Влюбленные мошенники

Глава 8

– Есть кто дома? Эй, Гусси, ты наверху?

Никакого ответа. Не может быть, чтобы она уснула: было еще рано, всего около восьми вечера.

– Грейс? – еще громче позвал Рубен.

Ему хотелось поскорее сообщить ей радостную новость: он только что выиграл в «блэк джек» двести сорок долларов и рубиновую булавку для галстука, причем игра велась абсолютно честно.

Ему показалось, что он слышит какой-то невнятный ответ и шум льющейся воды в ванной. Вот и хорошо, значит, она скоро спустится. Он надеялся, что его хорошая новость поможет им преодолеть возникшую неловкость, которую они с утра старательно обходили молчанием.

На столе все еще стояла заткнутая пробкой полупустая бутылка «Совиньон-де-Турен», оставшаяся со вчерашнего вечера, когда они отмечали триста долларов, выигранных в семь очков в «Парадиз-отеле». Игра велась почти честно – пару «загнутых» тузов и двойной сброс можно было не считать. Конечно, это не шло ни в какое сравнение с грандиозной победой, одержанной в «Эвергрин», но они решили, что триста долларов тоже на дороге не валяются. Главное, они не проиграли, а сохранить в своем арсенале блистательный трюк с тузом в рукаве можно было только одним способом: не пользоваться им слишком часто.

Рубен налил себе немного «Совиньона» и сел, вращая вино в бокале, чтобы проверить, не скисло ли оно на второй день, но так и не стал пить, просто угрюмо уставился в бокал, вспоминая, как он сидел на этом самом месте утром, когда пришла почта. Именно отсюда он следил, за Грейс, пока она, устроившись на диване на другом конце комнаты, распечатывала письмо от своего мужа.

Письмо прибыло в сопровождении большой коробки с одеждой. Коробку она открыла в первую очередь, ахая и умиляясь над каждой юбкой, блузкой, парой туфель или тех предметов туалета, которые не принято упоминать вслух, как будто муженек прислал ей золотые слитки вместо кучи старого барахла. Но ее можно было понять: все женщины становились немного чокнутыми, когда дело доходило до нарядов, а мужчине – если он, конечно, не дурак! – оставалось лишь сидеть молча и наслаждаться зрелищем. Что Рубен и сделал. Его вывело из себя другое: ему пришлось наблюдать, как Грейс читает письмо своего мужа с той же радостной увлеченностью, с какой только что рассматривала присланные им тряпки. Ему захотелось выхватить у нее письмо и разорвать его в клочки.

– Ну и как там старик? – ворчливо спросил он. Она отмахнулась, даже не поднимая головы.

– Ты ему написала, что мы спим вместе? Это заставило ее отвлечься от чтения.

– Под одной крышей, – уточнил Рубен с широкой ухмылкой.

– Анри всегда отличался широкими взглядами, – спокойно парировала она и вновь углубилась в чтение.

Какая-то шутка в письме заставила ее усмехнуться, а потом и расхохотаться в голос. Рубен встал и, подойдя к ней, уселся на широком мягком валике дивана. Один упругий завиток свешивался ей на ухо, его надо было поправить, и Рубен очень осторожно и нежно отвел его назад, пока Грейс делала вид, что читает. Он видел, что она притворяется: глаза у нее не двигались по строчкам. Он вытянул шею, пытаясь заглянуть в письмо, а она, с раздраженным вздохом сложила листок и засунула его за вырез платья.

Рубен передвинул руку ей на затылок: это заставило ее поднять голову и взглянуть нашего.

– Ты обо всем рассказываешь своему мужу, Гусси?

– Разумеется! У нас нет друг от друга секретов.

– Совсем никаких?

– Никаких.

Его пальцы вплелись ей в волосы.

– Значит, ты должна была написать ему о том вечере, когда я тебя поцеловал. И ты мне ответила. Что скажешь? Ты сообщила ему о том вечере, Грейси?

