Волшебный туман

Глава 8

Всю следующую неделю Мэгин дулась еще больше и нещадно гоняла слуг. Рори Бреслин вслух заявлял, что лучше бы Рафферти выиграл пари и убрал отсюда и Мэгин, и англичанина. Даррин Мадж жаловался, что Джим ОШи украл его овцу, которая должна была скоро окотиться. Джимми угрожал в ответ поджечь его хижину. Прибыло еще несколько беженцев, в основном стариков и маленьких детей, которые с ужасом сообщили, что их женщин увели круглоголовые.

И во всей этой суматохе и спорах у Кэтлин постоянно возникало воспоминание о поцелуе англичанина.

«Неприлично», — говорила она себе.

«Потрясающе», — твердил засевший внутри нее дьявол.

«Я бы пошла на исповедь, если бы не исчез отец Тулли».

«Ты бы не рассказала ему даже под пытками о той страсти, которая охватила тебя».

«Вспомни Алонсо, — настаивала Кэтлин. — Поцелуй заставил меня забыть Алонсо, который обращался со мной как с мадонной».

«Нарисованные кони никогда не испытывают радостей жизни, — возражал дьявол. — Хокинс разбудил в тебе женщину».

— Не зли меня, тупоголовый баран! — сердитый голос Тома Генди через весь зал донесся до Кэтлин.

Раздраженно вздохнув, она пошла к круглому столу, чтобы выяснить, о чем же на этот раз спорили Рори и Том.

— Послушай, ты, низкорослый интриган, — Рори ткнул пальцем в грудь Генди. — Как ты думаешь, к чему приведет твоя дурацкая идея использовать мою крепкую тележку, на которой я вожу торф, для перевозки водорослей?

Генди отбросил его палец. — Ну разве ты не самое тупое создание, в которое Бог когда-то вдохнул жизнь? Водоросли съедобны, и мы можем собирать их по всему побережью.

Рори скорчил страшную мину. — Эти сорняки воняют, черт возьми, и я ни за что не положу их в мой…

— Прекратите, вы оба! Я устала от вашего вздора! — взорвалась Кэтлин. — Рори, позволь Тому использовать твою тележку и поблагодари Бога за пищу, которую англичане не могут у нас отнять, — она сбросила шаль, выскочила из зала и направилась к конюшням.

— Пошли, — сказала она черному любимцу. — Мы устроим грандиозную скачку, ты и я, только мы вдвоем.

Проведя его несколько метров, она увидела, что жеребец идет как-то неуверенно. Одна из подков валялась в грязи, словно насмехаясь над намерением Кэтлин.

— Черт, — пробормотала она и собралась было поискать кузнеца Лайама, но вспомнила про его руку, еще не зажившую после удара в ту ночь, когда они захватили Хокинса.

Удача покинула ее в ту ночь, и, похоже, с тех пор ничего не изменилось к лучшему. Она подумала, не обратиться ли к Рори. Но его тяжелая рука может повредить копыто. Наклонившись, она подняла подкову.

— Ничего, моя радость, — сказала она коню. — Я сделаю это сама.

— С моей помощью, — раздался звучный английский голос, постоянно звучащий в ее мечтах и не перестававший удивлять.

Кэтлин посмотрела на Хокинса. В ирландском одеянии и с улыбкой пирата на лице, он выглядел неприлично красивым.

— А что вы знаете о тонком искусстве ковки лошадей?

— Я в достаточной степени владею ремеслом кузнеца.

— Кузнечное дело — серьезная работа, мистер Хокинс. Помните, кузнец отказался сделать гвозди для распятия Христа?

— Кто же тогда сделал их?

— Бедный лудильщик. И разве не свалились на него все беды, в то время как кузнец остался уважаемым мастеровым?

— Тогда я — в хорошей компании, — заявил он.

— Я не стану рисковать, позволив вероломному англичанину прикоснуться к моему коню. Один неверный удар молотка, и вы изуродуете его.

— Кэтлин, — его большая рука опустилась на морду жеребца. — Разве он вздрагивает от моего прикосновения? — Животное стояло смирно. С той самой гонки, к большому неудовольствию Кэтлин, жеребец признал Хокинса. — Я не знаю, откуда он взялся или почему он здесь, но подозреваю, что на свете нет ему подобных. Клянусь, если бы я хоть на минуту допустил, что могу причинить ему вред, то отрубил бы себе руку.

Ей хотелось поверить ему, но она сказала: — Ни ваша рука, ни ваша голова, ни любая часть тела не стоит этого коня.

— Я ценю хорошую лошадь так же, как и ты.

— Тогда пойдемте. Кроме того, вы сможете хоть как-то отработать ваш хлеб, — она подвела жеребца к кузнице и привязала его поводья к большому камню.

Хокинс вошел внутрь. Цепи и косы висели на стене вместе со множеством подков. Кэтлин выбрала одну и положила на скамью.

— Она выкована специально для жеребца. Лайам постоянно держит несколько штук про запас.

Хокинс положил подкову на наковальню.

— Чтобы она лучше подошла, я разогрею ее, — заметил он.

— Где вы научились этому? Кузнечными мехами он раздул угли.

— На востоке Англии, когда служил в кавалерии.

Кэтлин прижалась спиной к каменной стене здания. — Разве вы служили в кавалерии?

—Да.

— Но сейчас же вы с круглоголовыми.

— Да.

— Но почему? Я хочу знать, мистер Хокинс.

Он медленно и лениво улыбнулся ей, стараясь спрятать озабоченный взгляд.

— Потому что Кромвель является сейчас протектором Англии, и он приказал мне выступать за Английскую республику.

Она оттолкнулась от стены и подошла к нему.

— Подобным образом вы расстались со своей преданностью принцу Стюарту?

— Это случилось не «подобным образом», Кэтлин, — огонь бушевал в горне, искры вылетали наружу через отверстие в крыше. Хокинс отложил в сторону меха и, взявшись за край туники, стянул одежду через голову. — Поверь мне, моя принцесса, моя преданность Кромвелю не глубже, чем шрамы на моей спине.

Раздетый до пояса, освещенный золотистыми отблесками огня, он представлял собой картину, явившуюся ей, когда она с закрытыми глазами слушала рассказы Генди о сказочных героях. Мускулы играли под гладкой кожей. Могучую грудь покрывали красно-золотистые волосы.

