Волк в капкане

Глава 18

В утреннем выпуске «Спортбильд» на первой странице появилась большая фотография целующейся парочки. И на темном фоне — над головами — надпись: «Юниор — надежда швейцарской сборной активно готовится к старту».

Собственно говоря, целью фотографа был вовсе не безвестный юниор. Просто это был один из спортсменов. Сезон начнется только завтра, начинать репортажи с фаворитов все умеют, это избитый и неинтересный ход. А репортер из «Спортбильда» принял другое решение. Светловолосый молодой парень, красивый как картинка, мог стать популярным у болельщиков вне зависимости от результатов, и «открыть» такого — неплохая веха в карьере. Почему бы не сфотографировать именно его целующимся с девушкой?

Сама статья была вовсе не о том, с кем и почему целуется самый многообещающий горнолыжник Швейцарии, а о том, в каком состоянии сборная начала новый сезон. То был золотой век для швейцарской горнолыжной школы, страна уже третий год занимала первые места в командных зачетах, и конец каждого сезона пресса провожала в эйфории, а начало следующего встречала в страхе — сможем ли удержать?

Тем не менее, Отто все же попал в обзор. В статье были приведены краткие интервью, который дали главные тренеры ведущих горнолыжных стран. И одно из этих интервью дал сам Штефан фон Брум, главный тренер сборной Швейцарии: «Наша команда начинает сезон в великолепном составе. На старт в завтрашней гонке заявлен действующий чемпион мира в супер-джи Ив Фишо из клуба Верьбе, номер девять в прошлогоднем общем зачете Берт Эберхардт, Маттео Кромм — бронзовый призер Олимпиады и еще несколько признанных фаворитов. Но особую надежду мы возлагаем на молодежь. Двое из них примут участие в завтрашнем соревновании. Один из них, Тони Раффнер, завоевал несколько пьедесталов в прошлом сезоне на соревнованиях Кубка Мира среди юниоров. Второй — открытие прошлого сезона, показал выдающиеся результаты на Лауберхорне и на Штрайфе. Мы надеемся, что Отто Ромингер будет среди звезд в начинающемся сезоне». И один из аналитиков тоже упомянул бывшего юниора, сказав: «Швейцарцы могут возлагать огромные надежды на молодого, но очень перспективного гонщика Отто Ромингера. Завтрашний старт покажет, сможет ли он занять свое место в элите мирового горнолыжного спорта». Еще одна газета, правда несколько менее уважаемая, чем «Спортбильд», выдала следующее высказывание: «Болельщики с огромным нетерпением ждут старта молодого швейцарца Ромингера — главным образом потому, что он весьма неплохо выглядит». Больше Отто никто не упомянул — таких потенциальных звезд каждый год вспыхивало по нескольку штук, но далеко не все из них реально пробивались не только в верхние строчки рейтингов ФИС, но и даже в основные составы своих сборных.

Для пиар-менеджера сборной Клер Хаммерт рабочий день начался в четыре часа утра — когда на прилавки стали поступать первые утренние газеты. Клер отлично знала об одной из особенностей Отто — показывать свои лучшие результаты именно под каким-либо давлением, поэтому она не поленилась позвонить ему в начале восьмого и зачитать ему отрывки из статьи в «Спортбильд».

— Старый умеет напустить таинственности, — хмыкнул Отто, привлекая к себе Рене и ероша ее волосы. Клер добавила:

— И твоя фотка с девушкой. Правда, я сама тебя еле узнала. Ты целуешься на публике? Это что-то новенькое.

Отто мог бы отшутиться, но Рене целовала его, скользила губами вниз через его грудь и живот, и все остроумие как-то вылетело у него из головы:

— Ага.

— Думаю, тебя сегодня будут донимать журналисты. Будь осторожнее.

— Как скажешь. — Рене добралась до своей цели, немного подразнила его и взялась за дело всерьез. Отто смог самым серьезным и нормальным тоном пояснить: — Клер, извини, завтрак принесли. Пока.

Он положил трубку, проследив, чтобы она плотно легла на рычаг, обхватил обеими руками голову Рене и отдался потрясающим ощущениям. За последние 3 дня, пока она была вынуждена оставаться «в техническом простое», она достигла больших высот в оральном сексе. Что она с ним вытворяла! Возможно, прежде он решил бы, что попал в рай, но сейчас его страшно задевало сознание односторонности происходящего — он получал от нее максимум удовлетворения, а ответить ей мог только каким-то жалким подростковым петтингом через трусики. Ну ничего, он свое возьмет. Сегодня на трассе придется показать максимум того, на что он способен, по двум причинам — во-первых, на этот раз ему светило очень приятное вознаграждение, а во-вторых — ему нужно было, чтобы Регерс не путал ему карты. Если бы тренер пришел к выводу, что Рене отвлекает Отто от спорта, он бы добился, чтобы она не могла ездить с клубом, способов масса, и это, конечно, осложнило бы все. То есть Отто было важно доказать, что «она помогает», тогда можно было бы, к примеру, быстренько получать визы для Рене, если бы речь зашла, к примеру, о поездке в Болгарию или Югославию. Или в Штаты и Канаду — через месяц. Хотя кто знает, что будет через месяц… Черт, вот до чего уже дошло. Что происходит? Он провел с ней всего 5 дней, а уже пытается загадывать на месяц вперед! Он никогда не загадывал так далеко в отношении девиц, потому что пока только с двумя он был вместе дольше, чем 2 недели. Но забивать этим голову сегодня казалось совершенно неуместным.

