Влечение

Глава 1

Вчерашний день безвозвратно канул, и увидеть его можно лишь сквозь призму последующих событий. И поэтому уход каждого дня, каждой минуты — невосполнимая утрата.

Но Джесс Эрроусмит не думала ни о чем подобном — до поры до времени. Она привыкла целиком отдаваться работе, и в это зимнее утро ее внимание было полностью поглощено комнатными цветами, горшками и компостом. Если она и позволяла мыслям уклоняться от столь важных вещей, то лишь в сторону приятной перспективы выпить чашечку горячего кофе или посидеть десять минут с газетой — скромная награда за хорошо сделанную работу перед тем, как приступить к следующей.

На улице было холодно, но просторная оранжерея радовала теплом. Потолок из матового стекла смягчал мертвящую белизну зимнего неба. Джесс работала, не разгибая спины, в окружении запахов — дорогих ее сердцу, но слишком привычных, чтобы воспринимать их по отдельности: сырого торфа, тщательно промытого гравия, прелых листьев. Мерно капала вода. В следующем ряду, за завесой из ветвей и листьев, трудился другой садовник.

Она взяла поддон с сеянцами и стала бережно очищать от земли один крошечный стебелек с корнями-ниточками. Потом воткнула растеньице в горшочек глубиной в три дюйма и утрамбовала вокруг него компост; прикрепила ярлычок. В конце мая этот новый сорт герани пойдет по одному фунту двадцати пяти пенсам за штуку. Деньги, естественно, достанутся не Джесс: ведь она всего лишь наемный работник. Но об этом она сейчас тоже не думала — только о работе.

Она ловко втыкала в землю сеянец за сеянцем, пока не опустели все поддоны. Тогда она выстроила горшочки с сеянцами в несколько аккуратных рядов, проверила ярлычки и отнесла пустые поддоны в мойку. Там она промыла их в ледяной воде и поставила для просушки.

Наконец-то она смогла выпрямиться и помассировать тыльными сторонами ладоней одеревеневшую спину. Потом вытерла руки о рабочие брюки из грубой материи и, откинув со лба прядь волос, с облегчением вздохнула.

В комнате отдыха никого не было. Джесс оставила сапоги за дверью и вскипятила воду, чтобы приготовить себе растворимый кофе. Согрела о кружку закоченевшие пальцы. Села в кресло с продавленным сиденьем и стала рассеянно листать дамский журнал, оставленный кем-то на соседнем кресле. Статья об уходе за кожей сопровождалась фотографиями ухоженных женских рук с идеально отполированными алыми и лиловыми ногтями. Джесс сравнила их со своими — с потрескавшейся кожей и въевшимся черноземом — и засмеялась.

— Хоть кому-то весело, — послышался рядом чей-то голос.

Вошедшая женщина была старше Джесс — должно быть, перевалило за пятьдесят. Полную фигуру обтягивал комбинезон из синтетики.

Джесс подняла на нее глаза.

— А, Джойс. Ты что-то припозднилась.

Джойс достала из персонального шкафчика чай, сахар и порошковое молоко. И снова заперла шкафчик.

— В цехе все утро творилось что-то несусветное — содом и гоморра. Тони вечно нет на месте, как нужно что-нибудь поднести. Не могу же я сама таскать тяжести: хватает с меня и дома.

Джесс вымыла за собой кофейник и чашку с блюдцем. Оживления как не бывало. Они проработали вместе три года, и Джесс прекрасно знала причину раздражительности подруги.

— Как мама?

— Без перемен. Нет, что я говорю — все хуже и хуже. Каждый день она теряет крохотную частичку себя. Вернее, это я ее теряю: она ведь не понимает, что происходит. Перестала даже есть самостоятельно — приходится давать ей пюре с ложечки.

Джесс сочувственно слушала — чем еще она могла помочь? Никто не в силах снять с Джойс бремя жалости и ответственности за старушку мать. Джесс встала и обвила рукой плечи подруги.

— Пойду работать.

Джойс всхлипнула.

— Ты такая добрая. Правда. Как думаешь — это мне испытание свыше?

Холодный воздух обжег Джесс щеки и пальцы, но она с наслаждением вдохнула его, натягивая пальто. И пошла проверить уже укоренившиеся растения в дальнем конце питомника.

В Дитчли, родном городе Джесс в дюжине миль от питомника, двое парней подъехали к спортивному залу на окраине. Улица кишела легковушками и грузовиками, в магазинах толпился народ, однако в зале оказалась лишь небольшая горсточка желающих размяться. С уверенным, почти надменным видом парни прошли в раздевалку и облачились в спортивные брюки, майки без рукавов и широкие кожаные ремни тяжелоатлетов. Вернувшись в зал, они подождали, пока из динамиков под потолком не польется новая мелодия, и начали тренировку. По прошествии нескольких минут их тела заблестели от пота. Парни не щадили себя — выкладывались без остатка.

Наконец тот, что постарше, сказал:

— Отлично, Дэн. Теперь попеременно вращательные движения и отжимания.

Младшему, Дэну, исполнилось девятнадцать. Это был красивый смуглый юноша, немного более поджарый и не такой мускулистый, как его товарищ. Он взял из сетки у зеркала пару гантелей и, взвесив их на ладонях, начал совершать спиралеобразные движения то одной, то другой рукой по очереди. На предплечьях явственно обозначились отвердевшие мускулы, на шее проступили жилы. От напряжения его лицо исказила болезненная гримаса — оскал, обнаживший зубы. Товарищ внимательно наблюдал за ним.

— Девять, десять. Давай, Дэнни, давай, малыш. Одиннадцать, двенадцать. Еще тройку — и конец.

Выполнив заданное число упражнений, Дэнни испустил победный клич и бросил гантели на пол.

— Теперь отжимания.

Дэнни знал: друг не даст ему передохнуть между упражнениями, да и самому не хотелось выглядеть слабаком. Он поднял гантель и начал сгибать и разгибать руку в локте, то поднося гантель к плечу, то опуская. Вверх-вниз, вверх-вниз. При этом он считал вслух. Досчитав до пятнадцати, он проделал то же самое другой рукой.

— Готово!

Дэнни положил гантель на место и, отирая потный лоб, рухнул на лавку. Роб выбрал пару гантелей потяжелее и посмотрел на свое отражение в зеркале. У него были длинные, до плеч, курчавые волосы с бронзовым отливом. Стряхнув со лба непокорные завитки, он начал работать с гантелями; на руках взбугрились трицепсы. Однако уже через несколько секунд гантели показались невесомыми.

Дэнни открыто восхищался приятелем. Меняя руки, Роб бросил на товарища взгляд исподлобья и улыбнулся.

— Понял, как это делается?

— Так точно, Арни[1]!

Роб дал ему легкого пинка. Дэн фыркнул и ответил тем же. Они немного повозились, не причиняя друг другу настоящего вреда.

— Пошли отжиматься от скамьи, — скомандовал Роб.

Плечом к плечу они направились в дальний конец гимнастического зала, где громоздились сваленные пирамидами штанги. Дэн поводил плечами, стряхивая усталость.

Когда они вышли на улицу, как раз закончился обеденный перерыв, и мимо, спеша занять свои рабочие места, стайками проносились молодые девушки. Стоя со спортивной сумкой через плечо, Дэнни нахально уставился на двух подруг. Одна из девушек улыбнулась.

— Тяпнем по кружке пива? — предложил Роб.

Дэнни кивнул в знак согласия.

Яркий свет из витрины магазина электротоваров придал волосам Роба металлический блеск. Красивое лицо казалось жестким из-за тонкого носа и большого рта с изогнутыми, как у женщины, губами. Широкими плечами под кожаной курткой он проложил путь сквозь толпу покупателей. В одной руке болталась спортивная сумка.

