Волны святого волшебства

Глава вторая

Путешествие верхом обернулось для Анжелы пыткой. Очень скоро ей уже казалось, что кожа на ногах стерта от лодыжек до бедер. Мужчина, однако, не подавал вида, что догадывается о ее проблемах. Когда она шевелилась, чтобы устроиться поудобнее, он делал ей энергичное внушение. По другим поводам Фил к ней вообще не обращался.

Кажется, с Андреасом он тоже общался без слов. Они пустили лошадей через подлесок по склону с такой скоростью, которая встревожила бы Анжелу и в тихий солнечный день. Под дождем это было особенно ужасно. Вначале она подскакивала и оглядывалась каждый раз, когда позади них рушились из-под копыт обломки скал, но Фил быстро водворял ее на место, что причиняло ей ужасную боль, и вскоре она перестала делать это.

Анжела потеряла ощущение времени. В лесу было так темно под покровом древесных крон и дождевых туч, что трудно было сказать, день сейчас или ночь. И, несмотря на всю свою неприязнь, ей оставалось только восхищаться уверенностью, с которой Фил находил дорогу. Андреас, похоже, иногда колебался, Фил — нет.

Он просто натягивал поводья и заставлял Андреаса следовать за собой.

— До заката около часа, — пробормотал он, не обращаясь к Анжеле.

Андреас выглядел очень встревоженным. Он вытащил из седельной сумки небольшую рацию и вытянул телескопическую антенну. Лес наполнился треском и неразборчивым бормотанием. Андреас покачал головой и убрал антенну.

— Помехи слишком сильны. Фил нахмурился.

— Примерно через час будет гребень. Тревога Андреаса усилилась.

— Фил, мне надо бы вернуться. Без меня не обойтись, когда начнут поступать пострадавшие.

— Вы знаете дорогу?

Слабая улыбка тронула губы старшего мужчины.

— Не так, как вы. Но если держать путь на северо-запад, то, уверен, попаду на след.

Фил испытующе глянул на него.

— А если нет? Андреас пожал плечами.

— Тогда проведу ночь в лесу. Не впервые. — Он коснулся руки спутника. — Не беспокойтесь, друг мой. Вы обучили меня всяким премудростям. Я не потеряюсь. А вам надо удостовериться, что на фазенде все в порядке.

— Если бы можно было связаться с ними по рации… — вздохнул Фил.

Андреас покачал головой.

— Есть только одно решение, и вам оно известно. — Он поколебался. — Хотите, возьму мальчика с собой?

Шокированная Анжела не сразу поняла, что речь идет о ней.

— Нет, — сказал Фил. — Он может принести пользу на фазенде. Этих миссионеров обучают основам медицины. Конечно, это немного, но любая помощь будет кстати.

Сердце у Анжелы упало. Действительно, миссия обучала своих юных помощников основам медицины. Но она-то никогда не проходила этого курса. Она приехала в Бразилию слишком юной, и отец не отпускал ее из поселка на учебу. Так что о медицине она знала лишь то, чему научил ее отец. Оставалось надеяться, что этого будет достаточно.

Анжела опустила голову и притворилась, что игнорирует беседу двух мужчин. Поскольку они больше вообще не обращали на нее внимания, это было нетрудно.

Фил и Андреас не затянули прощание.

— Выходите на связь вовремя, — коротко сказал Фил, коснувшись седельной сумки, где, очевидно, лежала его собственная рация.

Он так ничего и не сказал ей, направив коня круто в гору. Здесь лес был погуще, но деревья ниже. Временами ему и даже Анжеле приходилось пригибаться, чтобы избежать низко нависших веток.

Уже совсем стемнело. Филипп достал из рюкзака мощный фонарь и приладил его к седлу. Луч заливал дорогу сверкающим светом, но тени от деревьев выглядели угрожающими. Анжела слышала, как попискивают мелкие зверьки, разбегающиеся в поисках убежища.

Через некоторое время они остановились, и Филипп слез на землю. Анжела огляделась. Это была небольшая полянка, на которой, видимо, и раньше останавливались люди. Трава местами вытоптана, а на кострище оставались зола и угли.