Ее лицо не изменилось, но зрачки расширились, почти вытеснив голубую радужку.

– Я забыла, – ответила она, стараясь говорить равнодушно. –У меня просто вылетело из головы.

– Вылетело?

Он провел большим пальцем по ее губам, словно бросая вызов.

– Позволь мне освежить твою память.

Не успела она отвернуться, как он ее поцеловал, но, едва их губы встретились, она оцепенела. Рубен по опыту знал, что первая линия обороны у Грейс – это всегда показное равнодушие. Полный решимости прорвать эту оборону, он обхватил ее лицо ладонями и, не прерывая нежного поцелуя, начал поглаживать большими пальцами щеки, обводить изгиб бровей. Не отрываясь от ее губ, его рот беспрерывно двигался, словно пил ее мелкими глоточками. Наконец ее ресницы затрепетали и опустились, а прелестный ротик начал смягчаться.

– Ну как, вспоминаешь? – прошептал Рубен. Чтобы не дать ей времени подумать над ответом, он просунул кончик языка ей под верхнюю губу и провел им вдоль гладкой, как бы полированной поверхности зубов. Грейс обеими руками схватила его за плечи. Она дрожала всем телом, только голова, прижатая к высокой спинке дивана, оставалась неподвижной. Рука Рубена скользнула ей на грудь, он ощутил ладонью, как бурно бьется ее сердце.

Живейшие воспоминания о ее обнаженном теле дразнили и мучили его; мысленно он видел ее такой, как в тот первый вечер: все еще влажной после умывания и розовой от смущения. Она пыталась прикрыться, но ее прекрасные груди были слишком щедры и великолепны, их невозможно было спрятать за согнутой рукой. И вот теперь он почувствовал, как они натягивают тонкую ткань, словно просят, чтобы их приласкали. Шепча слова нежности, он сунул руку за вырез ее платья.

Мягкость, упругость и тепло. Какая роскошная грудь. Затаив дыхание, Грейс позволила ему ласкать себя.

– Дорогая, – прошептал он, не отрываясь от ее губ и нащупывая бархатистый нежный сосок, сразу отвердевший под его пальцами.

Рубену хотелось большего; он двинул руку ко второй груди. Что-то зашелестело, неожиданно его рука наткнулась на какой-то острый угол. Письмо Анри. Он и сам не смог бы сказать, что именно сделало свое черное дело – шуршащий звук или острый уголок письма, уколовший ее чувствительную кожу, – но в любом случае романтический момент был загублен. За долю секунды нежная и послушная ему Грейс превратилась в совсем другую Грейс – далекую, чужую и разъяренную. Даже не успев открыть рот, Рубен понял, что она не станет слушать его объяснений. Тем не менее он сделал попытку:

– Я совершенно позабыл о письме, Грейс. Клянусь тебе, я даже не помнил, куда ты его сунула. Я только хотел…

– Слушай, почему бы тебе просто не заткнуться? Она оттолкнула его и вскочила на ноги, кипя от негодования и судорожно натягивая платье на плечо.

– Ты змея, Рубен Джонс. Я рада, что ты мне даже ни капельки не нравишься.

– Да ладно тебе, Гусси, – протянул он, чувствуя себя ужасно виноватым.

– Пойду прогуляюсь, – возвестила она тонким, дрожащим голоском, повернулась кругом и скрылась за дверью черного хода.

Ее не было минут двадцать. Вернувшись, она сделала вид, что ничего особенного не случилось. Рубен попытался вновь принести свои извинения, и она их охотно приняла, но после этого весь день обращалась к нему с ледяной вежливостью, от которой ему хотелось лезть на стену. А вечером, когда он пригласил ее совершить еще один рейд по игорным заведениям, она отказалась:

– Что-то я сегодня не в настроении. Мне бы хотелось побыть одной.