В баре было тепло и накурено; пахло пивом и сигаретами. В глубине зала работал телевизор. В бильярдной через арочный проход был виден мужчина в рабочем комбинезоне. Опираясь на кий, он ждал, пока его противник прицеливался для очередного удара. Роб бросил на борт бильярда монетку и направился к стойке. Взяв по пинте пива, друзья сели за столик и вытянули длинные ноги. После утомительной тренировки было приятно расслабиться.

— Делаешь успехи, — произнес Роб и выпятил нижнюю губу, чтобы сдуть пену. Дэнни насторожился — не насмехается ли он? Но лицо Роба было серьезно.

— Спасибо. Самому приятно.

— Будешь продолжать тренировки?

— Наверное.

Сидя в задымленном баре, весь во власти приятной усталости, Дэн сполна наслаждался жизнью. Вспомнилась девушка возле спортивного зала — какие ножки! — и тотчас забылась. С девушками проблем не было. Общество Роба — совсем другое дело!

Они учились в одной школе, славящейся жесткой дисциплиной. Но из-за разницы в возрасте Роб не обращал на Дэнни внимания. Он вообще держался особняком.

Рослый, наделенный недюжинной физической силой, он, тем не менее, не интересовался футболом или другими командными видами спорта, предметами страстного увлечения Дэнни. Роба Эллиса окружала аура крутизны и холодноватой независимости.

Но однажды, четыре месяца назад, сдав вступительные экзамены и слоняясь по городу (якобы в поисках работы на неполный день), Дэнни увидел Роба в какой-то забегаловке. На полу возле его ног стоял ящик с инструментами; Роб читал книгу в мягкой обложке. Дэнни подсел к нему и, убедившись, что Роб и не думает обращать на него внимание, дерзнул спросить, интересная ли книга. Роб бросил на него мимолетный взгляд и подтолкнул к нему книжку, чтобы Дэнни прочел название. То был роман Дона Делилло. Дэнни даже не слышал о таком писателе.

Завязался разговор. Действительно, вспомнил Роб, в школе был такой — Дэниел Эрроусмит. После этого они разок встретились на теннисном корте, потом посидели в баре и, наконец, подружились. Но, хотя перипетии взрослой жизни практически свели разницу в возрасте на нет, у Дэнни осталось стойкое ощущение неравенства. Он должен сравняться с Робом достижениями! Ноющая боль в плечах и шейных мышцах лишний раз напомнила об этом решении.

Дэн хлебнул пива. Общество Роба доставляло ему огромное удовольствие. День складывался исключительно удачно.

К Робу подошел человек в комбинезоне.

— Твоя очередь.

— Спасибо, дружище.

Роб взвесил в руке кий и натер кончик мелом.

— Есть пара монет — сделать ставку?

Дэнни инстинктивно погладил задний карман джинсов, где лежал бумажник.

— Конечно.

Бар почти опустел, так что других желающих не оказалось. Они заняли свои места за бильярдным столом и попеременно, скрестив на груди руки, наблюдали за игрой друг друга.

Дэнни одержал победу.

— Хочешь три решающих?

Пока Роб думал, он принес еще пару кружек пива.

Из трех партий Дэнни выиграл две. И, не в силах сдержать торжествующей ухмылки, припрятал денежки Роба.

— Похоже, у тебя была солидная практика, — резюмировал тот. — А я-то думал — студенты только и делают, что корпят над конспектами ради стипендии.

— Не все же распивать пиво, да трахаться, да загонять шары в лузы.

— А я думал — все.

Они ступили на зыбкую почву. У Роба не было возможности как следует подготовиться в университет или в политехническую академию, как Дэнни. Он подвизался независимым столяром: если везло, оборудовал кухни, а если нет — встроенные шкафы. Социальное неравенство — дело тонкое: достаточно одной неосторожной искры, чтобы вспыхнула ссора.

— Еще? — предложил Дэнни.

Они уже опрокинули по три кружки. К концу рабочего дня в баре прибавилось посетителей. Они приходили небольшими группами, ставили на пол «дипломаты» и небрежно вешали плащи на спинки стульев.

— Неохота, — расслабленно ответил Роб. — Я бы перекусил.

Снаружи тусклый зеленоватый свет растворился в неоновом разноцветье витрин. Начался дождь; влажно блестел почерневший асфальт, отражая красные огни проносившихся мимо автомобилей. Движение заметно ослабело. Парни замешкались у выхода, поднимая воротники своих курток и моргая, чтобы стряхнуть с ресниц дождевые капли. Магазины почти все закрылись, но на перекрестке работало кафе. Роб ткнул пальцем в ту сторону, и они побежали.

Они заняли столик в нише за деревянным барьером и заказали яичницу с беконом и чипсы. Немного утолив голод, Роб уставил на Дэнни взгляд узких зеленоватых глаз, в которых, даже если для этого не было причин, всегда гнездился вызов.

— Какие у тебя планы на вечер?

Дэн замялся.

— Наверное, поеду домой.

Он все еще жил с матерью: стипендии не хватало, чтобы снять квартиру, даже маленькую.

— Ясно. Мальчик боится, что его поставят в угол?

Они дружно посмеялись. На Дэнни вновь нахлынуло пьянящее чувство полноты жизни. В это время, как по заказу, открылась дверь, и в кафе впорхнула стайка из четырех девушек в подпоясанных плащах, под которыми оказались мини-юбки и пушистые вязаные кофточки. Девушки заняли противоположную нишу и стали весело болтать и хихикать. У одной были длинные стройные ноги в черных колготках и сапожках на высоких каблуках. На длинных темных волосах блестела дождевая влага. Глаза из-под челки смело уставились на Дэнни.

Секунда — и парни втиснулись в противоположную нишу. Одна девушка надулась.

— Прошу прощения, но нам нужно кое-что отпраздновать в интимном кругу.

— Мы ни в коем случае не против интима, да, Дэнни? К вашим услугам.

— Ясное дело, — поддержал товарища Дэн. — Что отмечаете?

Чернявая ответила, по-прежнему не сводя с него глаз:

— У Зои день рождения.

Роб щелкнул пальцами.

— Нет проблем. Мы — крупные специалисты по дням рождения, особенно Зоиным. Официант — цветы, шампанское во льду!

— Ну ты нахал, — проговорила самая невзрачная из девушек. Остальные засмеялись.

— Шампанское — здесь? Скажи лучше — две чашки чаю.

— Мы собираемся на дискотеку, — сказала чернявая, обращаясь к Дэнни. Девушек вечно тянуло к нему словно магнитом. В отличие от Роба, в нем была какая-то уязвимость.

Дэнни глубокомысленно кивнул.

— Как тебя зовут?

— Кэт.

— Это еще что за имя? Что-то кошачье.

— Кэт — для твоего сведения — уменьшительное от Кэтрин.

Джесс ехала домой из питомника. Каждая деталь пейзажа была до того знакома, что она их уже и не замечала.

Дитчли расположился в самом сердце Англии, и хотя от него было рукой подать до Бирмингема, Шеффилда и Ноттингема, так и остался заштатным провинциальным городком. Здесь Джесс росла, здесь стала свидетельницей того, как новые микрорайоны, торговые центры и парки постепенно съедали пригородную зону. Необозримые поля и луга съежились, их избороздили дороги, так что Джесс стало казаться, будто она живет на треугольном острове. Городишко был так себе, никакой романтики, но в последние годы приобрел налет модерна. Все равно что перезрелая матрона вырядилась в молодежную одежду.

Джесс печально усмехнулась. Вероятно, состарилась она, а не город. «Я только копчу небо. Стоило проторчать всю жизнь на одном месте, чтобы разочароваться в нем — или в самой себе…»

Чтобы уйти от горьких мыслей, она заставила себя думать о Джойс. Та еще раньше уехала домой, чтобы сменить сиделку подле матери. Перед лицом такого горя Джесс стало стыдно за свое нытье. Хватит расстраиваться из-за денег, неуверенности в завтрашнем дне и неотвязного чувства одиночества, которое разрасталось в ней, как опухоль. Нужно внушить себе положительную установку.

