Восхитительная

Глава 12

Верити постучала ровно в тот момент, когда истекли положенные полчаса. Стюарт ждал – он услышал, как мадам Дюран вошла в коридор тремя минутами раньше. Тем не менее стук заставил его пульс учащенно забиться.

– Войдите, – велел он.

Каким-то чудом Стюарт вспомнил про оставленный на плите чайник. Поэтому успел сделать себе чаю и отнести его в кабинет вместе с печеньем. Но не смог отведать ни того ни другого. Пришлось плеснуть на два дюйма виски и выкурить три сигареты, чтобы унять дрожь в руках и успокоить взвинченные нервы.

Эта женщина и сейчас стояла у него перед глазами, прекрасные груди и шаловливые пальцы. Ему хотелось бы облизать эти пальцы, впитать ее сок до последней капли. Разложить ее на постели и брать раз за разом, пока не потемнеет в глазах.

Это все из-за долгого воздержания, твердил себе Стюарт. Жизнь сложилась так, что он вынужден был блюсти целомудрие уже десять лет. Поэтому совершенно неподходящая женщина сумела зажечь огонь в его добродетельной душе. Но в душе Стюарт знал, что обманывает сам себя. В этой мадам Дюран было нечто неотразимо притягательное.

Загадочная сила, сродни той, что удерживает Луну на орбите вокруг Земли.

Стюарт молил Бога, чтобы еретическая власть, которую имела над ним эта женщина, проистекала исключительно из ее тайны. Один взгляд – й тайна развеется. Тяжело вздохнув, Стюарт отошел от окна, где стоял, прижавшись лбом к холодному стеклу. Решительно, ему бы нырнуть в бассейн, проплыть пару кругов! Потом сел к письменному столу.

Она так и не вошла. Край ее подола колыхался на пороге кабинета. Стюарт прислушивался изо всех сил, и сквозь отдаленный гул уличного движения и чрезмерно усердные рулады уличных музыкантов на Букингем-пэлис-роуд смог уловить звук ее тревожного дыхания.

Стюарт поднялся. Этикет и внешние приличия, которые он так ненавидел.

Он был почти в дверях, когда мадам Дюран приглушенно заговорила по-французски:

– Месье, умоляю, погасите свет. Она хотела, чтобы он выключил свет!

– Почему?

– Потому что... Мне так стыдно смотреть вам в лицо. – В ее голосе не было и следа того жаркого соблазна, который он надеялся услышать. Соблазнительница заговорила робко, смущенно: – Прошу вас, сэр.

Стюарту вовсе не улыбалось очутиться наедине с ней в темноте. Совершенно неприлично и недопустимо. И помешает развеять таинственное наваждение.

– Умоляю, сэр!

Мадам Дюран была не просто смущена – он ясно слышал отчаяние в ее голосе. Стюарт подумал, тяжело вздохнул и уступил.

Он вернулся к столу и потушил настольную лампу. На мару мгновений он ослеп. Ее платье шелестело – шерстяная юбка поверх нижних юбок из фланели. Шаги, сначала отчетливые – каблуки щелкали по деревянному полу, – сделались приглушенными, когда она ступила на самаркандский ковер, привезенный из Индии.

Потом его глаза привыкли к темноте. В скудном свете, что сочился в окно, он рассмотрел женский силуэт. Чернильная темнота на фоне прозрачных ночных теней.

Стюарт почти сразу пожалел о собственной галантности. Он вызвал ее только затем, чтобы увидеть в лицо. В его планы вовсе не входило подстегивать любопытство! Он нашарил на столе стакан с виски и залпом осушил его.

В комнате повисло молчание. Пусть. Все равно он не мог придумать, что сказать. Боялся показаться глупым или похотливо-сладострастным.

«Сделай это снова. Позволь мне смотреть. Дай взглянуть на твое лицо, когда дойдешь до вершины!»

– Вы хотели видеть – поговорить со мной, сэр?

Ее голос донесся из самого дальнего угла кабинета – мадам Дюран постаралась держаться от него на почтительном расстоянии. Несомненно, темнота и расстояние были призваны сохранить ее респектабельность. Но Стюарт думал только о манящей тени, залегшей меж ее ног.

– Мой обед, – сказал он, удивляясь холодности собственного голоса. – Говорила ли с вами миссис Аберкромби?

Мадам Дюран ответила не сразу. Неужели, как и он, была поражена темой беседы?

– Обед на восемнадцать персон, на следующей неделе?

– Именно. Вы все поняли?

– Да, сэр.