И вот теперь Рубен сидел в гостиной, мрачный и подавленный, с отвращением потягивая выдохшееся белое вино и жалея обо всем, что произошло. Да, он хотел уложить ее в постель. Разве это преступление? Ему до смерти не хотелось обижать Грейс, но стоило ему к ней прикоснуться, это всякий раз оскорбляло ее в лучших чувствах. Она не походила ни на одну из ранее встречавшихся ему женщин, даже на Хейзел Мэйн, а уж та была настоящей продувной бестией. Но у Хейзел не было ни чувства юмора, которым Бог так щедро наделил Грейс, ни ее мозгов, ни ее вкрадчивой нежности.

Женщины, с которыми Рубен общался, так сказать, по работе – проститутки, мошенницы, любительницы поживиться за чужой счет, – не знали жалости и сантиментов. Те немногие, что были добрее, не отличались большим умом, а те, что были умны, оказывались бессовестными гадюками. А Грейс совсем другая. Она многое повидала в жизни и все же сохранила доброе сердце. Рубен к такому не привык. С каждым днем она нравилась ему все больше, и он уже начал думать, что ему будет ее не хватать, когда она уедет.

Что-то белое, лежащее на столбике перил, привлекло его внимание. С того места, где сидел Рубен, это было похоже на конверт. Письмо Анри? Он поставил бокал на стол и отправился на разведку.

Действительно письмо, но только не от Анри. Печать уже была сломана, марка отсутствовала. «Для мистера Джонса и миссис Руссо». Рубен узнал небрежные, почти неразборчивые каракули Дока Слотера. Должно быть, он доставил письмо лично и подсунул его под дверь. На листке не было никакого приветствия или обращения. Не тратя лишних слов. Док приступил прямо к делу.

«Достигнута договоренность о встрече между вами и интересующим вас господином. Вы должны быть у него дома (номер 722 на уже известной вам улице) завтра в четыре часа пополудни»

– Дьявольщина, – пробормотал Рубен.

Почему они должны встречаться с Уингом в его собственном доме? Почему не в ресторане иди на скамейке в парке? Увы, у них уже не осталось времени на споры о месте встречи. Завтра было воскресенье, а Крокеры жаждали получить свои денежки во вторник утром. Значит, на переговоры оставался только один день.

Письмо на этом не заканчивалось. «Если вы еще не читали вечерних газет, спешу сообщить, что там есть одна любопытная новость относительно джентльмена, арестованного после инцидента неподалеку от Саратоги. Он уже никогда и ничего не сообщит властям, можете в этом не сомневаться. Сегодня утром несчастный был найден мертвым на полу своей камеры с перерезанной яремной веной. Она была рассечена столь основательно, – с видимым удовольствием сообщает „Дейли Альта“, что его голова оказалась почти полностью отделенной от тела».

Невольным жестом Рубен вскинул руку к своему собственному горлу. Бедный Пивной Бочонок! Он был подонком и сукиным сыном, но такой участи даже он не заслуживал. Кто его убил? Скорее всего головорезы из тонга решили заткнуть ему рот, чтобы он не выдал Крестного Отца.

«Мой гонорар за посредничество в чрезвычайно выгодной для вас сделке составляет всего лишь 'двести долларов. Я предпочел бы получить их золотом. Примите а Придачу мой бесплатный совет: соблюдайте осторожность».

– Грейс? – крикнул Рубен, задрав голову и сложив руки рупором.

Сверху опять послышалось какое-то .невнятное бормотание. Перепрыгивая через две ступеньки, он одним духом взлетел вверх по лестнице и проскочил короткий коридорчик. Вот и закрытая дверь ванной.

– Гусси? Молчание.

– С тобой все в порядке?

– Уходи, – расслышал он наконец гнусавый от слез голос.

Рубен в тревоге схватился за ручку двери.

– Грейс? Тебе плохо? Ты не заболела?

– Заболела? – переспросила она, словно раздумывая над ответом. – Да нет. Не совсем.

