Волшебный туман

Глава 11

Мистер Хоупвел, капитан торгового судна «Мэри Констант», всегда ходил в плавание с женой, которая была моложе Кэтлин и не имела детей. Эта леди щебетала словно жаворонок, устроив с утра суматоху в каюте.

— Вы всех удивите, конечно, о да. Идите сюда, ванна готова, а я поищу для вас что-нибудь из одежды.

Кэтлин опустилась в сидячую ванну. Свежая, ароматизированная вода давала божественное ощущение, и ей хотелось бы, чтобы ванна была большего размера, способного вместить ее всю.

— Вот бархат, — миссис Хоупвел вытащила из сундука платье. — Оно будет ошеломляюще выглядеть на вас, о да. Видите?

Оранжевое изделие, украшенное кружевом и бантами, похоже было скорее на цветочную клумбу, нежели на платье.

— Благодарю вас, я надену собственную одежду. — Кэтлин наклонилась, чтобы окунуть голову в воду.

— Нет, вы не должйы этого делать. Ваше… э, как называется вот это?

— Юбка.

— Да это просто лохмотья! — она вытащила еще одно платье, на этот раз желто-черное. Оказалось, на «Мэри Констант» находится бесчисленное количество одежды и мебели, частично отнятых у ирландцев, а частично конфискованных у английских поселенцев, выступивших на защиту ирландской независимости. — Вы не должны выглядеть нищенкой на собственной свадьбе.

Кэтлин нахмурилась. Поделом было бы Хокинсу, если бы она выглядела именно так.

— Миссис Хоупвел, — сказала она холодно, но вежливо. — Все это английские, наряды. Знаю, что вам трудно это понять, но я горжусь тем, что одета как ирландка.

— Английская одежда подходит в нашем случае гораздо больше. Нравится вам это или нет, мисс Макбрайд, но вы уже относитесь к Англии, потому что собираетесь стать женой англичанина.

Яростно скребя голову, Кэтлин поморщилась.

— Вам следует начать одеваться и вести себя, как подобает англичанке, — щебетала миссис Хоупвел.

— Некоторые покоренные народы подчиняются образу жизни своих завоевателей, — сказала Кэтлин. — Но не ирландцы. Англичане, пришедшие сюда во времена правления Елизаветы, переняли наши традиции, культуру, фасоны одежды. Сейчас они так же принадлежат Ирландии, как и поющая арфа. Многие из них сражаются с Кромвелем бок о бок с их кельтскими хозяевами, — она окатила волосы водой. — Я пойду на это бракосочетание, одетой так же, как моя мать шла. на свое, так же, как была одета моя бабушка.

«Но без того желания в сердце, которое было у них», — уныло подумала она.

Маленькая женщина тихо пробормотала:

— Упряма, как мистер Хоупвел в воскресный день. Возможно, есть что-нибудь здесь… — Она открыла другой сундук. — Эта одежда доставлена из замка Келларх.

— Военная добыча, — с неприязнью и раздражением констатировала Кэтлин.

— Боюсь, что да. Но ирландцы оказали твердое сопротивление. У армии не было иного выхода, как опустошить эту территорию. Они отравили колодцы, сожгли поля и дома.

Кэтлин посмотрела на свою хозяйку пронизывающим взглядом.

— А вам когда-нибудь приходило в голову, что армия сделала женщин и детей бездомными, заставила их голодать? — она указала на сундук. — И оставила их голыми?

Миссис Хоупвел твердо стояла на своем.

— Война — это уродство, мисс Макбрайд. Страдают невинные жертвы. Я молюсь за то, чтобы ваши сельские жители побыстрее капитулировали и приняли бы английский образ жизни.

— А зачем нам добровольно лишать себя самоуправления, объявлять нашу веру вне закона? Я вынуждена вас разочаровать, миссис Хоупвел. Потому что мы, ирландцы, обдумываем планы, как вышвырнуть вас с нашего побережья.

Миссис Хоупвел потерла лоб. — У меня разболелась голова от этой дискуссии. Я никогда не понимала вас, ирландцев. Никогда. Надевайте, в таком случае, что вам нравится.

Завернувшись в полотенце, Кэтлин вышла из ванны. С забившимся сердцем она обследовала награбленное добро, не решаясь надеть вещи, отобранные у невинных ирландок. Однако не предпочли бы владельцы этих вещей, чтобы их прекрасная одежда украсила главу Макбрайдов, а не какую-нибудь лондонскую леди?

Уверенная в ответе, Кэтлин выбрала платье, настолько красивое и настолько несомненно ирландское, что оно могло принадлежать только какой-нибудь благородной даме из сельской местности.

— Это подойдет, — решила она.

Весли стоял посреди «Мэри Констант», ожидая невесту.

С северо-запада дул сильный ветер, наполняя паруса, и корабль упрямо разрезал тугие волны цвета расплавленного железа.