— Ну вот, — сказала наконец Рене, улыбаясь во весь рот, пока он возвращался с небес на землю. — Пока что завтрак принесли только мне.

Отто расхохотался, затащил ее на себя и перекатился по кровати вместе с ней:

— Не думай, что я забыл о том, что ты мне обещала. Я не забыл.

— Я тоже, — она блаженно зажмурилась и прижалась щекой к его груди. Его сердце билось ритмично и ровно — тук-тук, тук-тук, ей так нравилось его слушать.

Они могли бы весь день не вылезать из постели, но уже надо было вставать, и очень быстро. Все же Отто напоследок задрал пижаму Рене и начал ласкать ее грудь. А потом отпустил ее и быстро вылез из кровати. Теперь он на несколько часов должен забыть о ее красоте и о ней вообще — ему предстояло важное дело. Но все же…

— Сегодня ты едешь со мной.

— Отто! — испугалась она. — Нет. Все будут на меня пялиться.

— Никто на тебя пялиться не будет. Это первый этап сезона, всем будет не до тебя. И потом, моя девушка должна ждать меня на финише. Это нормально, так принято.

— Ну да… Может, мне надеть фальшивую бороду, чтобы меня никто не узнал раньше времени? — уныло поинтересовалась девушка, которую все же безумно пугала перспектива оказаться лицом к лицу с любопытной, жадной до сенсаций толпой без поддержки Отто.

— Ни в коем случае. Меня еще примут за голубого.

Она хмыкнула:

— Тогда давай я надену паранджу.

— Надень лучше свою страшную мешковатую куртку, чтобы не отвлекать меня от дела. — Отто по дороге в душ спросил через плечо: — Хочешь, Макс за тобой приглядит, чтобы тебе не было скучно?

Рене была благодарна за то, что он не сказал «чтобы тебе не было страшно».

— Да, определенно. А зачем ты хочешь, чтобы я ехала? Ведь будут в прямом эфире показывать?

— Мне надо помнить о ставке, — сказал Отто.

Когда Макс появилась на зрительской трибуне на финише под ручку с Рене, Артур надул губы и отвернулся. Он таки не попал в стартовый список — в последнюю минуту Кромм, который ранее не планировал стартовать сегодня из-за простуды, все же передумал, и Браун уже не попадал в квоту^[1].

Он был и так чертовски зол, а тут еще Рене, чье присутствие в постели Ромингера, прямо скажем, беспрецедентно затянулось.

— Арти, ты опять ведешь себя, как балда, — ласково проворковала Макс. — Рене, не обращай на него внимание. Он просто злится, что его не взяли в основной состав.

Артур промолчал, вздернув нос. Не о чем ему с ними обеими говорить, раз они такие. Рене скользнула на сиденье рядом с ним, взяла его под руку, прижалась к нему, подластилась:

— Не дуйся, Арти. Пожалуйста. Ты мне очень нужен.

— С каких пор я тебе нужен? — не выдержал он. — Иди целуйся со своим Ромингером.

— Это само собой. Но ты же мой брат, и я тебя люблю. — Она потерлась лбом о его плечо. Раньше она никогда к нему не прикасалась — у нее не было такой привычки. Теперь же осмелела. — Не будь таким противным, Арти! Я ужасно волнуюсь.

— Да ну тебя, вертихвостка, — буркнул он, против воли начиная оттаивать. — Не говори потом, что я тебя не предупреждал.

— Не скажу.

Рене не забывала о двух салфетках — в бежево-голубую и в бежево-зеленую клетку, которые лежали в кармане ее куртки. Ей самой было безумно интересно заглянуть и посмотреть, как да чего, и кто был более близок к истине — Отто или Ноэль, но она дала торжественное обещание не совать свой нос в эти салфетки раньше времени. Стартовала первая группа, и она грустно посмотрела на часы: сколько времени Отто придется торчать в стартовом городке, пока не придет его очередь выходить на старт?

Отто подсчитал — как минимум, полтора часа. Стартовый интервал для первой группы составляет 2 минуты, для остальных — полторы. И это в лучшем случае, если дело обойдется без сбитых флагов и без серьезных падений. Он стоял неподалеку от стартового домика и провожал взглядом мэтров — они стартовали, конечно, первыми. Все те же, кого упоминали тренера и аналитики, кто в том или ином порядке фигурировал в прогнозах более или менее сведущих людей — от тех же спортивных аналитиков, которые получали гонорары за свои мнения и до трепа под пивко на уровне пари, которое он заключил с Ноэлем.