Он приоткрыл дверь на щелку и одним глазом заглянул внутрь. Она лежала в ванне; все, что ему было видно, это ее затылок и возвышающиеся над краем ванны согнутые колени.

– Гусси?

Она обернулась и посмотрела на него. Глаза у нее были полны слез, но она попыталась выдавить из себя улыбку. Рубен направился к ней и замер, увидев высокую зеленую бутылку, стоявшую у нее на животе и погруженную на дюйм в мыльную пену. «Шато-ле-Прадин-Сент-Эстеф», – подметил он хозяйским глазом, хотя все его внимание было сосредоточено на другом. Сестрица Августина была пьяна в дым.

– По-моему, ты уже совершенно чистая, – сказал он, осторожно, но крепко взяв ее за плечи. – Давай-ка вытащим тебя отсюда, милая, пока ты не утонула.

Но Грейс оттолкнула протянутую ей руку помощи.

– Рубен, ты не должен на меня смотреть. Я же голая!

– Это я заметил.

Он протянул ей полотенце, но она использовала его лишь для того, чтобы утереть слезы, а потом перекинула через край ванны.

– Ты твердо уверена, что не хочешь вылезать?

– Нет, я еще не закончила.

Грейс замахала рукой, и он решил, что она просит его уйти.

– Постой… Не уходи.

– Хочешь, чтобы я остался? Она лишь пожала плечами в ответ.

– Хочешь со мной поговорить? подсказал Рубен.

– Точно. Можешь не сомневаться.

Она, конечно, была в сильном подпитии, однако язык у нее не заплетался. Отойдя к унитазу, Рубен опустил крышку и сел. Отсюда тоже были видны только голова и колени.

– Что празднуем? – спросил он с добродушной улыбкой.

– Сегодня двенадцатое июня. Он кивнул с понимающим видом, хотя эта дата ни о чем ему не говорила.

– В этот день шесть лет назад я потеряла Джо. Ее слова заставили Рубена глубоко задуматься. Джо – это чье-то имя? А может, «джо» – это некое незнакомое ему чисто женское выражение, какой-нибудь девчоночий эвфемизм, означающий девственность?

– И каким же образом ты потеряла… Джо? – попробовал он нащупать почву под ногами.

– Мы собирались пожениться. Лицо у нее раскраснелось, на глаза снова навернулись слезы.

– Кто?

– Мы с Джо. Он…

– Погоди-ка. Это было до или после Джузеппе? Грейс нахмурилась;

– Ты о ком? А-а-а, Джузеппе… Она захихикала, и Рубен заметил, что зубы у нее окрасились от вина.

– Джо – это и есть Джузеппе! Вернее, был. Слезы выплеснулись и покатились по щекам.

– На самом деле никаким он не был графом, – призналась она, пытаясь вытереть их мокрой рукой. – Он был просто сезонным рабочим на ферме моего отчима.

Ферма? Отчим? Это было что-то новенькое.

– Я думал, речь идет о винограднике.

– Нет, это ферма. Называется «Ивовый пруд».

Когда-то там и вправду был виноградник, – они громко всхлипнула, – но теперь это просто ферма, и толкует нее никакого. Генри – самый никудышный фермер на свете, а я на втором месте.

Здрасьте, приехали. Откуда ни возьмись, появился Генри. Это еще кто такой?

– Расскажи мне про Джо, – попросил Рубен, хотя и опасался нового потока слез.

– Ах, Джо… Она испустила такой тяжкий вздох, будто у нее душа с телом расставалась, и вытерла глаза мокрой салфеткой из махровой ткани, которую использовала в качестве мочалки.

– У него были черные волосы и синие-синие глаза… Он был самым красивым парнем из всех, кого я знала. Из всех, кого я когда-либо видела.

– И что же с ним случилось? – сухо осведомился Рубен, чувствуя, что уже начинает ненавидеть синеглазого Джо.

– Это долгая история.

