Влюбись за неделю

Глава 3 День третий: четверг

Утро началось с собственноручно сваренного кофе, заказанной вкуснейшей пиццы и разговора с телевизором. По въевшейся профессиональной привычке я хотела просмотреть доступные сведения о том фонде, на открытие которого вдруг оказалась приглашена.

Ничего особенно интересного — благотворительность властей в любом мире, наверное, похожа. Иди я туда как журналист, написала бы статью заранее, а на месте сконцентрировалась бы на поиске забавных подробностей о происходящем и о гостях. Что там делать Шарлотте, я не представляла. Зато очень ясно понимала, чем нужно заняться мне. Почти весь день рядом с доктором Норвудом, не в Академии, без переписки, научной работы и студентов, отнимающих его время и внимание. На скучнейшем для него, да и для меня тоже, мероприятии. В окружении людей, которые, можно надеяться, для него еще менее интересны, чем Шарлотта.

Пора переходить от просмотра фото к личному контакту.

Я доела пиццу и задала общительному телевизору следующий запрос:

— Одежда для девушки, светские мероприятия.

На экране замелькали страницы рекламных каталогов. Вкусы доктора Норвуда относительно женской одежды я примерно представляла, и, в принципе, мои новые черные брюки с любой из белых блузок более-менее соответствовали и им, и сегодняшнему поводу. Хотя к брюкам был бы желателен пиджак или жилет. Но, насколько я понимала, брюки уместнее для делающей репортаж журналистки, а спутнице статусного гостя приличнее появиться в платье.

Вот только ни одно из платьев Шарлотты не подходило.

— Пора ломать шаблон, — вздохнула я и отправилась по проторенной дороге — в салон Гризеллы. Учитывая, что времени осталось два часа… вся надежда на магию!

Гризелла и магия не подвели. Без пяти двенадцать я открыла портал и шагнула к Академии, задаваясь вопросом, узнает ли профессор свою ассистентку с первого взгляда. Строгая высокая прическа, предельно аккуратная, ни одного выбившегося волоска. Закрытое платье ниже колена из подходящей к случаю патриотичной шотландки, в деловом стиле, но прекрасно обрисовывающее фигуру. Туфли на небольшом каблучке, чулки на тон темнее кожи. Клатч, взятый ради помады и носового платка. Сунутые в него по привычке блокнот и ручку я, спохватившись, вынула и оставила дома: не соответствуют образу.

Так идеально я не выглядела ни разу в жизни, ни в этой, ни в прошлой.

Судя по равнодушному взгляду, которым окинул меня появившийся через минуту профессор, и по отсутствию ехидных комментариев, я не ошиблась ни с чем. Даже с тем, что предстоящий банкет угнетает его больше, чем компания Шарлотты. Роскошный черный смокинг и такая же черная рубашка только сильнее подчеркивали его мрачное настроение.

— Идемте, — сказал он коротко и открыл портал, пропуская меня вперед.

Я шагнула — и провалилась по колено в воду. Нога поехала на скользком, я замахала руками, пытаясь восстановить равновесие, но тщетно. Опоры не было.

Клатч улетел в неизвестность. Время растянулось. Я падала с громким и абсолютно нецензурным воплем — и ничего не могла сделать. Только орать.

Но грохнуться мне не дали.

— Какого… — профессор появился очень вовремя. Вместо эпичного падения в воду, а то и на камни меня вздернули вверх, а потом обхватили за талию. Положение было шатким — кажется, он тоже изо всех сил старался удержаться на ногах. — Дьявола тут творится!

— Это не Эдинбург, — озвучила я очевидное.

Мы стояли посреди бескрайнего болота, мрачного, заросшего клочковатой травой, с редкими озерцами открытой воды. Из признаков присутствия человека наблюдались низкие, местами развалившиеся заборы из гранитных валунов, вдалеке на склоне холма паслись овцы. Гримпенская трясина, да и только, разве что собаки Баскервиллей не хватает.

Надеюсь, мы здесь не утонем.

— Вы потрясающе наблюдательны, — должно было прозвучать с привычной язвительностью, но, похоже, доктор Норвуд слишком озадачился случившимся. А еще идущее от его ладоней тепло смазывало впечатление. Держал крепко, будто опасался, что без его помощи меня мгновенно засосет.

— Профессор? А давайте вы меня отпустите и откроете портал еще раз?

— Если вы не планируете снова выписывать здесь фигуры высшего пилотажа, так и сделаю. Не имею ни малейшего желания вылавливать вас из трясины за волосы.

Он и в самом деле попробовал открыть портал. И для этого ему не понадобилось меня отпускать совсем, всего-то — удерживать одной рукой вместо двух. Только ничего не вышло. После первой попытки воздух перед нами загустел и ощутимо запахло озоном. После второй небо разорвала беззвучная молния, ударила в сухое дерево неподалеку, и то вспыхнуло. Я представила, что произошло бы, попади этот разряд в воду, в которой мы стояли. Захотелось влезть профессору на ручки.

Дерево тот потушил одним небрежным взмахом. Сказал задумчиво:

— Магия слушается. Порталы — нет. Что происходит? Сбой портальной системы? Почти невероятно. Но возможно.

Почудилось, или в его голосе и в самом деле зазвучал исследовательский энтузиазм? Что ж, если и так, я его понимала — эта проблема наверняка поинтересней слащавой тягомотины, которая ждала нас в Эдинбурге. Вот только разбираться с любой проблемой лучше не по колено в грязи и с риском утонуть в болоте!

Интересно, я умею левитировать? Долететь бы… ну хотя бы до того холма с овцами. Сесть на травку и разрешить профессору заняться исследованиями. Могу даже помочь по мере сил.

Я представила, как воспаряю вверх. Без толку. То ли силу воображения нужно было подкрепить чем-то более существенным, то ли здешняя магия не доросла до победы над гравитацией.

Шарлотта на мысленный призыв не отозвалась. Лучше, наверное, не надеяться на ее помощь. Когда она появлялась в последний раз? Во время разговора с Маскелайн? Нет, после. Зато в директорском кабинете бросила меня, не предупредив. У нее какие-то свои соображения, когда она нужна мне, а когда нет.

