Влюбляться лучше всего под музыку

Аня

– Это самое странное, что я когда-либо делала. – Говорю я, повернув ключ в замке.

В темноте подъезда слышны лишь лязганье замка и звонкие щелчки. Крепко держу Пашку за руку в попытке не упасть. Волнуюсь, ведь десятки раз была здесь, но приходила к подруге, а не к ее брату.

– Почему? – Открывая дверь и пропуская меня вперед, спрашивает он.

– Ну, как же. – Делая несмелый шаг и останавливаясь, чтобы прислушаться, отвечаю я. – Чужой халат, огромные тапочки, на голове аккуратно свитое кем-то гнездо, и в таком виде я крадусь к вам в квартиру посреди ночи. Не странно?

– Совсем немножечко. – Суриков отпускает мою руку.

– Что самое странное ты делал в последнее время?

Паша закрывает дверь и на цыпочках проходит по коридору.

– Не знаю, надо подумать. – Он включает свет в комнате сестры, убеждается, что там никого нет, и снова выключает. Идет в мамину спальню, проделывает то же самое. – Покупал Машке прокладки. И то это было больше весело, чем странно.

Мы снова в темноте. Я слышу его голос из противоположного конца коридора, ставлю бутылку на полку, снимаю тапки и иду навстречу.

– Ты? Покупал? Сам? – Развязываю халат. – Ни за что не поверю.

– Еще и советовался с продавцами.

– Не стеснялся?

– Говорю же, весело.

– Даже не знаю, как мне на это реагировать.

– Посмейся вместе со мной, – предлагает он.

Его голос совсем близко. Еще шаг и…

– А ты… бесстрашный. – Выдыхаю я.

Наконец, его руки крепко обхватывают мои предплечья. Я испуганно замираю.

– Ну, привет, – говорит Паша.

– Привет, – кладу ладони ему на грудь.

От его кожи исходит настоящий жар, как тот, что жарким летним днем плавит асфальт. Мне хочется касаться его тела снова и снова, мои ноги предательски слабеют.

– Я уже успел соскучиться. – Он наклоняется так, что я почти чувствую, как соприкасаются наши ресницы.

– Чем докажешь?

Снова бросаю ему вызов, желая только одного – чтобы мы скорее слились в сладостной борьбе, но Паша просто целует меня. Делает это трепетно и нежно, словно собирает росу с лепестков утренней розы. И это очень неожиданно, потому действует на меня безошибочно – будто выстрел вдруг попадает в цель.

Я ощущаю слабость: мое тело тает, а душа несется куда-то вверх, выше и выше. То, чего я так долго боялась, уже близко, и оно оказывается необычно приятным и желанным. Я чувствую это, когда халат медленно падает к моим ногам, сброшенный легким и будто случайным движением его рук.

Чем дольше мы целуемся, тем настойчивее и глубже становятся наши поцелуи. Мне хочется, чтобы это не заканчивалось никогда. Хочется сказать ему, что я чувствую, показать это своими движениями, рассказать о том, как сильно хочу Пашу, и о том, что больше не боюсь этого.

Мне хочется принадлежать только ему, и я послушно отдаюсь силе его крепких рук потому, что знаю, это – именно то, что мне нужно. То, чего всегда хотелось. Быть с ним, дышать одним воздухом, принимать друг друга, не боясь открыться полностью.

Я делаю встречное движение, но Паша вдруг отступает в темноту и тянет меня за собой. Плохо ориентируясь в пространстве, я все же догадываюсь, что мы направляемся в его комнату, залитую серебристым лунным светом. Крепко держусь за его руку и иду следом. Через пару секунд мы останавливаемся у кровати, поворачиваемся и начинаем с диким остервенением сдирать друг с друга одежду.

На пол летят его брюки, мой топ и наше нижнее белье. Мы стоим, обнаженные, и почему-то боимся теперь даже прикоснуться друг к другу. Я дышу хрипло и часто, и думаю только об одном: «Скорей бы». Все бы сейчас отдала за то, чтобы прекратить эту пытку, и вдруг это происходит.

Пашка берет в ладони мое лицо и целует. И я хочу, чтобы он отныне был только моим. Моим. Мы горим и превращаемся в одно большое пламя. Ноги с ногами, живот к животу, голая грудь к голой груди. Срастаемся и пылаем, как чертовы факелы, желая сгореть дотла от родившегося между нами огня.