Весли улыбнулся, удовлетворенный ее вниманием.

— Ты превращаешь трудную работу в легкую, Кэт. Неудивительно, что мужчины охотно идут за тобой в бой, — он повернулся и поискал что-то в ящике с инструментами. — Нужно выковать новые гвозди.

— Сделайте их потоньше, — попросила она, — чтобы не расщепить копыто.

Хокинс бросил в горн заготовку. Пока она нагревалась, он повернулся к Кэтлин.

— Боже, Кэт, ты прекрасна, как заход солнца.

Она недоверчиво хмыкнула. Ногти на ее руках обломались, когда она помогала рыбакам заделывать лодку. Волосы, причесанные несколько часов назад, растрепались и рыжевато-каштановой копной небрежно обрамляли ее лицо. Куски дегтя оставили пятна на фартуке, края ее юбки были смяты.

— Обыкновенная лесть, — сказала она. — Неужели ваши английские леди клюют на такую приманку?

Он придвинулся ближе. Кэтлин отступила, но остановила себя. Нет. Она не доставит ему удовольствия видеть, что она боится его.

— Вы хотели унизить меня перед моими людьми.

— А, может быть, это был способ дать им возможность увидеть тебя не только как главу клана: человека, который улаживает их споры и кормит их; а осознать тебя как женщину, со всеми женскими потребностями.

— Мне известно, что видите вы, — возразила она. — Вы видите ирландскую женщину, чьи земли и дом намереваетесь завоевать для Кромвеля.

Он поморщился. — Я вижу женщину. Страстную, желанную женщину. Я не могу назвать ее ни красивой, ни миловидной, ни хорошенькой.

Кэтлин ненавидела себя за то разочарование, которое охватило ее при этих словах.

— А я и не прошу вас делать это.

— Ты не поддаешься описанию словами, — он притянул ее к себе. Кэтлин почувствовала его гладкую кожу, нагретую огнем, выпуклости мышц, окружающих и защищающих ее. Она испытала странное ощущение, похожее на дуновение теплого ветерка. Никто и никогда еще не защищал Кэтлин Макбрайд.

Пораженная до глубины души его прикосновениями, его близостью, она стояла, не двигаясь, до тех пор, пока его рот не коснулся ее губ. Она ощутила жгучую поверхность его губ, изгиб шеи и шелк его волос, струящихся сквозь ее пальцы.

Только тогда Кэтлин осознала, что прильнула к нему, предлагая себя с желанием, которое и смущало, и захватывало ее. Собравшись с силами, она уперлась в его плечи и оттолкнула.

— Вы зря тратите свое красноречие, — солгала она. Ее губы все еще были влажными и ощущали поцелуй, тело трепетало от чувственного желания и готово было сдаться. — Это дурно и позорно.

— Кэтлин, нет! — он снова взял ее за плечи. И снова от этого прикосновения огонь пробежал по ее телу. — Мужчины и женщины проводят всю жизнь в поисках того, что мы с тобой уже нашли, они мечтают почувствовать то, что мы испытываем друг к другу. Это счастье свалилось на нас как подарок судьбы, а ты говоришь, что это позорно. Нет, моя любовь, поблагодари всех ирландских святых, ибо это чудо.

Кэтлин отвернулась, обхватив себя руками. Он ошибается. Она хотела не его, а Алонсо. Алонсо был повелителем ее сердца. Она не уступит сладким объятиям врага и его лживым словам о судьбе и счастье.

— Будет большим чудом, если вы все-таки подкуете лошадь, — сказала она, снова поворачиваясь к нему лицом.

С вызовом приподняв брови, Хокинс натянул пару толстых кожаных перчаток и принялся за изготовление гвоздей. Он вытащил железную заготовку из огня и ударами молотка превратил в тонкий стержень. Отковав несколько гвоздей, бросил их в корыто с водой.

Кэтлин рассматривала его сквозь поднявшийся пар, который смягчил черты его лица и четкие контуры туловища. Отбрасываемые в свете огня тени метались по его блестящему от пота телу. Его волосы густой красноватой гривой обрамляли лицо и шею. Он напоминал образ, созданный ее мечтами, такой же теплый и трепещущий, как сияние солнца.

Он перестал работать и улыбнулся ей.

— О чем ты думаешь, когда так разглядываешь меня?

— Я думаю, мистер Хокинс, что в скором времени мне нужно что-нибудь предпринять в отношении вас.

— А! — он откинулся на скамью, положив ногу на ногу. — Насколько я понимаю, у тебя мало выбора. Ты не можешь отправить меня к Хаммерсмиту, потому что в таком случае я открою, что ты вождь Фианны. Ты также не можешь освободить меня, потому что не настолько доверяешь мне, чтобы быть уверенной, что я не продам с выгодой твои секреты.

— Верно, — согласилась она, — возможно, мне следует выдать тебя Логану.

— А вот это будет ошибкой. Во-первых, меня не прельщает перспектива выступать в роли приданого. Во-вторых, я находчивее Логана и постараюсь убежать.

— Вы же дали честное слово.

— Тебе, Кэт, — его рука в перчатке поднялась снова и убрала с ее лба завиток волос. — Только тебе. Меня связывает слово только потому, что я уважаю тебя.

— Вы хотите сказать, что не уважаете Логана Рафферти?

— Нет. А ты уважаешь его?

— Он ирландский лорд и по своему положению стоит выше меня, поэтому я подчиняюсь ему.

— Это не ответ на вопрос.

Она колебалась. Логан высокомерен и самонадеян, но он был ее зятем, в которого без ума влюблена Мэгин.

— Да, — сказала она мягко. — Я уважаю его.

— Тогда почему ты не расскажешь ему о Фианне?

— Уверена, вы сами знаете, мистер Хокинс.

— Я бы предпочел услышать ответ.

— У Логана свое собственное мнение по поводу того, как вести себя с англичанами, и оно отличается от моего. Успехи Фианны наносят удар его гордости. Если бы он узнал, что в этом замешана я, он постарался бы положить конец нашим действиям.

— Как вам удается скрыть это от него?

— Таким же способом, как и от остальных. Наши набеги мгновенны, как ночной шторм, и не оставляют следов. Логан уверен, что это работа изгнанных из Коннота солдат. У него нет причин расспрашивать о Фианне у меня.