Доктор Норвуд тем временем тоже упражнялся в магии. И у него выходило не в пример лучше. Сначала болото вокруг нас подернулось тонкой пленкой льда. Потом на нем почему-то расползлись большие кожистые листья, через секунду покрывшиеся чем-то напоминавшим незабудки. Но тут же исчезли, а передо мной протянулся деревянный настил из оструганных досок, которые даже пахли свежеспиленным деревом. И тоже развеялся почти сразу. То ли профессор отменял заклинания, то ли…

— Аномальная зона. Под Эдинбургом? Откуда? Мисс Блер, я бы на вашем месте сосредоточился на создании подходящей обуви. Нам придется идти пешком.

Создавать обувь я не умела, хоть подходящую, хоть не очень. Короткое погружение в себя — в поисках в памяти Шарлотты нужного заклинания, или жеста, или чем там можно превратить туфли в болотные сапоги, — принесло лишь тянущую боль в висках. Наверняка Шарлотта это умела, должна была уметь. Но не я.

— Не могу сосредоточиться, — выдавила я, надеясь, что такого объяснения хватит. И в этот момент, как по заказу, что-то впилось в ногу. Я взвизгнула и брыкнулась, взметнулись брызги, хватка профессора стала крепче.

— Успокойтесь. Пираньи здесь не водятся, — повинуясь его жесту, из воды медленно вытянулась черная, покрытая слизью и тиной ветка. — Только саблезубые коряги. Они, разумеется, крайне опасны, особенно осенью, но не смертельно.

«Гадость какая», — меня передернуло от отвращения, а следом, запоздало, накрыло стыдом. Устроила панику-истерику на пустом месте!

— П-простите, — еле удалось выдавить единственное слово.

— Платье подтяните, узкое, — скомандовал профессор, и мои ноги облеклись в высокие, до бедер, сапоги. Я тайком пощупала материал: не резина, но что-то водонепроницаемое, скользкое и гладкое. Сухости успевшим промокнуть ногам они, конечно, не добавили, но хотя бы от таких вот «не смертельно опасных» коряг защитить должны. Да и не хотелось бы потерять туфли и шлепать босиком. Не говоря уж о том, что туфли я подбирала для паркетного мероприятия, а не ходьбы по воде, болотной тине и скользким кочкам.

— Постарайтесь поддерживать их магией. Заклинания слишком быстро рассеиваются. Я пойду впереди. Идите след в след. Еще не хватало и впрямь провалиться в трясину.

Так мы и побрели, медленно и печально. Доктор Норвуд, в таких же сапогах, как у меня — в сочетании со смокингом смотрелось убийственно! — шел осторожно и, кажется, перед каждым шагом прощупывал почву под водой. Я высоко поддернула платье, чтобы узкая юбка не мешала идти и удерживать равновесие. Хорошо, что Норвуд смотрит вперед, а не на меня. Такого вызывающего «мини» даже в гардеробе Шарлотты не было.

Как поддерживать сапоги магией, я представляла слабо. Действовала по наитию, примерно так же, как Шарлотта учила сохранять нужную температуру при варке кофе — напитывала свою экипировку болотного первопроходца тонким «ручейком» энергии. Надеюсь, этого хватит…

Солнце лениво ползло за завесой облаков, и, судя по всему, на торжественную часть мы опоздали окончательно и безнадежно. Вот уж о чем я не жалела, но к банкету хотелось успеть. Смотреть на болотную воду и сглатывать пересохшим ртом — совсем не радостно. Да и голод давал о себе знать — зря я не стала обедать.

— Замрите, — профессор вдруг свернул, прошлепал шагов десять до торчащей из бурой торфяной воды розовато-лиловой кочки и что-то там сорвал. Я едва услышала его тихое: «Честер будет в восторге». — Идите сюда, мисс Блэр. Здесь суше.

И правда, когда мы прошли еще немного в новом направлении, озерца стоячей воды пропали окончательно. Хотя под ногами все равно мокро и жадно чавкало.

— Здесь опасность вступить в трясину минимальна, — обрадовал профессор, — видите, сфагнум сменился пушицей и вереском?

— Конечно, — пробормотала я. Не признаваться же, что для меня и сфагнум, и пушица — одинаковые незнакомцы? Да и вереск знаю только по картинкам, а не в первозданном природном виде.

— Подержите, — вручил он мне какой-то розовый чахлый кустик, выдернутый с корнями. Я торопливо поправила юбку, хотя доктору Норвуду, похоже, было все равно, в каком я виде, лишь бы не уронила его находку. Убедившись, что держу крепко, но аккуратно, он метнулся к зарослям беловатой, похожей на толстые нитки травы. Или не травы? Точно я была уверена лишь в одном — это очередное нечто принесет много радости Честеру Фулли. Наверняка.

За беловато-нитевидным «нечтом» последовало лиловое с толстыми, мясистыми стеблями. За ним — спутанный клубок чего-то мягкого и пушистого, похожего на птичье гнездо. Дальше — букетик сочных зеленых листьев-трилистников, но точно не клевера. Я безропотно принимала очередную добычу, а профессор, кажется, забыл о том, куда мы направлялись и где оказалось, и целиком увлекся лишь ему понятными ботаническими изысканиями.

— Ну и где же ты? Давай-давай, покажись, я знаю, что прячешься, — бормотал он, исследуя крупную кочку, заросшую бурым мхом. — Ага! Попалась! — воскликнул вдруг азартно и потянул в воздух толстый пунцовый стебель. Больше всего тот походил на лиану. Как я их себе представляла. Только вот лианы в моей реальности не могли извиваться, норовя оплести руки. — Чш-ш-ш. Спокойно, детка, ничего с тобой не случится. — Профессор намотал стебель на локоть, как моток веревки, и дернул. Из кочки с громким чмоком вылез ярко-красный пучок лепестков — назвать цветком это странное мятое недоразумение язык не поворачивался, — недоуменно покачался из стороны в сторону и, доверчиво прильнув, устроился у Норвуда на плече. — Да, умница, вот так.

Я вспомнила разумную розу с двенадцатью, что ли, корневищами. Так же льнула. Улыбнулась: профессора боятся студенты, а всяческая растительность от него явно без ума. И он сейчас совсем не похож на строгого сухаря-преподавателя, на сурового завкафедрой и даже на мировое светило. Скорее уж напоминает юного Дугала с фотографий, по самую макушку увлеченного, азартного… и очень симпатичного.