Ветер трепал широкие поля его шляпы. Он глубже надвинул ее на голову. В Голуэе он купил прекрасный головной убор, украшенный плюмажем; набор одежды, которому позавидовал бы любой придворный: сапоги с отворотами, широкие желтовато-коричневые брюки, перехваченные в талии широким ремнем, стеганый камзол и кожаное пальто с такими широкими плечами, что он еле протиснулся через главный вход на корабле. Недавно вымытые мылом, пахнущие амброй, его волосы спадали на плечи красновато-коричневой волной.

Он стоял со своим невероятным союзником — отцом Тулли, волнующимся хозяином — капитаном Хоупвелом и нежелательным сопровождающим — Маккензи.

— Прекрасный день для бракосочетания, — сказал отец Тулли, похлопывая обветренными руками.

— Чудесный, — пробормотал Весли. Боже! Что он затеял? Чтобы жениться на Кэтлин, ему пришлось шантажировать Титуса Хаммерсмита и угрожать самой Кэтлин. Какое сумасшествие рисковать своими жизнями и жизнью Лауры тоже.

Но альтернативой была казнь Кэтлин и доставка ее головы в мешке Кромвелю. При одной только мысли об этом его чуть не стошнило в это Кельтское море.

Брак означает для него и Лауры переселение в Клонмур. Весли с трудом мог представить себе другое место, более подходящее для его жизни.

Носовой визгливый звук резанул его уши. Маккензи, человек Хаммерсмита, ангельски улыбался. В руках он держал волынку.

— Что за свадьба без музыки? — сказал он, вытирая нос тыльной стороной руки. Это был большой нос, который имел фиолетово-красный цвет, свидетельствующий о беспробудном пьянстве.

Брови Хокинса поднялись от удивления.

— Музыка? На этой штуке, мистер Маккензи? — Да, конечно. Ничто не звучит лучше старой волынки, правда, отец?

Отец Тулли неодобрительно кашлянул.

Весли с интересом посмотрел на этого человека. Плотный, кривоногий, тупоголовый, Маккензи был так же похож на шотландца, как Карл Стюарт.

— Говорят, волынка была изобретена в Ирландии, — пояснил Маккензи. — Вам наверняка известна эта легенда, отец?

— Да, ирландцы шутя выдумали это хитроумное изобретение, а потом отдали шотландцам. Но строгие шотландцы никогда не понимали ее.

Так же, как не понимает ее и Маккензи. Надувшись, он извлек из трубы оглушительную мелодию.

В разгар этой какофонии в водовороте соленых брызг от разбившейся о борт волны, в проходе появилась невеста Весли.

Мужчины оторопело замолчали. Волынка издала жалобный звук. А Джон Весли Хокинс прошептал: — Помоги мне, Иисусе!

Кэтлин медленно подходила к нему. Она была одета в такой необычайный костюм, который он вряд ли когда-нибудь видел. Туника, светлая, как летнее облако, окутывала ее от шеи до лодыжек. Ажурные рукава облегали тонкие руки. Отполированные камни и металлическая инкрустация украшали ремень, перехвативший ее тонкую талию. Большие нарукавники с вырезанными по краю манжетами во время ходьбы касались перил. Серебряный обруч венчал голову, а распущенные волосы струились подобно золотому знамени.

Будто сошедшая со страниц легенды, она была такая необыкновенная, такая неземная и такая до кончиков ногтей ирландская. Она была частью какого-то первобытного ритуала друидов (Друиды — жрецы древних кельтов. (Прим. пер.)), одновременно воительницей и богиней. Ее внушающая страх красота связала Весли колдовским очарованием.

Босая, она поднялась по ступенькам. На лице застыло выражение мрачного уныния, как будто она была девой, приближающейся к жертвенному алтарю. В янтарных омутах глаз затаилась печаль. Волнение смягчило уголки рта. Она выглядела так, будто необходимость стать его женой означала для нее вечное проклятие.

Ему хотелось броситься на колени и просить прощения за то, что он принудил ее сделать. А больше всего хотелось смять ее в сильных объятиях и поклясться, что он принесет ей только радость.

Почти уверенный, что она исчезнет вместе с дуновением ветра, он взял ее руку. Вместе они стали на колени. Ее пальцы заледенели, а маленькая рука дрожала. Это была рука, поднимавшая меч против Англии, охлаждавшая горящий в лихорадке лоб Тома Генди, раздававшая пищу голодающим. Рука Ирландии.

Отец Тулли, откашлявшись, стал перед ними, широко расставив ноги, чтобы в качке удержаться на палубе. Он перекрестился.

— In nomine patris et filii… — начал он. И затем, в то время, как ветер нес их в направлении Англии и большие бакланы с криком прорезали облака, а твердый настил английского фрегата врезался в их колени, Джон Весли Хокинс и Кэтлин Макбрайд стали мужем и женой.

— Ты могла бы и поговорить со мной, Кэт, — попросил Весли в тот вечер. — Нам придется делить это тесное помещение, пока мы не прибудем в Лондон.

