Волк в капкане

Глава 36

В отличие от Ромингера, карьера Максин Ренар не взлетала с нуля в стратосферу. Она развивалась постепенно — третья группа, медленно растущий рейтинг, тридцать четвертое место, тридцать второе, двадцать седьмое. Достаточно, чтобы считаться многообещающим дебютом, но пока не более того. Журналисты и аналитики были добры к ней, потому что она была стабильна, ей всего двадцать один, и она хороша собой — болельщики таких любят. Никто бы не отказался иметь на своем счету честь открытия будущей звезды, поэтому ей доставалось больше внимания, чем другим девушкам постарше, которые делили с ней места во второй и третьей десятке турнирной таблицы. К тому же, она дружила с Ромингером, что тоже придавало ей определенный вес — в эти дни все, к чему он ни прикасался, обращалось в золото.

Они сидели в небольшом кафе неподалеку от отеля. Пока ни любители автографов, ни журналисты их не засекли, ну и хорошо. Отто достал сигареты, закурил, улыбнулся Максин:

— Куда Брауна дела?

— Ты не знаешь? Его отчислили.

— Во как, — он нахмурился. — Брум?

— Кто же еще, — вздохнула она. — Да о чем звук, к этому давно шло. Он мне давно уже говорил, что если его не вышибут, он сам уйдет, ему учиться пора.

— И что теперь? — спросил он.

— Ничего, будет поступать на медицинский факультет.

— Понятно.

— А ты что? — поинтересовалась она. — Доволен собой? Не каплет и не дует?

— У меня все нормально, — пробурчал он.

— Оно и видно. Отто, Отто. Ты столько времени якшался со всякими тупыми бимбо^[1], что не смог увидеть настоящую девушку.

— Ну мы опять об этом? — вяло возмутился он. — Хватит, Макс, надоело.

— Я твой друг. Кто, если не я, прочистит тебе мозги?

— Оставь мои мозги в покое. А вы видитесь с Брауном?

— Видимся, только не так часто, возможностей меньше.

— Что он рассказывает? — неловко спросил он.

Ага, подумала Макс. Нам интересно.

— Да ничего, записался на подготовительные курсы в универе.

— И… все?

— Дай-ка подумать. Ну, весной планирует месяц провести в Женеве у деда в его бывшем отделении, типа в рамках подготовки.

— В каком отделении?

— Ты же знаешь, у него дед — очень известный врач, только уже не работает.

— А, ну да, — Отто хмуро посмотрел на нее, не решаясь напрямую спросить о Рене. Макс видела его насквозь, но не собиралась облегчать ему жизнь. К тому же, она не решила, стоит ли рассказывать о том, что она знает. Ну услышит он, что Рене очень страдает, и что это изменит? Он вернется? Если бы. Он же и сам явно страдает, непонятно — как другие этого не видят? Но принял это дебильное решение бросить Рене, и осуществляет его с тупой решимостью стенобитного орудия, и она понятия не имеет, как вбить в эту красивую башку толику здравого смысла. Такой умный по жизни, Ромингер всегда отличался редкостной глупостью во всем, что касалось женщин. Но сейчас превзошел сам себя — ведь любит девушку, еще как любит. И она его тоже. А вот взял и бросил, идиот.

Макс еще не закончила дразнить его:

— Ах да, совсем забыла. Он хочет купить новую машину…

— Да? А чем ему старая плоха?

— Ну не все же по четыре года, как ты, на одной машине ездят.

— И куда он старую? — Отто обратился в слух. Может, Рене начнет ездить?

— Купить хочешь? — поддела Макс.

— Кадиллак?! Боже упаси. На бензине и налогах разорюсь.

— Жаль, он мог цену хорошую дать. Продавать, конечно, собирается.

— Да у меня и так новая машина появилась. Шефер звонил вчера.

— Да ну? Какая? Ауди?

— Конечно. Сотка. Макс, а что еще он говорит?

— Ромингер, ты же хочешь спросить о Рене. Почему так прямо не скажешь?

— Ничего я не хочу.

— Нет? Ну ладно. Почему нам меню не несут?

Официантка будто услышала и тут же материализовалась около их столика. Дала им меню, порекомендовала запеченную индейку и попросила у Отто автограф, вырвав лист из своего блокнота.

Отто обычно был добр к болельщикам и не ленился писать что-то вроде «Тиа с любовью», даже если эта Тиа оказывалась сорокалетней теткой. Но на этот раз он с отсутствующим видом черкнул свою подпись и мрачно уставился в меню. Официантка отошла.

— Я возьму «Цезарь» с креветками и эту индейку, — жизнерадостно сказала Макс. — А ты?