На стартовой майке Отто стоял номер 54 — задворки третьей группы. Он со своим рейтингом не мог претендовать на более высокое место. В прошлом сезоне, пусть у него и был успех, но в скоростном спуске — там у него стартовый номер будет повыше. А тот же Ноэль в прошлом году уже красовался в основном составе и сейчас имел стартовый номер 25. Куда более высокий рейтинг и, как результат, вторая группа, и номер по жребию. Третью группу не удостоили даже такой чести, как жеребьевка — спортсмены стартовали в соответствии с рейтингом. В супер-джи Отто до сих пор шел по нулям, ну и стартовал одним из последних. Вообще-то, он должен был попасть в основной состав еще в прошлом году, но в октябре, незадолго до начала сезона, вляпался в серьезные неприятности, и Брум придержал процесс — побоялся скандала. Как результат — только один старт в этой дисциплине, к тому же закончившийся сходом с трассы. И номер 54 из 61. Кругом отнюдь не сливки классификации ФИС — такой же новичок Тони, еще один парнишка-австриец, только-только вылупившийся из юниоров, и полно ребят, которые давно в КМ, но еще не смогли пробиться выше. И, вполне вероятно, многие из них не смогут. Чехи, болгары, югославы, один неудачливый финн, вернувшийся после двухгодовалого перерыва из-за серьезной травмы, и парни из все тех же традиционно горнолыжных стран, которые просто не добились высоких результатов. Вот они все — снаряжение попроще, обмундирование подешевле, доходы поменьше, ну и перспективы минимальные. В феврале чемпионат мира — они туда не поедут. А он, Отто Ромингер, очень постарается к февралю продвинуться в рейтинге вверх настолько, что сможет запросто отобраться в квоту. А для ЧМ квота — не как для обычного этапа, а всего пять человек от страны. Это значит, что ему придется подвинуть кого-то из звезд, потому что на данный момент швейцарская сборная состояла практически только из них.

Отто был рад, что сегодня Регерс завис с ними на старте. Если честно, он здорово нервничал, а Тони почти что тошнило от волнения, и присутствие пусть брюзгливого и грубого, но все же знакомого и хорошего человека как-то успокаивало. Тони стартует на два номера раньше Отто, и Герхардт поедет вниз на подъемнике чуть раньше, чтобы успеть быть на стадионе к моменту финиша обоих. Как обычно в день старта, Отто не курил — ни одной сигареты с утра. Никто вокруг не курил, но и мало кто нервничал. Чего им, подумал Отто, они как начали сезон в пятой десятке, так и закончат. А он сам метил намного выше — поэтому просто вибрировал от напряжения. Да, он знал, что ближе к старту нервозность и стресс уступят место холодной решимости и спокойной сосредоточенности, что все его силы и ресурсы придут в состояние полной мобилизации, что его железный самоконтроль включится и не допустит, чтобы в дело вмешались ненужные эмоции и страхи. Но пока момент не настал, и он был почти на грани нервного срыва. К тому же, наверху было ветрено, и они успели здорово замерзнуть, несмотря на теплые куртки, надетые поверх тонких стартовых комбинезонов.

— Разминаемся, — буркнул Герхардт. Отто решил переставить свои лыжи подальше, чтобы они не мешали во время разминки. Пара тяжеленных двухметровых россиньолов с кантами из легированной стали выскользнула из его затянутой в толстую перчатку руки, и с грохотом и металлическим скрежетом обрушилась на обледеневшую площадку.

— Твою мать, бестолочь! — заорал Регерс, который тоже не мог побороть волнение и от неожиданного, резкого шума сорвался. — Возьми себя в руки, придурок!

Отто сумел сдержаться и не заорать в ответ. Он молча поднял лыжи и перенес их куда хотел, и там уже, от греха подальше, положил их на снег. Он не хуже прочих знал, что это одна из самых паршивых горнолыжных примет — уронить лыжи перед стартом. Но он не верил в приметы.

Рене по пути в Зельден спросила его про приметы, и правда ли, что спортсмены в день старта не бреются. Именно про эту примету ей рассказывал Артур. Якобы многие спортсмены начинают сезон с щетиной — на удачу. Отто признал, что да, есть такая байка, и некоторые в нее верят, но только не он. Вот он всегда бреется каждый день, и точка. Тогда Рене спросила — он вообще ни в одну примету не верит? Он сказал, что ни в одну. И смеха ради рассказал еще одну байку, про то, что якобы над дверью кабинета Альберта Эйнштейна висела подкова, на удачу, и его спросили, неужели он в это верит? Эйнштейн сказал, что не верит, но подкова помогает даже тем, кто в нее не верит. На это Рене отпарировала: «Не Эйнштейн, а Нильс Бор!» Черт, он в жизни еще не спал с такой начитанной девчонкой.

