Волк в капкане

Глава 19

Это была великолепная, сенсационная победа. Отто смог улучшить результат Хайнера почти на половину секунды. Помимо Крайца, в этот день еще несколько сотен человек усомнились в правильной работе хронометрического оборудования, но ошиблись. Честные приборы Longines не заслуживали подобных вопросов — время было зафиксировано совершенно честно, правильно и четко. Отто Ромингер победил, и этот факт было не оспорить, хотя и очень трудно принять. Кто такой этот Ромингер? Юниор, мальчишка, № 54 на старте. Его победа относилась бы к разряду невероятных, даже если бы он победил, стартуя в первой группе на идеальной трассе. Но из третьей группы, по разбитой, растаявшей трассе — в такое было просто невозможно поверить. Эта гонка — не для пацана. Чтобы выиграть супер-джи на такой трассе, человек должен быть не только сильным и выносливым — он должен быть чертовски решительным, рисковым, хладнокровным, умным, опытным. Сочетание всех этих свойств в таком молодом парне казалось невероятным. Но победа была зафиксирована FIS — и стала сенсацией.

Фотографы трудились вовсю — ведь перед ними был не только победитель, но и один из самых ярких и красивых спортсменов континента, рождалась новая звезда, восходило новое солнце.

К Отто бросились журналисты:

— Это невероятно! Что вы можете сказать?

Он молча помотал головой — пока он не мог сказать ровным счетом ничего. Эмоции зашкаливали, он попросту боялся, что или расхохочется, как псих, или ударится в слезы, как девчонка. И уж точно будет заикаться и трястись как заяц — больно надо! Он знал, что может победить, он собирался победить, но настоящий факт победы лишил его дара речи на какое-то время. Как во сне, он подхватил свои лыжи и направился к трибуне победителей. На его лице сияла широкая, счастливая улыбка. Он смотрел на трибуны, его взгляд скользил по лицам, и наконец остановился. Он нашел того, кого искал. Вернее, ту. И помахал рукой.

— Иди, — хладнокровно сказала Макс. — Он тебя зовет.

Рене просто не помнила себя от счастья, что он победил, она пыталась перевести дух после того, как они всей трибуной орали до хрипоты и прыгали, как чокнутые обезьяны. В эйфории она была готова на любое безумие… но то, что сказала Макс… это просто невозможно!

— Я не могу, — простонала она. — Я боюсь. Все будут на меня смотреть!

— А ты чего хотела? Назвалась груздем — полезай в кузов, — Макс выразительно посмотрела на подругу.

Рене могла бы понять, что сотни глаз уже зафиксировали, что Отто смотрит на нее и машет именно ей, но это ничего бы не изменило. Она должна идти к нему. Она снова подумала, уже в тысячный раз, что трусливой, малодушной мыши нечего делать рядом с Отто Ромингером. Да уж, похоже, он еще поможет ей выковать характер.

Шум стадиона, ослепительное сверкание снега и льда на трассе, острые, яркие лучи солнца… Объективы камер, шарящие по трибунам. Отто. Отто, мой любимый, ведь ты ждешь меня… Рене медленно встала, встряхнула головой, вздернула подбородок и медленно начала пробираться к выходу с трибуны. Ступеньки. Несколько шагов вниз. Она шла — сначала медленно, все убыстряя шаг, и наконец побежала. Очередная волна возгласов почти оглушила ее, напугала до полусмерти. Кто-то из журналистов бросился к ней наперерез, но встал как вкопанный, не решившись загородить ей дорогу. За ней следили тысячи глаз. Она знала об этом и умирала тысячей смертей, но у нее не было другого выхода. Она бросилась в его объятия, и он поднял ее лицо за подбородок и приник к ее губам. Победитель целовал свою девушку, и трибуны взорвались приветственными криками.

Все время, пока длился поцелуй, фотографы и операторы трудились на совесть, изведя километры кино- и фотопленки. Отто сначала не мог понять, почему ему так неудобно обнимать ее и прижимать к себе, и наконец понял — ему мешали лыжи. Пара героических россиньолов, которую он сегодня лет сто назад уронил в стартовом городке. Нарушая все на свете регламенты и спонсорские контракты, он сунул лыжи в руки стоящему рядом Регерсу и от души прижал девушку к себе.

