Волшебный туман

Глава 7

Весли быстро понял, что жизнь в Клонмуре была трудной. Круглоголовые сожгли большую часть урожая, и хлеб состоял из грубой смеси измельченной мякины и картофеля. С тех пор, как англичане уничтожили рыболовецкие суда, добыча с моря была мизерной. Разбавленное водой пиво отдавало бочонком.

Весли начал хорошо понимать гэльский язык и слушал разговоры, не предназначенные для его ушей, но не находил в них ничего полезного. Он всеми способами старался приблизить к себе Кэтлин, используя взгляды и улыбки, которые безотказно срабатывали в общении с английскими женщинами, но она неизменно сохраняла дистанцию, и, казалось, ее совершенно не трогали его искусные усилия. Возможно, он потерял с ней душевный контакт.

Он мог бы, конечно, получить кое-какую информацию у Мэгин, если был бы уверен, что это будет стоить затраченных усилий. Однако, будучи столь же поглощенной собой, сколь и хорошенькой, она мало внимания обращала на происходящее в Клонмуре.

Хокинс набрел на нее однажды вечером, когда она сидела с Эйлин Бреслин и другими леди в зале, держа на коленях моток шерстяной пряжи. Мэгин посмотрела на него. Ее страстные голубые глаза жадно изучали его лицо, губы чуть приоткрылись. Да, эта женщина, понял Весли, умеет ценить взгляды мужчин. Хотя он был уверен, что ей хотелось, чтобы на его месте был кто-то другой. Мэгин наклонила голову:

— Мистер Хокинс.

— Добрый вечер, миледи.

Она важно кивнула, как будто учтивость была привычным для нее делом.

— Полагаю, вы собираетесь указать нам, что мы занимаемся незаконным делом, — язвительно сказала она. — Англичане объявили это вне закона, пытаясь заставить нас платить за то, чтобы нашу шерсть пряли английские руки.

Вместо ответа он наклонился над колесом прялки Мэгин, которое она со скрипом крутила при помощи ножного привода.

— Посмотрите, — сказал он. — Привод трется об ось, поэтому такой шум… — Он быстро исправил поломку. Теперь прялка двигалась легко, почти бесшумно. Мэгин слегка улыбнулась.

— Спасибо, мистер Хокинс. Он поднялся, собираясь уйти.

— Мистер Хокинс? — это подала голос мать Рори Эйлин. — У меня такие же неполадки с колесом. Если не возражаете?..

— Конечно, — он быстро отрегулировал и эту прялку.

— Как нам отблагодарить вас, мистер Хокинс?

— Можете начать с того, чтобы называть меня Весли. А закончить рассказом о Кэтлин.

Две женщины переглянулись. Эйлин опустила глаза и продолжила работу. Мэгин сказала:

— Кэтлин… это Кэтлин. Что еще вы хотите знать?

— Почему она не замужем?

Мэгин сняла клок шерсти с веретена.

— А почему я должна интересоваться этим?

— Потому что она ваша сестра.

— Кэтлин ни в ком не нуждается. Она глава клана Макбрайдов.

— Ее голова забита делами клана, — сказала Эйлин. — Она не видит дальше собственного носа Мэгин усмехнулась.

— Уверена, что ты имеешь в виду: она не видит, как на нее с телячьей преданностью пялится Рори.

— Мой Рори — прекрасный мужчина, храбрый и сильный. Чего еще может желать девушка?

Мэгин вздохнула.

— Настоящей любви.

— Настоящей любви! Ах! Как будто это что-то такое, что приходит к человеку само собой. Вот я, например, в глаза не видела моего Пэдди, пока не встала с ним перед алтарем в церкви в день свадьбы. Я не знала, что любила этого зануду до того дня, пока не похоронили его, пусть будет душе его светлая память. Любовь — это то, что приходит с годами. Иногда урожай беден, но все говорят…

Весли извинился и вышел. Не слишком много они могут рассказать о Кэтлин. Их никогда не интересовало, что творится у нее на душе. А Весли интересовался. Постоянно.

Покинув зал, он отправился к конюшням, где немного постоял, пока глаза привыкли к темноте. Он вдохнул в себя теплый запах сена, лошадей и сладковатого овса. До него донесся певучий голос Кэтлин. Звуки песни, которую она напевала, унесли его через века в прошлое, когда Ирландия была непобежденной страной.

Он нашел Кэтлин в последнем стойле с черным жеребцом, где она сидела на корточках и изучала лежащую перед ней карту, освещенную свисающей с балки лампой.

Лошадь почувствовала присутствие чужого и предупредительно заржала. Кэтлин испуганно посмотрела вверх и прижала карту к груди.

— Ты всегда поешь, когда обдумываешь планы сражений, Кэтлин? — спросил он.

— Единственный план, который вас может интересовать, так это как поступит Хаммерсмит, когда услышит, что я захватила вас в плен. Как вы думаете, он опять будет вас бить?

— А это будет волновать тебя?

Кэтлин пожала плечами. Колеблющийся свет лампы придавал ее движениям плавное изящество.

