Влюбись за неделю

Глава 4 День четвертый: пятница

Утро порадовало мелким осенним дождем и слишком холодным для сентября ветром. Без шуток порадовало — перемещение порталом не даст замерзнуть и промокнуть, зато я сразу представила, во что при такой погоде превратилось бы вчерашнее болотное приключение. Я откопала в Шарлоттином шкафу более-менее приличный строгий джемпер. Ярковат, но хоть не малиновый. Приятный бирюзовый оттенок, напомнивший сегодняшний сон, бухту Сиднея под ярким солнцем и «портрет в синей гамме».

Да что ж ко мне так привязался этот портрет⁈

Вчерашний бурный день, вечер с пивом и сон в кресле аукались ноющими мышцами, больной головой и общей заторможенностью. Частично помогла ударная доза кофе, но мозг просил активно проветрить его на свежем воздухе. Не хватало привычных утренних пробежек. Я представила, как бегу трусцой по деревне, распустив волосы и выставив сиськи. А соседи смотрят и не могут понять, что это нашло на мисс Блер и какая муха ее покусала. Ведьма потомственная, на всю голову странная. Да какая мне разница, кто что подумает? Хуже, что Шарлоттино тело наверняка не привыкло к нагрузкам, но и это неважно. Приучу. И сама привыкну наконец нормально двигаться с этими сиськами, не теряя равновесия при каждом резком повороте. Да и нервы здорово успокаивает.

Может, прямо сейчас и начать?

Из более-менее подходящего для занятий спортом в шкафу нашлось… да ничего не нашлось! Обтягивающие маечки не в счет. Спортивных магазинов среди россыпи визиток тоже, конечно же, не обнаружилось. И время — ни свет ни заря, не будить же Гризеллу.

Ну и ладно. Тогда сегодня вместо энергичной пробежки — долгая прогулка. Тоже хорошо. А со спортивным костюмом разберусь вечером.

Я надела сапоги и утепленный плащ, туфли сунула в сумку, взяла зонт и отправилась на работу пешком. Благо времени было достаточно.

Наверное, в хорошую погоду пройтись до Академии не спеша, а не переноситься туда порталом, любили многие — тропинка была натоптана. Но желающих гулять под дождем и ветром не наблюдалось. Я шла в гордом одиночестве, хлюпая сапогами по лужам, и вспоминала сегодняшний сон. Слишком яркий, слишком… живой? Хочу туда. В тепло и солнце. И чтобы ничего не печалило, и никаких ужасных перспектив. Почему нельзя просто погулять с Норвудом по Круговой Набережной, не думая о том, что…

Стоп. «С Норвудом»? Я это подумала?

Ну да. Еще бы он захотел со мной погулять, вот это была бы фантастика и магия в одном флаконе.

Порыв ветра ударил в лицо, вывернул зонт наизнанку и едва не унес. Повернувшись к ветру спиной, я пыталась вправить зонтику спицы, и обрушившийся на голову ливень оказался внезапным, как снег в Сахаре. Эй, мы так не договаривались! Шел мелкий, нудный и безопасный дождичек, почему он вдруг превратился в монстра⁈

Я открыла портал и вывалилась из него во дворе Академии. Поскользнулась и… упала бы, но налетела на кого-то жесткого, приятно пахнущего терпким мужским парфюмом. Схватилась за скользкий непромокаемый плащ, подняла голову.

Да что ж это такое! Норвуд!

— Дежа вю, — сказал тот, удерживая одной рукой меня, второй — огромный черный зонт. Такому великану никакой ветер наверняка не страшен. — Правда, вчера вы пытались выбить меня из равновесия спиной. Милое разнообразие. Вы что-то не поделили с порталами, мисс Блер? Они явно второй день не в духе.

— Простите, — пробормотала я. Представляю, какой мокрой курицей сейчас выгляжу! — Я случайно. Думала прогуляться, и… вот.

— Интересный выбор погоды для прогулок. Пепел шотландских болот так активно стучал в ваше сердце? Идемте, лужа — не подходящее для светских бесед место.

Подхватил меня под локоть — похоже, в этом мире еще не дошли до манеры объявлять любую помощь девушке сексизмом и сексуальными домогательствами — и повлек в здание. Мне было мучительно стыдно за свой мокрый вид и «дружбу» с порталами, из-за которой, и правда, второй день подряд пытаюсь сшибить с ног профессора. И как это он так деликатно сказал о вчерашнем — «спиной», вернее было бы «задницей».

С волос текло, я и не подумала дома собрать их в пучок, решив — проветриваться так проветриваться. С плаща капало на мраморную плитку пола, а сапоги оставляли грязные следы в рубчик. Хорошо еще, что зонт унесло тем ужасным шквалом, а то, с моей «удачливостью», точно угодила бы им профессору в глаза.

И что за невезение. Ладно, у Норвуда плащ непромокаемый, но он и сам почти сухой.

— А зонтами вы не пользуетесь принципиально? — с заметной долей интереса спросил Норвуд, который, кажется, тоже меня разглядывал. Хотя следы на полу заинтересовали его, пожалуй, больше.

— Он улетел, — мрачно объявила я.

— Впечатляющее единодушие с порталами. Похоже, он тоже чем-то недоволен.

Мы уже почти дошли до лестницы, когда меня окатило с ног до головы волной сухого тепла.

— На вас было холодно смотреть, — объяснил Норвуд.

— Спасибо, — кажется, я покраснела. Или это последствия высушивающего заклинания? О котором я позорно и глупо забыла. Все-таки мало выучить чары, к ним надо привыкнуть. А я привыкла, наоборот, жить без всякой магии. Уже думала о том, найдется ли на кафедре, во что переодеться, или придется возвращаться домой. Ну не глупость ли⁈

С другой стороны, за три дня не переучиться жить с принципиально другими возможностями. И за неделю — тоже. Привыкну… если время будет.

От мысли, что уже четвертый день, а всех успехов — то и дело показываю себя дура дурой, захотелось плакать. К счастью, от душевных терзаний отвлек уже знакомый мне директорский вестник. Даже два, один завис перед Норвудом, второй предназначался мне.

«Мисс Блер. Надеюсь, вы уже явились на рабочее место, если еще нет, поспешите. К нам приехал доктор Вольгер из лондонской Академии Высшей Алхимии, надо его встретить и сопроводить до малого конференц-зала. Лекция о влиянии приливных циклов на алхимические свойства металлов. Мы снимаем туда два старших курса алхимиков, и, разумеется, присутствие всех сотрудников факультета алхимии обязательно».

Вестник исчез, донеся до меня указания.