Ив Фишо превосходно держал лицо, несмотря на то, что он только что вылетел из призовой тройки. К нему тянулся лес микрофонов, в которые он и пропел положенную партию насчет того, что спорт — это спорт и побеждает сильнейший. К тому же победа была достойнейшая, очень убедительная и красивая. Бывшее первое место, австриец Флориан Хайнер, который оказался сдвинут на второе место, пел примерно ту же песню, только уже на немецком языке. Он же выдал фразу, которая тут же была подхвачена журналистами, переведена на все языки и процитирована практически всеми изданиями и комментаторами: «Я думаю, этот парень будет звездой масштаба Килли или Зайлера, если только сможет пройти через все рогатки, подстерегающие человека нашей профессии». Под рогатками он имел в виду в первую очередь травмы, как он уточнил, но в уме держал и многое другое, что может погубить талантливого спортсмена — допинг-скандалы, наркота, пьянство и бесконечные гулянки, непривычно большие деньги, легкий уход из спорта в коммерцию. Филипп Граттон — уже третье место — только покачал головой и проронил:

— Вот это дьявол! Отродясь такого не видел!

Брум мог бы присоединиться к этому высказыванию — оно было вполне в его духе. Но какое там — он просто был вне себя от счастья. Несмотря на все свои выходки, несмотря на все неприятности, которые этот парень имел склонность собирать на свою задницу, он победил, оправдал возложенные на него надежды! И это только начало!

И всем отчаянно хотелось расспросить победителя — что это было? Что может почувствовать человек, поймавший за хвост госпожу удачу, который работал всю жизнь на свою мечту, и наконец она осуществилась? Но он был занят. И у него был свой вопрос, который волновал его именно в эту самую минуту и который он выдохнул в ухо своей девушки, едва закончив поцелуй:

— Кончилось?

— Да, — прошептала она, и он снова счастливо улыбнулся.

— Эй ты, забирай свои дрова, Россиньоль тебя кастрирует! — прошипел сзади Регерс и весьма грубо сунул лыжи между обнимающейся парочкой. Отто невозмутимо оглядел господина тренера тем самым взглядом, который приберегал исключительно для него, и любезно спросил:

— Рене, ты уже знакома с этим изысканным эстетом, аристократом духа, мсье Регерсом?

Девушка неуверенно улыбнулась, не зная, как реагировать. Она не была знакома, но уже вполне наслышана о манерах Герхардта, хоть и не ожидала, что нечто подобное произойдет прямо перед камерами, и ей придется в этом участвовать. Впрочем, Отто, как и во время той памятной сцены с Артуром, сгладил углы — он забрал лыжи и сообщил тренеру:

— Это Рене Браун, знакомься и будь с ней повежливее — она меня сегодня вдохновила.

Регерс с интересом оглядел девушку:

— Очень приятно. Вы на меня не обижайтесь, я вежливо не умею. Но вообще я белый и пушистый.

— Буду иметь в виду, — улыбнулась Рене, облегченно вздохнув — вроде все успокоилось. Но тут же спросила Отто:

— А ты должен держать лыжи?

— Да, это условие спонсорского соглашения.

— Что такое спонсорское соглашение?

Отто хотел было начать объяснять, но тут активизировались журналисты, которые притихли от любопытства на время разборок с Регерсом. Сразу трое протягивали свои микрофоны к Отто и взахлеб засыпали его вопросами, и еще несколько пробирались к ним, причем с камерами:

— Что ты чувствуешь, взяв золото из третьей группы? В каком состоянии была трасса? Кого из сегодняшних участников ты больше всего опасался? Была ли заранее уверенность в победе? Хайнер считает, что ты можешь стать звездой мирового масштаба — что ты об этом думаешь? А это твоя девушка? У вас все серьезно?

Отто обаятельно улыбнулся и мягко ответил:

— Простите, господа, но давайте с остальным подождем до пресс-конференции, сейчас начнется награждение.

Под шумок успели съехать оставшиеся семь участников — самое высокое занятое одним из них место было аж тридцать девятым. На финишный круг вынесли пьедестал — пора было выдвигаться, чтобы получить свое. Но сперва он должен был позаботиться о Рене.