— Избиение собственных солдат большая глупость, которая не способствует достижению целей, — она спрятала карту в карман фартука и встала.

Весли внимательно посмотрел ей в лицо, отметив круги под глазами, припухлость губ. Она не пользовалась никакими красками и средствами, которые обычно применяют женщины. Да у нее и не было нужды делать это.

— Ты не можешь сообщить ему, что взяла меня в плен, — заявил он.

— Могу. Я глава Макбрайдов. — Ее тело невольно напряглось, когда она говорила это, а груди натянули ткань блузки.

Весли обдало жаром.

— Но ты не сделаешь этого! Ты не можешь заставить меня сочинять сказки о том, кто ты такая и чем занимаешься.

— Я понимаю это. Трудная задача.

— Тогда ты должна согласиться с тем, что следует сохранить меня, — с удовлетворением от того, что выиграл спор, Весли оперся плечом о ворота стойла.

Глаза Кэтлин оценивающе прошлись по нему, как будто она выбирала лучший кусок разделанного и лежащего на тарелке гуся.

— Да, я должна или сохранить… или убить вас.

— Я голосую за то, чтобы сохранить. — Она усмехнулась.

— Я так и думала, что вы выберете это. Итак, я буду сохранять вашу жизнь, мистер Хокинс, до тех пор, пока вы будете вести себя соответствующим образом.

— А если нет? Если я попытаюсь убежать?

— Я выслежу вас и убью, — непоколебимость, прозвучавшая в ее голосе, вызвала озноб во всем его теле. Одновременно с этим его пронзило другое чувство: болезненное сожаление, что такое прекрасное создание, как Кэтлин Макбрайд, волею судьбы может стать убийцей.

— Значит, ты не даешь мне права выбора, — сказал он беззаботно. — Тогда я остаюсь. Подумай об этом, Кэт, мы состаримся вместе. Будем совершать прогулки на взморье и наблюдать заход солнца, а ты будешь петь мне песни своим милым голосом. — Захваченный собственным воображением, он взял ее руку и провел губами по пальцам. Даже такая маленькая ласка глубоко взволновала его. Боже, он сходит по ней с ума.

Она вырвала у него руку. Легкий румянец окрасил ее щеки.

— Я боюсь, вы не поняли, мистер Хокинс.

— Весли. И я понял тебя, Кэтлин Макбрайд. Я понял, почему я ощущаю женское желание в твоих глазах и твердость воина в сердце.

Как бы защищаясь, она прижала руки к груди.

— Может быть, вы умнее всех в мире, мистер Хокинс? Скажите мне, пючему вы так думаете обо мне?

— Ты защищаешь свой дом. И это стало твоей трагедией. Обстоятельства заставили тебя похоронить свою женственность.

— Обстоятельства? — раздраженно спросила она. — Какое прекрасное слово. Это вы, англичане, сделали меня такой, какая я есть, украли мою мечту иметь мужа и сем… — испугавшись, что сказала о себе слишком много, она схватила скребницу и повернулась к черному любимцу. — Возвращайтесь в зал. Я занята.

Весли решил отступить от предмета разговора, но не от нее. Лоснящаяся шкура коня натягивалась от прикосновений скребка, и тот удовлетворенно похрапывал. Весли молча наблюдал за игрой света и теней на мускулатуре жеребца.

— Кэтлин, почему ты не продашь некоторых из этих лошадей, чтобы прокормить своих людей?

Она нервно засмеялась.

— Ирландцы безжалостно убивают своих лошадей на мясо. Лошади сейчас нужны только воинам, а нас осталось очень мало. Я слышала, что некоторые ирландские предатели продают своих коней в английскую кавалерию, — она обвела взглядом конюшню. В глазах появилось лукавство. — Уверена, им захотелось бы заиметь этих красавцев.

— Кэтлин, чтобы заиметь этих лошадей, они пойдут даже на убийство. Тебе следует быть очень осторожной.

— Я и так осторожна.

Весли, нахмурясь, посмотрел на черного жеребца.

— Как его зовут?

— У него нет имени, — ее руки скользнули по выгнутой шее коня. — Дать ему имя значит сделать его обыкновенным.

Весли встал позади нее. Не дотрагиваясь, измерил ее талию пальцами. Как он и предполагал, тонка, как молодое деревце.

— Где ты взяла его, Кэтлин?

Она прислонилась щекой к шее своего любимца и стала медленно водить рукой по его горлу вверх и вниз, вверх и вниз таким движением, от которого разыгралось воображение.

— Это подарок.

— От кого?

— А вот этого я вам не скажу, мистер Хокинс.

— От Логана Рафферти? — настаивал он, подстегнутый ее ответом и своей внезапной ревнивой догадкой.

Она расхохоталась.

— Да Логан Рафферти не даст мне колоска со своего поля, не то что такого коня.

— Тогда кто?

— Неважно кто, сэр. Я слишком много болтаю сегодня с вами.

— Не слишком много, — возразил он. — Я мог бы слушать тебя до скончания веков, и мне бы не надоело.

— Осмелюсь возразить: вам надоест значительно раньше, мистер Хокинс, — она медленно провела скребком по черной блестящей холке.

