Глава 3

Когда они подъехали к замку, уже совсем стемнело, и, пока карета катилась по длинной липовой аллее, Ларисе удалось рассмотреть очертания громадного строения. Оказавшись ближе, она поняла, что замок окружен широким рвом, через который переброшен мост. Последний был украшен статуями великолепной работы. Больше ей ничего не удалось разглядеть.

Экипаж прогромыхал по мосту, въехал во внутренний двор и, развернувшись, замер у лестницы, ведущей наверх, к освещенному проему открытой двери.

— Вот мы и приехали, мадемуазель, — сообщила горничная.

Лакей распахнул дверцу, Лариса выбралась из кареты и поднялась по ступенькам. Перешагнув порог, она оказалась в огромном круглом зале, где вдоль стен стояли колонны, чередующиеся с нишами. В нишах помещались бюсты. Лариса почувствовала себя потерянной и маленькой.

Дворецкий поклонился ей и проводил к деревянной лестнице. Один из лакеев прошел вперед, показывая дорогу, Лариса последовала за ним. На первой же площадке их ждала пожилая женщина в черном платье и шелковом белом фартуке, — судя по виду, экономка. У нее было довольно строгое выражение лица.

— Добрый вечер, мадемуазель. Я провожу вас к мадам Савини, — сказала она.

Лариса вспомнила, что так звали овдовевшую сестру графа, которая, как упоминала графиня де Шалон, также жила в замке. Девушка пошла вслед за экономкой по длинному коридору, увешанному портретами мужчин неприятной наружности, очевидно предков графа Вальмона. Экономка постучала в дверь, и когда тихий голос ответил «entrez»[14], громко сказала:

— Прибыла мадемуазель Стантон, мадам.

Лариса вошла в небольшую гостиную, заполненную предметами, которые обычно окружают пожилых дам. Здесь были попугай в клетке, открытая шкатулка с наборной крышкой, лежащая рядом с креслом, бесчисленное количество художественных безделушек, совершенно бесполезных, но хранимых, вероятно, как память, а также множество акварелей. Последние висели повсюду в маленьких рамках, и взгляд постоянно натыкался на них.

В кресле сидела пожилая женщина. Взглянув на нее, Лариса решила, что так и должна выглядеть французская аристократка. У нее был большой, изогнутый дугой нос, длинная шея, седые волосы, зачесанные назад, под кружевной чепец. Ворот ее черного платья украшала камея, а дрожащие руки, испещренные вздувшимися голубыми венами, — несколько бриллиантовых колец.

Лариса представилась, но выражение глаз мадам Савини осталось равнодушным, улыбка не тронула ее губ. Подождав, пока девушка сделает реверанс, она произнесла:

— Вы опоздали, мисс Стантон!

— Паром пришел в Кале вовремя, мадам. Боюсь, что поезд прибыл на Северный вокзал не по расписанию.

Мадам Савини наклонила голову, как бы принимая объяснение:

— Вы недурно говорите по-французски.

— Благодарю вас, мадам.

Она не предложила Ларисе сесть, и та стояла, чувствуя себя несколько растрепанной и усталой после долгой дороги.

— Граф поговорит с вами, после того как вы переоденетесь. Вам подадут ужин в классную комнату, экономка проводит вас.

— Благодарю вас, мадам.

Лариса подумала, что ее наверняка уволят. Она вновь сделала реверанс и пошла к двери, где ее ожидала экономка. Они опять пошли по нескончаемым коридорам, а потом поднялись по черной лестнице на второй этаж. Здесь они встретили еще одну женщину, еще более пожилую, чем экономка и мадам Савини.

— А это, мадемуазель, няня le petit Monsieur, — сказала экономка.

— Bonsoir[15]! — сказала Лариса, протягивая руку. После некоторого колебания няня пожала девушке руку, но, как опять отметила про себя Лариса, не ответила на приветствие ни улыбкой, ни доброжелательным взглядом.

— Прошу вас сюда, — сказала няня. Лариса повернулась к экономке:

— Огромное спасибо за то, что вы обо мне беспокоились. Ей показалось, что женщина удивлена ее вежливостью.