Отто не отличался наивностью и прекрасно понимал, что теперь достоянием общественности станут все аспекты его жизни, до которых газетчики только смогут докопаться. Ему припомнят все, вплоть до школьных шалостей и двоек. Раскопают, что у него был роман с моделью, про то, что из-за него женщина покончила с собой, но это все его мало задевало, в конце концов, это их работа. Рэчел с этим справится, да она и любит дополнительное паблисити, а Моне от этого хуже уже не будет. А вот тот факт, что последняя рокировка с выводом за штат Клоэ и громким началом отношений с Рене наверняка заинтересует репортеров куда больше прошлых дел, был неоспорим, и его это здорово напрягало. Он категорически не хотел, чтобы они донимали Рене. Он не желал сам отвечать на скользкие вопросы. В нем просто все бунтовало от одной мысли о том, что нечто настолько важное и сокровенное, настолько непонятное ему самому, станет обсуждаться на всех углах. Он понимал, что, пока он будет красоваться на первой ступени пьедестала, Рене возьмут в оборот. И понимал, что он этого не допустит.

Регерс мог быть занудой, хамом, занозой в заднице и холерной бациллой, но одного у Герхардта было не отнять — на него всегда можно было положиться. Отто хлопнул тренера по спине, привлекая его внимание.

— Мне надо отлучиться на пару минут. Поухаживаешь тут за Рене? Смотри, чтобы к ней не лезли.

— Да ладно, что — первый раз замужем? — отмахнулся Регерс и галантно предложил Рене сигареты: — Мадемуазель, не изволите ли?

Отто улыбнулся Рене через плечо и направился на круг к пьедесталу, чтобы получить свое первое золото, завоеванное на этапе розыгрыша Кубка Мира. И первые серьезные призовые, несоизмеримые с его заработками до сих пор.

Медаль на шее, сертификат на 40 тысяч франков — и первые сто очков сезона в общем зачете, и столько же в супер-джи. Пусть аналитики до хрипоты утверждают, что он слишком молод для того, чтобы быть стабильным, ему плевать — он знал, что теперь его уже никто не остановит. Прирожденный победитель вышел на тропу славы, новое солнце взошло над горизонтом. Он широко улыбался, и тысячи кадров запечатлели его улыбку, которой суждено было стать ничуть не менее знаменитой, чем его филигранная техника прохождения виражей.

Краем глаза он не забывал следить за происходящим у трибуны победителей, где новоиспеченный аристократ духа любезничал с Рене. Отто скромно подумал, что он не только замечательный горнолыжник, но еще и гениальный психолог. Вот так буквально парой слов превратить рычащего льва в ягненка — это дорогого стоит.

Награждение закончилось, и Отто волновал только вопрос, как бы сейчас умыкнуть Рене отсюда и получить обещанное вознаграждение. Ну или хотя бы аванс. И чтобы на хвост не сел ни один из этих ушлых типов, которые выстроились в очередь, чтобы задать ему пару вопросов. Отто не сомневался, что уже до пресс-конференции они начнут копать и таки раскопают многое из того, что он хотел бы скрыть. А потом примутся всерьез за него, за Рене и за Клоэ. Ну, Клоэ нет в Зельдене, она не приехала сюда — и это уже хорошо. Найдут ли ее дома? Как она отреагирует? К примеру, сольет ли газетчикам дивную тайну их реальных отношений? Договоренность, призванную прикрывать его охоту до баб? Нет, решил он. Она сделает это только в том случае, если будет уверена, что между ними кончено все и навсегда. Да и то, только если обида и злость перевесит здравый смысл и гордость. Чтобы сохранить лицо, Клоэ должна просто занять такую позицию, что, мол, любовь прошла, увяли помидоры, мы слишком разные люди. А вот что касается Рене, которая не имела дел с этой публикой до сих пор… Он понимал, что из нее журналисты при желании могут вытянуть все, что угодно, значит, он должен как можно быстрее продумать, как держать их на расстоянии от Рене и на всякий случай проинструктировать ее, как с ними вести себя. А сейчас надо мотать отсюда — пресс-конференция начнется всего лишь через полтора часа.

Чудом было уже то, что ему вообще дали дойти до машины. Пришлось клятвенно пообещать подробнейшие ответы на все вопросы на пресс-конференции. В салоне БМВ оказалось теплее, чем на улице — солнце нагрело черную машину. Рене хотела броситься к нему на шею, но Отто ее удержал — вокруг все еще было много любопытных глаз.

— Подожди, малыш, давай хотя бы выедем отсюда.