Она стояла к нему спиной, оцепенев от напряжения. Ее волнистые волосы, густые и блестящие, спускались до талии. Ему представилось, как он погружает лицо и руки в эту шелковистую мантию, ощущая обнаженной грудью их прикосновение и вдыхая чудесный аромат, как запускает в них руку и прижимает губы к нежной впадине на шее. Мучаясь от сильного желания, он выпил глоток белого вина и с грохотом опустил на стол оловянный кубок. С палубы доносился непрекращающийся вой волынки Маккензи, жалобный и громкий. Моряки, радуясь любому поводу залить спиртным скуку морского путешествия, давно перестали протестовать против этих звуков и вовсю подпевали, немилосердно фальшивя.

Как агенту Кромвеля, Весли были оказаны некоторые привилегии. Помещение было удобным, обставленным кроватью, расположенной в нише, и привинченным столом. Вздохнув, Весли остановился за спиной у Кэтлин и дотронулся до ее напряженных плеч, терпеливо растирая натянувшиеся мускулы.

— Мы используем наш брак для наших целей, — прошептал он. — Он означает начало новой жизни для нас и для Клонмура. В наших детях потечет смешанная кровь британцев и кельтов…

— Прекратите! — она отодвинулась. — Я могла выйти замуж за вас, чтобы спасти голову, но не собираюсь притворяться, что у нас общее будущее.

— Дело сделано, Кэтлин, и даже твое упрямство ничего не может изменить.

Она резко обернулась, и он увидел в ее глазах открытый вызов, — Англичане захватили наши дома и земли. Ваши законы запретили нашим мужчинам заниматься ремеслами. Ваши солдаты сожгли наши поля и изнасиловали наших женщин. Вы вырвали ничего не подозревающих девушек из их семей и отправили в дьявольскую дыру, где они станут рабынями.

— И все это не моих рук дело.

Она сжала кулак. — А вот это дело ваших рук. Вы думаете покорить меня, заставив выйти замуж. Не выйдет, мистер Хокинс.

— Выйдет, или ты погибнешь в руках Кромвеля, — он взял ее за руку. Она сопротивлялась, но он потянул ее к кровати. Его безудержное воображение нарисовало ее лежащую с раскинутыми руками, готовую принять его.

Веточка боярышника выглядывала из-под перовой подушки, белые льняные простыни были усеяны маленькими мокрыми пятнышками.

— Отец Тулли освятил брачную кровать святой водой. Он одобряет наш союз, Кэтлин.

— Наверно, вы ему тоже угрожали.

— Нет, — сказал Весли низким, резким голосом. — Ему я сказал правду. Что у меня нет настоящего призвания, чтобы быть священником. Он освободил меня от данных мною обетов.

Она посмотрела на запертую дверь.

— Весли, — она говорила так ласково, что он не был уверен, на самом ли деле она произнесла его имя.

Он провел пальцем по ее щеке. — Да, Кэт?

— Я прошу вас освободить меня от моей клятвы.

Он похолодел. — Не могу, — к его полному разочарованию он почувствовал, как ему на палец упала горячая слеза. — Перестань, Кэтлин, — умолял он. — Не такая уж это трагедия.

Она отпрянула от него, как распрямляющаяся пружина. Гнев вперемешку со слезами сверкал в ее глазах.

— Вы, большой дурень, когда-нибудь задавались вопросом, почему я не была замужем?

Ледяной холод сжал его сердце. — Я не осмеливался спросить из-за страха сглазить свою удачу.

— Потому что я ждала мужчину, которого люблю, — бросила она ему. — Мне бы хотелось ждать его семь своих жизней.

Слова оглушили Весли, у него прервалось дыхание. Ему приходила в голову эта мысль, но он не принял ее тогда во внимание. Сейчас правда обрушилась на него как удар топора.

— Кто же это, Кэтлин? — его голос из-за ревности прозвучал резко.

— Высокородный испанец, и я не оскверню его имени, открыв его такому, как вы.

— Ха! — выдавил из себя Весли фальшивое восклицание. — Похоже, твоя голова забита всякими вымыслами. Назови его, Кэтлин, или я подумаю, что он плод твоего болезненного воображения.

Сердитым, сильным движением руки она стерла с лица слезы. — Это Алонсо Рубио, сын великого герцога Аларконского.

Воспоминания быстро пронеслись в голове Весли. Член свиты испанского посла, Рубио жил в Лондоне и бывал в католической церкви, которую Кромвель разрешил оставить для иностранцев, занимающих высокое положение. Весли напряг память. Ему вспомнился стройный, изысканный джентельмен поразительной красоты и с изящными манерами. Он обладал всем тем, чего не было у Хокинса.

— И как ты встретилась с этим образцом совершенства? — требовательно спросил Весли.

— Он находился на торговом судне, которое должно было загрузиться в Конноте строевым лесом. Корабль остановился на ремонт в Голуэе у причала, принадлежащего Логану Рафферти.

— Это он подарил тебе жеребца?

— Да, и обещал жениться на мне и помогать защищать Клонмур.

«А что ты дала ему взамен?» — Весли подавил готовый вырваться вопрос. Вместо этого он грубо фыркнул: — И ты поверила ему?

— Не в пример вам он не строит жизнь на лжи.