Лариса последовала за няней и оказалась в классной комнате. Раньше, очевидно, она служила детской. Камин с высоким ограждением, экран, письменный стол в середине и лошадь из папье-маше, которая делала эту детскую похожей на все детские комнаты мира. Как свидетельство того, что Жан-Пьер уже подрос, здесь же стояли грифельная доска и маленькая детская парта, на стене висела карта Европы.

— Мальчик, наверное, уже спит в столь поздний час, — сказала Лариса.

— Он ложится в шесть часов, — ответила няня.

— Мне тоже приходилось ложиться в это время в его возрасте! Летом мне всегда казалось, что это слишком рано.

Ларисе почудилось, что подобие улыбки промелькнуло на лице няни.

— Ему необходим достаточный сон.

— Разумеется, — согласилась Лариса.

Няня показала на одну из двух дверей классной комнаты:

— Там спальня Жан-Пьера, а моя в следующей комнате. Я к ней привыкла и не собираюсь переезжать в другую, — сказала она с вызовом. По ее тону Лариса догадалась, что вопрос о спальне был, очевидно, предметом борьбы с прежними гувернантками.

— Я и не хочу никаких перемен спальных мест, ни вашего, ни Жан-Пьера, — быстро сказала Лариса. — Я его буду только учить и думаю, что лучше вам быть возле него ночью.

— Пойдемте, я покажу вам вашу комнату, мадемуазель.

Дверь комнаты Ларисы была напротив входа в классную. Она оказалась небольшой и уютной, из окна был виден главный фасад замка. Лариса подумала, что вид, вероятно, должен быть величественным, но сейчас слишком темно, чтобы разглядеть что-либо. Пока они с няней беседовали в классной, лакеи принесли багаж Ларисы.

— Сюзанна поможет вам разобрать вещи, — сказала няня.

— Если она сейчас занята, я справлюсь сама. А кто это Сюзанна?

— Горничная классной комнаты. Она сейчас подаст вам туда ужин. Она позовет вас.

— Спасибо большое. — Лариса секунду помолчала и добавила: — Я надеюсь, няня, что вы поможете мне. Это мое первое место работы. Мне хочется все сделать как надо, но я ужасно боюсь ошибиться.

Няня пристально посмотрела на Ларису. Прежняя ее воинственность исчезла:

— Вы очень молоды, мадемуазель. Мы думали, что вы старше.

— Так посоветуйте, что мне делать, — попросила Лариса.

— Об этом позаботится сам граф, — уже совсем иным голосом сказала няня. — Но вы не бойтесь его, мадемуазель. Он просто хочет добра своему внуку.

— Он любит его?

— Души не чает. Но он хочет слишком многого от маленького мальчика. Я говорила ему, да он и слушать не захотел. Он чересчур многого требует!

С этими словами няня открыла дорожный кофр Ларисы. Лакеи уже расстегнули ремни, и няня принялась вынимать платья девушки и развешивать их в гардеробе.

— Что мне лучше надеть для встречи с графом? — спросила Лариса. Вопрос польстил няне.

— Что-нибудь без излишеств, чем строже, тем лучше. Я думаю, граф тоже считает, что вы старше.

— Думаю, я должна убедить его светлость в том, что я неплохой преподаватель. Ведь главное это, а не возраст?

— Прежние гувернантки были пожилыми, но проку от них не было никакого! — довольно ядовито заметила няня. — Приедут, надают распоряжений, заставят всех плясать вокруг себя! И никто из них надолго не задерживался! Чего же потом удивляться, что ребенок ничего не знает!

— О Господи! Смогу ли я сделать то, что у них не получилось!

— Не мучьте себя, мадемуазель, — материнским тоном сказала няня. — Приведите себя в порядок, наденьте одно из этих прелестных платьев, а когда вы закончите ужин, я скажу Сюзанне, чтобы она доложила графу, что вы готовы.