— Ты очень предана этому животному, — высказал он свое наблюдение.

— И буду предана. Мы прошли вместе с ним через много сражений.

Весли представил ее, едущей на коне в темноту ночи с развевающимися волосами и вуалью, с зажатым в маленькой руке мечом. Внезапное беспокойство пронзило его.

— Кэтлин, задумывалась ли ты о том, что когда-нибудь удача может изменить тебе?

— У меня самая лучшая лошадь, преданные воины и зависящие от меня люди. Я не могу изводить себя мыслями о неудаче.

— А если круглоголовые когда-нибудь схватят тебя?.. — Его голос прервался, когда он представил себе ее дом, разрушенный солдатами, убитых людей и саму Кэтлин, распластанную под каким-нибудь похотливым англичанином. Весли тряхнул головой, пытаясь избавиться от этих мыслей. Он не должен думать об этом. Кроме того, если его план сработает, она вскоре будет в безопасном от круглоголовых месте.

— Ты когда-нибудь устаешь от сражений, Кэтлин? — спросил он.

— Я не думаю, что это имело бы значение, — она стала еще энергичнее чистить лошадь.

— А тебе не надоело убивать? — поинтересовался Весли.

— Убивать кого?

— Все равно кого.

— Англичане — единственное племя, за которым я охочусь.

— И все-таки, тебе не надоело? — настаивал он.

— Конечно, нет. — Она продвинулась к высокому крупу лошади, нажимая на скребок еще сильнее. — А вам не надоело?

— До чертиков, — признался он, вспомнив кровавые битвы гражданской войны, остающееся после них тяжкое чувство вины и ощущение одиночества, охватившее его после принятия обетов в Дуэ.

— Это потому, мистер Хокинс, что вы не знаете, что означает драться за свой дом, — страстно произнесла она, подчеркивая каждое слово. — За каждый кусок хлеба.

В нем поднялось ответное чувство, ему хотелось схватить ее, встряхнуть и закричать ей: «Да! Да, я знаю. Я вынужден был покинуть свой дом. Я прошел через пытки, мою любимую дочь вырвали у меня из рук и сделали заложницей».

Однако необходимость сохранять тайну пересилила острое желание рассказать обо всем.

— Кэт, — мягко сказал он, накрыв ее руку своей и замедлив таким образом движение скребка. — Положи его и посмотри на меня.

Она напряглась.

— Не дотрагивайся до меня, англичанин.

— Я не смогу удержаться от этого.

Она откинула голову, и ее каштановые волосы заструились по его груди.

— Боишься, Кэтлин?

— Еще чего, — уверенно ответила она.

— Тогда повернись.

Рассердившись, Кэтлин резко повернулась и оказалась зажатой между Хокинсом и лошадью. Твердые мускулы за спиной, твердые мускулы впереди. Не от страха, а от смущения она прикусила губу и спросила:

— Что вы за мной ходите, мистер Хокинс?

— А это второе, от чего я не могу удержаться, — слегка касаясь ее щеки пальцем, он обвел контуры скул и подбородка. — Я понимаю тебя лучше, чем ты думаешь. Возможно, лучше, чем кто-либо еще в Клонмуре. Ты утверждаешь, что твоя участь тяжелая, что ты вынуждена воевать, а у тебя, тем не менее, есть дом и семья.

— Да, спасибо всем святым за это, — она серьезно посмотрела на него. — А у вас есть семья, мистер Хокинс?

— Я… мои родители отправили меня учиться, когда я был еще очень молодым. Они уже умерли. У меня нет ни брата, ни сестры, — стараясь отвлечь ее от дальнейших распросов, он наклонился и слегка подул ей в ухо. Она вздрогнула.

— Вы знаете, этот конь кусается.

— Думаю, я нравлюсь ему. Почти так же, как тебе, Кэт.

— Вы мне не нравитесь. Как вы можете нравиться мне? Я совсем не знаю вас, потому что вы отказываетесь отвечать на мои вопросы.

Он погладил ее руки. — Это потому, что мне нечего сказать. У тебя есть Клонмур, и ты намного богаче, чем я, — он посмотрел туда, где из окна пробивался солнечный свет. Даже теплота, исходящая от нее, не смогла растопить охвативший его холод одиночества. — Иногда я думаю, что у меня нет дома.

В мысли снова ворвалась Лаура, и его охватило нетерпение. Что, если Хаммерсмит сообщил Кромвелю, что Весли убит? Что тогда случится с Лаурой?

— Мистер Хокинс? — голос Кэтлин прервал его ужасные размышления. — С вами все в порядке? Вы внезапно побледнели, — она посмотрела на его руки. — И вы слишком сильно держите меня.

Он заставил себя ослабить хватку, но тайные страхи все еще владели им. Ему следует что-то предпринять в этой ситуации и как можно быстрее. Но что?

В июле в Клонмуре внезапно установилась холодная, не по сезону, погода. Ветер порывами налетал на безлюдные утесы. Зеленые поля приобрели оттенки смерти, скучные серые и коричневые тона, море стало похожим на полированный ствол ружья, а бесцветное небо покрылось тучами.