Весли отпил вина. Ему нужна была храбрость, чтобы продолжать разговор. Вопрос отныне заключался не просто в том, чтобы завоевать ее сердце. Сначала надо было вырвать оттуда смуглого испанского героя, который прочно поселился там.

Но не зря же он был рыцарем. Кэтлин бросила перчатку. С мрачной решительностью и тяжелым предчувствием он принял вызов.

— Четыре года — большой промежуток времени, моя любовь. Я никогда не заставил бы тебя так долго ждать. Можешь ли ты быть уверена, что он остался верен тебе?

— Он посылает мне, когда у него есть возможность, письма, и я отвечаю на них. На все, — она ясно помнила каждое написанное там слово.

Весли припомнилась последняя встреча с Кромвелем. Лорд-протектор тогда сослался на письмо Кэтлин какому-то испанскому джентльмену.

— Твои нежные послания, — горько заявил он, — выдали тебя. Кромвель перехватил, по меньшей мере, одно из них.

Она побледнела, глаза горели гневом.

— Разве не благодаря англичанам мы вынуждены переносить лишения? — возразила она. — Если бы у нас был мир, моя жизнь могла бы продолжаться.

— Жизнь, — произнес он, опускаясь перед ней на одно колено, — это то, что происходило с тобой в эти годы ожидания.

Намереваясь изгнать испанца из ее мыслей, он взял ее руку и поднес к губам. Она наклонила голову, и непокорный водопад ее волос заблестел в свете лампы.

— Кэтлин, — нежно прошептал он. — Ты как луна на безоблачном небе, как первый солнечный луч на рассвете, образ ангела для любого смертного мужчины. Боже, Кэт, как ты нужна мне!

Она смотрела сквозь него, плотно сжав губы, выказывая ему не больше уважения, чем если бы он был жабой.

— Если тебе так сильно нужна женщина, я куплю тебе шлюху в Лондоне.

Ледяное презрение хлестнуло его как плетью. Одним быстрым движением он поднялся на ноги, обхватил ее за талию и прижал к кровати.

— Ты не слушала меня, Кэт. Мне нужна ты, а не шлюха. — Он принялся осыпать поцелуями ее лицо и шею.

Она извивалась под ним как кошка. — Отпустите меня.

— Нет. Я честно рассказал о своих потребностях, Кэтлин. Настала пора для тебя честно рассказать о твоих.

— Откуда вам знать, в чем нуждаюсь я? — спросила она.

— Тебе нужен мужчина, который может разбудить в тебе женщину. Муж, который достучится до твоей прекрасной кельтской души. Любовник, который разобьет твои сомнения и заставит тебя подчиниться желаниям своего тела.

Некоторое время Кэтлин не двигалась. Его слова прозвучали в ее тоскующем сердце соблазнительной песней. Ее охватило сильное желание, и оно помогло ей подавить гнев.

— Слезь с меня, невоспитанный варвар, — велела она. — Или ты хочешь изнасиловать меня? У вас, англичан, большой опыт в этом деле.

— Ты знаешь, Кэт, что нет. Послушай, ты не принимаешь моих ухаживаний, я не могу овладеть тобой силой. Так что мне сделать, чтобы покорить тебя?

— Вы никогда не покорите меня, мистер Хокинс. Привыкайте к этому.

— А что у меня не так? Я уродлив?

Она безрадостно засмеялась. — Вы прекрасно знаете, что нет. Вы красивы, как вереск весной. Когда я впервые увидела вас, то подумала, что вы видение, посланное нашими предками.

Он быстро поцеловал ее висок — Это обнадеживает.

Кэтлин не понимала, почему его тяжесть на ее плече была такой желанной. Несмотря ни на что, им было хорошо вместе. Их тела… подходили друг к другу.

Однако она отбросила эту мысль и сказала: — Пусть вас не воодушевляет это, потому что одна мысль, что вы англичанин, вызывает во мне отвращение.

— Да?! А что еще?

— Ладно, раз вы сами об этом спросили. Я считаю вас неверующим и потерявшим совесть. Вы поклялись перед Богом, но посмотрите, как легко вы нарушили клятву.

Большими пальцами он поглаживал ее виски, обводя контуры скул под мягкими завитками волос.

— Я ошибся и знал об этом еще до встречи с тобой.

— Как я могу принять человека, который отбрасывает обеты как всякий ненужный хлам? А что стоят тогда ваши брачные клятвы, которые вы дали сегодня? Однажды вы можете тоже решить, что ошиблись.

— Это совсем другое дело, Кэтлин, и ты должна поверить мне…

— Я поверила вам, когда вы заявили, что дезертировали из армии круглоголовых, а несколько недель спустя вы вместе с ними выступили против ирландцев. Я поверила, когда вы пообещали помочь освободить ирландских священников, а вы сделали меня своей пленницей. Так почему я должна верить вам, мистер Хокинс?

Он накрыл руками ее руки, ладонь к ладони, переплел пальцы и крепко держал их. На его лице было выражение искренности, которое ей не хотелось видеть.