Лариса послушно, как ребенок, исполнила все сказанное. Няня так была похожа на Нани, их собственную няню, которая воспитывала всех, начиная с Ники, и девушка, не испытывая стеснения от непривычной обстановки, дружески беседовала с пожилой женщиной. Она рассказала, что классная в замке очень похожа на ту, которая у них дома, рассказала, как их няня до сих пор беспокоится за своих питомцев и считает их все такими же беспомощными.

— Сколько лет вы живете в замке?

— Сорок! Я приехала сюда в качестве служанки совсем молоденькой девушкой. Потом, когда графине понадобилась дополнительная женская прислуга, я ухаживала за ней. Она привязалась ко мне, и когда родился мосье Рауль, я помогала ее совсем уже старой няне ходить за ребенком. — Няня вздохнула: — Каким он был очаровательным младенцем. Когда старая няня умерла, он был целиком на мне.

— Он был хорош в детстве?

— Да, но вырос и стал озорничать! Он вертел мною как хотел: я ни в чем не могла ему отказать.

«А потом он понял, что и другие женщины такие же!» — подумала Лариса. Она очень заинтересовалась при упоминании имени графа Рауля, но решила, что неосмотрительно задавать лишние вопросы. Лед между ней и няней растаял, и теперь она может все разузнать, не создавая о себе впечатления излишне любопытствующей особы.

В классной на изящной серебряной посуде ее ожидал очень вкусный ужин.

— Завтра утром скажите шеф-повару, что вы любите. Он очень исполнителен, но прежние гувернантки чуть было не довели беднягу! Одна не могла есть сыр, другая не выносила грибы, третья — ничего, куда добавляют яйца, — ни одной невозможно было угодить!

— Я все ем! — сказала Лариса. — Если и дальше так вкусно будут кормить, то я страшно растолстею, и тогда придется распроститься со всеми моими туалетами!

Няне, похоже, понравилось ее признание. Она хотела было вежливо оставить Ларису наедине с трапезой, но та пододвинула еще один стул и попросила:

— Пожалуйста, присядьте, поговорите со мной. Мне так много хочется узнать.

Няня слегка удивилась. Лариса быстро добавила:

— Если, конечно, я не отрываю вас от вашего ужина?

— Нет, что вы. Мы будем ужинать позже, после того как поедят в столовой.

— А там сейчас ужинают? Няня кивнула.

— В таком случае граф не пошлет за мной, пока они не закончат. Побудьте со мной, пожалуйста.

Лариса видела, что няне понравилось приглашение, — очевидно, прежние гувернантки пытались с первой минуты утвердить свое превосходство. Она хорошо помнила свою няню и знала, как легко новый в доме человек может обидеть ее, покусившись на уже ставшие традицией привилегии. Она вспомнила гувернанток, которые служили у них до тех пор, пока отец не выгнал всех окончательно. Между детской и классной постоянно шла война. Ларисе подумалось, что няня, возможно, будет ее единственным союзником во всем замке.

В то же время ее не покидало удручающее впечатление от встречи с мадам Савини и от того, что она узнала о своих предшественницах. Теперь нужно держаться за няню не только во имя хороших отношений, но и ради реальной помощи, если таковая понадобится.

— Расскажите мне о Жан-Пьере, — попросила она, закончив трапезу.

В этот момент Сюзанна принесла кофейник и, взяв поднос с посудой, удалилась.

— Он счастливый ребенок, — ответила няня.

— Наверное, ему здесь одиноко, или, может быть, в замке есть другие дети, с которыми он играет?

— Он вполне доволен жизнью, — быстро сказала няня. Лариса про себя отметила, что вопрос о друзьях, видимо, относится к скользким темам, и осторожно спросила:

— Он испытывает недостаток материнской ласки. Наверное, он много общается с отцом?

Вопрос нельзя было назвать неуместным, но Лариса не удивилась, что няня несколько помедлила с ответом:

— Жан-Пьер получает все, что нужно ребенку! Он отлично себя чувствует, если окружающие не пытаются заставить его делать вещи, с которыми он не в состоянии справиться.

Няня ответила довольно резким тоном, и Лариса поняла, что ее вопрос об отце Жан-Пьера остался без ответа. Она хотела расспросить еще очень о многом, но тут пришли от графа, который хотел побеседовать с гувернанткой. Лакей передал Ларисе записку:

«Граф просит мадемуазель немедленно спуститься в гостиную».