— Я подумаю. Ну?

— Что ну?

— Рене. Что?

— Что?

Отто вздохнул:

— Ладно, кончай этот балаган. Как она?

— Я ее не видела давно.

— Ну и? — он заерзал в кресле и потянулся за новой сигаретой. Макс не преминула проворчать:

— Ты слишком много куришь.

Он молча сверлил ее взглядом.

— Что ты хочешь услышать, Отто? Что она ночей не спит и оплакивает тебя, любимого? Да?

— Я хочу, чтобы у нее было все в порядке.

— Тогда тебе не повезло. Она явно в тяжелой депрессии. Молодец, Ромми. Ты настоящий кретин.

Он промолчал с несчастным видом, видимо, вполне согласный с подобным определением. Макс проворчала:

— Вы оба несчастны, и все из-за тебя.

— Ничего подобного. У меня все хорошо.

— Почаще себе говори об этом, может, поверишь, — сладко улыбнулась девушка. Официантка подошла и спросила, выбрали ли они, что закажут. Макс попросила бокал красного вина, «цезарь» и индейку, а Отто — пиво, салат из морепродуктов и говяжий ти-бон.

Макс тяжело вздохнула:

— А я тоже хотела тебе что-то сказать.

— Говори.

— Знаешь, мне просто некому больше.

— Ну?

— Пообещай, что никому не скажешь.

— Не скажу.

Она тяжело вздохнула:

— Боюсь, что у меня проблема. Я беременна, уже месяц.

Он потрясенно уставился на нее.

— Ты шутишь?

— Да уж какие тут шутки…

— Вы что, не предохранялись?

— Предохранялись, конечно.

— Тогда как?

— Тебе интересно?

— Просто непонятно.

— Да что тут непонятного, — вздохнула Макс. — Я пила таблетки. Забыла их дома, когда ездила в Леви. Там в аптеке их не оказалось. Он ведь туда не ездил, ну я и подумала, что ничего страшного, ну пропущу неделю. А дома снова начала пить. Потом уже аннотацию прочитала, что так нельзя.

— Круто…. А эти таблетки не повредят ребенку?

Макс тяжело вздохнула и не ответила.

— Ну и что дальше? — спросил Отто.

— Вот что бы ты сделал на моем месте?

— Я не могу быть на твоем месте. Я мужчина.

— Хорошо. Тогда что мне делать, по твоему мнению?

— Как это «что»? Ничего. Родишь и будешь растить.

— Ничего? А вот посмотри. Если я решу рожать, я потеряю этот сезон и следующий, потому что рожать бы пришлось в сентябре. Меня бы выгнали из сборной, со спортом было бы покончено. Нереально вернуться, пропустив 2 сезона. А я ничего больше не умею, кроме как кататься на лыжах. Как бы я прокормила себя и ребенка?

— Ты ничего не забыла? — холодно спросил Отто.

— О чем ты?

— О папаше. Ты же не сама залетела.

— А что папаша?

— Он должен вас содержать, вот что.

Макс вздохнула еще тяжелее:

— Ты не понимаешь. Я не хочу выходить за Артура. И я совершенно не уверена, что он бы согласился, чтобы я рожала. И самое главное, я вообще не хочу рожать.

— А ты ему говорила?

— Нет. И не собираюсь.

— Слушай, ты вообще в адеквате? — мрачно спросил Ромингер. — Ребенок его?

— Конечно, его. Чей еще!

— Ну так он же его отец! Почему ты не хочешь ему сказать?

— Что бы ты сделал на его месте?

Эта постановка вопроса не вызвала у Отто никаких затруднений, он быстро ответил:

— Однозначно. Взял бы тебя за шкирку и поволок в загс.

— Ну а я не пойду за него замуж! Отто, пойми, он понятия не имеет, что делать со своей жизнью, он сейчас учиться будет, куда ему детей заводить? Если я сделаю аборт, всем будет лучше!

— Ты, я вижу, все решила, — Ромингер посмотрел на нее с отвращением. — А что это живой ребенок, не подумала?

— Послушай, тебе легко морализировать! — разозлилась Макс. — Тебе-то что, ведь это моя жизнь!

— Не твоя! — взорвался Отто. — Ты собираешься угробить ребенка ради своей гребаной карьеры!

— Отто, я не жду твоего одобрения и благословения, — тихо сказала она.

— А чего ты ждешь? Поддержки? Ну так хрен ты ее получишь! Если бы ты решила рожать — тут другое дело.

— Ничего я не хочу, — надулась Макс. — Я думала, ты мой друг. Ладно, проехали. Забудь. — Она встала из-за стола. Он схватил ее за руку и потянул вниз, заставляя ее сесть обратно.