— Какие потрясающие новости, — высказался Норвуд. Его Маскелайн тоже просветила, но выглядел он каким угодно, только не обрадованным. — Мисс Блер, пока вы не потерялись для общества в лучах обаяния премногоуважаемого герра Вольгера, будьте любезны занять мне место в последнем ряду поближе к двери. Я непременно почту своим вниманием это мероприятие. Приливные циклы! Что может быть увлекательнее? Но позже.

— Мне придется его проводить к конференц-залу, — кисло призналась я. Сопровождать какого-то неведомого герра Вольгера не хотелось. — Последние ряды наверняка успеют занять студенты.

— Студенты — возможно. А все студентки притянутся к первым, так что место найдется.

— В крайнем случае сгоним кого-нибудь, — предложила я. — Неужели не уступят своему профессору?

— Можете пугать их мной как вам нравится, — одобрил Норвуд. — Это подействует.

— Договорились. Что ж, пойду сопровождать гостя.

— Идите, — согласился профессор, окинув меня каким-то странным взглядом.

И что он такого во мне увидел, чтобы так смотреть?

Ответ на этот вопрос я получила очень быстро. К счастью, еще не дошла до директорского кабинета, где ждал гость. Уловила краем глаза собственное отражение в темном стекле двери большого конференц-зала, остановилась, всмотрелась… Намокшие и высушенные заклинанием волосы стояли дыбом, а еще я забыла снять плащ и переобуться. Ну, Норвуд! Ну и зараза! И я хороша, последние мозги ветром выдуло и дождем смыло!

Ладно же.

Я зашла в туалетную комнату рядом с конференц-залом. Переобулась, плащ и сапоги бросила прямо там, если кто вдруг польстится, то и плевать. Встав перед зеркалом, сосредоточилась и повторила выученные в первое утро чары укладки. Высокая строгая прическа, черные брюки, бирюзовый джемпер, белоснежный воротничок блузки. Отлично. Вот теперь можно изобразить из себя лицо Академии. Где там ваш герр Вольтер, то есть Вольгер, подавайте его сюда, сопроводим в лучшем виде!

Маскелайн окинула меня оценивающим взглядом, чуть заметно кивнула и бодро сказала:

— А вот и наша мисс Блер, она проводит вас в конференц-зал. Наши студенты и сотрудники с нетерпением ждут вашего выступления. Уверена, оно будет блестящим.

Что характерно, представить гостя мне она и не подумала. То ли Шарлотта с ним уже знакома, то ли предполагается, что этого блондинистого типа и так все знают? Не люблю блондинов, есть в них что-то рыбье. Хотя этот экземпляр, безусловно, выше среднего уровня. Голубовато-серые глаза под темными бровями, золотистые волосы собраны в короткий хвост. Губы красиво очерчены, только улыбается очень уж широко и сладко. Но в целом ясно, почему Норвуд предрек, что студентки стянутся к первым рядам.

— Рада вас видеть, доктор Вольгер. Пойдемте, я думаю, ваши слушатели уже ждут, — я выдала дежурную улыбку, и Маскелайн снова одобрительно кивнула.

— Радость взаимна, уважаемая мисс. Если в Академии Панацеи все сотрудники такие потрясающие, как вы и миссис Маскелайн, я понимаю, почему доктор Норвуд здесь окопался. И даже, пожалуй, завидую. А кстати, где же он сам?

— Утрясает сегодняшнее расписание, чтобы без проблем послушать ваше выступление. Он просил меня занять место для него.

— Ну разумеется. Как всегда крайне занят и невыносимо мрачен. Хотя аудитории он собирает немаленькие — все-таки известный в узких кругах человек. Впрочем, до моих сборов ему далеко. Вы ни разу не слушали мои лекции, мисс Блер? Я бы наверняка вас заметил. Такое запоминающееся лицо!

Остро не хватало информации. Я даже не могла спросить, впервые ли он в Академии, потому что Шарлотта должна это знать и без вопросов. Но ревность к Норвуду трудно было бы не заметить. «Известный в узких кругах», как же! А то ваши «круги», герр Вольгер, намного шире!

— Я полагаю, во время выступлений вам не до поиска интересных лиц в зале, доктор Вольгер, — обтекаемо ответила я. — Все же удержать внимание аудитории — задача, требующая некоторых усилий, верно?

— О, вы заблуждаетесь, дорогая мисс, — Вольгер легкомысленно махнул рукой. — Держать аудиторию вовсе не сложно, если ты любишь свое дело и умеешь внушить эту любовь слушателям! Но погружаться в тонкие сферы алхимии особенно прекрасно, глядя в глаза потрясающей женщины. Ваши глаза я бы непременно запомнил.

«Лицо», «глаза», а сам косится на грудь. Мне все больше хотелось ответить колкостью. К счастью, конференц-зал был недалеко.

— Пришли, — сообщила я. — Вам сюда. Думаю, сегодня перед вами будет много интересных глаз. «И откровенных декольте», — подумала, когда меня чуть не снесла с ног старшекурсница с двумя расстегнутыми верхними пуговичками на блузке.

— Неужели это вы, доктор Вольгер⁈ — воскликнула, пожирая его влюбленным взглядом.

Вот и отлично, теперь могу спокойно исчезнуть — он и не заметит.

Задние ряды, как я и думала, были забиты под завязку. Я не стала выискивать свободные кресла, а подошла к крайним возле выхода.

— Господа, эти два места занимал профессор Норвуд.

Пугать чем-то еще не пришлось, хватило имени. Даже не двое, а трое парней в этом ряду и двое перед ними вскочили и растворились в пространстве, будто и не было. Вот это авторитет у Норвуда! Боятся лишний раз на глаза показаться.

Тем временем через высокую дверь, предназначенную для лектора, вплыл Вольгер в окружении прекрасных и не очень дев. Та самая, с расстегнутыми пуговичками, прижимала к высокой груди тетрадку. Автограф в конспектах выпросила, что ли?

— Все собрались? — вопросил он. — Всем меня видно, всем меня слышно?

— Мы слышим тебя, о Каа, — пробормотал кто-то сбоку.

— Твое счастье, что этого не слышат бандерлоги из первого ряда.

Я покосилась на голос — рассмотреть студентов с чувством юмора, словно слизанным у Норвуда. Пожалуй, стоит их запомнить.

Между тем Вольгер распинался о своей роли в науке, эпохальности своих открытий и важности того, чтобы каждый человек «как в этом зале, так и за его пределами» (честное слово, так и сказал!) проникся историческим значением момента. Все это было мало похоже на научный доклад, как я его себе представляла. Интересно, Норвуд вообще придет? Он наверняка знал, чего ждать от этого, с позволения сказать, «коллеги».