— Клянусь, я не пытался убежать, когда был твоим пленником, и сдержал свое слово.

— Только потому, что это служило достижению ваших целей.

— Кэтлин, поверь мне. Через некоторое время все станет ясно. — Весли еле удержался от того, чтобы не рассказать ей все. Он хотел сообщить о Лауре, чтобы она поняла, почему он лгал и силой заставил выйти за него замуж.

Однако время еще не пришло. Ему нельзя говорить об этом сейчас. Он слишком близок к спасению Лауры, чтобы рисковать жизнью своей дочери. Он хотел Кэтлин, желал ее с такой силой, что это ошеломляло его, но он не мог доверить ей свои тайны, потому что ее гнев еще не прошел. Он неохотно вспомнил Эстер Кленч, женщину, которой доверился. У Кэтлин, конечно, больше чести, но она слишком вспыльчива. Если кто и может еще больше подогреть ее гнев, так это Оливер Кромвель. Он может подвести ее к открытию, что Весли изменил свою роль в их сделке.

«Кроме того, — напомнил он себе с иронической улыбкой, скривившей его рот, — мужчина не должен говорить о своих незаконнорожденных детях в первую брачную ночь».

— Кэт, — он прижал девушку к подушке и зарылся в ее волосы. Она вдохнула запах туалетного мыла и морской воды. Густое золотистое облако ее волос окутало их. — Я хочу войти в твою жизнь.

— Вы не можете сделать это. Я не позволю вам, мистер Хокинс.

— Клянусь, позволишь, миссис Хокинс.

На ее щеках загорелись красные пятна, как будто он дал ей пощечину.

— Не называйте меня этим именем.

— Оно стало твоим, — отметил он.

— Я взяла его, только чтобы спасти свою голову.

Вместо того, чтобы успокоить страсть, эти слова возымели обратное действие. Ему захотелось услышать, как она кричит от вожделения, его жаждущий рот хотел почувствовать вкус ее губ. Он хотел, чтобы она зачала его ребенка.

Осознание этого поразило его. Он пришел к ней, не имея никаких целей, кроме одной: использовать ее для спасения своей жизни и жизни дочери. Но где-то на этом пути он заблудился в волшебном очаровании Кэтлин Макбрайд.

Хотя Кэтлин и не подозревала об этом, она держала его сердце крепкими руками, связав его чарами невыносимой сладости и непреодолимым влечением. Он смотрел на нее, уверенный, что она прочтет в его глазах ошеломляющее послание любви.

— Вы выглядите больным, — сказала она. — Вам плохо?

Реакция была такой неожиданной и такой похожей на Кэтлин, что Весли рассмеялся.

— Нет, моя любимая, меня подтачивает не боль в желудке, а боль в сердце.

— У вас нет сердца. К тому же, я не обладаю искусством излечивать сердца.

— Ты права. У меня нет сердца, потому что оно отдано тебе.

— Лесть.

Весли ждал, что она оттолкнет его, но Кэтлин лежала тихо, выжидая.

— Кэтлин, это наша первая брачная ночь. Мы поклялись друг другу, и отец Тулли благословил наш союз. А теперь наши тела должны скрепить эти узы.

Ее рука скользнула по его спине вверх, затем вниз. Закрыв глаза, он наслаждался медленными, массирующими движениями, пока не почувствовал лезвие ножа, приставленное к спине.

— Слезьте с меня, Весли, — ее голос был удивительным, мягким и глубоким, как шелк, скользящий по стали.

Ругаясь, Весли поднялся на ноги. Кэтлин вскочила следом за ним, зажав в руке кинжал, который вытащила из его ножен. Держа лезвие направленным на него, она расставила ноги, чтобы преодолеть качку.

— Не собираюсь соблюдать клятвы, данные под принуждением.

Весли шагнул к ней. — Нет, Кэтлин. Ты знаешь, что грех нарушить клятвы, данные перед Богом.

— Я совершу грех, если убью вас, — возразила она, — но это не остановит меня перед тем, чтобы распороть вам брюхо. Кроме того, именно вы нарушили клятву.

— Я безрассудный человек, — сказал он и сделал еще один шаг. За все те недели, что он провел у нее как пленник, она не причинила ему вреда. Он должен верить, что она не сделает этого и сейчас.

Действуя инстинктивно, он расстегнул ряд круглых пуговиц своего камзола. Она с подозрением наблюдала, как он высвободился из этого одеяния.

— Ты видишь, — сказал он, — я доверяю себя тебе. Я обнажу для тебя грудь, чтобы ничего не было между моим телом и сталью. — Подняв руку, он потянул за концы галстука, развязал его и бросил на пол. Одетый в белую батистовую рубашку с широкими рукавами, с открытой шеей, он сделал к ней еще один шаг.

— Более, чем достаточно, — предупредила она. Он стянул рубашку через голову.

— Хватит, — приказала она. — Наденьте ее снова.

— Ты помнишь, что я говорил тебе в тот день на взморье, описывал, как я буду любить тебя?