Весли медленно, палец за пальцем, стянул перчатки. — А ты не боишься, что Мэгин расскажет ему?

Она улыбнулась. — В настоящий момент Мэгин не протянет ему веревку, даже если он будет тонуть. А вы относитесь к моей сестре, подобно большинству мужчин, как к красивому украшению, не более глубокому, чем тарелка для супа. Я знаю ее лучше. Мэгин представитель Макбрайдов и предана мне.

Весли взял тунику и через голову стал натягивать ее на себя.

Кэтлин облегченно вздохнула, потому что его обнаженный вид не давал сосредоточиться и мог поколебать ее решительность.

— Тогда выбор сводится к двум вариантам, — приглушенным натянутой на голову туникой голосом заключил он.

— К каким же, мистер Хокинс?

Его голова наконец-таки протиснулась через ворот, взъерошив волосы. Какой прекрасный представитель мужского рода! Не в первый уже раз Кэтлин пожалела, что его симпатии были на стороне Кромвеля, а не ирландцев.

— Ты можешь или убить меня, или выйти за меня замуж, — заявил он.

Его предложение, как удар, обрушилось на нее, и она отшатнулась.

—Нет!

Он наклонился и начал вылавливать гвозди из корыта.

— Нет какому варианту?

— Обоим. Я никогда хладнокровно не убью вас и никогда не выйду замуж за англичанина.

— Меня устраивает первое, но ты должна объяснить второе. Почему ты не выйдешь замуж за меня?

Она безудержно начала краснеть.

— Я никогда не выйду замуж за человека, чьей целью является порабощение Ирландии; за человека, который знает, что я буду до конца жизни бороться за освобождение своего народа. Кроме того, будучи прирожденным англичанином, вы являетесь в какой-то мере преступником и человеком вне закона.

В его глазах сверкнул опасный огонь, но он исчез так быстро, что она затруднилась бы определить, что это было.

— За какого же человека ты можешь, в таком случае, выйти замуж? — спросил Хокинс.

Прислонившись к каменной стене кузницы, она закрыла глаза.

Благородный испанец, темный и прекрасный, как песнь в ночи. Человек, который хранит веру в своем сердце. Человек, который вознес ее на пьедестал и поклонялся ей. Человек, который разделил с ней желание освободить ее народ.

Кэтлин открыла глаза. Хокинс смотрел на нее с такой тоской, что у нее сжалось сердце.

— О, Боже, — простонал он.

— А что теперь, мистер Хокинс?

— Я заложил бы свою душу за то, чтобы быть тем человеком, воспоминание о котором придает твоему лицу такое выражение, Кэтлин Макбрайд.

— Это слишком высокая цена, мистер Хокинс.

— Но, тем не менее, это бесполезно. Ты околдована каким-то героем, с которым не сможет соперничать ни один смертный. Мужчины, о котором ты мечтаешь, не существует.

«Существует, — подумала она с тоской. — Он существует».

— Давайте вернемся к работе, мистер Хокинс, — с этими словами она вышла из кузницы.

Не надо было так беспокоиться о его умении обращаться с лошадью. Горячая подкова легла на копыто. Поднялось маленькое облачко голубого дыма, не причинив лошади ни боли, ни беспокойства. Хокинс прибил подкову несколькими быстрыми, уверенными ударами, затем охладил ее водой.

Несколько минут спустя она уже вела жеребца через двор.

— Собираюсь прокатиться, — сказала Кэтлин.

— Разреши мне поехать с тобой.

Ах, ей так хотелось бы этого. Им было так хорошо вместе. Такая неподходящая пара враги, ведущие беседу как старые друзья.

— Нет, — заставила она себя сказать.

— Я не попытаюсь убежать.

— Вас связывает только слово. А слово англичанина не крепче пены морской, — схватившись за гриву жеребца, она взлетела в седло. Хокинс ласково посмотрел на ее голые ноги и босые ступни.

— Ты уверена, что не замерзнешь?

— Не беспокойтесь обо мне, мистер Хокинс.

— Дорогу! — закричал голос у ворот. Дети, игравшие во дворе, моментально очистили путь.

Восседая, подобно королю, на тележке с морскими водорослями, которую тащил Курран Хили, Том Генди въехал через главные ворота.

— Снова подковали коня, да? — спросил он. Удивленная, Кэтлин сказала:

— Ты весь день провел на взморье. Откуда ты знаешь?

— Эльф сообщил мне об этом. — Том прикоснулся к шляпе в знак приветствия, и тележка прокатила мимо, оставляя на своем пути специфический запах водорослей.

Хокинс почесал голову.

— Откуда он знает?

— Я научилась не задавать лишних вопросов Тому Генди.

Даже прогулка верхом не помогла Кэтлин избавиться от воспоминаний о жарких прикосновениях англичанина, музыкальном тембре его голоса и тайнах, которые прятались в его глазах.

— Умираю! Я умираю! Спаси меня, Иисусе!

Встревоженная жалостными воплями, Кэтлин поспешно пересекла зал, проходя мимо столпившихся молчаливых мужчин и громко плачущих и молящихся в отчаянии женщин. За залом располагались кабинеты и комнаты. Она вошла в одну из них, освещенную масляной лампой и наполненную неприятным запахом дыма от торфа, тлеющего на жаровне.

В середине комнаты на соломенном тюфяке виднелась маленькая фигурка, корчившаяся от сильной боли.

— Боже, я умираю! Какие ужасные спазмы в желудке!

Кэтлин опустилась возле Тома на колени. Вид его покрасневшего лица и потускневших глаз наполнил ее ужасом и жалостью.

— Том? Это я, Кэтлин. Курран сказал, что тебе стало плохо после того, как ты съел водорослей.

— Я ужасно болен, — его голова металась на лучшей подушке ее отца, набитой пером чаек. — Умираю я, моя красавица. Все кишки переворачиваются. Спаси меня, святая Димфа!

Сквозь слезы Кэтлин, как в тумане, увидела Эйлин Бреслин, стоявшую на коленях по другую сторону соломенного тюфяка.

— Пожалуйста, Том, — Эйлин протянула чашку. — Выпей настой александрийского листа.

— Я не притронусь к нему, женщина! Ты добавила туда слабительное?

— Только капельку, — обхаживала его Эйлин, — для придания питью силы.