Это было ее любимое время суток. При всем своем однообразии знакомый пейзаж действовал успокаивающе. Джесс нравилось то, как дорога ручьем петляла в полях и впадала в транспортную развязку, а потом выныривала, чтобы, совершив несколько оборотов и миновав несколько тихих опрятных улочек, закончиться тупичком, где она жила.

В доме за разросшейся живой изгородью не было света. Джесс вошла, щелкнула выключателем, бросила взгляд на небольшую стопку коричневатых конвертов на тумбочке в прихожей и проследовала на кухню. Машинально смахнула в ладонь крошки со стола и выбросила в раковину. Поставила в холодильник забытую на столе масленку. Открыла морозильную камеру, скользнула взглядом по аккуратно сложенным мясным полуфабрикатам и вновь захлопнула дверцу.

В гостиной было прибрано и тепло: за час до ее возвращения включили центральное отопление. Здесь было много зелени — даже несколько фикусов и карликовых пальм. Джесс обошла их все, проверяя почву в горшках под густыми листьями. Заверещал телефон.

— Это я, дорогуша. Как прошел день?

Лиззи! Джесс улыбнулась и вместе с телефоном удобно устроилась в кресле, поджав под себя ноги.

Лиззи звонила из дома, за двенадцать миль отсюда. Сестры ввели в привычку каждый день разговаривать по телефону, даже когда их жизни шли разными путями. Раньше инициативу проявляла Джесс, опекая сестру, которая вела более экстравагантный образ жизни. Теперь настала очередь Лиззи задавать наводящие вопросы, осторожно прощупывать почву.

С трубкой в руке Лиззи плюхнулась на диван и начала свободной рукой массировать себе шею. Взгляд остановился на разбросанных на ковре игрушках. К кофточке прилип комочек детского питания. Не прекращая разговора, она принялась его отчищать. Лиззи была на четыре года моложе Джесс. Давным-давно, когда она, начинающая актриса, разрывалась между работой официантки и прослушиваниями в театрах, Джесс уже была женой и матерью. Их с Йеном дом стал для Лиззи родным. Сюда она приползала зализывать раны после очередной неудачи в любви или на сцене. А потом роли переменились.

— У меня все нормально, — ответила Джесс. — В это время года находиться в оранжерее — одно удовольствие.

Лиззи нахмурилась.

— В гордом одиночестве, среди горшков и навоза?

— Компоста. И то он применяется на открытых делянках.

— Джесс, тебе пора бросать это дело.

— Оно меня устраивает.

В последнее время Лиззи повела решительную борьбу за «возвращение Джесс к жизни», но в этот вечер она чувствовала себя слишком усталой. Что вы хотите — с годовалым ребенком на руках. Теперь-то он уснул — розовый и душистый после купания. Лиззи захлестнула волна нежности, почти вытеснив тревогу за Джесс.

Они обменялись незначительными новостями. Потом Лиззи услышала звук ключа, поворачиваемого в замочной скважине. В комнату вошел Джеймс. Она послала ему лучезарную улыбку и, в ответ на его вопросительный, взгляд, одними губами изобразила: «Джесс». Муж понимающе кивнул и вышел, чтобы на цыпочках подняться на второй этаж и полюбоваться спящим младенцем.

«Господи, — в который раз подумала Лиззи, — неужели это не сон и мне действительно выпало такое счастье?» Ей исполнилось тридцать девять лет; последние полтора года ознаменовались важными и невероятно радостными событиями: она встретила мужчину своей мечты, вышла за него замуж и подарила жизнь сыну. А незадолго до этого судьба ее сестры тоже сделала крутой поворот, только в противоположную сторону: после двадцати трех лет совместной жизни брачный союз Джесс и Йена распался.

— Я же волнуюсь за тебя, как ты не понимаешь?

— Прекрасно понимаю, Лиз. Ты хочешь, чтобы я кого-нибудь нашла и была счастлива, как ты. Но наши судьбы никогда не совпадали, с чего бы теперь им стать одинаковыми?

— Тебе вредно быть одной.

Одиночество Джесс было единственным облаком на безмятежно голубом небосклоне ее сестры. Рождение сына пробудило в Лиззи материнский инстинкт, часть которого распространилась на Джесс.

— Я не одна. И вполне довольна жизнью.

Лиззи картинным жестом, словно перед кинокамерой, отбросила за спину длинные волосы.

— Дорогуша, нельзя жить только ради сына, это не на пользу вам обоим.

В голосе Джесс прозвучало предостережение:

— Я живу не ради Дэнни или кого бы то ни было. Я целых двадцать три года была только женой и матерью. А теперь хочу быть только сама собой.

— Извини.

Джесс улыбнулась, прижимая к уху телефонную трубку.

— За что? За то, что ты такая, какая есть?

Роли в мгновение ока переменились — теперь уже Джесс покровительствовала сестре.

— Как там Сок? Чем он сейчас занимается?

Сынишка Лиззи, крещенный Томасом Александром, еще во время пребывания в утробе матери получил прозвище Сократ, так что теперь его называли не иначе как Соком.

Лицо Лиззи озарилось улыбкой.

— Дрыхнет. Он сегодня что-то разбушевался — еле уложила.

Сок был всеобщим любимцем. Глядя, как он играет, беря его на руки, вдыхая нежный запах детской шейки, Джесс с щемящим чувством вспоминала своих детей малютками. Не отнимая от уха трубку, она с любовью посмотрела на семейную фотографию в рамке.

— Он научился произносить новые слова, — сообщила Лиззи.

— Какие?

На эту тему, не таящую никаких подвохов, они могли беседовать часами.

— Завтра придется Джеймсу с ним сидеть. Меня приглашают в Лондон — озвучивать ролик с рекламой крема для рук. Буду балдеть от крема — разумеется, бесплатного. Тебе привезти?

— Балдеть? Его что — употребляют внутривенно?

Лиззи захихикала.

— Надеюсь, меня не заставят втиснуть эту фразу в отведенные тридцать секунд. Ну ладно, мне пора.

Появился Джеймс, сменивший деловой костюм на свитер и плисовые брюки. Мимикой спросил, не хочет ли Лиззи выпить. Она просигналила губами: «Да, очень!»

— Желаю удачи. Звони.

— Обязательно. Завтра или послезавтра. Обещай, что будешь хорошо себя вести.

— Просто замечательно!

Не успела Лиззи положить трубку на рычаг, как Джеймс сжал ее в объятиях.

— Наконец-то! Как дела, моя радость?

— Пухну как на дрожжах, и чем дальше, тем больше чувствую себя матроной.

— Ты бесподобна. Во всех отношениях.

— Ох, Джим, как я могла жить без тебя?..

Джесс не спеша поднялась в ванную и вытащила груду грязного белья. Рассортировала и отнесла охапку на кухню. Загрузила в стиральную машину. Разогрела суп из банки. И пошла смотреть телевизор.

На дискотеке яблоку негде было упасть. В этот вечер работал популярный диск-жокей; на площадке не столько танцевала, сколько толкалась молодежь. Дэнни танцевал с Кэт. С улыбкой до ушей, он топтался на крохотном пятачке, то приседая, то выпрямляясь, как будто внутри него была пружина. В одной руке он держал за горлышко бутылку, а другой помахивал над головой. Все четыре девушки и Роб с Дэнни изрядно нагрузились. Начатое в кафе празднование Зоиного дня рождения продолжилось в баре, а потом на дискотеке. Для Роба начало дня отодвинулось куда-то очень далеко; музыка грохотала не снаружи, а словно у него в голове. Он зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел перед собой Кэт. Он сразу, еще в кафе, разглядел, какая она хорошенькая. Маленькое треугольное лицо — и впрямь как кошачья мордочка, челка на весь лоб, глаза с поволокой. Танцуя с ней, он убедился, что она тоненькая и хрупкая.