Грейс выпрямилась и приняла сидячее Положение в ванне, чтобы рассказать свою долгую историю. Рубен решил, что ему лучше не дышать. Она подняла бутылку и прищурилась, проверяя на свет, сколько там еще вина. На дне оставалась пара глотков. Опустошив бутылку, Грейс не удержалась и тихонько рыгнула.

– Прошу прощения, – извинилась она, вспомнив о манерах, но совершенно позабыв, что сидит с голой грудью.

Чтобы удержаться от смеха, Рубен оперся локтями о колени и закусил костяшки пальцев.

– Да, кстати, – продолжала Грейс, вглядываясь в него полуслепыми от слез глазами, – это вино… – Схватив пустую бутылку за горлышко, она махнула ею, как жезлом, в сторону Рубена. – По-моему, оно довольно мягкое, незрелое, но под его по-детски неуклюжей внешностью я ощутила искреннее желание угодить.

С этими словами Грейс стукнула бутылкой по воде, точно судья, выносящий приговор. Вода, понятное дело, выплеснулась волной за край ванны, но она этого даже не заметила. Весьма довольная своей шуткой, она согнулась пополам, хохоча и отфыркиваясь.

– Да, – пробормотала она наконец, переводя дух, – так на чем я остановилась?

– Джо, – терпеливо подсказал Рубен.

– Джо.

Это заставило ее протрезветь.

– Все это было давным-давно, – вновь начала Грейс, вытирая глаза. – Была весна, он нанялся работником на ферму. Моя мачеха ему не доверяла, даже в дом не хотела пускать. Бедному Джо приходилось съедать свой обед в одиночестве на заднем крыльце. Я в него влюбилась с первого взгляда.

– Само собой.

– И он в меня тоже. Мы встречались у ручья всякий раз, как мне удавалось улизнуть из дому, а ему – переделать все свои дела.

Она мечтательно взглянула на большой палец левой ноги, который засунула в носик крана.

– Я была так счастлива… Это было лучшее время моей жизни. А потом…

Ностальгическая улыбка угасла на ее лице.

– Потом?

– Однажды мой отчим нас застал. Мы просто разговаривали, больше ничего, – возмущенно уточнила Грейс. – Мы ничего такого не делали.

– В тот раз, – подсказал Рубен.

– В тот раз, – согласилась она. – Он велел Джо выметаться и чтоб к утру духу его не было на ферме, а не то он прогонит его кнутом. Вот так выражался мой набожный отчим. Истинный христианин, что и говорить.

– Сколько лет тебе было?

– Шестнадцать с половиной. Ну вот. В ту же ночь Джо влез по решетке для ползучих роз и постучал в мое окно. Он предложил бежать с ним и чтобы мы поженились. Я, конечно, согласилась. Мы поцеловались. В последний раз, – добавила она трагическим голосом, прижав руку к сердцу. – Он стал спускаться вниз по решетке, и вдруг что-то щелкнуло. Как будто щепка переломилась пополам. А потом он так удивленно вскрикнул – мне никогда не забыть этот крик! – и его голова скрылась за подоконником. Потом раздался ужасный треск…

Закрыв лицо руками, она разрыдалась по-настоящему. Рубен встал и подошел к ней. Когда он присел на край ванны, она ухватилась за него обеими руками.

– Я думала – это решетка сломалась, но потом узнала… это была его шея! Джо сломал себе шею!

– Ш-ш-ш, – утешал ее Рубен.

Грейс наполовину вылезла из ванны к нему на колени, он промок насквозь. Ощущение ее теплой, мокрой, скользкой кожи под руками удержало его от рокового желания рассмеяться.

Наконец она перестала плакать, ее отвлекло вечно иное.

– Я же тебе сказала, не смотри на меня, Рубен! На мне ничего нет!

Он поднял с полу полотенце и закутал ее.

– Ну вот, теперь на тебе кое-что есть. Грейс крепче прижалась к нему. Теперь она вся целиком умещалась у него на коленях, в воде оставались только ее ступни.