— А когда мы выедем — так сразу все будет? — лукаво спросила девушка.

— Ну уж нет. Сразу все будет как у больших, — важно ответил он. — В отеле, на большой кровати, без того, чтобы кто-то норовил сунуть камеру в окно. А сейчас я тебя просто полапаю.

— А, это так сейчас называется? — хихикнула Рене. БМВ вырулил со стоянки. Отто убедился, что никому не пришло в голову поехать следом за ними, и через минут пятнадцать ходу (причем ехали в противоположную от Зельдена сторону) нашел какую-то почти нерасчищенную козью тропу, которая уходила в лес, в сторону от дороги. Пока можно было ехать, они ехали — удалось убрать машину из зоны видимости с дороги. Наконец, машина благополучно укрылась в тени под какой-то скалой, Отто сдал назад, чтобы совсем спрятаться, обернулся к Рене, отстегнул ее ремень безопасности и потащил ее к себе. Она с готовностью подчинилась.

Он провел четыре дня, не занимаясь с ней любовью, и сейчас дрожал от нетерпения. Аванс? Полапать? Неужели? Ему этого не хватит. Надо только быть осторожнее… Он все еще слишком взбудоражен, может потерять контроль над собой, причинить ей боль. Нужно держать себя в руках…

Рене суетилась с его курткой, расстегивала молнию, потом добралась до стартовой майки и застонала от досады — снять ее, не снимая куртку, было невозможно, а куртку снять она не могла — мешала теснота салона маленького автомобиля. Она задрала майку со счастливым 54-м номером вверх и расстегнула стартовый комбинезон, также задрала вверх верхнюю часть термобелья и начала неуклюже возиться в районе его пояса, чтобы добраться до него.

— Я весь потный, — пробормотал он.

— Пусть, — Она лизнула его грудь, прикусила мышцу. — Я и хочу тебя таким.

Отто до максимума отодвинул сиденье назад, но это не сильно улучшило ситуацию. Они все время стукались то об окна, то о потолок. Рене ерзала у него на коленях, терлась об него раскрытыми бедрами, оба тяжело дышали, уже не в силах терпеть. Он каким-то акробатическим чудом стащил с нее джинсы, трусики упорно не поддавались, и он пальцами сдвинул их в сторону, чтобы не мешали. В его голове промелькнули две слабые мысли — первая была насчет того, что надо бы оглядеться, что никто их тут не пасет, и в вечерних спортивных таблоидах не появится картинка… а вторая — что в бардачке машины лежит куча презервативов. Впрочем, про картинку волноваться не стоило — через несколько минут стекла машины запотели так, что никакая оптика не могла бы дать мало-мальски приличный снимок снаружи, а до бардачка он просто не смог дотянуться, ничего, успеет еще. Только он собрался все же достать резинку, Рене нащупала рычажок на спинке кресла, и он оказался лежащим под ней, и тут уж совсем невозможно достать… Черт с ним. Один раз… К тому же, только после месячных…

Они накинулись друг на друга, как безумные. Пусть неудобно и тесно, пусть мало времени, что угодно — они так изголодались друг по другу. Он так боялся на остаточном адреналине причинить ей боль, но, похоже, зря — она приветствовала его силу и натиск, ее крики и стоны распалили его до полного неистовства. Быстро, яростно, отчаянно — и вместе, одновременно улететь. Потом лежали обнявшись несколько минут, молча, слушая дыхание друг друга, и наконец Рене вздохнула:

— Как хорошо…

— Да, — пробормотал он, уткнувшись лицом в ее шею, вдыхая легкий, волнующий запах ее волос. Они пахли цветами и персиками, какими-то тонкими, свежими духами, чистотой и нежностью.

— Ты меня чуть не съел, — гордо заявила она.

— Отдых воина, девушка.

— А хотел только полапать…

— А тебе бы этого хватило? — отпарировал он.

— Нет. А ты и рад.

— Рад. Очень даже. А теперь я…

— Хочешь есть, — перебила она. — Угадала?

— Чудеса. Ты ясновидящая?

— Конечно, а как же. У тебя все мысли или о сексе, или о еде.

— Как у всех мужиков, малыш.

— Ты самый лучший, — она прижалась к нему, поцеловала в подбородок. — И имей в виду, основное блюдо тебя будет ждать вечером.