Приказ внушал благоговейный ужас, и, поднимаясь из-за стола, Лариса взглянула на няню.

— Не бойтесь, — тихо сказала няня так, чтобы это могла слышать только Лариса. — Помните, он очень любит ребенка.

Тем не менее, Лариса сильно волновалась, следуя за лакеем вниз, на первый этаж. Они миновали широкий коридор и подошли к большой двустворчатой двери, изысканно расписанной и позолоченной по моде восемнадцатого столетия. Лакей отворил ее, и Лариса оказалась в одной из самых впечатляющих гостиных, которые когда-либо ей приходилось видеть. Она была почти квадратной, портьеры с ручной вышивкой скрывали высокие окна. Стены были облицованы резными позолоченными панелями, по потолку шла великолепная роспись: богини и купидоны. Пол был укрыт обюссонским ковром. Диван и стулья, деревянные резные части которых были позолочены, несомненно, относились ко времени правления Людовика XIV. Мебель была обита камкой. Любой знаток пришел бы в восторг от этой коллекции. Раньше Ларисе приходилось видеть такие старинные комоды с мраморным верхом и витыми ручками только на иллюстрациях.

Однако, несмотря на всю роскошь, отнюдь не интерьер гостиной приковывал ее внимание, а человек, сидевший за письменным столом палисандрового дерева. Резная высокая спинка кресла служила отличным фоном, подчеркивающим значительность этого пожилого мужчины. Его вид внушал страх, благоговение, преклонение перед его могуществом, но в то же время им невозможно было не восхититься. Чувствуя себя школьницей, которой грозит выговор, Лариса медленно двинулась к столу. Он неотрывно следил за ней. Лариса сделала реверанс и взглянула на графа.

— Вы мисс Лариса Стантон? — Граф почти без акцента говорил по-английски.

— Да, граф.

— Я уже кое-что слышал о вас от мадам Савини. Однако вы гораздо моложе, чем мы думали.

— Мне жаль, что я разочаровала вас, граф.

— Я не сказал, что разочарован, я всего лишь констатировал факт. Гувернантки обычно бывают средних лет, по крайней мере, им за тридцать!

Лариса не нашлась что на это ответить.

— Пожалуйста, присядьте. Мне нужно с вами поговорить, — продолжал граф.

— Благодарю вас, мосье.

Лариса опустилась на краешек стоявшего возле стола стула с жесткой спинкой. Она опустила глаза, зная, что граф ее рассматривает.

— Вы хороший преподаватель?

— Надеюсь доказать это на деле.

— Это ваш первый опыт?

— Да, мосье. Наверное, моя крестная, леди Луддингтон, объяснила графине де Шалон, почему я была вынуждена пойти работать.

— Да, мне говорили, что вы вполне подходите, чтобы служить в моем доме, и что ваш английский совершенно безупречен.

— Надеюсь, это так. Мой отец, написавший несколько книг о греческих древностях, требовал, чтобы мы говорили правильно и выразительно.

— Это как раз то, что необходимо моему внуку, — одобрительно заметил граф. — Он сделал паузу и произнес: — Теперь, когда я вас увидел, я понял, что вы совсем не такая, как я ожидал, но это, может быть, и к лучшему. Лариса неотрывно смотрела ему в глаза.

— Женщины, которые были здесь и называли себя гувернантками, представления не имели о преподавании. Жан-Пьер — исключительный ребенок. Он способен научиться чему-либо только у того, кто завоюет его доверие. Поэтому важно в самом начале не совершить ошибку. Ему просто необходимо приличное образование, чтобы со временем он мог занять мое место, место главы семейства.

Лариса чуть было не заметила, что до той поры очень далеко, но сдержалась.

— В один прекрасный день он будет сидеть на моем месте. Он будет управлять этим имением, которое принадлежит моей семье вот уже семь столетий! Он добудет новую славу нашей прославленной фамилии, а как личность — будет предметом восхищения и уважения окружающих.

