что толку?

— Значит, что получается? Давайте подведем итоги. — Денис опять перешел на свой излюбленный деловой тон. — Неужели Ольга права, никто ее тут не любит? Что тогда делать?

И Марина вдруг поняла, что Денис на самом деле растерян. Впервые она видела у Дениса такие грустные, беспомощные, виноватые глаза.

— Действительно, что же делать? — ехидно поинтересовался Илья. — Ну давай, пиши рецепт, ты же врач! К примеру, выдавать Ольге по сто граммов любви ежедневно утром и вечером в стакане теплого молока. Молоко желательно подсластить. А? Что скажешь, доктор?

— Не знаю я, что сказать. — Денис вдруг отвернулся и устало вытянулся на кровати, положив голову на колени к Алене, спиной ко всем остальным. Алена с нежностью провела рукой по его золотистым кудрям.

— Мальчик мой, — прошептала она тихо, еле-еле слышно, и вдруг сказала резко, почти что выкрикнула: — Оставьте его в покое! Выкатывайтесь все отсюдова, да поживей! Не видите, что ли, устал человек!

Они растерянно поднялись, не глядя друг на друга, проскользнули поодиночке в узкую дверь, стараясь двигаться по возможности тише. Уже за дверью Илья вдруг привалился к стене и провел полноватой рукой по взмокшему лбу. Другой рукой Илья похлопал себя по карманам ковбойки, пытаясь нащупать сигареты. Нашел и сразу же закурил. Оглядел коридор. Валерьян уже куда-то исчез, только одна Марина стояла и смотрела сочувственно, будто бы даже с жалостью. Этого Илья стерпеть никак не мог.

— Да, Мариш, вот так-то оно все, брат! — важно проговорил Илья, изо всех сил стараясь быть ироничным. — Такая вот она штука — любовь! Бог не дал, в лавочке не купишь! Пойдем-ка, Марина, к нам. Будем заместо ихнего кофею наш чай пить.

— Хорошо, я сейчас приду! — пообещала Марина. — Возьму вот только Ксюшу, кормить пора.

— Слушай! — предложил вдруг Илья. — А переселялась бы ты с ней к нам! У нас целых две комнаты! А то таскаешься каждые три часа через весь дом взад-назад, с третьего этажа на первый и обратно. Подумай, Марин!

— Я подумаю, — пообещала Марина, но, конечно, только для виду. На самом-то деле она никогда не стала бы переселяться к Илье. Как бы, интересно, они там спали? Втроем, что ли, на одной кровати? Или установили бы с Машой очередь?

Они услышали чьи-то стремительные шаги и обернулись. По коридору к ним быстро приближалась Джейн. Дойдя до Денисовой двери, девочка обернула к ним встревоженное, покрасневшее личико.

— Денис тут? — спросила она. И, не дожидаясь ответа, горестно вздохнула: — Опять у меня мама плачет.

Марина в тот вечер легла спать с тяжелым сердцем. Что теперь с ними будет? Даже Денис не знал, что ему делать! А как Алена на них кричала! Она представила себе, как из Крольчатника исчезает царившее здесь всегда чувство веселой общности, как все начинают избегать смотреть друг другу в глаза, и каждый начинает спрашивать у себя: а что вообще я тут делаю? Не попробовать ли мне устроиться как-нибудь по-другому?

Но с утра все выглядело как обычно, главным образом благодаря детям, которые носились, шумели, безобразничали, хотели есть, спать, играть, и все это одновременно, без конца требуя к себе внимания. В них точно бес какой-то в тот день вселился, с ними просто было невозможно! Ну а с другой стороны, это их отвлекло от мыслей и снова сблизило, так что к вечеру, когда малышня наконец-то была уложена и все по традиции собрались у камина, ни холода, ни косых взглядов и в помине не было. Наоборот, все, даже Ольга, как-то посветлели. Ольга вымыла голову, причесалась и повязала свой любимый хайратник, надела новый свитер, голубенький, с большущей летящей птицей, вышитой на груди серебряными блестящими нитками. Проходя мимо нее, Марина почувствовала, что от Ольги пахнет духами и что глаза у нее чуть подведены, но от этого целиком изменился облик Ольги: от нее не веяло тоскливой и тупой безнадежностью.

Не трудно было угадать причину этих перемен: весь день Денис был к Ольге неимоверно внимателен, за столом подавал ей тарелку, ложку, стакан, придвигал стул, распахивал перед нею дверь. Он ходил вокруг нее кругами, стараясь будто невзначай коснуться ее рукой, без конца с нею заговаривал. Сперва казалось, что все бесполезно: Ольга не отвечала ему и словно бы вовсе не замечала всех этих ухищрений, по-прежнему бродила, словно сомнамбула. И вдруг — Марина не поверила своим глазам — буквально за считанные часы все в ней переменилось! Конечно, это была еще не та, прежняя Ольга, которая в первый приезд Марины сидела за роялем, но она уже отвечала на Денисовы взгляды, улыбалась Денисовым шуткам, стала замечать остальных вокруг себя, прежде всего своих детей. Как раз в эти дни Ванечка начал говорить. Похоже, его, как и Джейн, не в шутку волновало состояние матери: он норовил сбежать при первом же удобном случае из детской и отправиться по всему дому на поиски Ольги. Найдя ее где-нибудь в уголке, отрешенно глядящую куда-то прямо перед собой, Ванечка немедленно утыкался в Ольгины колени, обнимал их и, пытаясь снизу вверх заглянуть Ольге в лицо, изумленно и горестно вопрошал: «Плакать? Мама плакать?! Мама, не пачь, не пачь!» Обыкновенно спустя минут пять Ванечку находили вездесущие близнецы, осторожно, тихонечко отрывали его от матери и утаскивали обратно в детскую. В отличие от него или Джейн они не пытались заговорить с матерью, не делали никаких попыток обратить на себя ее внимание, не задавали никаких вопросов. Они молча наблюдали за происходящим, вмешиваясь только тогда, когда, как им казалось, от них могла быть какая-то польза.

Постепенно в Ольгином лице стала проступать жизнь, а к вечеру ее было не узнать. Теперь она сама всюду молча следовала за Денисом, не сводя с него горящих, сияющих глаз.

«Как он может? — возмущалась Марина. — Как вообще человек может так лгать, так притворяться? Ведь он же не любит ее совсем! И как Ольга не понимает, она же умный человек!» Но Ольга, казалось, вообще перестала что-либо понимать. Она смотрела на Дениса, словно ребенок-сиротка, внезапно обретший долгожданных родителей.

Как только догорел камин, Денис подошел к Ольге, нежно обнял ее и повел к себе. Илья выразительно посмотрел им вслед и прошептал довольно громко, но не настолько, чтобы могли услышать Ольга с Денисом:

— Смотри, нашел-таки ключик!

— Молчи, кретин! — еле сдерживаясь, прошептал Валерьян. — Что ты понимаешь!

— Да я разве чего? — Илья растерянно обернулся к Марине.

Она приложила палец к губам:

— Похоже, мы с тобою и в самом деле далеко не все понимаем.

Но она льстила Илье, присоединяясь в тот момент к нему. Она, хотя и не сразу, но все-таки кое-что уже поняла.

6

В прошлый раз, приехав из Москвы с дежурства, Денис еще в прихожей первым делом расцеловал Марину, выбежавшую ему навстречу. Она узнала его шаги по скрипу снега под окном кухни. Денис тогда сразу же поделился с ней новостями, пока остальные не успели набежать.

— Видел твою Аню. К ней приехал молодой человек, по всему видать, иностранец. И знаешь, она сразу ожила, подниматься стала с постели, в коридор с ним выходить. Велела тебе привет передать. Прощения у тебя просила, что так плохо с тобой в последний раз разговаривала. Я ее заверил, что ты у нас умница, все понимаешь и нисколечко на нее не сердишься. Я был прав?

Марина с восторгом кивнула.

— Тогда поцелуй меня за это и отпускай скорее! — Денис легонько отстранил Марину и полетел здороваться и целоваться с остальными.

Это было тогда. Но в этот приезд Денис был на себя не похож. Он молча обнял Марину и сказал остальным, выбежавшим в прихожую:

— Всем привет и пока! Мне надо с Мариной поговорить.

Денис молча провел Марину мимо растерянно расступившегося народца. Они поднялись на второй этаж, прошли в Денисову комнату, сели на кровать, и Денис, крепко-крепко, почти до боли сжимая Маринины плечи, сказал ей какую-то совершенно невозможную вещь.

Что у нее, у Марины, больше нет мамы. Что ее мама умерла.

Марине показалось, будто она разом ослепла и оглохла. Перед глазами опустилась тьма, в уши врезался какой-то шум, гул вроде рева турбины. Марина помотала головой, спеша стряхнуть это наваждение. Да нет же, этого просто не может быть! Кто угодно, только не Маринина мама! Умирают старухи, седые, косматые, с трясущимися головами. Но ее, Маринина, мама была такая молодая, такая красивая, что она казалась не мамой, а старшей сестрой! И она ведь тоже ждала ребенка! Правда, чего-то там у нее не получилось, но не в этом же, в конце концов, дело!

— Как, Денис? — не в силах поверить, пробормотала Марина. — Скажи мне, как это могло случиться?

— Так. Ей сделали операцию, ты знаешь?

Марина неуверенно кивнула.

— Знаю, что должны были делать операцию, но не знаю даже какую. Папа мне ничего не сказал, а сама я так и не успела к маме в больницу. — «Теперь уже никогда не успею!» — безжалостно промелькнуло у нее в голове.

— Но ты хоть знаешь, что она тоже была беременна?

Марина снова кивнула.

— Ну вот. На ультразвуке обнаружили опухоль в матке, совсем рядом с ребенком. Эта опухоль стала расти вместе с ребенком, потом даже еще быстрее. Решили срочно оперировать. У меня в том отделении сокурсник работает санитаром. До чего же все-таки тесен мир!

— Денис, но объясни мне, от чего она умерла? Они там что-то напутали с этой операцией?

— Нет. Она… она просто не проснулась после наркоза. Марина, не плачь, пожалуйста, ты только представь, какая это на самом деле прекрасная смерть — заснуть и не проснуться! Без боли, без предсмертных судорог, без страха смерти! Ей-Богу, можно позавидовать!

— Замолчи! — дико закричала на него Марина. Она не могла больше этого выносить. — Ты же ничего не понимаешь! Как ты можешь? Как у тебя только язык поворачивается? Хорошая смерть! Ведь это же моя мама!

Марина плохо помнит, что было с ней дальше. Кажется, она кричала, рвалась куда-то бежать, Денис ее удерживал, потом он насильно заставил Марину проглотить какие-то гомеопатические шарики, от которых она словно бы впала в забытье. Вроде бы она лежала на широкой Денисовой кровати, и свет луны назойливо лез ей в глаза, а Денис сидел у нее в ногах. Иногда Марина видела, что сидит вовсе не Денис, а Женя или Алена, но чаще всего там сидел именно Денис.

Кажется, Марина что-то пила, не то чай, не то молоко, и все уговаривали ее что-нибудь съесть, но есть Марина совершенно не могла. Зато почему-то ужасно хотелось спать. Во сне Марина видела маму, разговаривала с ней, о чем-то ее расспрашивала, сидела у нее на коленях. С удивительной настойчивостью повторялся такой вот сон: Марина с мамой едут в Дом игрушки, едут долго, через всю Москву, почему-то на трамвае, наконец приезжают, вместе идут в тот отдел, где продаются куклы, выбирать Марине куклу на день рождения. Долго ходят, придирчиво осматривают по очереди всех кукол, пока наконец мама не восклицает:

— Ах, вот это то, что надо! Посмотри, Марина, какая прелесть!

И мама снимает с полки и протягивает Марине шелковый розовый конвертик. Марина берет его в руки и видит, что в конверте не кукла, а Ксюша. Ксюша таращит на Марину серенькие сонные глазки и шевелит губами — не то улыбается, не то собирается заплакать.

— Мама, мама! — кричит Марина. — Это же не кукла, это живая девочка!

— Глупая! — Мама гладит Марину по голове. — Это же еще лучше! Живая девочка будет плакать, пить молочко, научится потом бегать и разговаривать.

— Но я не хочу живую девочку! Я хочу куклу, куклу!

Марина роняет конверт, топает ногами и плачет. Ксюша в конверте ударяется об пол и тоже ревет. Мама смотрит на них растерянно и огорченно. Вокруг собирается толпа, Ксюша в конверте вопит как резаная. Мама поднимает ее и кладет обратно на полку.

— Хорошо, — произносит мама грустным и бесконечно усталым голосом, — пойдем поищем тебе что-нибудь другое.

В этот момент Марина просыпается. Сон и явь путаются. Марина улыбается, ей вдруг кажется, что она только что совершила невероятно удачную, лучшую в своей жизни, чудовищную по невозможности сделку: каким-то образом обменяла Ксюшу на маму. И в полусне Марине кажется, что теперь все в порядке: мама жива и навсегда останется с ней, а Ксюши, может быть, никакой никогда и не было!

Потом сознание возвращается к Марине, и она начинает плакать, пока опять не забывается сном, чаще всего тем же самым.

И долго еще, когда Марина пришла в себя и боль от происшедшего в ней слегка поутихла, при одном только виде Ксюши Марину начинал вдруг жечь стыд. И как же это она могла, пусть даже во сне и в полувменяемом состоянии, желать смерти невинному дитяти?

7

На третий день Марина наконец встала, пошатываясь, спустилась в кухню и попыталась что-то съесть, но безрезультатно, потому что ее прямо сразу вырвало на кухне, и Марине было ужасно неловко и стыдно перед Женей и Валерьяном, которые там сидели. Валерьян побежал за тряпкой, а вернувшись, сказал:

— Ты, пожалуйста, не волнуйся, это пройдет. Со мной тоже поначалу так было.

Марина с трудом вспомнила, что он тоже сирота.

Было раннее утро, часов шесть или около того. Вошел Денис, как всегда в белой рубашке и при галстуке.

— Марина, сегодня похороны. Ты как, сможешь добраться до Москвы? Мне кажется, что ты должна там быть.

— Да куда ей, Денис? — начала было Женя.

— Нет, я поеду, — сказала Марина неожиданно для самой себя.

— Тогда собирайся, а то опоздаем на электричку.

Электричка шла долго-долго. Марине казалось, что раза в два дольше, чем обычно, так что она успела просмотреть тот же самый сон.

А когда они приехали в Москву, было, как ни странно, все еще утро, вокзальные часы показывали половину десятого. Снег был мокрый и липкий, улицы — серые и грязные. Что-то дальше будет, ведь сейчас еще только самое начало февраля?

Вдвоем с Денисом они доехали до больницы и медленно прошли через всю территорию до морга. Больница показалась Марине отдельным городом.

Немного не дойдя до морга, Денис попытался уговорить Марину идти дальше одной, там столько родственников стоит, а они потом встретятся, Денис будет ее ждать у ворот крематория, сейчас туда и поедет! Марина намертво вцепилась в Денисов рукав. Нет, одна она никуда не пойдет.

— Ну хорошо!

Денис сдался, и они вошли в небольшой одноэтажный дом без окон, напоминающий чей-то гараж. На пороге к Марине кинулась ее тетка, низенькая, полная тетя Лиза.

— Ой, Мариночка, ой, деточка моя! Ой, горе-то какое! Ой, она же молодая совсем была! — И тут же, не в силах сдержать даже ради такого случая неуемное свое любопытство: — А ты, я слыхала, уж замуж выскочила? Быстро ты это, быстро! Надо было хоть школу сперва закончить! Впрочем, у вас там замуж рано выходят, не то что здесь.

«Где это «у вас»?» — удивилась на секунду Марина. Она и думать забыла о том, найденном когда-то у мамы в бюро, загадочном мексиканском паспорте. Тетка вдруг стала Марине чисто физически неприятна, и Марина неловко и поспешно высвободилась из ее липких и полных ручек. Лавируя между визгами и причитаниями, с трудом избегая чьих-то объятий, Марина протиснулась к гробу. Люди, в большинстве своем, вокруг были незнакомые. Марина всегда мало общалась с родственниками, честно говоря, и не знала, что у нее их такая куча! На секунду Марине показалось, что из всех собравшихся тут лиц мамино было единственным по-настоящему живым. «Мама, я здесь! — мысленно проговорила Марина. — Я пришла к тебе».

Легкая улыбка играла на маминых полных, явно кем-то подкрашенных губах. Выглядела мама точно так же, как когда Марина видела ее в последний раз: красивая, молодая, счастливая, хотя она вряд ли могла быть такой уж счастливой — она так хотела этого ребенка!

Марина смотрела на нее и не верила, что это уже все, что мамы больше не будет, что через полчаса они поедут в крематорий и не станет даже этого тела, такого родного, любимого. Неожиданно Марина поняла, что никогда больше не услышит маминого голоса.

По комнате пронесся громкий, отчетливый стон. Марина резко подняла голову и увидела папу. Две полузнакомые тетки поддерживали его с двух сторон. Он смотрел на лежащую в гробу маму и рыдал в голос.

— Папа! — бросилась к нему Марина. Но он не посмотрел в ее сторону. Марина осторожно потянула его за рукав, и тогда он обернулся и выдернул рукав у нее из рук.

— Отойди, Мариночка! — прошептала одна из женщин. — Не видишь разве — человек не в себе.

«А я? — с какой-то детской обидой колыхнулось в Марине. — А я разве в себе? Почему… Ну почему мы даже сейчас не вместе?»

Четверо дюжих незнакомых мужчин подхватили гроб и понесли его на улицу. Все стали садиться в автобус.

В крематории была долгая очередь. Сперва оказалось, что они приехали слишком рано, потом какой-то покойник умудрился пролезть перед ними. Марина не выпускала Денисовой руки из своих, точно судорогой сведенных, пальцев, и только в зале, когда распорядитель велел прощаться, Марина отпустила Дениса и пошла поцеловать маму в последний раз. Целовать в лоб Марина почему-то не стала, поцеловала в щеку, как живую.

Дурацкая похоронная музыка отзывалась в голове тупой, обжигающей болью. Рядом с Денисом оказался какой-то незнакомый человек. О чем-то они разговаривали вполголоса. Человек обернулся и кивнул Марине, и тогда она его узнала. Это его фотография лежала тогда рядом с мексиканским паспортом в мамином бюро! Человек с фотографии наклонился к Марине, попытался ей что-то сказать, но тут жуткая музыка заиграла еще громче, Марина оглянулась на гроб и увидела, что он начал опускаться, бесшумно, быстро, куда-то в мрачную огненную темноту. Марина побледнела, и Денис едва успел ее подхватить.

8

Марина очнулась в чьей-то машине. Потолок нависал над головой неимоверно низко, а спинка замшевого кресла была откинута очень далеко.

— Ну? — с легким акцентом произнес мужской голос. — Я так вижу, тебе уже лучше?

— Да, — с усилием проговорила Марина, пытаясь приподнять голову и осмотреться. В голове гудело, она была ужасно тяжелая, перед глазами стоял туман. Глазные яблоки болели невыносимо. Кто-то нажал на рычаг, и спинка кресла внезапно приподнялась. Маринина голова оказалась вровень с головой незнакомца, того самого, с фотографии.

— Так удобнее? — Большие темные глаза незнакомца излучали теплоту и участие.

— Как… — заикаясь, проговорила Марина, — как я сюда попала?

— О! Тебе сделалось нехорошо. Там. Да. — Незнакомец махнул рукой куда-то вдаль, за окно. — Это бывает с женщинами, когда они… — Он показал на Маринин живот. — Но сейчас уже все прошло, да?

— Почти. А где Денис? — На секунду Марину охватила паника.

— Я здесь! — успокаивающе откликнулся с заднего сиденья бесконечно знакомый голос.

— Это хорошо. А то я испугалась, что ты меня тут бросил!

Обретя вновь Дениса, Марина заговорила так, точно они были в машине одни.

— Ну, поехали домой наконец? И слушай, ты мне должен обещать одну вещь.

— Какую?

— Если я вдруг помру, не устраивай мне похорон, пожалуйста!

— Марина, — незнакомец неожиданно потянул ее за рукав. — Нам нужно с тобой говорить. Я бы хотел, чтобы ты сейчас поехала со мной в отель.

— Денис! — Марина резко развернулась назад, насколько позволили живот и спинка сиденья. Ее светлые глаза расширились в изумлении. — Объясни мне, кто этот человек, каким образом я попала в его машину и почему, черт бы вас побрал, я должна с ним куда-то ехать?! Тебе не кажется это диким?

Но прежде чем Денис успел что-то ответить, снова заговорил незнакомец.

— Не надо так волноваться, Марина! — На сей раз голос его звучал умоляюще. — Нам надо говорить потому, что я есть твой отец! Ты поедешь со мной, да?

— Марин, я так понял, он не врет. — Денис говорил несколько растерянно. — Мы тут, пока ты в отключке лежала, поговорили немного, он мне даже документ какой-то показывал, на двух языках, на испанском и на английском. Я в школе испанский учил, так что вроде все это правда. А ты и не догадывалась никогда, что у тебя отец не родной? Мама твоя тебе никогда ничего не говорила?

— Мама не говорила. Но я на самом деле догадывалась. Немножко.

— Марина, так ты поедешь со мной, да? Это не будет так долго.

— Поеду.

— Тогда вот что… — Денис, похоже, давно успел все обдумать. — Электричка у нас в три двадцать. Вы сможете подвезти Марину к вокзалу? Я буду ее ждать в три часа у пригородных касс. Вам хватит времени?

— О, вполне! — Незнакомец обаятельно улыбнулся, демонстрируя немыслимое количество белоснежных зубов. Денис чмокнул Марину в щеку, быстро выбрался из машины и исчез, прежде чем Марина успела крикнуть ему «пока!». Мотор взрычал тихонько так, интеллигентно, и они помчались, без труда обгоняя попутные машины.

Ехали они меньше получаса. Остановились у стеклянных дверей напротив швейцаров в темно-зеленой форме с золочеными пуговицами. Марина была в такой отключке, что даже не обратила внимания, что это за гостиница. Наверняка какая-нибудь из системы «Интурист», но их ведь таких не одна в Москве!

Номер был шикарный. Комнат было две, они сели за стол в той, что побольше. Незнакомец поинтересовался, что Марина будет пить — кофе, колу или вино?

— Кофе, наверное. — Ошеломление уже прошло, и на Марину постепенно наваливалась прежняя утренняя тоска. Мгновение спустя перед Мариной стояла дымящаяся чашка с кофе, а сам хозяин номера сидел напротив Марины в мягком кресле и, улыбаясь, наблюдал, как Марина пьет.

— Ты очень красива, — сказал он наконец. — Очень… как это… похожа на свою маму. Я рад. И мне жаль, что я так долго не видел тебя так близко! Ты знаешь, почему у тебя такое имя?

— Марина?

— Марианна, — поправил он. — Мария — это имя мамы твоей мамы. Мою маму звали Анна. Когда ты родилась, мы с Лусией спорили, как будем назвать: как твоя мама или как моя мама. Назвали как две мамы вместе. Марианна. А меня зовут Хосе. Хосе Мендоза. Выпьем немножко? — Хосе разлил темное вино в две маленькие, прозрачные рюмки. — За знакомство!

— Мне нельзя! — запротестовала Марина.

— О! — Он махнул рукой. — Так мало вина совсем ничего не сделает для ребенок! Ну, Марина, это слабое вино! Из пальма.

Марина улыбнулась и послушно пригубила густую темную влагу. Как ни странно, ей это вино не показалось слабым, оно обожгло ей язык и гортань. Но, может, это потому, что она вообще еще мало пила в жизни и просто у нее нет привычки? Делать второй глоток Марина поостереглась. Похоже было, что и один уже сделал свое дело: Марина слегка расслабилась, устроилась поудобнее в кресле, рискнула даже заговорить.

— Хосе, — начала было она.