Отто мечтательно улыбнулся:

— Это моя обещанная награда за первое место?

— Ну да. — Рене огляделась в поисках лифчика. — Слушай, а куда ты дел… А, вот… А дальше что будет?

Отто потянулся, насколько позволял тесный салон машины.

— Пресс-конференция в пять. Думаю, тебе там делать нечего. Я отвезу тебя в отель. А потом будет банкет. Я считаю, тебе и туда пока лучше не ехать. Ты не против?

Рене задумалась. Конечно, ей хочется быть с ним. Но на нее все будут пялиться, подслушивать их разговоры… А вдруг она сделает что-то не то, и навеки его опозорит и страшно скомпрометирует? Она решительно тряхнула головой:

— Не против. Отто… а тебя сейчас здорово доставать начнут?

— Журналюги? Думаю, что да. Хотя одна победа еще не делает большую звезду. Дальше хуже будет.

— А доставать будут только на профессиональные темы, или на личные тоже?

— На личные тоже. И вот об этом мне не хотелось бы с ними общаться. И тем более, чтобы общалась ты.

— Будешь выкручиваться?

— До последнего.

— Ну, уж это-то ты умеешь, — хмыкнула она и потерлась щекой о его плечо, обтянутое красным стартовым комбинезоном.

— Они тянуть тоже умеют так, как тебе и не снилось, — он легонько щелкнул ее вздернутый нос. — Так что мне придется не столько выкручиваться, сколько фильтровать информацию.

— Интересно будет на это посмотреть.

— Посмотришь. Теперь мы вряд ли так запросто сможем болтаться по кабакам.

— Жаль.

— Тебе с ними вообще лучше не разговаривать. Я сам ими займусь.

— Поняла. А если меня поймают без тебя?

— Малыш, есть волшебная фраза «Без комментариев».

— А нормально на все вопросы так отвечать? Даже если меня спросят, как меня зовут?

— Ты никому ничего не должна. В том числе и рассказывать о чем бы то ни было. Как тебя зовут — это, конечно, не страшно, но этим никто не ограничится.

— А что они спрашивать будут?

— Вопросы могут быть разные. В том числе и хамские. Могут спросить, к примеру, любовники ли мы, каков я в постели, вполне могут спросить о размере моего… гм…

Рене оживилась:

— А ты знаешь свой размер? Ты мерил? Линейкой?

— Иди в баню.

— Тебе же нечего стесняться. Я честно скажу, что в постели ты — настоящий ураган, что размер у тебя преогромный и что тебе даже меня надувать приходится, чтобы…

— Уймись, — расхохотался он. — Ничего им говорить не надо, и тем более — честно. Я тебя просто предупреждаю, что от них можно ждать всего, в том числе и откровенного хамства. Среди журов, конечно, большинство — представители серьезных спортивных изданий, которые до такого не доходят, но и эти стараются разузнать побольше про личную жизнь спортсменов — рейтинг никто не отменял. Особо хамских вопросов они не задают, берегут свою репутацию. Но вот именно они будут говорить со мной. К тебе полезут исключительно таблоиды.

— Ужас, — сказала девушка. — А они-то как, понимают «без комментариев»?

— Могут сделать вид, что не понимают. Да не переживай ты так, никто тебя ловить в отеле не будет. Они вокруг банкета будут ошиваться, даже те, кто не аккредитован. Чтобы тебе спокойнее было — не выходи никуда, ужин закажи в номер. Потерпишь?

— Да конечно, потерплю.

— Как только вернемся домой, обязательно поужинаем вместе. Заметано?

— Да. Я хочу для тебя готовить.

— Да? Я имел в виду пойти куда-нибудь.

— Нет. Дома. Только ты и я. Голые и при свечах.

— Терпеть не могу свечи.

— Правда? Я тоже, — засмеялась она. — Тогда голые и при ярком электрическом свете.

Он расхохотался в ответ:

— Ну так даже лучше.

Рене ластилась к нему, как сытый котенок, терлась лбом, виском и щекой о его грудь, жмурилась от удовольствия:

— Я для тебя приготовлю свой фирменный филе миньон. С грибами.

— Обожаю филе-миньон с грибами. — А я обожаю тебя, — прошептала она, и он внутренне замер. «Не надо меня обожать, малыш… я так не хочу причинять тебе боль…»