Кэтлин ничего не ответила, но румянец смущения, окрасивший ее лицо, дал ему ясный ответ.

— Я все еще хочу этого, Кэтлин. Очень, очень хочу. Хочу чувствовать твою обнаженную грудь своей обнаженной грудью, хочу дотрагиваться до тебя…

— Прекратите! — она отступила, задев стол. — Я вырежу ваш язык!

— Действуй, — одним большим шагом он сократил расстояние между ними и теперь стоял в нескольких дюймах от нее.

Она подняла кинжал. Ее взгляд остановился на его широкой груди.

— У тебя много шрамов, англичанин. Думаю, ты не сказал правды, где ты получил их.

— Теперь это вряд ли имеет значение. Ты же собираешься вонзить кинжал мне в грудь, не правда ли? Ты воин и хорошо умеешь владеть оружием. — Он ткнул себя пальцем под ребра. — Вот хорошее место, где нет костей, которые могли бы помешать твоему лезвию легко проникнуть в тело, — он раскинул руки, надеясь, что она не услышит бешеные удары его сердца. — Вот твой шанс, Кэтлин. Не упусти его.

Кинжал опустился вниз. Весли замер, ожидая прикосновения холодной стали. Нож со стуком упал на пол.

— Благодарю тебя, Господи, — пробормотал Весли и потянулся к ней. Она отпрянула.

— Я размозжу тебе голову, вот увидишь.

Он осмотрел ее, спрашивая у себя, не появилось ли у нее какое-либо другое оружие. —

— Чем?

— Вот этим, — твердый кулак врезался в челюсть Весли, заставив его покачнуться.

Искры посыпались у Весли из глаз. Всю нижнюю часть лица охватило огнем. Отступив назад к кровати, он сел держась рукой за поврежденную челюсть.

Кэтлин посмотрела на него таким неуверенным взглядом, какого он еще у нее не видел. Весли ощупал челюсть. Не сломана, однако, рассечена.

Гнев со скоростью шторма овладел им. Он обожает ее, да, но ее следует укротить.

— Боже, женщина! — взорвался он. — Я по горло сыт твоими забавами. Ты будешь стоять насмерть, защищая свою священную девственность?

— Мужчины и девственность! Да вы, наверное, совратили половину Англии. Только какое это имеет значение, если у меня самой был мужчина?

— Ах, так этот испанец уже… — он прервал себя, покачав головой. — Нет, я знаю, Кэтлин. В первый же раз, когда я поцеловал тебя, я понял, что ты невинна, — он провел пальцем по подбородку. Хитрость кавалериста, принуждение и убеждение не дали никаких результатов. Ни один мужчина не сможет обладать Кэтлин Макбрайд, кроме того, кто любит ее по-настоящему.

Однако, как он может показать ей, что у него на сердце, если она не подпускает его к себе, если она цепляется за нереальные мечты об иллюзорном благородном испанце?

— Послушай, Кэтлин. Мне бы хотелось заключить с тобой сделку.

— Я не заключаю сделок с вероломными англичанами.

— Просто выслушай меня. Ты заявила, что любишь этого испанского парня, и, думаю, надеешься, что он любит тебя.

— Я не просто надеюсь, а уверена в этом без всяких сомнений.

У Весли одна бровь поползла вверх — Настоящая любовь? Чистая, всепрощающая любовь, о которой поэты слагают песни?

Черты ее лица смягчились от воспоминаний. — Да. Чистая, как зеленые холмы весной.

— И всепрощающая? — настаивал Весли.

— Конечно.

Он сложил руки на груди. — Ладно. Я не встану на пути такой большой любви, как ваша.

В первый раз за все время она почувствовала облегчение. — Как я рада, что вы решили быть благоразумным.

— А я рад, что ты рада. Раздевайся и ложись в постель.

—Что?

— Что слышала.

— Но вы сказали…

— Да, сказал. Сыграй роль жены, Кэтлин. Раздели со мной постель и жизнь до того времени, пока мы не уладим наше дело с Оливером Кромвелем. Затем, если ты все еще будешь испытывать возвышенную страсть к испанцу, я устрою развод. А потом… — он улыбнулся своей дразнящей улыбкой, —…всю оставшуюся жизнь ты будешь вспоминать, что чувствовала, когда я любил тебя.

Возможно, это была всего-навсего игра света, но ему показалось, что у нее задрожала нижняя губа.

— Я думала, что развод возможен только в случаях браков между родственниками или когда паре не удалось осу…

— Осуществить брачные отношения. Совершенно верно. Но у нас есть отец Тулли, который с радостью поможет нам. Поразмысли над этим, Кэтлин. Несколько недель со мной, и ты окажешься вольна сохнуть по Дону Как-там-его. Если вы так сильно любите друг друга, как ты говоришь, то, что бы мы с тобой вместе ни делали, это не повлияет на вашу любовь.

— Но он… — она прикусила язык и отвернулась.

— Он что? Будет считать тебя испорченным товаром? Нет, если он любит тебя.