Лепестки ткнулись ему в щеку, он отодвинул их, пощекотал пальцем, будто утешая, и вдруг посмотрел прямо на меня. Удивленно приподнял бровь.

— Что такое, мисс Блер? Вам весело? Да уж, могу себе представить, как это выглядит. Смотри, детка, эта женщина, которая стоит в болотных сапогах и почти-вечернем платье с целым букетом ботанических редкостей посреди неизвестного болота, находит нас забавными.

— И милыми, — не стала отпираться я. — Знаете, доктор Норвуд, я перестаю жалеть, что мы не попали в Эдинбург. Там было бы гораздо унылее, чем здесь. Кстати, платье совсем не вечернее.

— Совсем-не-вечернем, — согласился он. — И очень патриотичном. Как раз для шотландских болот. А я тем временем не перестаю изумляться происходящим с вами странностям. Но сейчас важнее другое. Пурпурницы стебельчатые не живут без подходящего грунта дольше двух часов.

— Кто нам мешает набрать грунта здесь? Вы же можете сделать емкость?

— Не спасет. В этой почве слишком мало магии. Ей нужно больше, так что поторопимся.

— Тогда вперед, — согласилась я.

Знала бы, какую скорость он способен развить по этим кочкам и в этих ужасных сапогах — поостереглась бы соглашаться! Со стороны, наверное, мы смотрелись крайне забавно, но мне было не до смеха. Профессор несся вперед, как скоростной поезд, я же напоминала себе болтающийся позади древнего паровоза вагон, подпрыгивающий и жалобно кренящийся на каждом стыке старых ржавых рельсов, то есть каждой кочке или луже. Ноги в сапогах высохли, а потом вспотели, и, кажется, я натерла обе пятки до волдырей. Смотреть по сторонам и даже вперед больше не было сил, все уходили на то, чтобы не споткнуться и не рассыпать «букет ботанических редкостей».

Я поняла, что мы куда-то пришли, только уткнувшись в серовато-белый шерстяной бок толстой флегматичной овцы. Овца потянулась мордой к стеблям и кустикам в моих руках, я отпихнула:

— Куда лезешь! Жуй то, что под копытами! — и наконец-то подняла голову, осматриваясь.

Мы стояли на пологом склоне холма, заросшего изумрудной травой. Под ногами не хлюпало и не чавкало, болота расстилались внизу бескрайней буро-лиловой равниной с зеркальными проблесками воды. К нам заинтересованно подтягивались овцы, их паслось здесь десятка два. И, честное слово, если бы не куча наверняка вкусной по их меркам зелени в руках, я сейчас обняла бы первую попавшуюся овцу, села с ней рядом на травку и сказала: «Конечная. Поезд дальше не идет!»

— Ну что, рискнем? — спросил профессор, когда перед нами наконец раскрылся портал. — Руку, мисс Блер. Надеюсь, на этот раз нас не унесет куда-нибудь в Килиманджаро.

— Рассыплю, — коротко сказала я. Он хмыкнул, кажется, с ноткой одобрения и крепко взял меня за локоть.

Мы шагнули в портал одновременно.

Не знаю, чего я ждала, но вряд ли мы оказались в Килиманджаро. Впрочем, если и так — просторная светлая теплица уж точно была не тем местом, из которого придется выбираться с приключениями. Я не сдержала облегченного вздоха, а профессор унесся куда-то, бросив:

— Подождите пять минут!

Наверное, побежал устраивать пурпурницу в подходящий грунт.

Вряд ли вся охапка редкостей у меня в руках требовала такого же немедленного внимания, но все же не стоило бросать ее где попало. Иначе разве профессор попросил бы меня ждать? Должен ведь он понимать, что после такого приключения девушке нужно помыться и переодеться, а не стоять дура дурой посреди чужой теплицы, грязной, в болотных сапогах и воняя болотной тиной. Хотя, может, и не понимал, для него самого приоритеты явно расставлялись иначе.

«Радуйся, — осадила я себя, — в твоих приоритетах лишнее общение с доктором Норвудом тоже должно быть сейчас выше горячего душа и крепкого кофе. Иначе пяти дней не пройдет, как и душ, и кофе, и прочие радости жизни навсегда перестанут быть актуальными».

— Именно. Поэтому подумай лучше о другом, — раздалось над ухом. — Удерживать вас на болотах дольше я бы не смогла. Но сейчас у тебя есть шанс самой вмешаться в ситуацию. Так действуй.

«Так это ты устроила⁈» — я чуть не заорала от возмущения. Хотя почти сразу сообразила: чему возмущаться? Спасибо сказать надо! Нас обоих Шарлотта избавила от скучнейшего официального мероприятия, доктору Норвуду подняла настроение, дав возможность вместо этого заняться ботаническими изысканиями, а у меня есть надежда пообщаться с ним в нерабочей обстановке. Вот только… — «Помоги хотя бы в порядок себя привести! Я же не умею ни от грязи почиститься, ни туфли обратно вернуть, ни ноги залечить! А они болят!»

— Все просто. Руки у тебя заняты, поэтому направляй магию мысленно. Для этого нужно сконцентрироваться. Сосредоточься на желаемом результате.

Я прикрыла глаза и вспомнила свое отражение в зеркале перед тем, как отправиться в Академию. Хочу снова оказаться такой же.

— Не так. Поэтапно. Детально.

«Могла бы показать!»

— Ты должна понять принцип. Я не смогу показывать каждую мелочь.

Хорошо. Сначала туфли. Вспоминаем примерку, ощущение удобно охватившей ступню мягкой кожи, устойчивой, несмотря на каблук, подошвы. Удовольствие от запредельно качественной обуви, которую в прошлой жизни я не могла себе позволить.

Сапоги туманным мороком стекли с ног и превратились в туфли — чистенькие, без следа болотной грязи, точно такие, в каких шагнула в портал. Получилось, у меня получилось!

Теперь натертые ноги. Это оказалось совсем легко и чем-то напоминало занятия йогой. Хотя в йоге я не достигла никаких высот, но кое-что помнила. Представить бегущее по телу тепло, сосредоточиться на болезненных участках… Какое все-таки облегчение, когда ноги перестают гореть огнем! Кажется, даже усталость прошла.