Кэт что-то сказала, но Роб не расслышал.

— Что-что?

Девушка приблизила губы к его уху.

— Ты не видел Рэчел?

Рэчел? Ах да, припомнил Роб, самая неказистая из девушек. Только что была здесь — минуту назад. Или час назад. Он пожал плечами. Кэт отошла. Он присоединился к Дэнни, стоявшему возле стойки. Они выпили еще по кружке пива. На всякий случай Роб обнял друга за плечи, чтобы не упал. Или чтобы не упасть самому.

— Классный вечер, — с ухмылкой произнес Дэн. — Я прямо балдею.

— Слушай. Я провожаю Кэт.

Дэнни расплылся в улыбке до ушей.

— Ах черт, я сам положил на нее глаз.

— Ни фига. Я первый застолбил.

— А кто поведет машину?

— Возьмем такси или еще как-нибудь доберемся.

— Сукин ты сын.

— Как насчет этой… как ее… Зои?

— Нет уж, спасибо.

Вернулась Кэт. Она зачесала волосы назад, и ее лицо выглядело особенно нежным и беззащитным.

— Рэчел в туалете. Ее тошнит.

Дэнни хлебнул еще пива.

— Что будем делать?

— Отвезем ее домой.

— Всем кагалом? Она что, инвалид?

Кэт замялась.

— Ладно, подождите.

Глядя по сторонам, Роб начал различать в толпе знакомые лица. Бармена в пропитавшейся потом майке он нередко встречал в спортзале. Внезапно обстановка показалась ему почти домашней, а неприятности, возникшие у девушек, как будто еще больше сблизили его с Дэнни, породили ощущение сговора.

Парни повернулись спиной к копошащейся толпе. Бармен пустил по прилавку в их сторону две закупоренные бутылки. Дэн чокнулся с Робом, и они принялись пить, сильно запрокинув головы. Стоя плечом к плечу, они почти забыли о Кэт, но она вдруг материализовалась рядом вместе с Зоей.

— Те две ушли.

Дэнни взял Кэт за руку и улыбнулся особенной улыбкой, обнажившей сверкающие снежной белизной зубы.

— Мы доставим вас домой.

Дождь перешел в мелкую противную морось. В фургоне Кэт устроилась впереди, на коленях у Дэнни, однако одно плечо и бедро оказались прижатыми к Робу. Они больше не смеялись и не распевали песни, как когда ехали из бара. Роб, прищурившись, смотрел вперед; «дворники» изобразили на стеклах волшебные арки. Кабина вздрагивала от работы двигателя. Но присутствовали — и это ощущали все четверо — и другие вибрации. Вибрации секса.

Джесс вымыла кастрюльку, в которой разогревала суп, и поместила тарелку и ложку в соответствующие ячейки посудомоечной машины. Проходя через прихожую, проверила, не заперла ли случайно дверь на цепочку. Немного постояла, унимая безотчетную тревогу. И медленно побрела на второй этаж. В спальне все было так, как перед ее уходом. Она села на край кровати и нагнулась, чтобы расстегнуть туфли.

Кэт снимала маленькую квартирку в пропахшем плесенью многоквартирном доме близ железной дороги. Стоя на лестничной площадке и дожидаясь, пока она выудит из сумочки ключи, Роб с Дэнни прислушивались к приглушенному грохоту проходящего товарняка. Роб подумал о тяжелых контейнерах с ядерными отходами, которые перевозят откуда-то куда-то в ночи, и поежился.

— У меня маловато выпивки. Кто-то оставил водку — вот и все богатство, — сказала Кэт, доставая из буфета ополовиненную бутылку.

Всем снова стало весело, хотя парни не очень-то вписывались в тесное пространство. Зоя достала карманное зеркальце и растянула губы, чтобы подкраситься. Но помада выскользнула из непослушных рук, оставив яркий след на зубах. Девушка нервно захихикала, а потом икнула.

Кэт раздала всем зеленые бокалы и плеснула в каждый на дюйм водки. Дэнни взял свой бокал и тотчас поставил на стол.

Кэт включила магнитофон; грянула оглушительная музыка. Девушка засмеялась и стала крутить ручки. Но в тот же миг свалилась на кровать рядом с подругой.

Дэнни пробормотал:

— Сейчас кое-что сообразим.

Усевшись за стол, он вытащил из кармана маленький мешочек. И, напевая, принялся скручивать в трубку листок бумаги.

Все четверо устроились на кровати — девушки посередке — и стали передавать друг другу импровизированную сигарету. Кэт вытянула ноги в черных колготках. Дэнни провел ладонью вдоль изгиба ее бедра — сначала легко, потом все настойчивее.

Внезапно он вскочил на ноги. Комната качалась, но ему было все равно. В голове плескалось море разноцветных огней; в мозгу вспыхивали звезды.

Это ощущение своего могущества было невозможно удержать при себе — оно властно рвалось наружу. Губы растянулись в безумной улыбке. Во рту пересохло. Он посмотрел сверху вниз на Кэт и встретил ее удивленный взгляд. Зоя, закрыв глаза, прикорнула на плече у Роба.

Дэнни вытянул руку и с удивлением обнаружил, что держит самокрутку. Он хотел сказать что-то важное, но забыл, что именно. Не беда. Он опустился на колени возле ног Кэт. Девушка подалась к нему и коснулась его губ легким поцелуем, но тотчас предостерегающим жестом отстранила его голову. Дэнни выдохнул:

— Я люблю тебя.

Кэт издала короткий булькающий смешок.

— Это мы уже слышали.

— Нет, правда.

— Конечно, как же иначе?

Он рассердился и, взяв девушку за подбородок, резко повернул к себе лицом.

— Брось, будь паинькой.

— Ты делаешь мне больно.

— Тебе нравится.

— Нет, не нравится. Прекрати.

В ответ он повалил ее на спину и запустил руку под юбку.

— Кончай ломаться, разве мы не за этим приехали? Я же сказал — люблю. Серьезно.

— Я тоже серьезно.

Кэт почувствовала, что задыхается. Изменившаяся интонация ее голоса заставила Зою открыть глаза.

Роб боялся насилия. Вид и звук насилия повергали его в шок — до судорог по всему телу, до паралича рук и ног. То, как оно вдруг возникало буквально из ничего — из приятного опьянения, как сейчас, — было за пределами его понимания. Ему захотелось съежиться, стать невидимкой, но он принудил себя к действию. Его движения были неуклюжими, но быстрыми и решительными — не зря же он столько тренировал свое тело.

Ледяной ветер хлестнул Роба по лицу. Он никак не мог вспомнить, где оставил свой фургон. Дэнни навалился грудью на ограду вокруг контейнеров с мусором.

— Ты, чертов пакостник! — крикнул ему Роб. — Шевелись, живо!

Он бросился бежать и вскоре услышал за собой топот ног приятеля. Но ощущение было такое, словно там не только Дэнни: его снова преследовали демоны. Страшный призрак насилия вынырнул из черного омута подсознания и бросился за ним в погоню, стремительно набирая скорость. Роб побежал еще быстрее — нагнув голову и, как маленький, молотя воздух кулаками. Плечи напряглись, как в ожидании удара в спину.

Им повезло — они успели добежать до фургона и плюхнуться на сиденья. Роб включил зажигание и резко, с пронзительным скрипом шин, развернулся. И на полной скорости рванул прочь — подальше от улицы, где жила Кэт. Он прилагал бешеные усилия, чтобы вспомнить, куда нужно ехать. Улицы складывались в затейливые узоры с беспорядочно мелькающими огнями. Дэнни развалился на пассажирском сиденье.