Приметы, приметы. Глупости сплошные. Он знал сотню примет — например, для удачного сезона в день первого старта надо поймать ртом снежинку. И мог придумать еще пару тысяч. К примеру, когда ты ловишь снежинку раскрытым ртом, а над тобой летит птица — это к неожиданностям. Причем очень неприятным. Перетянуть крепления и упасть — к травме ноги. Упали лыжи — к тренерскому ору. Тренерский ор — к еще большей нервозности. День старта — к отсутствию сигарет в кармане. И хватит этой ерунды, пора сосредоточиться на вещах, более важных, чем эти дурацкие мумба-юмба. Плюс три градуса на финише и плюс один на старте, трасса уже довольно сильно разбита, на некоторых виражах уже образовались вполне полноценные ямы. Ветер усилился. Солнце светит с безоблачного неба и хорошо греет восточный склон, на котором находится трасса, стало быть, скоро там будет тень, и подтаявший снег слегка замерзнет. Это хорошая новость — хоть разбитая трасса и снизит скорость, лед поможет ее поднять.

Черт… Как долго тянется время! Соревнования уже успели остановить дважды — один раз из-за падения самого Айсхофера, прошлогоднего победителя в общем зачете, второй раз, когда вылетел Манфред Марцелль из второй группы. Оба раза надолго — правили трассу, восстанавливали ограждение. Манфред сильно побился, поэтому вниз ехал на акье^[2], что не способствовало скорому возобновлению соревнований. Прошло уже два с половиной часа…

Первая и вторая группа прошли, победители расслабились и успокоились — они на полном серьезе полагали, что их призовым местам уже ничего не угрожает. И в самом деле, о чем им волноваться? Сильнейшие уже финишировали, трасса очень существенно пострадала — разбита и подтаяла, так что осталась только чисто теоретическая возможность изменения в составе первой ну если не двадцатки, то десятки — точно. Некоторые телеканалы, которые передавали прямые трансляции с соревнований, уже были вынуждены уступить место в эфирных сетках другим программам. Их телевизионщики еще вели съемку, но 99 из 100, что дополнительно отснятый материал никогда не пойдет в эфир. С учетом двух остановок соревнований, самые именитые и имеющие наивысший рейтинг телеканалы успели показать только первую тридцатку участников.

Никто особо не беспокоился о том, чтобы информировать аутсайдеров, еще мающихся на старте, о ходе соревнований, о состоянии трассы и так далее. Они могли видеть только продублированный на старте финишный монитор, на который передавалась информация о тех, кто прошел дистанцию. Первое место пока вполне предсказуемо было у австрийца Флориана Хайнера. Второе занимал Филипп Граттон, звезда сборной Франции. На третьем месте был небезызвестный швейцарец Ив Фишо. Ноэль с триумфом вкатился на одиннадцатое место. Берт Эберхардт — на седьмое. В общем, кроме падения Айсхофера, особых неожиданностей пока не было. Но все же и помимо расклада сил на финише, информация попадала в стартовый городок с помощью раций и уоки-токи. Так Отто и Тони смогли узнать, что на финишном спаде образовались глубокие колеи, что Айсхофер не травмирован, но списывает свой сход с дистанции на боль в спине, что зрители не спешат расходиться — такое часто бывает в начале сезона: за лето соскучились по «белому цирку» и теперь отрываются на трибунах с пивом и глинтвейном. Отто подумал, а что делает Рене?

— Это что, так опасно?

— Да не надо так бледнеть, — хмыкнула Макс. — Конечно, если кувыркнешься на скорости, то мало тебе не покажется. Но далеко не все уезжают с трассы с таким комфортом, как Марцелль, бедняжка. Большинство все же уходят на своих на двоих.

— Когда теперь снова дадут старт?

— Ну, залатают ограду, а следующему, кто там был — Бэйтс? — дадут перестартовку.

— Почему?

Макс терпеливо объясняла, в то время как Артур уже озверел от расспросов сестры и от затянувшейся паузы в соревнованиях и пошел перекурить.

— Потому что стартовый интервал уменьшили. И Джимми Бэйтс успел стартовать до того, как на старте получили информацию о том, что произошел такой инцидент. Скорее всего, кто-то из судей вдоль трассы показал ему желтый флаг. Это означает, что Джимми должен немедленно остановиться и съехать вбок трассы. Думаю, его отправили на один из параллельных склонов, он уже успел подняться на подъемнике обратно к старту. А вообще, скажу я тебе, это не дай Бог — ты стартуешь, тебя останавливают, дают перестартовку… В таких условиях приличное время показать — такого попросту не бывает.

— А с пятьдесят четвертого номера? Бывает? — Рене дрожала от смеси холода и возбуждения.