— Почему мы остановились? — нервно спросила она, поглядывая на длинные тени.

— Бензин кончился, — пошутил он и нетерпеливо добавил: — Мы здесь отдохнем. Нельзя ехать всю ночь.

Анжела насупилась.

— Я… ну, мне не нужен отдых. Я могу ехать дальше.

— Ты можешь — лошадь не может, — грубо сказал он. — Ей и так сегодня досталось, а ночью двигаться труднее. Слезай-ка и разжигай костер. — И, поскольку она не шевельнулась, он пристально взглянул на нее. — Не знаешь, как разжечь костер, юный миссионер?

— Еще чего! — тоже грубо ответила Анжела. Пять лет жизни на опушке леса не пропали даром, кое-что она все-таки знала.

— Тогда слезай и дай бедному коняге отдохнуть.

Она ненавидела его.

— Боюсь, что не смогу, — жалобно сказала она.

Он уставился на нее, затем бессердечно расхохотался.

— О, я не подумал. Да, для дебюта сегодняшнее путешествие было тяжким.

Он протянул руки, приподнял ее и опустил на землю легко, как ребенка. Это выглядело не очень достойно. И стало еще менее достойным, когда Анжела пошатнулась, как только он отпустил ее.

Он тут же снова подхватил ее.

— Судорога?

В его голосе прозвучало сочувствие, но девушка была слишком поглощена неожиданным отказом своих ножных мышц, чтобы заметить это. Она покачала головой, в широко открытых глазах стояла тревога.

— Нет, не знаю. Я не чувствую ног.

— Мышцы онемели, — сказал он, бережно опуская ее на землю. — Разотри их. Это скоро пройдет.

Анжела последовала его совету. Слабое чувство обиды рассеялось, когда кровообращение восстановилось, ноги обрели чувствительность и как следует разболелись. Она немного выпрямилась. Фил поставил фонарь на землю и теперь снимал с лошади сбрую. Он не замечал ее мучений. Ладно, подумала Анжела со вновь вспыхнувшей обидой, он тут же ее заметит, когда обнаружит, что костер не разожжен.

Фил тем временем уже положил рюкзаки на землю и начал развязывать их.

— Давно ты здесь? — бросил он через плечо.

— Пять лет, — ответила она.

— Пять лет? — Он поднял глаза в немом изумлении. — Но, конечно, не с Уинстоном?

— Почему же? С Уинстоном.

Смуглое лицо выразило неприкрытое недоверие.

— Я не очень близко знаю этого человека, но здесь не слишком населенная местность. Я должен был бы слышать, что у него есть молодой помощник. Торговцы знали бы. Или шахтеры.

— Нет, — тихо сказала она.

Его брови сошлись в одну линию. Это придавало ему еще более повелительный и нетерпеливый вид, чем обычно.

— Он что, тебя скрывал?

— Да.

Фил прикрыл глаза, опустив веки. Но ничто не могло прикрыть насмешливую улыбку на губах.

— Не объяснишь ли зачем? — протянул он.

— Это сложно…

— Ладно, — сказал Фил, улыбнувшись одними глазами. — Пить лет назад ты был совсем еще ребенком. Сколько же тебе тогда было? Одиннадцать? Двенадцать?

На самом деле ей тогда было восемнадцать. Но в качестве мальчика, ей и сейчас нельзя было дать больше восемнадцати, и она об этом знала. Анжеле страшно не хотелось в этом темном и уединенном месте открывать ему, что она не мальчик. Она опустила глаза и рассказала лишь часть правды.

— Он… мы… мое пребывание в доме хранилось в тайне. Когда приходили гости, я прятался в лесу. Дети, конечно, знали о моем существовании, потому что я их учил. И еще индейцы. Больше никто.

Он бросил на девушку взгляд, опаливший ее. Затем, слегка пожав плечами, вернулся к своим делам и начал проворно извлекать из рюкзака какую-то ткань, не глядя на Анжелу и не обращаясь к ней. Наконец он развернул содержимое рюкзака, и она увидела, что это палатка.