— Хорошо. Запомни, как ты это сделала. Полезный навык. Еще потренируешься, и проблем не будет. Мне пора.

И исчезла.

«Куда⁈ Почему ты все время пропадаешь?»

С тем же успехом я могла задавать вопросы стене.

Послышались громкие, возбужденные голоса — доктора Норвуда и чей-то еще. Я сосредоточилась на платье. Чистое и свежее, как только что надетое… Вспомнила слова Гризеллы: «Волшебно, мисс Блер! Мало кому клетка идет так, как вам», — неприкрытая лесть, конечно же, но мне и правда шло.

Шанс, значит? Отлично. Давайте его сюда. Теперь я готова.

Не узнать Честера Фулли я бы не смогла, даже если бы захотела. В жизни контраст между этими двумя был еще разительнее, чем на фотографиях. Честер, круглолицый, уютно пухлый, похожий на румяный пончик, бежал, именно бежал, едва ли не вприпрыжку, впереди, доктор Норвуд шел следом.

— Мисс Блер, это мистер Фулли. Мистер Фулли — это мисс Блер и твоя ненаглядная трава. Срочно избавь одну от другой, пока они не вступили в дивный симбиоз.

— Какой симбиоз⁈ — я с новыми чувствами посмотрела на занимающую руки зелень, та вдруг показалась подозрительной и непредсказуемой.

— Ох, ради всего святого! Дугал! Ты как обычно! Не волнуйтесь, мисс Блер, это он так шутит. Крайне рад знакомству. Крайне!

— Взаимно, — несколько нервно согласилась я. — Но, если можно, и правда — заберите это все?

— Да-да, непременно! — в руках у Честера возникло что-то вроде кюветы. — Кладите! Осторожно! Не помните усики у аренариуса! Он этого не переживет!

Я хотела было сказать, что марш-бросок по болоту вряд ли обеспечил усикам должное обращение. Норвуд успел первым.

— Честер, мисс Блер мяла твой аренариус часа два, он не возражал. И не выглядит умирающим.

— Он в состоянии аффекта. Последствия будут позже.

— Мы тоже в состоянии аффекта, если ты помнишь.

— Да-да, вас забросило в болото и заклинило портальную сеть. Нонсенс! Может, ты просто настолько сильно не хотел в Эдинбург? Знаешь, есть теория…

— Избавь меня от антинаучных бредней!

Я осторожно положила «букет» в кювету — та казалась недостаточно вместительной для такой охапки, но внезапно раздалась вширь и вглубь, подстраиваясь под нужный объем.

— Прекрасно, — благоговейно прошептал Честер. — Посмотрите! Он дрожит в ритме сердца. Так ему легче воспринимать вашу магию. И они еще будут утверждать, что это не разум! — последнее восклицание прозвучало патетично и возмущенно, как с трибуны.

— Элементарный инстинкт выживания, — возразил Норвуд, впрочем, негромко и, кажется, исключительно из чувства противоречия.

— Ты никогда не принимал всерьез многообразный и удивительный мир флоры, — отмахнулся Честер.

— Ну почему же. Этот мир отлично смотрится в виде настоек в пробирках.

— Неисправимый прагматик! Мисс Блер, но вы-то! Вы видите? Чувствуете?

— Честно говоря, чувствую только желание сесть, — призналась я. — Но вряд ли мое мнение дилетанта имеет значение.

— Мисс Блер, вы можете возвращаться домой. Думаю, в Эдинбурге нас уже не ждут.

— Как домой? — встрепенулся Честер. — Зачем? Я ведь даже кофе не успел предложить! Дугал, у миссис Фергюсон сегодня мясной пирог! Я еще и сам не пробовал! Ты меня выдернул прямо с консультации! Но это к счастью — такие чудесные экземпляры!

— Пирогу и нас двоих хватит.

Кажется, Норвуд задался целью выставить меня отсюда. Даже если это своеобразная забота в ответ на мою жалобу… Нет, так не годится!

— С удовольствием попробую ваш пирог, мистер Фулли, — я постаралась улыбнуться мило и искренне, хотя больше хотелось оскалиться. — И особенно кофе.

— О, пожалуйста, без мистеров. Только не дома. Дугал, проходите в гостиную, мне нужно десять минут.

— Двадцать, если не тридцать, — мрачно констатировал профессор, глядя ему вслед. И добавил: — Что ж, идемте. Только потом не жалуйтесь.

— На что? — удивилась я.

— Поймете, когда начнете тонуть в пучинах его растительного энтузиазма, — он придержал дверь, пропуская меня вперед. — Располагайтесь, любое кресло к вашим услугам. Хотя не советую садиться под плюющимся молочаем, Честер слишком многое ему позволяет.

Я шагнула в гостиную и замерла, потрясенно осматриваясь. Единственный свободный пятачок в центре занимал чайный столик и кресла вокруг него. Но уже за креслами, и возле стоящих у стен диванов, и на самих стенах, на окнах и даже на потолке — были джунгли. Все оттенки зеленого, багряного и золотого, все мыслимые формы листьев, переплетение стеблей, стволов, лиан… Яркие пятна цветов и даже — невероятно! — порхающие бабочки.

Перед глазами на мгновение зависло нечто крохотное, лазурно-голубое, и за спиной хмыкнул Норвуд:

— Вас приняли за цветок, мисс Блер. Берегитесь переопыления.

— Это колибри⁈ — воскликнула я, рассмотрев крохотную птичку с длинным изогнутым клювом.

— Разумеется. Честер весьма тщательно подошел к воссозданию биома.

— Можно посмотреть?

— Смотрите, только руками ничего не трогайте — могут откусить.

Я забыла об усталости и даже о присутствии Норвуда. Бродила, рассматривая причудливые изгибы стволов, завораживающе красивые листья и цветы, бабочек, колибри… Ни избалованного молочая, ни чего-нибудь, способного откусить руку, не опознала, конечно же. Из всего этого богатства мне были знакомы только орхидеи, но и они очень смутно напоминали то, что я видела в цветочных магазинах родного мира.