— И вот, когда я задал себе вопрос, очень важный вопрос о том, какие именно тонкие влияния может воспринимать столь неподатливый и закоснелый материал, как металл…

Нет, я не в состоянии это слушать. Даже если на самом деле это не ересь, а реально имеющая значение для местной науки тема — не в таком же изложении!

Появление Норвуда с легкостью можно было и пропустить, потому что вошел он абсолютно бесшумно и молча сел в кресло со мной рядом. Но его заметили. Оживленный шепот пронесся по задним рядам, кто-то даже тихо присвистнул, и вот это было уже интересно. Кажется, герр Вольгер и профессор Норвуд в одном зале — повод для ожидания чего-то более занимательного, чем лекция о металлах и приливах. Вольгер Норвуда тоже заметил, усмехнулся самодовольно, не прерывая очередной витиеватой реплики.

— Странно, что вы не в первом ряду, мисс Блер, — тихо сказал Норвуд. — Сияние бриллианта от алхимии не дотянулось до вашего сердца и не поработило ваш мозг? Удивительно.

— Мой мозг мне дорог непорабощенным, — отшутилась я.

— Завидный рационализм.

Норвуд закинул ногу на ногу, водрузил на колено планшет с чистыми листами и вытащил из кармана ручку. Он что, собрался конспектировать этот бред? Не может быть.

— Еще древние алхимики знали о тайной связи металлов с планетами, — вещал Вольгер, — но в чем, я спрашиваю вас, таятся корни этой связи? В чем? Кто-то, хоть кто-нибудь, дал себе труд поразмышлять на эту волнительную тему? Вы, мисс? Или вы? А может, вы, коллега Норвуд?

— Размышлять о волнительном способны только вы, коллега Вольгер. Прошу вас, продолжайте, я весь внимание.

Вот даже интересно, Вольгер не оценил иронию или сумел пропустить ее мимо ушей? Зато студенты точно оценили, по задним рядам пронесся сдержанный и не очень смех.

— Зря вы смеетесь, господа, — с мягкой укоризной заметил Вольгер. — Наука, вся наука, весь прогресс, а не только наша возлюбленная алхимия, держится именно на таких размышлениях. Ибо с чего начинается, как зарождается любое открытие? С размышлений! С того, что жаждущий деятельности разум вопрошает себя: «Какой след могу я оставить в веках? Какие зерна заронить в трепетные умы юных дарований?» Вы согласны, коллега Норвуд?

— О да, коллега Вольгер, разумеется, — скупыми штрихами Норвуд изобразил на листе дамочку в коротком лабораторном халате, бедрастую и грудастую, с гривой волос, подозрительно похожих на Шарлоттины, с пробиркой в руке и котлом в другой. В котел сыпалось что-то вроде градин-переростков с надписью «зерна жаждущего разума». Ниже значилось: «Возлюбленная Алхимия. Ключевое слово — возлюбленная».

Я фыркнула, с трудом сдержав смех.

— Ибо еще древние говорили, что размышление — мать понимания, — Вольгер воздел палец к потолку. — Итак, о чем же может поведать вдумчивому разуму сродство планет и металлов?

На листе появился гигантский мозг с одной извилиной, почему-то поперек, и в кружевах. «Вдумчивый разум герра Вольгера, жаждущий деятельности. Страшно».

Ниже Норвуд приписал: «Мисс Блер, одумайтесь, вы не на уроке живописи. Внимайте! Мне можно. Я — уже профессор».

— Живопись интереснее, — вполголоса ответила я, наклоняясь ближе к Норвуду. — Не быть мне профессором. Мой разум недостаточно вдумчив для таких волнительных высот. Или глубин?

«А вы уточните. Он возрадуется».

— Я боюсь.

«Зря. Кто же не мечтает погрузиться в глубины с Вольгером? Или подняться в высоты. С ним же. Взгляните на первые ряды. Там уже все парят».

— Вот именно, — согласилась я. Покосилась на навостривших уши парней дальше в ряду и достала из сумки блокнот и ручку. Придвинулась ближе к Норвуду, насколько позволяло кресло, положила блокнот на подлокотник. Написала: «Воспарили еще до начала лекции. Не дай возлюбленная алхимия оказаться в такой компании!»

'Наше солнышко. Душенька. Лапушка. Пупсик. Милашка. Красотуля. Как же там было… Голубоглазик! Гениально.

Когда я решу написать мемуары, ряд восторженных эпитетов, посвящаемых герру Вольгеру парящими девами, займет в них почетное место. Присоединяйтесь. Список должен быть внушительным, иначе не отразит всей глубины и высоты'.

«Зайчик, — предложила я. — Котик. Еще можно суслик. Да, сусличек. Мой мозг который день выдает исключительно зоологические ассоциации. Милый трогательный сурикатик. Волнительный, как трепет кончика хвоста степной лисы».

Мы сидели, тесно прижавшись плечами, и я вдруг подумала, что склонность Норвуда к ехидству передается через прикосновения, даже сквозь одежду. Иначе почему я сейчас получаю такое удовольствие от злословия?

«Да вы — поэт, мисс Блер. Аплодирую стоя. Но мы еще не затронули ботанику! Надо проконсультироваться с Честером. Левзолия трепетная хаотическая не подходит».

Если бы я еще знала, что такое эта самая левзолия! И почему она не только трепетная, но еще и хаотическая.

«Насколько я успела узнать мистера Фулли, никакая ботаническая ассоциация с герром Вольгером не будет принята им благосклонно. Его растения не заслуживают таких сравнений, разве нет?»

«Да кто же будет его спрашивать. Это все во благо науки! Той ее части, которая возлюблена вдумчивым и жаждущим деятельности разумом».

«Я пас».

— И вот тогда я подумал — почему Луна⁈ Да, воспетая древними поэтами прекрасная Селена наш ближайший спутник, но почему не Венера, воплощение красоты, рожденное из морской пены? Богиня Киприда, будоражившая разум не одного юноши-творца! Почему не великий Сатурн? Не мифический Фаэтон, сын Солнца, и не само Солнце⁈ Великий Космос взаимосвязан, и безумием было бы отвергать влияние его на земную твердь и в особенности на приливы, это воплощение стихий!

«Королевство за заглушки в уши! Я прекрасно жила, не слыша этот бред!»

«Терпите. Трудности закаляют».

На этот раз на листе Норвуда появился Вольгер с массивной короной на голове, сидящий на кочке с надписью «Великий Космос». Я потянулась к листу и кровожадно дорисовала нависшую над ним волну с вогнутым гребнем. Прошептала Норвуду в ухо:

— Воплощение стихии словоблудия. Простите, я не художник ни разу.

— Я тоже. Но с таким фоном и не захочешь, а станешь «юношей-творцом».