— Хорошо. За меня ты пойдешь?

Она пораженно замолчала, глядя на него во все глаза. Видно было, как ему не хотелось это говорить. Но он сказал. Она не ожидала такого. Он сидел перед ней, его губы были плотно сжаты, в глазах — все девять кругов ада, он вытряхнул очередную сигарету из почти пустой пачки и ждал ее ответа.

— Отто. Ты с ума сошел? Ты собрался брать на себя чужого ребенка? Уж не говоря обо мне.

Он молча смотрел на нее.

— И я тебе никогда не нравилась.

— Это не так. Ты мой друг.

— Друг, кореш вроде Ноэля Пелтьера? С которым вы просто валяете дурака на фрирайде? И ты это полагаешь причиной…

— Максин, я серьезно говорю. Ты выйдешь за меня замуж и родишь ребенка. — Он впервые за 5 лет знакомства назвал ее полным именем.

— Ты все еще несешь власяницу за Мону Риттер, — горько усмехнулась она. Его лицо окаменело. Макс прошептала: — Прости. Я не должна была это говорить. Не сотрясай зря воздух. Я не пойду за тебя. Я не могу сломать твою жизнь.

— Это все пустые разговоры! Ты не можешь убить ребенка!

— Я не приму твою жертву, Отто. Понял ты меня или нет? Я не пойду за тебя! И я сделаю аборт!

— Макс, послушай меня…

— Это ты меня послушай! Ты не любишь меня!

— Да к черту всю эту любовь, не в ней дело!

— Ты любишь Рене! — отрезала она.

— Нет!

— Ты просто боишься себе признаться!

— Рене не беременна, в отличие от тебя!

— Да кто тебе это сказал?!

Отто пораженно уставился на нее. Ему не хватало воздуха, ощущение, как от удара в поддых.

— Она… беременна?

— Я этого не говорила, — быстро сказала Макс.

Он нахмурился:

— Говори! Да или нет?

Макс нехотя ответила:

— Я не знаю.

— Правда не знаешь?

— Правда не знаю. Ни она, ни Артур мне ничего не говорили.

— Значит, будет так, — Отто решительно затушил сигарету. — Я сейчас звоню Брауну…

— Нет!

— …Говорю ему про тебя и спрашиваю насчет Рене.

— Отто!

— … Если она беременна — извини, я отзываю свое предложение. Если у нее ребенок, то он мой, и я отвечаю за него. Если она не беременна, а Браун не женится на тебе, значит, все, мы с тобой женимся. Ты рожаешь, и я вас обеспечиваю, и мы вместе растим твоего ребенка.

Пришла официантка, поставила перед ними салаты. Никто из них не обратил внимания, только замолчали, пока она не отошла.

— Ты обещал никому не говорить!

— Плевать, что я обещал!

— Ромингер, если ты скажешь ему, что я беременна, ты мне больше не друг!!!

— Не так! Если ты сделаешь аборт, я тебе больше не друг!

Они только что почти кричали друг на друга, и вдруг повисло молчание. Наконец Макс покачала головой.

— Нда… — медленно сказала она. — Тогда у нас нет вариантов. Мы больше не друзья. Отто, теперь послушай меня. Если бы я хотела выйти за тебя, я могла бы с тем же успехом выйти и за него, тем более что отец ребенка — он. Но я не хочу замуж ни за кого из вас, и вообще ни за кого! И рожать сейчас не буду в любом случае! Отто, это все-таки моя жизнь, и пусть я даже потеряю твою дружбу, но я все равно буду сама решать, как мне жить. Я не дам тебе распоряжаться моей жизнью. За кого выходить, когда рожать — это мое дело. Не твое.

— Это ребенок не только твой, но и Брауна, и он имеет право знать и участвовать в решении.

— Отто, я прошу тебя, не надо. Ты только сделаешь этим всем хуже.

— Я дам твоему ребенку шанс.

— Ты не Господь Бог!

— Это пустая болтовня. Браун должен знать. Ты не имеешь права скрывать от него!

— Да кто ты такой, чтобы решать за меня?

— А ты кто такая, чтобы решать за него?

— Как мило с твоей стороны так блюсти его интересы!

— Ты хоть понимаешь, что тут есть еще и интересы ребенка? Если Браун их защищать не намерен, то я делаю это!

— Да иди ты к черту!

— Сама иди! Я сейчас же ему позвоню.

— Ты предатель!

— Хватит, я не собираюсь с тобой спорить! — Отто бросил на стол несколько банкнот за нетронутый ужин и пошел к стойке. Его лицо было мрачнее грозовой тучи.