Не представляю, как можно устроить такое дома! Ухоженный палисадник Шарлотты сразу перестал казаться слишком уж волшебным.

— Пока вы приобщаетесь к прекрасному, кофе стынет.

Я обернулась. Профессор сидел за столом с чашечкой в руках. Хотя я ничего не слышала, стол уже был сервирован для троих, в центре красовался высокий румяный пирог, блестели боками кофейник, сахарница и кувшинчик для сливок. Сразу вспомнилось, что давно пора обедать.

Я села напротив профессора. Налила себе кофе. Спросила:

— А как же мистер Фулли?

— Не сомневаюсь, что прекрасно. А мы заслуживаем пищи не меньше, чем усики аренариуса — заботы и внимания.

— Ну если он не обидится, что все съели без него… — я взяла кусок, от умопомрачительного аромата рот наполнился слюной. Впилась зубами. Нежнейший, горячий, невероятно аппетитный! Честер точно рискует остаться без пирога!

Я умяла кусок в несколько секунд и тут же взяла еще. Блуждания по болотам пробуждают зверский аппетит — так и скажу, если хозяин придет к опустевшему столу. Или снова профессор успеет первым. Тем более что он почти не отстает от меня, тоже взял второй кусок.

— На вашем лице, мисс Блер, отражается удивительная смесь эмоций. От наслаждения до раскаяния. Не волнуйтесь. Я почти уверен, что это не единственный экземпляр. Миссис Фергюсон слишком сильно любит кормить всех страждущих, чтобы лишить еды самого мистера Фулли.

— Вы меня успокоили, — смеяться с полным ртом — дурной тон, но я не смогла удержаться. — В крайнем случае испечет еще. Он ужасно вкусный, а я кошмарно голодна. Невозможно удержаться!

— Так и запишем. Бодрящий воздух Шотландии положительно влияет на аппетит и отрицательно — на количество пирогов в окрестностях. Проверено на двух подопытных особях.

— А наличие поблизости аренариуса сохраняет пирог для упомянутых особей?

— Аренариуса, вербены чешуйчатой, псевдоклевера болотного, трех магических разновидностей вереска, и вы забыли самое важное — пурпурницу стебельчатую. Думаю, именно она может быть решающим фактором в спасении пирога.

И мы дружно взяли еще по куску.

Как и ожидалось, Честер пришел к опустевшему блюду. И кофейнику — мы с профессором как раз наполнили еще по чашечке. Я чувствовала себя почти счастливой — сытая, сухая и согревшаяся, наслаждалась отдыхом после идиотского, иначе не скажешь, забега по болотам. Доктор Норвуд, судя по всему, чувствовал что-то похожее, он был почти благодушен. Слегка подтрунивал над Честером, променявшим пирог и кофе на усики аренариуса, строил версии о причинах сбоя в портальной системе, вполне логичные и красивые, даже стыдно стало, что я знаю настоящую причину, но не могу сказать.

— Вот и ты, — отсалютовал Честеру чашечкой с кофе. — Успел как раз к поминкам.

— Ты о чем? — мне показалось, мыслями Честер был еще не здесь, а все с тем же аренариусом и остальной нашей добычей.

— О пироге, — Норвуд указал на пустое блюдо. — Как видишь, осталось только несколько печальных одиноких крошек.

— Так я попрошу миссис Фергюсон принести еще! — обрадовался гостеприимный хозяин. — И кофе?

И убежал, не дожидаясь ответа.

— Будем надеяться, он не перепутает дорогу к кухне и к теплицам, — усмехнулся Норвуд.

— Все эти, — я поводила рукой, — магические верески, аренариус, пурпурница, что еще, вербена? Неужели они такие редкие? Если ваш друг ботаник, он ведь и сам наверняка знает, где они растут? У меня ощущение, что мы принесли ему какой-то невероятный клад, а не охапку травы. Приятно, конечно, только немного неловко.

— Разумеется, знает. И, разумеется, они не настолько редки. Кроме пурпурницы — ее сложно выманить на свет. Но отправлять Честера за травами — все равно что заставить улитку сдавать нормативы на скорость. Он будет потерян для общества как минимум на неделю. И это если отправится не дальше соседского газона. Так что травы для него обычно собирают практиканты или дипломники. Если это обосновано их работой, что случается реже, чем хотелось бы Честеру. Поэтому можете с чистой совестью считать себя кладоискательницей и дароприносительницей.

Я рассмеялась, а потом покачала головой:

— На первый взгляд смешно, а на самом деле грустно. Получается, он бы и рад сам отправиться куда-нибудь собирать все эти гербарии, но работа не отпускает?

— Свою работу он любит не меньше, так что не тратьте зря жалость и сочувствие. Это не подходящий для них объект. Только взгляните, разве этот до отвращения довольный и лучащийся счастьем индивидуум достоин сочувствия?

Словно иллюстрацией к последним словам Норвуда, в гостиную вплыли два блюда, кофейник и дирижирующий этим парадом вкусностей Честер, и вправду весь светившийся довольством и счастьем.

— Вот, — гордо объявил он, — еще один мясной и, на десерт, сливовый. Ах, друзья мои, как хорошо, что вы смогли составить мне компанию! Иначе я остался бы один против кулинарного гения миссис Фергюсон, а это заведомое поражение.

— Учитывая размер твоего пуза, друг мой, — ехидно передразнил Норвуд, — ты бы с легкостью справился с этой незначительной трудностью.

— Дугал, нет! Только не снова! — Честер опустил все добытые богатства на стол и устроился на стуле. — Я не умру от ожирения, меня не хватит удар во цвете лет и не поразит инфаркт. Из нас двоих целитель я, мне виднее, даже не начинай.

— Ну-ну.

Я в последний момент удержалась от вопроса о роли магии в предотвращении инфаркта. Какая была бы тема! Сенсация. Да-да, для ТОГО мира. Кусок сливового пирога помог сдержать сначала любопытство, а после — нахлынувшую вдруг тоску. Разобраться бы, что может стать сенсацией здесь, но для начала придется решить более насущные вопросы. Жизни и смерти, так сказать.