— Где мы находимся, черт? — пробормотал Роб и резко повернулся к товарищу.

Тот захныкал:

— Извини. Сам не знаю, что на меня нашло.

Роб боялся внезапных вспышек насилия в себе и других. Страх был почти осязаемым, имел свой омерзительный запах. Дэнни продолжал скулить:

— Ты ведь за меня заступишься? Мое слово против их. Конечно, если нас схватят.

— Ах ты, сукин… — начал Роб и не закончил фразу. То, что он хотел сказать, относилось не только к Дэнни.

Наконец они достигли кольцевой — Роб узнал дорогу, по которой они ехали после дискотеки. Фургон занесло на повороте; в багажнике предостерегающе звякнули инструменты. Роб резко вывернул руль — машина снова стала послушной. Он взглянул в зеркало заднего обзора и увидел позади синий огонек. Вот оно! Роб выругался. Дэнни изумленно уставился на него и лишь потом оглянулся.

— Ax черт! Давай, Роб, гони!

Роб инстинктивно нажал на педаль. Фургон дернулся и на предельной скорости понесся вперед. В половине первого ночи на дороге почти не было машин. Они мчались, оглушенные ревом мотора; в какой-то миг Робу показалось, что полицейская машина отстала.

— Молодчина! — крикнул Дэнни. — Давай!

Но за спиной раздался пронзительный визг полицейской сирены.

Впереди был мост. Бетонные опоры, облицованные гранитом.

Из темноты вынырнули встречные огни. Мгновение внезапной слепоты. Дорога исчезла, словно провалилась.

Тормоза. Оглушительный скрежет в мозгу. Удар. Оглушительный звон стекла и лязг металла. И вспышка нестерпимой боли.

Роб попробовал пошевелить головой. Он стал понемногу воспринимать окружающее. Холодный воздух. Яркий свет от передних фар его же машины, отраженный от бетона. Он точным, рассчитанным движением повернул голову и увидел пустое пассажирское сиденье и распахнутую дверцу. Неужели Дэнни отстегнул ремень? Или вообще забыл пристегнуться?

Превозмогая боль, Роб отстегнул свой ремень и плечом толкнул дверцу. Вывалился на траву. И увидел, как от остановившейся невдалеке машины к нему бегут люди. Но он все-таки успел вскочить на ноги и обежать фургон сзади: капот разбился всмятку.

Дэнни лежал на боку возле самой бровки. Роб опустился на колени и увидел вытекающие из уха и носа алые ручейки.

— Очнись, старина! Вставай! Хватит валять дурака! Поднимайся, ладно?

Кто-то схватил его за руки и оттащил от Дэнни.

— Это мой друг, с ним все в порядке! — заорал Роб. — Что вы делаете?

Полисмен занял его место подле Дэнни.

Автомобили замедляли ход и уже на черепашьей скорости ползли к тому месту, где фургон врезался в мост и где теперь стояла полицейская машина с включенной вертушкой. На мокром гудроне блестели осколки.

— Вы сами поранились, — послышался чей-то голос. — Не беспокойтесь о товарище.

Роб не видел Дэнни: его загораживал второй полицейский, который, стоя на коленях рядом с ним, разговаривал по рации. Скользнув взглядом по веренице машин, Роб попытался вызвать сквозь пелену шока воспоминание о случившемся. Ничтожно малая доля секунды перевернула всю его жизнь, но он никак не мог вспомнить, что же все-таки произошло. Он словно вглядывался в зеркало с мутным пятном на месте стершейся амальгамы. Все, что было вокруг мутного пятна, виделось вполне отчетливо: полицейский в блестящей каске, комната Кэт, две девушки и зеленый бокал с водкой. Но он никак не мог различить то, что было посередине. Не помнил ни того, как фургон резко вынесло на обочину, ни как жал на тормоза, ни как машина врезалась в мост.

Роб спрятал лицо в ладонях. На лбу кровоточил порез.

Второй полицейский встал, и Роб наконец-то увидел Дэнни: тот, по-прежнему скрючившись, лежал на боку. Как будто спал. Только лицо уродовала черная, вытекавшая из носа дорожка, да еще одна такая же пролегла от уха к челюсти. В груди Роба родился странный звук и воплем вырвался наружу:

— Дэнни! Дэн! Открой глаза! Ну, открой же!

Он попытался подняться. Чья-то рука на плече помешала ему это сделать.

— Ты меня слышишь, Дэн?

— Успокойся, парень. Все в порядке. Сейчас придет «скорая».

Подоспели еще несколько полицейских машин с мигалками. Первая — белый «рейнджровер» — резко остановилась под углом к дороге. Оттуда выпрыгнули двое полицейских. Один принялся регулировать движение, а другой подбежал к Дэнни. И вновь оглушительные сирены и мигающие огни — на этот раз «скорой помощи».

Один полицейский сел перед Робом на корточки — так близко, что Роб различил щетину у него на подбородке.

— Ты ранен?

— Пустяки, — с усилием произнес Роб. К нему постепенно возвращалась чувствительность. Всюду болело, кололо, ныло.

— Ты был за рулем?

— Да, я.

Полицейский офицер достал блокнот.

— Давай, сынок, твои координаты. И твоего приятеля.

За этим последовал странный период невесомости и безвременья, словно все вокруг погрузилось в безвоздушное пространство, исполненное неподвижности, хотя крутились колеса, и мигали огни, и люди суетились, разговаривали по рации. Кто-то склонился над Дэнни, посветил фонариком — открытые глаза ответили зловещим блеском. Роб тщетно шевелил онемевшими губами, пытаясь произнести: «Все будет в порядке, тебя спасут. Все обойдется».

Дэнни вставили в рот какую-то трубку. Его окружили люди, и Роб не мог прорваться сквозь живое кольцо. Даже офицер, задававший ему вопросы, бросил все и наблюдал за работой медиков из «скорой помощи».

Врач сказал:

— Нужна машина с установкой искусственного дыхания.

Вот когда Роба пронзила догадка: Дэнни может умереть.

Но это же ни в какие ворота! Человек только что был жив — пил, курил, наслаждался жизнью, а через каких-то несколько минут лежит без сознания на обочине шоссе. Между жизнью и смертью. Сердце Роба полнилось возмущением. Собрать бы эту догадку в кулак, смять, раздавить — чтоб мокрого места не осталось!

— Ты пил? — спросил полицейский.

Новый удар! Робу с неумолимой ясностью представилось: возможно, это он виноват в том, что случилось с Дэнни. «Неужели это моих рук дело?»— спросил он себя. И ответил: «Да».

— Сколько ты выпил? — не отставал полицейский.

В голове у Роба помутилось; теперь он не помнил и того, что помнил раньше. Мутное пятно расползлось и затмило собой недавнее прошлое. Синие огни двоились и рассыпались на мелкие искры. Роб перестал различать лица и уже не видел состарившихся глаз на молодом лице полицейского.

Он с трудом выдавил ответ:

— Немного. Совсем немного.

Вокруг Дэнни все так же суетились медики. Ему вставили в рот шланг от кислородной подушки.

Подошел полисмен с небольшим черным аппаратом и велел Робу дыхнуть. Он подчинился.

Мимо носились люди, переговаривались через его голову, но он не разбирал слов. Полицейский возобновил расспросы, а тем временем один из медиков осмотрел его голову, повернул в одну, другую сторону, заставил поднять руки и посветил в глаза фонариком.

Роб разлепил непослушные губы.

— Я не знаю его адреса. Он живет с матерью. Я не бывал у них — зачем?.. Уберите это, пожалуйста!..

Из-за проклятого фонарика все увидели, что он плачет. Роб ненавидел проявления слабости, особенно при посторонних. Ненавидел почти так же, как насилие в себе и других. Эти два явления шли в одной связке.

В ночном небе вспыхнули огни — появился вертолет.