— Тоже не бывает, — безжалостно сказала Макс. Но великодушно добавила: — Хотя… от твоего Ромингера можно ожидать чего угодно.

От сочетания «твоего Ромингера» Рене расплылась в улыбке. «Он — мой?»

— Посмотри, быстрее, — сказала Макс, подтолкнув Рене локтем. — Вон, видишь, мужик в черно-оранжевом? Вон там, неподалеку от трибуны победителей. Уходит.

— Это кто-то из немцев?

— Правильно. Олли Айсхофер, но его все, от фанов до спонсоров и комментаторов, зовут Эйсом^[3]. Ты о нем слышала раньше?

— Конечно. Я же не в вакууме жила.

— Тогда ты, наверное, знаешь, и кто с ним. Видишь?

— Ту маленькую блондинку? Вижу. Но не знаю, кто это.

— Это Таня Гросслинг. Фигуристка.

— Серьезно? Ну и ну!

— Ты не знала, что она — его жена?

— Нет. Вот это да!

— Они не расписаны, насколько я знаю, но уже пару лет точно живут вместе. А вон девушка около трибуны — это подружка Хайнера, во всяком случае, нынешняя. Он милашка, этот Флориан, правда?

— Не знаю, я не видела его вблизи. А рядом кто?

— Вот та рыженькая?

— Да, с ребенком на руках.

— Это Марин Граттон, жена вон того, в сине-белом. Это Филипп Граттон, он на втором месте. На руках у нее Николь, дочка. А рядом, видишь, мальчик? Это старший сын, Лоран. А рядом дядька — это папаша Филиппа. А дама рядом с ним в дурацкой шапке — мать. А вон старшая сестра, Изабель. Раньше она тоже выступала, но уже закончила карьеру. Она старше Филиппа года на три.

— Такая большая семья!

— Да. Они очень дружные и часто приезжают поболеть за него в полном составе.

— Вот это да! — Рене с нескрываемой завистью и тоской посмотрела на Граттона. Как, должно быть, здорово — иметь такую семью, которая тебя любит и приезжает за тебя поболеть в полном составе. Жена, дети, родители… Один за всех, все за одного, и это называется дом, это называется крепкий тыл, и это — то, чего лишена она сама… и Отто.

— Макс… А кто-нибудь приехал поболеть за Отто?

— Не думаю. Он не настолько известен, чтобы иметь большой фан-клуб, который кочевал бы за ним по этапам.

— Я не об этом. Родители, родственники…

— А, эти, — пренебрежительно откликнулась подруга. — Нет. Никогда не приезжали.

— Но почему? — Рене на время даже забыла о своем волнении из-за соревнований. Кажется, Макс что-то знает… может быть, расскажет? И Максин ее не разочаровала.

— Ну, папаша там очень занятой мужик. Банкир, я же тебе говорила. Весьма публичная личность. Сейчас уже не настолько, но раньше часто попадал во всякую светскую хронику как главный бернский плейбой. Симпатичный такой дядька, фактурный, все с моделями и манекенщицами путался. Отто весь в него — любит красоток, кстати. Ну а папаша — банк, бабы, откуда ему взять время приехать за сына поболеть? Да и не стал бы. Ему, как ты понимаешь, не нравится, что Отто от них откололся и пошел в профи-спорт. С тех пор как я знакома с Отто, папаша появлялся на горизонте раз десять, это за пять лет, и каждый раз пытался как-то давить. Вернись домой, займись банковским делом, брось этот дурацкий спорт, обстриги волосы. А Отто, что Отто, на него где сядешь, там и слезешь. Он не любит, когда им командуют. Вот так нашла коса на камень, и привет. Оба упрямые, жесткие и гордые, сначала сильно бодались, как два твердолобых барана, потом пришли к какому-то подобию нейтралитета.

— А мама? — с отцом все было более или менее ясно, слова Макс только подтвердили то, что Рене сама для себя уже успела понять. А вот с матерью дело обстояло по-другому. Почему он никогда о ней не говорит? И почему, когда Рене пытается спрашивать, у него сразу столько грусти в глазах? — Ведь она жива, живет с отцом, они не в разводе?

— О, да, — небрежно уронила Макс. — Но с ней какие-то странности.

— Что значит странности? Она… не в себе?

— Да нет, не это. О ней я ничего не знаю, только то, что она по какой-то причине не общается ни со своими детьми, ни с мужем. Она богатая тетка, офигенно красивая, как нетрудно догадаться, и живет какой-то своей жизнью. Когда Отто было семнадцать, он ломал ногу, был очень хреновый открытый перелом, осколочный, со смещением — ну кошмар, в общем. Он несколько месяцев пролежал в больнице. И вот эта самая так называемая маман не соизволила ни разу появиться в этой больнице, чтобы проведать сына. Как тебе это?

— Ужас. Невероятно. Не понимаю — как такое возможно? Почему?