Но он шутливо замахал на нее руками:

— Нет, Хосе нет, папа!

— Ну хорошо, папа. — Марина с трудом сдержала улыбку. Как странно называть папой совершенно незнакомого человека! — Сколько мне было лет, когда вы с мамой разошлись?

— Два года. Немножко больше. Ты была тогда вот такая. — И Хосе показал рукой примерно на полметра от пола. — Но толстый. Вот такой! — Он смешно надул щеки. — Но ты все-все говорил, и по-русски, и по-испански.

— Я говорила по-испански? — Марина недоверчиво приподняла брови. — Сейчас я не помню ни слова! Папа, я родилась в Мексике?

— Нет, ты родилась здесь, а потом мы ехали к нам. На мое ранчо.

— Ух ты! Ранчо? С лошадями?

— Да, с лошадями. Мы с Лусией катали тебя на пони. Ты был маленький, но ничего не боялся! Я думал, ты вырастешь, дикие лошади объезжать будешь.

— Я бы не против! — Марина улыбнулась. — Я люблю лошадей. Папа, а почему вы расстались с мамой? Или лучше вообще с самого начала, как вы познакомились, как поженились? Я же ничего не знаю!

— Мы вместе учились в Москве. В университет. Но я не как твоя мама, на биология, я это… никогда не мог правильно сказать! — почвоведение, да! Это один дом в университет, понимаешь? Ой, она была такой красивой, твоя мама! Самой красивой девушкой на весь университет! И самой умной! — Хосе невесело усмехнулся. — Да. Хорошо, что красивой, плохо, что умной. — Хосе рассмеялся, вслед за ним и Марина. Она с каждой минутой чувствовала себя с ним все свободнее. Может, из-за пальмового вина.

— Почему? — спросила Марина сквозь смех. — Почему плохо, что мама была такая умная? — Но слово «была» так резануло Марину, что она оборвала свой смех и схватилась рукой за сердце.

— Потому, — Хосе тоже внезапно посерьезнел, — что такой умной девушке в Мексике скоро стало скучно. У нас так красиво на ранчо, у вас в России нет таких мест, но ей ничего не нравилось! Лусия говорила: я биолог, я училась пять лет, я хочу свою науку, не хочу сидеть дома, не хочу смотреть детей. Она говорила — «не хочу», как говорят маленькие дети, и я думал, что это каприз, он скоро пройдет. Она говорила — не хочу, но она не могла так жить, она все время была грустной, серой, усталой, не могла радоваться, не могла смеяться, а я все думал — пройдет. Однажды приехал, а ее нет, она улетела, моя Лусия, и тебя увезла с собой! Я приехал в Россию, не сразу приехал, через год, и сказал: «Лусия, отдай мне Марианну! Ты такой красивый, у тебя будет еще муж, будет еще дети!» Но она сказала: «Нет, у меня не будет других детей, не будет, пока Марианна не вырастет».

— И она ждала? Она столько лет ждала? — Маринины глаза наполнились слезами. — Столько лет! А я ничего не знала!

— Да, — кивнул Хосе. — Она ждала. Марианна, я приезжал, каждый год приезжал, привозил деньги, вещи, звонил Лусия, хотел знакомиться с тобой, хотел видеть, но Лусия говорила — нельзя: у девочки есть папа. Я говорил: ну хорошо, пусть я не папа, пусть дядя Хосе, да? Но Лусия все равно не разрешала. Никогда. Я ездил в машина за тобой по улицам к метро, к школа, к магазин, смотрел. Ты очень похожа на Лусия. И похожа на моя мама, на Анна. У меня с собой есть портрет, я тебе дам. — Хосе достал из «дипломата» маленькую фотографию. Марина глянула, и у нее захватило дух! С фотографии на нее смотрела пожилая женщина, в жилах которой наверняка текла негритянская кровь. Квартеронка, а может, даже мулатка! У женщины были полные губы, темная кожа, широкий нос и густая копна темных жестких волос. И при этом Марина заметила сходство с собой — в посадке головы, в овале лица, в разрезе глаз, правда, не зелено-голубых, а черных.

— Хосе, — дрожащим голосом спросила Марина, — у вас что, дедушка был негр?

— Даже два дедушки, — усмехнулся Хосе. — А что? Тебе это чем-то не нравится?

— Да нет, что вы! Просто интересно знать, кем были твои предки.

Хосе внимательно посмотрел на Марину.

— Ты славная девочка, — сказал он. — Надеюсь, мы теперь станем видеться? Я бываю в Москве часто, раз в три-четыре месяца. У тебя есть телефон?

Марина покачала головой.

«Два дедушки, — ужасалась Марина про себя. — Странно еще, что я такая светлая! Мне повезло. Я слыхала, что такие вещи могут передаваться через несколько поколений! Интересно, что подумают в Крольчатнике, если я рожу черного ребенка? Что, к примеру, скажет Валерьян?»

— Лусия очень огорчалась, что ты так рано вышла замуж и уже ждешь ребенка. Она хотела, чтобы ты училась и тоже стала биолог или врач?

— Не знаю, — пожала Марина плечами. — Нет, мне не показалось, что мама была сильно огорчена. Возможно, за эти годы она стала на многое смотреть иначе. Собственно, она ведь и сама в последние годы не работала и вроде бы не так из-за этого страдала, хотя кто ее знает. Нет, наверное, ей бы хотелось, чтобы я доучилась, но она, верно, надеялась, что у меня еще будет время? Потом, когда мой ребенок немного подрастет? А что? Наверное, она стала бы мне помогать, наверняка собиралась, она же ведь не знала, что умрет.

— А ты? Ты разве сама не хотела учиться?

— Я? — Марина задумалась. — Я даже и не помню… Сейчас мне кажется, что все у меня получилось именно так, как я всегда и хотела. Это плохо?

— Нет, — улыбнулся Хосе. — Это хорошо. По-моему, это так, как нужно. Моей маме понравилось бы. В Мексике девушки рано выходят замуж. А сейчас… — Хосе поднялся из-за стола и убрал в бар бутылку пальмового вина. — Нам пора ехать. Вставай, Марина, я обещал твоему мужу привезти тебя на вокзал в три часа, а сейчас два с половиной.

Марина хотела было объяснить, что Денис не муж ей, но промолчала. Они приехали на вокзал за десять минут до назначенного времени, но Денис был уже там и нервно прохаживался перед кассами, как тигр, пойманный в клетку. Увидев подъезжающую машину, Денис бросился к ней так стремительно, что едва не попал под колеса. Распахнул дверцу и бережно помог Марине выбраться на тротуар. Все это очень тронуло Хосе.

— Я рад, что твой муж тебя так любит! — шепнул он Марине и протянул ей визитную карточку, на которой было что-то напечатано по-английски и по-испански. — Здесь мой адрес, пожалуйста, сообщи мне, когда родится ребенок!

Потом он отозвал в сторону Дениса и протянул пачку долларов.

— Деньги надо давать мужчине, — пояснил он. — Женщины ничего не понимают в делах. Прощай, Марина, я буду писать тебе на твой старый адрес.

Хлопнула дверца, и через мгновение машина Хосе затерялась в потоке.

— Надо же! — пробормотала Марина, усаживаясь в электричку. — Какая странная штука жизнь! В один и тот же день проститься навсегда с мамой и обрести никогда до тех пор не виденного родного отца!

Электричка тронулась, и Марина снова, в который уже за этот день раз безудержно расплакалась.

— Мама, мамочка! — шептала она сквозь слезы, чуть слышно, дабы не переполошить людей в электричке. — На кого ты меня покинула? Ничего я не успела еще понять в этой жизни, ни в чем толком не разобралась! Ах, мамочка, я еще ни капельки не выросла! И как же я буду жить без тебя в этом огромном и страшном мире?

Марине чудилось, что она стоит на краю темной бездонной пропасти, голая, маленькая, под пронизывающим ветром, и со всех сторон надвигаются на нее тяжелые тучи, грозя в любую минуту разразиться громом, заблистать молниями, пролиться дождем… Волшебное чувство безопасности, защищавшее Марину с раннего детства, делавшее ее бесстрашной, пропало сегодня и, по-видимому, навсегда.

9

Много ночей подряд снился Марине тот самый сон, много дней прожила она как во сне, а утром просыпалась с одной и той же мыслью: мамы у меня больше нет! И тут же слезы сами собой наворачивались на глаза. Если это происходило на людях, ее тут же начинали утешать, старались отвлечь чем-нибудь, «заболтать», на худой конец, напоить чаем, но по утрам, просыпаясь в своей постели, Марина была совсем одна, не считая маленькой Ксюши, которая ничего еще не понимала и ничем не могла ей помочь.

Однажды утром, проснувшись, когда Марина подошла к малышке, она отступила на миг, пораженная: при виде нее девочка перестала плакать и заулыбалась.

— Узнала! Узнала свою маму! Крошечка ты моя хорошая! — Сердце Марины наполнилось теплотой. Она быстро переодела малышку и, подхватив корзинку, служившую Ксюше кроваткой, легко, не чуя под собой ног (конечно, живот мешал ей двигаться быстро), пошла вниз на кухню: было ее дежурство.

На кухне Маринино внимание сразу привлек незнакомый звук. Он доносился из окна — звонкий, мелодичный. Марина выглянула во двор и увидела капель. Весна! Весна пришла! Жизнь продолжается, и скоро появится на свет Маринин ребенок! Господи, кто бы знал, как надоело ждать! Как надоело быть такой толстой!

Тяжесть, лежавшая столько времени у Марины на сердце, растаяла, как снег на весеннем солнце, оставив светлую грусть. Что же, перед смертью человек бессилен, ничего ты с ней не поделаешь, но все равно надо жить дальше, тем более что у Марины есть ребенок, а совсем скоро родится другой. И к тому же где-то там, в Москве, живет Сережа, о котором она почти что не вспоминала эти тяжелые дни. Марина осторожно поставила корзинку с Ксюшей, принесла из подпола картошку и начала ее чистить.

На пороге кухни, как всегда бесшумно, возникла тоненькая фигурка Жени.

— Привет, я пришла тебе помогать!

— Спасибо, я сама справлюсь. Не в первый раз!

— Я знаю, вдвоем повеселее!

И Женя без лишних слов сняла с полки еще один нож, и они стали чистить картошку вместе.

— Марина, а кто тебя научил так хорошо ездить верхом?

— Ну уж и хорошо!

— Не прибедняйся, пожалуйста! Мне Бруно все рассказал! Влетела во двор конюшни галопом! Давайте, кричит, телефон, а то я у вас тут все разнесу!

— Никогда бы не подумала, что у тебя хватит сил шутить над этой историей!

— Теперь отчего не пошутить, все обошлось. Если честно, я все время жду от жизни чего-нибудь плохого.

— Вот оно как раз и случается! Лучше жди чего-нибудь хорошего!

— Не могу. Натура у меня не такая. Все-таки где ты научилась ездить верхом?

— У бабушки в деревне. Ну, она мне не совсем бабушка, она, знаешь, бывшая няня мамы моей. Сейчас-то она старенькая совсем, даже на похороны мамины не смогла приехать. Она живет в деревне. Ступино называется, Болшевского района.

— Как-как ты сказала? — Женя вдруг слегка побледнела.

— Ступино Болшевского района, а что?

— Да ничего, ничего, рассказывай! Просто… Бывают же совпадения! Друг у меня там жил. Теперь-то, наверное, не живет, сколько лет прошло!

— А как его зовут, твоего друга, может, я его знаю?

— Да какая разница? Говорю, он там уже не живет! Гришкой его зовут.

— Гришка? А фамилия у него не Махонин случайно?

— А что? Неужели ты его знаешь?

— Так ведь это же он научил меня ездить! Он там сейчас на конюшне работает.

— Не может быть! — Женя спала было с лица.

— Да кто он тебе, Женька, чего ты вдруг так разволновалась?

— Этот самый Гришка Махонин, ну… одним словом, отец Димыча, ясно?

— Ясно, — несколько обалдело проговорила Марина, и некоторое время они чистили картошку молча. — Слушай, — не выдержала наконец Марина, — а он хоть знает, что у него… Ну, то есть у тебя… Ну, одним словом, он знает, что Димыч есть?

— Да кто его знает? Я ему писала, в армию.

— А он?

— Не ответил.

— А может, до него письмо не дошло? Может, их перебросили куда-нибудь в армии? Я слышала, бывают такие места, откуда и не напишешь!

— Все, конечно, может быть, но теперь чего гадать? Кому я теперь нужна, после всего?

— Да ты что, Женя? Давно забыть пора! Ты такая хорошая!

— Перестань! — Нож стремительно двигался в Женькиных руках, картошки одна за другой плюхались в кастрюлю.

— Я к тому, что этот твой Гришка, по-моему, в детях души не чает! Честное слово, даже странно! Взрослый парень, суровый такой на вид, а встретит малыша, сразу присаживается перед ним на корточки, начинает его о чем-то расспрашивать, какие-то с ним детские дела обсуждать, да так серьезно, мне даже иногда смешно становилось! И малышня к нему липнет.

— Слушай, может, это все-таки другой какой Гришка? За моим ничего такого никогда не водилось.

— Да брось ты! Чтобы в одной и той же деревне оказались два человека с одинаковыми именами и фамилией, примерно одного и того же возраста… Там во всей деревне двадцати дворов не будет!

— Наверное, ты права и, наверное, это он, — неохотно согласилась Женя, стараясь говорить по возможности равнодушно. — А какая разница? Ведь сколько лет-то прошло! Я забыла его, честно говоря, совсем. Не помню толком, как выглядит! Нет, правда, сейчас бы на улице встретила — наверняка не узнала бы!

Картошки в кастрюлю летели как сумасшедшие, на бледных щеках Жени проступили красные пятна.

— Ай!

— Что такое?

— Да вот, гляди, палец порезала, ох, больно! А крови-то хлещет, смотри, и на пол натекло! Пойду пластырем залеплю, пока ничего не испачкала! Извини, Марин, придется тебе самой заканчивать.

— Да ладно, иди, не волнуйся!

Дверь за Женей закрылась. «Черт, ну надо же, как бывает! — думала Марина, ставя на огонь кастрюлю с картошкой. — Я это так не оставлю. Нет, Женя не права! Может, Гришка даже и не подозревает, что у него есть сын? Что же они даже не встретятся никогда? Из-за дурацкой ошибки, просто потому, что давнее Женино письмо не дошло? Надо написать другое! Возьму и сама напишу! В конце концов, чем я рискую? Если Женя права, Гришка мне не ответит!» И Марина написала письмо и в тот же день отправила его, не поленившись сходить после обеда с коляской в деревню на почту.

10

Марина уложила на ночь Ксюшу, в последний раз наклонилась к корзинке убедиться, что девочка заснула, прислушалась к ее спокойному сонному дыханию.

— Спит моя кошечка! — успокаивающе прошептала Марина, выпрямилась и подошла к зеркалу. Смотрясь в его пыльное, чуть потрескавшееся стекло, Марина распустила косу и долго, до блеска начала приглаживать волосы щеткой, разделив их на две равные части — сто взмахов щеткой с одной стороны головы и столько же с другой. Шелковые волны волос спадали по спине, как плащ, полные губы были такого яркого цвета, что не нуждались ни в какой помаде. Длинные, загнутые, угольно-черные ресницы таинственно затеняли голубовато-зеленые, прозрачные до самого дна глаза. Кожа была чистой и темной, не темнее, впрочем, чем у тех, кто с месяц прозагорал где-нибудь в Ялте. Темные брови были, пожалуй, несколько густоваты, так что когда-нибудь Марина начнет их выщипывать — конечно, не сейчас, ведь глупо разгуливать по Крольчатнику с выщипанными бровями. Нос… Нос у Марины, пожалуй что, широковат, теперь-то она знает почему! Да!.. Представить только, что, вытяни она в этой лотерее иной билет, и кожа могла бы оказаться гораздо темнее, а нос еще шире. Бр-р! Марина поежилась. Она не имела ничего против негров, нет, было даже что-то романтичное в том, чтобы принадлежать к столь гонимой расе. Но Марина прекрасно представляла себе, каково бы ей было разгуливать по родной Москве, щеголяя чересчур темной кожей. Впрочем, здесь, в Крольчатнике, наверное, сошло бы: своего рода экзотика! Господи, сколько всего таится во вполне обычном с виду человеке! Взять хоть бы Марину: в ней течет кровь еврейки и негритянки, а это только то, что ей известно наверняка, а покопаться — мало ли что еще обнаружится! Так-так… Мексика. Индейцы наверняка. Но могут быть еще и китайцы: от России до Китая рукой подать! А, плевать!

Марина подмигнула своему отражению. Ребенок в животе пнул ее ногой под ребро.

— Эй ты там, потише! — строго сказала ему Марина и погладила свой живот сквозь плотную ткань джинсового сарафана. Скорей бы!

Бросив прощальный взгляд на корзинку со спящей Ксюшей, Марина вышла из комнаты и осторожно прикрыла за собой дверь. Деревянные ступеньки чуть поскрипывали под ногами.

Компания у камина была давно вся в сборе. Дальше всех от огня, в самом темном углу дивана, сидела Маша. Она просияла при виде Марины и стала делать ей рукой таинственные знаки, означающие: «Пошли после всего к нам пить чай и трепаться!» Марина кивнула в знак согласия. В глубине души у нее шевельнулось что-то вроде сочувствия к Маше: значит, Илья опять не будет ночевать в пристройке. Как только Маша все это выдерживает? Маша Илье никогда не изменяет. Это все знают, это настолько очевидно, что даже и не обсуждается. Маша единственная из всех здесь была настоящей женой, хотя Марина еще до конца и не разобралась, что это значит. Но она относилась ко всем ровно, не подчеркивая своего превосходства. Наоборот, глядя на Машу, создавалось полное впечатление, что никакого превосходства роль жены не дает, а наоборот — массу обязанностей и минимум привилегий. Скольких, интересно, усилий стоило Маше устроить в Крольчатнике свой собственный, отдельный дом? А Машино легендарное послушание! Всем известно, что стоит Илье глазом мигнуть: не пора ли, к примеру, Машка, съездить тебе на недельку в Москву? — и она без звука побежит собирать вещички!

Всегда веселая, никогда не унывающая, вечно готовая прийти на помощь, Маша была в Крольчатнике для всех своей — и в то же время не принадлежала не только Крольчатнику, но даже самой себе.

Отвернувшись от Маши, Марина пробежалась взглядом по остальным. Каждый из них давным-давно стал ей дорог и необходим. Теперь же, после смерти мамы, эти люди были ее единственной настоящей семьей.

Денис, как всегда, ангельски прекрасный, в белоснежной свежей рубашке. Недавно Марина случайно обнаружила, что он сам их гладит, и только когда не успевает, просит об этом Женю. Ни тени усталости на лице, а ведь только сегодня утром вернулся с дежурства! Под правой рукой у Дениса пристроилась Олюшка, точно птенец под крылом, так и ловит Денисов взгляд влюбленными глазами. На самом деле Ольга ни капельки не обманывается. Вчера она сказала Марине:

— Ты не думай, я понимаю, что это не то, не настоящее! Но если бы ты знала, насколько становится легче жить, когда тебя ищет теплый, сочувственный взгляд, когда все время есть рука, на которую можно опереться! Понимаешь, Марина, я уверена, что Денис меня никогда не бросит и не предаст, что я всегда буду ему дорога, пусть я для него не единственная любимая девушка, а просто как я, как Ольга. Настоящая любовь — это, конечно, совсем другое, но, знаешь, теперь я не уверена, что это намного лучше.

— А потом что с тобой будет? — не удержалась от вопроса Марина. — Что будет, если Денис… ну… влюбится когда-нибудь по-настоящему или увлечется кем-нибудь другим? Или Алена вдруг передумает?

Ольга неуверенно пожала плечами.

— Знаешь, я пока не думаю про то, что будет потом. Денис тогда что-нибудь придумает. Сейчас мне кажется — пережить бы эту полосу безысходности, а потом… Потом, наверное, я сама смогу. Могла ведь раньше? Или вдруг произойдет что-нибудь этакое, ну должна ж мне улыбнуться удача, как ты думаешь, Марина? Жизнь, она ведь, сама знаешь, полна неожиданностей. Ну не смейся, чем черт не шутит! Знаешь, Марина, — зашептала Ольга Марине в самое ухо, — я ведь отцу своему письмо написала! Настоящему отцу, тому, что в Америке. Рылась у матери в старых вещах, наткнулась на адрес и написала. А вдруг он ответит? Я ему не чужая! Конечно, он меня ни разу не видел, но, с другой стороны, он же от мамы сбежал, а не от меня! А от моей мамы кто угодно сбежит! Ну правда, спроси вон хоть у Володи, если мне не веришь! Марин, ты как думаешь — выйдет из этого что-нибудь?

— Все может быть. — Марине совсем не хотелось ее сейчас разочаровывать. Впадет снова в депрессию! Марина представила себе на минутку, что вот у нее пятеро детей и она пишет в Мексику своему Хосе. Он бы помог. Поселил бы ее у себя на ранчо, что ему, жалко, что ли? И жили бы они там со всеми детьми, на солнышке грелись, диких лошадей объезжали… — Должно выйти, по-моему, — уже уверенней повторила Марина, не столько, кажется, для Ольги, сколько для самой себя.

Женечка, как всегда, бледная и тихая, сегодня даже, может быть, тише и бледнее, чем обычно. Под обесцвеченными волосами видны уже новые, живые темно-русые пряди. Рядом с ней Илья, толстый, довольный. Обручальное кольцо поблескивает на пальце. В домашних тренировочных брюках и в расстегнувшейся на животе полосатой рубахе. Наклонился к Жениному уху и что-то шепчет ей, улыбаясь, а Женя слегка кивает головой в такт его словам. Судя по выражению Жениного лица, шепчет ей Илья что-то очень приятное.

Алена с котом Бароном, грациозно сидящим у нее на плече. На Алене пестрая широкая цыганская юбка и черный шерстяной топик, открывающий от самых ключиц тонкие, белоснежные руки. Взгляд прозрачных голубых глаз устремлен прямо на огонь. И как только Алене удается глядеть на огонь и не щуриться? И глаза у нее не слезятся! В полутьме на Алениной высокой груди блестел серебряный крестик.

Вплотную к Алене сидит Валерьян, бедром касаясь Алениного бедра. Иногда Валерьян наклоняется вперед, и тогда губы его надолго припадают к Алениной белоснежной шее. Алена его не прогоняет, но по лицу ее не поймешь, нравятся ей Валерьяновы поцелуи или нет.

Все чем-то заняты, никто на Марину не смотрит, никто не видит ее роскошных, рассыпавшихся по плечам волос, никто не замечает пылающих губ. Что тут удивительного, живот у нее только что не упирается в подбородок! Марине делается досадно.

Один только Володя, сидящий на полу прямо перед огнем, при виде Марины радостно вспыхнул и сделал приглашающий жест, предлагая Марине место на пестром коврике возле себя. Ну уж нет, до такого Марина не опустится!

Марина присела на диван рядом с Машей, рассеянно провела рукой по высунувшейся из-под стола морде Руслана и решительно шепчет:

— Маш, давай мы от них убежим! Чего мы тут у ихнего камина не видели?

В пристройке, как всегда, прохладно, спокойно и безмятежно. Ничто не напоминает о кипящих снаружи страстях. Обычное жилье молодой семьи: уютно, не слишком роскошно.

Маша зажгла настольную лампу, на цыпочках подошла сперва к одной детской кроватке — Левушка спал, разметавшись, сбросив с себя одеяло, засунув в рот кулачок, потом к другой. Машка (вот во что превратилось библейское Мириям!) тихонько посапывала во сне, точно сытенький медвежонок. Удостоверившись, что с детьми все в порядке, Маша забегала, захлопотала, двигаясь стремительно и бесшумно, чтобы, не дай Бог, не разбудить детей. Заварила чай, извлекла откуда-то конфеты, звякнули о блюдце тонкие фарфоровые чашки.