– Ты такой добрый, – прошептала она с нежностью. – Знаешь, я к тебе по-настоящему привязалась, Даже не думала, что так получится.

– Ты мне льстишь. Может, хочешь почистить зубы или еще что-нибудь?

Грейс отрицательно покачала головой.

– Думаю, мне надо поскорее лечь в постель.

– Отличная мысль.

Она перебросила ноги через его колени и, оттолкнувшись голой попкой, сумела подняться на ноги. Потом раскинула руки, как канатоходец, и издала ликующий клич. Полотенце соскользнуло. Грейс торопливо подхватила его и прижала к груди, даже не подозревая, что оно прикрывает ее только спереди. Рубен проводил ее зачарованным взглядом, пока она, пошатываясь, ковыляла в спальню.

Присев на самый краешек постели, он укрыл ее одеялом и бережно подоткнул со всех сторон. Теперь у нее имелась ночная рубашка: Рубен вспомнил, как она этим утром вытаскивала ее из коробки, которую прислал Анри. А может, Генри? Но ему не хватило духу предложить ей свою помощь в надевании ночного наряда. Он поправил мокрые золотистые волосы, прилипшие к ее щеке, и улыбнулся ей.

– Постарайся уснуть, милая.

– Рубен, мне так хорошо…

– Рад слышать.

И опять-таки ему не хватило смелости сказать, что ей вряд ли в скором времени захочется вновь испытать подобное блаженство.

– Можешь меня поцеловать, если хочешь, – великодушно предложила Грейс, наградив его щедрой улыбкой.

– Как это мило с твоей стороны. Может, отложим до другого раза?

– Да ну тебя!

Грейс обиженно оттопырила нижнюю губу.

– Ну хоть самый маленький поцелуйчик? Малю-у-у-у-сенький?

Она подняла большой и указательный пальцы, раздвинув их на четверть дюйма.

– Крохотулечный?

Больше Рубен не в силах был сдерживаться: ему надо было отсмеяться. Не прислушиваясь к голосу разума, он наклонился и запечатлел целомудренный поцелуй на ее устах, намереваясь сразу же отстраниться, но она робким молящим движением прикоснулась к его затылку, и это заставило его задержаться. Даже в пьяном виде она казалась ему самой очаровательной девушкой на свете.

– Спокойной ночи, Грейси, – прошептал он, прижимаясь к ее губам, и выпрямился.

– Спокойной ночи.

Но Грейс уцепилась за рукав его рубашки и не дала ему уйти.

– Я думала о твоих руках, – сообщила она доверительным шепотом.

– О моих руках?

– Я все думала: на что это будет похоже? Ну… ты понимаешь. Когда к тебе прикасаются пальцы, способные выбрать из колоды подбритых тузов.

Он не смог удержаться: обхватил ее щеки ладонями и глубоко заглянул в мечтательные голубые глаза, чувствуя ее нежность и теплоту.

– Не здесь, – предупредила она, зевая. Ему пришлось сглотнуть. –А где?

Ответом ему стало тихое похрапывание.

Грейс проснулась четыре часа спустя. Она сама не знала, что ее разбудило: пульсирующая боль в висках, чудовищная жажда или мучительное, ослепительно яркое воспоминание о том, как она себя опозорила. Комната закружилась у нее перед глазами, когда она села в постели. Через минуту или две кружение замедлилось, но, сообразив, что она голая, Грейс испытала сильнейшее желание снова лечь и укрыться, с головой. А еще лучше – провалиться сквозь землю. Однако безотлагательная потребность посетить туалет пересилила стыд. Она встала, напялила через голову рубашку. и отправилась в ванную.

Воспользовавшись случаем, она заодно почистила, зубы и расчесала спутанные, все еще влажные после ванны волосы.