Мэгин отказалась вернуться к мужу до тех пор, пока он не снизит требования к приданому до символических размеров. Логан отказался изменять свои требования до тех пор, пока Мэгин не вернется в его дом, к его очагу и в его постель. Она притворялась, что презирает его, и каждую ночь плакала до тех пор, пока сон не одолевал ее. Он клялся, что не выносит даже ее вида, и каждый день находил новый предлог, чтобы проскакать двадцать миль до Клонмура.

Сломанная рука кузнеца Лайама заживала медленно. Эйлин Бреслин делала ему припарки, а Том Генди рассказывал свои сказки у очага.

А в Голуэе Титус Хаммерсмит жаловался на сырую ирландскую погоду и бесновался по поводу того, что Фианна снова захватила продовольственный обоз, на этот раз прямо у него из-под носа, с корабля в гавани Голуэя. Команда сидела взаперти в трюме до тех пор, пока грабители-ирландцы не перегрузили муку и мясо и не отплыли в северном направлении в своих быстрых, неуловимых лодках.

В Клонмуре же семьи, живущие в округе, начали приезжать на рассвете и требовать свою долю добычи от последнего набега. Весли стоял во дворе вместе с Томом Генди и Кэтлин, которые следили за раздачей.

Внезапно со стены донесся предупредительный свист Куррана. За воротами раздался стук копыт. Как муравьи, чей муравейник растоптан ногой великана, люди Клонмура расхватали продукты и разбежались, чтобы спрятать их. Во двор въехал Логан Рафферти, сопровождаемый четырьмя дородными слугами.

Несмотря на холодную погоду, Мэгин скинула свою шаль и с легким покачиванием бедер проплыла мимо него, притворяясь, что любуется новой вязаной накидкой Эйлин Бреслин. Сделав вид, что она совсем не интересует его, Рафферти спешился. Его большое, упитанное тело было ярким контрастом тому положению, в котором находились люди Клонмура.

Весли постоянно удивлялся, почему никто никогда не спросил об этом Рафферти, никто не удивлялся, что он процветает в то время, когда остальные голодают.

— Все еще оказываете гостеприимство врагу, я вижу, — сказал Логан. — У меня новое предложение, как заставить мою жену вернуться.

Мэгин тихо шла через двор, прислушиваясь.

— Как? — спросила Кэтлин.

— Отдай мне англичанина.

—Что?

— Я возьму Хокинса вместо приданого. — Весли продвинулся вперед.

— Ну, какая кровожадность… — начал он.

— Это так просто, — продолжал Рафферти, игнорируя его. — Мэгин может вернуться к ночи туда, где ей следует быть.

— Это противоречит правилам ведения войны, — вмешался Том Генди.

— Ведения войны? — Густые брови Рафферти удивленно сошлись на переносице. — Какое отношение имеет наш вопрос к правилам ведения войны?

Весли сосредоточил внимание на большом ирландце. Боже мой, Рафферти действительно ничего не знает о Фианне! И, судя по замкнутому выражению лица Кэтлин, она не хочет, чтобы он знал.

— Мы живем в военное время, — пояснила она. — Именно это имел в виду Том.

— Это еще одна причина для того, чтобы захватчик оказался в моих руках, — настаивал Логан.

Весли решил, что ему лучше бы оказаться в руках сатаны. Тем не менее, он посочувствовал Кэтлин, когда увидел ее побледневшее и напряженное лицо. В растерянности она переводила взгляд с Мэгин на Логана и снова на свою сестру.

Неожиданная идея пришла в голову Весли. Прежде чем он успел четко сформулировать ее для себя, он уже стоял прямо перед Рафферти.

— Предлагаю заключить пари. Если выиграете вы, я пойду с вами и Мэгин тоже. А если выиграю я…

— У вас нет права выбора спорить или нет, — вмешался Том, подтягивая свои штаны.

— И я не собираюсь менять свои требования, — подтвердил Логан.

— А если выиграю я, — продолжил Весли, — то потребую приз от Кэтлин.

— Какой приз? — шагнула вперед Кэтлин. Он широко улыбнулся.

— Что-нибудь такое, что в пределах твоих возможностей.

— Но…

— Помолчи, — остановил ее Том. — Возможно, англичанин поможет разрешить нам эту проблему.

— Таковы ваши ставки, — обратился Рафферти к Весли. — А какова игра?

— Конное состязание, — объявил Весли. Логан откинул назад голову и загоготал, к нему присоединились его слуги. — Конное соревнование, говоришь? Согласен.

— Нет, — вмешалась Кэтлин.

— Ты думаешь, я не выиграю у этих тесных штанов? — грубо спросил Логан.

— Я глава Макбрайдов, и говорю «нет».

— Я предложил честный спор, — мягко убеждал Весли. Ему хотелось дотронуться до нее, положить ее голову к себе на плечо, поцелуем стереть напряжение с ее лица.

— У вас нет права предлагать себя вместо ставки, — отпарировала она. — Вы принадлежите мне.

Он расплылся в улыбке. — Тогда у тебя больше причин молиться за то, чтобы я выиграл, моя дорогая.