— Скажите, мисс Блер, этот невозможный черствый человек не слишком травмировал пурпурницу? Я имею в виду исключительно моральную сторону вопроса! Пурпурницы нежные, трепетные создания, любят ласку и не выносят грубого обращения. Как ты ее вытаскивал, варвар? — он обернулся к Норвуду, — у нее перетяжка на третьем междоузлии! Сок циркулирует в замедленном режиме! И это еще меньшее зло, она могла сломаться!

— О, я был сама нежность и трепетность. У меня есть свидетель.

— Думаю, пурпурнице досталось бы, будь она студенткой. А поскольку она всего лишь невинное растение, профессор и правда был нежен, — я улыбнулась в чашку с кофе.

— Вот видишь. Устами сытой и умиротворенной мисс Блер в данном случае глаголет истина. Так что отстань от меня со своими междоузлиями. Не знаю и знать не хочу. Лучше ешь, пока мы не повторили свой прошлый подвиг чревоугодия.

— О, да, — Честер окинул внимательным, взвешивающим и оценивающим взглядом оба пирога и потянулся к сливовому. Но, едва переложив кусок себе в тарелку, снова встрепенулся: — А время? Как долго она пробыла без грунта?

— Наверное, с полчаса? — неуверенно отозвалась я. — Может быть, меньше. Мы так неслись, что больше получаса такого темпа я бы точно не выдержала.

— Минут тридцать-сорок, не больше. И кстати, — Норвуд взглянул на часы — пять минут назад у второго курса алхимиков закончились занятия. Раз уж мы не в Эдинбурге, самое время причинять добро и насаждать справедливость. Мисс Блер, как я понимаю, домой вы сегодня не слишком спешите, так, может, продолжите приносить дары и сообщите уважаемому мистеру Эпплстоуну, что его ждет для начала письменная проверочная работа? В левом ящике стола под справочником Грегориана. Времени дадите ровно двадцать минут и проконтролируете, чтобы этот гений от поэзии смотрел в опросник и только в него. Я приду к концу. Надо сообщить мадам директрисе о печальном портальном инциденте.

— И правда, — я допила кофе одним глотком. — За нашими болотными приключениями совсем забыла. Честер, спасибо за угощение. Передайте мое восхищение миссис Фергюсон. Таких вкусных пирогов я не ела, пожалуй, никогда в жизни.

Встала и уже привычно открыла портал.

Эпплстоун мялся перед запертой дверью кабинета профессора. Посмотрел на меня взглядом раненого котенка, хотел, кажется, что-то сказать, но я успела первой. Нечего тут умирающую лань изображать, тоже мне, поэт непризнанный.

— Добрый день, мистер Эпплстоун. Проходите, — открыла дверь, вошла первой. — Профессор Норвуд скоро подойдет, а вы пока садитесь и пишите проверочную. У вас двадцать минут, время пошло.

Положила перед ним лист с вопросами и посмотрела на часы.

— Он правда собирается меня выгнать⁈ — трагически вопросил этот доморощенный Ромео.

— Придет — у него и спросите. Но, думаю, ответ будет зависеть от того, что и как вы успеете написать, так что не тратьте времени зря.

Эпплстоун выдал тяжкий вздох, достойный полузадушенного бизона — да что ж мне от него сплошь зоологические картинки в голову лезут⁈ — и уткнулся в работу.

Скрипело перо, тикали часы, за окном шелестела листвой раскидистая липа. Я вдруг подумала: Шарлотта сделала нам с Норвудом отличный подарок. Пусть блуждания по болотам и не назовешь приятным занятием, но уж точно поувлекательней светского мероприятия. Норвуд там был… пожалуй, интересным? Похожим не на сухаря-профессора, а на того Дугала, которого показывала мне Сабелла. Время, проведенное у Честера, я и вовсе вспоминала с улыбкой. Спасибо миссис Фергюсон, ее пироги прекрасно послужили для начала непринужденного разговора.

Я не смотрела на Эпплстоуна и, наверное, он принял это за поблажку. Скрип пера затих, сменился шелестом страниц. Так-так. Я подошла к столу — кабинет не аудитория, среагировать трепетный вьюнош не успел — и взяла с его колен толстый справочник.

— Мисс Блер! — обиженным шепотом возмутился Эпплстоун.

— Что?

— Вам совсем меня не жаль⁈

— Нет. А должно?

— Конечно! Я же не какой-нибудь Обли. У меня один из лучших результатов в общем зачете на курсе! Но если доктор Норвуд всерьез на меня взъелся, он найдет, к чему придраться. Я должен проверить!

— Мистер Эпплстоун. Хочу напомнить, что именно вы, а не мистер Обли, устроили смертельно опасную ситуацию. Из-за собственного легкомыслия и самомнения, а не неумелости. Как вы думаете, что хуже? Неумелость проходит с опытом, было бы желание. А ваши лучшие результаты и порожденная ими небрежность едва не привели и вас, и меня на больничную койку. В лучшем случае. Жаль, если вы этого не понимаете.

— Я понимаю! Но… — Эпплстоун потер лицо и уставился в свой лист невидящим взглядом. — Ладно, хорошо, что письменно, а не устно. Он бы меня размазал!

— Четыре минуты, — сообщила я. — Дописывайте, что знаете.

Норвуд появился на последней минуте.

— Добрый день, мистер Эпплстоун. Не скажу, что рад нашей встрече.

— Взаимно, профессор. В смысле… добрый. Надеюсь, — тот подвинул свой многострадальный лист на край стола. — Все готово.

— Если вы надеетесь еще и на то, что все ограничится этой писаниной, то зря. Надеяться — вредно для растущего организма. Завтра зайдете за результатами, они станут допуском к устному опросу.

— Когда? — убито спросил Эпплстоун.

— После пар, разумеется. Или вы рассчитываете поразить меня глубиной своих познаний за десять минут перерыва? Это возможно в единственном случае — если познания у вас отсутствуют в принципе.

— Понял, в половине шестого, — Эпплстоун закивал и испарился. Забыв, между прочим, свой справочник, который я положила на край стола.

А у Норвуда оказался цепкий взгляд на чужие книги — он заметил сразу. Открыл форзац, полюбовался на библиотечный штамп Академии, спросил:

— Неужели? Сияние неотразимого обаяния мистера Эпплстоуна должно было скрыть от вас эту неромантичную книжицу? Может, он еще и разжалобить вас пытался?