– Дура чертова, – прорычала Грейс, обращаясь, к своему бледному, с запавшими глазами отражению в; зеркале над раковиной. – Кретинка! Ее кожа напоминала оконную замазку, глаза слезились; можно было подумать, что она чудом поднялась с одра смертельной болезни. Странно, что ее не тошнит. Напротив, на нее вдруг напал волчий голод. Вчера вечером миссис Финни, квартирная хозяйка Рубена, принесла ей на ужин чашку бульона и бутерброд с ветчиной. Бульон она выпила, но бутерброд так и остался на тарелочке в кухне. При воспоминании о хлебе и ветчине у Грейс потекли слюнки, но одной лишь мысли о том, что придется вступать в объяснения с Рубеном, если он проснется, хватило, чтобы сразу отбить у нее аппетит.

И все-таки голод победил. Грейс нащупала свой халат и на цыпочках спустилась вниз.

Бутерброд оказался на месте, а вот Рубена не было. Дверь, ведущая на задний двор, осталась полуоткрытой, сквозь щель в комнату проникал свежий воздух. Прислонившись к дверному косяку и задумчиво жуя бутерброд, Грейс выглянула в туманную темноту.

Позади нее в порту завыла сирена. Тоскливый звук заставил ее поежиться, но прохладный влажный воздух приятно охладил разгоряченную кожу. Когда туман поредел, она разглядела в отдалении оранжевую точку – огонек манильской сигары Рубена. Грейс зачарованно следила, как огонек то вспыхивает, то угасает в темноте. Проглотив последний кусок хлеба с ветчиной, она стряхнула с ладоней крошки и расправила плечи. Лучше выяснить отношения, не откладывая.

Он был на верхней террасе сада и сидел на том самом диванчике-визави, где они ужинали во время первого свидания. Грейс остановилась в десяти шагах от него, не зная, что сказать. Он тоже молчал, но ей показалось, что он улыбается. Со своего места она не могла решить, что именно выражает эта улыбка.

– Я не ждала тебя домой так рано, – начала Грейс, стараясь держаться как ни. в чем не бывало, хотя внутри у нее все переворачивалось от стыда. – Надеялась завершить свои ежегодные поминки по Джо до твоего прихода. Извини, Рубен, мне очень жаль, что ты застал меня в таком виде. Наверное, все это показалось тебе очень утомительным.

Его улыбка, что бы она ни выражала, стала еще шире.

– Утомительным? Я бы так не сказал, – негромко возразил он. – За такое зрелище можно было и приплатить.

Грейс обхватила себя руками, не зная, что сказать.

– Как ты себя чувствуешь?

– Ужасно.

– Хочешь воды?

Он ткнул пальцем в стакан, стоявший перед ним на столе.

– Нет, спасибо.

– Глоток виски? Грейс содрогнулась.

– Может, присядешь? – пригласил Рубен, похлопав по деревянному сиденью рядом с собой. Она помедлила.

– Да не бойся, я не кусаюсь.

Было бы счастьем, если бы весь вечер целиком изгладился из ее памяти, но увы, она все помнила. Особенно остро ей вспоминалось, как она сидела на коленях у Рубена в чем мать родила, прижималась к нему и твердила, как он ей нравится. А потом умоляла, чтобы он ее поцеловал. Может, Рубен и не кусался, но вот о себе самой Грейс этого сказать никак не могла. Она безусловно представляла опасность и для себя, и для окружающих.

После долгих колебаний она приняла приглашение и присела рядом с ним, подтянув озябшие босые ноги на сиденье и закутав их в полы халата.

– Который час? – спросила она, просто чтобы нарушить молчание.

– По-моему, где-то около полуночи.

– Почему ты до сих пор не лег?

– Да так, не спится.