— Маш, — неожиданно хриплым от волнения шепотом заговорила Марина, — скажи мне, а что тебя-то здесь держит? Ведь ты же вроде бы нормальный человек?

— Кто — я нормальный человек?! — У Маши в притворном изумлении взлетели домиком брови. — Ну, ты уж и скажешь! Надо же, я нормальный человек! И придет же в голову!

— А что же, нет, что ли? Чего в тебе ненормального?

Маша продолжала покатываться со смеху.

— Ой, ну чего выдумала! И придет же в голову! — И вдруг, неожиданно перестав смеяться, спросила у Марины серьезно: — А ты как думаешь, Марина, стал бы нормальный человек в таком бардаке жить?

Марина озадаченно молчала, совершенно сбитая с толку.

— Но послушай, — робко заговорила она после длительного молчания, — послушай, если ты так ко всему этому относишься, зачем ты здесь живешь?

Маша молчала. Марина отметила, насколько Маша сейчас на себя не похожа. Большие, темные, как у Ильи, глаза смотрели на Марину упрямо и мрачно. Губы были плотно сжаты, обычно чувственные и пухлые, они сейчас напоминали тонкую ниточку.

— Муж у меня здесь, — глухо проговорила наконец Маша. — Куда я без него? И дети у нас.

— А вы расписаны? — Марина оказалась не в силах совладать с любопытством, хотя и чувствовала, что не стоит Машу ни о чем сейчас спрашивать.

Маша кивнула, по-прежнему сохраняя угрюмое выражение лица.

— И… и давно?

— Два года уже.

— И вы с самого начала живете здесь?

Маша опять кивнула, изо всех сил стараясь дать понять, что эти расспросы ей неприятны. Марине стало стыдно.

— Прости меня. — Марина робко дотронулась до Машиной руки. — Прости, пожалуйста, я… Я понимаю, что не должна была спрашивать тебя об этом. Не знаю даже, что на меня нашло. Это все мой язык. Вечно я, если начну, потом никак не могу остановиться.

На подоконнике закипел чайник. Маша рывком выдернула из розетки вилку. Лицо ее неожиданно осветилось привычной, доброй улыбкой. Маша наклонилась и поцеловала Марину в нос.

— Отчего же, — сказала она. — Спрашивай. Только все это такие вещи, что их даже самой себе трудно объяснить. Но я все же попробую. — Маша задумчиво запустила обе руки в свои густые и пышные, платинового оттенка, волосы, хорошенько взлохматила их, так что они встали дыбом, небрежно пригладила их взятой со стола щеткой, аккуратно разлила в две чашки темный ароматный чай, вздохнула и начала:

— Ну-у, что тебе сказать? Если с самого начала, то мы с Ильей были знакомы с детства. Дачи у нас рядом стояли. Так что каждое лето всякие там игры в мяч да прогулки к озеру. Сначала просто дружили, а потом лет в пятнадцать закрутился у нас с ним вдруг, ни с того ни с сего, столь бурный роман, столь бурный, что, — тут Маша на секунду запнулась, — закончился этот роман абортом.

— Сколько же тебе тогда было лет?

Маша на мгновение задумалась.

— Семнадцать, наверное, — сказала она неуверенно. — Я теперь и не очень помню, — добавила она, как бы извиняясь. — Потому что, во-первых, это все довольно давно было, а во-вторых… во-вторых, такие вещи всегда стремишься как можно скорей забыть. Да. — Маша задумчиво уставилась вдаль, точно пытаясь разглядеть собственные воспоминания.

— И что же было дальше? — спросила Марина нетерпеливо. — Вы дождались, пока вам исполнится по восемнадцать, и поженились?

— Нет, ну что ты! Довольно долго после этого мы вообще видеть друг друга не могли. Лет пять, наверно, а то и больше.

— Как лет пять?! Так сколько же тебе теперь?!

— Столько же, сколько Илье. И знаешь, Марина, по-моему, это даже не слишком много. Я разве плохо сохранилась?

— Что ты, конечно, нет! — На вид Маше можно было дать максимум лет девятнадцать.

— Ну вот. Через три года после той истории я вышла замуж. Тоже грустная история, спасибо, что хоть без абортов обошлось.

— И долго вы прожили?

— Постой-ка, сейчас я соображу, наверное, года три. Три года и два месяца, если быть точной. Премерзкие были годы, доложу я тебе. Хотя, с точки зрения общепринятой морали, ни той ни другой стороне упрекнуть себя было не в чем. Нет, уж с чем, с чем, а с этим у нас все было в порядке. Но в остальном… Уф-ф! Когда выходили после развода из загса, оба ног под собою не чуяли от радости.

— А Илья что в это время делал?

— Илья, представь себе, тоже времени не терял, тоже успел жениться и развестись, и даже два раза.

— Ух ты! И это за три года?

— Представь себе! Ну а потом мы встретились и…

— И решили пожениться?

— Да не то чтобы… хотя можно, наверное, и так сказать. Ну, в общем, встретились и поняли, что не можем друг без друга жить. Расстроились оба, надо сказать, ужасно. Прямо, можно сказать, до слез. Нет, правда! Сидим оба и ревем. Я переживаю, что жена из меня никакая.

— Из тебя?! — Марина изумленно вскинула брови. — Маш, ты это что, серьезно? На мой взгляд, ты лучшая жена в мире!

— Хм. Сейчас может быть. Но я рассказываю про тогда. А тогда я, видишь ли, картошки толком сварить не умела, яичницу жарила с грехом пополам. Да, правду сказать, первый муж со мною намаялся. При нем мне ничего не хотелось. Я в университете училась, считала себя выше всего этого. Ну да ладно, не об том речь. Одним словом, я ревела, что никогда не смогу стать Илюшке путной женой, а он переживал, что, как бы он меня ни любил, непременно начнет изменять, он, мол, себя слишком хорошо знает и давно потерял надежду измениться… Н-да. — Маша помолчала. — Такой вот у нас был расклад. Ну, думали мы, думали, сто раз расставались и снова сходились, пытались кончать с собой — сперва поодиночке, потом даже вместе пробовали, да как-то все неудачно, решимости у нас не хватало, что ли.

Маша встала и начала собирать чашки. Ее темные, с лиловатым, как у лошадей, отливом глаза блестели в полутьме влажно, точно спелые сливы. По матово-смуглому лицу бродили темные тени от лампы, от фонаря за окном. Маша переставила на заваленный книгами подоконник чайник, подумав, сдвинула его и распахнула окно. Ночная свежесть с ее тысячью сладостных, ни с чем не сравнимых запахов заполнила комнату. В роще за домом запел соловей.

— С полгода это у нас продолжалось.

— И как же закончилось?

— Просто дошло до нас наконец, что по сравнению с таким адом яичницы и измены — полная фигня. К тому же Илья с Денисом познакомился, он ему мозги малость вправил, а потом я залетела… ну, решили рискнуть. Сперва договорились ничем никогда друг друга не попрекать…

— Выходит?

— Как тебе сказать… Нет, конечно! — Маша рассмеялась. — Знаешь, «никогда» — дурацкое слово.

Маша помедлила, сосредоточенно вглядываясь в заоконную темноту, и проговорила с восхищением:

— Ишь, какая луна! — И добавила, словно спохватившись: — Марин, слушай, тащи сюда свою Ксюшку, пора ее кормить наконец. И оставайся у меня ночевать, ладно? А то мне кажется, что Илюшка сегодня сюда не придет.

— Ага! — Марина радостно кивнула и побежала наверх, за ребенком.

Когда они раздевались, Марина обратила внимание на множество белых полосок, исчерчивающих Машин живот. Кожа на них чуть сморщилась, а сами они в темноте слегка светились.

— Что это? — спросила Марина.

— Боевые шрамы, — пошутила Маша. — Ну, растяжки. После беременности. А у тебя ни одной разве нету?

Вдвоем они обследовали Маринин живот. Обнаружили на нем три растяжки, одну с правой стороны и две слева.

— Три еще ничего, — утешила Маша, заметив, что Марина не на шутку расстроилась. — Поглядела бы ты, что у нашей Ольги на животе творится! — Потом Маша помолчала и добавила тихо: — А вот у Алены, между прочим, нету ни одной! Что ни говори, если везет человеку в жизни… — Она не закончила фразы.

11

Утро было ясное, небеса васильково-синие, точно выстиранные. Нигде ни тучки, ни облачка.

Володя и Валерьян дружно, в две лопаты, очищали от снега двор. Денис, распахнув настежь свою дверь-окно, расхаживал по крыше, двигаясь свободно, как по земле, и сбрасывал оттуда тяжелые, зеленовато-серые, слежавшиеся за зиму грязные глыбы льда. Глыбы с шумом раскалывались о землю на мелкие и крупные куски, которые тут же начинали таять под беспощадным весенним солнышком. Воздух был свежий и сладкий, и Марина, стоя на крыльце, вдыхала его полной грудью, ей казалось, что она не дышит, а пьет.

Низко-низко пролетел самолет и умчался куда-то. Никита проводил его завистливым взглядом своих пронзительно-синих глаз.

— Марина, а ты летала когда-нибудь на самолете?

— Кажется, да, — не слишком уверенно ответила Марина. Вроде бы из Мексики ни на чем другом досюда не доберешься.

— Марина, расскажи, как там, в самолете?

— Не знаю, Никитушка, откуда мне знать?

— А говоришь, летала!

— Да не помню я, Никит, ничего! Я тогда маленькая была, понимаешь? Меньше, чем ты сейчас. Даже меньше Соньки и Ванечки!

— Как твоя Ксюша?

— Ну, может, немножечко побольше.

— Сколько тебе было?

— Никита, отстань! Говорю, ничего не помню!

Никита махнул рукой, громко загудел, подражая мотору, сбежал с крыльца и начал, раскинув руки, носиться по двору.

— Кит! — прогремело с крыши. — Тебе сколько раз говорить: не бегай тут! Опасно, понимаешь? Не дай Бог, отскочит кусок льда и шмякнет тебя по черепушке!

Никита засмеялся и убежал.

— Ну, все! — проговорил Валерьян, отбрасывая в сторону последнюю порцию талого снега и втыкая лопату в сугроб. — Пойду собираться, а то не успею на электричку. — Он огляделся. — Хорошо как! Кто б знал, до чего не хочется в Москву ехать!

— А ты не езди! — сказала ему Марина.

— Да я бы не поехал, если бы не вечер в Некрасовке.

— Вечер? У тебя? — Марина успела забыть, что Валерьян поэт. Он здесь почти никогда ничего не читал, помалкивал о своих стихах в разговоре. Однажды он сказал Марине, что поэзия — болезненное порождение ума, нуждаются в ней только больные люди, поневоле живущие в гиблых местах, а здесь, в Крольчатнике, жизнь нормальная и здоровая, поэтому никто не испытывает потребности в стихах. «К тому же, — добавил Валерьян, уже откровенно рисуясь, — стоит мне переступить порог, как я все стихи сразу же забываю».

Сначала Марина частенько ловила себя на том, что скучает без Валерьяновых стихов. А потом она про них забыла. В ее распоряжении была целая библиотека. Не сошелся же свет клином на Валерьяне, есть на свете, слава Богу, и другие поэты!

Слова Валерьяна о вечере наполнили Маринино сердце тихой грустью о невозвратно ушедшем времени, когда она была еще девочкой, школьницей, жила дома с мамой и папой, ожидала возвращения из Америки Ани, когда все у нее было просто и ясно. И ведь это было совсем недавно! А будто вечность прошла с тех пор.

— Валька, ты помнишь, как мы познакомились?

— А? — Валерьян с трудом отвлекся от собственных мыслей. — Да, припоминаю. Ты была одета во что-то до ужаса стильное и размалевана, как дорогая кукла. Я подумал, тебе лет двадцать пять. Простить себе не могу, что связался тогда с малолеткой.

— Зачем же ты пригласил меня к себе, если я тебе не понравилась?

— Я пригласил? По-моему, ты сама навязалась! — Заметив, что Марина уже не на шутку сердится, он сразу сбавил тон. — Мышь, я же шучу! Ты шуток не понимаешь?

— Хороши шутки! — фыркнула Марина, но, не выдержав, рассмеялась. — Скотина ты все-таки, Валька! У меня такое настроение было, а ты!..

На крыльце показалась Ольга. Она, как обычно, первым делом огляделась вокруг, нашла взглядом Дениса и успокоенно улыбнулась. Потом Ольга обернулась к Валерьяну.

— Валь, ты можешь выполнить мою просьбу?

— Смотря какую.

— Привези мне, пожалуйста, из Москвы Арчи!

— Чего? — в один голос переспросили Марина и Валерьян.

— Ну, крысу мою так зовут! Арчи, а полностью — Арчибальд.

— Значит, это не крыса, а крыс? — поразилась Марина.

— А ты не знала, что ли? У крыса сразу заметно, такое хозяйство из-под хвоста свисает!

— Еще чего, стану я какой-то крысе под хвост заглядывать!

— Да там и заглядывать не надо, издалека все ясно! Ну так что, Валька, привезешь?

— Не уверен. Сама понимаешь, вечер может поздно закончиться. — Однако, заметив, что Ольга расстроилась, Валерьян смягчился. — Да где хоть она у тебя, у кого сейчас живет?

— Она у Вики осталась! Вы меня тогда так скрутили сразу, я ничего забрать не успела! Ни Арчи, ни вещи, которые там со мной были.

— У Вики? — Валерьян задумался. — Тогда привезу. Я Вику давно не видел.

— Вот-вот! — подхватил Денис, свешиваясь над ними с крыши. — И я о ней тоже давно ничего не слыхал. Что-то мне за нее тревожно! Сны даже стали нехорошие сниться.

— Илья говорит, что все сны, даже самые плохие, надо истолковывать к лучшему, — припомнила Марина.

— Да? — Денис скосил на нее глаза. Вид его свесившейся с такой высоты фигуры вызвал у Марины приступ тошноты. Она отвернулась. — Илья так говорит? Ему виднее. А мне, к сожалению, коли приснится какая-нибудь пакость… Так чего, Валерьян, заглянешь к Вике?

— Куда деваться? — Валерьян шутливо развел руками. — Ладно, Оль, так и быть, привезу тебе твоего Арчибальда. Соскучилась небось по любименькому сыночку?

Все, кроме Ольги, рассмеялись, а она пояснила смущенно:

— Понимаете, он у меня уже старенький! Три года для крысы — солидный возраст.

— Фью! — Валерьян присвистнул. — Сколько же они живут?

— Совсем немного! Самое большее — года четыре.

Валерьян приехал к вечеру следующего дня, побледневший, с застывшим лицом. Все ужинали, Женя, завидев Валерьяна, ринулась было на кухню за порцией для него, но он остановил ее усталым жестом.

— Не надо, Женька, я не голодный.

Валерьян неторопливо подошел к Ольгиному стулу, достал из-за пазухи крысу и осторожно опустил ее перед Ольгой на стол. Арчибальд немедленно отыскал взглядом хозяйку и деловито вскарабкался ей на плечо. Ольга рассеянно погладила зверька по спине, не отрывая встревоженного взгляда от Валерьяна.

Вернув Ольге крысу, Валерьян уселся на свое обычное место, сгорбился, смотря перед собой остановившимся взглядом.

— Валька! — не выдержала наконец Алена. — Что случилось-то? Опять с Викой что-нибудь? Скажи, не молчи!

— С Викой? — раздумчиво повторил Валерьян. — Нет, Ален, с Викой ничего уже случиться не может. И самой Вики больше нет. Умерла она две недели назад от передозировки. Так что за Вику можете больше не волноваться. — Валерьян криво усмехнулся.

«Ненавижу смерть, — стукнуло в мозгу у Марины. — Подлая, гадкая, и чего ей все время надо?»

— Как это произошло? — прервал Денис затянувшееся молчание. — Вика была всегда осторожна.

— Да разве у ее родителей узнаешь? — отвечал Валерьян по-прежнему не своим, ровным, бесцветным голосом.

— Помянуть надо бы, — прозвенел над столом мальчишечий дискант Володи. Это слегка разрядило обстановку.

— Молчи! — Ольга изо всех сил хлопнула сводного брата по затылку. Тот только охнул.

Валерьян неожиданно поднялся и обвел всех сидящих за столом тоскливым взглядом.

— Я к себе пойду, хорошо? — проговорил он и стремительно вышел из столовой. Женя бросилась было за ним, но Денис перехватил ее по дороге.

— Не надо. Хочет человек один побыть.

— Да кто ему Вика, сестра? — шепотом спросил Володя Марину.

— Жена, — просто ответила Марина. Ей ничего не хотелось сейчас объяснять, тем более Володе.

В столовой молчали. За окном быстро сгущались сиреневые сумерки. Крыса, привстав у Ольги на плече на задние лапы, нежно перебирала передними Ольгины волосы, щекоча ей усиками висок и легонько покусывая время от времени за ухо. При этом крыса громко, на всю столовую, восторженно цокала языком.

— Надо было Вику тогда вместе с тобой скрутить и сюда привезти, — проворчал Денис.

— И что толку? — возразила Алена. — Сколько раз мы уже так делали! Она сбежала бы! Вика была как колобок: я от бабушки ушла, я от дедушки ушла, а из Крольчатника вашего и подавно уйду!

— Не колобок, — задумчиво проговорила Марина. — Это называется «перекати-поле».

Марина думала: почему такое случилось с Викой? Может, потому, что у нее не было детей? Дети, если к ним всерьез относиться, держат тебя, привязывают к земле, а музыка, особенно Викина, отрывает от земли, тянет за собой куда-то вверх, мешает здесь к чему-то привязаться, поэтому…

Додумать Марина не успела.

Негромко хлопнула входная дверь, и Руслан, грозно зарычав, выступил из-за рояля, вздыбив шерсть и всем своим видом показывая, что вошел чужой. Дверь в столовую распахнулась, и Марина сдавленно ахнула.

На пороге стоял Сергей.

Он потоптался, опасливо посматривая на рычащего Руслана и обводя быстрым, торопливым взглядом сидящих вокруг стола, нашел наконец Марину и просиял.

— Сережка!

Марина выбралась из-за стола, а хотела бы вылететь стремглав, да только куда с таким брюхом! — неуклюже побежала к Сергею и повисла у него на шее. Он слегка охнул: тяжесть в Марине сейчас была изрядная. Но счастливая улыбка не сошла с его лица.

— Нашел! — проговорил он негромко, нежно глядя в Маринины аквамариновые глаза. — Все-таки я тебя нашел!

Слова звучали так, словно никого, кроме них, в комнате не было. Марина с восторгом внимала ему. Как всегда, они мгновенно отключились от остального мира.

А сидящие за столом наблюдали за ними с нескрываемым любопытством. В конце концов Денис не выдержал и негромко покашлял. Сергей оторвался от Марины и обернулся. В его взгляде сквозило недоумение, точно до него только сейчас дошло, что, кроме них, здесь кто-то есть.

— Молодой человек, — проговорил Денис изысканно-светским тоном.

— Артемьев Сергей. Мужской, нет, не был, не привлекался, образование незаконченное высшее, женат вот на ней, — он указал рукой на Марину.

Дверь в столовую приоткрылась, и в проеме сверкнула пара пронзительно-черных глаз. Детский голос отчетливо проговорил:

— А прописка у тебя есть?

Сергей несколько минут ошалело вглядывался в худенького низкорослого Димыча, казавшегося младше своих шести лет. Сергей провел рукой по глазам, точно отгоняя наваждение, и наконец неуверенно ответил:

— Ну есть, а что?

— Так просто. — И дверь закрылась.

— Слушай, парень, — заговорил Илья, — если не секрет, как ты сюда попал-то? Кто тебе адрес дал, как ты дорогу в лесу нашел? Тем более время позднее. Ведь не Марина тебе объяснила?

— Не Марина. Марина меня просто бросила. Когда до меня это дошло, думал, с ума сойду. Чуть в окно не выпрыгнул, честное слово! — Сергей перевел дыхание и нервно облизнул губы, после чего обращался к самой Марине. — Почитай, всю Москву в поисках тебя обрыскал. Во всех встречных женщин всматривался, стоит издалека похожую увидеть — бегом к ней, дорога не дорога, машины не машины, красный свет, желтый, зеленый — сто раз чуть не задавили. А, зачем мне жизнь без тебя! — Илья за столом восхищенно присвистнул. — Потом я отошел, конечно, соображать начал. Звонил без перерыва по обоим твоим телефонам, думал, ты где проявишься. Глухо. Отец сказал, что ни о чем не знает, просил, кстати, заехать и забрать для тебя посылку, лежит у него уже сколько времени, прислана на твое имя из Мексики. Аню твою я вообще поймал на пороге — с каким-то типом она в Америку уезжала, письмо тебе оставила. Вальке все время звонил, хоть и в лом мне это было, сама понимаешь, но выхода другого не оставалось…

— И что? Неужели это Валька рассказал тебе, как меня найти?

— Нет, я до него так и не дозвонился. А как тебя найти, мне рассказала та девочка с флейтой, которая в метро играла. Помнишь, мы тогда ее вместе слушали? Дней десять назад я там шел, может, чуть больше, услышал ее снова и сообразил, что вы с ней знакомы. Ну, я представился, объяснил ей все как есть. Она рассмеялась и говорит: не волнуйся, никуда твоя Марина не делась, сейчас я тебе объясню, как ее искать. И подробно все рассказала, толково, даже записала кое-что на бумажке. Вот она, эта бумажка, у нее еще почерк такой странный, танцующий. Трудно было разобрать. Что случилось, Марина, ты мне не рада?

— Ну что ты! — Марина украдкой вытирала слезы. — Сережа, я тебе рада. Пойдем, я тебя познакомлю с моими друзьями.

— Серый! — хрипло произнес Валерьян, который уже несколько минут стоял на пороге за спиной у Сергея. — Дай-ка мне, пожалуйста, ту бумажку, пока она у тебя не потерялась. Дорогу ты в следующий раз и без нее найдешь.

— Возьми. — Сергей растерянно протянул ему розоватый клочок бумаги, неровно вырванный из блокнота. — А зачем тебе?

— На память. — Валерьян бережно спрятал листок в карман и вышел.

— Ребят, что это с ним? — Сергей обернулся к остальным. — Он не заболел часом?

— Марина тебе расскажет, — ответил Денис. — А пока что давай познакомимся! Вот я, например, Денис Храповицкий. — И он протянул Сергею свою белую, по-женски холеную руку с красивыми длинными пальцами. Сергей подал свою и тут же сморщился от боли. Илье он протягивал руку с некоторой опаской.

12

Обитатели Крольчатника вели себя с Сергеем несколько сдержанно, но дружелюбно. Маша украдкой показала Марине большой палец.

Женя сбегала на кухню за порцией для Сергея. Он сухо поблагодарил и почти мгновенно опустошил тарелку, даже, кажется, не заметив, что он ел. Выражение лица было у него совершенно блаженное: то ли он был так безумно рад, что нашел наконец Марину, то ли на него начала исподволь действовать атмосфера Крольчатника.

После ужина Денис с Ильей отправились за дровами для камина, а Марина потащила Сергея в свою комнату. Она спешила, ее беспокоило, не проснулась ли за это время Ксюша, а Сергей думал, Марина спешит, потому что ей не терпится остаться с ним вдвоем.

И он все повторял, пока они поднимались по скрипучей крутой лестнице на самый верх: «Не спеши так, Мариночка, осторожней!» И голос у него был растроганный, срывающийся от счастья.

В коридоре Марина услыхала из-за двери слабый писк и стремительно рванулась вперед. Ксюша, конечно, уже не спала и смотрела на Марину укоризненными голодными глазами. Марина мгновение поколебалась и решила не нести ее к Маше. Она вынула из тумбочки бутылочку со сцеженным Машиным молоком, взяла девочку на руки и стала ее кормить. Сергей наблюдал за Мариной круглыми от изумления глазами.