— Почему и как — я понятия не имею. Отец приезжал к нему часто — я много раз его там видела, мы все тоже постоянно у него крутились. Сестра пару раз. Дед приезжал. Мать — ни разу. Никогда. Он никогда ее не упоминает. Я так понимаю, она формально есть, но фактически… у него просто нет матери.

— Господи, быть не может.

— Может, может, — усмехнулась Макс. — Хочешь верь, хочешь — не верь, но дело обстоит именно так.

— Да уж… А сестра? Ты ее видела?

— Видела.

— Какая она?

Макс пожала плечами:

— Ну, про нее я вообще ничего не знаю. Тоже очень красивая девка, только, в отличие от брата, отлично одета. И очень дорого. Думаю, если продать все, что на ней было все эти разы надето, можно было бы погасить государственный долг какой-нибудь Эфиопии.

— А что она делала? Ну, то есть говорила что-то?

— Да нет, я же говорю, только видела ее вскользь. Ну ты не беспокойся, у Отто и без них сегодня нехилая группа поддержки. Мы-то все тут на что?

— Да, — невпопад сказала Рене. Ей нужно было обдумать и разложить по полочкам все эти сведения. Она для себя твердо решила больше не приставать к Отто с расспросами про его мать. Если это такая болевая точка, то лучше не надо. А про отца и сестру все более или менее понятно.

Она спросила Макс про гигантский монитор, висящий напротив финишного табло.

— Хорошая штука, — сообщила подруга. — Его, по-моему, только сейчас и поставили, в прошлом году не было. Вот смотри — Бэйтс уже на старте. Сюда транслируются изображения с камер, которые стоят вдоль трассы. А еще, заметь, интересные циферки будут, когда он пойдет. Называются отрезками. Секундомеры фиксируют время прохождения определенных отрезков и дают сравнение с временем, которое здесь показал Хайнер. Ну, то есть победитель. Если впереди минус и циферка зеленая, то тот, кто сейчас идет, обгоняет лидера. Если без минуса и красная — отстает.

— Да знаю я, что такое отрезки.

— Ну и хорошо. Только не думаю, что мы сегодня еще увидим зеленые циферки.

— А я думаю, что увидим, — вдруг выпалила Рене.

Макс закатила глаза:

— Он пятьдесят четвертый, Рене! Ну ты же не маленькая, чтобы в сказки верить! Трассу разбили дико, и посмотри, как тепло! И становится все теплее с каждой минутой, уже + 5 на финише! Да если он хотя бы в двадцатку попадет — это уже будет огромный прорыв, сродни чуду!

— Хочешь пари? — Рене была ничуть не менее упряма, чем Отто.

— Продуешь.

— Ставлю ящик пива.

Макс расхохоталась:

— Вижу знакомый почерк! С каких пор ты научилась пиво пить?

— Кто сказал, что в 18 поздно чему-то учиться?

— Так на что спорим — на зеленые отрезки?

— Да. Если будет хоть один — я выиграла.

— Только у Отто или у кого угодно?

— Какого черта? Только у Отто, — решительно сказала Рене. Что ей до других?

— Имей в виду, мой любимый сорт — Шпэтен.

— А наш — нефильтрованный… — Рене со стыдом поняла, что забыла название сорта. Но Макс помогла ей:

— Вэденсвилер, как же. Только здесь ты его не найдешь. Или жди до Цюриха, или спорим на Пауланер, Отто всегда пьет его в отъезде. Только ты не переживай — мне не придется покупать пиво, а у тебя проблем не возникнет, Шпэтена везде полно.

Регерс хмуро посмотрел на своих воспитанников. Оба нервничали безумно, но старательно держали лицо. Ромингеру это удавалось чуть лучше, чем Раффнеру, но ненамного. Герхардту стало стыдно за свой срыв из-за лыж. Самому сорваться так по-дурацки и еще орать на парня, чтобы он держал себя в руках. Свинство. Несмотря на привычку относиться к Отто как к зрелому, взрослому человеку, обращаться с ним на равных, нельзя забывать, что он, в сущности, еще пацан. 21 год. Ровно год назад двадцатилетний Отто стоял тут же на старте, только хорохорился намного больше, чем сейчас. И вылетел в итоге, не успев пройти и половины трассы.

— Помнишь прошлый год? — тихо спросил Герхардт. Отто кивнул с совершенно отсутствующим видом. Любому, кто знал его хоть вполовину так, как Регерс, стало бы понятно, что он не только помнит, но и думает о том, что было в прошлом году, в эту самую минуту.

— Хорошо. Мне пора вниз. Тони, не забывай про стойку. Не раскрывайся где не надо, и все будет нормально. Ромингер… покажи им всем. Тони, иди, скоро твой старт. Пора.

Из стартового домика уже выглядывал кто-то из судей.