Мой шепот Вольгеру не мешал, а вот на сказанную лишь чуть тише, чем вполголоса, фразу Норвуда тот отреагировал мгновенно.

— Вам что-то неясно, коллега Норвуд? На вопросы отведено время после лекции, но вам я с радостью отвечу сразу же.

— Что вы, коллега Вольгер, — отозвался тот, — все предельно ясно. Я проговариваю основные тезисы вашей выдающейся речи, чтобы лучше запомнить.

Я с трудом подавила желание выдать классическое «рука-лицо». Только спросила, снова перейдя с шепота на ручку и блокнот:

«Вы не знаете, это долго будет продолжаться?»

«Учитывая стихию словоблудия? Не меньше двух часов. А если приплюсовать к ним парящих дев с вопросами и восторгами — все три. Крепитесь».

Я только вздохнула. «Чем бы заняться?» Норвуд вертел в пальцах ручку, почти как ковбой — револьвер. И я спонтанно дописала: «Играете в „морской бой“?»

Он покосился на меня с чем-то вроде веселого недоверия.

«Последний раз был очень давно. Приступим».

Я быстро расчертила поле и корабли. Выдрала листок из блокнота для записи ходов. Шепнула одними губами:

— Начинайте.

С этой минуты Вольгер мог сколько угодно вещать о приливах, стихиях и юношах-творцах, нам было не до него. Ничто так не помогает скрасить нудную лекцию, как азарт и два листка бумаги, у любого студента спросите. К тому же у нас оказались принципиально разные подходы. Норвуд «стрелял» хаотически, иногда мне даже казалось, что он тычет в лист не глядя и только потом смотрит, какая клетка выпала. Я же прочесывала поле методично, не оставляя большим кораблями ни шанса, а попутно задевала и мелкие. При моей системе сложно было попасть только в однопалубники, но в целом она была выигрышней подхода Норвуда. Интересно, когда он заметит мою стратегию и как отреагирует?

Заметил быстро. Усмехнулся, написал: «Ваша система плоха тем, что слишком легко просчитывается». И начал «стрелять» по той же схеме. Я подумала, выдавать ли ему мой второй секрет игры, и решила — пусть, а то неинтересно, слишком не равны шансы. Написала вместе с очередным ходом: «Изобретайте свою, мои корабли по этой системе не найдете».

«Учли, что противник может перенять тактику на ходу? Неплохо, мисс Блер!»

«Опыт, доктор Норвуд!»

«А если так? А8»

«Попали!»

«Ага! Я вас сделаю вместе с вашей системой!»

«Посмотрим!»

Очень скоро и у меня, и у него целыми остались только однопалубники. Два — у Норвуда, и один — у меня. Как сказали бы спортивные комментаторы, игра вошла в острую фазу. Чистая удача — вычислить однопалубники никакая система не поможет. Кому же повезет?

«Д9»

Я неверяще смотрела на свой последний корабль. Как, ну как, Холмс⁈

— Убили.

В зале вдруг воцарилась гробовая тишина, которую я прочувствовала всем существом, до мурашек. Как и взгляд Вольгера, и студентов, которые обернулись ко мне, кажется, все, словно по команде.

— Чем⁈ — растерянно спросил герр Вольгер.

«Выстрелом по клетке Д9, и не вы», — мрачно подумала я. Как неловко получилось. Надо же было так увлечься.

— Разумеется, вашим прогрессивным подходом к гальке отливной и гальке приливной, — сказал Норвуд с удивительно серьезным лицом. — Я, признаться, тоже почти убит. Наповал.

«Галька⁈» — написала я, когда успокоенный и воодушевленный Вольгер снова начал вещать. Каким боком вообще галька к металлам⁈

Наверное, тем же, что Венера и юноши-творцы. Да уж. Я убита наповал, все правильно.

«Еще партию?» — ответил Норвуд.

«Давайте».

Когда Вольгер наконец закончил с приливами, отливами и вопросами от восторженных студенток, счет у нас был три — два в пользу Норвуда, и мне ужасно хотелось кофе. Желательно с кексом, но главное — именно кофе. Прочистить мозги после отлива вдумчивого разума. О чем я и сказала, совершенно упустив из вида, что вокруг — толпа студентов. Надеюсь, они меня не выдадут, на последних рядах собрались, кажется, поклонники не Вольгера, а Норвуда.

Да, оказывается, на старших курсах у него есть поклонники. Автографы не берут, но конспектировать за ним готовы хоть стратегии «морского боя». И даже спросили, когда будут лекция и коллоквиум взамен тех, которые отменили ради Вольгера. Самых стойких не напугало даже «воскресенье», озвученное Норвудом.

А вот меня — напугало. Воскресенье — это будет мой, наш, шестой день. Почему-то упорно кажется, что последний, когда реально еще можно чего-то добиться и что-то сделать. Седьмой — это уже черта, подведение итогов.

Ну, спасибо, Маскелайн! Мало того что самой настоящей подлостью вынудила Норвуда здесь работать, так еще и в выходные работой грузит. Может, потратить часть оставшегося времени на то, чтобы устроить директрисе какой-нибудь пакостный «прощальный подарок»? Как, например, здесь относятся к разоблачительным статьям в прессе? Дома я бы легко разожгла преотличный горячий скандал даже не на всем имеющемся материале, а только на том, который легко доказать, не роясь в чужой личной жизни. Но то дома, там я знаю все ходы и всех нужных людей…

За этими мыслями даже не заметила, как дошли до буфета. У прилавка собралась толпа, похоже, что все поголовно из конференц-зала рванули именно сюда. Не у одной меня мозг требовал подпитки после такого глобального выноса.

— Животворящее воздействие алхимического гения, — прокомментировал Норвуд. — Срочно взбодриться и подкрепиться.

Я с сомнением посмотрела на бурление студентов, напоминающее час пик в метро. Персонал вообще-то обслуживают без очереди, но это ж протиснуться надо!

— Я могу на кафедре кофе сварить, — не то чтобы мне так уж хотелось этим заниматься, но, может, так и правда будет проще?

Но Норвуд решил проблему кардинально. Прошел к прилавку как горячий нож сквозь масло. Перед ним расступались и даже не пытались выразить неудовольствие. Какой-то парень из первых рядов вручил ему огромную, чуть ли не литровую кружку, видимо, свою. Сказал, скалясь во все тридцать два зуба:

— Это все равно не поможет запить отливную гальку, профессор. Но пейте, мне не жалко!

— Спасибо, мистер Эйрси. Ваша доброта и отзывчивость переходит все мыслимые пределы. Так что позаботьтесь еще о кофе для мисс Блер. Ее тоже впечатлила галька.

— Убойно впечатлила, — жалобно сказала я.