— Конечно, — я прошла к своему столу и быстро просмотрела почту. Ничего срочного. — Профессор Норвуд такой зверь, что непременно найдет к чему придраться, и без проверки по справочнику несчастный юноша немедленно станет вдвойне несчастным. А ведь у него одни из лучших результатов на курсе, не то что у какого-нибудь Обли.

— Так и сказал? — бровь Норвуда поползла вверх.

— Не дословно, но близко. Почему-то он решил, что я должна его пожалеть. После того, как чуть не нашпиговал нас обоих острым стеклом!

— Вероятно, потому что его вирши и пламенные взгляды должны были растопить ваше и без того не слишком ледяное сердце. Но вам с мистером Эпплстоуном, конечно, виднее. До свидания, мисс Блер. Будьте осторожней с порталами. Никакие шотландские болота не отменят завтрашнего рабочего дня.

— Аномалии на то и аномалии, что не повторяются дважды, — легкомысленно ответила я. — До завтра, профессор.

«Мой дом — моя крепость». Только оказавшись в уже почти родной гостиной Шарлотты, я дала волю эмоциям.

— Отвечай, Барби недоделанная, ты флиртовала с этим… этой трепетной ланью мужского пола? Еще, небось, на глазах у профессора⁈ А мне теперь расхлебывать!

— Такое сложно назвать флиртом. Он оказывал знаки внимания. Шарлотта принимала их, ничего больше.

— Благосклонно принимала, — уточнила я. — И теперь один думает, что может себе позволить лишнее, а второй…

Что думает второй, я даже предположить не могла. Но вряд ли лестное для Шарлотты. А у меня осталось всего четыре дня, чтобы исправить впечатление, как-то его заинтересовать, влюбить… и самой влюбиться, но это, возможно, будет легче, чем я боялась. Тем обидней.

— Отправить вас в болото оказалось неплохой идеей, — задумчиво выдал призрак. — Но второй раз не получится. Есть еще одна возможность, но ее должна предоставить тебе не я.

— На Северный полюс еще додумайся отправить, — огрызнулась я. — С одним одеялом на двоих. Четыре дня! А он бегал по этому чертовому болоту за травками. Что толку⁈

— Ты для него оказалась не такой обременительной компанией, как ожидалось. Он для тебя оказался более человечным, чем обычно. Толк есть. Но Северный полюс… Нет, слишком много магических затрат.

Боже, она еще и всерьез это приняла! Никогда не шутите с призраками.

— Это была шутка, — на всякий случай объяснила я. А то еще откопает где-нибудь магические резервы, с нее станется. А нам с Норвудом придется разыгрывать сценку из романтической комедии: «два индейца под одним одеялом не замерзли». — О какой еще возможности ты говорила?

— День рождения Сабеллы Норвуд. Послезавтра. Вполне возможно, что ты там будешь. Но не с моей помощью.

Девятое сентября! Перчатки из кожи страуса, отмеченные Норвудом в объявлении. Боже, Сабелла… что за ужасный день рождения ей предстоит. Она ведь все знает…

— Она знает. Думаю, если будет отмечать, даже навязываться не придется, она сама не упустит возможность дать нам пообщаться не в Академии. Но разве ей сейчас до праздников!

— Именно чтобы дать вам возможность. Конечно, она будет праздновать. И позовет тебя.

Но это будет послезавтра. И останется уже два дня. Всего два.

Тоска и безнадежность — вот что я чувствовала сейчас. И никакие ухищрения и уверения Шарлотты не могли этого перебить.

— Все не так плохо, как тебе кажется. Не отчаивайся, — сказала она напоследок и исчезла.

Утешительница потусторонняя! «Не отчаивайся»! Ей легко говорить. Кажется, за эти три дня призрак Шарлотты успел забыть, что такое быть живым и испытывать эмоции. И я совсем не хотела становиться такой же! Мертвой и бездушной. А еще говорят, что призраки — слепок души. Или я что-то путаю? Никогда не интересовалась потусторонней мистикой.

Чтобы хоть как-то отвлечься, я решила провести вечер перед телевизором. Хоть так посмотрю на волшебный новый мир.

Уселась перед экраном и скомандовала:

— Включись. Покажи Сидней. А то по-настоящему я туда, похоже, уже не попаду.

— Недорогие горящие путевки, заказ гида, номера в лучших отелях… — попыталась предложить диктор, и я рявкнула:

— Нет! Банальную панораму города ты можешь показать или нет⁈ Без рекламы!

Лучше бы не просила. Сидней этого мира был прекрасен. Бело-зеленый город на берегу синего-синего океана. Знаменитый оперный театр, кажется, немного отличался, но тоже впечатлял. А еще чертов слишком умный агрегат приближал и показывал портальные площадки, так что я, наверное, хоть сейчас могла бы рискнуть и открыть портал. Никаких авиабилетов и длительных перелетов. Можно вообще провести там вечер, а завтра оттуда — на работу. Что мне мешает? Страх напутать с порталом через полмира? Так ведь я ничего не теряю. Ровным счетом ничего. Оставшиеся четыре дня — такой мизер по сравнению с целой жизнью, которую могла бы еще прожить, стоит ли вообще принимать их в расчет?

Оставив телевизор показывать красоты Австралии пустой комнате, я спустилась за пивом. Перед мысленным взором стояла картинка Круговой Набережной. В синей воде отражаются небоскребы, и кто-то машет с борта белоснежного катера. И правда, чего стоит перенестись туда? Одно движение рукой, один шаг. Проще некуда.

Только я не знаю, окажется ли так же просто открыть портал через полмира. Ничего не знаю о визовом режиме и о том, как здесь обеспечивают охрану границ, если открыть портал способен каждый ребенок. Может, какой-нибудь антипортальный «железный занавес» стоит, и без визы размажет по нему как… неаппетитно, в общем, размажет. Или перенесет сразу «куда надо». В смысле, в «компетентные органы». Мне только таких проблем не хватало.

Через четыре дня рискну, тогда уже будет все равно.

На глаза навернулись слезы. Пиво, телевизор и мысли о вероятной скорой смерти — замечательный меня ждет вечер.

Интересно, чем занят Норвуд?