— Мне нужен телефон, — рявкнул он бармену по-французски.

— Вон таксофон, пожалуйста. Нужна телефонная карта? Звонок местный или международный?

— В Швейцарию, Цюрих.

Рядом как раз оказалась официантка, обслуживавшая их, и Отто остановил ее.

— Мадемуазель, Вы могли бы мне помочь? Я сейчас буду звонить, если трубку возьмет девушка, я передам трубку Вам, и Вы попросите позвать Артура.

— Хорошо, мсье.

Артур смотрел новости по телевизору, когда зазвонил телефон. Рене еще днем прилегла поспать и до сих пор не выходила, поэтому он быстро взял трубку.

— Алло?

— Привет.

— Привет, — холодно ответил Артур, узнав голос Ромингера.

— Я только что говорил с Макс.

— Я тоже с ней сегодня говорил. И что?

— Она беременна.

— Нет. Этого не может быть! Она пьет таблетки!

— В прошлом месяце пропустила.

Артур задохнулся:

— Зачем? Господи Боже, как…

— Случайно. Ты понял или нет? Она беременна от тебя!

— Я… понял… Почему ты мне говоришь, а не она?

— Потому что она собирается делать аборт! — прорычал Ромингер. — Ты собираешься что-то с этим делать или нет?

— Я… да, конечно. Где она? Дай ей трубку.

— Сейчас, — Отто положил трубку за рычаг и вернулся к их столику с намерением отволочь Макс к телефону хоть силой.

Ее там не было. Ее сумочка исчезла, и ее куртка не висела на вешалке около двери. Она ушла.

Отто выскочил на улицу как раз вовремя, чтобы увидеть, как за угол заворачивает такси. Номера видно не было.

Он бросился обратно в кафе, к телефону. Трубка лежала, где он ее оставил.

— Она убежала. Я лечу в отель, чтобы поймать ее. Ты жди у нее дома. У тебя есть ключ от ее квартиры?

— Да. Я сейчас же выеду.

— Да. Браун… Что у Рене? Она не беременна? — быстро выпалил Отто.

— Говорит, что нет.

— Все. Езжай. — Отто вылетел из кафе и спохватился. Отель совсем рядом, через дорогу! Зачем ей такси? Хотя это может быть и не она…или не в отель. Он понесся к отелю.

— Мадемуазель Ренар? — любезно переспросил клерк на ресепшене. — Нет, ключ не брала. И не выписывалась. Позвонить ей в номер? Но, раз ключ на месте…

— Не надо. — Отто подумал, зачем тратить время.

Несколько секунд спустя его машина с ревом вылетела со стоянки отеля.

В аэропорт. Если она там, он перехватит ее. Ему плевать на все эти разговоры про то, что это ее жизнь и прочее. Он не допустит, чтобы она это сделала, и все тут! Она не его женщина, и ребенок тоже не его, но ему плевать на это. Он и раньше влезал в ее жизнь, правда, с ее согласия и по ее просьбе.

Его просто возмущало, как это некоторые женщины, те самые, у кого от природы должно быть в крови любить и защищать своих детей, готовы причинять им самое страшное, самое непоправимое зло. Но он никогда не предположил бы, что Макс такая же. Самое время вспомнить, как появился на свет он сам. Он родился, когда между его родителями уже не было ничего, кроме взаимной ненависти. Когда мать узнала о беременности, тут же отправилась к врачу с намерением избавиться от ребенка. Отец случайно узнал об этом от ее служанки и запер жену в тщательно охраняемой клинике до самых родов. Если бы служанка не проговорилась, если бы отец не успел, если бы в той клинике, куда он поместил Анн-Франсин, надзор за ней оказался чуть слабее или ей удалось бы договориться с кем-то из врачей, его, Отто Ромингера, попросту не было бы на свете. В голове не укладывалось, что она могла так поступить — будучи замужем, не имея никакой карьеры, зато имея денег больше, чем надо, чтобы прокормить сотню детей, располагая возможностями нанимать столько нянь и другого персонала, сколько сочтет нужным — почему женщина в таких условиях может не захотеть родить? Этого он просто не мог понять. Даже если всеми фибрами души ненавидишь отца ребенка, разве это причина?

Хотя кто он такой, чтобы осуждать свою мать? Кто он такой, чтобы заставлять Максин рожать, то есть навязывать совершенно посторонней, по большому счету, женщине, свое мнение о том, как она должна жить? Да ему плевать, имеет он право на это или нет. Он сделает все возможное, чтобы этот чужой ребенок жил. Где ее теперь ловить?