Кружку, такую же огромную, мне вручил кто-то другой. Торжественно, как медаль за пережитые мучения. Еще и руку пожал с пожеланиями больше не убиваться. Я от души поблагодарила и заторопилась выбраться из толпы следом за Норвудом — тот, похоже, высмотрел свободный столик.

Но навыки передвижения в толпе меня подвели, причем самым предательским образом. Я споткнулась о чью-то ногу и полетела носом в пол. Взмахнула руками, пытаясь найти опору, за кого-то схватилась, но, наверное, этого кого-то как раз толкнули с другой стороны, и мы завалились вдвоем. Хорошо хоть не в обнимку!

Незнакомый мне студент сел, помотал головой, потер лоб и сказал:

— Живой. А я уж думал, тоже… того. Убили. Эй, мисс Блер, а вы как?

Я стукнулась об пол локтем, удовольствие сильно ниже среднего, но ужасным было не это, а облитый с ног до головы моим кофе Норвуд. Расколотая надвое кружка валялась на полу, а кофе стекал с пиджака и впитывался в рубашку профессора, который, видимо, крайне не вовремя обернулся.

— Изумительный финал, — сказал он после паузы, которая длилась, как мне показалось, вечность. — Горячего кофейного душа в моей практике еще не случалось.

— П-простите, — пробормотала я. Подняться на ноги не было сил, меня хватило только на то, чтобы не валяться кулем на полу, а сесть. Я терла локоть, а мир вокруг расплывался от слез.

Это все непривычное тело! Попробуй-ка полавируй с такими буферами! У Шарлотты, кажется, даже центр тяжести немного другой, хотя я всегда думала, что центр тяжести разный только у мужчин и женщин. Наверное, от телосложения тоже зависит.

— Вы целы? Подняться сможете? — Норвуд впихнул кому-то свою кружку и протянул руку. — Живописное полотно «Мисс Блер в кофейной луже» не годится для академического буфета. Сейчас все ценители сбегутся поглазеть.

Это точно. Хорошо еще, что я не ношу любимые Шарлоттой мини-юбки и декольте.

Я взялась за руку профессора со странным трепетом, будто в глубине души ждала, что сейчас она исчезнет. Не исчезла. Норвуд поднял меня на ноги, придержал, убедился, что я не упаду немедленно, как только потеряю опору. Сказал:

— Лучше сядьте. Вам что к кофе? Кекс? Шоколадный?

— Да, пожалуйста, — сгорая со стыда, попросила я.

Вернулся он быстро, на этот раз с подносом. Кофе для нас обоих, и четыре кекса. Все — шоколадные. Одежда была сухой, но пятна на рубашке смотрелись ужасно и вызвали у меня новый приступ стыда.

— Я зря подозревал порталы в злом умысле. Вы и без них отлично справляетесь.

— Это был несчастный случай, — пробормотала я, хватаясь за свою кружку, как за спасательный круг. — И я же извинилась!

— Вас, как я заметил, несчастные случаи преследуют с завидной частотой. Это может быть опасно для жизни. Падай вы не на мистера Миллера или не вместе с ним, ущерба было бы больше.

«Опасно для жизни»… Он сам не знает, насколько прав. Я торопливо отпила кофе и откусила кекс, как будто это могло подавить подступившие слезы. Плакать буду дома. А лучше вообще не надо, что толку в слезах. Но сказать себе «не реви» гораздо легче, чем сделать. Я не плакса и не истеричка, но кто сумел бы остаться спокойным? «Опасно для жизни». Чертовы четыре дня, уже меньше. И Норвуд, который не знает, что мы с ним — в одной лодке, стремительно несущейся к водопаду.

Я ела кекс, но почему-то он был соленым. От слез, что ли?

Хорошо, что Норвуд молчал. Сейчас я могла бы даже на самую невинную реплику отреагировать слишком бурно.

А кексы все-таки способны поднять настроение даже в такой вот ужасной ситуации. Я съела все четыре, и последний уже не казался соленым. Отличный шоколадный кекс.

До начала пары Норвуд как раз успел переодеться — нет, хорошее все же дело порталы. Когда их не поминают в контексте несчастных случаев и опасности для жизни… Картинка стремительно несущейся к водопаду лодки без весел никак не уходила из головы. Когда-то я читала похожий рассказ: двое в лодке и водопад, что-то из американской фантастики. Там герои сумели спастись. Получится ли у нас?

Время уходило, а я почти радовалась, что Норвуд на лекциях. Потому что не любят мужчины женских слез и переносят эту нелюбовь на плачущих женщин. С «морским боем» так хорошо получилось, не стоит перебивать впечатление. Хотя о чем я, уже перебила своим эпичным полетом на пол. Картина «Мисс Блер в кофейной луже», о да.

Работа валилась из рук, я ни на чем не могла сосредоточиться. Может, еще и потому, что почта относилась уже к следующей неделе, а будет ли та неделя? Конференция фармацевтов Соединенного Королевства, со среды по пятницу, на какой день ставить доклад доктора Норвуда? А есть разница, на какой? Конференция никуда не денется, но будет ли доклад? Или опубликуют с фамилией автора, обведенной черной рамкой? Приглашение на презентацию новой линейки лечебной косметики — на следующую субботу. Рекламный буклет поставщика ингредиентов. VIP-пригласительный на новую экспозицию в Королевский Ботанический сад с припиской от Честера. Ой. Два пригласительных — он и для меня прислал!

Я отодвинула почту на край стола, уткнулась в скрещенные руки. Пригласительный от Честера — так мило с его стороны! — стал последней каплей. Только не рыдать. Совсем немного осталось до конца рабочего дня.

Время вообще имеет свойство лететь слишком быстро. Еще утром было четыре дня, а сейчас уже можно сказать, что три.

— Мисс Блер! Прошу вас, скажите, что я допущен!

Я подняла голову, посмотрела во взволнованное лицо Эпплстоуна и сообщила:

— Пока я могу вам сказать только одно: стучаться надо. Профессор ничего не говорил о допуске. Сейчас посмотрю, он должен был проверить вашу работу.

И правда, вчерашний опросник лежал на столе профессора, вложенный в забытый Эпплстоуном справочник. Поперек первой страницы красными чернилами было размашисто написано: «Приемлемо для начала года». Я отдала лист вместе со справочником.

— Надо же, и правда допустил. Я уж думал — все, пакуй вещички, переводись куда-нибудь на ботанический. Спасибо, мисс Блер, вы буквально приносите счастье!

— Насколько я понимаю, до счастья вам придется сдать еще и устный опрос.

— Это трагедия, верно. Но если он не выставил меня сразу, значит, есть шансы!