— Боже, дайте мне умереть спокойно! — Он уткнул лицо в подушку и этим вызвал новый приступ боли. — Да, кишки переворачиваются в желудке, и меня уже не спасти. Скоро моя бедная пропащая душа окажется на том свете.

— Уверен, что эльфы примут его за своего, — скорбно сказал Рори, входя в комнату.

Ужасные крики Тома разносились по всему Клонмуру, отдаваясь эхом в каменных коридорах. Вскоре уже все обитатели замка собрались в комнате больного и зале.

— Умираю! — снова и снова кричал Том. — Я умираю, а здесь нет даже священника, который бы отправил на вечный покой мою душу. Я буду проклят. Меня отправят навечно в ад!

— А это решит всемогущий Бог, — уверила его Эйлин.

— Том, нет, — уговаривала его Кэтлин. Опустошительная беспомощность овладела ею. Болезнь была врагом, которого она не могла победить молниеносными набегами. — Тебе плохо, но ты поправишься.

— Ах, милая, конец мой близок, — его воспаленные от лихорадки глаза излучали печаль и отчаяние. Горячая рука схватила руку Кэтлин. — Ради всех святых, мне нужен священник. Кэтлин, дорогая, если я хоть что-то значил для тебя, ты найдешь мне его.

— Священников больше нет в Ирландии. Но мы будем молиться за тебя, Том. Будем очень усердно молиться.

По его щеке скатилась слеза. — Пусть все в последний раз придут ко мне, Кэтлин, — попросил он. — Я посмотрю на добрый народ Клонмура, прежде чем предстану перед судом Всевышнего.

С безнадежностью и пустотой в сердце Кэтлин вышла в коридор и пригласила всех по очереди войти в комнату. Женщины и дети, даже некоторые из мужчин горько рыдали, разрывая причитаниями сердца присутствующих.

Громче всех рыдал Рори Бреслин, который высморкался в носовой платок и сказал:

— Упрямый маленький чертенок. Я сожалею о каждом грубом слове, сказанном в его адрес. Лучше бы я не давал ему свою тележку…

— Священника! — снова завопил Том. — Моя душа чиста, но мне нужен священник!

С поникшими от горя плечами Кэтлин поспешила в часовню. Альков располагался в изгибе древней стены. Здесь она молилась о душе матери. Здесь она молилась о возвращении Алонсо.

А сейчас она пришла испросить милосердия для Тома. Ее рука дрожала, когда она зажигала свечу. В углах колыхались тени, ненадежная компания для ее неспокойной души. Она преклонила колени перед статуей Девы, много лет назад высеченной из камня далекими предками.

Заплесневелый запах мокрых камней и забытый аромат ладана наполнил воздух. Она сложила перед собой ладони. Высеченная Дева безмятежно взирала на нее сверху.

— Матерь Божья, помоги мне, — прошептала она. — Мой дорогой Том умирает, и ему нужен священник, чтобы облегчить его путь на небеса. Я не знаю, что делать.

— Что, действительно нет надежды? — Хокинс опустился на колени рядом с ней. Кэтлин гневно вскочила на ноги.

— А какое дело англичанину до умирающего ирландца? Если бы круглоголовые не сожгли наш флот и поля, Том питался бы маслом и молоком и ел бы свежее мясо вместо того, чтобы отравиться водорослями.

Лицо Хокинса побледнело.

— Том навсегда покидает меня, — пожаловалась она, не желая замечать его реакцию, — а у меня даже нет возможности оказать ему почести и привести священника, чтобы очистить его душу.

— Это действительно так важно, найти священника?

Кэтлин потерла пальцем переносицу.

— Вам не понять, мистер Хокинс. Вера ирландца это самое драгоценное, что у него есть. Мы ведем жизнь, полную тяжелых испытаний, но благодаря вере можем переносить все трудности. Единственное, что может утешить Тома, это уверенность, что его ждет вознаграждение на том свете.

Боль и таинственность мерцали в затуманенном взоре Хокинса. Он ссутулился под невидимой ношей. Гнев Кэтлин сменился жалостью.

— Значит, для Тома очень важно отпущение грехов?

— Том Генди — хороший человек, но и он подвержен ошибкам. Он грешил и должен ответить за свои грехи. Последняя исповедь очистила бы его. Но у нас нет никого, кому можно исповедаться. Никого, — она прижала руки к глазам, сдерживая слезы. — Ну почему не мог вернуться Даида? Том всю жизнь учил меня мудрости и храбрости, а я не могу исполнить его последнюю просьбу.

Весли было знакомо отчаяние, которое он увидел на ее лице и в ее позе, когда она стояла перед Девой, потому что много раз видел страх перед смертью. И видел облегчение у оставшихся в живых от отпущения грехов, которые он давал. Сердце защемило. Ему вспомнились произнесенные шепотом исповеди, которые приходилось выслушивать во время путешествия по Англии. Он снова почувствовал тяжесть доверия, которое люди возлагали на него. Но ноша, свалившаяся на Кэтлин, давила еще больше, потому что, хотя она и была сильная, он слишком заботился о ней. Потому что был нужен ей. Ее проблемы поставили его в затруднительное положение. Однако, несмотря на свое ужасное положение, несмотря на страх за Лауру, он не мог позволить Кэтлин страдать и, отбросив сомнения и колебания, принял решение.

— Кэтлин, если бы Тому отпустили грехи, стало бы твоему сердцу легче?

— Да, моему и всем другим сердцам в Клонмуре, зачем об этом спрашивать?

Было сумасшествием открыть хоть часть своих секретов этой женщине-воину, которая захватила его в плен. Тем не менее, он услышал свой голос.

— Я могу помочь тебе.

Кэтлин отпрянула. Вечерний свет, проникающий через высокое крестообразное окно, отразился в ее печальных глазах.

— Каким образом? — спросила она. — Ему нужен пастор, а вы явно им не являетесь.

— Являюсь, — он взял ее лицо в руки. Смеющаяся Кэтлин поднимала настроение мужчины, плачущая Кэтлин заставляла мужчину продать Душу.

— Не понимаю, — заявила она.

— Кэтлин, я католик.

— Разве мы все не… — Она застыла с открытым ртом, когда до нее дошел смысл услышанного. — Нет.

— Да, и был послушником, принявшим святую веру.

— Вы безжалостный и жестокий лгун.