Аэропорт. Ближайший — в Женеве. Скорее всего, она едет туда, раз в отель не вернулась. Паспорт у нее наверняка с собой, она недавно регистрировалась в отеле и вряд ли успела переложить его в сейф в номере. И что она вообще собирается делать? Улетит в Цюрих? Вот это как раз вряд ли. Ну на соревнования забьет, ладно. Ну и что? Она наверняка понимает, что есть шансы, что в Цюрихе ее ждет Браун. Из телефонного разговора (Отто помнил его дословно) в общем-то не явствовало, что Артур сделает то, что на его месте сделал бы Ромингер — а именно потащит девицу в загс и не допустит никакого чертова аборта. Может быть, она знает точно, что он будет с ней заодно и тоже захочет, чтобы ребенок не родился. Нет, этого не может быть. Тогда бы она не волновалась так, что Браун узнает. В Цюрих — домой — она, скорее всего, не поедет. Куда она может податься?

Ладно, все равно больше всего шансов, что она едет в аэропорт. Куда еще? Правда, Макс, конечно, не дурочка и прекрасно понимает, что он может поехать за ней. И именно в аэропорт. Или с тем же успехом на автостанцию. Железной дороги тут нет — вокзал отпадает.

БМВ ехал по серпантину вверх, выезжая из долины, в которой находился один из любимых городов Отто, Валь Д» Изер. Впереди и вверху было темно, и именно благодаря этому он вдруг заметил несколькими витками выше задние огни машины. Такси.

На очередном повороте, уже сократив дистанцию до такси наполовину, он смог увидеть силуэт женщины-пассажирки. Попалась, засранка.

Отто был отличным водителем, а уж по серпантинам ездил в течение всего своего водительского стажа. Вполне возможно, что таксист ему не уступал, но ему спешить было некуда, и он понятия не имел, что за ним кто-то гонится. Ромингеру понадобилось несколько минут, чтобы догнать его. На коротком прямом промежутке Отто обошел такси и аккуратно прижал его к сугробу на обочине.

Водитель — пожилой дядька — выскочил из салона и обрушил на Ромингера поток брани. Он в этом деле явно был ас — Отто, который свободно владел французским, хотя и в швейцарском диалекте, услышал даже одну конструкцию, которая прежде была ему незнакома. Но ему было не до лингвистики и не до обмена любезностями — он распахнул заднюю дверцу Пежо и обнаружил там очень испуганную женщину. Незнакомую. Не Макс.

Черт. С чего он взял?.. Пробормотав какое-то извинение и повторив его персонально для продолжающего ругаться таксиста, он вернулся в БМВ, по пути проигнорировав реплики про «тупых швейцарцев» и еще про «бешеных швейцарцев». Видимо, дед посмотрел на номер машины.

Таксист, между прочим, не так уж и неправ, со смешком подумал Отто. Он действительно тупой и бешеный швейцарец. Тупой, потому что понятия не имеет, куда делась беглянка. Бешеный — потому что сначала делает, потом думает. Он сел за руль и поехал дальше, к швейцарской границе, в аэропорт.

Разумеется, ее там не было. Отто даже не поленился обаять девицу за стойкой информации, которая могла выяснить, регистрировалась ли на какой-либо рейс любой авиакомпании Максин Ренар. Оказалось, что нет. Хотя как раз шла регистрация на несколько рейсов. К примеру, в Базель — вполне подходящее направление. Отто подошел посмотреть на пассажиров, его тут же узнали, начался шум и визг и просьбы об автографе, но все без толку — ее тут не было. Тупой и бешеный швейцарец в своем репертуаре — если она и была тут, ждала регистрации, он ее спугнул и теперь она сматывается отсюда. Впрочем, он уже не сомневался, что ее тут не было. Раз уж тут на этот рейс собрались такие знатоки горнолыжного спорта, ее бы кто-нибудь тоже узнал. Он спросил, не видел ли ее здесь кто-нибудь, но все качали головами — мол, нет, не видели.

Ехать по автостанциям было совсем без толку — прошло слишком много времени, чтобы она там дожидалась, пока он приедет и начнет наводить порядок. Поэтому он вернулся в Валь д'Изер. В отеле он поинтересовался на ресепшен, не вернулась ли она к себе в номер. Конечно, нет. Ромингер был вынужден признать, что это дело он провалил, она наверняка уже в какой-нибудь клинике, где ему ее не найти, и не позднее завтра она сделает аборт. И все из-за него. Еще одна смерть на его совести.

Артур уже надевал куртку, чтобы ехать к Макс, когда в коридоре возникла сестра. Она выглядела бледной и изможденной, но улыбалась.

— Хорошо поспала? — спросил он.