Ларисе показалось, что интонация графа выдает его слепую веру во внука, — очевидно, именно это няня и подразумевала, говоря, что граф безумно любит ребенка. В монологе графа возникла пауза, и Лариса почувствовала необходимость что-нибудь сказать:

— Я сделаю все, что от меня зависит, для того, чтобы Жан-Пьер смог достойно исполнить все предначертанное вами. Но пока он еще ребенок.

— Мальчик вырастает в мужчину! Знаете, как говорят иезуиты: «Дайте мне ребенка до семи лет, и я вылеплю его характер, который останется на всю жизнь!»

Лариса не знала, что и ответить. И граф сурово произнес:

— Будем надеяться, что это не так. Дуры, идиотки, которые пытались учить его до настоящего момента, все делали неправильно. Они с самого начала настраивали его против себя, а следовательно, против учебы. В мозгу ребенка всегда есть потайная дверь, которую он в любой момент может захлопнуть, если сам не пожелает учиться.

— Уверена, что это правда. Я думаю, что не следует перегружать сознание ребенка фактами, пока он не в состоянии понять их смысла.

— В этом вы правы, — сказал он таким тоном, как будто был удивлен наблюдением гувернантки.

— Я постараюсь пробудить у Жан-Пьера интерес к познанию нового. Это, насколько мне кажется, первый шаг к успешному обучению.

— Вы, несомненно, умны, мисс Стантон! Однако помните, что Жан-Пьер не простой ребенок. Он совершенно исключительный! И это мне нравится. Исключительный во всех отношениях! Надежда дома Вальмонов!

И вновь нотки фанатизма зазвучали в его голосе.

— Можете ли вы вообразить, мисс Стантон, что это означает, когда продолжение рода зависит от одного ребенка, одного мальчика? Каково мне знать, что история моего рода, неотделимая от истории Франции, это великое наследие, которое вдохновляло меня и давало мне силы на протяжении всей жизни, может вдруг окончиться в момент моей смерти?

Лариса поймала себя на желании задать вопрос, почему все замыкается на Жан-Пьере. А как же граф Рауль? Наверное, он станет наследником после смерти старого графа? Кроме того, граф Рауль молод, почему он не может жениться повторно и иметь другого ребенка, другого мальчика? Ларисе показалось, что граф игнорирует само существование собственного сына. Разумеется, задавать такие вопросы не представлялось возможным.

— Я надеюсь, мосье, — сказала она, — что вы не ждете немедленных результатов. Во-первых, мне нужно как следует познакомиться с Жан-Пьером, а ему со мной. Если в прошлом его дурно учили, то было бы ошибкой с самой первой встречи мучить его уроками. — Подумав секунду, она добавила: — Сначала, естественно, я стану разговаривать с ним на его родном языке, а потом постепенно постараюсь пробудить в нем интерес к изучению английского. В таком доме, как этот, уроки истории могут быть удивительно увлекательными и наглядными.

Граф, похоже, остался доволен тем, что сказала девушка. Выражение суровости постепенно сошло с его лица.

— Я предоставляю вам свободу применять свои методы на практике, мисс Стантон. Но я желал бы, чтобы мне регулярно сообщали об успехах Жан-Пьера. Мне не хотелось бы оставаться в неведении, а также быть обманутым. Вы меня поняли? Я не хочу слышать никакой неправды о нем.

Он говорил очень агрессивным тоном, и если все это время он продолжал сохранять неподвижность, то сейчас по окончании каждой фразы тяжело пристукивал кулаком по столу так, что дребезжала золотая чернильница.

— Не вижу причин говорить вам неправду, мосье, — ответила Лариса с достоинством. — В то же время, надеюсь, вы не станете запугивать меня.

— Запугивать вас? — удивился граф.

— Я вам честно сказала, что это мой первый опыт как гувернантки. Я хочу чувствовать доверие к себе, а страх — большая помеха этому.

— Мне кажется, мисс Стантон, что вы необычная гувернантка.

— Мой отец не любил всех на свете гувернанток. И я не очень бы хотела быть походить на тех, кого он величал «идиотками»!