Кэтлин вздрогнула. Она глубоко погрузилась в воспоминания об Алонсо, увидела где-то вдали фигуру с нечеткими очертаниями, услышала эхо тайного обещания, уловила слабый, едва уловимый мужской запах, почувствовала нежное прикосновение ко лбу его губ.

Она повернулась, чтобы посмотреть на англичанина. Образ Алонсо растворился вдали, как клочок тумана от дуновения ветра. Сейчас для нее существовал только Джон Весли Хокинс, стоящий перед ней с обнаженной грудью, украшенный ужасными шрамами, как почетными медалями. Его длинные волосы обрамляли лицо, такое красивое, что на него трудно было смотреть. Одна прядь упала на лоб дразнящим вопросительным знаком.

Он медленно улыбнулся, усилием воли стараясь заставить себя не дрожать.

— Ну? — спросил он. — Разве глава Макбрайдов недостаточно женственна для англичанина?

— Конечно, я… — Кэтлин не смогла продолжить, потому что наконец поняла ту истину, которую он так отчаянно пытался скрыть за беззаботностью: Джон Весли Хокинс боялся.

Страх стоял у него в глазах, несмотря на волшебную силу его мужской привлекательности и колдовскую проницательность его улыбки. Подобно песне сирен, его уязвимость потянула ее к нему, сводя на нет сопротивление, насмехаясь над отазом и находя истину внутри своего сердца. Она хотела его.

«Ради Клонмура», — убеждала она себя, делая к нему первый шаг. Ради спасения Клонмура и всех зависящих от нее людей, она отдастся врагу. Своему мужу.

Мягкий вздох вырвался у нее. Кэтлин почувствовала, как его руки обняли ее. Щека оказалась прижатой к его груди, она повернулась и прижала к ней губы, потому что хотела почувствовать его вкус.

Он заполнил собою все ее существо. Волшебный кельт, обитающий внутри нее, снова ожил и превратил ее в создание, живущее чувствами, а не мыслями, управляемое желаниями тела, а не разум.

Он был таким нежным, этот ее враг. Приподняв ее лицо, он легко пробежался пальцами по очертаниям губ. Его руки и рот соблазняли обещаниями, которых не давал до этого ни один мужчина. Он был для нее как свет, мерцающий в темноте, захватывающий и очаровывающий, как древняя мелодия.

Его пальцы расстегнули ее ремень, что принесло ей ощущение свободы. Показалось, что она стала невесомой, как плывущее облако. Длинная туника скользнула вниз по плечам и упала на пол. Рубашка из тонкого батиста, принадлежавшая когда-то знатной леди, последовала за ней. Она обняла мужчину, который был ее врагом. Но куда подевались стыд, страх? Она чувствовала только захватывающее дух ожидание, превратившееся в упоение, когда его губы прикоснулись к ее губам. Неудержимое желание нахлынуло на нее, отогнав прочь все сомнения и страхи.

Вскоре невероятное чувство нетерпения охватило ее, и она сжала его плечи. Очарование казалось таким тонким и скоротечным, что она испугалась: одно неверное движение или одна блуждающая мысль разрушат эти чары.

— Весли, — дохнула она в его рот. — Поспеши. Пока я не передумала.

— Моя любимая, я хочу, чтобы эта ночь длилась вечно, чтобы ты запомнила каждое бесконечное мгновение.

Он подвел ее к кровати в нише. Накатившаяся усталость лишила ее воли. Расслабившись, она легла на простыни, и капельки святой воды охладили ее разгоряченную кожу. Ее полуоткрытые губы все еще горели от влажного огня его поцелуев.

— Кэт, — сказал он, — посмотри на себя, лежащую, как богиня, и жаждущую меня.

Она потянулась к нему, но он развел ее руки, наклонился и прижался губами к горлу, затем двинулся вниз, скользнув по вершинам ее груди. Она задохнулась от неожиданного волнения и, выгнув спину, потянулась к нему. Кэтлин осознавала ленивую грацию его движений, поддразнивающую особенность ласки. Он проложил поцелуями извилистую дорожку на ее коже, слегка прикасаясь, но не совсем дотрагиваясь языком до ее самых чувствительных мест. Ей стало понятно, что он имел в виду под бесконечными мгновениями. Время остановилось для нее, тело горело, ощущения сконцентрировались на его теплом, влажном рте.

— Ах, ради Бога, Весли, — прошептала она.

— Терпение, дорогая. Ты сокровище, драгоценность, которую надо смаковать, — со сводящей с ума медлительностью его рот описывал круги на ее груди.

Когда ей показалось, что она уже сходит с ума, его язык нашел горячий сосок, и она судорожно вздохнула. Наконец, удовлетворяя желание, которое он возбудил в ней, он сомкнул рот на ее груди. Ей показалось, что наконец-то она отыскала волшебство. Она уже не могла подняться выше этой головокружительной высоты. И все-таки… все-таки его руки скользнули вниз по ее телу, и она поняла, что перед ней промелькнула только одна грань чуда.

— Ах, Кэт, это еще не все, — сказал он, словно прочитав ее мысли. Он вытянулся вдоль нее и наклонился, чтобы поцеловать ее рот. — Ты хочешь, чтобы я показал тебе?