— Отлично. А ты куда собрался?

— К Макс. Возможно, надолго.

— Что-то случилось? — насторожилась она, уловив в его голосе нервные нотки.

— Можно и так сказать.

— Это секрет?

— Нет. Она беременна.

— Господи Боже! — ахнула Рене. — Но разве вы не…

— Предохранялись, конечно. Но вот случилось…

— И что ты будешь делать?

— Что? — зло переспросил Артур. — Если это правда, придется жениться. Только до этого еще надо ее поймать.

— Что значит поймать? — удивилась Рене. — Я как-то не понимаю…

— Черт… Объясняй тут, время теряй… Она сказала твоему Ромингеру, что намерена делать аборт. А он позвонил мне. Она сбежала из Валь д'Изера.

— Господи Боже! — снова сказала сестра. — Езжай, конечно. И держи в курсе. А знаешь, Арти, я бы с удовольствием обзавелась племянником или племянницей.

— Ну да, — неопределенно буркнул Артур и вышел из квартиры.

Рене поплелась на кухню и вытащила из холодильника коробку с пирожными. Налила себе воды в стакан — она не любила чай и всегда пила обычную питьевую воду. Задумалась. Отто сказал Артуру, что Макс беременна и хочет делать аборт. Он позвонил ради этого. Получается, что Отто считает, что она не должна избавляться от ребенка? И что из этого следует? Что он и от нее этого не будет требовать? А что будет, если он узнает про ее беременность?

Перед ее мысленным взглядом сменялись картины одна другой краше. Отто в смокинге, она в белом платье и с букетом невесты перед алтарем в церкви. Она — молодая замужняя, глубоко беременная дама, а любящий муж обнимает ее и шепчет всякие нежности ее большому животу. Он, с букетом цветов, забирает ее с ребеночком из роддома — ее обнимает, малыша целует. И все такое.

Прекрати! Рене велела себе выкинуть из головы все эти идиллические цветочно-целовально-обнимальные комиксы.

Jeanny, quit living in dreams…^[2] Да, вполне возможно, что он действительно выразит готовность жениться на ней и взять на себя заботу о ней и ребенке. Вот только он сделает это из чувства долга, а не потому, что любит ее или ребенка. Такой брак не сработает. Да, она любит его, и очень хотела бы выйти за него замуж. Но он ее не любит — она об этом знала почти с самого начала. И получила идеальное доказательство этого, когда Отто ее бросил. Он возненавидит Рене, заманившую его в ловушку, как сопляка, и не будет любить ребенка, из-за которого был вынужден жениться на нелюбимой женщине. Нет, такая женитьба не принесет ничего хорошего никому из них, и малышу тоже. Значит, надо молчать. И обеспечить молчание Артура и Макс, раз уж от них скрыть не удастся.

Интересно, как? Рене усмехнулась. В кино обычно на вопрос «как заставить такого-то молчать о том-то» следует предложение убить. А кроме шуток? Никак. Захотят — скажут ему. Ну и что? Она ведь уже решила — она справится сама. Даже если Отто силком потащит ее жениться, она все равно не пойдет на это. Пусть он свяжет ее и доставит в загс с кляпом во рту, все равно ей надо будет сказать «да», без этого их никто не поженит. Пора перестать беспокоиться о всякой ерунде, и все тут.

Да и сейчас не глухое средневековье, и никого матери-одиночки не удивляют и не напрягают. Женщины, рожая без мужа, уже не боятся ни нищеты, ни общественного порицания. Конечно, ребенку нужен отец, особенно если будет мальчик, но у нее есть брат, из которого получится совсем неплохой дядя.

И все равно, она так сильно тосковала по Отто. Она все еще безумно его любила. Почему ты это сделал, мой хороший? Почему ты не захотел полюбить меня? Она уронила голову на руки и горько заплакала. Все еще всхлипывая, она вернулась к себе в спальню, вытащила из-под подушки его старую футболку и прижала ее к своей щеке. Так она чувствовала, что он еще не окончательно ушел из ее жизни.

Хотя теперь она знает, что он от нее никогда совсем не уйдет. Сам он может быть где и с кем угодно, но в ней растет его ребенок, его продолжение. Она положила руку на живот, впервые заговорила, обращаясь к малышу, с легкой неловкостью, будто входя в незнакомую воду:

— Привет, крошка. Я твоя мама. Я тебя люблю.

Слышит он или нет? Понимает? Она улыбнулась и погладила свой впалый живот — не верится, что там ребенок, но все же — он там!

— Ты родишься летом, и мы с тобой будем гулять по улице в колясочке.