Она густо покраснела, когда вокруг них раздался одобрительный смех. Весли отвел ее в сторону, чтобы другие не услышали их. — Подумай, это возможность поставить Рафферти на место.

— Никто не может поставить Логана на место, особенно на лошади. Его мать клянется, что он пронзительно завопил, требуя лошадь, как только появился на свет. Никто не может обогнать его, никто, кроме… — она прикусила губу.

— Никто, кроме Кэтлин Макбрайд, — закончил он за нее.

Она ковырнула твердую землю босой ногой. — Я никогда не побеждала Логана в соревновании.

— Потому что не могла? Или не хотела?

Ее молчание дало красноречивый ответ. Он хорошо понимал эту женщину, крушение ее надежд и деликатные, взвешенные действия.

— Разреши мне выиграть у него вместо тебя, Кэтлин.

— Его лошадь лучше любой, на которую сядете вы.

— Не совсем так.

— Что вы, черт возьми, имеете в виду? Наши пони не могут обогнать его кобылу. Мы держим их из-за выносливости, а не скорости.

— Я поскачу на черном жеребце.

—Что?

— Я сказал, что поскачу на черном жеребце.

— Нет, — она отступила назад, ее взгляд стал жестким. — Никто никогда не поскачет на черном жеребце. Никто, кроме меня.

— Это единственный способ, — убеждал ее Весли. — Черный жеребец мой единственный шанс.

— Но он мой, он… — Она замолчала, в ее глазах сверкнула боль, как непролитые слезы. Он бы очень хотел знать, как конь оказался здесь, и почему он так много значит для нее. Однако сейчас было не время вести важные для его сердца разговоры.

— Я должен скакать на жеребце, — настойчиво повторил он.

— Я даже не знаю, умеете ли вы ездить верхом. Весли вспомнил сражение у Вустера, победу над войском парламента, достигнутую за счет нанесения серии молниеносных ударов. Вместе с воспоминаниями к нему пришла уверенность.

— Я умею ездить верхом, — просто сказал он.

— Жеребец убьет вас, — порыв ветра бросил ей на лицо копну золотистых волос.

— А какое для тебя имеет значение, Кэтлин, если станет одним англичанином меньше?

— Прекрасная мысль. — Она позвала через плечо: — Бригитта! Выведи жеребца и оседлай его!

Рори громко спорил с Рафферти.

— Мы не можем разрешить ему соревноваться. Он воспользуется возможностью и сбежит.

— Если жеребец не сбросит его на первом же повороте, я догоню и верну его обратно, — пообещал Логан.

Чванливая самонадеянность Рафферти была на руку Весли. Ирландский лорд был уверен в себе, слишком уверен. Весли знал, как использовать чрезмерную самонадеянность.

Однако, когда появился взнузданный и оседланный жеребец с горящими глазами, в Весли впервые закралось сомнение. Животное было таким же диким, как обрушивающиеся со всей силой на скалы Коннемары волны прибоя. Его длинные стройные ноги танцевали на твердой, утоптанной земле двора. Ветер трепал его гриву, ноздри раздувались. Конь беспокойно поводил головой, пока не увидел Кэтлин.

Весли протянул руки к уздечке. Жеребец отдернул голову и боком отступил в сторону.

— Иди сюда, мой хороший, — ласково приговаривал Весли. — Все в порядке. Сейчас поедем. — Жеребец стоял смирно, с притворной покорностью опустив голову, готовый взвиться в любую минуту. Не отрывая взгляда от напряженной холки лошади, Весли взялся за седло. Старая хорошо смазанная кожа скрипнула в напряженной тишине. Весли поставил ногу в стремя. Не успел он перенести через жеребца вторую ногу, как тот резко сдвинулся в сторону, оставив Весли лежать на земле.

— Вот как ты ведешь себя. — Весли сжал зубы, сдерживая нарастающую боль.

Он предпринял новую попытку, на этот раз учитывая рывок лошади, приземлился прямо в седло и слегка сжал ногами бока лошади. Жеребец взял с места в карьер, его четыре копыта одновременно оттолкнулись от земли, а спина выгнулась дугой. Весли почувствовал, что летит в холодное серое небо, как камень, выпущенный из катапульты.

Он упал тяжело, как будто великан припечатал его кулаком к земле. Бездыханный, с мелькающими перед глазами кругами, он услышал отдаленный хриплый смех. Жар ударил ему в голову, а тело охватила дрожь.

— Не сейчас, — пробормотал он, но было поздно. Он почувствовал, что летит в уже знакомую пустоту.

Кэтлин протерла глаза. Это случилось скорее, чем она предполагала. Кажущееся послушание жеребца, затем резкое движение. Хокинс упал как тряпичная кукла и сейчас, неподвижный и бездыханный, лежит в пыли. Она ожидала такой реакции жеребца, ожидала смеха, раздавшегося после падения Хокинса. Единственное, что оказалось неожиданным, это невесть откуда взявшийся страх.

Кэтлин опустилась возле Хокинса на колени и повернула к себе его лицо. Неподвижное, с побледневшими щеками, оно показалось ей до боли красивым.