—… учился в семинарии в Дуэ во Франции.

Она сглотнула от волнения. — Дуэ. Это то место, где обучают священников, которые потом возвращаются в Англию и совершают богослужение для католиков?

— Совершенно верно.

Откинувшись назад, она осмотрела его, как будто видела в первый раз.

— Тогда, что вы делали в армии Хаммерсмита?

«Пытался спасти свою дочь», — хотелось ему сказать. Но угроза Кромвеля висела над ним подобно грозовой туче.

— Дрался за Английскую республику. — Он снова попытался вернуть ее в свои объятия.

Она отпрыгнула. — Вы греховодник! Вы же приняли священные обеты!

— Верно.

— И тем не менее, вы… вы обнимаете меня и целуете с вожделением в своем сердце. Вы делаете грешницу из меня. — Она бросилась к двери.

Он остановил ее, схватив за руку.

— Кэтлин, послушай меня. Я согрешил много лет назад и именно тогда, когда выбрал семинарию, потому что у меня не было истинного призвания. Я отправился в Дуэ, чтобы проверить свою веру, — он замолчал, подбирая слова. — Посмотри на меня, Кэтлин. Я вышел из того возраста, чтобы быть новообращенным послушником. Я не смог заставить себя принять окончательное повиновение церкви.

Если бы даже Лаура не появилась в его жизни и окончательно не изменила ее, он все равно не принял бы святых обрядов.

Он дотронулся до щеки Кэтлин, наслаждаясь ощущением нежной кожи под его пальцами.

— Наконец, я нашел то, что искал, Кэт. Но не в церкви, а в тебе.

— Но это дурно, это…

— Ах, на меня наступает темнота! — донесся в часовню далекий вопль Тома. Выдернув свою руку, она спросила:

— Может новообращенный послушник отправить последний обряд?

— Когда больной очень плох и нет поблизости священника, то разрешается.

— Можно ли верить тебе, англичанин?

— У меня нет никаких подтверждений, кроме моего слова и шрамов от пыток, — он дотронулся до спины, напоминая о заживших ранах, которые исполосовали его.

— Вас подвергли пытке за веру? А я думала… — Еще более громкие вопли донеслись из коридора. Кэтлин вздрогнула, словно ей передалась боль Тома.

— Где ваш священник хранил ризу?

Она все еще колебалась. Но тут еще одна пронзительная жалоба разнеслась на весь замок. По лицу Кэтлин было видно, что она приняла решение.

— Здесь.

Несколько минут спустя Весли, облаченный в белую рясу, со святой водой и кадилом в руке, вошел к больному.

В комнате наступила мертвая тишина. Затем прорвались шепот и шипение, выражающие гнев и недоверие.

— Как осмелился этот нечестивец осквернить одеяние священника?

— Ересь!

— Богохульство!

— Убить его, как паршивую овцу!

— Тихо! — властно произнесла Кэтлин. Она вкратце пересказала его историю.

— У нас нет выбора, мы можем поверить только его словам, — она повернулась к Весли с горящими глазами. — И всемогущий Бог воздаст ему должное, если он обманывает нас.

Том Генди лежал на тюфяке еще более ослабевший. Язык высовывался изо рта, лоб был покрыт испариной.

Весли встал у края тюфяка. Том Генди, увидев его в тусклом свете факелов, обрадовался.

— Ах, дорогой, мои молитвы дошли до Бога. Это великое чудо, да!

Весли вручил круглое кадило Куррану, который был помощником священника. Резкий запах ладана наполнил комнату.

Свинцовая тяжесть навалилась на Весли. От него требовалось принять грехи этого человека и спасти его душу. Он не был уверен, что у него хватит мужества и силы, чтобы сделать это. Его собственная душа сама почернела от грехов.

Однако для Кэтлин Макбрайд он попробует сделать невозможное.

— Мы должны остаться одни для…

— О, нет! — прервал его Том. — Они были мне друзьями, пока я был жив. Вы хотите заставить их покинуть меня, когда я умираю?

— Конечно, нет, — ответил Весли. — Как ты захочешь, Том.

Исповедь продолжалась долго. Он рассказывал об угоне скота, о мелких кражах, ссорах и своей гордыне. Том Генди играл роль барда Клонмура до последнего дыхания, развлекая людей даже на смертном одре. Все столпились вокруг него, боясь пропустить хоть слово. Некоторые из присутствующих не могли удержаться от улыбок, некоторые толкали друг друга под ребра и обменивались понимающими кивками головы.

Сумерки перешли в глубокую ночь. Спина Весли и плечи заболели от неподвижного стояния на коленях возле Тома. Он подавлял желание потянуться, повращать головой и размять ноги. Остальные сидели, захваченные монологом. Кружки с самогоном передавались по кругу, и даже обреченный Том нашел в себе силы сделать глоток.

— Было бы жестоко, — произнес он, задыхаясь, — если бы я и кружка расстались навечно, не поцеловавшись…

Весли почувствовал, что не может сдержать зевок. Хоть и поздно, но прикрыл рот рукой, чтобы подавить его.

— Ну вот, час настал, — вздохнул Том, прерывая себя. — Господь Бог, я рассказал тебе только малую часть своей неправедной жизни, но, думаю, ты понял главное. Я готов принять твое благословение.

Весли осенил крестом лоб Тома.

— Per istam sanctam unctionem… — тихо произнес он слова молитвы, умоляя всемогущего Бога отпустить Тому грехи и принять его душу на небеса.

Его голос оратора и приятная латынь с итальянским произношением произвели на всех большое впечатление. Друзья Тома придвинулись поближе. На их лицах было написано настороженное удивление, которое затем сменилось радостью, восхищением и, в конце концов, искренним облегчением. И тут Весли понял, какое значение имеет для них священник, даже неудавшийся. Бремя их зависимости снова огромной тяжестью навалилось на него.

Печальный Рори стал проталкиваться вперед, чтобы рассмотреть все поближе, и наступил на босую ногу Мэгин, которая взвизгнула и сильно ущипнула его. Рори взвыл.

— Ну, подожди только, пока мы закончим с этим чертенком, девка, и я…

— Веди себя прилично! — Эйлин погрозила пальцем своему великовозрастному сыну. — Клянусь, Бог видит все, что ты тут вытворяешь.