— Кто это? — не выдержал он наконец.

— Ты что, не видишь? Ребенок!

— Вижу, разумеется. А чей?

— Мой!

— Ничего не понимаю! — Сергей обалдело переводил глаза с Марининого живота на ребенка, лежащего у нее на руках. — Как так может быть? Ведь ты еще… Ты, кажется, еще…

— Нет, я еще не родила, — Марина улыбнулась одними губами. На самом деле внутри у нее все дрожало от напряжения. Интересно, как Сергей воспримет то, что у Марины уже не один ребенок, а двое?

— Где же ты его взяла? Он что, уже был, когда мы с тобой познакомились? Сколько ему? Кто это, девочка или мальчик?

— Это девочка, ей два месяца. Ее зовут Ксения.

— Да ведь ты уехала из Москвы два месяца назад! Я-то помню! Мне каждый день годом казался! Откуда ж тогда взялся этот ребенок? Он здесь у кого-нибудь родился?

— Нет, Ксюша в Москве родилась. Только у нее родители бомжи, им негде жить, вот они и отдали ее мне.

— А нам с тобой, выходит, есть где жить.

— Нам с тобой? — Марина задумалась, озадаченно нахмурив брови. — Наверное, — сказала она, немного помолчав, — мы с тобой можем жить здесь. Ты как?

— Здесь?! Ну ты даешь! А институт мой как же?

— Ты бы мог пока что приезжать сюда на уик-энды и в свободные дни. Как Валька приезжает.

— Валька? У него тут тоже жена?

— Нет. — Маринино лицо помрачнело. — Валькиной женой была Вика. — Марина внезапно выпрямилась, о чем-то вдруг вспомнив, почти не глядя, передала ребенка на руки оторопевшему Сергею и скороговоркой произнесла: — Сережа, подожди минутку, ты мне напомнил об одном деле!

Дверь тихонечко хлопнула, и Сергей остался с незнакомым, черт знает откуда взявшимся ребенком один на один.

13

Марина пошла к Валерьяну. Она подошла к его комнате и несмело постучалась.

— Войдите, — равнодушно прозвучало из-за двери.

Валерьян сидел лицом к окну на кровати, вернее, полулежал, привалившись спиной к стене и протянув ноги во всю ширину постели. Перед ним лежала книга, но он ее не читал, а просто перелистывал. Валерьян даже не обернулся.

— Валя, это я.

Марина легонько потрясла его за плечо. Он обернулся и уставился мимо ее лица невидящим взглядом. Марина села рядом с Валерьяном, обняла его и осторожно положила его голову к себе на живот. Ребенок шевельнулся под Валерьяновой щекой, и Валерьян вдруг очнулся. Он выпрямился, посмотрел Марине в глаза, погладил ее по голове, слабо улыбнулся и сказал:

— Здорово, что это ты! Что это вы, — тут же поправился он и погладил Маринин живот. — Представить себе не можешь, какая сейчас во мне пустота. Понимаешь, я знаю Вику почти шесть лет, и все эти годы я был в постоянном напряжении. Все боялся, вот-вот с ней что-то случится, потребуется моя помощь. Так было всегда, с первых дней, как мы познакомились. И понимаешь, в чем штука: я так привык к этому, что сейчас не представляю, как я буду без этого жить!

Пытаясь скрыть слезы, Валерьян отвернулся. Марина молчала, не зная, что сказать. Она взяла Валерьяна за руку, погладила, сжала нежным, судорожно-нервным движением. Они молчали так долго, что из темного угла высунулась мышь и уставилась на них блестящими бусинками глаз.

— Я понимаю, — тепло сказала Марина, сжимая Валерьянову руку. — Валя, это пройдет, должно пройти.

Валерьян выдернул руку резким движением.

— Сам знаю, что пройдет! Ты ничегошеньки не понимаешь! Шесть лет — это целая вечность! Словно часть меня умерла! — Он посмотрел на Марину так, будто только что ее заметил. — Слушай, ну чего ты заявилась? Катись к своему Сергею! — Лицо его исказилось, он сжал кулаки, и на мгновение Марине показалось, что он ее сейчас ударит.

Она вскочила и попятилась к двери, шепча: «Успокойся, Валечка, не нужно так волноваться!» — тем нежным голосом, каким обыкновенно заклинают змей. Нашарив наконец спиной дверь, Марина выскочила из комнаты, плотно закрыла дверь за собой и с облегчением перевела дух.

Вернувшись к себе, Марина увидела, что Сергей по-прежнему держит Ксюшку в своих сильных, несколько неуклюжих руках, покачивает ее и нежно, вполголоса, гудит ей что-то абсолютно немузыкальное и бессмысленное, а Ксюшка, явно до ужаса довольная, улыбается и даже строит ему глазки, на свой младенческий манер.

— Какая она славная у тебя! — сказал Сергей, оборачиваясь на Маринины шаги. — Ужас до чего на племяшку мою похожа. Ох, надо бы тебя с ними со всеми познакомить! А что с Викой случилось-то? Что вы все, как только о ней речь заходит, сразу какие-то не такие делаетесь?

— А она умерла. Наверно, в тот самый день, когда вы с ней разговаривали.

14

Мягкий сумрак окутывал Маринину комнату. Луна вовсю светила в окно. Марина сидела на постели, не раздеваясь, с нежностью глядя на лежащего поверх одеяла обнаженного Сергея. Они долго разговаривали, Сергей еще во время разговора начал раздеваться, надеясь, что Марина последует его примеру. После Марининых слов: «Пора наконец спать!» — он начал расстегивать рубашку и теперь чувствовал себя глупо.

— Ты что, стесняешься меня? — спросил он наконец.

Помолчав, Марина кивнула.

— Из-за этого, — показала она на живот.

— Глупая! Я же люблю тебя! — воскликнул Сергей, смеясь. — И не скажу даже, что ничего не замечаю, нет, дело не в этом, просто это же прекрасно, потому что это ты.

— Правда? — Маринины глаза засияли.

— Ну конечно! — Сергей привлек ее к себе и начал расстегивать пуговки сарафана. — Столько мучила меня! Дурочка моя дорогая! Иди ко мне, как я по тебе истосковался! Думал, не доживу! Благослови ее Бог, эту Вику, пусть ей земля будет пухом!

— Не вспоминай об этом сейчас, не надо! — попросила Марина, закрывая глаза и растворяясь в его руках.

Сергей усадил Марину верхом на себя. Старая кровать громко заскрипела.

— Сюда никто не придет? — пробормотал сквозь стиснутые зубы Сергей. — Мы с тобой так ужасно шумим!

— Нет, никто! — успокоила его Марина и тут же вскрикнула, не в силах дальше сдерживаться. — А-ай! — И снова: — А-ай!

— Тише! — умолял Сергей. — Услышит кто-нибудь!

— И пусть! — Маринино смуглое лицо еще больше потемнело от пота. — И пускай! Здесь стены толстые, ни подо мной, ни справа, ни слева никто сейчас не живет, не могу я тише, даже если бы захотела! — И Марина опять закричала. На самом деле она была уверена, что эти крики слышит и слушает весь Крольчатник. Марина надеялась, что это так. Ей хотелось, чтобы они знали, как ей сейчас хорошо, чтобы каждый стал причастен к ее, Марининой, радости.

В три часа утра они почувствовали зверский голод. Сна не было ни в одном глазу.

— Поесть бы чего-нибудь! — пробормотал Сергей слабым голосом, делая судорожную попытку приподняться.

— Лежи, я сейчас что-нибудь придумаю.

Марина встала и накинула на себя халат. На лестнице было темно. Ощупью находя ступеньки, Марина медленно спустилась на кухню, включила свет и обнаружила на столе две большие кружки остывшего чая и примерно треть большого сладкого пирога. В тарелке с пирогом лежала записка: «От неизвестного доброжелателя». Марина прочитала и улыбнулась. Денис небось писал. А пирог пекла Женя. Или, может, Маша? Марина представила себе, как они сидели тут вместе, слушали ее доносящиеся сверху крики, и почувствовала, что уши ее заливаются краской. «Ну и что? — фыркнула Марина. — Я так и хотела!»

Марина поставила тарелку и чашки на поднос, выключила на кухне свет и не спеша пустилась в обратный путь. На втором этаже Марина остановилась. Как там Валерьян? Балансируя подносом, Марина на цыпочках дошла до его двери, толкнула ее, заглянула в комнату и облегченно вздохнула. На залитой тусклым лунным светом постели на подушке рядом с Валерьяновой головой Марина увидела голову Жени. Они спали. Марина прислушалась к их сонному, ровному дыханию, заглушаемому звонким тиканьем Валерьянового будильника, осторожно затворила дверь и вернулась к Сергею.

Поев, Сергей слегка приободрился.

— Слушай! — вспомнил он. — Я ж тебе ничего не отдал! Ни Аниного письма, ни бандероли из Мексики!

— Не казнись! — сказала Марина. — Нам не до того было.

— Нет, погоди, как же так? Вдруг там что-нибудь важное? — И Сергей полез в рюкзак.

Анино письмо оказалось длинным. Она писала, что Патрик, приехав в Москву, раскрылся перед ней с неожиданной стороны. Оказалось, что, когда он учился в средней школе, он сошелся довольно близко с жившими недалеко от него хиппи, и его мама приложила в свое время массу усилий, чтобы оторвать Патрика от их пагубного влияния.

Теперь эти хиппи, по словам Патрика, жили где-то в Калифорнии, на чьей-то ферме. Патрик сказал Ане, что до знакомства с ней он только с этими ребятами мог быть самим собой.

Перед отъездом в Москву Патрик связался с ними и договорился, что, если Аня будет согласна, они приедут на эту ферму.

Аня очень волновалась, не почувствует ли она себя чужой среди этих людей, но главное, Аня была очень счастлива! Она ухватилась за эту Патрикову мечту, как за возможность хоть как-то выжить в обступившем ее со всех сторон жестоком и безумном взрослом мире. «Мы решили лететь как можно скорее, виза моя уже кончается, — писала Аня. — Мне очень жаль, что мы с тобой не сможем попрощаться. Я понимаю, что тебе мое решение уехать к каким-то грязным, волосатым, курящим травку хиппам, пусть даже и живущим в Америке, должно показаться диким. Помнишь, как мы с тобой всегда презирали этих волосатиков с Гоголевского бульвара? Но мне почему-то кажется, что когда-нибудь ты меня поймешь, по крайней мере, не осудишь».

«Бедная Аня! Как она стеснялась мне все это писать! С каким трудом подбирала слова!» Марине стало стыдно, что она не осмелилась рассказать Ане про Крольчатник. Наверняка Ане стало бы легче, знай она о Марине всю правду.

Поезд ушел, прошлое не воротишь. Марина мысленно пожелала Ане счастья и отложила письмо в сторону.

Бандероль была от отца. В ней был амулет, который, по словам Марининой прабабушки-негритянки, помогал женщинам переносить боль во время родов. Эта прабабушка была знахаркой, потомком знаменитого рода знахарей, берущего начало из Африки.

Марина с интересом разглядывала кусок черного, тяжелого дерева со вставленным в него кроваво-красным камнем, наверное рубином. Марина разглядела на деревяшке лицо, искаженное невыносимой болью. Рубин торчал из распахнутого в крике рта. Сергей глянул на амулет и поежился.

— Что это, его пытают, что ли?

— Да нет, — Марина покачала головой. — Это женщина рожает.

Сергей слегка побледнел. Марина завернула амулет в пахучий пальмовый лист и бережно спрятала в ящик стола.

— Ладно, — сказала она, успокаивая не то Сергея, не то саму себя, — будем надеяться, что он мне не пригодится.

15

Утром Сергей уехал, а вечером снова вернулся. С утра уехал опять и в следующий раз приехал только дня через три. С той поры наезжал он регулярно, в Крольчатнике к нему скоро привыкли.

Сперва Марина беспокоилась, как будет реагировать Сергей, узнав об истинных отношениях, связывающих обитателей Крольчатника. Но Сергей в эти дела не вникал, приезжая, казалось, не замечал никого, кроме Марины, так что постепенно она и думать забыла о своих страхах, наслаждалась каждой минутой, проведенной вместе. В Ксюше Сергей души не чаял, еще они вели с Сергеем ожесточенные споры о том, как назвать Маринино будущее дитя.

Эта тема занимала не только Сергея. Илья изводил Марину, требуя, чтобы она непременно обрезала ребенка на восьмой день (если, конечно, это будет сын) и дала ему какое-нибудь еврейское имя. Денис в шутку подбивал Марину выдумать что-нибудь экзотическое.

— Назови его, например, Альфредом. Называть будем Аликом. Ты подумай, никто, кроме нас, не узнает его настоящее имя.

Валерьян, как ни странно, к выбору имени отнесся безразлично.

— Хоть горшком назови, — легко отмахнулся он, когда Марина пришла с этим вопросом к нему в конюшню. — Рожай только поскорее!

— А насчет обрезания ты как думаешь? — не отставала от него Марина. Ей все это казалось забавной игрой.

— Да по мне — пожалуйста! У меня отец тоже был обрезанный и ничего, не жаловался.

— Разве у тебя отец был еврей? Ты мне никогда не говорил! — удивилась Марина.

— Почему сразу еврей? Татарин он был! Абдулла Исмаилбеков. На работе для краткости Андреем звали.

— Так ты какое-нибудь татарское имя хочешь?

— А чего? Можно, например, Равилем назвать, или, скажем, Саулом.

— Саулом? — К конюшне подошел Илья. — Шаулем по-нашему? А чего, славное имя, называй, Марина, не сомневайся!

— Да погодите вы называть, родить его надо! — отмахнулась от него Марина. — Может, девочка будет.

«Шауль. Это как на русский перевести? — задумалась Марина по дороге в дом. — Был апостол Павел. Его вроде сначала Савлом звали. А Савл — это как раз Саул, то есть Шауль. Тьфу, совсем запуталась! Хотя Пашка — неплохое имя».

Пашку одобрил даже Сергей, когда он приехал навестить Марину. И только Денис зудел, что записать надо все равно как-нибудь по-иностранному, Паулем, например, или на худой конец Полом. А что, замечательное имя — Пол. И очень, между прочим, символичное. Марина небось помнит, что пол по-английски секс.

За символику Денис схлопотал от Марины по спине мокрым полотенцем.

16

В тот вечер Марина ждала Сергея, но он почему-то не приехал, и она загрустила. Телефона в Крольчатнике не было, у Сергея неожиданно возникло что-нибудь неотложное: мама, например, заболела. Правда, такого еще никогда не случалось, но ведь все когда-нибудь случается в первый раз!

Меряя из конца в конец длинный коридор на втором этаже, Марина с тоски стукнулась к Денису.

Денис сидел на кровати в позе лотоса. Он очень обрадовался Марине.

— Сколько лет, сколько зим! Дай-ка я гляну на твой живот! Не ошибся ли я? Сколько там тебе еще ходить осталось?

Посмотрев, Денис сказал, чтоб Марина не шибко волновалась: ходить ей еще недели три как минимум.

— Надоело?

— Да еще как!

— Погоди, потом жалеть будешь, что все так скоро кончилось! Двое детей — это тебе не один! Тем более когда оба грудные. А потом, когда им годик стукнет и они ходить качнут, ох и намаешься ты с ними! Но винить некого, сама так захотела.

— И ничего не намаюсь! Вы все мне будете помогать, а вместе мы справимся.

— Вместе! Не рассчитываешь ли ты на чьем-нибудь конкретном горбу выехать? Учти, мы тут такие вещи сразу в корне пресекаем! Чем можем — поможем, а дальше не обессудь.

Денис шутливо привлек Марину к себе.

— Ну дай я тебя хоть потрогаю, я уж и забыл, какая ты там есть!

— Денис, не надо! — Марина резко высвободилась из его рук. Щеки ее пылали.

Денис заглянул ей в лицо и присвистнул.

— Ух ты! Что, теперь никогда, да?

— Да, боюсь, что так. — Марина понурила голову.

— Что ж, ладно. Плакать не стану. На мой век баб хватит, — Денис потянулся за сигаретой.

Марина встала и пошла к дверям.

— Постой, куда ты? Я разве тебя когда-нибудь насиловал? Ты что теперь — и дружить уже со мной не будешь?

— Что ты, Денис? — Марина бросилась к нему на шею, легонько поцеловала в щеку и сразу отстранилась. — Не думай, пожалуйста. Мне просто показалось, что ты на меня сердишься.

— С чего бы? Вольному, как говорится, воля. Не уходи, посидим просто так, поболтаем.

Марина осторожно присела на край кровати.

— Денис, расскажи о себе!

— О себе? Что тебе рассказать?

— Про свое детство, как ты жил раньше, до Крольчатника. Кто твои родители? Мне все интересно! А то получается, я про всех тут уже все знаю, а про тебя ничегошеньки!

— Слушай. — Денис закурил и мечтательно устремил в пространство взгляд своих синих, огромных, прекрасных глаз. — Когда я маленьким был, был ужасно застенчивый. Даже слегка заикался. Потом меня вылечили гипнозом. Было ужасно интересно. Гипнотизер мне сказал: «Протяни руки!» — и я протянул. Потом он мне сказал: «Попробуй пошевели пальцем!» — и я не смог. Он сказал: «Вот видишь, я заколдовал твои руки». Я ужасно испугался, хотел было плакать. Он говорит: «Не плачь! Хочешь, я твои руки расколдую?» Я говорю: «Конечно, хочу!» — «Ну хорошо, — говорит, — только, вместе с руками я расколдую и твой язык, и твои ноги, и твое тело. Я расколдую тебя всего, и все, что у тебя раньше не получалось, теперь будет получаться. И все, что ты задумаешь, у тебя выйдет — такой ты у нас будешь полностью и навсегда расколдованный. Хочешь?» Я, разумеется, сразу согласился. И тогда он сказал: «Раз, два, три!» — и руки у меня стали двигаться, заикаться я навсегда перестал, и все у меня с тех пор всю жизнь получалось.

— Денис! — Марина рассмеялась. — Это был гипнотизер или волшебник?

— Да кто его знает? — Денис хитро подмигнул. — Я думаю, немножечко того, немножечко другого. А ты, Марина, как думаешь?

— Расскажи мне про свою маму, — попросила Марина вместо ответа.

— Моя мама очень красивая. Ей сорок пять лет, но, когда мы с ней идем по улице, на нее все вокруг оборачиваются. И все мужчины, идущие нам навстречу, завидуют мне, — они не знают, что я ее сын!

Моя мама — дизайнер, специалист по интерьерам. Получает заказы и потом оформляет квартиры и офисы.

А раньше, до перестройки, она была инженером и работала на почтовом ящике. Честно говоря, я не знаю, что она тогда делала, мне она об этом не рассказывала. Но зато там она познакомилась с моим папой.

— А папа у тебя кто?

— Программист. Пишет программы для бухгалтерской фирмы.

— Денис, а у вас большая квартира?

— Трехкомнатная. Теперь, когда дед умер, мать с отцом спят и видят, чтобы я наконец женился. Думают, тогда я остепенюсь, стану жить с женой дома, буду все время у них на глазах. Деньгами помогать обещают.

— Они разве не знают про Алену?

— Как тебе сказать? Ну, они помнят, наверное, что была когда-то девочка, с которой мы дружили в школе. Они даже знают, что мы были близки и что Аленка тогда залетела. Но они думают, что она сделала аборт. Я им так сказал, чтобы они не волновались. Уж очень мерзко они реагировали, когда я сдуру вздумал помощи у них попросить!

— Денис, а…

— Рассказать тебе про мой первый раз? Знаешь, я ужасно боялся.

— А как же волшебник?

— Понимаешь, я боялся не того, что у меня не получится, у нас во дворе был парень, который просветил меня насчет этого. Так вот он, гад такой, сказал мне, что бывает, у ребят в первый раз лопается уздечка.

— Какая уздечка?

— Сейчас я тебе покажу! — Денис расстегнул брюки.

От дверей раздался сдавленный стон. Денис с Мариной испуганно обернулись и увидели на пороге Сергея. У Сергея было такое выражение, точно он невзначай наткнулся на гремучую змею. Денис стремительно отвернулся. Марина бросилась к Сергею, но он отшатнулся от нее с искаженным лицом и сквозь зубы процедил:

— Марин, не подходи, а то я за себя не отвечаю!

— Сережа! — взмолилась Марина. — Я тебе все объясню! Ты же ничего не понимаешь!

— Что тут объяснять, когда я все сам видел? Скоты вы тут все и суки! — Сергей повернулся, пронесся по коридору, ссыпался по лестнице вниз, и спустя мгновение хлопнула входная дверь. Марина выглянула в окно, но Сергей исчез в непроглядной тьме: луны сегодня не было.

Глотая слезы, Марина опустилась на стул. Ее трясло.

Денис принес ей воды, но пить она не могла. Денис взял ее на руки — Марина даже не сопротивлялась, сел на кровать с ней на коленях и долго молча покачивал ее, как ребенка. Постепенно всхлипывания прекратились, Марина утерла рукавом слезы и встала с Денисовых колен.

— Пойду я, — сказала она глухо. — Пойду я, Денис, к себе.

— Прости меня, Марина, — печально проговорил Денис. — Не плачь, я уверен, что он вернется!

— После этого? — Марина натянуто рассмеялась. — Не смеши меня, Денис, с какой стати ему возвращаться?

— Да он жить без тебя не сможет! — убежденно произнес Денис, но Марина лишь покачала головой. В отличие от Маши она была убеждена, что чудес на свете не бывает.

17

Войдя в свою комнату, Марина мельком огляделась, бросила взгляд на спокойно спящую Ксюшку и начала раздеваться, но вдруг застыла: ей показалось, что одеяло на кровати шевелится. Марина резким движением откинула его и увидела…

— Соня! Ты что тут делаешь?

— Хи-хи! — Малышка довольно захихикала. — Я хотела посмотреть на Сережу! А то он всегда приезжает, когда я уже сплю, а уезжает, когда я еще не проснулась! Вот я и хотела посмотреть, какой твой Сережа. А где он, Марина?

— Сережи нет. — Марина присела на кровать и погладила Соньку по голове. — Может, его и не было никогда.

— Как это не было? Был! Мне Володя все-все рассказывал! Не обманывай меня, Марина, пожалуйста! Марина, а можно, я у тебя посплю? С тобой вместе?

— Спи. — Марина разделась и скользнула под одеяло. Сонька прильнула к ней.

— Марина, а ты иногда так кричишь по ночам! У нас даже слышно. Тебе больно?

— Нет. — Марине стало совестно. И как она могла забыть, что в доме есть дети! — Нет, мне не больно, просто мне снятся сны.

— Страшные?

— Разные. Спи, Соня, а то мы с тобой проспим завтрак. А я завтра, между прочим, дежурю.

— Не беспокойся, Мариночка, я тебе помогу! Я немножко умею картошку чистить! Мне Женя показывала! Надо взять ножик вот так…

— Спи, Сонька, а то я тебя сейчас прогоню!

Часов в шесть Марину разбудил стук в дверь.

— Марина, это я, Алена! Соня не у тебя?

— У меня. Она спит. — Марина встала и откинула крючок. Как узнала, что ее нет в постели?

— А я всегда в это время прихожу в детскую их укрывать. По утрам ведь холодно, а они вечно раскрываются! Так она у тебя? Тогда я пойду. Извини, пожалуйста, что разбудила.

Алена ушла, Марина укрыла Соню получше, оделась, взяла корзинку с Ксюшей и отправилась готовить завтрак.

Войдя в кухню, Марина поставила на пол корзинку, включила свет, повернулась к полкам с крупой и вздрогнула: снаружи кто-то барабанил в окно. Марина выбежала на крыльцо и сразу попала в объятия Сергея.