— Мистер Хокинс, — произнесла она. — Мистер Хокинс, вы слышите меня?

Он открыл глаза. В его необычных серо-зеленых зрачках отражались плывущие по небу облака. Она заметила произошедшую с ним перемену: пристальный взгляд, направленный вдаль, сделал из него еще более незнакомого человека, чем он казался прежде.

— Уже не больно, — сказал он. Это был тот же удивительный голос, только более глубокий, более неотразимый. Произнесенные им слова поразили своей необычностью. Затем он взял ее за руку, жаркие ладони согрели ее пальцы. Кэтлин пристально посмотрела ему в глаза, пытаясь найти там ответы на вопросы, которые не могла произнести вслух. Хокинс отвел ее руки, встал и пошел к жеребцу, слегка пошатываясь.

— Падение лишило его разума, — пробормотал Рори.

Усмехаясь, Логан подошел к Мэгин.

— Ну, жена, пойдем домой.

Мэгин заломила руки, разрываемая на части желанием быть завоеванной своим мужем в честной борьбе, и, сожалея о той цене, которую приходится заплатить за это.

Не обращая внимания на голоса, доносившиеся до него, Хокинс направился прямо к жеребцу, который с дрожащей от бешенства холкой стоял чуть в стороне с тянущимися по земле поводьями. Хокинс положил ладонь на большую голову коня, который казался теперь слишком спокойным. Кэтлин удивилась: неужели животное тоже почувствовало удивительную теплоту прикосновения англичанина?

— Ты зверь, а не животное, — тихо сказал Хокинс, — создание ветра. А я твой хозяин.

Жеребец опустил голову. Хокинс подобрал поводья и грациозным прыжком вскочил в седло. К великому изумлению всех присутствующих он неторопливым шагом выехал через главные ворота. Некоторые из наблюдателей благоразумно прикусили большой палец руки, что по старому поверью защищало от колдовства.

— Проклятие! — Логан вскочил на лошадь и рванул за англичанином, остальные тоже поспешили к воротам.

Эйлин сделала кресты пальцами на обеих руках.

— Ну и дьявол, прямо-таки околдовал животное.

— Глупости, женщина, — сказал Генди, искоса посмотрев на Кэтлин. — Просто Хокинс обладает способностью укрощать дикие создания.

Ветер маленькими вихрями скручивал пыль и гонял ее по голой земле. Не дыша, Кэтлин посмотрела на церковь, находящуюся в миле от замка. Затем, вспомнив его странные слова, обращенные к коню, посмотрела на Хокинса.

Он встряхнул головой, как будто прогонял остатки сна. На его лице было написано удивление. Посмотрев на Кэтлин с усмешкой, он сказал:

— Это было легче, чем я предполагал.

Чувство облегчения наполнило ее сердце. Он снова стал тем беспечным англичанином, каким был до сих пор. Казалось, волшебство исчезло из его глаз. Он непринужденно сидел на жеребце, этом диком создании. Мужчина и конь превратились в единое целое, мускулистые бедра обнимали мускулистый корпус, предвкушение скорости безошибочно читалось на лице Хокинса. Руки держали поводья легко и свободно, гибкая спина была готова слиться с лошадью в едином порыве.

«Ах, Логан, — подумала она, — ты сам ввязался в это дело».

— Легко? — спросила она. — Конь сбросил вас, как пучок водорослей.

Улыбка растянула его губы.

— А сейчас? — Наклонившись, он взял ее за руку. — Поцелуй на удачу, Кэтлин?

Она покраснела от одной только мысли об этом и, вырвав руку, сказала:

— Помните свое слово, мистер Хокинс.

— И помни пари, Кэтлин.

Его легкая усмешка была полна обещаний, которые она не могла понять. Кэтлин вздрогнула не от страха и не от холода, а от чувства, которому она не осмелилась дать название. Подскакал Логан, плавно останавливая лошадь.

— Готов, англичанин?

— Чтобы накормить тебя грязью из-под копыт моего коня? — спросил Хокинс. — Конечно.

Кэтлин отступила в сторону, повернувшись спиной к возбужденным наблюдателям. Они всерьез приняли условия соревнования. И так как в нем ирландец выступал против англичанина, а ставки решали судьбу прекрасной Мэгин, оно приобрело значение большого праздника. Том Генди поднял ольховую палку. — Займите линию старта, — закричал он. — Ваш маршрут — до церкви и обратно.

Взгляд Хокинса остановился на далекой колокольне. Колени Логана напряглись. Палочка разрубила воздух: — Марш!

Обе лошади мгновенно сорвались с места, осыпав Кэтлин песком. Убирая от глаз спутанные поднятым ветром пряди волос, она знала, что произойдет дальше. Решительный и ритмичный галоп жеребца звучал музыкой в ее сердце. Он, и только он выиграет эту гонку.

Хокинс держался в седле с большим изяществом и грациозностью, чем можно было ожидать от наездника армии круглоголовых. Он прильнул к вытянувшейся шее жеребца, его красноватые волосы выделялись ярким пятном на черном корпусе лошади. Сквозь стук копыт Кэтлин услышала, как от избытка чувств Хокинс издал дикий вопль. Этот вопль дошел до сердца, потому что ей тоже было знакомо чувство возбуждения от быстрой скачки.