Отто остался один. На старте было почти пусто, несколько человек с еще более низкими номерами топтались по спрессованному снегу и льду. Солнце заливало опустевший стартовый городок, слишком яркое и теплое для ноября. Отто любил быть на солнце, но сегодня предпочел бы, чтоб было пасмурно. Слишком много факторов работало против него в этот день, и солнце было одним из них. Склон был покрыт искусственным снегом — на горах вокруг снега почти не было. Внизу, в долине, тем более. Сам по себе искусственный снег ничуть не лучше и не хуже натурального, но лучше было бы градусов на 10 холоднее — тогда было бы самое то.

Стартовал следующий участник после Тони. Вот и Ромингеру пришла пора готовиться.

Ботинок с громким щелчком встал в крепление, второй. Отто по-дурацки постучал палками друг об друга, хотя давно собирался избавиться от этой детской привычки.

— Ромингер. Старт.

Он перевел дух, скользнул на метр вперед, пока планка не уперлась в его ботинок. Он слышал только собственное дыхание. Опираясь на палки в метре за стартовым порогом, он ждал сигнала.

Вот он. Мощный прыжок, погнали.

В отличие от скоростного спуска, соревнования по супер-джи не предусматривали контрольных и вообще каких бы то ни было тренировок на этой трассе. Отто плохо помнил ее с прошлого года. Они с Тони и Герхардтом как могли восстановили ее по памяти, все трое не верили, что тут возможна какая-то серьезная переустановка ворот. И вот трасса была перед ним — опасная, разбитая, непредсказуемая, коварная, ледяная, полусвет-полутень.

Отто умел принимать решения молниеносно, и это всегда помогало ему в скоростных видах. Сегодня было то же самое — каждый вираж ставил перед ним новую задачу, в каждых воротах прятался очередной вызов. Ромингер справлялся, его быстрый, блестящий ум делал моментальные правильные выводы. Достаточна ли скорость? Он шел на максимуме своих возможностей, рискуя на грани фола, но никогда — за гранью. В прошлом году перекантовка на крутом вираже вышвырнула его в ограждение. Вот он, этот черт. Отто не повторил прошлогоднюю ошибку — его прижало к склону, начало сносить по траверсу, но он сгруппировался и вышел из виража идеально. Еще полкилометра на бешеной скорости впереди. Разбитый финишный спад, солнце сбоку, мокрые, обледеневшие пласты снега сверкают почти непереносимо для глаз. Красные ворота выросли перед ним, приглашая обойти их вплотную, ослепительный блеск льда помешал заранее разглядеть маленькую выбоину в колее. Молниеносное решение взять правее, слишком быстрое перестроение на слишком маленькой дистанции, на грани… за гранью потери контроля. На тающем льду лыжи были почти неуправляемы. Отто потерял равновесие… Отчаянная попытка удержаться — хватит ли времени? Одной последней сотой секунды?

— Посмотри! Посмотри! — закричала Рене. — Господи!

— Не может быть! — Макс сорвала с лица солнцезащитные очки. — Минус ноль, сорок шесть?!!

— Да! — Рене громко завизжала, вскочила на ноги. — Да! Отто!!!

Стадион бесновался. К моменту старта Отто половина мест на трибунах уже опустела — предыдущие стартующие распределяли между собой в лучшем случае тридцатые места, проигрывая Хайнеру по пять и больше секунд. Но сейчас происходило что-то непонятное. Первая засечка давала плюс десять сотых и была привычно в красной зоне, и зрители, которые уже не очень внимательно смотрели на табло, не обратили на это внимания. Но следующая шла по нулям, и цвет поменялся на зеленый. Поднялась волна голосов, заверещали дуделки, раздался звон альпийских колоколов. Какой-то особо активный фан дудел почти в ухо Рене, но она не заметила. Сорвав шапку и комкая ее в руках, она вскочила с места, дрожа как лист. Новая засечка. Минус три сотых. Этого было достаточно для пива, но недостаточно для победы — полтрассы еще были впереди. И вот уже -0,46!

— Опять расходы, — буркнула Макс. — Волшебник, твою мать!!!

В Цюрихе Клер Хаммерт смотрела старт Ромингера по одному из австрийских каналов, которые специализировались на национальном виде спорта, которым как для Австрии, так и для Швейцарии являлись горные лыжи. Конечно, они продолжали трансляцию до окончания соревнований.

Это был серьезный, авторитетный, высокорейтинговый спортивный канал, с которым сотрудничали уважаемые нынешние и бывшие звезды горнолыжного спорта. Сегодня бессменный комментатор Уве Крайц делил микрофон с прошлогодней потерей Кубка мира — австрийцем Петером Шварцмайером. Петер был большой звездой лет пять назад, год назад принял решение закончить карьеру. Сейчас они делали комментарии в диалоговом режиме, говорили о сегодняшних победителях. Крайц остановился на карьере Флориана Хайнера — лидера соревнований, не забыв упомянуть, что победа на первом этапе сезона особенно ценна для любого спортсмена. Шварцмайер согласился, и они начали вспоминать, сколько пьедесталов было у двадцатишестилетнего Флориана в прошлом сезоне.