— Марина! — глухо бормотал он в промежутках между поцелуями. — Видишь, я не уехал, не смог! Бродил всю ночь по лесу, ходил кругами вокруг вашей дачи, боялся зайти, думал, вдруг кого-нибудь разбужу! Теперь ты наверняка будешь меня презирать. Ну и пусть! Я просто не могу без тебя! Не могу совсем, понимаешь?

— Сережа! — проговорила Марина, уткнувшись лицом в ямочку над ключицей. — Я все хочу тебя спросить: а как ты вообще сюда попадаешь? Ворота же почти всегда на замке?

— А! — Сергей отмахнулся. — Подумаешь, великое дело, через забор перелезть!

Марина не стала рассказывать Сергею все. Ему было достаточно того, что он видел, но он сумел преодолеть в себе свою ревность, а подробности могли причинить ему только боль. Они никогда не говорили об отношениях, связывающих Марину с остальными обитателями Крольчатника. Как в свое время у Ильи с Машей, у Марины с Сергеем возник в Крольчатнике свой, отдельный угол, где им никто не мешал быть вдвоем. Впрочем, памятуя Сонькины расспросы, Марина теперь старалась вести себя потише.

18

Утро началось тянущей болью внизу живота. Приступы боли стали для Марины привычными за последние десять дней. Она немного полежала, стиснув зубы и выжидая, пока пройдет. Марина наконец решила встать, боль началась снова. Марина согнулась, ухватившись рукой за спинку кровати, и снова подождала. Когда Марина завязывала халат, боль скрутила ее в третий раз. На сей раз Марина поняла, что терпеть больше нельзя, пора идти будить Дениса. Было семь утра.

Денис спал с Аленой. Одеяло с них, как всегда, сползло, и, обнаженные, они были похожи на статуи греческих богов. В другой раз Марина обязательно постояла бы и полюбовалась, но сейчас она решительно подошла и тряхнула Дениса за плечо.

— А? Что? Малыш, это ты? Чего тебе в такую рань нужно?

— Денис! — произнесла Марина с подобающей случаю торжественностью. — Я рожаю!

— И что? — сонно пробормотал он.

— Как — что? Мне больно!

Денис уселся, тряхнул головой, точно собака после купанья, наконец окончательно проснулся.

— Малыш, — сказал Денис, нежно беря Марину за руку, — поверь мне, то, что ты сейчас испытываешь, возможно, и неприятно, но до настоящей боли это еще далеко. Дай Бог тебе не узнать разницы! Во всяком случае, сейчас панику поднимать рановато. Давно это началось?

— С полчаса.

— А который час?

— Семь.

— Эх, черт, мог еще спать да спать! Марин, и ты, может, пойдешь немного подремлешь?

Марина покачала головой и вдруг, охнув, вцепилась Денису в руку.

— Что, схватка? — Денис положил ладонь Марине на живот. — Действительно, схваточки, спать, значит, ты не пойдешь. Ну, тогда… Тогда… Пойди ты и займись чем-нибудь. Пол, например, в кухне вымой.

— Что?

— Как что? Когда я там вчера проходил, он мне не очень понравился. По-моему, его довольно давно не мыли.

— Денис, ты в своем уме? — Марина наконец выпрямилась, все еще держась за живот.

— Вроде бы да. А что?

Зашевелилась Алена.

— Ребят, что происходит?

— Да вот у Марины целых полчаса схватки.

— И что? — Алена зевнула и потянулась, картинно изогнувшись.

— Да мне тоже кажется, что ничего особенного, а она почему-то беспокоится.

Алена перевела взгляд на Марину и заметила слезы, выступившие у нее на глазах во время очередного приступа.

— Больно? — спросила Алена сочувственно. — Может, сразу полезешь в ванну? И книжек туда с собой набери, чтобы не скучно было! Тебе там долгонько сидеть придется! Часов десять как минимум!

— Десять часов?

— А ты думала? — Денис не выспался и оттого был раздражен. — У тебя, голубушка, первые роды, надо настраиваться надолго.

Надолго! Марине казалось, она сейчас еле может терпеть! Однако она стиснула зубы, вернулась к себе, застелила постель, отволокла к Маше корзинку с Ксюшей. Боль была то сильнее, то легче, отпускала совсем, и Марине начинало казаться, что с ней ничего не происходит, она все это придумала. И она продолжала сомневаться, пока новый приступ боли не разрушал сомнения.

Постепенно Марина кое-как приспособилась. Денис показал ей точки на пояснице, на которые надо нажимать изо всех сил кулаком, чтобы боль отступала. Не без удивления Марина обнаружила, что стоять и ходить легче, чем сидеть или лежать. Она даже сделала попытку исполнить Денисов совет — вымыть на кухне пол. У нее плоховато вышло, потом Жене пришлось перемывать. К обеду боли стали уж нестерпимы. Марина пыталась ходить по дому, постанывая и придерживая поясницу, но чувствовала, что так ее надолго не хватит. Пришло, стало быть, время выполнить Аленин совет: залезть с книжкой в ванну.

— Эй! — окликнул Марину Денис, когда она стояла на пороге ванной. — Только не вздумай там запереться!

— А что? — Она даже вначале не поняла. — Ах, ну да, в самом деле.

Вокруг все жили обычной жизнью, точно никому не было дела до того, что сегодня Маринин День. Кто-то занимался с детьми, кто-то готовил обед и ужин. Валерьян со вчера был в Москве, должен был возвратиться лишь к вечеру. Он-то, наверное, не отнесся бы к происходящему равнодушно.

Марина захватила в ванную какую-то неудачную книжку — «Братьев Карамазовых». Однако решила не вылезать из воды, чтобы через весь дом тащиться в библиотеку. Марина тоскливо перелистывала страницы, будучи не в силах сосредоточиться на тексте и хоть немного отвлечься таким образом от боли. Идиотка, надо было брать «Всадника без головы»!

В дверь постучали.

— Входите! — не очень уверенно отозвалась Марина. Как-то странно было говорить «Входите!», находясь в голом виде. Впрочем, вряд ли стучавший ожидал найти ее здесь одетой. Стало быть, его это устраивало. А ей… Ей было сейчас как-то все равно.

Вошел Илья с табуреткой. Он с шумом обрушил ее всеми четырьмя ногами на кафельный пол, брякнулся сверху, закинул ногу на ногу и светским тоном спросил:

— Ну, как дела?

— Хреново, — честно ответила Марина, ее лицо исказила гримаса боли.

— Ты, мать, главное, не раскисай. Такое уж сейчас твое дело — терпеть! Без этого, сама понимаешь, женщинами не становятся!

— Илюш, шел бы ты философствовать когда-нибудь в другое место! — Марина сжала покрепче зубы, сдерживая стон. При нем она стонать ни за что не будет!

Помолчав, Илья заговорил несколько другим тоном:

— Мариш, я ничего такого не хотел сказать! Ты не думай, я понимаю, что тебе очень больно!

— В самом деле? И откуда в тебе такой дар понимания? Илюш, ты, собственно, зачем пришел?

— Я это… Ну как тебе сказать? Денис велел, чтоб кто сейчас ничем не занят, пошел к тебе и отвлекал разговорами.

— Потрясающая идея! — Марина рассмеялась бы, если бы не боль. — Ну валяй, отвлекай!

Илья сконфуженно молчал. Наконец он собрался с силами и начал:

— Рассказать тебе…

— Сказку, пожалуйста! И обязательно со счастливым концом! — На последних словах Марина вцепилась в край ванны и зубы ее отчаянно скрипнули.

— Марин, что с тобой? Ну и дурак я, ясно, что с тобой. — Темные, влажные глаза Ильи жалобно блеснули. — Мариночка, зайка, тебе, может быть, сделать чего-нибудь? Дениса позвать, например?

— Илюшка, — с трудом выговорила Марина. — Будь другом, поднимись ко мне, там в письменном столе в верхнем ящике увидишь большой пальмовый лист.

— Пальмовый? — изумился Илья.

— Да! Не перебивай, ради Бога, а то сейчас опять скрутит, ничего объяснить не успею. В этом листе штуковина одна деревянная. Принеси мне ее, пожалуйста, поскорее!

Илья исчез, а на пороге появился Денис.

— Привет! — бодро сказал он, входя. — Давай посмотрим, что там с тобой?

Боль от осмотра была нестерпимая, Марина едва удержалась, чтобы не начать биться головой о край ванны. Стоя над ванной, Денис прижал Маринину голову к своему животу, провел рукой по спутанным волосам.

— Потерпи, малыш, совсем немного осталось!

— Правда? — Марине не верилось. «Господи, — думала она, — это кем же надо быть, чтоб согласиться вытерпеть такое еще раз?» Марине казалось, что она сто лет лежит в этой проклятой ванне, что ей всегда было так больно и никогда эта боль не пройдет.

Денис вышел, его сменила Алена.

— Я смотрю, тебе не читается? — спросила она, кивнув на мокнущую в раковине книгу.

— Да как-то не то настроение!

— Терпи, Маринка, Денис сказал, что все уже скоро кончится!

— Скоро как?

— Часа через два, наверное.

— А… а который сейчас час? — Марина облизнула пересохшие губы.

— Шесть вечера.

— Боже ты мой! Сколько времени я уже так? И кто ж это придумал так издеваться над человеком?

— Мариш, понимаешь, это нужно пройти. Подумай о том, что часа через три, от силы четыре тебе станет так хорошо, как никогда еще не было.

— Да, но пока что мне так хреново, как… как никогда!

Вернулся Илья с амулетом. Марина судорожно стиснула деревяшку, прижала ее к груди. Через некоторое время ей показалось, что боль в самом деле отступила. Марина чуть оттолкнулась от дна, взявшись руками за бортики. Ванна в Крольчатнике была огромная, рассчитанная, по крайней мере, на двух человек. Она начала легонько покачиваться на поверхности воды. Амулет лежал в ложбинке между Мариниными грудями, и она чувствовала легкое покалывание от его деревянных краев. Лицо ее с каждой минутой светлело, и скоро Марина уже ничего не чувствовала… Почти ничего, кроме давления в самом низу, но давление это с каждой минутой нарастало и нарастало.

Алена, сидевшая возле ванной на табуретке, с тревогой наблюдала за Мариной. Наконец она не выдержала и тряхнула Марину за плечо.

— Эй, что там с тобой происходит? Ты живая еще?

— Оставь меня, Алена, — пробормотала Марина, не раскрывая глаз. — Мне… мне сейчас хорошо…

— Денис! — завопила Алена не своим голосом. — Иди сейчас же сюда! По-моему, у нее поехала крыша!

Денис появился почти мгновенно. Его тоже насторожило выражение Марининого лица. Но он не поддался панике, а сначала осмотрел Марину и удивленно присвистнул.

— Фью, ребята, да тут уже голова! Марина! — Он с силой дернул ее за плечо, пытаясь вывести из оцепенения. — Соберись, пожалуйста!

— А? Что? — Марина была словно бы в полусне.

— Ничего! — заорал на нее Денис. — Проснись! Рожать пора, слышишь?

— Да. Конечно.

Марина попыталась собрать разбегающиеся мысли, но это оказалось ей не под силу, и она стала делать то, что ей говорил Денис. Это оказалось совсем не сложно, даже приятно. С каждым движением, с каждым напряжением мышц Марине становилось легче, лучше, так что стон, вырвавшийся у нее под конец, был выражением не боли, а оргазма. Вздрогнув, Марина пришла в себя, стряхнула с груди ставший ненужным амулет. Пелена перед глазами исчезла, и чувство настоящего счастья наполнило Марину до краев.

— Кто у меня?

— Мальчик, — ответил невесть откуда взявшийся Валерьян. Он держал сына на руках и выглядел неимоверно гордым. И тут же над самым Марининым ухом прозвучал восторженный крик Ильи:

— Марина, посмотри! Твой сын родился обрезанным!

Кто-то, кажется Алена, поднес Марине младенца к груди, и он сразу засосал, больно, как бульдог, стиснув Маринин сосок беззубыми челюстями.

— Ты молодец! — сказал Денис. — Не порвалась нигде, и вообще! Но, Господи, сколько же мне еще надо учиться! В жизни не видел, чтобы кто-нибудь так рожал!

Чьи-то сильные руки вынесли Марину из ванны, вытерли и положили на постель. Марина устало закрыла глаза и заснула. Снился ей зеленый цветущий луг и маленький светловолосый мальчик, бегущий по лугу к ней навстречу с громким, ликующим криком: «Мама!»

19

Сергей приехал почти ночью. На пороге он узнал о случившемся, он в три прыжка преодолел лестницу и влетел в Маринину комнату с расширенными от волнения глазами.

— Малыш, как ты там? С тобой все в порядке?

— Более чем!

Марина успела выспаться, и все недавние ужасы подернулись дымкой воспоминаний.

— Знаешь, — сказала она таким тоном, будто это было для нее сейчас самое важное, — у меня больше нет живота!

И она с детской непосредственностью откинула одеяло.

— Немножко еще осталось, — решил подразнить ее Сергей.

— Ну какой ты! А ты уже видел его?

— Нет еще. Когда же?

— Пойди посмотри! Вот он, на столе, в корзинке.

Сергей послушно подошел к столу.

— Ух ты, какой серьезный! Губы толстые, совсем как у тебя!

— А цвет? — вспомнила вдруг Марина. — Какого цвета кожа?

— По-моему, ужас до чего красный. Ты разве не видела?

— Видела, конечно. Дай его сюда, я еще посмотрю.

Сергей осторожно вынул малыша из корзинки и опустил рядом с Мариной на подушку. Марина внимательно пригляделась. Вроде бы он был такого же цвета, как новорожденные Маша или Ксюша, ничуть не темнее. Хотя кто его знает? Впрочем, Марина неожиданно поняла, что ей все равно. Негр, индеец, китаец… Да хоть серо-буро-малиновый! Главное, он был такой родной, что у Марины от одного прикосновения к нему перехватывало дыхание и начинало сладко пощипывать в носу. Сергей смотрел на Марину с малышом на руках и улыбался.

Дверь распахнулась, и в комнату без стука вошел Валерьян.

— Ну что? — спросил он с порога. — Как парня называть будем?

— Да как собирались, Павлом, — не задумываясь, отвечала Марина.

— Павел, стало быть, Валерьянович. — Валерьян хозяйским жестом отобрал малыша у Марины и стал, как минуту назад она, внимательно вглядываться в его черты.

— Сергеевич, — негромко произнес Сергей.

— Что? — Валерьян непонимающе уставился на него.

— Я сказал: Сергеевич. Павел Сергеевич.

— Это еще почему?

— Закон такой есть. Если женщина состоит в браке, то ее ребенку автоматически записывают отчество мужа.

Валерьян молча скрипнул зубами.

— Как ты думаешь, — спросил он, помолчав, оборачиваясь к Марине, — стоит его сегодня купать или лучше погодить?

— Я думаю, нужно подождать до завтра. Не торопись, еще накупаем! Он же еще только родился!

— Твоя правда. Я тут ползунков ему притащил. — Валерьян поднял повыше увесистый пакет. — Денис сказал, лучше с первого дня ползунки надевать. Куда их тебе положить?

— Да клади пока на письменный стол!

— Кх-кх, — громко кашлянул Сергей. Марина с Валерьяном обернулись, и он спросил заботливым тоном: — Малыш, тебе чаю принести? Или ты поесть чего-нибудь хочешь?

— Хочу! — Марина вдруг поняла, насколько она голодна. Еще бы! Со вчерашнего дня ни крошки во рту не было. — Очень хочу! И есть хочу, и чая тоже хочу!

— Так я сейчас принесу! — И Сергей выбежал из комнаты.

— Ты это серьезно? — спросил у Марины Валерьян, едва за Сергеем закрылась дверь. — Ну, в смысле, насчет Сергеевича?

— Валечка! — Марина тяжело вздохнула. — Я еще об этом не думала! Но мне кажется, это совершенно не важно! Неужели ты думаешь, что я или кто-нибудь сможет когда-нибудь забыть, что это твой сын?

— Верно. — Взгляд Валерьяна смягчился. — Мальчик, значит! Знаешь, я думал, если родится девочка, назовем ее Викой. Ну а раз мальчик, тогда конечно. — Он немного помолчал. — Марина, а помнишь, как ты ко мне пришла, чтобы рассказать, что… ну, что ты ждешь от меня ребенка?

— Разумеется, помню! Ты меня так странно встретил!

— У меня тогда Вика жила. Бабушка на неделю к родственникам укатила, вот я Вику на это время в бабкину комнату и поселил. Я ее в очередной раз из больницы вызволил, ей надо было где-нибудь дух перевести. В Крольчатник ей тогда не хотелось…

Она только уснула, а тут ты звонишь. Я думал, что она спит. А когда ты ушла, Вика выглянула из комнаты и говорит: «Ох, Валька, Валька, прозеваешь ты свое счастье!»

— А ты что?

— Я прозевал. Пойду, вон Серега по лестнице поднимается, слышишь, тарелки со стаканами на подносе дребезжат.

Валерьян коснулся губами Марининого лба, положил рядом с ней на подушку ребенка и вышел. Выходя, он распахнул дверь для возвращающегося Сергея и чуть придержал ее, чтобы тому легче было пройти с подносом.

На третий день у Марины пришло молоко, и она в первый раз рискнула приложить к груди Ксюшу; с тех пор Марина кормила их двоих, точно у нее была двойня. Размерами дети почти не отличались. «Это потому что Пашка у тебя такой большой, — объяснил Марине Денис. — Весов у нас нет, но на вид в нем килограмма четыре, не меньше». Но, если присмотреться, становилось видно, насколько Ксюша старше. Она уже держала головку, следила за всеми взглядом, улыбалась Марине.

Марина выносила их гулять в сад в двух плетеных корзинках. Она ставила корзинки так, чтобы услышать, если кто-нибудь закричит, а сама шла на конюшню, упражняться в верховой езде.

У конюшни было весело, ребятня с визгом объезжала родившегося под Новый год жеребенка. Жеребенок, казалось, получал от этой возни не меньшее удовольствие, чем мальчишки. Особенно лихими наездниками были Ольгины рыжики. Порой им удавалось по целых три минуты удержаться на жеребячьей спине. Они и на взрослых лошадях скакали уже прилично, хотя в июне им должно было исполниться только семь лет!

Джейн лошадей побаивалась. Как положено благовоспитанной девочке, она рвала для них травку, относила ее в конюшню, просовывала сквозь решетки в денники, но Джейн старалась держаться подальше от выпущенных погулять лошадей. То ли дело голуби! Девочка частенько ходила на чердак их кормить и чистить, научилась громко свистеть в два пальца. Стоя на коньке крыши, Джейн свистела изо всех сил, размахивая шестом, но голуби не воспринимали ее всерьез. Сделав не спеша круг над ее головой, они опускались Джейн на плечи, на голову, самые сообразительные тыкались клювом в карман, выискивая пшено и крошки. На фоне неба тоненькая фигурка девочки, вся облепленная голубями, казалась причудливым флюгером.

Однажды ранним летним утром, поручив малышей заботам Маши, Марина скакала по лесу на широкой, как диван, спине добродушной кобылы Зорьки. Скакать было легко и весело, дул легкий утренний ветерок. Он ерошил Маринины волосы, забирался прохладными пальцами под тонкую ситцевую ткань блузки, касался Марининой тяжелой от молока груди. Мириады прозрачных брильянтиков утренней росы, щедро усыпавшие траву, переливались на солнце всеми цветами радуги.

Марина ехала по широкой, хорошо утоптанной тропинке, по обеим сторонам высились старые, столетние наверное, дубы. Их толстые корявые стволы причудливо изгибались и издалека казались людьми, застывшими в странных позах.

Марина откинулась в седле, расслабившись и отпустив поводья. Она собиралась скакать так еще долго! Но человек, как известно, предполагает… Из-под кустов под копыта Зорьки выскочил заяц. Зорька шарахнулась к ближайшему дубу, и Марина шмякнулась башкой о толстую суковатую ветку. В голове у нее помутилось, перед глазами закружились широкие зеленые листья вперемежку с зелеными кругами, потом стало темно. Очнувшись, Марина обнаружила, что сидит на траве под дубом. Зорька мирно паслась в отдалении, зайца нигде не было видно.

Марина сделала было попытку встать, но у нее закружилась голова, и она поспешно опустилась обратно на траву. О том, чтобы сесть на лошадь, и речи быть не могло. Лежа в траве, Марина лениво следила взглядом за бесчисленной ратью муравьев, тлей, поденок и всякой прочей нечисти, кишмя кишащей среди зеленых стеблей. В траве текла жизнь со своими делами, заботами… Пробежал муравей, вскарабкался на ствол дуба. Марина сорвала травинку и осторожно спихнула его вниз на землю.

— Вот так! Посмотрим, что ты теперь будешь делать?

Муравей секунду постоял и пополз обратно. Когда он залез уже на довольно приличную для него высоту, Марина опять столкнула его вниз. Муравей немедленно полез снова. И так раз за разом, без устали штурмовал муравей неподатливую вершину, а Марина все скидывала и скидывала его вниз травинкой.

Постепенно в голове у Марины прояснилось, можно было бы ехать дальше, но тут солнце начало припекать, и Марина не стала ловить Зорьку, а лениво растянулась во весь рост на спине, прикрыв глаза. Она вся разомлела на солнышке, ей хотелось спать, к тому же и ночь выдалась какая-то бестолковая, малыши все время кричали, то оба сразу, то попеременно. Черт их знает, чего им надо было! Марина почувствовала, что засыпает. Голова у нее лежала на широком и плоском камне, поросшем сверху мягким мхом, муравьи и прочие насекомые бесстрашно ползали по ней, щекоча тоненькими цепкими лапками. Ни один из них не кусался. Никто не мешал ей спать.

Марине приснился дом, стоящий на высоком берегу. Вокруг был темный, незнакомый, дремучий лес, река еле слышно журчала, в воде всплескивали крупные рыбы. Марина сидела на крыльце, всматривалась в толщу воды и вроде бы чего-то ждала. Из-за поворота реки показался плот, на нем во весь рост стоял парень в клетчатой ковбойке и шортах, с шестом в руках. Лица парня не было видно, он стоял к Марине спиной. На плоту рядом с ним лежал рюкзак и что-то еще завернутое в брезент. Проплывая мимо дома, парень поднял голову, увидал Марину и прокричал:

— Эй, почему ты здесь? Отсюда же давным-давно все ушли! Прыгай ко мне, я тебя увезу!

— Не могу, — отвечала во сне Марина, — здесь мой дом, здесь мои дети, мои ребята.

— Ты с ума сошла! Никого здесь нет! Ты одна!

Марина вскочила с крыльца и вбежала в дом. Комнаты, большие и полутемные, затененные листвой окружавших дом деревьев, были абсолютно пусты. Было сыро, деревянные полы блестели, точно их только что вымыли. Марина обежала все комнаты. Нигде ни души.

— Алена! — закричала Марина. Но только эхо отозвалось.

Как же так? Алена обязательно должна быть дома! Она ведь так редко куда-нибудь уезжает! Но Алены не было… Никого не было.

Марина вернулась на крыльцо и увидела, что плот уплыл. Вдалеке мелькала яркая рубашка парня, постепенно превращаясь в точку на горизонте.

— Эй! — закричала Марина что есть силы. — Вернись за мной! Забери меня с собой!

— Беги! — донеслось в ответ. — Беги берегом, беги, не то поздно будет! Посмотри… — Но конец фразы унесло ветром. Марина обернулась и увидела темное облако, почти закрывшее лес. С той стороны испуганно летели птицы, они громко кричали.

Марина побежала, путаясь в высокой траве и спотыкаясь о корни. Марина бежала, но тьма настигала ее, и она чувствовала, что ей не успеть. Сердце бешено колотилось, в горле першило, отчаянно кололо в боку. Марина начала задыхаться. Темнота нависла над ней. Вдруг она ощутила прямо за спиной чье-то горячее, обжигающее дыхание и одновременно услышала топот копыт, точнее, оглушительный грохот. Поздно. «Сейчас я стану птицей и улечу отсюда!» — подумала Марина.