Кобыла Логана была достойным представителем породы ирландских лошадей и выложилась до последнего. Но Кэтлин знала, знала с того самого момента, как Хокинс заставил жеребца повиноваться, что все усилия кобылы будут напрасными.

В этом черном красавце были красота и скорость, наработанные веками. Ощущение полета, вызываемое его галопом, заставляло думать о таинственной стране, которая могла вывести такую замечательную породу, а еще больше думать о мужчине, который…

— Он собирается нарушить слово и сбежать, — бушевал Рори.

Хокинс достиг церкви раньше Рафферти. Лошадь и всадник исчезли за побеленным каменным зданием.

— Чертов предатель! — Рори сверлил Кэтлин взбешенным взглядом. — Смотри, как поступает этот презренный англичанин.

Кэтлин приложила руки к груди, пытаясь успокоить бешеное биение сердца. Матерь Божья, почему она поверила ему? Почему…

Хокинс появился с другой стороны церкви. Он приподнял воображаемую шляпу, встретившись с шипящим от злости соперником, и поскакал назад к воротам. Логан в финале приложил героические усилия, но отстал от Хокинса на четыре корпуса.

Зрители застыли в нерешительности. Если они станут приветствовать Хокинса, не будет ли это предательством по отношению к ирландскому лорду? А если станут освистывать победителя, не покажется ли это предательством по отношению к главе Макбрайдов?

Только Том Генди дал волю свободному проявлению чувств.

— Грандиозное, прекрасное зрелище! — Он ухмыльнулся Кэтлин и затанцевал от радости. — Как ты думаешь, какой приз потребует наш гость?

Затаив дыхание, Кэтлин следила, как Хокинс и Логан направили лошадей на взморье, где те смогли бы отойти от бешеной скачки.

Они были так непохожи друг на друга: ирландский лорд и английский солдат. Оба более красивые, чем любые другие мужчины. Оба сильные и властные. Они могли быть друзьями, если бы находились по одну сторону конфликта. Ирландия выиграла бы, если бы они были союзниками.

Хокинс подъехал и спрыгнул с лошади. Бросив поводья Бригитте, он шагнул к Кэтлин. Она смотрела на что угодно, но только не на Хокинса. Ее внимание было сконцентрировано на поднимающемся от жеребца паре, на сверкающем в полуденном солнце гладком корпусе, на четких отпечатках его копыт на песке. Толпа придвинулась поближе, сгорая от любопытства. Шершавая холодная рука подняла ее подбородок. Сердце Кэтлин чуть не выпрыгнуло из груди, когда она посмотрела в его серо-зеленые глаза.

— Ты должна мне приз, Кэтлин Макбрайд, — сказал он. Легкий ветерок перебирал пряди волос, обрамлявших его обветренные щеки.

Она резко откинула голову.

— Что вы хотите получить, мистер Хокинс?

— Поцелуй, Кэтлин Макбрайд. Я получу от тебя поцелуй.

У нее замерло сердце. Она медленно втянула в себя холодный соленый воздух.

— Таков твой приз?

— Да. Хочу попробовать тебя на вкус.

— Клянусь, это становится интересным, — прошептала Эйлин Бреслин.

— И оскорбительным, — добавил сердито Рори. Кэтлин бросила взбешенный взгляд на своего пленника.

— Уж лучше поцеловать жабу.

— Тебе придется вместо нее довольствоваться мной.

Ей следовало бы быть благодарной, потому что требование, по правде говоря, достаточно умеренное. И все же нервы ее были напряжены, как натянутая струна.

— Почему? — спросила она.

Его смех струился подобно разогретому меду из хрустального бокала.

— Это мое требование, и у меня есть право быть таким глупым, каким я захочу. Ты знала о ставках. Ты хочешь, чтобы говорили, что глава Макбрайдов не держит слова?

Ее терпение лопнуло. Ей больше всего хотелось побыстрее покончить с этим и заняться своими обязанностями. Нужно было подсчитать и заложить на хранение добычу от последнего набега. Да и Мэгин, без сомнения, готовится поднять большой скандал.

— Так и быть, — недовольно сказала Кэтлин. Положив руки ему на грудь, она приподнялась на цыпочки и прижалась губами к его щеке.

— Вот ваш приз, мистер Хокинс.

Она повернулась и пошла от него прочь, молясь, чтобы люди подумали, что покраснела она от порывов ветра, а не от смущения. Его большая рука опустилась ей на плечо, и он развернул ее к себе.

— Ты называешь это поцелуем?

— А как вы называете это? — насмешливо спросила она.

— Я получил бы больше удовольствия, скармливая цыплятам зерно с ладони.

— У англичан странные вкусы.

В толпе довольно засмеялись. Некоторые попытались придвинуться поближе. Том Генди оттеснил их назад.

— Кэтлин, — Хокинс дотронулся до ее щеки. — Это не совсем то, что я имел в виду.

— О, Боже, — взорвалась она, — разве вы не видите, как глупо себя ведете?