Отвечать мне не хотелось. Посмотрела на часы — до конца пары еще пять минут, как это мой трепетный лань прискакал заранее? Хотя не все ли равно. Я отгородилась газетой и сделала вид, что читаю.

Вдруг вспомнилось первое утро на кафедре, Норвуд, вот так же отгородившийся газетой. Могло ли быть, что он прятался от Шарлотты? Да нет, что это я. Зачем ему прятаться? Ничего удивительного нет в мужчине, который утром читает свежие газеты. Это нормально. В отличие от девушки, посреди рабочего дня уткнувшейся в позавчерашний рекламный листок, да еще и держа его вверх ногами.

И даже не заметила бы, если бы не очередная заметка черными чернилами поперек объявления.

Я перевернула газету.

«Салон „Вечная молодость“. Новые поступления эликсиров. От лучших мастеров!»

Рамочка-виньетка из цветов и листьев, как по мне, в сочетании с названием «Вечная молодость» навевала скорее кладбищенские мысли. Или это мое сегодняшнее настроение виновато? Ладно, что тут написал Норвуд? «Напомнить Честеру. Эльза. Проверить финики и настойку эхинопса. Барт — дурак и шарлатан».

Эльза? Та самая бывшая, с которой они остались друзьями? Это ее салон, что ли? Или конкуренты? Может, того самого Барта, дурака и шарлатана?

Или это уже тоже неважно?

— Мисс Блер, а что вы такое интересное читаете? — Эпплстоун бесцеремонно присел на край стола. — Объявления? О, смотрите: «Обмен координатами порталов для отдыха на природе». Вам не кажется, что это знак судьбы? Нам с вами определенно надо провести эти выходные где-нибудь под ярким солнцем и знойным небом, на берегу под аккомпанемент набегающих волн. Если, конечно, у меня будет повод для праздника. Но даже если и не будет, вы — уже крайне веская причина!

— Если у вас будет повод, вы, конечно же, отпразднуете, но каким боком в ваших планах затесалась я? У меня свои планы, мистер Эпплстоун, и вашего общества они не предусматривают.

— Но, если ваши планы не предусматривают лазурного моря, шелеста пальм и пары-тройки бокалов мохито, их можно и поменять! Подумайте сами, мисс Блер! Живем один раз!

— Мистер Эпплстоун, в этом кабинете для сидения предназначены стулья, а не столы. И будьте так любезны, обсуждайте ваши с мисс Блер грандиозные планы в более подходящем месте.

«Ваши с мисс Блер⁈» Я вскочила:

— Я уже сказала мистеру Эпплстоуну, что мои планы не предусматривают его общества! Ни в каком месте и ни в каком виде! Не смею вам мешать! — открыла портал и рванулась домой. Мой дом — моя крепость, и плевать, что на самом деле он вовсе не мой, главное, смогу наконец отпустить себя и вволю поистерить. Иногда надо. И у меня уж точно есть повод. Куча поводов. Гора поводов размером с Фудзи и Эверест, поставленных друг на друга. Море поводов, приливы в котором достигнут вершины этой горы. И пропади все пропадом!

Я рыдала, сев на пол перед креслом и сложив на него руки, по-дурацки, неудобно, но не осталось сил дойти до спальни. Ни умыться, ни переодеться. Почему все так глупо? Почему мужчины такие… такие? А Шарлотта, настоящая — такая… такая, что к ней клеятся всякие… всякие не те!

И почему совсем нет времени что-то сделать, исправить, наладить? Три чертовых дня. Они промелькнут так же тупо, как сегодняшний, с рассуждениями Эпплстоуна о жизни и репликами Норвуда о моих совместных планах с этим недоумком. «Живем один раз»! Да что ты знаешь о жизни, сопляк⁈ Нашел великую трагедию — опрос у профессора! А тот… тоже…

Мысли окончательно разбежались, оставив только рыдания, а потом и рыдать сил не осталось. Я всхлипывала и подвывала, потом будто услышала себя со стороны и… испугалась.

Никогда еще так не расклеивалась. Даже когда подлый козел Майк променял меня на Сидней. Даже когда пришлось уйти с первой в жизни хорошей работы. Или это тоже привет от настоящей Шарлотты? Вот только истеричной дурой заделаться не хватало!

Хотя… не успею.

И я снова заплакала, на этот раз тихо, ужасаясь нахлынувшему чувству безнадежности.

Не знаю, сколько прошло времени, когда я поняла, что какой-то навязчивый, отвлекающий от слез и страданий шум — это стук в дверь.

И кто бы там мог быть? Я никого не ждала, разве что какие-нибудь знакомые или приятельницы Шарлотты? А нужны они мне тут? Я их не знаю, и как выкручиваться буду?

Но рыдать и правда хватит. Где-то в сумке был носовой платок. Или все-таки добрести до ванной? Или сначала чаю?

— Мисс Блер, откройте! Не вынуждайте меня орать на всю улицу и сносить вам двери.

Что? То есть… кто⁈ Норвуд — здесь⁈

Пока дошла до двери, врезалась в косяк и чуть не сшибла вешалку в прихожей. Ноги не держали. И что его принесло именно сейчас? Мне бы крепкого сладкого чаю, можно даже плеснуть туда глоток коньяка, и спать. А не объясняться с начальством. Наверное, недовольным моим внезапным уходом с рабочего места.

Вот возьму и скажу ему всю правду. Про три дня. Пусть тоже проникнется, почему я должна одна страдать и переживать?

Я открыла дверь и молча уставилась в лицо Норвуда. Нет, не слишком похоже, что он ругать меня явился. Да зачем бы, в самом деле? Высказаться о дисциплине и времени рабочего дня мог и завтра с утра. И что ему тогда надо? Молчит. Только рассматривает меня, как впервые увидел. Ну да, такую зареванную и наверняка опухшую красоту, может, и впервые.

— Ясно, — сказал наконец Норвуд. — Сумка, — впихнул мне в руки мою же сумку — я только сейчас поняла, что сбежала с работы, оставив там и сумку, и плащ с сапогами. Взяв за плечи, мягко отодвинул с прохода. — Где у вас зелья?

— Какие зелья? — я вспомнила о первом пункте своего плана, достала из сумки носовой платок, яростно вытерла глаза, высморкалась и уставилась на Норвуда.

— Разные. Первой помощи и остальные. Аптечка. Лекарства, — словно умственно отсталой, объяснил тот.

— Не знаю, — равнодушно ответила я. — Кажется, в ванной. Или в кухне.

— Прекрасно, — профессор вошел, закрыл за собой дверь, будто сомневался, что я это сделать в состоянии. Открыл портал и исчез.