— Ну да, конечно, — сказал граф.

Ларисе показалось, что впервые в его лице и голосе отразились простые человеческие чувства.

— На этом и закончим, мисс Стантон. Надеюсь увидеть вас утром вместе с Жан-Пьером к dejeuner[16]. Так как гостей не будет, то приходите вместе с ним в столовую.

— Благодарю вас, мосье, — сказала Лариса, вставая со стула.

Она сделала реверанс.

— Bonsoir, Mademoiselle.

— Bonsoir, Monsieur.

Она направилась к двери. Уже оказавшись в коридоре, Лариса почувствовала, что дыхание у нее перехватило словно в порыве сильного ветра или во время морской качки. Граф ее не на шутку напугал!

На следующий день с раннего утра Лариса уже была на ногах. Она вышла в классную еще до того, как няня привела туда Жан-Пьера. Она не представляла, каков ее воспитанник. Лариса попыталась вспомнить французских ребятишек, черноволосых, со сверкающими глазами, которых видела на причале в Кале и на Северном вокзале в Париже. Они хватали за руки своих родителей, путались под ногами пассажиров и носильщиков, мешая им катить багажные тележки.

Мальчик, который вошел в детскую, был невелик ростом для своих лет. У него были мягкие черты лица, большие карие глаза, темно-каштановые волосы, на губах его, казалось, непрестанно играет улыбка. Он был прекрасно сложен.

— Скажи мадемуазель «здравствуйте», — попросила его няня. Он послушно подошел к Ларисе и протянул ей руку.

— Здравствуй, Жан-Пьер! Я рада, что попала в твой прекрасный замок. Надеюсь, ты мне покажешь все самое интересное, что здесь есть.

Жан-Пьер исподлобья взглянул на Ларису и с улыбкой повернулся к няне:

— Я хочу на завтрак яичко. Маленькое коричневое яичко!

— Ты его непременно получишь, моя радость, — ответила няня. Увидев, что Лариса не понимает, о чем они говорят, она объяснила: — Он очень любит яйца бентамов и сам ходит на ферму их искать.

— Это так естественно. Помню себя ребенком: что за радость была отыскать только что снесенное яйцо.

— Я хочу два коричневых яичка, — не прекращал просить Жан-Пьер.

Явились двое лакеев, неся завтрак. Лариса, про себя улыбаясь, отметила, что присутствие Жан-Пьера заставляет оказывать ей знаки уважения, тогда как ужин может подать и Сюзанна. Завтрак был отменным. Лакеи меняли тарелки и со всех ног бросались исполнять малейшую прихоть Жан-Пьера. Когда Лариса со своим воспитанником покончили с едой и Сюзанна увела мальчика мыть руки, девушка сказала няне:

— Неплохо было бы пойти погулять на свежем воздухе.

— Уроков не будет?

— Уроки будут, но не в виде сидения за партой. Я хочу получше узнать его и, если удастся, понравиться.

— Дайте ему время.

— Это я и намерена сделать.

Жан-Пьер был готов идти на прогулку. Он определенно знал, чего хочет, поэтому был неразговорчив и на вопросы отвечал неохотно. Он повел Ларису на ферму неподалеку от замка. Там, среди копен, стоящих неподалеку от птичьего двора, он принялся следить за бентамовскими курочками, примечая, где они несут яйца. Трофеи он складывал в маленькое лукошко, которое лакей специально приготовил для него.

Как и предполагала Лариса, при дневном свете замок выглядел впечатляюще. Он был сооружен в начале XVIII века и воплощал в себе всю красоту, элегантность и величие этого периода. Позади замка располагался регулярный парк с аккуратными цветочными клумбами, водоемами и фонтанами. С другой стороны к нему примыкал лес, через него была проложена просека, которая вела к возвышающемуся на холме великолепному храму, окруженному каменными изваяниями. Лариса не смогла не вспомнить отца: он бы сейчас восхитился замком, несмотря на то, что архитектура XVIII века не была предметом его увлечения.