Камера иногда останавливалась на лицах троих лидеров. Симпатичный темно-русый Хайнер с ямочками на щеках, мужественный темноволосый Граттон и задумчивый Фишо все еще находились на трибуне победителей с лыжами в руках — их к этому обязывали спонсорские контракты. Но по их лицам было видно, как им неохота тут торчать сейчас, когда вся интрига соревнований закончилась еще 20 участников назад. Они безмятежно улыбались, обменивались какими-то репликами, давали интервью журналистам. Все трое не могли дождаться, когда наконец начнется награждение и можно будет с честно заработанной медалью поехать в отель и вздремнуть перед пресс-конференцией. Происходящему на трассе они уделяли внимания не больше, чем комментаторы, пока неожиданная волна голосов и шума со стадиона не привлекла внимание их всех.

— Что произошло? — удивился Крайц и сам себе ответил: — Кажется, этот участник вызвал такую реакцию? Кто это? Номер пятьдесят четыре — под этим номером в стартовом протоколе заявлен швейцарец Отто Ромингер. Хм… Да, вроде бы припоминаю что-то. А вы, Петер?

— Безусловно, — Шварцмайер замолчал, напряженно вглядываясь в монитор. Крайц сказал:

— Да, похоже, у этого молодого спортсмена здесь много фанатов. Впрочем, он еще слишком молод, неопытен и нестабилен, чтобы вмешиваться в борьбу между сильнейшими на трассах, подобных этой. И, если называть вещи своими именами, он знаменит пока что не своими достижениями, а внешностью. Да, миловидный мальчик, ничего не скажешь. — Разделавшись таким образом с Ромингером, Крайц вернулся к воспоминаниям о прошлогоднем супер-джи в норвежском Квитфьеле. Но Шварцмайер вмешался, выйдя из легкого ступора:

— Посмотрите на отрезки, Уве.

Долгое, потрясенное молчание. На экране Отто Ромингер летел по опаснейшей, разбитой трассе на скорости, слишком высокой для такого состояния снега и льда, но справлялся блестяще. — Возможно, какая-то ошибка… — пробормотал Крайц. — Сбой хронометража? Я узнаю в аппаратной… Нет. Все точно. Лучшее время на втором и третьем отрезке… Четвертый отрезок — невероятно! Почти полсекунды! Вы можете припомнить что-то подобное, Петер? Ведь он идет на медаль! Невероятно, я не верю своим глазам!

Камера на миг вернулась к призерам — вся безмятежность исчезла с их лиц, они напряженно уставились на табло. Щелкали камеры — эти снимки лидеров, чьи позиции вдруг перестали казаться неуязвимыми, обойдут все вечерние газеты.

— Я помню, что в прошлом году этот «миловидный мальчик» сделал бронзу в Китцбюэле, — заметил Шварцмайер с ударением. — Ромингер, кажется, не оставляет сомнений насчет того, что он способен на многое. Вплоть до того, чтобы возглавить общий зачет, отобраться на чемпионат в Валь Гардене. Я уверен, мы еще услышим о… Смотрите, теряет контроль! Нет!..

Отто должен был удержаться на ногах, и он удержался. Он не потерял время, и ничего чудесного в этом не было. Как четвертью секунды раньше он принял правильное решение взять более широкую траекторию виража, так и сейчас резкий и крайне рискованный перенос веса на пятку внутренней лыжи оказался единственным верным вариантом. Он устоял, в крови бурлил адреналин, пот выступал на лице, стекал из-под шлема и тут же высыхал под неистовым напором головокружительной скорости и встречного ветра. Отто встал в закрытую скоростную стойку и помчался по ледяному крутяку к финишу.

Ворота, кренясь, выросли впереди, промчались над ним. Резкое торможение, вырвавшееся из-под кантов лыж снежное облако высотой в пару метров. На табло — единица! Он сделал это!

Стадион бесновался. Казалось странным, что почти пустые к этому моменту трибуны, набитые битком пару часов назад, могут еще вместить столько народу, чтобы поднимать такой дьявольский шум. Новый победитель был вымотан до предела. Он задыхался, ноги, только что выдерживающие страшную тряску, запредельные перегрузки на зубодробительных виражах на скорости за сто километров в час, вдруг стали ватными, сердце колотилось в два раза быстрее, чем обычно. Он победил! С пятьдесят четвертого места он сделал всех, он обошел пятьдесят с лишним лучших гонщиков мира! Отстегнув лыжи и сбросив шлем, он вскинул руки над головой. Его светлые волосы сверкнули на солнце. Отто Ромингер издал громкий, ликующий вопль.

[1] — число спортсменов, которое сборная страны имеет право выставить на те или иные соревнования

[2] Вид саней, которые применяются в горах, на горнолыжных трассах, для транспортировки пострадавшего

[3] (Англ.) Ace (Эйс) — «туз»