– Аня, – шепчет он в перерывах между поцелуями.

У меня перехватывает дух, но я слышу свое имя снова и снова. А, может, он говорит что-то еще, мне трудно разобрать. Меня захватили ощущения: кожа горит под сильными ладонями. Спина, поясница, ягодицы, бедра – мне хочется, чтобы он наполнил меня собой, ведь каждое прикосновение теперь ранит сильнее ножа.

Я стону, когда его руки прижимают меня к себе. Задыхаюсь от желания, понимаю, что готова умолять его прекратить эту пытку. Впиваюсь губами, а затем и зубами в шею, притягиваю его к себе сильнее. Впиваюсь ногтями. Теряю способность соображать, говорить. Понимаю, что не смогу больше сдерживаться.

Толкаю его на кровать и сажусь сверху. Захватываю его руки над головой, делая Пашку совсем беспомощным. Наклоняюсь, касаясь его голой груди, и прикусываю его разгоряченные губы. Грубо, бездумно, не в силах сдерживаться и, кажется, даже ощущаю привкус крови во рту.

– Прости…

Его ладони вдруг перехватывают мои запястья и больно сжимают, заставляя вскрикнуть. Он делает это, перехватывая инициативу. Сильнее притягивает меня, буквально укладывает на себя сверху и отпускает, требовательно оглаживая спину и задерживаясь ненадолго на талии. Как раз то, что нужно. Я втягиваю ртом воздух, стараясь не задохнуться. Позволяю его рукам приподнять меня. Вижу желание в его серых пронзительных глазах.

– Ты сводишь меня с ума, – шепчет Паша, и на его лице отражаются все чувства разом. Страсть, радость, любовь, восхищение. И желание – нестерпимое, дикое, яркое.

Пальцы сами скользят по его груди, губы приоткрываются в шумном выдохе. Чувствую, как он дрожит. Я дышу часто, ощущая всей кожей жар его тела. В это мгновение он обхватывает меня за талию и одним резким движением усаживает на себя. Ох! Я ударяюсь о его сильные бедра и словно ухожу в свободное падение. Плыву в волнах ощущений, окунаюсь в его тепло, боюсь сделать даже движение, чтобы не отпустить этот сладкий миг нашего первого раза.

Лечу… И вдруг, будто придя в себя после этого неожиданного полета над пропастью, приподнимаюсь и начинаю двигаться быстро и яростно, вцепляясь дрожащими пальцами в его грудь. Быстро, еще быстрее, до помутнения рассудка. До капель пота, появившихся и почти явно ощущаемых мною на собственной спине. До тихих стонов, начавших срываться с наших губ.

Мы становимся одним целым на мгновение и почти взлетаем вместе в небеса, как вдруг звук открывающейся двери возвращает нас в реальность. Я замираю на секунду и тут же соскакиваю, пытаясь руками выдрать из-под Пашки простынь, чтобы укутаться.

Нет! Этого не может быть! Может, нам это послышалось? Но тут в коридоре раздается хлопок.

– Да ла-адно, – стонет Пашка, подпрыгнув на кровати.

– Что? Кто? Как?! – Шепотом кричу я, в панике дергая за уголок одеяла.

Успеваю лишь прикрыть нижнюю часть туловища, когда вдруг зажигается свет в прихожей. Дверь в комнату мы, конечно, не закрыли, и поэтому оказываемся во всей красе перед глазами Елены Викторовны, их с Машей мамы.

Пашка успевает прикрыться подушкой, и пока я размышляю, упасть мне или отвернуться лицом к стене, притворившись мертвой, женщина становится свидетелем этой неприглядной сцены. Вот же блин…

– А… Аня… – Словно не веря своим глазам, произносит она.

– Тетя Лена… – Натягивая простынь на грудь, мычу я. – Здравствуйте.

Женщина смущенно опускает взгляд в пол и замечает разбросанную повсюду одежду, где среди прочего валяются мое нижнее белье и трусы ее сына.

Елена Викторовна густо краснеет.

– Мама! – Кричит Паша. – Постучать не могла?!

– Куда? К себе домой? – Отворачиваясь, говорит она. – Мог бы и закрыть двери, если собрался…

И так и не договорив, уходит на кухню.