— Зачем? — сказал он наконец, все еще не глядя на нее. Он, казалось, был весь поглощен распутыванием палатки. Голос его звучал так, будто этот вопрос надоел ему. — Зачем он тебя прятал?

Анжела закусила губу, наблюдая за ним. Она колебалась.

— Уинстон Крей — мой отец, — тихо сказала она наконец.

Он повернул голову, и она увидела в его глазах такую ярость, что испуганно заморгала. Но он сразу вернулся к возведению палатки.

— Ты меня изумляешь, — сказал Фил сдавленным голосом, закрепив основание, и ловко собирая каркас. — Так у него где-то есть жена? Или ты дитя греха?

Ирония была неожиданной, неприкрытой и неуместной. Анжела вздрогнула.

— Ничего подобного, — тихо сказала она. — Моя мать была его женой, Она умерла в Европе. После этого он привез меня сюда. Вот в чем причина секретности. Она ненавидела миссию, и ее семья хотела помешать мне вернуться к отцу. Были даже сражения в суде. Я помню их.

— Значит, твой отец хотел иметь сына при себе. Чтобы тот мог продолжить его деятельность?

Его слова по-прежнему звучали насмешливо.

— Я преподаю чтение и письмо. Еще географию старшим детям. Немного ботанику, — сухо ответила Анжела.

Он нахмурился.

— Но я никогда не слыхал о тебе. Он проделал поразительную работу, сохраняя тебя в тайне. Не верится, что это возможно.

Анжела вздернула подбородок.

— А что тут такого? Мне, например, тоже не приходилось слышать ваше имя.

Все, чего она этим добилась, была презрительная усмешка, искривившая уголки его губ.

— Видимо, твой отец считает, что я недостойный субъект для детей, — сказал он. — Стащить мою карту — да, позволить имени дьявола осквернить его уста — нет.

Анжела нахмурилась. Что-то шевельнулось в памяти.

— Вашу карту? — медленно сказала она. Он пожал плечами.

— Я ее вычертил. Уинстон решил, что ему она нужнее, чем мне. Ладно, это неважно. Пошли. Залезай в палатку. По крайней мере, обсохнем.

Анжела попыталась встать, но сочла за лучшее отказаться еще от одной попытки. Вместо этого она кое-как вползла в палатку, поднырнув под входной клапан. Фил хмуро наблюдал за ней, но ничего не сказал, пока она не оказалась внутри.

— Снимай с себя все, пока не доберешься до сухого, — скомандовал он и швырнул ей какую-то грубую одежду. Когда он ушел, она на ощупь определила, что вещи были тонкие и поношенные, но абсолютно сухие. Анжела стянула куртку и брюки и начала энергично растирать влажную кожу. Она хотела переодеться в сухое прежде, чем он вернется.

Фил внес в палатку яркий фонарь и приглушил его свет, прикрыв регулируемую заслонку. Затем уселся напротив нее, скрестив ноги, и начал ужин из собственных запасов.

Анжела поежилась. Было ясно, что палатка рассчитана на одного человека. Вынужденная близость вызвала у нее сердцебиение. Конечно, он оставался совершенно невозмутимым, но ей от этого не легче.

Фил бросил на нее острый взгляд поверх тарелки.

— Ты очень нервный для отважного миссионера.

— Я не миссионер.

Он поднял брови, словно не веря ей.

— Нет? А что об этом скажет Крей?

Скажет много слов, по большей части гневных. Особенно сейчас, когда он начал понимать, что у нее есть собственная воля и своя цель в жизни. Но Анжела не стала говорить об этом с чужаком. Она лишь пожала плечами.

Фил поставил миску на пол и, обняв руками колени, поглядывал на нее. Несмотря на его расслабленную позу, Анжела чувствовала себя словно под микроскопом. Она напряглась.

— Как тебя зовут? — спросил он.

Анжела вздрогнула. Надо было подготовиться к такому вопросу, с досадой подумала она. А теперь он застал ее врасплох. Но она не намеревалась говорить ему правду. Секундное промедление уже выглядело подозрительным.