Ожидая, пока утихнет перебранка, Весли бросил взгляд на Кэтлин, которая смотрела на него с недоверием и удивлением. Он обманывал ее по необходимости. «Не в первый и не в последний раз, — подумал он. — Прости меня, Кэтлин».

Все вместе: обитатели Клонмура и их вынужденный пастор — преклонили колени перед умирающим Томом.

Продрогшая до костей, с занемевшими суставами, Кэтлин проснулась на рассвете. Она намеревалась провести ночь в молитвах, но усталость сломила ее.

Опершись ладонями о прохладный пол в комнате больного, она прищурилась, чтобы получше рассмотреть окружающих. Несколько человек находились тут же и крепко спали. Воздух был про-питан запахом самогона и виски, смешанным с ладаном. Ложе Тома Генди было пустым.

Она всполошилась и, вскочив на ноги, бросилась в коридор. Умер! Ее Том умер! Умер ночью, а ее не было рядом с ним, чтобы попрощаться. Слезы хлынули по ее щекам.

Пусть будет проклят Хокинс, пусть будут прокляты все за то, что не разбудили ее. Она проскочила коридор и ворвалась в зал.

Огонь в очаге горел слабо, отбрасывая тени на побеленные известью стены. Одна тень была высокая и широкая, вторая маленькая и круглая, с пером, лениво покачивающимся на голове в такт речи.

—…и после того, как леди Собан ушла от нас, мы поплыли по течению волн, Весли, — рассказывал Том. — Понимаешь, она была нашим якорем спасения, символом доброты в этом жестоком мире. — Том замолчал, делая глоток из большой кружки. — Передай мне, пожалуйста, ту селедку. Я страшно проголодался. А тем временем англичане наступали, и стало еще хуже, когда к власти пришел Кромвель. И тогда Кэтлин…

— Собирается отдать твою душу дьяволу, Том Генди! — закончила она, подходя к очагу.

Его улыбка была сияющей, цвет лица совершенно здоровым.

— Ты уже встала, девушка?

Она запоздало вспомнила про слезы на щеках и вытерла их рукавом.

— Мне нужно… — тут она поняла, что угроза смерти миновала, и уставилась на них обоих. — Несколько часов назад ты разрывал мне сердце, заставив думать, что умираешь. А сейчас ты сидишь беззаботно, жив-здоров, и потягиваешь эль, закусывая его селедкой.

— Я умирал. Но случилось чудо.

— Разве ты не веришь в чудеса, Кэтлин? — спросил Хокинс.

— Только не тогда, когда они создаются себялюбивым бардом и лживым англичанином!

Хокинс похлопал Тома по плечу.

— Скажи ей, что это не моих рук дело.

На лице Тома появилась стыдливая улыбка.

— Мне помогло лекарство для овец, приготовленное Эйлин. Этот добрый человек убедил меня проглотить его. А тогда мне понадобился уже не священник, а туалет.

Кэтлин передернуло от ярости. Выскочив из зала, она остановилась во дворе только для того, чтобы умыться у колодца, и несколько минут спустя уже вылетела из главных ворот на черном жеребце, и понеслась по каменистым полям к дальнему взморью. Она кипела от злости. Хокинс одурачил, а Том разыграл ее. Бешеная скачка еще не успокоила девушку, но она соскочила на песок и разрешила жеребцу погулять на воле. Спустя несколько минут к ней подъехал Хокинс на лучшем коне Клонмура.

— Кто разрешил вам покинуть замок? — строго спросила она.

— Твой управляющий. — Он уже соскочил с лошади и стоял перед ней. Ветер окрасил щеки легким румянцем и играл у него в волосах. Должно быть, он успел умыться и побриться, так как выглядел свежим и чистым, как пастор перед богослужением.

«Помоги мне, Бог, — взмолилась Кэтлин, — мужчина не должен выглядеть таким привлекательным в такую рань».

Ее обрадовало, что Весли снял одеяние священника, потому что его вид в рясе все еще стоял перед глазами, тревожил ее. И не потому, что ей меньше нравились одолженная туника, плотные штаны и высокие сапоги. Казалось, он был создан для одежды ирландцев. Волк в овечьей шкуре.

— Итак, я приказываю вам вернуться, — заявила она. — И без всяких фокусов. Вы дали слово.

Как будто не слыша это, Весли взял ее за руку и держал так крепко, что она не могла вырваться без борьбы.

— Давай пройдемся, Кэтлин. Пора посмотреть в лицо ситуации, сложившейся между нами.

Она внимательно посмотрела на него и вдруг все поняла. Ей была знакома скрытая печаль, которая, казалось, всегда обитала в его глазах. Глазах исповедника, принявшего на себя груз грехов других людей.

Он повел ее дальше по взморью. Влажный песок холодил ступни ее босых ног. Море омывало большие выступающие скалы с их острыми вершинами, направленными в утреннее небо.

Впереди покоился заброшенный сад ее матери, всегда вызывавший у нее грустные воспоминания. Кэтлин уперлась:

— Я не пойду туда с вами.

— Ты должна пойти, — он положил свободную руку ей на спину и легонько подтолкнул. — Это место, где началось волшебство, Кэтлин. Место, где мы сами можем творить волшебство. Она все еще сопротивлялась.

— Волшебство? Да вы еще хуже, чем Том Генди. Он повернулся к ней.

— Чего ты боишься, Кэтлин?

Ей хотелось крикнуть: «я боюсь тех чувств, которые ты вызываешь у меня».

— Ничего, — спокойно ответила она. — Идемте. — И, освободившись от него, направилась в сторону сада.

Она обогнула лужу, оставленную прибоем, от поверхности которой отражался яркий луч восходящего солнца. Кусты ежевики заполнили пространство между скалами. Сад был безобразным и скучным. Всю его красоту унесли ветры с моря и общий беспорядок в Клонмуре.

С мрачным удовлетворением она сказала: — Видите теперь, что здесь нет никакого волшебства?

Он прижал ее к себе так быстро, что она задохнулась.

— Это потому, что мы еще не произнесли заклинание. Но мы сделаем это, моя любовь.

— Нет, — она попыталась высвободиться, но он крепко держал ее. Вы мой враг. И вы дали обет Богу.

— Уже нет, Кэтлин. С тех пор, как…

— Вы дали обет безбрачия. Ваша страсть отправит нас обоих в ад!