Жан-Пьер немногое знал о своем доме, поэтому Лариса решила рассказать ребенку историю замка, историю Вальмонов и тем самым заинтересовать наследника. За то время пока они бродили по парку и беседовали, Лариса успела понять, что мальчик крайне неразвит. Его было легко увлечь чем-либо новым; он с азартом бежал за птицей или бабочкой, но в следующую секунду другой предмет попадался ему на глаза, и внимание моментально переключалось. Жан-Пьер не тяготился присутствием Ларисы, даже, казалось, внимательно слушал то, что ему рассказывает девушка, но сомнительно, чтобы услышанное могло удержаться в его памяти. Лариса рассказывала ему истории о цветах, пытаясь заставить ребенка повторить их английские названия, но тот больше интересовался золотыми рыбками в фонтане и, повторив два или три английских слова, не пытался сказать ничего более. «Всему свое время, — убеждала себя Лариса. — Нажим здесь не поможет. И чем только занимались предыдущие гувернантки?» Они повернули домой, чтобы ребенок успел привести себя в порядок перед ленчем, на котором будет присутствовать его дедушка.

Было жарко, и к ленчу Лариса надела платье зеленого оттенка, с белыми муслиновыми манжетами и воротничком, которые леди Стантон сшила собственноручно. Девушка сочла наряд достаточно скромным, в то же время это платье подчеркивало золотой цвет ее волос и чистоту ее бело-розовой кожи. «Хотя кто обратит на это внимание», — подумала она про себя, скорчив гримаску своему отражению в зеркале. «Глаза графа видят только собственного внука». И это в действительности было так. Она получила еще одно подтверждение этому, сидя за ленчем в огромной Баронской столовой, где прислуживал сам дворецкий и несколько лакеев. Граф ел очень мало и не сводил глаз с Жан-Пьера.

— Чем ты занимался сегодня утром, Жан-Пьер? — спросил он.

После некоторой паузы, в течение которой мальчик как будто что-то вспоминал, последовал ответ:

— Я нашел много яичек, много-много!

Лариса знала, что это неправда, но благоразумно решила не вмешиваться.

— А что ты еще делал? — настаивал граф.

И снова наступила долгая пауза, прежде чем внук ответил:

— Там была рыбка, маленькая золотая рыбка в фонтане.

Мадам Савини, сидящая в конце стола, повернулась к Ларисе:

— Какие были сегодня уроки?

— Я пыталась научить Жан-Пьера нескольким английским названиям цветов. Он неплохо повторял их.

Лариса умолчала, что мальчик повторил только три слова из всех названий. Ей показалось, что граф бросил на нее короткий одобрительный взгляд.

— Когда Жан-Пьер будет отдыхать после ленча, зайдите ко мне, пожалуйста, мисс Стантон. Мы так и не смогли поговорить вчера вечером, после вашего прибытия. Я бы хотела о многом вас расспросить, — сказала мадам Савини.

— Да, конечно, мадам. Я буду очень рада, — ответила Лариса в ожидании новой пытки. Девушка очень обрадовалась, когда ленч подошел к концу. Ларисе показалось, что блюд было слишком много. Жан-Пьер насытился и к концу ленча сделался беспокойным: ерзал на стуле, играл ножами и вилками. Ларисе захотелось сделать ему замечание, но было как-то неудобно в присутствии его деда.

Наконец граф сказал:

— Жан-Пьер уже поел. Можете отвести его наверх, мисс Стантон.

— Спасибо, мосье.

Мальчик спрыгнул со стула, а граф резко сказал:

— Ваша светлость Жан-Пьер! Вы забыли о собственной светлости!

Мальчик закрыл лицо руками, что-то неразборчиво пробормотал и выбежал из комнаты. Ларисе удалось его поймать только на середине лестничного марша.

Разговор с мадам Савини не был столь мучительным, как того ожидала Лариса. Пожилая женщина немного оттаяла после ее рассказа о своей семье, о том, как умер отец, не оставив им денег, и как важно для них, чтобы Ники закончил университет.

— Как вы счастливы, у вас так много сестер, — сказала мадам Савини.

— А у вас только одна?

Мадам Савини кивнула.