— Пол, — сказала она вызывающим тоном, зная, что опоздала.

Он поднял бровь.

— Я так понимаю, что в миссионерском центре Сан-Пауло тоже ничего не знают о тебе.

Она покачала головой. Глаза Филиппа сузились.

— Но почему?

Он не нравился ей, но он спас ей жизнь. Она выдала ему еще одну небольшую порцию правды.

— Семья матери послала за мной частных сыщиков. Уинстон боялся, что если они найдут меня, то сумеют уговорить бразильские власти отправить меня домой, в Англию. А если не сумеют, то просто похитят.

Ее спутник, молча, наблюдал за ней, и под его взглядом она поежилась.

— Неужели это было возможно?

Анжела закусила губу. Такой вопрос она часто задавала себе, особенно когда подросла.

— Отец так говорил.

Снова молчание. Она обнаружила, что его темные глаза чертовски проницательны.

— И ты решил остаться?

— О да.

Искренность ответа не вызывала сомнений.

Он опять прищурился.

— Потому что ты любишь Уинстона? Или Бразилию? Или был несчастен в Англии?

— Все вместе, — почти беззвучно ответила Анжела. У нее появилось мерзкое ощущение, что ее допрашивают в полиции.

Она внимательно посмотрела на сидящего напротив мужчину. Таких длинных ресниц она еще ни у кого не видела, они выделялись на загорелых скулах, словно бахрома маски. Некоторые женщины, должно быть, находят его неотразимым, неожиданно подумала она.

Это была странная, пугающая мысль. «Да откуда мне знать, что женщины находят в мужчинах неотразимым? — уныло спросила она саму себя. — С тех пор, как уехал Джеймс, я не говорила ни с кем, не считая детей, кроме Уинстона, Хосе и Терезы, которая знает о мужчинах еще меньше, чем я. И вдруг я берусь оценивать его сексуальность, будто городская шлюха из любимого комикса Терезы…»

Она чувствовала, как запылали ее щеки, но понадеялась, что при слабом свете он этого не заметит. Ей вдруг пришла в голову еще одна мысль, смутившая ее больше, чем все предыдущие. А что, если он знает, что она женщина?

Его ресницы внезапно взметнулись вверх. Анжела застыла, как заяц, попавший в луч прожектора.

Фил холодно сказал:

— Не надо бояться, я тебя не трону. Если бы Уинстон был здесь, у меня, наверное, появилось бы искушение выбить из него дурь. Но я не ищу козлов отпущения. Лучше расскажи мне, что твой отец замышляет.

Анжела в замешательстве уставилась на него.

— Замышляет? Вы говорите так, будто он преступник! — возмутилась она.

— Нет, я не думаю, что он преступник, — спокойно возразил Фил, — но думаю, что он — одержимый фанатик, лишенный сострадания и милосердия, — продолжал он ледяным тоном. — Он, видно, думает, что может вытворять все, что ему угодно, во славу Господа. Уинстон Крей, похоже, считает, что Господь наделил его исключительными правами.

Анжела почувствовала смущение и легкий испуг. Она понимала, что невольно стала жертвой давнего конфликта. Но разделял ли его Уинстон Крей? Если да, то почему никогда не упоминал имени этого человека? Ведь отец не был скрытен, особенно когда дело касалось его борьбы с врагами. Ее присутствие в миссии — единственный секрет, который Уинстон Крей должен был хранить, и то скорее в ее интересах, чем в своих.

Так кто же этот человек? Она порылась в своей памяти и ничего не нашла.

— Кто вы такой? — спросила она напрямик. Его губы дрогнули, как будто она позабавила его. Но он ответил вполне серьезно.

— Филипп Боргес.

— Боргес? — Анжела нахмурилась, В этом имени было что-то знакомое. Она попыталась отыскать разгадку.

— Откуда вы знаете моего отца?

Он бросил на нее скептический взгляд.

— В этой местности просто невозможно не знать каждого европейца в радиусе сотни миль. Кроме тебя, конечно. Что возвращает нас к моему вопросу: что Уинстон собирается делать с тобой?