— Да. Я хочу знать… почувствовать… все.

Его рука поднялась по ее ноге, рука скрипичных дел мастера, которая гладит совершенно гладкую поверхность ясеня; рука чародея, вызывающего волшебство. Она представляла собой пустой кувшин, который он наполнял капля за каплей напитком, более опьяняющим, нежели спиртное. А она с каждой каплей страстно желала еще.

Подсознанием она понимала, то, что он делает, удивительно, потому что знала, как действует похотливый мужчина, из множества рассказов в женском углу большого зала. Мужчины не слишком заботятся о том, чтобы доставить удовольствие женщине.

А Весли вел себя так, будто его единственной целью было доставить удовлетворение ей. Она впитывала в себя непрекращающиеся ласки, как пересохшая земля впитывает дождь. Наслаждение кружило вокруг нее. Движения его руки совпадали с ритмом биения ее сердца. Наконец, все ее ощущения соединились в ней и затем выплеснулись, орошая ее теплым дождем чувственности. Долгий сладострастный вздох вырвался у нее. Она открыла глаза и увидела, что Весли улыбается ей. На его лице было странное выражение, удовольствие от разделенного наслаждения, но глубоко в его глазах запряталась боль, как будто на его плечи давила тяжелая ноша.

— Кэтлин, — попросил он, — умоляю, дотронься до меня.

Она отозвалась, потому что он просил, а не требовал. Ее руки начали изучение его покрытого шрамами мускулистого тела. Она открыла для себя упругость его плеч, шелковистость волос на груди. К своему удивлению обнаружила, что ей нравится ощущать ладонями теплоту его тела, глухое биение его сердца. Так вот как устроен мужчина. Она касалась его тела так, как не смела даже мечтать. В ответ он судорожно вздохнул.

— Кэт, — сказал он, — это такая сладкая пытка, через которую я никогда не проходил, — он обнял ее, поддерживая ее спину и раздвигая ей ноги своими ногами.

«И только подумать, — томно размышляла Кэтлин, — что всего лишь недавно мы сплетались в жаркой битве, и один намеревался убить другого».

Сейчас ее чувства были также напряжены, но уже не от гнева. Она крепко обняла его ногами, прижимаясь к нему все ближе и ближе. Он придвинулся к ней, плечи его дрожали, на лице застыло выражение сосредоточенности. Весли сдерживал острое желание, заставляя себя помнить о том, что Кэтлин девушка, и что он не хочет причинить ей боль. Он вошел в ее мягкую теплую глубину, продвигаясь все глубже, пока не достиг шелковистой преграды, стоящей между невинностью и наслаждением. Одним мягким толчком его пыл проложил путь дальше. Ее голова запрокинулась, и она улыбнулась таинственной, обманчивой улыбкой женщины. Весли целовал ее закрытые глаза, щеки, рот, шепча слова, которые не имели никакого смысла. Кэтлин слушала их сердцем. Напряжение внутри нее нарастало, напирая на грани того мира, который уже никогда не будет прежним. Он был чародеем, полным тайн и очарования, и предложил ей подарок, которого она, не подозревая об этом, так страстно желала.

Она приподняла бедра, и он начал двигаться в ней медленно и ритмично. Сердце Кэтлин бешено колотилось, она лежала, погружаясь в волны наслаждения. Ее окружил туман, у которого не было начала и не было конца. Время остановилось на этом мгновении, мир за пределами этой маленькой ниши переставал существовать для нее. Движения Весли стали более быстрыми и настойчивыми, и она подстроилась под его ритм, ритм песни, у которой не было слов. Она поднялась на волне чувственности навстречу его устремлению, и вспышка невыразимого блаженства вырвала из ее груди восторженный крик.

Голос Весли присоединился к ней. Она почувствовала, как что-то внутри нее нежно запульсировало, а он проник еще глубже и, казалось, коснулся ее души. Судорожно вздохнув, Весли зарылся лицом в ее волосы.

— Кэтлин… — жарко выдохнул он ей в ухо.

С каждым замедляющимся ударом ее сердца очарование теряло силу. Она отвернулась.

— Я предала себя, свой народ…

— Нет, — он приподнялся на локте. — Я не позволю тебе говорить, что это дурно.

— Но мы враги…

— Прекрати, — снова боль мелькнула в его глазах. — Ты говоришь, что я нарушил святую клятву, Кэтлин. В отличие от того, что ты об этом думаешь, решение далось мне нелегко. В течение трех лет я соблюдал ее, и уже почти убедил себя, что смогу сдерживать свои желания до того дня, пока не умру. Но говорить, что наша любовь это что-то плохое, значит унижать ее. Не делай этого, Кэтлин. Пожалуйста.

— Не будем больше говорить об этом, — она отвернулась, натянула на себя одеяло и отдалась во власть раскаяния и стыда. Но когда сон сморил ее, перед глазами стоял не Алонсо и даже не Клонмур, а ее муж Джон Весли Хокинс.