– О, Боже, – бормочу я. – Какой стыд!

Что может быть хуже этого? Вот дерьмо! Я лихорадочно спрыгиваю и дрожащими руками начинаю собирать с пола свою одежду. Точнее белье, потому что другой одежды у меня нет.

– Аня, стой! Все нормально. – Пытается успокоить меня Суриков. – Погоди ты!

Он касается меня руками. «Ох, не нужно». Я все еще чертовски возбуждена, но мне не хочется ни продолжать, ни просто оставаться здесь. Мне больше, наверное, никогда не удастся спокойно смотреть его маме в глаза. Так и вижу эту картинку: мы голые, и она с открытым от изумления ртом. Ужас!

– Ты же говорил, что она на смене! – Я убираю волосы за уши. – Принеси мне что-нибудь из Машкиной одежды, пожалуйста.

– Куда ты сейчас пойдешь? – Хмурится Паша, встает, натягивает боксеры, затем джинсы. – Я тебя никуда не отпущу.

– Иди быстро!

Пока он возится в соседней комнате, я зачем-то застилаю постель, постоянно оглядываясь на дверь, и репетирую «покерфейс». Получается плохо.

– Не знаю, почему она вернулась так рано. – Говорит Паша, протягивая мне толстовку и джинсы. – Пойду, поговорю с ней.

Пытаясь втиснуть в чужую одежду свой зад, я лихорадочно соображаю, как быстрее и незаметнее свалить отсюда. Может, через окно?

– Солнцева, я тебя не узнаю. Не все ли тебе равно? – Спрашиваю сама себя. – Меня застукали обнаженной, как самую развратную шлюшку… О, Боже… И кто? Мама подруги! Как мне может быть все равно?

Я бегаю по комнате, пытаясь привести мысли в порядок. Сажусь на стул, обхватываю голову руками. А через секунду они оба возвращаются в комнату. От взгляда на Лену Викторовну у меня неприятно холодит спину, но женщина выглядит спокойной и даже пытается улыбаться.

– Анечка, – вежливо произносит она, – с нашим папой очень плохо. Нужно срочно ехать. Если ты не против, закинем тебя по пути домой, хорошо?

– Нет, я сама доберусь. – Закусив губу, бормочу я. – Дойду пешком.

– Нет-нет, мы увезем.

Я смотрю на Пашу. Он подмигивает мне, берет со стула футболку и надевает. Вот и правильно – от взгляда на его голую грудь мне становится еще хуже.

– Простите, – снова обращаюсь к его матери. – Мне жутко неловко, что так получилось…

– Ничего, – устало выдыхает женщина, – надеюсь, в следующий раз увижу тебя в одежде.

Уголки ее губ приподнимаются в улыбке, и мне становится легче. Возможно, через какое-то время мы с ней сможем общаться как прежде.

Когда она выходит за дверь, Пашка сразу же хватает меня за талию и прижимает к себе.

– Что же ты делаешь со мной, Суриков? – Спрашиваю я, и он меня целует.

Когда мы размыкаем губы, Пашка гладит меня большим пальцем по щеке.

– Ты же знаешь, я не хочу с ним общаться, – это он про отца, который оставил их с сестрой, когда обоим было по десять лет, – но пообещал маме. И чего я такой добрый стал в последнее время? Не знаешь?

Он буквально держит меня взглядом. Вот это силища. Я, кажется, даже не моргаю, а сердце опять скачет куда-то диким галопом.

– Потерпи уж. Вдруг он помирать собрался? Ой, прости. В смысле… Поговори с ним, выслушай, не груби. – Забираюсь пальцами в его волосы. – Отец ведь. Мне вот еще хуже: я своего вообще никогда не знала.

Паша обнимает меня и гладит по спине:

– Прости.

– Ничего, привыкла. – Я пожимаю плечами. – Его вроде и не существовало никогда.

– Мы… встретимся завтра? – Паша бросает взгляд за окно. – То есть, сегодня уже.

– Ты хочешь? – Вижу, как его глаза плывут от желания.

– Еще спрашиваешь. – Он прижимает меня к себе так крепко, словно боится потерять. Или хочет раздавить – что тоже возможно, когда испытываешь такие сильные чувства. – Я буду считать минуты до нашей встречи.

Я целую его в нос, затем в щеку, скольжу ниже и впиваюсь в губы.