Ну и зачем приходил? Ладно, выясню как-нибудь потом. Или не выясню, какая разница. Так, что там у меня дальше в грандиозных планах? Умыться и чай? Где у Шарлотты коньяк и есть ли вообще, тоже не знаю. Значит, будем искать. Как и аптечку, надо же выяснить, в самом деле, где она и что собой представляет. Может, там есть что-нибудь от похмелья — тогда напьюсь.

Тут Норвуд появился снова, с плоским черным кейсом, и молча прошел в гостиную. А оттуда, кажется, на кухню. Что происходит? Спросить? Нет, сначала умыться.

Я закрылась в ванной и долго плескала в лицо то теплой, то прохладной, то совсем ледяной водой. Раскраснелась как с мороза, а общая опухлость никуда не делась. Кошмар. Глаза б мои этого не видели. Нет, рыдать все-таки отвратительная привычка. Пойду пить чай. Кстати, и Норвуду надо предложить, если не ушел. Если откажется просто так — то в качестве компенсации за разлитый кофе.

Чай ждал меня на столе. А Норвуд — у окна.

— Пейте, — сказал, не оборачиваясь.

— Себе тоже налейте. Пить чай одной, когда в доме гость — по меньшей мере некрасиво. Сейчас коньяк поищу. Или закажу.

— Сядьте и пейте. Коньяка вам после этого чая не захочется. А обо мне не волнуйтесь. У меня сегодня день кофе.

— Тогда кофе, — легко согласилась я. Достала из шкафчика банку. — Вот. Молотый, арабика. Сейчас. И я не собиралась пить коньяк после чая, ну что вы, в самом деле. Глоток в чай. Кстати, вы сколько сахара положили? Я кладу две ложки.

— Мисс Блер, — он все-таки обернулся, в пару шагов оказался рядом, забрал у меня банку, взял за плечи и усадил на стул. — Пейте, говорю. Что за приступ словоблудия на фоне истерики? От Вольгера заразились? Давайте. Мне вас с ложечки напоить?

— Истерика кончилась, — сообщила я, обхватывая ладонями горячую чашку. — Возможно, временно. Она не докладывала.

— Это я уже понял.

Чай пах странно. Не чаем. Добавил он туда что-то, что ли? Вот почему о зельях спрашивал. Я сделала осторожный, совсем маленький глоток.

Непривычно, но пить можно. Пожалуй, не хуже и не лучше, чем с коньяком.

Я пила медленно, пробуя новый вкус. Примерно на половине кружки решила — нет, не нравится. Какая-то не сахарная и не медовая, липко-приторная сладость. Спросила:

— Что вы туда налили?

— Вам все ингредиенты в алфавитном порядке?

— Дайте подумаю. Если вы спрашиваете у человека, что за книгу он читает, вас устроит ответ: «Вам все буквы в алфавитном порядке?», или предпочтете название?

— Название всех зелий в алфавитном порядке? — Норвуд отчетливо усмехнулся. — Это смесь.

— «Смесь номер три, с перцем», — припомнила я цитату из фильма. Интересно, здесь сняли «Лимонадного Джо»?

— Без перца. Номер две тысячи двести сорок три. Пятый опытный образец. Очень ценная информация, не правда ли?

— Познавательная, — согласилась я. — Если вас интересуют впечатления подопытного кролика, то слишком приторно.

— Иначе было бы слишком горько.

— Может, и правда добавить перца? Хотя в чай… Вот в кофе было бы другое дело.

— Кофе с травами не пью даже я. Премерзкий вкус.

— А у кофе с перцем — своеобразный. Меня как-то угощали. А заедать эту вашу смесь нельзя? Кстати, можно вас попросить? Если не хотите кофе, просто сядьте. Не слишком удобно разговаривать с кем-то, кто маячит за твоей спиной.

— Стоя проще контролировать процесс. Хотя вряд ли вы сейчас умудритесь что-нибудь взорвать.

Судя по звуку, Норвуд открыл холодильник. Хмыкнул и закрыл.

— А заедать вам в любом случае нечем, так что смиритесь.

— Можно заказать пиццу. Знаете, какие вкусные пиццы в «Маленькой Италии»?

— Судя по количеству коробок в гостиной, очень вкусные. Поверю вам на слово. — Он все-таки налил себе кофе и сел напротив.

— Зачем на слово? Мне все равно нужно чем-то ужинать. Четыре кекса за весь день — не тот рацион, которым можно гордиться.

— Вы решили уморить себя голодом? Ради чего, интересно?

— Я решила? Мне кажется, это вы изо всех сил пытаетесь отвертеться от пиццы.

— Не завтракаете, пропускаете ланч и не обедаете, придя с работы, вы, разумеется, тоже из-за меня. — Норвуд вытащил из кармана бумажник. Повертел в руках светло-зеленую визитку. — Придется искупать вину.

— Что за чушь! — возмутилась я. — О сегодняшнем ланче вы знаете не хуже меня, а завтрак… мне просто приснился кошмар, и я напилась кофе и решила погулять перед работой.

— Под дождем, — Норвуд понимающе покивал. — Зонт улетел. Портал подвел. Герр Вольгер приехал. Кофе вылился. Хорошо хоть кексы остались. Что с обедом?

— Депрессия, — мстительно ответила я. — Запоздавшие поиски смысла жизни.

— Быть или не быть? Есть или не есть?

Я вцепилась в кружку. Руки задрожали.

— Не угадали. И не будем. А то ваша смесь номер две тысячи двести сорок три без перца не поможет.

— Моя — поможет. Иначе бы я тут не сидел, а набирался опыта где-нибудь на Тибете. И тоже искал смысл жизни.

Еда появилась прямо здесь же, на столе. И даже сервированная, а не в коробках или пластиковых контейнерах. Огромный, исходящий душистым паром стейк, золотистые ломтики картошки, зеленый горошек. Сладкий рисовый пудинг, обильно политый джемом. Поджаристые гренки.

Вот и отлично. Никаких разговоров о смысле жизни. Потому что не могу я ему сказать. Просто не могу. Почему-то чувствую, что это будет неправильно.

Первая за день нормальная еда разбудила волчий аппетит. Я смела свою порцию в мгновение ока и серьезно задумалась о добавке. Кажется, зря ограничила знакомство с местной готовой кухней только «Маленькой Италией».

Хотя ладно уж, на ночь наедаться вредно. А я, если честно, вполне наелась. И даже как-то незаметно допила чай с экспериментальной смесью.

— Вкусно, — сообщила профессору очевидное. — Спасибо.

— А теперь продолжайте утолять мое профессиональное любопытство. Опишите ощущения и желания.

