Сара

Когда-то девушки ненавидели меня за красоту, а мужчины за то, что не могли получить. Первыми руководила зависть. Вторыми — похоть, гордость и самолюбие. Возможно, они и сейчас меня презирают, однако если лет в семнадцать это было важно, то теперь не имеет значения. Их ненависть посредственна. Они ненавидели массу одних и тех же вещей. Просто от скуки. Или из традиций.

Что касается меня, то я ненавижу лишь его — того, кто секунду назад отвесил мне пощечину и протащил за волосы к дивану. Когда Волаглион злится, он способен и на худшее. Так уж он устроен. Но самое обидное — он не испытывает ко мне ненависти. Самое ужасное — он считает, что любит меня...

— Знаешь, в Коране не сказано, что не покорная мужу женщина отправится в ад, но сказано, что покорная — легко станет частью Рая.

Волаглион нависает надо мной, придавливает за горло к дивану. Стараюсь не отводить взгляд. Не проявлять слабость. И он не отводит. Властный. Бесстрастный. На фоне черных окантовок на веках его губы совсем бледные, почти сливаются с цветом зубов, или мне кажется изо ряби в глазах. Чувствую его тело. Запах кедра и леса. Привкус крови во рту.

— Смешно слышать это от тебя.

Мне действительно хочется истерически смеяться. Демон рассказывает о Коране. Ну разве это не прелестно?

— Ты слышишь, но не думаешь, — говорит он, разжимает душащие меня пальцы и заботливо откидывает мои волосы со лба. — Слушай смысл, а ни слова.

— Хочешь сказать, что этот дом может быть для меня раем?

Не выдерживаю и хохочу. Он опять хватает меня, сжимает рыжие пряди в кулаке, тянет назад и проводит носом под моим подбородком. Его огненное дыхание режет кожу.

Нет, ну пожалуйста, не сейчас...

— Если...

— Если я буду выполнять твои приказы, — перебиваю.

Волаглион стягивает мой изумрудный халат и откидывает в сторону. Садит меня к себе на колени, по-прежнему оттягивая мои волосы на макушке. Вот-вот вырвет клок (лишь ощущение, он четко знает меру, чтобы сделать больно, но не покалечить).

— Ты спасла его.

— Я убрала его с твоих глаз.

— Ты ослушалась.

— Он нужен для ритуала. Я не хочу проблем.

— Ложь, — шелестит он на ухо самым наисексуальнейшим, глубоким баритоном.

Издевается...

Я чувствую, как его пальцы странствуют по пояснице, животу, груди, сдавливают, скользят, трут... Дергаясь, понимаю, что демон запустил их под мое белье. Он вдавливает меня в свое тело, и я уже готова дать волю рыданиям, умолять его, равнодушного и жестокого, не мучить меня сегодня еще и удовлетворением его желаний, но вместо этого — толкаю его, выворачиваюсь (безумная идиотка!) и вскакиваю на ноги.

— Не трогай меня!

Волаглион глубокомысленно смотрит. Затем встает, достает из шкатулки сигары и поджигает одну из них щелчком пальцев. Возвращается от полок и развязно усаживается на диван.

— Будь нежнее, — усмехается он.

Я поднимаю халат и накидываю на плечи.

— Wie ist der rücken? — спрашивает демон, выпуская дым сигары.

Волаглион пользуется немецким, когда очень раздражен. В мимике недовольство не отображается, там, по обычаю, заиндевелое спокойствие.

— Хорошо, — лгу я.

Спина болит до слез. Я ударилась позвоночником о выступающий угол стены, когда демон откинул меня от Рекса, словно тряпичную куклу. Возможно, он сожалеет об этом. Об остальном — сожалеть ему не приходится.

От прикосновений узловатых пальцев кожа саднит больше, чем от травмы.

— К чему ложь?

Он поднимается — высокий, небритый, в одних черных штанах — и тянет меня за руку. Поворачивает. Рассматривает синяк в области лопаток, касается его и шепчет заклинание. Мурашки бегут по пояснице. Я остаюсь неподвижной. Если буду дрожать, это даст Волаглиону повод обнять, проявить напускную заботу, что куда хуже боли. Он ведет себя так, будто на меня рухнул потолок, будто мои страдания никак с ним не связаны.

— Так лучше?

Не отвечаю. Собираю последние ошметки гордости — и молчу. Волаглион спокоен. Но поверьте: в каждом вздохе есть потенциал насилия, он чередуется с лаской. Один щелчок — и взрыв.

— Я заходил вчера вечером, — с мнимым раздумьем говорит он, слова рождаются с дымом и кажутся овеянными мраком.

— Разве?

— Где ты была?

— Правда, хочешь знать?

Волаглион сухо задает вопрос сызнова.

— В церкви, — отвечаю.

О, запечатлейте картинку! Лицо его перекашивает, точно на тающей ледяной скульптуре. Думает, что шучу, а я ведь действительно там была. Спрашивала о Рексе. Как оказалось, он иногда исповедовался. Впрочем, ничего интересно священнику он не рассказывал. Зря потратила время.

— Мне послышалось?

— Я молилась. Здесь же икону не повесишь.

— Что, прости?

— И проводила эксперимент. — Он вопросительно поднимает брови, а я продолжаю: — Проклятья на некоторых демонов не действуют, так что перешла на молитвы.

Демон хватает мое запястье с такой силой, что кость чудом остается целой.

— Какой длинный-длинный язык...

Серное дыхание смерти.