Шум пропеллера нарастал и постепенно заглушил все остальные звуки: рев работавших вхолостую двигателей, команды по рации… Роб встал на четвереньки. Ревущая машина пронеслась над самыми их головами, подняв пыль и всколыхнув траву. Сбоку от дороги простиралось поле. Санитары уложили Дэнни на носилки. Из вертолета, пригвоздив их к земле, вырвался луч прожектора. Он словно выискивал его, Роба. Наконец вертолет опустился на землю. Прожектор выключили. Носилки с Дэнни и подключенной к нему аппаратурой исчезли в брюхе железной птицы. Она заревела и, покачиваясь из стороны в сторону, поднялась в воздух. И улетела.

Роба вырвало.

— Пошли, сынок, — обратился к нему санитар. — Через пару минут твой приятель будет в больнице. И тебя отвезут туда же.

Ему помогли дойти до машины «скорой помощи» и усадили на заднее сиденье. Роб понял, что арестован. Дверца захлопнулась, и они помчались в город.

Будильник. Уже половина шестого.

Джесс вытянула из-под одеяла руку и ощупью поискала кнопку. Но и после того, как она нашла ее и нажала, трезвон не прекратился. Звонили в дверь — в три часа ночи! Она нашарила теплый халат из шотландки, сунула ноги в шлепанцы. Отдернув штору, выглянула на улицу. Возле дома стояла полицейская машина с включенной мигалкой, распространявшей вокруг себя голубое сияние.

Джесс стремглав сбежала по лестнице. Дверь так и осталась не запертой на цепочку, значит, Дэнни не вернулся. Ну, в этом-то как раз не было ничего необычного. Он проводил ночь вне дома. Взрослый парень — как его остановишь? Но полиция… Что могло случиться?

— Миссис Эрроусмит?

— Да.

Женщина-полицейский с круглым лицом была примерно одного возраста с Бетт. Если с Бетт несчастье… Джесс зажала ладонью рот.

— Можно войти? — спросила женщина-полицейский, показывая ей какой-то предмет — наверное, служебное удостоверение.

— Да, конечно. Что случилось?

Взгляды обеих женщин встретились в ярко освещенной прихожей.

— Дэниел Эрроусмит — ваш сын?

Джесс едва не расхохоталась. Только не Дэн! Дэну море по колено. Легкий характер и везение охраняют его от всех невзгод. Зато его старшая сестра Бетт, как магнит, притягивает несчастья.

В голове мелькнуло воспоминание — моментальный снимок. Сморщенное личико Бетт, выступающее из утепленного комбинезончика, и сияющая физиономия ее брата. Им было соответственно три года и шесть месяцев. Йен сфотографировал их новой камерой, которую Джесс подарила ему на день рождения. Если бы Йен был здесь!

— Да. Что с ним?

Какая-нибудь юношеская проделка. Придется придумывать ему оправдания, как она делала, когда он учился в школе.

— Попал в автокатастрофу.

Джесс похолодела.

— Где? Он ранен?

— Да. Мне очень жаль. Это случилось на кольцевой.

— Что он повредил?

— Точно не знаю. Кажется, у него черепно-мозговая травма. Его на вертолете доставили в Центральную мидлендскую больницу. Можем прямо сейчас отвезти вас туда, миссис Эрроусмит. Там вам все расскажут.

Что толку задавать вопросы — даже если от них пухнет голова? Но все будет хорошо. Дэн поправится. Он всегда поправлялся.

— Можете подождать, пока я оденусь?

— Да, конечно.

На середине лестницы Джесс остановилась и, схватившись рукой за перила, обернулась.

— Чей это был автомобиль? У Дэна нет машины.

— Ваш сын был пассажиром. Машину вел другой молодой человек.

— Что за молодой человек?

— Роберт Эллис.

Имя ей ничего не сказало. Может, Дэн и упоминал его — у Джесс не отложилось в памяти.

— Он тоже пострадал?

— Немного.

— Он был пьян?

— Водитель? Да, он выпил.

— Понятно. Благодарю вас.

И она продолжила свой путь вверх по лестнице и дальше, мимо спальни Дэнни с закрытой дверью и его одеждой в шкафу. Во рту пересохло, руки дрожали. Она не сознавала, что натягивает на себя, так ли нужно одеться. На обратном пути заглянула в комнату сына и прихватила чистые джинсы, свитер и белье. Затолкала в хозяйственную сумку. Надо же ему в чем-то вернуться домой.

— Миссис Эрроусмит? Сюда, пожалуйста.

Джесс последовала за медсестрой по коридору. Из-за яркого света и суетящихся людей ночь была похожа на день.

Наконец сестра открыла последнюю дверь. Джесс хотелось мчаться со всех ног, скорее очутиться рядом с сыном. Но сестра ввела ее в маленький душный кабинет.

— Ему сейчас делают снимок головы. Хотят установить причину высокого внутричерепного давления. Сразу после этого я отведу вас к нему.

Джесс села на пластмассовый стул и стала ждать. Сегодня утром, когда она уезжала на работу, Дэнни еще спал. Нет, это было вчера. А позавчера вечером, когда он приехал домой и постучался к ней в спальню, она читала в постели. Он вел себя как обычно: примостился на краешке кровати и стал рассказывать.

«И почему я не сказала, как он мне дорог. Ничего, скоро скажу».

Вернулась медсестра.

— Идемте.

В помещении было полно народу, врачей и медсестер, и какой-то устрашающей аппаратуры. Дэнни лежал на каталке с закрытыми глазами. Изо рта и от рук отходили какие-то трубки. Джесс бросилась к нему, накрыла его руку своей ладонью. И впилась взглядом в его лицо.

— Это я, Дэн. Я с тобой.

Не было на свете таких слов, которыми она могла бы выразить свои чувства к нему — сложный клубок недомолвок, перекрестье подводных течений. Сейчас все это уместилось в емкую фразу: «Я с тобой». Лучше не скажешь.

Джесс обратилась к тому из врачей, который стоял ближе остальных:

— Ему очень плохо?

— Миссис Эрроусмит, меня зовут доктор Хили. Случилось вот что: когда вашего сына выбросило из автомобиля, он сильно ударился головой. Исследование глазного дна показало возрастающее внутричерепное давление. При просвечивании обнаружилась гематома — большой сгусток крови между оболочкой и мозгом. Она-то и давит на мозг.

У доктора Хили был утомленный вид; одно веко чуть заметно подергивалось. Джесс провела языком по пересохшим губам.

— И что дальше?

— Сейчас мы готовим его к операции. Придется просверлить в черепномозговой коробке отверстия, чтобы путем высасывания удалить скопления крови.

— Это поможет?

— Да — на данном этапе.

— Что это значит? Он выздоровеет?

— Сейчас рано говорить об этом, миссис Эрроусмит. У вашего сына очень серьезная травма головы. Сейчас главное — как можно скорее провести операцию.

Джесс перевела взгляд с врача на Дэнни. И только сейчас осознала: ее золотой мальчик может умереть.

Она вновь повернулась к врачу.

— У него сильный характер.

— Не сомневаюсь.

Когда Дэна собрались увозить, Джесс взмолилась:

— Можно мне… вместе с ним?

— Можете подождать возле операционной.

В отделении травматологии Робу пришлось ждать врача в одноместной палате. Полицейский офицер воспользовался ожиданием, чтобы продолжить допрос.

— Опишите ваши передвижения за минувший вечер.

Превозмогая усталость, Роб добросовестно все перечислил. В голове билась только одна мысль: что с Дэнни?

Он не отрицал, что был дома у Кэтрин Уотсон (если ее так звали), в том самом многоквартирном доме возле железнодорожного полотна, откуда поступил вызов в полицию.

— Что там произошло?

Роб пожал плечами и заморгал от боли. Однако рассказал обо всем так откровенно, как только мог. Полицейский насупился.