— Сытость, — усмехнулась я. Прислушалась к себе: не тянет ли снова в истерику? Веселиться, конечно, не с чего, но и рыдать не получится. Даже если захочу. — Не знаю, считать ли достижением вашей смеси, что меня больше не тянет рыдать, вы пришли, когда слезы уже кончились и я собиралась умыться и пить чай. Но не тянет. Осталось… опустошение, так, наверное, можно сказать. Даже не грусть, потому что грустить — это эмоция, а эмоции все куда-то делись. Или нет, не делись, а… как бы это выразить…

Я замолчала, думая, как точнее всего описать свои ощущения. Норвуд ждал, с интересом меня разглядывая.

— Как будто смотришь на солнечное затмение через закопченное стекло. Да. Так, наверное, точно. И спать почти совсем не хочется, я почему-то думала, что от всех успокоительных тянет в сон. А болтать — хочется. Причем… — я снова задумалась и почему-то зевнула. — Как-то рационально хочется. С пониманием, что поболтать сейчас полезно, потому что иначе снова начнутся те самые мысли, от которых тянет в истерику. Вот. Наверное, все. На что-то еще надо было обратить внимание?

— Дайте руку, — приказал профессор. — Пульс.

Я не стала жеманничать, пульс так пульс. Он посчитал, кивнул:

— В космос я бы вас сейчас запускать не стал. Но по другой причине. А на желание «поболтать» смесь не влияет. Это ваша собственная реакция на стресс, очевидная еще до чая. Ну и о чем же вас так тянет рационально пообщаться?

Я задумалась: и правда, о чем? На самом деле мысли о проклятых трех днях могут возникнуть сейчас от любой темы. Даже просто от того, что Норвуд рядом. Но, может, имеет смысл воспользоваться таким любезным приглашением к общению?

— Скажите, а у вас есть мечта? Не в смысле «стать всемирно известным фармацевтом», а… как объяснить-то… — Мысли текли слишком вяло, заторможенно, будто в полусне. — Что-то, что хочется обязательно сделать, попробовать, или побывать где-то, или кому-то что-то сказать. Что-то, что страшно не успеть.

— Необитаемый остров, — мгновенно ответил Норвуд. — В личное пользование. Хотя бы на неделю. Хотя бы в старости. Пальму. Гамак. Пещеру-лабораторию. Кокосы и акульи плавники на горизонте. Я стал бы добрым романтиком, общался с Венерой и Сатурном и был бы невыразимо счастлив, наверное.

— Грустно, — согласилась я.

— Как вы, вероятно, заметили, я не слишком люблю людей. Особенно некоторых. И эти некоторые имеют дивную способность размножаться со скоростью мухи-дрозофилы.

— Заметила. Ну… вы ведь не вечно будете сидеть в Академии? Может, даже не к старости, а раньше заимеете свой остров в личное пользование. Если взяться всерьез, это, наверное, не самая сложная цель.

— А ваша? Крайне сложна?

— Нет. Слишком проста. Наверное, ее даже нельзя назвать мечтой. Просто место, город, в котором очень хочу побывать. Навязчивая идея, да. Так точнее. Но тем обидней будет, если…

Я замолчала, заглянула в пустую чашку. «Я могла бы всю эту неделю гулять по Сиднею, а у меня Вольгер, Эпплстоун, кучи ежедневной почты и тоска. И вы, дорогой доктор Норвуд. А через неделю может оказаться поздно. Безнадежно поздно». Нет уж. До такой степени откровенности я дойти не готова.

— А знаете, есть и другое. Я ушла бы из Академии. Ездить по миру и писать. Обо всем. Это было бы здорово.

— Так уйдите. Правда, некоторым мечтам лучше оставаться мечтами, но угадывать заранее, какой не стоит сбываться, я бы не стал.

— Давайте уйдем оттуда вместе, — я снова зевнула и потрясла головой. Дремота подкрадывалась, настигала, и почему-то подумалось: интересно, увижу я продолжение вчерашнего сна? О каких там деталях говорил Джейк? — Кажется, ваша смесь все-таки работает как снотворное.

— Очень щадящее, но эффективное и без побочных эффектов. Давайте-ка, поднимайтесь, сон носом в стол — не то, что вам нужно.

Он оказался рядом, потянул меня со стула. Очень кстати, потому что сама я напоминала себе кусок того самого пудинга, который недавно съела. Трепыхаться могу, осмысленно шевелиться — нет. Заснула бы, и правда, носом в стол — потрясающий прогресс после вчерашнего сна в кресле.

Я ухватилась за профессора, почти обняла. Что-то часто в последнее время он служит мне опорой — в прямом смысле. Спасибо, не отшатывается. Даже, вон, за талию обхватил. Наверняка, чтобы удобней было вести мою тушку в правильном направлении.

— Спальня наверху, — сообщила я.

— Крайне ценная и своевременная информация, — заметил Норвуд, как раз остановившийся возле лестницы. Почему здесь такие крутые ступеньки? До сих пор не замечала, но ведь в моем нынешнем состоянии преодолеть этот подъем реально разве что ползком! Наверное, дом строили для трезвенников и людей, ведущих модный в моем мире «здоровый образ жизни». Профессор тоже оценил препятствие. Хмыкнул, сказал: — Значит, решаем проблему самым приемлемым способом. Держитесь.

И я взмыла в воздух. Ой! Обхватила Норвуда за шею, а он держал меня под спину и под коленки, как ребенка. И с таким грузом бодро топал наверх. Силен.

— Меня еще никто не носил на руках, — зачем-то сообщила я.

— Наслаждайтесь. Так, куда теперь?

— Налево. Я и наслаждаюсь. Жаль, что это разовая акция. Я ведь не тот тип женщин, который вам нравится, да?

— Да, я просто в свободное время люблю таскать по лестницам всех страждущих дамочек. Знаете, мисс, не будь вы в полуобморочном состоянии, я бы решил, что вы флиртуете. Ага. Вот она!

— Я не флиртую, — обиженно возразила я. — Честное слово, я убийственно серьезна. Между прочим, вы уже можете поставить меня на ноги.

— Ну уж нет. Вы в вертикальном положении и без смесей бываете опасны для себя и окружающих. Наша цель — кровать. Самое надежное и безопасное место.

Как он откинул покрывало и одеяло, я не поняла. Движением брови, не иначе — а что, с него сталось бы. Уложил меня. Сказал:

— Туфли точно лишние. С остальным можно смириться.

Мне уже было все равно, заснула бы и в туфлях, если бы он их не снял. Как будто контакт головы с подушкой запустил снотворный эффект смеси две-тысячи-и-так-далее в полную силу. Сквозь подступивший сон почудилось тихое:

— Доброй ночи, мисс не-Блер. Отдыхайте.

И я заснула. Мягко, плавно, будто качаясь на волнах теплого моря и медленно в них погружаясь.