Волаглион мерит колючим взглядом. В глазах — пустота. Ничего, кроме темноты. И эта черная пустота способна раздробить внутренности, уничтожить. От сигары между его пальцев поднимается дым. Мне дурно. К счастью, демон отпускает запястье, выпускает мне в лицо облако доминиканской отравы и начинает отрешенно расхаживать по гостиной.

— У человеческой памяти есть любопытная особенность. С годами вы забываете о зле, которое вам причинили и прощаете обидчиков, перестаете испытывать к ним ненависть.

— Не волнуйся и не переживай, я пронесу презрение к тебе через века, — заискивающе улыбаюсь я.

Он подходит вплотную, с напускной нежностью гладит мою щеку (десять минут назад он по ней безжалостно ударил) и разглагольствует:

— Ты ведь помнишь то озеро... ах, ты знаешь какое, великолепное, чистейшее, совсем неподалеку от того места — о, ты знаешь, какого места, — где ты усвоила тот важный урок про чувства к мужчинам. Да, да, ты помнишь то место, того человека... но совсем позабыла о том, что чувствовала, совсем...

Я издаю короткий смешок и поворачиваюсь, чтобы не видеть его идиотских наигранных жестов.

— Ты думаешь, что у нас с Рексом любовь? — бросаю из-за плеча. — Серьезно?

Меня так поражает резкое изменение в чертах его лица — с улыбки на скрытый гнев, — что я замираю.

— Нет. Ты не умеешь любить. В тебе слишком много меня. Но он тебе интересен.

Глаза Волаглиона возвращают лазурный цвет. Оттенок настолько идентичен цвету радужек Рекса, что, глядя на демона, я вспоминаю, как прямо мне в глаза, не отрываясь, смотрел сам Рекс: в момент, когда сердце раздирало от мук выбора. Пульс отбивался в мозгах тараном. Один удар — Волаглион, который обязательно меня проучит. Другой удар — Рекс, который не простит. Удар. Удар. Проклятье!

Мне было невыносимо это зрелище. И далеко не из жалости. А от осознания. Рекс — наглый, не контролирующий эмоции, саркастично шутящий — в ту секунду исчез. Остался разочарованный, забитый мальчик, который искал себя в моих же глазах. Искал надежду. Даже сейчас, где-то наверху, он думает обо мне. Боится за меня. Несмотря на мой поступок. Я чувствую его энергию... она направлена ко мне. Не знаю, в каком русле: хочет ли Рекс моей смерти, или понять причину поступка, или самому погибнуть навсегда и стать свободным (недостижимая мечта глупой ведьмы по имени Сара Шенкман). Я жду этого, как христиане пришествие Христа. Смерть — мое облегчение. Я наконец-то избавлюсь от обязательств, от долга перед исчадием преисподней, позволю себе закрыть глаза и больше никогда их не открывать, забыть боль, оставить борьбу и прогнивший мир...

— Что происходит с твоими силами? — спрашивает Волаглион.

Создаю непонимающий вид.

— Куда они уходят?

Лазурь глаз вновь прячется под слоем пепла.

— Чью жизнь ты поддерживаешь?

Тени ползут от Волаглиона, похищают свет. Его лицо белеет, словно теряя цвет, контрастирует с черными глазами. Пальцы обхватывают мой подбородок. Почти до боли.

— Ты чувствуешь каждого в этом доме, — отвечаю я. — Сам знаешь.

Он ухмыляется. С подозрительным предвкушением.

— Защиту дала... интересно...

— Какая разница? — фыркаю. — Меня тебе недостаточно?

От Волаглиона исходит чернота, окружает, ближе и ближе... в мгновение — мрак захлестывает, опускает во тьму.

Я оказываюсь в центре бушующего океана. Над головой сияет кровавая луна. Я одна. И без одежды. Кто-то вцепляется в левую лодыжку. В правую. Водоворот подхватывает и неумолимо тянет на дно. Захлебываюсь соленой чернильной водой. Смотрю на тех, кто топит меня. Костлявые кисти мертвецов. Их острые, кривые ногти раздирают ноги. Выныриваю, чтобы вдохнуть воздуха, но его нет, дышать нечем. Я задыхаясь. Черный туман вдруг выдергивает меня на поверхность — он сгущается, твердеет и из тьмы является Волаглион.

— А я думал, что твой страх давно закован в вечном льде того дня. Он изменился. Любопытно.

— Прекрати!

Демон негромко смеется. Пространство расплывается. Море исчезает. Мы в лесу. Мой спутник в длинном графитовом плаще. Иногда я забываю, насколько красив Волаглион — или предшественник? — без сопровождающего его мрака. Яркие голубые глаза, точеные черты, мужественный профиль.

Что-то касается лопаток.

Скрип веревок.

Поворачиваю голову.

Рядом качаются два висельника.

Я моргаю. Возвращаюсь в реальность.

Волаглион разрывает на мне халат. Но в этот раз — его не остановить. Горячие губы касаются виска, холодная левая ладонь сжимает грудь, правая — подхватывает под ягодицы, и мне приходится обнять ногами мужские бедра.

Я поднимаю на него взгляд. Вероятно, испуганный. Волаглион проводит тыльной стороной ладони по моим скулам, губам, и не успеваю опомниться, как его пламенный язык касается моего. Зажмуриваюсь. Мужская ладонь обрисовывает контур фигуры, замирает на пояснице.

Открываю глаза.

Радужки его светлеют, возвращают небесный оттенок.

— Я хочу, чтобы ты не расточала силы на моральные авантюры. А что касается Рекса... — шепчет демон. — О нем уже можно говорить в прошедшем времени.

Волаглион опускает меня. Толкает на ковер у камина. Скидывает свои штаны.

Загрузка...