Вздрогнув, Марина проснулась. Топот копыт слышался совсем неподалеку. Марина села и потянулась, лениво скользнула глазами по тропе и сразу вскочила, одергивая задравшуюся во сне блузку. К ней на гнедом жеребце приближался Бруно.

— Бруно!

— Марина! Вот нечаянная встреча! Какими судьбами, дитя мое? Ведь до вас отсюда довольно далеко.

— Да вот… — Марина растерянно огляделась. — Где-то тут гуляет моя лошадь…

— Не Зорька ли? Я только что встретил ее по дороге сюда. Она бодро трусила рысцой по направлению к вашему дому.

— Вот дрянь!

Когда Марина засыпала, Зорька спокойно стояла за ближним кустиком и щипала травку. По ней ни за что нельзя было догадаться, что она куда-то собирается.

— Ой-ей-ей! Что же теперь делать? А далеко отсюда до нас?

— Да километров пять будет. Надо идти сперва по этой тропинке, а потом… Марина, я вас подвезу! — Не дожидаясь ответа, Бруно легко подхватил Марину и усадил ее перед собой в седло. Жеребец всхрапнул, ощутив на спине дополнительную тяжесть, скосил бешено глаза и понесся по тропе размашистой тряской рысью, от которой у Марины лязгали зубы и без конца что-то екало в животе.

Скакали они минут двадцать, сейчас день был в разгаре, солнце палило нещадно, стояла влажная духота, и хотелось пить. Наконец на одном из поворотов Бруно остановил коня, соскочил на землю и осторожно снял с седла Марину. Мгновение, которое Марина находилась в воздухе, прижавшись грудью к Бруно, губы напротив губ, глаза в глаза, тянулось бесконечно. Не выдержав, Марина зажмурилась — будь что будет!

Но ничего не произошло. Бруно подержал ее и бережно поставил на землю, легонько щелкнув по носу.

— Вот так-то, Марина! Ты мне несколько месяцев не давала покоя. Я по сравнению с вами, можно сказать, старик, но… мечты приходят не спрашивая!

Я говорил себе: девушка, живущая в таком доме, — Бруно махнул рукой в сторону, где за деревьями скрывался Крольчатник, — тем более девушка с ребенком наверняка обрадуется любому предложению. Более того, будет испытывать благодарность.

Но сейчас, встретившись с тобой лицом к лицу, вижу, что ошибся. Не спрашивай только меня, как я это понял. Просто я уже стар и сразу все вижу. А тогда, зимой, мне показалось… нет, то был просто сон…

Сон. Марина попыталась припомнить приснившееся ей только что. На мгновение ей показалось, что парень на плоту немножко похож на Бруно, впрочем, вблизи она парня не видела.

— Я пойду? — неловко проговорила Марина, не поднимая глаз. — Спасибо, что подвезли.

— Всегда к вашим услугам! — Бруно шутливо поклонился, легко вскочил на своего жеребца и, взяв с места в карьер, мгновенно исчез из виду.

Минут через пять Марина уже подходила к дому. Ни на крыльце, ни во дворе никого не было. Слегка встревожившись, Марина пробежала прихожую и влетела в столовую. Там она обнаружила почти всю компанию, по крайней мере, женскую ее половину. Марина подошла к Алене, обняла за шею, потерлась лбом о ее прохладное плечо.

Вечером, дожидаясь в столовой Сережку, Марина рискнула спросить у Дениса:

— А кто он такой, этот Бруно? Неужто в самом деле итальянец?

Денис скривился.

— А тебе на что?

— Так просто, — Марина слегка смутилась. — Интересно.

— Я к тому, что он нас терпеть не может.

— Правда?!

— Вот тебе и правда! Одну Женьку кое-как выносит. Жалеет, видно. Он наш дом иначе как борделем и не называет. Нравственный, сволочь!

Марина прыснула.

— Ну чего смеешься! Обидно, между прочим! Я не подсчитываю, сколько у него дам за одно лето на уикэндах перебывает!

Марина не выдержала и откровенно захохотала.

— Ну чего ты ржешь! — Денис нахмурился, но и сам рассмеялся. Минуты две они хохотали, причем Денис порывался произнести сквозь смех что-то вроде: «Ну правда!» — но выходило только нечто нечленораздельное.

Отсмеявшись, Денис продолжал другим тоном:

— А что касается Италии, то тут как раз все правда. У него родители — коммунисты были. Они приехали сюда в тридцатые годы коммунизм строить. Настроились, сама понимаешь, вдоволь, сама понимаешь где. Дед мой, он тоже там был, встречал там отца Бруно. Лихой, говорил, был мужик. Дело не в этом. Главное, Бруно отсюда уезжать не хочет. Родители его еще в начале перестройки на Родину возвратились. А он ни в какую! Я, говорит, тут вырос. Смешной!

Денис помолчал.

— У них замок родовой есть. Это же его родители коммунисты. А дедушка с бабушкой — обычные дворяне. Как у меня, например.

Маринины глаза расширились от изумления.

— Как, Денис? Ты дворянин?

— Насчет себя не скажу. А дед у меня был дворянином. Во всех смыслах слова. Князь Храповицкий. — Сообщая эту информацию, Денис незаметно для себя слегка приосанился.

— Ох ты! — выдохнула Марина, пораженная не столько смыслом услышанного, сколько тоном, которым это преподносилось.

— Вот тебе и «ох ты!», — передразнил Марину Денис. — Дед у меня был мировой. Я тебе как-нибудь расскажу про него. Калитка хлопнула, наверняка Сергей твой идет.

20

Однажды к Марине заявился Володя. Сергей в тот день ночевал в Москве. Вечер был душный, и Марина лежала поверх одеяла. На ней была тонкая, длинная, до самых пяток, сиреневая шелковая сорочка, присланная мамой с Валерьяном в незапамятные времена. Дети спали в своих корзинках, еле слышно посапывая во сне. Марине иногда начинало казаться, что кто-то из них перестал дышать, и тогда она в ужасе привставала на кровати, начинала лихорадочно вслушиваться в темноту, постепенно убеждаясь, что все в порядке, и вновь откидываясь на кровать. «Дура ты, дура! — убеждала Марина себя. — Посуди сама, что с ними может случиться?! Здоровые дети, тьфу, чтобы не сглазить!»

Да, Марина любила своих детей, вместе и по отдельности. Более того, теперь она гораздо лучше воспринимала и всех остальных, живущих в Крольчатнике. Отправляясь с коляской в лес, Марина нередко уводила с собою всех охотников (а хотели обычно все), воображая себя то супермногодетной мамой, то старшей сестрой, а то даже и Крысоловом, тем более что однажды они чуть было не зашли в болото. По дороге они пели песни и разговаривали о всякой всячине, и Марине казалось, что никогда в жизни она еще не была так счастлива.

Иногда Володя присоединялся к ним. Марине это не слишком нравилось, при нем она чувствовала себя скованно. Все-таки Володя был далеко не ребенок, но во взрослую компанию он тоже не вписался. Обыкновенно он старался держаться поблизости от детей, в роли этакого старшего брата. Но на Марину бросал такие откровенные взгляды, что ей делалось не по себе.

Володя возник на пороге Марининой комнаты абсолютно бесшумную.

— Привет, — проговорил он негромко, подойдя вплотную к кровати.

— Ой! — Марина дернулась и мгновенно натянула на себя одеяло. Скрывшись под ним до самого подбородка, Марина сказала раздраженно: — Стучаться вообще-то надо. Тебя этому не учили?

— Да учили, чему только меня не учили, — пробормотал Володя, усаживаясь на кровать и обвивая Марину руками.

Марина испуганно вывернулась и забилась в противоположный угол кровати, не выпуская одеяло из рук.

— Володь, ты что, с ума сошел? — спросила она участливо.

Он коротко, сквозь зубы, выругался и опять потянулся к Марине, норовя сдернуть с нее одеяло. Тогда Марина заехала ему ногой в зубы. Володя охнул и отскочил.

— Ну чего ты, чего? — протянул он жалобно.

— Воспитанные люди, — назидательно сказала Марина, — имеют обыкновение задавать вопросы. Это помогает им избегать скользких ситуаций. Тебе понятно?

Вместо ответа Володя рухнул на пол и застонал, закрыв лицо руками:

— Ну почему? За что вы меня все так?

— А ты к кому-нибудь уже приходил?

Он молча кивнул. Марине сделалось его жалко. Она протянула руку и осторожно погладила Володю по всклокоченной голове.

— Бедный ты, бедный!

Володя порывисто поймал Маринину руку и прижал к губам. В глазах у него кипели слезы, они влажно поблескивали в темноте и падали горячими каплями Марине на руку.

— Ну что ты, малыш, что с тобой? Успокойся, не плачь, все будет хорошо.

Володя зарыдал уже не сдерживаясь, почти в полный голос:

— Почему вы все со мной так? Что я, дебил или прокаженный?

— Володенька, не нужно так. Просто, наверно, никто не хочет быть у тебя первым.

Володя коротко, невесело хохотнул.

— Первым! Да за кого вы меня держите! Да этим делом я задолго до тебя начал заниматься. Ты небось в отличие от меня в тринадцать лет была целкой.

— И с кем же ты, интересно, в тринадцать лет спал? — спросила она с деланным безразличием.

— А ты догадайся! — Володя хитро прищурился.

— Неужели с Ольгой?!

— Пять с плюсом за догадливость! А то с кем же? Мы ведь у мамы Нели в одной комнате жили — я, и она, и Дженька маленькая. Такая у нас, понимаешь, была там детская. А что поделаешь? Двухкомнатная квартира.

— Н-да… — Марина, честно говоря, не знала, как на это реагировать. Жалость к Володе в ней сразу куда-то исчезла. — Володечка, — вкрадчиво проговорила она. — Ты бы шел куда-нибудь, а? Спать хочется безумно.

— Я тебе неприятен? — как-то очень по-взрослому спросил он, и Марина не знала, что ей ответить.

— Нет, — сказала она, стараясь говорить серьезно и по возможности искренне. — Я просто не хочу с тобой спать. Ты не обижайся, пожалуйста. Так бывает.

— Да я и не обижаюсь, — сказал он с тоскливой обреченностью в голосе. — Просто… обидно мне, Марина, очень, понимаешь?

— Понимаю.

Оба они замолчали довольно надолго. Слышно было, как защелкал и засвистал за окном соловей.

— Пойду я, — глухо сказал Володя.

Он явно надеялся, что Марина станет его удерживать. Но она только кивнула:

— Спокойной ночи!

— Ага! — Володя поднялся с пола, нагнулся к Марининому лицу и легонько коснулся ее губ губами, сразу выпрямился, повернулся к Марине спиной и вышел, так же бесшумно, как и появился.

А Марина осталась снова одна в темноте, только на душе у нее теперь было далеко не так спокойно, как до прихода Володи. И она не встала запереть дверь в смутной надежде, что Володя вернется, и тогда все у них будет по-другому. Но он не вернулся.

Дни шли, и однажды Денис спросил:

— Марина, а как у тебя со школой? Я слышал, в одиннадцатых классах начались экзамены?

— Все может быть! — Марина равнодушно пожала плечами.

— А ты что же?

— Меня выгнали из школы.

— Господи, когда?

— Да сто лет назад, еще до рождения Ксюши!

Денис расстроился. Держась за голову, повторял, как попугай:

— Надо же! А я и не знал ничего! И где была моя голова?

— Оставь в покое свою голову!

Марине не было стыдно, но Дениса было очень жалко.

— Не расстраивайся, в следующем сдам экзамены экстерном. Я все равно не буду в этом году никуда поступать!

— Алена тоже так говорила. До сих пор ходит без аттестата!

— А на кой он мне нужен? — сказала Алена из глубины своего любимого кресла. — По-моему, женщине вообще образование ни к чему.

— Да что с вами разговаривать! — махнул Денис рукой. — Станете потом локти кусать, да поздно будет!

«Когда же это, интересно, потом?» — задумалась на мгновение Марина, но тут же выбросила все из головы. Магда не приезжала, потому грозная перспектива переводов с английского маячила где-то вдалеке. Марина с удовольствием возилась со своими детьми, дежурила на кухне, гуляла, читала книги, а по вечерам с нетерпением ждала Сережу, который приезжал все чаще и чаще. Лекции в институте заканчивались, появилось много свободного времени, предназначенного на подготовку к экзаменам.

В такие дни Марина с Сергеем с утра уходили гулять. Они сажали малышей в рюкзачки-кенгуру, а потом в лесу Марина кормила их по очереди, лежа в траве и задумчиво глядя ввысь, в синее небо с проплывающими облаками. Сергей любовался Мариной. Марина опускала глаза, их взгляды встречались, и они начинали смеяться, просто так, от полноты жизни. Потом они возвращались, насытившись свежим воздухом и солнцем.

Однажды Сергей приехал из Москвы необычайно оживленный и радостный. За ужином счастливое выражение не сходило с его лица. Марина не выдержала и спросила, что у него стряслось.

— Да вот, понимаешь, — смущенно начал Сергей, — не знаю, как тебе сказать.

— Так и скажи!

— Мама у меня замуж выходит! — выпалил он на одном дыхании.

— Да ну? — поразилась Марина. — Когда? За кого? Где они жить думают?

— На вопрос «как» ответ может быть только один — молча. Представляешь, до последней минуты мне ничего не говорила! Они почти год встречаются, и хоть бы намекнула. И вдруг вчера с бухты-барахты: «Сереженька, я встретила свое счастье!»

Теперь «за кого?». Есть там у них в садике пацан такой, Левой звать, Левон, значит. По матери русский, а отец — не то грузин, не то армянин. С год назад они всей семьей на дачу уехали на своей машине и в аварию угодили. Мать этого Левона впереди сидела, ее сразу насмерть. Грузина контузило маленько, а пацан ихний на заднем сиденье спал, так ему ничего, представляешь?

Родственников у них в Москве никаких нет. Левку сперва соседи приютили, потом матери позвонили, что нельзя ли его к нам временно забрать, пока отец из больницы выйдет. Мать моя согласилась. С неделю он у нас прожил, потом его отца из больницы выписали, он к нам приехал, сына домой забирать. Сам черный с лица и смотрит так, будто никого вокруг не видит. Левка от него со страху под стол забился и шепчет мне оттуда: «Боюсь, папа на меня сердится! Ну, что мама умерла, а я вот живой». Представляешь, пятилетний пацан, а такие мысли! Насилу мы с матерью его успокоили. Мать тогда с ними поехала, помочь разобраться в первый вечер.

Потом они познакомились поближе, она их навещала все время. Я не знал ничего, думал, у них в тот день все и кончилось, а видишь, как все обернулось?

Ну а теперь главное. Жить они собираются, естественно, у него, так что позволь предложить тебе нашу, с позволения сказать, более чем скромную, обитель. — Последние слова Сергей пробормотал заплетающимся языком неразборчивой скороговоркой, бросил взгляд на Марину и замолчал.

Марина сидела, поставив ноги на перекладину табуретки, уткнув подбородок в колени, светлые глаза ее потемнели, и она долго ничего не говорила.

— Сережа, — сказала она наконец, — это все не так просто.

— Да что тут сложного? Сама говорила, не можем жить вместе просто потому, что нам негде! Я терпел этот бардак, потому что был не в силах ничего предложить. Представляешь, чего мне стоило оставлять тебя ежедневно в доме, где из трех постоянно ошивающихся мужиков с одним ты точно была близка, а с двумя другими — наверное? — Он задохнулся.

— Да, Сереженька, ты прав. Это все ужасно. Ну что ж… — произнесла Марина, стараясь говорить как можно решительнее, хотя губы у нее и дрожали. — Давай расстанемся?

— Ты соображаешь, что говоришь?

— А что мне сказать? Что я могу сказать, когда ты не даешь мне даже подумать? Требуешь, чтобы я немедленно собирала вещички! А у меня двое детей, кто там мне будет с ними помогать? Ты, может быть? Так ты весь день в институте.

— Ну, Марина, я каждый день буду приходить домой, пусть даже только вечером. Справимся как-нибудь, как-то люди справляются, когда у них рождается двойня! На худой конец, мама моя поможет, она воспитательница.

— Маму твою я к своим детям на пушечный выстрел не подпущу! — немедленно вскинулась Марина. — К тому же сейчас лето, а здесь дача. И лес. Летом здесь детям наверняка лучше, чем в городе.

— Но, Марина, лето ведь когда-нибудь кончится!

— Когда кончится, тогда и поговорим! Пойми, Сережа, — Марина наконец смягчилась, — я же не отказываюсь, просто… Просто действительно, должна же я подумать! Ну неужели это не ясно? — Тон ее из решительного и гневного сделался умоляющим.

— Ясно, — грустно и покорно проговорил Сергей. Он немного помолчал и вдруг решительно поднялся из-за стола. — Ты прости, Марина, но сейчас я не могу здесь оставаться. Мне нужно время, чтобы все это переварить. Я как-то иначе представлял себе наши отношения. Я даже имел дерзость предполагать, что ты действительно моя жена.

Он быстро вышел из кухни, громко протопал по всему дому, потом медленно, немыслимо долго шел через сад к калитке.

Марина сидела перед окном и смотрела ему вслед. Она видела, как захлопнулась за ним калитка. Похоже, Сергей ждал, что она побежит за ним следом. Она бы и рада была, но не могла. Это ведь значило бы, что она согласна расстаться с Крольчатником. И после этого ей не оставалось бы ничего другого, как идти и собирать вещи. Поэтому Марина продолжала сидеть и смотреть на выкрашенную в зеленый цвет металлическую калитку, на прилетевшую невесть откуда и усевшуюся на ворота сороку с белоснежными боками и длинным черным хвостом. По Марининому лицу текли слезы. Сейчас она могла плакать, не стесняясь: никто не видел.

Утром, перед завтраком, Марина отловила возвращавшегося с конюшни Валерьяна и поделилась с ним Сергеевыми новостями. Марине казалось, что надо сказать Валерьяну первому. Ведь если все выйдет по-сережиному, прежде всего это коснется Валерьяна. Не оставит же Марина Пашку здесь без себя!

Как она и предполагала, Валерьян пришел в ужас.

— Ты это всерьез? Хочешь увезти моего сына?

— Валя, успокойся, я не отбираю его у тебя! Ты будешь его навещать сколько захочешь, мы будем с ним ездить к тебе в гости, ты будешь с ним гулять, забирать к себе на день-два…

— Да пошла ты к черту! Это мой сын, я хочу его каждый день видеть, а не навещать в удобное для тебя время! Сама ты можешь катиться куда хочешь, но сына я тебе не отдам, так и знай!

— Валя, тебе не кажется, что это и мой сын?

— Вот ты его и навещай! В любое время! А жить он будет тут. Что тебе здесь не нравится? Может, вам с Серегой комнату еще одну выделить, побольше? Давай я с Аленой поговорю, отберем у Ольги ее мастерскую, все равно она там почти не бывает. Весь мезонин будет ваш! Спроси у него, может, он согласится?

Марина покачала головой.

— Что ты, Валь! Он же хочет, чтобы у него был свой дом, своя жена, своя семья… Неужели это непонятно?

— Да все мне понятно! Непонятно только, почему он этого хочет за мой счет!

Валерьян кричал, не замечая, что все собрались в столовой и прислушиваются к их разговору.

— Господи! — стенал Валерьян. — Такая кодла матерей с детьми! Что бы твоему Сергею посвататься к Ольге или к Жене? Почему, почему именно моего ребенка увозят? За что именно мне такое? — Валерьян вдруг осекся, увидев недоуменно уставившиеся на него круглые от изумления глаза Алены.

— Валя! — воспользовавшись паузой, тихо и удивленно проговорила Алена. — Скажи мне, неужто для тебя в самом деле так важно знать, что это именно твой ребенок? Это же очень глупо!

Валерьян молчал.

— Но ты же всегда со мной соглашался! Как я, считал, что это замечательно: знать и не думать об этом никогда, просто считать, что все дети наши, и неважно, кто от кого! Послушай, когда бы я ни поднимала эту тему, ты всегда, всегда говорил, что со мной согласен! Так что же, выходит, ты мне все это время врал?

Валерьян по-прежнему не открывал рта.

— Валь, скажи! — настаивала Алена. — Мне важно знать!

— Ну, врал, — мрачно произнес Валерьян, уставившись в пол.

Теперь замолчала Алена. Такой Марина ее никогда не видела. На Алениных щеках, покрытых нежным румянцем, выступили красные пятна.

— Я даже не знаю… — Алена растерянно развела руками. — Ну… Ну, если это тебе так важно, раз ты так страдаешь, вот тебе твой ребенок, целуйся с ним!

И Алена выхватила из стайки детей оживленно щебечущую о чем-то свою Соньку и толкнула ее изо всех сил прямо на Валерьяна, так что тот едва успел Соньку подхватить.

Валерьян держал Соньку на руках и смотрел на Алену изумленными, недоверчивыми глазами.

— Это правда? — выдохнул он наконец.

— Правда. — Алена резко развернулась и вышла.

— Старик, — прокашлявшись, произнес Денис, — ей-Богу, я думал, ты знаешь! Ну если ты еще сомневаешься, то могу тебе сказать, что это точно не я, поскольку тогда в одном знакомом доме я трипак подцепил и с ним разбирался, а Илюха в это время на два месяца в лагерь уехал, вожатым работать. Так что сам видишь, кроме тебя, вроде бы некому.

Валька стоял красный и все крепче и крепче прижимал Соньку к груди, пока она наконец не запищала:

— Валька, ты делаешь мне больно! Поставь меня, пожалуйста, на пол!

Остальные отнеслись к Марининым новостям почти равнодушно, возражать, по крайней мере, никто не стал: поступай, мол, как хочешь. И что тут удивительного: Марина всегда знала, что Крольчатник нужен ей больше, чем она ему. Правда, теперь, оправившись после родов, Марина ежедневно по часу занималась с малышней английским — пела с ними песенки, разучивала стишки, дважды в неделю Марина занималась с Джейн музыкой. Какая-то польза Крольчатнику от Марины, конечно, была, но никто не собирался за нее цепляться. Каждый имеет право поступать как ему кажется лучше. Так что главная проблема состояла в том, что надо было решить, чего же она на самом деле хочет? И тут уж никто не мог ей помочь!

Сергей отсутствовал три дня, так надолго они давно не расставались. А когда в конце третьего дня он наконец появился, то повел себя так, словно не было никакого разговора. Марина спрашивала себя: чем черт не шутит, может, он передумал? У нее ведь двое детей!

21

Неожиданно оказалось, что когда в неполные восемнадцать лет у тебя двое детей — это далеко не самое страшное из того, что может приключиться с человеком. Однажды, вернувшись из Москвы (кажется, он пробыл там всего один день), Володя подошел к Денису и торжественно объявил, что им нужно серьезно поговорить. Они вдвоем удалились в Денисову комнату и довольно долго оттуда не выходили. К вечеру в Крольчатнике уже знали Володину нехитрую, но потрясающую историю. От Володи залетела девочка-одноклассница, родителями которой были торговцы-челночники. Дома они бывали редко и о том, что приключилось с их дочерью, догадались довольно поздно, когда сделать аборт было уже нельзя («Да и все равно я бы ей не разрешил», — высказался по этому поводу Володя), так что им скрепя сердце пришлось примириться с обстоятельствами.