— А твоя страсть, женщина? — в гневе вырвалось у него. Он схватил ее за плечи и отодвинул от себя. — Будь я проклят, если тебе тоже не нравится это. Тебе нравится, как сливаются наши тела…

— Неправда, Джон Весли Хокинс! — от обиды и унижения слезы покатились у нее из глаз.

Он плотно закрыл глаза и сделал глубокий вдох, стараясь успокоиться.

— Послушай, Кэтлин. Если бы я был твоим врагом, я давно бы уже снес твою голову с этой прекрасной шеи, — он нежно провел пальцем по ее горлу. — Я бы лишил тебя жизни, украл твоего коня и поспешил бы в Голуэй.

Она понимала, что у него была возможность сделать это. Она также была до глубины души уверена, что он никогда не причинит ей вреда. Но, Боже, насколько все было бы проще, если бы он был просто убийцей.

— Но я же не собираюсь сделать это, правда? — спросил он мягко.

— Потому что не можете.

— А тебе хотелось бы знать, что я собираюсь сделать?

— Меня не интересуют ваши планы.

Его руки снова обняли ее. Несмотря на холодные порывы ветра, было тепло, она чувствовала себя защищенной и… любимой.

— Сядь рядом со мной, Кэт, — сняв с нее шаль, он расстелил ее на песке, затем потянул Кэтлин к себе, и она села без сопротивления, потому что его колдовские чары уже взяли над ней верх.

Он спрятал ее голову у себя на плече. Она подтянула к груди колени. Его рука ласково заскользила по предплечью, медленно и успокаивающе.

— Кэт, я хочу, чтобы ты знала, что я чувствую к тебе.

— Исповедь? — засмеялась она. — А я-то думала, что вы устали от исповедей за прошлую ночь.

— Как приятно слышать твой смех, Кэт. Думаю, ты удивишься тому, что я скажу, потому что еще ни один мужчина никогда не говорил тебе этого.

— Я не слышу ничего, кроме слов англичанина, — ответила она. — Ложь ведь тоже состоит из слов.

— Знаю, Кэтлин. Поэтому я собираюсь любить тебя. Не при помощи слов, потому что не верю, что мой язык может выразить то, что у меня на сердце.

— Я хочу, чтобы ты ощущала мои руки, ласкающие тебя. Когда сердца сливаются так, как наши, слияние тел требует завершения и облегчения.

— А кто говорит о слиянии сердец? Это план вероломного богохульника, — сказала она.

— Мне продолжить, Кэтлин?

— Я не буду слушать вас! Вы будете обращаться со мной как со шлюхой круглоголовых…

— О, Боже, радость моя. Я буду любить женщину, которая прячется внутри тебя. Ты водила мужчин в сражения, но никогда не допускала в свое сердце. Мужчины уважают тебя, подчиняются тебе, но видят в тебе только воина. У тебя никогда не было возможности расцвести.

Она отодвинулась, в то время как ее сердце тянулось к этим сладким обещаниям.

— Вы приняли обет…

— Еще до того, как встретил тебя… — он обнял ее. — Не сопротивляйся мне, Кэтлин. Наша любовь определена не простыми смертными, а силами более мощными и мудрыми.

Он медленно наклонился к ней и мягко, нежно, легко прикоснулся губами к ее губам. Кэтлин попыталась укрепить свою решимость, вызвав образ любимого Алонсо, но картина получилась бледная, расплывчатая, окутанная туманом желания, которое не имело ничего общего с мужчиной из прошлого, а было вызвано настоящим.

«Я не верна, — подумала она. — Где же сила, которой я так гордилась?»

Пылая страстью к женщине, находящейся сейчас в его объятиях, Весли внезапно обнаружил, что его совесть не в ладах с поставленными целями. Он ненавидел себя за то, что вводит ее в заблуждение признаниями в любви, а еще больше за то предательство, которое задумал для нее. Однако даже обвинения в свой адрес не могли сдержать горячей волны, поднимающейся в нем. Подобно морским волнам страсть накатывалась на него, разбивая сомнения и заставляя осознать, что даже если она была бы не нужна ему для освобождения Лауры, он все равно сдвинул бы горы, чтобы обладать этой женщиной.

Она была сладкой и свежей, как роса, соленый привкус мягких губ действовал на него, как одурманивающее зелье. Борясь со стремлением войти в нее и подавить ее протест, он прервал поцелуй и посмотрел в пылающее и испуганное лицо женщины. Против воли, забыв о намерении завлечь ее, он улыбнулся и сказал:

— Я обещал открыть тебе свое сердце.

— Мне не нужны ни ваши слова, ни поцелуи, — произнесла она дрогнувшим голосом, а глаза излучали желание, разбуженное им.

— Кэтлин, жизнь коротка, особенно в Ирландии. Прошлой ночью Том был на пороге смерти. Только каприз судьбы вернул его на этот свет. У тебя очень опасная жизнь. Может случиться так, что однажды ты отправишься в рейд против круглоголовых и не вернешься. Ты можешь умереть, не познав женских радостей.

— Бесстыдный разговор, англичанин. К тому же, мне совсем не хочется умирать. Но если вы думаете, что я жажду ваших поцелуев, то ошибаетесь.

Он зажал руками ее лицо. Усыпанные янтарными крапинками глаза были такими большими и глубокими, что ему показалось, будто он заглянул в вечность. Ее влажные, покрасневшие от поцелуев губы были слегка приоткрыты, словно она собиралась заговорить, но забыла о чем.

Глубоко вздохнув, он приготовился сказать заведомую ложь. Он репетировал ее про себя сотни раз и знал точно, сколько искренности придать каждому слову; старался повторить ту интонацию, которая много лет назад бросала герцогинь в его объятия, интонацию, которая позже заставляла тайных католиков в восторге преклонять колени.

— Я люблю тебя, Кэтлин Макбрайд, — слова получились не совсем такими, как он хотел. Впервые с тех пор, как он был застенчивым юношей пятнадцати лет, уверенный голос Джона Весли Хокинса дрогнул. Слова прозвучали прерывисто и прочувствованно так, как будто он говорил правду.

Ее взгляд выражал испуг, удивление и осторожное одобрение.

«Бог мой, — подумал Весли. — Она верит мне».

Прежде, чем очарование могло разрушиться, он поспешно продолжил.