Нет, интересно другое — после той Эльзы, с которой они остались друзьями, у него кто-то появился? Сейчас — кто-то есть? Сабелла наверняка знает, но как раз в этом она могла и слукавить, и промолчать. Хотя, раз все же полагает, что я сумею его заинтересовать… Буду считать, что он сейчас свободен. Так остается хоть какая-то надежда.

В телевизоре плыл Сидней с высоты птичьего полета, а я пила пиво и пыталась вообразить, каким Норвуд бывает с женщинами. Представлялась слегка смягченная версия привычного ядовито-ироничного модуса. «Саблезубые коряги» и «почти-вечернее-платье» — это даже мило, если не ожидать от мужчины каких-то особенных нежностей. Потому что на нежности Норвуд, кажется, способен только в отношении пурпурницы. «Смотри, детка»… с другой стороны, если бы он назвал «деткой» меня… ну уж нет, не надо!

А ведь у него тоже осталось всего четыре дня, хотя он об этом еще не знает. Наверное, плохо, что я ему не сказала. Нечестно. Вдруг у него тоже есть какая-то мечта, которую обидно будет не исполнить? Мало ли… может, вырастить еще какой-нибудь супертурнепс? Или прокатиться на яхте до Большого Барьерного Рифа — почему бы нет, в конце концов? Должны же у него быть какие-то увлечения и кроме науки?

Я бы даже составила ему компанию. Наверняка это было бы интересно. Хотя вряд ли он мечтает последние оставшиеся дни провести с Шарлоттой.

А жаль.

Стоп. Это что же получается — я хотела бы провести эти дни именно с ним? Не потому что надо, а…

А потому что мне было бы приятно? Меня вдруг увлекает его общество? Интересны его язвительные реплики?

Я допила бутылку и тут же открыла другую. Оказывается, пироги и болота очень легко сближают. Вернее, болота и пироги, хотя какая разница. Такие новости точно надо запить.

И заесть. Пиво — хорошо, а пиво с пиццей — лучше. Снова вниз. Здесь точно есть какие-то ограничения на шатания порталами туда-сюда, не зря же в доме Сабеллы, как и у Шарлотты, портал ведет в гостиную. Так что для Сиднея придется узнавать, как здесь обстоят дела с визами.

Я сделала заказ и села в кресло дожидаться своей вкусной пиццы. Отхлебнула еще пива, закрыла глаза…

Ажурная дуга моста Харбор-Бридж отражалась в синей бухте. Синюю гладь рассекали большие и маленькие катера, белели яхты, вокруг галдели туристы. А вон и похожая на паруса под ветром крыша Оперы.

Я спрыгнула в стоявший у причала юркий катер, и он рванул через бухту, оставляя белый пенный след. Ветер норовил сорвать с головы широкополую шляпу, я придерживала ее одной рукой, другой вцепившись в поручень. Дышала соленой и йодистой свежестью океана, так непохожей на затхлый воздух болот, и жалела, что Норвуда нет рядом.

Катер привез на пляж с белым коралловым песком, а с пляжа меня каким-то образом занесло в бар, почему-то с немецкой кухней. Сосиски на углях и холодное пиво… не много ли мне пива на сегодня? Хочу вина. Обязательно австралийского. Где-то я читала, что оно даже лучше итальянского. Оказалось — правда!

После вдумчивой дегустации меня занесло в мастерскую художника. Я знала, что его зовут Джейк и он рвется нарисовать мой портрет.

— Обнаженной в полный рост? — спросила я на всякий случай. Он расхохотался.

— Если хочешь, почему нет? Но я имел в виду только то, что сказал. Портрет. Лицо в лунном свете на фоне океана. В синей гамме. Ты знаешь, что в твоем лице есть что-то потустороннее? Как будто ты пришла из совсем другого мира.

— Надеюсь, это не твой способ ухаживать за девушками, потому что я согласна только на портрет, — я сделала вид, что не услышала слов о другом мире.

А в портрете и правда чудилось что-то потустороннее. Не я и не призрак — но как будто и я, и она сразу. А у синего, оказывается, столько оттенков…

— Ты чудесный художник, Джейк, — сказала я, рассматривая свое-Шарлоттино лицо на холсте.

Оно не было пугающим или мертвенным, не было лицом призрака. Но в нем как будто отражался иной мир. В неуловимых штрихах и бледно-голубом цвете. Странном, чуждом, словно подсвеченном изнутри. Состоящем из тысячи разных оттенков.

И казалось, что этот пугающий мир вот-вот позовет девушку с портрета. Заберет. Поглотит и не выпустит больше. А на туманном, едва-едва прорисованном фоне, почти незаметные глазу, проступали странные темные силуэты, не то горы с острыми вершинами, не то скалы. И они тоже — пугали.

— Я не понимаю… Как ты все это увидел? Почувствовал? Ты чертов гений.

— Пустое, — отмахнулся Джейк. — Я всего лишь художник.

— Да. Ты показал здесь больше, чем можно было бы сказать любыми словами.

— Спасибо, Салли, — кивнул он. — Приходи сегодня вечером, надо поработать над деталями.

— Сегодня? — я посмотрела на часы, в окно. Над океаном вставало солнце. — Мне же на работу! А хотя… плевать. О чем волноваться, правда?

Он засмеялся и поцеловал меня — легко, почти по-дружески.

— Не надо, — попросила я. — У меня Норвуд.

— Ты говорила о нем половину ночи, — сообщил Джейк. — Ту половину, когда была пьяна. Все наладится, Салли. Не бойся меня, я претендую только на твое лицо в лунном свете, еще одну ночь. Хотя буду рад, если пригласишь на свадьбу.

— Ах, какая свадьба, — я махнула рукой и открыла портал.

И открыла глаза.

Я сидела в кресле, рядом на столике дожидалась заказанная пицца, а за окном стояла, кажется, глубокая ночь.

— С добрым утром, Салли, — я встала, потянулась. Тело затекло, кресло хоть и удобное, но с кроватью не сравнить. — Иди уж досыпай по-человечески. Приснится же такое… в синей гамме.

Лицо девушки с портрета Джейка, мое и не мое одновременно, помнилось отчетливо, хотя обычно я не запоминаю сны. И почему-то пугало.