Анжела вздохнула.

— Учить меня, — не сразу ответила она.

— Чтобы было кому передать дело? Ты серьезно?

Она поморщилась.

— Почему бы нет? Это способ избежать новобранцев из министерства. Уинстон считает, что можно сохранить это дело как семейное, каким оно когда-то и было.

— И тебя это устраивает? — протянул Филипп Боргес.

Нет, ее это не устраивало с того дня, как они с отцом шумно поругались и за которым последовали дни язвительного молчания, карающего ее строптивость. Она твердо знала, что у нее нет призвания к миссионерству. Более того, Анжела знала, что и Уинстону она не нужна. Собираясь в Бразилию, она по наивности надеялась, что станет ему опорой. Времени, проведенного здесь, хватило, чтобы убедиться: этот человек не нуждался ни в ком, кроме себя самого, и ее здесь ничто не удерживает. Надо уезжать. Она это знала. Тереза и Хосе тоже были уверены, что рано или поздно она покинет миссию. Единственный человек, которого предстояло убедить, был Уинстон. И она старалась. Но она вовсе не собиралась рассказывать обо всем этом дерзкому и надменному чужаку, поэтому сделала вид, что занята поглощением бобов в томате, которыми он ее угостил.

— Уинстона надо упрятать в психушку, — раздраженно сказал Боргес. — Какого черта он бросил тебя в миссии после штормового предупреждения?

На этот вопрос Анжела могла ответить, не вступая на зыбкую почву предательства.

— Он сказал: мы должны верить, — доложила она.

Ее спутник фыркнул.

— Это похоже на него. Но ты понимаешь, что мы вышли к миссии только по счастливой случайности?

Анжела вздрогнула.

— Понимаю, — тихо сказала она.

У нее появилось ощущение, что Филипп собирался сказать что-то важное, но в последний момент передумал. Он хмуро посмотрел на нее.

— Несколько лет назад, — сказал он после паузы, — мы с Уинстоном крепко поспорили.

Анжела уныло кивнула. Отец расходился во мнениях со всеми, кроме терпеливых индейцев, которые кротко воспринимали все, что он говорил, а потом делали по-своему. Она старалась вести себя с ним так же. Что же касается земляков-европейцев, иногда ей казалось, что отец воюет с ними со всеми поголовно.

— Что послужило поводом к вашей ссоре?

Он осклабился:

— Мораль и права на землю. Точнее говоря, моя мораль и права индейцев на землю. — Воспоминание позабавило его. — Уинстон считал, что Господь дал ему право вмешиваться и в то и другое. Я… э-э… разубедил его.

Она отчетливо припоминала, как отец что-то говорил ей о подобном конфликте. Речь тогда шла о каком-то соблазне. И кого-то он называл великим грешником. Уж не Фила ли Боргеса?

— Никому еще не удавалось разубедить Уинстона Крея, — рассеянно заметила она.

— Неправда, мне удалось, — холодно поправил ее Фил. — Он захотел построить миссионерский центр среди племенных земель. Я воспрепятствовал этому.

Анжела покачала головой.

— Представляю, как он был разгневан, — сказала она, заинтересовавшись. Ах, надо было быть внимательнее к рассказам Уинстона! — Но почему он никогда не рассказывал о вас? — пробормотала она.

— Потому что Уинстон из тех людей, которые не любят рассказывать о своих поражениях, — сухо ответил ее спутник.

Анжела вздохнула.

— Да, это правда. — Она поморщилась. — Черт побери, вот уж он разъярится, когда узнает, что это вы вытащили меня из миссии!

— Когда он стащил вычерченную мной карту, он оставил мне записку. Это было несколько лет назад, в разгар спора о местоположении миссии. Он написал, что изымает ее для того, чтобы отделить добро от зла.

Неприятное воспоминание кольнуло Анжелу.

— Он называл ее работой дьявола, — медленно сказала она.

— Ну, так это была моя работа. Но почему он сделал из меня дьявола, может быть, ты скажешь?