— Это случилось в первый же день, когда я встретил тебя. Помнишь? Ты стояла и смотрела на меня, будто я привидение. Держалась так прямо и гордо, что тебя можно было принять за идола. Но оказалось, что у тебя кровоточит палец. В тот момент я понял, что имею дело с земной женщиной и что я полюблю тебя.

— Вы слишком многое увидели в случайной встрече.

— Нет, моя любовь. Поразмысли и признай: что-то произошло той ночью. Я надеялся, что это ощущение ослабнет, но оно становилось все сильнее и сильнее. Я дал слово, что не убегу, но связывает меня что-то большее, чем слово. Это чувство, которое охватывает меня, когда я прикасаюсь к тебе; очарование твоей улыбки и уверенность в том, что мы созданы друг для друга.

Она напряглась в его руках. — Нет, Весли.

— Мое имя на твоих губах звучит приятно, как мелодия, сыгранная на сказочной арфе. Произнеси его снова, Кэтлин. — Он поцеловал ее в нежную пульсирующую жилку на шее. — Произнеси мое имя.

— Весли, — ее голос был нежным, дрожащим и полным желания, которое она так тщательно скрывала.

Прошло уже более трех лет с тех пор, как Весли обнимал женщину, но даже если бы это было только вчера, происходящее сейчас было совершенно новым для него. Кэтлин проявляла твердость там, где другие проявляют мягкость, настойчивость там, где другие могли уступить. Она сияла ярким солнцем, в то время как другие были видны на небе, усыпанном бледными звездами.

— Кэтлин. Кэт, — бормотал он. — Тысячи раз я видел тебя в своих снах. Сейчас я посмотрю на тебя в действительности, и ты докажешь мне, какими ничтожными были мои сны.

Нежные слова, которые ему пришлось бы выдавливать из себя любой другой женщине, текли с его губ легко и свободно, как песок сквозь пальцы. Он развязал тесемки на ее блузке. Она ухватилась за нее, в перепуганных глазах стояли слезы.

Весли наклонился и поцеловал ее, обведя языком чувственный изгиб ее губ, затем наклонился и стянул с хрупких плеч блузку, под которой оказалась хлопчатобумажная нижняя сорочка, завязанная шнурками на груди. Весли наклонил голову и поцеловал впадинку, спускающуюся вниз от шеи.

Его зубы нашли завязки на нижней-сорочке и потянули их вниз. Рубашка, не поддерживаемая больше ничем, спустилась до талии.

Тяжело дыша, Кэтлин прижала руки к груди. Она долго и пристально смотрела на него. Затем, приняв решение, медленно опустила руки.

— Внутри меня есть что-то такое, что хочет тебя, но…

— Тогда послушайся голоса своего сердца. — Ее грудь была прекрасна мягкая и полная, с затвердевшими сосками.

— Святой Иисус, — проговорил Весли, — я знал, что ты превзойдешь все мои сны. Боже, Кэтлин, ты зажигаешь мне кровь, — наклонившись к ней, он с удивлением осознал, что его слова больше не являются пустой лестью.

Рукой, такой неуверенной, что это удивило его, он приподнял край юбки и стал ласкать шелк ее кожи своими большими ладонями. Застонав, она прильнула к нему.

— Прекратить? — прошептал он.

Она накрыла его ладонь своими руками.

— О, Боже, нет!

Он поцеловал ее нежно, почти целомудренно, но движения его руки были вовсе не целомудренными. Ее ощущения выплеснулись в восхитительном волнообразном движении, похожем на перекатывающийся через камни тихий поток.

Ее жар охватил его и вторгся в его тело. Она откровенно посмотрела на выпуклость, натянувшую его брюки. На какой-то момент он засомневался, действительно ли она была девственницей, настолько прям и открыт был ее взгляд.

— Мое тело было разбужено женщинами в прошлом, но душа нет. Боже, Кэтлин, ты смущаешь меня, — он наклонился, чтобы поцеловать ее.

Мучительный стон вырвался у нее, когда она поднялась и оттолкнула его.

— Вы заставляете меня сделать ужасный выбор, Весли.

— Разве это так ужасно, просить тебя сделать выбор, подсказанный сердцем?

— Я глава Макбрайдов. — Она натянула на себя рубашку, затем блузку. — Жертва флирта с вами не должна появиться на свет.

— Я не спрашиваю о жертве…

— Мужчина никогда не спрашивает, — заложив пальцы в рот, она громко свистнула. Весли заметил мелькнувшую в ее глазах боль. — Жертва всегда остается с женщиной. Глава Макбрайдов не может ездить верхом на лошади, прижав к груди младенца.

Сверху с утеса донесся крик. Кэтлин вскочила, схватила свою шаль и стала вытряхивать ее.

Весли тихо выругался и поднял глаза на громадного мужчину, подъезжавшего к ним на лошади.

— А, вот вы где, — прорычал низкий, сердитый голос. Копыта ирландского пони тонули в прибрежном песке.

Весли улыбнулся Рори улыбкой, не отражавшей его истинных чувств.

— Доброго тебе утра, Рори. Прекрасные новости о Томе Генди, не правда ли?

— А, мое почтение, — Рори заметил измятый вид Кэтлин и соскочил на землю. — С тобой все в порядке, дорогая?

Кэтлин рассеянно кивнула, как будто последняя демонстрация решимости совершенно утомила ее. Она казалась потрясенной и смущенной.

— Чтоб тебя разорвал олень святой Иты, — взорвался Рори, переходя на ирландский. — Этому презренному англичанину нельзя доверять даже самку устрицы. Ты не могла ничего лучше придумать, чем отправиться с таким, как он?

— Замолчи, Рори.

Рори завязал на ней шаль тугим узлом.

— Нет, я не замолчу. Ты должна выслушать меня. Ты должна держать его под замком там, где ему следует быть. Милая, как только я представлю, как он… а что бы случилось, не проезжай я мимо?

Она почти отдалась ему. Ответ так же легко читался на ее лице, как слова, написанные яркими чернилами на пергаменте.

Ответив на ярость Рори беззаботной улыбкой, Весли признал, что его план не удался. Он показал Кэтлин ее незащищенность, и она станет еще осмотрительнее, чем прежде.

Чтобы вытащить ее из Клонмура, нужен новый план. Три дня спустя решение само пришло к нему в руки.