— Версия хозяйки квартиры и ее подруги отличается от вашей.

— Мне наплевать. Я рассказал все как было. Послушайте, он лежит где-то здесь. Какая теперь разница?..

Он требовал новостей о состоянии Дэнни от каждого, кто проходил мимо. Но столкнулся с заговором молчания.

— Врачи делают все, что могут, — сжалилась одна молоденькая медсестра. — Ваш друг в надежных руках.

Следователь был настойчив.

— Поговорим о тебе, Роберт. Ты ведь уже попадал в полицию?

— Подрался три года назад.

— Бытовое хулиганство. Крупный штраф и предупреждение — верно?

— Да. Больше за мной ничего нет.

— До сегодняшнего случая.

Робу зашили рану над глазом и сделали рентген. Сказали, что у него раздроблен локоть и рука должна побыть в гипсе. Не исключалась возможность сотрясения мозга, так что ночь ему придется провести под наблюдением врачей — если не будет слишком буянить и если разрешит полиция.

Пришел врач отделения — взять кровь из вены здоровой руки. Он разлил ее в две пробирки и тщательно запечатал.

— Которую отдать на анализ?

Роб пожал плечами.

— Какая разница?

— Никакой, — сухо ответил врач. — Но вы имеете право выбрать.

Роб указал пальцем на одну из пробирок и левой рукой нацарапал свое имя на бланке. Все это очень мало его интересовало. В дверях стоял полицейский с каской в руках. Робу объяснили, что завтра или через день, смотря когда его выпишут, ему предстоит явиться в участок в сопровождении адвоката.

— Ясно, — ответил он, хотя на самом деле ничего не понял. Сказывались опьянение и шок; он все еще не мог связать причины и следствия и не представлял, как этот случай повлияет на завтрашний день и всю жизнь. Тревога за Дэнни вытеснила все остальные чувства.

После того как на руку наложили гипс, Роба уложили в постель. На других койках храпели двое стариков и один мужчина среднего возраста, худущий как скелет. Этот вцепился скрюченными пальцами в одеяло и рассеянно скользнул по новичку страдальческим взглядом.

Подходящего случая долго ждать не пришлось: не успела единственная на все отделение дежурная медсестра отойти по вызову в другой конец коридора, как он спрыгнул с койки, накинул поверх пижамы халат спящего соседа и отправился на поиски.

Матерчатые шлепанцы заглушали шаги. Согнутая под прямым углом рука в гипсе мешала сохранять равновесие, так что время от времени Роб ударялся плечом о сверкающие белизной стены. Наконец он добрался до тяжелой двойной двери с табличкой: «Операционные». Из-за угла вынырнула сестра с коробкой стерильных бинтов.

— Что вы здесь делаете?

— Ищу Дэниела Эрроусмита.

— Ему делают операцию. Вы родственник?

— Брат. Мы вместе попали в аварию. Мне разрешили прийти.

— Там ваша мать — ждет конца операции. Сейчас я вернусь и провожу вас.

Мать Дэнни. Ну конечно — где же ей еще быть?

— Не беспокойтесь. Объясните, где это, я сам дойду.

Перед дверью комнаты для посетителей Роб остановился и прислонился лбом к стене. В груди бешено колотилось сердце; дыхание было жестким и хриплым.

Бывало, Дэнни упоминал о матери. Нельзя сказать чтобы часто — учитывая то немногое, что ему (и всем остальным) было известно о Робе. Что-нибудь вроде: «Маман — славная старушка. Меня просто обожает. Готова целовать землю у меня под ногами».

Роб понимал: нельзя ворваться в операционную и потребовать, чтобы ему сказали, как чувствует себя Дэнни. И нельзя прятаться от его матери — как бы ни хотелось. Главное — узнать, что с Дэнни, а она, конечно, в курсе.

В голове вихрем пронеслись воспоминания. Он — за рулем. Дэнни орет благим матом. Капли дождя на лобовом стекле. И мутное пятно — провал в памяти.

Свет ламп под потолком начал расплываться, в глазах заплясали радуги. Роб протер глаза тыльной стороной ладони и резко толкнул плечом дверь комнаты для посетителей.

Мать Дэнни понуро сидела в углу. Одна-одинешенька.

Роб отметил мертвенно-бледное лицо. Черные брови. Волосы тоже черные, как у Дэнни. Руки стиснуты на коленях. Она подняла голову на звук открываемой двери и с мольбой посмотрела на вошедшего.

Перед Джесс стоял молодой человек с измученным, почерневшим от синяков и ссадин лицом и белой нашлепкой под одним глазом. На волосах — запекшаяся кровь. Рука на перевязи — перед грудью, как щит. Она сразу догадалась, кто это.

У него был безумный вид. Словно пророк из Ветхого завета в больничных тапочках и кое-как наброшенном халате явился, чтобы свершить обряд проклятия. Он показался ей выше ростом, шире в плечах и грознее простого смертного. Глаза метали искры. Джесс еще не видела человека, который был так полон жизни. Он воззрился на нее, и Джесс не знала, то ли наброситься на него с кулаками, то ли вскочить и убежать куда глаза глядят.

— Как он там?

С минуту Джесс безмолвно взирала на Роба; потом возмущение, вызванное его вопросом, испарилось. Просто не было сил ни на что, кроме ожидания.

— Его сейчас оперируют. Удаляют гематому, давящую на мозг.

— Он выживет?

— Об этом еще рано говорить.

Роб сел подальше от нее и уставился на секундную стрелку настенных часов, медленно, монотонно совершающую круг за кругом.

Никогда еще Джесс не чувствовала себя такой одинокой. Она думала, что смирилась со своим положением разведенной женщины, но откуда ей было знать, что значит одиночество в таком месте, как это.

Конечно, можно позвонить сестре или дочери, но тогда придется что-то объяснять и даже утешать их — в то время как она сама испытывала острую потребность разделить с кем-нибудь горе и ужас. Так что она продолжала неподвижно сидеть и ждать.

Снова открылась дверь.

— Миссис Эрроусмит, — позвал ее врач.

Джесс встала на дрожащих ногах и едва не споткнулась о дорожную сумку, куда сложила все необходимое для Дэна.

— Как он?

Врач покосился на Роба.

— Это брат Дэниела?

— Это тот самый молодой человек, который вел машину. С чего вы взяли, что брат?

— Я соврал медсестре, — вмешался Роб. — Иначе меня бы не пустили.

Джесс не смотрела на Роба — только ощущала идущие от него волны страха и надежды.

— Мы не могли бы поговорить без посторонних? — обратилась она к врачу.

— Да, конечно.

В комнате медперсонала Джесс мгновенно забыла о существовании Роба и полностью сосредоточилась на словах врача — как будто от этой сосредоточенности зависела жизнь ее сына.

Гематому удалили. Давление на мозг уменьшилось. С этой точки зрения операция прошла успешно. Больной по-прежнему без сознания. Его увезли в отделение интенсивной терапии.

— Когда он… придет в себя?

— Этого мы не знаем. Ближайшие сутки покажут.

— Понятно. Можно мне к нему?

— Сюда, пожалуйста.

Палата интенсивной терапии показалась Джесс очень большой и суматошной. Она была ярко освещена; взад-вперед деловито сновали люди в белых халатах. Здесь стояло несколько кроватей, разделенных рядами полок с аппаратурой и белыми ширмами. На одной лежал Дэниел с забинтованной головой, укрытый до плеч легким одеялом.

Джесс подошла ближе и увидела вставленную в его рот трубку. Другая такая же отходила от ноздрей. Они крепились клейкой лентой, из-за чего лицо Дэна напоминало разрисованное лицо индейца. Из-под одеяла разбегались другие, подсоединенные к приборам трубки и провода. Джесс увидела экран с мигающими красными и синими штрихами. Глаза Дэна были закрыты белыми ватными подушечками. Джесс дотронулась до прядки черных волос, торчавшей между бинтами.