— Я ее не вижу. Она не навещает родной дом, живет в Париже. Там много развлечений.

— Да, наверное, в Париже весело.

— Только не для представителей lancien regime[17], — ответила мадам Савини и, увидев, что ее собеседница удивлена, с горечью добавила: — Последние уцелевшие отпрыски некогда знаменитых династий принцев и герцогов никогда не снизойдут до того, чтобы быть на равных с буржуазией, которая все больше набирает силу, но которая не может быть представлена в свете. Настоящие парижане живут в пригороде Сен-Жермен и мечтают о реставрации королевской власти.

— Им не нравится новый Париж?

— Они его ненавидят! Для них это Париж вульгарного сброда и выскочек, от которых нужно держаться подальше, тщательно оберегая свой замкнутый круг. — Мадам Савини презрительно засмеялась: — Даже электричество они считают неуместным новшеством. Некоторые знатные дома продолжают использовать для освещения масляные лампы, отказавшись от новой системы освещения, вокруг которой так много шума.

— А в этом замке тоже все остается как прежде? — рискнула спросить Лариса.

— Так хочет брат. Все неизменно в замке де Вальмон, ловушке, из которой никому из нас не выбраться.

Лариса удивленно посмотрела на мадам Савини. Старая дама взяла девушку за руку и сказала:

— Вы молоды, мадемуазель. Наслаждайтесь жизнью, пока это возможно! Старость подкрадется быстро и незаметно, и тогда ничего, ничего не останется, кроме ожидания смерти!

Лариса смущенно посмотрела на собеседницу. Мадам Савини продолжала:

— Когда-то и я была молода. Не так хороша собою, как вы, но все-таки довольно хороша. Мир представлялся прекрасным, казалось, я смогу отыскать в нем свое счастье. Но я ошиблась.

— Вы говорите так, мадам, как будто были несчастны, — тихо произнесла Лариса.

— Несчастна? С тех пор как мне минуло двадцать, я ничего не видела, кроме страданий, уродств и отчаяния!

— Но почему? Почему?

— Мне не следовало бы вам это рассказывать, но вы так мне напоминаете меня саму в молодости, что я расскажу. Свидетелей нет. Они уже все умерли, несмотря на то, что продолжают жить. Они не против существующего положения вещей, но когда я оглядываюсь назад, в прошлое, то вижу, что все могло быть по-другому.

— Что же с вами случилось? — спросила Лариса, затаив дыхание. Она думала, что не получит ответа, но мадам Савини заговорила приглушенным голосом, как бы обращаясь сама к себе:

— Мне ничего не оставалось делать, как расстаться с ним. Не могли же мы бежать вдвоем совсем без денег? У нас ничего не было за душой, кроме нашей любви друг к другу.

— Что вас заставило расстаться? — Лариса с трудом отважилась задать этот вопрос: он мог разрушить возникшую доверительную атмосферу.

— Мой будущий муж был очень богат. Семья пребывала в восторге, когда он попросил моей руки. Все устроили еще до того момента, когда я его впервые увидела.

Девушка почувствовала, что ей не хватает воздуха. То, о чем рассказывала мама, оказалось правдой: такие вещи действительно случаются во Франции.

— А тот, кого вы любили?

— Он женился несколькими годами позже. У его жены огромное состояние. Они счастливо живут в пригороде Сен-Жермен.

— Как жаль.

— Временами мне кажется, что лучше было бы умереть! Вскоре после свадьбы я наскучила своему мужу. Все еще усугублялось тем, что мне нельзя было иметь детей, а он хотел их иметь. А когда он умер, то наказал меня так же, как наказывал черствостью и равнодушием на протяжении всей жизни.

— Что же он сделал?

— Он оставил все свои деньги в наследство племяннику. Я же получила жалкое содержание и была вынуждена вернуться обратно в Вальмон. Отсюда мне уже не выбраться!

В усталом старческом голосе мадам Савини было так много подлинного человеческого горя, что слезы навернулись на глаза Ларисы:

— Мне жаль… Как мне жаль! — проговорила она. Но утешить мадам Савини не смог бы никто на свете.

Загрузка...