Но настоящий ужас охватил Катиных родителей после того, как их дочери сделали ультразвук и выяснилось, что Катя ждет тройню! Бедные родители впали в панику. Они ни о чем не желали слушать, требовали немедленных искусственных родов. Катя сопротивлялась как могла, но обстановка в доме была настолько ужасная, что Володя, заехав навестить Катю, всерьез испугался за своих детей. Само же по себе известие, что детей у него будет не один, а трое, Володю нисколько не испугало, скорей даже умилило и наполнило законной гордостью. Вот ведь он как, раз! — и сразу трое детей! О том, чем он их будет кормить, Володя не слишком задумывался. Главное, Катю забрать от родителей поскорее, а то не ровен час…

И Катя действительно появилась, причем на следующий день. Оба они только что сдали экзамены за одиннадцатый класс, хотя она была на два года его старше. Обосновавшись в Крольчатнике, Володя в школе несколько месяцев не появлялся, но там к этому давно привыкли, памятуя, с какой легкостью перескочил он дважды через класс, так что, когда в мае он как ни в чем не бывало вернулся, его допустили к выпускным экзаменам, каковые он и сдал вполне успешно, а теперь размышлял, что ему делать с этой бумажонкой, то ли задницу подтереть, то ли зашвырнуть куда подальше? Учиться нигде он не собирался, ему это было неинтересно. По его мнению, все и так можно узнать без труда, сидя у себя дома, из книг.

В свои семнадцать лет Катя была довольно высокой и полной. С ее фигурой ей прекрасно удавалось скрывать свою шестимесячную беременность от одноклассников и учителей. Марина ей слегка позавидовала.

Одного взгляда на Катю достаточно было, чтобы понять — решение оставить ребенка принадлежат Володе. Катя явно была неспособна принимать какие бы то ни было решения, но Володю слушалась и доверяла ему безгранично.

В школе Катя всегда была круглой троечницей. Тихая, вялая, она производила впечатление не до конца выспавшейся. Но, несомненно, в этой сонной безмятежности крылась особая прелесть. Денис и все остальные постоянно оказывали Кате знаки внимания с той самой минуты, как она здесь появилась.

Все в Крольчатнике сочувствовали ребятам, нежданно-негаданно оказавшимся в таком пиковом положении. Переживали за них, обсуждали на разные лады случившееся, гадали, как же это их так угораздило, прикидывали, чем и как им теперь помочь. Несколько дней Крольчатник гудел, как улей.

И лишь главные виновники переполоха держались совершенно невозмутимо. Казалось, им было абсолютно все равно, тройня у них будет или пятерня. Марина попыталась поговорить с Катей, но сразу увидела, что это бесполезно. Катя, устремив взгляд вдаль, мечтательно проговорила:

— Знаешь, они мне сказали, что это три девочки! Мы с Вовой думаем назвать их Вера, Надежда, Любовь.

22

Марина в тот день проснулась с ощущением смутного беспокойства. Во сне она видела отца, не полузнакомого Хосе из Мексики, а человека, которого она продолжала называть для себя папой.

Отец сидел за компьютером и с искаженным от ужаса лицом наблюдал за маленьким человечком, мечущимся в отчаянии по экрану, тщетно стараясь убежать от огромных, злобных компьютерных тварей. Человечек бежал то в одну сторону, то в другую, падал, ушибался, снова вскакивал, на пути его вставали стены, а твари росли на глазах и скалили на него острые, лимонно-желтые светящиеся зубы.

Наконец одной из тварей удалось схватить человечка за ногу, тварь сдвинула челюсти, и Марина отчетливо расслышала треск переламываемых костей, немедленно перекрытый леденящим душу воплем. В компьютере что-то щелкнуло, и одна штанина отца неожиданно оказалась пустой. Скользнув взглядом на пол, Марина увидела, что по ковру расплывается огромная лужа пенистой, алой крови. Марина вскрикнула и от собственного крика проснулась.

Она села в постели и по привычке глянула сперва на подушку справа. Подушка была пустая и абсолютно холодная. Ах да, у Сережи сегодня физика, последний экзамен. А завтра у его мамы свадьба, стало быть, и нынче ночью его можно не ждать.

На Марину навалилась тоска: весь день ей предстоит сидеть с детьми, видеть вокруг себя одни и те же рожи, даже вечером ее не ожидает никакое разнообразие. «Попрошу кого-нибудь посидеть с детьми, а сама съезжу на денек в Москву. Давно надо навестить отца. Как он там один, без мамы, справляется? Никогда ведь раньше хозяйством не занимался!» Марине представился пустой, потемневший от жирных пятен кухонный стол. Посередине стоит одинокая банка с килькой в томате. Отец стоя наклоняется над банкой и перекладывает из нее кильки на криво отрезанный толстенный ломоть черствого ржаного хлеба. Кроваво-красные капли томатного соуса падают при этом на стол, где их никто никогда не вытрет. Бр-р!

Марина быстро оделась и сбежала по лестнице вниз. В кухне она нашла Женю, договорилась с ней насчет детей, после чего вернулась к себе переодеться и поспешила на электричку.

День был солнечный и нежаркий. На Марине было Аленино белое летнее платье без рукавов, открывавшее загорелые коленки — льняное, на первый взгляд даже грубоватое, но сидевшее на Марине как влитое.

Марина снова стала тоненькая и стройная, а полная от молока грудь делала ее облик просто неотразимым. Вообще за тот перенасыщенный событиями год Марина необычайно похорошела, превратившись из девочки-подростка в молодую женщину. Она теперь куда больше походила на свою покойную мать. Впрочем, сама Марина об этом не знала: в последнее время с ней стали происходить странные вещи, вдруг обнаружилось, что она никак не может вспомнить маминого лица. Это очень путало Марину, она надеялась взять сегодня у отца мамины фотографии.

Как всегда после длительного отсутствия, Москва ошеломила Марину обилием машин и людей. Улицы кишмя кишели пешеходами, а от запаха бензина и гудения моторов у Марины разболелась голова.

По автомату Марина позвонила Ане в безумной надежде: вдруг она еще не уехала? Марине ответила Анина мама.

— Мариночка, здравствуй! Как хорошо, что ты позвонила! Анютка там тебе оставила кучу своих вещей, зайди забери. А то стоит чемодан, место занимает.

Марина сказала, что сейчас придет, и минут через тридцать уже подходила к знакомой двери. Домофон опять не работал. Этого еще не хватало! Марина злобно заколотила в дверь кулаками и ногами.

Из окна высунулась знакомая старушка.

— Опять, что ль, ты хулиганишь? И куда ты так колотишься? Подружка ведь твоя давным-давно уехала! Ладно, сейчас я тебе отворю.

Открывая дверь, старушка не закрывала рта, перемывая косточки слесарям, которые никак не могут починить домофон, жильцам, которые его ломают, и вообще жизни, которая, сколько ни живет старушка на свете, никак не улучшается.

— Чего это я? Зачем уж так Бога-то гневить? Бывает, что и хорошее случится. Бомжей вот этих на чердаке у нас больше нет.

— Как так нет больше бомжей? — заинтересовалась Марина.

— Да атаманше ихней, Светке, в начале весны башку ломом проломили.

— Кто?!

— Да кто? Хахаль ее, конечно. У нее ведь их много было, даром что страшна была как смертный грех! Один повадился ходить с зимы еще. Станет против подъезда и орет во всю мочь, так, чтобы, значит, на чердаке у них слышно было: «Отдавай, — кричит, — падла, моего ребенка! Сказывай, куда ты его девала?»

Себя, видно, отцом числил. А то иначе с чего бы? Его как забирали после этого дела, ну, как он Светку укокошил, он знай твердил: «Поделом ей, она моего ребенка убила! В ней же ничего святого не было!»

В смысле, и убить такую мало. А я думаю, не могла Светка такого сделать. Я ведь ее тоже знала, сколько раз дверь ей по ночам открывала.

Ох, жизнь наша тяжкая! Я была не лучше ее, как в Москву с эвакуации возвратилась. Ни прописки не было, ни угла, где голову приклонить. Спасибо, люди добрые из этой вот квартиры, где я сейчас проживаю, не побоялись, приняли к себе в домработницы, прописали у себя. Я сорок лет тут живу. Одна теперь одинешенька. Сами поумирали да поразъехались по заграницам, а меня вот, видно, забыл Господь. — И старушка, тяжко вздохнув, продолжала, благо Марина стояла, оглушенная новостями, слушала и не уходила: — Сразу после этого все бомжи снялись и ушли. Не жизнь им, видно, тут была без нее! Ох, и несчастная баба была эта Светка…

От Ани Марина ехала долго. Автобуса ждала вечность. Тяжелый чемодан бил по ногам и оттягивал руки. Чего там только не было! Кофточки, юбочки, брючки, целый ворох почти ненадеванного белья, четыре абсолютно новых платья, короткая зимняя куртка, да всего не перечислишь! В общем, тяжеленький был чемодан, хоть и говорят, что своя ноша не тянет!

Чем ближе подходила Марина к родному подъезду, тем медленнее она шла. Марина никак не могла представить себе, что зайдет она сейчас в квартиру, а мамы там нет и уже никогда не будет.

Если бы мама была жива, Марине и в голову бы не пришло оставить малышей в Крольчатнике, непременно привезла бы их с собой, похвастать, какие они толстенькие и здоровенькие, какие симпатичные у них мордашки!

Они с мамой уложили бы их на диван в большой комнате и смотрели бы на них, любовались бы ими, тискали бы их и целовали. Как бы они были счастливы!

В задумчивости Марина отперла дверь. В первое мгновение ей показалось, что ничего здесь особенно не изменилось, однако, приглядевшись, она заметила, что мебель и вещи, стоявшие в прихожей, потускнели, на всем лежал толстый слой пыли.

Из комнаты, виляя как безумный хвостом, вылетел Фунтик. Подхватив его на руки, Марина поразилась необычайной легкости. Как же он исхудал, бедняга! Надо забрать его с собой в Крольчатник. Вряд ли отец станет возражать!

— Кто пришел? — проговорил из папиной комнаты хриплый от волнения голос. Послышался шум отодвигаемого стула, быстрые шаркающие шаги, и в прихожую выглянул отец, грязный, небритый, в засаленной рубашке и таких же грязных, прорванных на коленях джинсах. — Марина, ты? — спросил он изумленно. — Ну, входи уж! Что ты там встала в дверях? Чай, не чужая!

Марина стояла будто вкопанная, испытывая безотчетный страх. Это осунувшееся, обрюзгшее лицо, бегающие, покрасневшие от бессонницы глаза, опущенные углы рта, как же он изменился! Бывший конский хвост превратился в сальные, отросшие ниже лопаток патлы. Лоб избороздили морщины. Он страшно постарел.

Помедлив, Марина сделала над собой усилие и храбро шагнула вперед.

— Я… — Она обнаружила, что осипла. Скорее всего от жары, жара в коридоре стояла немыслимая. — Я, пап, на минутку всего, узнать, как ты живешь, все ли у тебя в порядке, не нужно ли тебе чего?

— Что ты, столько времени не была и вдруг на минутку? Пойдем, я тебе хоть чайку налью! Расскажешь мне о своем житье-бытье, как муж, как детки. — Он сделался вдруг необычайно говорлив, нес при этом всякую околесицу, выпаливал первое, что пришло на ум, явно преследуя одну-единственную цель — задержать Марину.

«Бедный! — В Марине шевельнулась жалость. — Сидит с утра до вечера один-одинешенек, с компьютером только общается! Друзей у него никогда не было, жена умерла. Неудивительно, что у него такой вид! Странно, как он тут вообще до сих пор не спятил. А какой он еще недавно был счастливый!»

— Хорошо, папа! — Марина старалась говорить как можно бодрее и веселее. — Я попью с тобой чаю и все тебе расскажу. А как ты узнал, что у меня уже есть дети?

— Догадался! — ответил он и громко захохотал. Марине ничего не оставалось, как тоже засмеяться в ответ, хотя смешно ей на самом деле не было. Было жутковато.

В кухне кто-то недавно прибрал.

— Сестра моя вчера приезжала, твоя тетя Лиза. О тебе, между прочим, справлялась: как живешь, родила ли уже и кого, а я, к стыду своему, ничего не мог ей сказать. Так у тебя, выходит, близнецы?

— Да, — ответила Марина, — мальчик и девочка.

Она решила не посвящать больше никого в обстоятельства появления у нее Ксюши. Через свою клинику Денис сделал Марине справку, документально подтверждающую факт рождения двойни (дату рождения поставили Пашкину), и Сергей уже даже сходил с этой справкой в загс и привез Марине две аккуратные зеленые корочки — два свидетельства о рождении.

— Надо ж, как забавно! И что, справляешься? Свекровь небось помогает?

Марина кивнула.

— Ну самое главное, есть кому помочь. А школу ты что ж, бросила, значит? Мне учительница твоя звонила. Ну, она не вовремя немножко попала, послал я ее куда подальше, и вообще мне ее тон не понравился. Вопила, кричала, честь школы, девичий стыд! Сама-то она кто, старая дева, что ли?

Марина в ответ пожала плечами.

— Откуда только в наши дни старые девы берутся?

Марина и на это вынуждена была пожать плечами. Впрочем, отец в ее объяснениях не нуждался. Склонившись над плитой и энергично помешивая ложечкой закипающий кофе, он продолжал разглагольствовать. Марина в жизни не видела его таким разговорчивым!

— Вот ты мне скажи, в книжках пишут, женщина нуждается в сексе больше, чем мужчина, особенно если она, скажем, женщина в годах. И удовольствие она, говорят, от этого дела большее имеет. А как до дела доходит, на тебя смотрят как на козла вонючего, так что сам себе иной раз противен становишься. Ничего, что я с тобой на такие темы говорю? Ты вроде теперь большая, двое детей даже у тебя!

— Ничего-ничего, пожалуйста! Я все понимаю.

— Все? — Он выключил огонь и в упор уставился на Марину. — Как это?

Он решительно подошел к столу, встал прямо напротив Марины, наклонил голову, так что глаза их оказались вровень, и постоял несколько секунд. Постепенно лицо его наливалось кровью.

— Я…

«Господи! — в ужасе осознала Марина. — Да ведь он же…» Но додумать она не успела. Сильные руки сдернули ее со стула и резко потянули вверх, на твердую, жилистую, терпко пахнущую потом грудь. Мокрые губы впились в Маринин рот отвратительным, слюнявым поцелуем.

Марина стала отчаянно вырываться, лягаться, царапаться, саданула «отца» носком туфли по лодыжке. Он сморщился и разжал руки.

Кухня была маленькая, поэтому отступление к дверям было невозможно. Оставалось только одно. Марина проворно вскочила на подоконник распахнутого окна.

— Сука! — выдохнул «отец», тяжело переводя дыхание. — Пятнадцать лет я ее поил, кормил, одевал, как родную, ни в чем отказа не знала! Ну как же, единственное чадушко! А почему ты единственная, знаешь? Потому что мать твоя все пятнадцать лет обезьяну свою, батюшку твоего родного, помнила и обещание, которое дала, хранила!

А я, значит, все пятнадцать лет терпеть был должен! «Не торопись, Лешенька, еще успеем! Посмотри, многие ведь не спешат детьми сразу обзаводиться!» Правильно, многие! Только им при этом не приходилось чужих выблядков кормить!

Сколько раз я мечтал о твоей смерти! Когда тебя аппендицит в Эстонии прихватил — я уж решил, повезло! Ведь ни больниц кругом, ни врачей, хутор один заброшенный, и машин на том шоссе, куда я с тобой побежал, не было. Счастлив твой Бог оказался, однако. Лично, можно сказать, за тобой машину прислал. В последний момент в больницу приехали, врач сказал — еще б полчаса, и поздно. Н-да, не повезло мне тогда с тобой…

Отчим облизнул языком пересохшие губы.

— Выросла наконец, замуж убралась, спасибо, в девках не засиделась! Можно, казалось бы, наконец своей жизнью зажить, своего ребенка заиметь! А у нее вот не вышло. Я пятнадцать лет ждал, а получается — зазря? Пятнадцать лет жизни впустую! Кто мне их теперь вернет? Выходит, она меня обманула, да еще, мало этого, умерла, теперь спросить не с кого! Так я с тебя, голубушка, спрошу! Где мой сын-наследник?

И он сделал к Марине шаг, всего один. Марина, по-прежнему стоя на подоконнике, закричала:

— Стой! Стой, или я в окно выпрыгну! Честно выпрыгну, я не шучу!

— Ну и прыгай! Хер с тобой! — ответил он, но тем не менее остановился.

— Ну и прыгну! — мрачно пообещала Марина, тоже не двигаясь с места.

Последовало длительное молчание.

Марина стояла во весь рост на подоконнике, нервы у нее были натянуты до предела, коленки начинали дрожать. Обеими руками Марина изо всех сил вцепилась в оконную раму, так что побелели костяшки пальцев.

«Вот сейчас сорвусь, — проговорил внутри ее насмешливый голос, — и двое детей сиротами останутся! — Мгновение спустя тот же голос добавил: — Что ж, неужто в самом деле прыгать придется? Живой я ему не дамся! Тогда что же, значит…»

Но он вдруг как-то сразу сник, и без того обрюзгшее лицо его посерело.

— Слазь, дура, — он вяло махнул рукой, выходя из кухни. — Ходят тут, понимаешь, с голыми руками, голыми ногами, мужиков только распалять!

Дверь в спальне гулко хлопнула. Спустя некоторое время из-под нее раздалось давно забытое попискивание компьютера. Марина постояла, не в силах разжать затекшие пальцы, потом неловко спрыгнула на пол и крадучись пошла к выходу из квартиры, подхватив по дороге подкатившегося под ноги Фунтика. Уже в автобусе Марина сообразила, что забыла забрать чемодан с Аниными вещами.

Марина ехала в метро с дрожащим Фунтиком на руках. Ей казалось, что все мужские взгляды направлены на нее, и все время слышались чьи-то гнусные шепотки. Садиться она не стала, боясь, что при этом еще больше откроются колени. «Господи, — думала она, — и этого человека я называла своим отцом! Я была уверена, что он меня любит! Даже когда я замечала что-нибудь странное в его отношении ко мне, я была уверена в его любви ко мне.

Ну хорошо, пусть он мне не родной, но сколько лет мы прожили вместе! А может, во мне что-нибудь не так? Или это платье во всем виновато? В самом деле, какое-то оно не такое… Ни за что больше не буду его надевать! Пускай Алена сама его носит!»

23

Электричка ехала невыносимо долго. Фунтик все время скулил. Зато семикилометровый путь через лес песик пробежал на удивление быстро, надо было видеть, с какой отвагой кидался он переплывать попадавшиеся им навстречу лужицы и ручейки!

Еще издалека, увидев родной зеленый забор, Марина вдруг припустилась бежать, да так, точно за нею гнались. Ей безумно хотелось поскорей оставить за собой весь этот страшный мир и очутиться в уютной безопасности Крольчатника.

Войдя, Марина на всякий случай взяла Фунтика снова на руки: как его встретит Руслан? Марину радовало, что теперь у нее будет в Крольчатнике своя собственная зверюшка!

Руслан Фунтику ничего не сделал. Он только восторженно обнюхал крошечное существо, пахнущее собакой, хотя ему было неясно, действительно это собака? Так и не решив для себя этот вопрос, Руслан ограничился тем, что одним взмахом языка вылизал Фунтика с ног до головы, лизнул в щеку Марину и не торопясь пошел обратно в столовую.

Марина последовала за ним, рассчитывая найти в столовой хоть кого-нибудь, с кем можно было бы перекинуться словом, а то и выплакаться.

Однако в столовой никого не было. Комната казалась пугающе пустой, даже какой-то нелепой. Присмотревшись, Марина сообразила, что ощущение нелепости возникло у нее из-за горящего камина. Камин? В такое время? Это было странно и непривычно.

Ковер, скрывающий Аленину дверь, колыхнулся, и в столовую вошел пожилой человек, правда, Марина затруднилась бы точно определить его возраст, с кудрявой белоснежной бородой и глубокими, прозрачными, как у Алены, глазами. Густые белые кудри доходили ему до плеч. Высокий лоб был чист, без единой морщинки. Человек улыбнулся Марине добрыми, чуть полноватыми губами, обнажив в улыбке ровные, без единого изъяна зубы. Человек был невысок, но строен и поразительно хорошо сложен. Марина сразу подумала, что наверняка женщины от него без ума.

— Здравствуйте, — ласково проговорил он. — Вы, наверное, Марина? А меня зовут Александр Александрович, я Аленин папа.

— Здравствуйте.

— Вы ребят ищете? Они все разошлись, хотят дать мне немножко прийти в себя. Я, знаете ли, стосковался по этой комнате! Я ее сам в свое время выдумал! Специально для таких минут, чтобы, возвращаясь из долгих странствий, садиться у пылающего камина, вытягивать усталые ноги, прикрывать глаза и слушать, как потрескивают в очаге поленья.

— Даже если на улице жара сорок градусов?

— Боюсь, что да. Такой уж я сумасброд!

— Что ж, в таком случае, и я не стану вам мешать.

У себя в комнате Марина застала Женю, воркующую над малышами. Марина торопливо стащила через голову платье. Груди ее за день набухли от молока и теперь невыносимо болели. Марина исхитрилась приладить сразу обоих малышей.

Марина рассказывала Жене историю своих сегодняшних злоключений. Когда рассказ был завершен, Женя сочувственно поцокала языком и сказала, что в свое время с ней тоже произошло нечто подобное, причем ей в ту пору едва стукнуло тринадцать. Мать ее, как кошка влюбленная в своего супруга, обозвала Женю, которая ей пожаловалась на отчима, распутной тварью и вдобавок заявила, что Жене все это показалось.

— Как я плакала! Думала, никогда в жизни не забуду! Руки хотела на себя наложить, его мечтала пристукнуть, а сейчас мне иногда даже смешно становится: и чего я так переполошилась? Ведь он ничего мне не сделал! И слава Богу, и переживать, значит, нечего. А люди, известное дело, скоты все и сволочи. Плюнь ты, Марин, на все это, верно тебе говорю, плюнь и разотри!

— Эх, — вздохнула Марина горько. — Да что во мне такое есть, что мужики все так и липнут ко мне, прямо как мухи на мед!

— Что в тебе такого?! — От изумления Женя слегка поперхнулась. — Да ты в самом деле, что ли, не знаешь?!

— Нет.

— Да ведь ты же такая, такая… — Однако Женя так и не смогла толком объяснить, что она имела в виду.

Ужин был торжественный, при горящем камине и при свечах. От обилия огня в столовой в этот жаркий летний вечер было невозможно дышать!

Во главе стола сидел собственной персоной Сан Саныч. По обеим сторонам от него, следя за каждым его движением тем взглядом, каким смотрят ребятишки на Деда Мороза, сидела вся компания, исключая, конечно, детей.

Когда съели приготовленные Женей, Аленой и Машей вкусности, настал черед подарков. Сан Саныч выставил на общее обозрение чемодан, отпер его и начал по одному извлекать оттуда подарки, громогласно объявляя, кому что предназначается.

— Денис! Вот тебе американский фонендоскоп! Слушай на здоровье своих пациентов. Оленька, вот тебе германские краски, видишь какие! В специальный магазин за ними ходил! Будет теперь у тебя берлинская лазурь из самого Берлина. Женюша, а тебе немецкий альбом с лошадьми, тут есть фотографии всех пород и еще много всякого. Илюша, вам с Машей израильские подсвечники. Не какие-нибудь, а серебряные! Валенька, а тебе нынче особый подарок, ну-ка глянь, что скажешь?

Из чемодана был извлечен пухлый том в мягкой обложке, изданный в Лондоне. Это были Валькины стихи. Валька при виде книги сдавленно ахнул и стиснул томик потными, дрожащими от волнения руками.

— Что, голубчик, не ожидал? Я, брат, тоже удивлен был, скрывать не стану! Очень уж ты, на мой взгляд, сложно пишешь. Однако видишь, издали! Стало быть, нравится кому-то! Я случайно на него в одном магазинчике натолкнулся. Поздравляю, брат! Первая книга — великое дело!

— Спасибо, Александр Александрович, век не забуду! Я ведь и не знал ничего! Бывает же! — И Валерьян обвел всех сияющими глазами.