В комнате для посетителей она постоянно ощущала незримое присутствие сына. Но теперь эта громоздкая аппаратура словно воздвигла между ними непроходимую стену. Джесс поискала взглядом крошечную овальную метку у Дэниела на подбородке — след перенесенной в детстве ветряной оспы. Это он, ее мальчик! Он здесь!

Все ее существо затопили любовь и нежность. На глаза набежали слезы. Аппаратура казалась страшной потому, что Джесс ничего в ней не понимала. Она была заботливой матерью, привыкшей вникать во все, что касалось ее детей. Из-за аварии Дэн вновь стал беспомощным ребенком. Джесс склонилась над ним.

— Я здесь, Дэнни. Я люблю тебя.

Она отвернула краешек одеяла и увидела его руку со слегка согнутыми пальцами, как у спящего младенца. От вены в сгибе локтя отходил пластиковый шланг. Джесс испугалась — как бы его не сдвинуть. Однако все-таки не удержалась и дотронулась до пальцев сына. Они оказались теплыми. Она опустилась на стул, который поставили специально для нее.

Она сидела и считала вдохи-выдохи, которые делал за Дэнни аппарат искусственного дыхания. Следила за его сердцебиением по показаниям осциллографа. Подошла медсестра в зеленом халате и синтетическом фартуке.

— Как вы себя чувствуете?

— Прекрасно.

И вопрос, и ответ показались Джесс совершенно нелепыми. Сестра отвернула одеяло. Джесс увидела еще одну трубку, вставленную в открытую рану возле ключицы. На груди Дэнни были прикреплены еще несколько шлангов. Кусочки белого пластыря скрывали мелкие раны. Подошедший хирург слегка ущипнул Дэнни за мочку уха, и Джесс почувствовала, как пальцы сына шевельнулись у нее в руке. Она чуть ли не закричала:

— Смотрите, он чувствует! Он приходит в сознание! Вы для этого его ущипнули?

— Нужно проверить реакции, — тихо ответил врач.

Джесс догадалась: все не так просто. И все же Дэн пошевелил пальцами! Врач снял с его глаз белые подушечки и по очереди посветил в каждый глаз фонариком.

— Зачем вы закрываете ему глаза?

— Чтобы сохранить влагу, — ответил хирург, возвращая нашлепки на место.

Никогда Джесс не чувствовала себя такой беспомощной!

— Ему больно?

— Не думаю.

— Чем я могу ему помочь? Все, что в моих силах…

— Делайте то же, что и до сих пор, — мягко ответил врач и отошел. Сестра стала заносить показания приборов на карточку над кроватью.

Сидя рядом с сыном, держа его за руку, Джесс вспоминала эпизоды его жизни. Перед ее мысленным взором вереницей прошли картины каникул, Рождества и семейных праздников. Ей казалось, будто тепло этих воспоминаний через нее переливается в Дэнни и возвращает ему мир более счастливый, чем тот, который открылся ему взрослому.

«Я с тобой! — неумолчно звучало у нее в голове. — Очнись, Дэнни! Пожалуйста, вернись ко мне!»

Прошла, должно быть, целая вечность, прежде чем Джесс опустила голову на край кровати и смежила веки. Однако забытье длилось каких-нибудь несколько минут. Она вздрогнула, открыла глаза и не сразу поняла, где находится и почему ей так страшно. Дэнни не шелохнулся.

Снова пришел врач. С силой надавил тыльной стороной ладони на грудную клетку Дэнни. В ответ тот вытянул руки и сжал кулаки, словно его потревожили во сне. Джесс просияла.

Дэнни здесь, он не покинул ее, просто уснул. Он реагирует на прикосновения врача.

— Я так рада, что он чувствует! Это хороший признак, ведь правда?

— Да, это положительная реакция на раздражитель. Но сейчас еще рано радоваться.

Как послушная девочка, Джесс не стала давить на врача, добиваясь, чтобы ее утешили. Если она выдержит испытание на стойкость и заслужит всеобщее уважение, это только поможет Дэну.

— Спасибо вам за все, — проговорила она.

Шесть часов утра.

Скоро проснется Сок — если еще не проснулся. Джесс решила позвонить Лиззи и Бетт. Лучше сделать это сейчас, когда ее согревает лучик надежды.

И еще нужно сообщить бывшему мужу.

Йен окончательно оставил Джесс два года назад ради молодой женщины, с которой познакомился, работая коммивояжером. Он всегда был удачливым продавцом благодаря оптимизму и исходившему от него чувству надежности, за которыми, однако, скрывалась неуверенность. За время их супружества он много разъезжал, и это несколько затушевало ту горькую истину, что они с Джесс не были счастливы. А потом он встретил девушку из Австралии, которая, путешествуя по Европе, решила частично возместить расходы, работая администратором компании по производству электрических приборов, где работал Йен. Для него это была не первая связь, но на этот раз он влюбился. Йен был заботливым и слишком пристрастным отцом, но Бетт и Дэнни стали взрослыми. Он сообщил Джесс о своем уходе. Она испытала смешанное чувство горечи и облегчения, которое вскоре перешло в безразличие.

Теперь Йен был женат на Мишель; они жили в Сиднее, ее родном городе. Джесс ни разу не была в Австралии, но, набирая номер, явственно представила себе заасфальтированный дворик, окаймленный кустами папоротника и гибискуса и с видом на голубой залив. Ей даже почудилось, будто она слышит звонок в комнате за опущенными жалюзи — чтобы укрыться от палящего солнца.

Джесс подняла голову. Она вспомнила, что оставила сумку со всем необходимым для Дэнни в комнате для посетителей, у двери в операционную. После пережитого за ночь то, что она притащила джинсы и свитер, показалось злой шуткой. Она также вспомнила, что видела в коридоре телефон-автомат. Оттуда и позвонит.

В комнате для посетителей оказалось полно народу. Впрочем, приглядевшись, Джесс поняла, что это одна большая индийская семья — старики, их дети и внуки. Они заняли почти все пластмассовые стулья и, синхронно вскинув головы, обратили на вошедшую Джесс полные жадной мольбы взгляды — как исстрадавшиеся без полива растения. Роберт сидел на том же стуле в углу, держа сумку Дэна.

Джесс вышла в коридор. Роб пошел за ней.

— Как он там?

Он больше не казался ей великаном. Лицо осунулось, приобрело пепельный оттенок; под глазами обозначились темные круги.

«Так ему и надо, — с горечью подумала Джесс. — Пусть страдает. Почему все несчастья должны были свалиться на Дэнни, а этот детина отделался несколькими ушибами?»

Она поджала губы. Но потом вспомнила, как Дэнни пошевелился в коме. Все будет хорошо. Эта уверенность капля за каплей оживляла пересохшую почву ее души.

Она рассказала Роберту Эллису все, что знала. Он напряженно слушал, не спуская с нее глаз. И наконец произнес:

— Спасибо.

— Идите в свою палату. Ложитесь спать.

— Я поеду домой. Не хочу здесь оставаться.

— Вам повезло, — жестко сказала Джесс.

— Если бы это зависело от меня, я с удовольствием поменялся бы с ним местами. Я еще приду. Если не разрешите взглянуть на него, подожду снаружи.

Джесс передернула плечами. В это страшное время в ее сердце не было места для гнева. После секундного колебания Роб отдал ей сумку. А когда она отвернулась, чтобы уйти, неожиданно схватил ее за руку.

— Дэнни правда пошевелился?

— Да.

Он стоял так близко, что она почувствовала запах пота и пробивающийся сквозь него знакомый запах молодой кожи. К горлу подступил комок. Она отняла руку.

— Да, он пошевелился. Врач сказал, что это реакция на раздражитель, но еще рано делать выводы.

И пошла звонить.