Пусть она решилась рожать одна, зато, по крайней мере, выбрала биологическим отцом ребенка такой замечательный образец человеческой породы, как Отто Ромингер. Сильный, здоровый, красивый. Гены у малыша будут что надо.

— А сейчас мы с тобой ляжем и отдохнем.

Она свернулась калачиком под пледом, прижав к себе футболку Отто, как ребенок засыпает с плюшевым мишкой, и попыталась вызвать в памяти образ любимого. Как они лежали тут вместе, как он целовал ее и занимался с ней любовью, и какая нежность иногда светилась в его глазах.

Вместо этого ей вспомнилось другое. Они лежали и разговаривали. И он рассказывал ей, как приехал в Цюрих. Она уже тогда была потрясена его рассказом, но теперь разложила все по полочкам и попыталась увидеть ситуацию с его точки зрения.

Он был тогда 16-ти летним пацаном, только после школы, полным решимости жить самостоятельно. Не брал у отца ни раппена, это было делом принципа. Отто приехал сюда на гнилом, разваливающемся Опеле кадете вариа шестьдесят пятого года выпуска (старше его самого!) и устроился работать в автосервисе. Начинал помощником механика, но через 3 месяца стал уже механиком и работал в ночную смену, потому что днем учился в университете. Он поступил на отделение МВА, причем бесплатно и на стипендию, ему не помогал ни папа, ни его связи или деньги. Потом начались тренировки в ФГС. Он продолжал учиться и работать, и еще начал тренироваться. Рене и раньше слышала обрывки этой истории, но на этот раз он изменил своей обычной немногословности и поделился с ней многими подробностями. Она в который раз удивилась его выносливости. Это же правда ужасно тяжело — когда он все успевал? С 9 вечера до 9 утра смена в автосервисе, причем каждый день. Он работал не вполне легально, ведь ему было всего 16, поэтому никакие условия труда не соответствовали законодательству, уже не говоря о зарплате. Каждые сутки в ночь по 12 часов — кто такое выдержит? Он, конечно, уточнил, что у него там в углу лежало одеяло, и он часто даже успевал поспать, но разве этого достаточно? И еще он подрабатывал там же по совместительству бухгалтером. Конечно, тоже за гроши. Ну тут хоть работа нетрудная, по его словам. А днем учеба, причем не что-нибудь, а МВА, а потом тренировки. Она знает, что такое учеба в Цюрихском университете, где требования самые высокие, и студентов не держат только за спортивные достижения и красивые глаза, особенно на стипендии. И что такое тренировки в ФГС — тоже теперь знает. Это когда ты потом от усталости падаешь с ног. Когда все тело ноет, мышцы болят, а если еще упасть на трассе!.. Падения и травмы она тоже видела, и… только бы ее малыш не пошел в профи-спорт!

И вот Отто добился успеха. Он вышел на диплом в университете, ему осталась самая малость, и он получит свой МВА. Он пробился в спорте, теперь он звезда, теперь он не только знаменит, но и богат. И всего он добился сам, он сам себя сделал, без чьей-либо помощи. Он всегда греб против течения, и всегда побеждал.

А она тогда слушала его, лежала рядом, прижавшись к нему. Скромная тихая девочка Рене. Тихонечко отучилась в школе, потом поступила на отделение современных языков. Делает вид, что учится. Ну да, учится, конечно. Изучает два языка. Учится говорить на английском, на котором ее учили говорить и читать с детства, и на французском, который был ее родным языком, так как она родилась в Женеве. Ни сантима не заработала в своей жизни, живет на проценты с трастового фонда, и все решения за нее принимают брат и опекун. Почему Отто Ромингер, сильный, независимый и цельный человек, должен полюбить такую бесполезную, никчемную и избалованную особу, как она? Да она ничего в своей жизни не добилась, ни одного шага самостоятельно не сделала. Он не мог ее уважать — неужели смог бы полюбить?

Теперь у нее появился шанс, по крайней мере, обрести хотя бы самоуважение — она приняла решение, несанкционированное ни братом, ни опекуном, и она выполнит его. Родит ребенка. И ей плевать, если г-н Краузе, опекун, сочтет ее поступок аморальным и перекроет ей выплаты — а он вроде бы имеет на это право по условиям завещания бабушки. Рене найдет себе работу. Она молодая и сильная, ей 19 лет, и она вполне может одновременно работать и учиться (тем более, учеба от нее пока что не требует особого напряжения). Она свободно владеет тремя языками, и это уже не маленький багаж. Многие начинают, не имея и этого. Она даже не будет ждать, что скажет опекун — начнет искать работу завтра же. И будет работать, пока не придет ее срок рожать. У нее все получится.