— Это вот Марине, не знаю уж, подойдет или нет. — Он протянул ей американский диск с записями российских бардов. — Аленка мне писала, вы вроде увлекаетесь такими вещами.

— Да, спасибо. — Марину весьма растрогал подарок, полученный от незнакомого человека.

— А это Володе. — Сан Саныч подал ему небольшую, довольно увесистую коробку. Внутри оказались маленькие толстенькие книжки. — Карманное издание Британской Энциклопедии, — пояснил Сан Саныч. — Ну как, угодил?

— Более чем! — ответил Володя.

Про Катю Сан Саныч ничего не знал, оттого и подарков ей не привез. «Раздача слонов» закончилась, после чего Сан Саныч объявил, что еще есть уйма шмоток, в беспорядке сваленных в Алениной комнате, так что кто хочет, может потом зайти туда и подобрать себе и своим детишкам что-нибудь подходящее.

Марина ощутила себя персонажем волшебной сказки. А сам Сан Саныч представлялся ей великим и могучим волшебником, попросить которого можно было о чем угодно, а он все исполнит.

— Теперь, ребятки, не грех и выпить! — Сан Саныч извлек из чемодана большущую пузатую бутылку. — Ром! — похвастался он. — Гавайский! Это вам не хухры-мухры!

За столом воцарилось неловкое молчание.

— Ну-ну, ребятки, я, конечно, помню, что у вас тут сухой закон, но хоть чуточку, в честь моего приезда? А, Денис? Ты как думаешь?

— Да что я, пускай они сами решают!

— Олюшка, ты, я надеюсь, меня поддержишь?

Ольга искоса глянула на Дениса и промолчала.

— Аленка, а ты?

— Я пас. Сам понимаешь, папа! В моем положении…

Сан Саныч скользнул взглядом по ее округлившейся фигуре.

— Что ж, дочка, я не настаиваю. А открой секрет, кого ты на сей раз собралась осчастливить?

— Как кого? Тебя, разумеется!

— То есть как? — Брови Сан Саныча поползли вверх.

— Ну как же, папа? Ты разве не хочешь стать снова счастливым дедом?

— Ах в этом смысле! — И Сан Саныч громко, раскатисто рассмеялся. Прочие обитатели Крольчатника его поддержали.

24

Проснувшись утром, Марина с удовольствием скользнула глазами по привычным цветкам на обоях, вещам, как всегда, стоящим на своих местах. Здесь для Марины все было своим, родным, близким. Сладко посапывали малыши на столе, каждый в своей корзинке, Фунтик вытянулся в ногах кровати, обрубок хвоста подрагивал во сне.

Тихо. Слышно, как постукивают часы на стуле у кровати. Марина посмотрела на циферблат. Восемь тридцать. Ой-ей-ей! Вставать надо, а то она опоздает на завтрак! Марина встала и отдернула шторы. Комнату залили потоки солнечного света. На еле заметном ветерке приплясывали в полуметре от пола бесчисленные пылинки.

На завтрак Марина все-таки опоздала. Еще на подходе к столовой Марина услышала, как громко и весело рассказывает о чем-то Сан Саныч. Чтобы не прерывать его, она решила остановиться в дверях и подождать, когда Сан Саныч закончит. Однако он неожиданно обернулся и весело, громко поздоровался с Мариной.

— Ну что, соня, доброе утро! Что стала в дверях? Сядь лучше за те же деньги!

— Дедушка! — запищал тоненький голосок Сони. — Ты все путаешь! Какая же она Соня? Она же Марина!

— В самом деле? — Сан Саныч театрально развел руками. — Кто бы мог подумать! А я и не знал!

«Как тут весело! — думала, усаживаясь на свое место, Марина. — Как хорошо!»

В конце завтрака Сан Саныч отодвинул тарелки, тщательно обтер салфеткой свои белоснежные усы, проговорил, обращаясь в пространство: «Благодарствую!» — и негромко постучал ложкой по столу. Присутствующие насторожились. Сан Саныч, против обыкновения, заговорил весьма серьезно.

— Я хотел бы сразу объявить вам о своем решении, оно вас, безусловно, огорчит. Я сам огорчен этим до слез. Однако делать нечего, боюсь, что вам придется в ближайшее же время подыскивать себе другое жилье. Обстоятельства вынуждают меня продать этот дом.

За столом воцарилась гнетущая тишина. Первым не выдержал Денис.

— Но почему? — закричал он так громко, точно от крика могло что-нибудь измениться.

— По обстоятельствам сугубо материального характера. В прошлом году я приобрел небольшое шале в Швейцарии, где и намерен жить в ближайшие годы. А содержать одновременно два дома, и там и здесь, мне, боюсь, не по карману. К тому же, как это ни прискорбно, но приходится признать, что я становлюсь стар. Поездки в Россию в скором времени станут мне не под силу. Магда великодушно согласилась поселиться там вместе со мной, и мы с ней вместе просим тебя, Аленушка, вместе с детками переехать на жительство к нам. Дом там, правда, не такой большой, но нам всем места хватит.

Остальным придется, как я уже сказал, заняться поисками другого жилья. И побыстрее, потому как через неделю дом надо будет освободить. Ответил ли я, Денис, на твой вопрос?

Денис промолчал. Вместо него заговорил Валька.

— Кроликам, — произнес он нарочито веселым и небрежным тоном, — в таких случаях куда легче и проще!

— Почему? — не понял его Сан Саныч.

— А их прирезают, — сообщил Валерьян с дурашливой улыбкой.

Сан Саныч поежился и скороговоркой произнес, что сейчас он вынужден их оставить, однако, вернувшись через неделю, рассчитывает найти дом в полном порядке и абсолютно пустой.

В столовой после его ухода воцарилась гробовая тишина. Есть никому не хотелось. Все ясно слышали, как за домом, в гараже, Сан Саныч заводит машину.

— Алена, — решительно начала было Ольга. — Послушай, но как же так? Ведь ты же, наверное, могла бы…

Не дослушав, Алена выскочила из-за стола и выбежала вслед за отцом. Вернулась она минут через пять. В столовой отлично было слышно рычание отъехавшей машины. Входя в столовую, Алена безнадежно махнула рукой.

— Он даже не стал меня слушать! Уж если он что-то решил… Хочу, говорит, последние годы жизни провести по-человечески!

— Да, и собирается начать с особо человечного поступка, — заметил Валерьян. — А Магда? Может, она ему скажет?

— А что Магда? — отозвался на это Денис. — Ее тоже ведь понять можно. Мечта ее наконец сбывается: провести остаток дней с Сан Санычем и Аленой.

Алена стояла на пороге столовой, низко опустив голову и покусывая губу.

— Ребята, — с трудом выговорила она, сглотнув, — вы поймите, что я-то могу поделать? Ведь это точно такой же не мой дом, как и не ваш! — Похоже было, что мысль эта пришла Алене в голову впервые в жизни.

25

Какое-то время все ходили по дому оглушенные. К обеду обнаружилось, что нечего есть. Ольга, у которой в тот день как раз было дежурство, с самого завтрака ревела в Денисовой комнате, и никому в голову не пришло, что ее надо заменить.

Женя тоже лежала у себя с дикой головной болью, а Димыч, как взрослый, суетился возле нее и менял ей на лбу мокрое полотенце.

Марину совершенно издергали дети. Они точно чувствовали, что что-то произошло, плакали, кричали, и Марина ни на минуту не могла их оставить. Едва затихнет один, как немедленно принимается орать другой.

Марина металась между корзинками, и в голове у нее при этом стучало: «Ох, что же делать, куда же теперь деваться?» В принципе Марина понимала, что ей есть куда деться. Как вовремя освободилась у Сергея квартира!

А как же остальные?

Валька расхаживал по дому с Соней на руках и без конца твердил, адресуясь к Алене:

— Соньку я тебе не дам! Слышишь, не дам! Как хочешь, а увозить ее в Швейцарию я тебе не дам!

— Ну Валечка! — молила с заплаканными глазами Алена. — Ну погоди немножко! Будет у нас еще с тобой время об этом поговорить!

— И говорить нечего! Не дам, и все! У тебя и так уже двое!

Марина, едва малыши немного затихли, побежала к Маше, надеясь хоть там найти привычный покой и порядок, но в большой комнате все было разворочено, шла полным ходом укладка.

— Ты знаешь, Марина, мы решили, что я сразу уеду, — объяснила Маша. — Ну чего я тут стану мешаться? Илюшка, наверное, останется до конца. Тебе позвать его? Он свои вещи собирает в соседней комнате.

— Ты рада, — нехорошая догадка шевельнулась у Марины. — Теперь-то Илюшка только твой будет!

— Ты с ума сошла? — Марине еще не случалось видеть, чтобы кроткая Маша настолько вышла из себя. Марина горько пожалела о своем вопросе.

— Машенька, прости меня, черт знает что болтаю! Совсем я расклеилась! Что теперь с Олей будет? И с Женей? А Володя с Катей и ихние тройняшки? А зверье?

— Руслана мы с собой заберем, — решительно проговорил Илья, входя в комнату. — С голубями не знаю, чего делать! Придется, наверное, на балконе голубятню устраивать. Ты как, Маш, насчет этого?

— А лошади?

— Про лошадей никто еще пока что не думал. Может, Бруно их к себе возьмет? До кучи.

Мысли о зверье хотя бы отвлекали от мыслей о людях.

Выйдя на крыльцо, Марина неожиданно услышала, что кто-то стучится в ворота. На секунду у Марины возникла безумная мысль, что это Сан Саныч вернулся, сказать, что он пошутил. Разумеется, это был чистейшей воды бред, ведь у Сан Саныча свои ключи и он на машине! Но вдруг!.. Чего на свете не бывает!

Марина не сразу узнала человека, стоящего перед ней на тропинке. Они были когда-то знакомы, но кто он?

— Не припомнишь, что ли? — спросил высокий, заросший бородой парень в кирзовых сапогах и застиранной клетчатой рубашке. От него крепко пахло лошадиным потом и дегтем. — А я-то вот тебя сразу признал, хоть ты и здорово изменилась! Гришка я, Махонин, помнишь такого?

— Гришка! — обрадовалась Марина.

— А я по твоему письму приехал! Но… — Он неожиданно смутился. — Может, я не вовремя? Может, надо было письмо сперва написать?

— Ой, нет! — Марина повисла у него на руке. — Ой, нет, Гришенька, только не уходи. Пожалуйста! Это я просто сначала растерялась. Тут у нас с утра такое творится! Ты вовремя, ты просто ужас как вовремя! Ты замечательно сделал, что приехал именно сейчас! — И Марина потащила растерянного Гришку за собой, втащила его на второй этаж, ногой распахнула дверь в комнату Жени, и только тогда Марина впервые испугалась: а точно ли правильно она поступила? А вдруг…

Но было поздно. Женя увидела стоящего в дверях Гришку и в первое мгновение словно оцепенела. Затем Женя проворно вытолкала Димыча и Марину из своей комнаты, сказав им обоим:

— Вы лучше сейчас уйдите. Нам… Нам нужно поговорить. — И, уже обращаясь к Гришке: — Ну, здравствуй. Ты как меня нашел?

— Но, мама! — попытался было возражать Димыч. — У тебя же голова болит!

— Иди-иди, сыночка, не волнуйся, все уже прошло!

Марина в растерянности постояла перед закрытой дверью, потерла указательным пальцем переносицу и двинулась молча по коридору. Димыч догнал ее в три прыжка.

— Марина, а Марина, кто это?

— Потом, Димыч, потом! Мама сама тебе все расскажет, если захочет!

— Но, Марина, все-таки это ужасно странно! У мамы так сильно болела голова, и вдруг сразу все прошло!

Женя не выходила из своей комнаты до самого ужина. К ней пробовали стучаться, но она отвечала из-за двери, что все в порядке, просто надо с человеком поговорить.

Перед ужином Женя наконец спустилась. Точнее, спустились они оба, Гришка держал ее за руку, глаза у них были сияющие и счастливые. Во дворе Женя окликнула играющего с ребятами Димыча, и Гришка долго молча смотрел на него, гладил по голове, а после нагнулся и неловко чмокнул в макушку.

Проводив немного Гришку, Женя вернулась и позвала Марину.

— Пойдем, поговорить надо!

Они зашли за густые кусты боярышника, и там Женя, отбросив свою обычную сдержанность, кинулась Марине на шею и расцеловала ее в обе щеки.

— Ах, Мариночка, какая же я счастливая! А я-то думала, что чудес не бывает! Ведь еще утром я так плакала, мне так жалко было себя, что опять окажусь я совсем одна и без крыши над головой!

— Ну что ты, Женя! Как ты могла подумать? А мы все на что? Неужто достаточно разогнать Крольчатник, чтобы мы тут же друг о друге позабывали?

Женя не ответила, и Марине вдруг показалось, что примерно так вот она и думала. Однако счастье, переполнявшее Женю, было слишком велико, чтобы она могла всерьез о чем-то задумываться.

— Ах, Марина, подумай только, что жизнь с людьми делает! Прямо будто в романе! Гришку, оказывается, в армии в такое место услали, он даже сейчас мне ничего рассказать не может, и письма туда вообще никакие не доходили, а уж оттуда тем более! И главное, что-то с ним там такое сделали, со здоровьем у него теперь не очень. Хотя ты сама видела, руки, ноги, все вроде бы на месте, ну и как мужик он, в общем-то, тоже может. Вот только детей от него рожать не рекомендуется. Представляешь, ему даже врач сказал. «Пусть, — говорит, — ваша будущая супруга и не рискует, а то мало ли что родится!» Как он, бедняга, все эти годы мучился, страдал! Детей спокойно видеть не мог, а баб за версту обходил. Кому я, говорит, такой нужен? А уж как он узнал из твоего письма, что у него сын растет, чуть с ума от радости не сошел!

Ты знаешь, Марин, я ему все-все рассказала. И про вокзал, и про здесь, и… Ну, сама понимаешь. А он говорит: «Знаешь, Женька, мне все это абсолютно не важно. Я знаю, что на самом деле ты не такая!» Нет, ну ты представляешь?..

И Женя недоверчиво рассмеялась. Смех ее сам собой перешел в слезы, и, плача, она все повторяла:

— Нет, ну ты подумай, Марина, ты только представь себе: ведь все как нарочно! А люди еще врут, что Бога нет!

Улыбаясь, Марина возвращалась к себе наверх. На лестнице ее встретил Денис и помог дотащить корзинки. Вид у него был грустный, растерянный, даже рубашка на нем была в пятнах, и галстук сбился куда-то набок. Но он отчаянно пытался бодриться.

— Ничего, маленький, прорвемся!

Марина и не подумала ему возражать. Вместо этого она пересказала Денису Женины новости. Денис очень обрадовался.

— Ну! Видишь! Я же говорил, будет еще и на нашей улице праздник! Глядишь, ближе к ночи и Ольгин муж объявится!

В тот вечер почти ни о чем не говорили, сидя у камина. Всем было грустно, тоскливо. Все чувствовали себя в той или иной степени лишними, ненужными в огромном и странном мире, в который предстояло им ринуться.

— Мы тут точно обломки! — вздыхал Валерьян. — Обломки гигантской взрослой империи.

Даже в Жениных глазах погас огонь. Ей наконец улыбнулось счастье, но какой же ценой! А другие как же? Что станет делать Денис, для которого в Крольчатнике был весь смысл жизни?

Эти и другие вопросы терзали сидящих в тот вечер у огня. Огонь был вроде бы такой же, как всегда, пылал так же ярко, и все же он казался им каким-то тусклым, равнодушным и даже холодным. Поэтому, как только большие поленья начали прогорать, никто и не подумал подложить новых. Камин быстро догорел, и все тут же разошлись, молчаливо и быстро, точно люди, ничем не связанные друг с другом, случайно оказавшиеся вместе. Впереди была длинная и тоскливая ночь, и впервые за долгое время Марина пожалела о своем решении во что бы то ни стало хранить верность Сергею. Сейчас бы так хорошо было к кому-то прижаться! Все равно к кому.

Однако компанию Марине в ту ночь составил Фунтик. Дети спали, и, вслушиваясь в темноте в их сонное дыхание, Марина долго и напряженно думала о том, как все было прекрасно, и о том, что же ее ожидает теперь, и ее детей, и Фунтика, и вообще… Мысли не давали Марине заснуть по-настоящему, хотя временами усталость брала свое и Марина погружалась в смутное, тяжелое полузабытье, потом выныривала из него, и невеселые мысли начинали снова мучить ее.

И лишь под утро заснула Марина наконец по-настоящему, да так крепко, что едва не проспала свое дежурство.

Стоя посреди кухни — весь дом еще спал, и Марина поэтому старалась двигаться по возможности меньше и тише, — она вдруг услышала, что опять кто-то колотится в калитку. Марина выскочила в сад, как была, даже без тапочек, обмочив ноги в росе. Щеколду на калитке чуть-чуть заело (с ней такое вообще случалось). Когда же калитка наконец распахнулась, перед Мариной предстала деревенская почтальонша.

— Тащись в ним чуть свет из-за одного письма! Живут у черта на рогах, чуть велосипед не загнала, а они даже открывать не торопятся! И звонка у них нет!

— Да что за письмо-то?

— Так в том-то и дело, что заказное! На-ка вот, распишись! Из самой Америки прилетело, на имя Солнцевой Ольги. Есть тут у вас такая?

К обеду все уже знали, что письмо прислала Ольгина мачеха, теперешняя жена Ольгиного отца. Она прислала приглашение для Ольги и всех детей, да сверх того еще рекомендательное письмо к американскому консулу, без которого, как она писала, Ольге вряд ли удастся быстро получить американскую визу.

Отец с мачехой жили в Огайо, в собственном загородном доме. Оба где-то служили и были вроде бы достаточно обеспечены. Детей у них не было, мачеха не писала почему, но общий дух письма позволял заключить, что детей у них нет по ее вине, а она хотела искупить эту вину, взяв к себе бедную Ольгу с детишками.

Нельзя сказать, что Ольга стала счастливой, прочитав это письмо. Однако из ее глаз исчезло выражение тоскливой безнадежности. В тот же день она съездила в Москву и подала документы на загранпаспорт, через месяц, максимум через полтора Ольга решила отчалить в Америку. В ожидании визы Ольга скрепя сердце собиралась прожить у мамы Нели.

Марину поразило, что с момента получения письма Ольга перестала совсем замечать Дениса. Она бегала по дому, на ходу подхватывая на руки и целуя своих детей, суетилась, собирая документы и вещи, без конца что-то напевала. На Дениса она не смотрела. Марина замечала, как он следит за Ольгой глазами, удивленно и как бы даже немного тоскливо. Казалось, ему теперь все время чего-то недостает.

За обедом их всех несказанно удивил Володя. На вопрос, что они с Катей собираются делать дальше, Володя ответил, что уже договорился обо всем с Бруно. У него в квартирке внутри конюшни есть две комнаты. Володя станет работать на конюшне вместо уезжающей Жени, а Катя, когда оправится после родов, сменит второго конюха, который как раз собрался с сентября уехать учиться.

Бруно нисколько не возражал, что в конюшне появится тройня, наоборот, говорил, что это будет забавно.

— Что ж, — заметил Валерьян, — все складно у вас получилось. Заодно присмотришь за нашими лошадьми.

Алена согласилась оставить Соню у Вальки, по крайней мере на первое время, а то с ума сойдет!

Денис ничем не выдавал себя, что его огорчает предстоящая разлука с Никитой. Марину, знавшую его отношение к детям, это несколько удивляло.

Про Дениса вообще никто ничего не знал: ни где он собирается жить, ни чем займется. Предполагалось, что он вернется к родителям. У Дениса медицинский институт, работа в клинике, куча самых разных тусовок, где его считали за своего, поэтому перспективы у Дениса казались вполне благополучными. Марину настораживало, что Денис постоянно молчал. В нем как будто что-то оборвалось, и жил он сейчас по инерции. Лицо его, по-прежнему ангельски прекрасное, казалось лицом не человека, а статуи. Алена делала попытки его расшевелить, но даже у нее ничего не выходило.

Ночью Марину разбудил стук в дверь. Считая, что это приехал Сережа, она открыла дверь, как была, даже без рубашки.

Там и в самом деле стоял Сергей, только он был не один. За дверью около него толпились Денис, и Валерьян, и Женя, и все остальные. Глаза у них как-то странно блестели.

— Маринка, спускайся к нам! Мы там снова камин растопили! Нет-нет, не надо, не одевайся!

Марине показалось, что это снова какой-то сон. Она послушно шла вслед за ними по лестнице.

В столовой собралось все взрослое население Крольчатника, кроме Маши и Кати, Володя сказал про Катю: «Эта корова спит опять беспробудным сном и разбудить ее нет никакой возможности».

На столе стояла бутылка с гавайским ромом. Ее пустили по кругу, и каждый сделал глоток густой, тягучей, обжигающей горло жидкости, от которой кровь побежала быстрее по жилам. Стол отодвинули в сторону, больше того, с ним произошла совсем уж невероятная вещь: его сложили! Присутствующие улеглись на открывшееся перед ними необозримое пространство ковра. На голых, мокрых от пота телах приплясывали огненные блики. Марина почувствовала, что кто-то ее обнял и потянул вниз. Обернувшись, она увидела, что это Денис. Но где Сережа? И тут Марина заметила, что Сергей уже откатился к подножию рояля в обнимку с Аленой.

Трудно сказать, сколько раз за ночь сменялись на ковре пары. К утру все устали и уснули, сплетясь на ковре в какой-то немыслимый клубок.

Их разбудил зверский холод. Марина с Сергеем, пошатываясь, с трудом поднялись. Вокруг них все тоже поднимались и разбредались потихоньку по своим комнатам.

Марина с Сергеем поднялись к себе, сели на кровать, пряча друг от друга глаза. Наконец Марина подняла голову и посмотрела в лицо Сергею.

— Ну? — сказала она, точно бросаясь в холодную воду. — Что же мы теперь делать-то будем?

Сергей немного помолчал и нерешительно улыбнулся.

— Самое обидное, — сказал он, — если и следующий твой ребенок снова окажется не от меня.

Марина в ответ тоже улыбнулась.

— Это уж, Сереженька, как получится. Однако, по крайней мере, согласись, что нам обоим теперь есть что вспомнить!

— Это точно! — И они рассмеялись, легко, весело, точно маленькие дети, опрокинулись на постель, заползли под одеяло и немедленно заснули, крепко обнявшись.

Проснулись они, когда солнце стояло уже высоко. Оказалось, что они не одни такие: завтрак в тот день сдвинулся с обычных девяти на двенадцать часов.

Вообще весь этот день, последний проведенный Мариной в Крольчатнике, получился на удивление безрежимным и суматошным. Все вокруг, казалось, откровенно не знали, чем бы им лучше сейчас заняться — то ли готовиться к отъезду, то ли продолжать обычную какую-то жизнь. Впрочем, обычной жизни так и так не получилось — дети капризничали и ныли, да и у взрослых глаза были на мокром месте. Никто ни над кем не подшучивал, никто ни с кем не ссорился. Если двое случайно сталкивались в коридоре или на лестнице, они кидались друг к другу в объятия, плакали и целовались.

Позавтракав, Марина с Сергеем пошли укладывать вещи. Марина сначала думала пробыть в Крольчатнике до конца, но теперь поняла, что этого ей не выдержать.

Собравшись, Сергей с Мариной тепло простились с остальными обитателями Крольчатника и направились по тропинке к станции, неся детей на груди в рюкзаках-кенгуру и доверху набив вещами детские спальные корзинки. За ними, виляя обрубочком хвоста, стремглав бежал Фунтик.

Невдалеке от станции полил теплый летний дождь. Струи воды стекали по Марининому лицу, по волосам, по губам, и ей казалось, что дождь смывает с нее всю ее здешнюю жизнь, со всеми ее чудесными, родными запахами.