— Будет глупо, если ты будешь шарахаться от меня в сторону, словно девица. Ты же глава Макбрайдов и делала кое-что похуже, чем поцеловать англичанина, — он обхватил ее руками и наклонился к ней. — Я выиграл приз.

— Хватит, мистер Хокинс! — Собрав остатки самообладания, она сказала: — Я выполнила ваше условие.

Руки Хокинса еще сильнее сжали ей плечи.

— Ну? Я жду.

Кэтлин подавила волнение.

— Нет, — твердо ответила она.

Его пальцы скользили вверх и вниз по ее руке, одновременно успокаивая и возбуждая. Она натянула шаль на плечи.

— Ты боишься, — заявил он, и удивление от внезапного открытия мелькнуло на его лице. — Боже, Кэтлин, я никогда не думал, что мне удастся обнаружить хоть что-нибудь, чего ты боишься.

— Я не боюсь.

— Тебя никогда не целовали раньше?

Кэтлин посмотрела мимо Хокинса. Воспоминания нахлынули на нее, взгляд затуманился. Да, ее целовали. Алонсо поцеловал ее однажды. Он нежно держал обе ее руки, словно они были сделаны из хрупкого хрусталя. Ей вспомнилось его красивое лицо, темное и нежное, копна черных волос над благородным лбом, скульптурный изгиб его рта. Их губы встретились легко, как две случайно столкнувшиеся и разлетевшиеся в стороны бабочки. Кэтлин Макбрайд четыре года жила воспоминанием об этом кратком моменте.

— Меня целовали раньше, — решительно сказала она.

Уголок его рта приподнялся в полуулыбке.

— А это мы проверим, любовь моя.

Он прижал ее к себе. Где-то вдали раздался негодующий возглас Рори Бреслина, затем наступила тишина. Кэтлин молча смотрела на Хокинса. Эхо очарования их первой встречи нахлынуло на нее. Какая-то таинственная сила повлекла к нему, такая же неизбежная, как связь между луной и приливом.

Его руки еще крепче прижали ее к себе, отгородив от всего мира. Она почувствовала запахи ветра, лошади и мужчины, ощутила, как ее грудь прижалась к его груди, услышала биение его сердца.

Краем своего сознания она понимала, что стоит ей только крикнуть, как воины накинутся на Хокинса. Один простой крик освободит ее. Один простой крик отнимет у нее чудо, которое она нашла в его объятиях.

— Хорошо, — согласилась она. — Глава Макбрайдов выполняет свои обещания.

Поцелуй англичанина начался с улыбки. С улыбки нежного чародея, которая проникала в ее сердце. Его губы дотронулись до ее лба, затем опустились к щекам. Кэтлин попыталась отвернуть голову, но он зажал пальцами ее подбородок и не давал возможности двигаться. Его нежные и легкие, как весенний день, поцелуи покрыли все ее лицо. Кэтлин стояла, очарованная, не узнавая себя.

Робкая, умирающая было вера начала возрождаться в ней. «Разреши ему, — велел ей голос из другого мира. — Не сопротивляйся ему».

Его рот коснулся ее губ. Это прикосновение было похоже на прикосновение бабочки. Его теплое дыхание имело резкий, пахнущий дымом вкус виски, которое он пил накануне. Он прижал к ней губы еще настойчивее.

Удивительное чувство охватило ее. Люди на взморье, море за спиной, песок под ногами все утонуло в потоке ощущений, которым она не могла дать названия, потому что они были новыми и оглушительными для нее. Она была наедине с Джоном Весли Хокинсом в самом центре мира. У нее заболела шея, потому что она запрокинула голову, но ей было приятно это неудобство оно свидетельствовало о трепетной жизни внутри нее.

Бесконечный поцелуй ошеломил Кэтлин и освободил желания, которые ей удавалось сдерживать все эти годы. Она больше не помнила, кто она. Ее доставили на эту землю с единственной целью утонуть в объятиях этого англичанина.

Голова кружилась. Она трепетала, словно лист, обдуваемый ветерком. Прильнув к нему, ощутила совершенство его мужского тела. Ей было очень нужно что-то, что-то жизненно важное, как воздух, которым она дышала. Хокинс, с его ласковыми руками и опьяняющими поцелуями, манил возможностью выполнения ее желания. Ближе, она хотела быть еще ближе, и чтобы между их разгоряченными телами не было ничего.

Он чуть отстранился, не выпуская ее из объятий. Потеряв чувство реальности, Кэтлин почувствовала, как на нее нахлынуло почти забытое воспоминание. Однажды ей в руку впилась длинная колючка. Боли не было до тех пор, пока Эйлин не вытащила ее. Похожую боль она испытывала сейчас.

Хокинс, широкоплечий, с лохматой головой, четко выделяющийся на фоне скал и утесов Коннемары, заполнил собой ее душу. На его лице было написано удовлетворенное восхищение, а в глазах горели опасные огоньки.

Все еще держа ее за плечи, он отодвинулся назад и сказал:

— Посмотри мне в глаза, Кэтлин Макбрайд, и повтори, что тебя раньше целовали.