Артур отпер дверь квартиры Макс в Клотене — внутри было холодно, темно и тихо. Конечно, ее тут нет. Он включил отопление и свет, открыл себе баночку пива, обнаруженную в холодильнике, и уселся перед телевизором, ждать. Быстро сообразил, что лучше, чтобы свет в окнах не горел — чтобы не спугнуть ее, если она вернется, выключил свет и телик, в темноте допил пиво и лег на диван.

Время шло. Час, два. Он заснул.

В отличие от Браунов и Ромингера, у Макс Ренар были трудности с языками — свободно она владела только родным, щвитцером. По-французски она знала разве что «лямур, тужур, бонжур» и «бона сера синьорина»^[3]. И что ее фамилия переводится как «лиса». С английским дело обстояло чуть лучше: она кое-что понимала, если говорили медленно и разборчиво, и могла немного объясниться. Теперь она собиралась серьезно заняться хотя бы английским — она много ездила, ей приходилось очень много говорить и с организаторами, и со спонсорами, и с болельщиками, и с журналистами, и всегда, если за границей — на английском. А с таким английским, как у нее, далеко не уедешь. Языки ей давались туго. По ней уже проезжалась на эту тему парочка ехидных комментаторов. Надо будет учителя нанять, что ли…

Она с большим трудом добилась от водителя такси толка — он никак не мог понять, что ей надо доехать до какого-нибудь города побольше. Этот паразит принципиально говорил только по-французски. Кстати, во Франции много таких. Ксенофобы лягушатные… Наконец, он высадил ее около какой-то автостанции и показал на стоящий там автобус, на котором было написано, что он едет до Лиона. Макс пересела в автобус и через несколько часов брала такси уже в Лионе.

На этот раз ей попался вполне приличный таксист, он не только понял ее английский, но и пригласил в ресторан. Правда, это не помешало ему включить счетчик. Макс отказалась от ресторана и попросила отвезти ее в какую-нибудь хорошую частную клинику где-нибудь в пригороде.

Пока они ехали, Макс злилась на Ромингера. Мерзавец, праведник чертов. Если бы ему не приспичило совать нос в ее дела, она бы спокойненько организовала аборт дома, в Цюрихе, не крутилась бы по этим чертовым серпантинам на такси и автобусах (до сих пор мутит!) и не ломала бы язык с этими таксистами и врачами. Уж не говоря о том, что в Цюрихе операция ей обошлась бы бесплатно. А тут придется выложить несколько тысяч франков (еще повезет, если французских). Вот так думаешь, что знаешь человека, что пуд соли вместе с ним, что он твой друг и прочее, а он выдает такое. Он ее даже два раза удивил — и своей неадекватной реакцией на ее намерение прервать беременность, и своим предложением жениться на ней. Вот выдал так выдал. Хорошая бы пара получилась, уж не говоря о том, что в ее понимании замужество с ним отдавало бы инцестом, он же ей всегда был как брат. И в том, что она ляпнула про Мону, была большая доля истины. Он считал, что Мона умерла из-за него, так теперь решил, что другой человек должен жить благодаря ему. Идиот… И больно ей надо выходить за мужика, который любит другую женщину, а с ней просто играет в благородство. В Цюрих ей нельзя возвращаться — там ее ждет Артур, с непредсказуемой реакцией. Есть вероятность, что он попытается тоже воспрепятствовать аборту. С ними двумя справиться будет трудно. Поэтому она должна вернуться в зону досягаемости любого из этих двоих, только когда дело будет уже сделано.

В клинике ей тоже повезло, хотя дело уже было к полуночи — девушка на круглосуточном ресепшене говорила по-немецки, и Макс не то чтобы совсем свободно, но все же договорилась обо всем и оплатила саму операцию и пребывание в палате люкс на сутки, начиная с этой минуты. Ей оставалось только доехать до ближайшего супермаркета и купить себе белье, кое-какие туалетные принадлежности и кое-что из косметики. Благодаря этому сукиному сыну она умотала в неизвестность, имея при себе только губную помаду, паспорт и бумажник. К счастью, в бумажнике были и наличные, и банковская карточка. В клинике принимали к оплате «Свисс голд», так что проблем не возникло.

Утром за ней пришла сестра и отвела ее в операционную. Через час Макс вернулась в палату — еще под наркозом, но уже без начинки. Дело было сделано.

[1] Англ. (амер.) — тупая, но красивая девушка; подстилка, шлюха

[2] Джинни, перестань жить в мечтах — цитата из песни > Falco «Jeanny» (1985)

[3] Buona sera, signorina — добрый вечер, синьорина (итальянский)