В последний раз затянувшись сигарой, Рубен отшвырнул окурок в траву. Вновь откинувшись на спинку диванчика, он задел ее плечом. Грейс шарахнулась от него в испуге, но сразу почувствовала себя еще большей дурой. О чем беспокоиться, когда оба они одеты? К тому же его плечо оказалось таким теплым, таким… надежным. Ей стало немного спокойнее. Даже в молчании больше не ощущалось неловкости… несмотря ни на что. И когда Рубен заговорил, его вопрос ее ничуть не удивил:

– Ты действительно любила Джо? Она кивнула:

– Очень сильно. Так сильно, как только можно любить в шестнадцать лет. Я была одинока, а он был славным парнем. Знаю, я любила его отчасти назло своим приемным родителям, и, если бы нам удалось пожениться, из этого все равно ничего бы не вышло. И все-таки я действительно любила его. И каждый год в годовщину его смерти… я его поминаю.

Неожиданно Рубен обнял ее и притянул к себе. А чему, собственно, удивляться? Весь вечер он только и делал, что пытался ее утешить! Грейс положила голову ему на плечо, размышляя об одном удивительном обстоятельстве: сидя рядом с ним в пронизывающем сером тумане, даже после всего случившегося она чувствовала себя ближе к нему, чем когда-либо раньше. И хотя, не проходило дня, когда бы она не вспоминала «Ивовый пруд», Генри и Ай-Ю, ни разу с тех самых пор, как попала в Сан-Франциско, она не страдала от одиночества. Ни разу.

– Если Марк Уинг действительно заплатит нам завтра кучу денег за тигра, что ты сделаешь со своей долей? – спросила Грейс после долгой паузы. – Я хочу сказать, когда расплатишься с Крекерами.

– Опять двину на запад.

– На запад? Но ведь там нет ничего, кроме…

– Совершу кругосветное путешествие. Просто буду продвигаться вперед и вперед. Все время вперед.

Грейс ощутила пустоту в груди – гулкую безнадежную пустоту, в которую у нее не было ни малейшего желания заглядывать.

– Ну, когда обойдешь весь мир, что ты будешь делать? Вернешься в «Шиповник»? –"Шиповник"?

Вопрос прозвучал так, словно он никогда раньше не слыхал этого слова. Но потом Рубен запрокинул голову на спинку скамьи и рассмеялся невеселым смехом.

– Потом я все начну сначала. Опять буду колесить по миру. А когда мне это надоест, я найду себе где-нибудь кусок земли попросторнее. Скотоводческое ранчо, как у Эдуарда Кордовы. А сам я буду целыми днями сидеть на веранде, потягивать ледяное шампанское и смотреть, как другие на меня работают.

– Правда?

Грейс почему-то не могла в это поверить и пристально вгляделась в него в полумраке, пытаясь понять, шутит он или нет.

– Неужели ты не хочешь кем-то стать в этой жизни?

– Конечно, хочу! Я же сказал: хочу стать богатым и праздным.

Он снисходительно улыбнулся ей.

– А ты чего хочешь от жизни, Грейс?

– Я не знаю, – ответила она правдиво. – Чего-то хочу, но сама еще не знаю, чего именно.

– Мужа и детей?

– Муж у меня есть, – тихо напомнила Грейс.

– А дети?

Она пожала плечами, пробормотала нечто уклончивое и отвернулась. Старое горе напомнило о себе, словно рука, протянутая из могилы, но она усилием воли заставила себя задвинуть замшелую плиту на место.

– Разве тебе не хочется стать богатой и праздной? – продолжал расспрашивать Рубен.

– Богатой и праздной, – вслух повторила Грейс, раздумывая над его вопросом. – Разбогатеть было бы неплохо. Но вот бездельничать… Нет, не думаю. Тебе не кажется, что это скучно?

Рубен посмотрел на нее так, словно подобная мысль никогда не приходила ему в голову. Он долго молчал, а когда наконец заговорил, то не стал отвечать на ее вопрос.

– Завтра ты останешься дома, Грейс. Я не хочу, чтобы ты шла со мной в дом Уинга.

Грейс отодвинулась и выпрямилась на скамье.

– Это почему же?

– Потому. Это слишком опасно.

– Не говори глупости. Разумеется, я пойду с тобой!

– Нет, не пойдешь, и хватит об этом. Нет смысла спорить. Разговор окончен.