– Отлично, – сказал Стюарт.

Снова воцарилась тишина. Почему, из каких непристойных соображений, он не решается ее отпустить? Жалкое удовольствие сидеть в темноте в пятнадцати футах от нее, но все же лучше, чем ничего.

Она заговорила первой:

– Желаете взглянуть на меню, сэр?

– Нет, в этом нет необходимости.

– Желаете... – Она осеклась. – Желаете, чтобы я приготовила к ужину что-то особое?

Пальцы Стюарта сжали одно из ее печений, он откусил кусочек. Ощущение было головокружительным. Языческим.

Он представил, как растирает печенье в порошок на ее теле и слизывает крошки с ее кожи.

– Нет. Не хочу обременять вас в свободный вечер, – ответил он.

Не хватало сегодня еще ее ужина. Тогда Стюарт точно сгорит дотла.

Снова молчание. Верити переминалась с ноги на ногу на ковре. Стюарт положил в рот еще один кусочек и ждал, пока печенье растает на языке, растечется божественной сладостью, приводящей его в отчаяние.

– Сэр, могу я... могу я идти?

– Еще один вопрос, и можете идти.

– Да, сэр?

Стюарт хотел спросить, не нужно ли ей послать в Фэрли-Парк за кем-нибудь из своих помощников. Скоро ей потребуется много рабочих рук.

– Скажите, о чем вы думали там, в ванной? – выпалил он. – О чем мечтали?

Стюарт услышал звук, похожий на сдавленный стон. Частые, неглубокие вдохи. Закрыв глаза, Стюарт принял пытку следующим печеньицем, и неземная сладость растеклась по жилам, словно яд.

Вот и пало божество. Тринадцать лет назад он смеялся над Берти, когда тот пал жертвой чар собственной кухарки, а теперь и сам угодил в сети ее магического очарования.

Мадам Дюран что-то произнесла, но Стюарт не расслышал. Что-то вроде «класс».

– Прошу прощения?

– О вас.

– Что?

– Я сказала, что думала о вас, – ответила она. – О вас, сэр. Спокойной ночи.

Сегодня у мистера Марсдена на пальце красовалось серебряное кольцо в виде змеи. Крошечная змейка с изумрудными глазами дважды обвивалась вокруг среднего пальца левой руки.

Лиззи не могла отвести глаз от кольца. Хотелось его потрогать – и заодно руку мистера Марсдена, чтобы увидеть его реакцию в первую долю секунды, прежде чем к нему вернется самообладание.

В последние несколько дней у Лиззи почти не было свободного времени, но, едва улучив минутку, она снова и снова разглядывала рисунки Марсдена и не могла насмотреться. Нет, скорее, ее влекла тайна, наполняющая душу безумным трепетом, когда она смотрела на прихотливые линии и нежные расцветки. Лиззи не могла отделаться от мысли, что он рисовал это для нее, только для нее одной.

Она понимала: это глупое и, возможно, вредное занятие. Понимала, что снова отдалась во власть тщеславию, страстно желая стать объектом обожания хоть для кого-нибудь. Она знала, что Жоржетта никогда не ошибается в том что касается слухов. И все же не могла расстаться с иллюзией.

– О чем вы задумались? – поинтересовался Марсден. Лиззи нехотя отвела взгляд от его кольца и сделала вид, что рассматривает листы бумаги, лежащие на секретере. Двумя днями раньше они беседовали по телефону. Она выразила желание нанять каллиграфа, чтобы писать пригласительные письма, и Марсден сказал, что принесет образцы почерка одного знакомого каллиграфа.

– По-моему, просто превосходно, – ответила она. Лиззи и сама отличалась прекрасным почерком, но этот каллиграф был просто виртуоз. – Это почерк мужчины или женщины?

– Мужчины.

Мужчины, вот как?

– И откуда же вы его знаете?

Марсден стоял возле письменного стола, пока Лиззи изучала образцы почерка. Ее взгляд то и дело отвлекался на его руку, свободно лежащую на краю стола. Запонки Марсдена тоже были серебряные, без украшений, что вообще было ему несвойственно. И Боже правый, она только сей час заметила – его рубашка была не белой, а нежнейшего оттенка зелени.

– Мы живем в одном доме.

– Ваш близкий друг?

– Время от времени мы обмениваемся книгами.

Что ж, вполне подходящий момент поведать Марсдену, что она знает все о его слабостях.

– Только книги? Не связывает ли вас что-то более значительное?

Марсден побарабанил пальцами по столешнице розового дерева. Убрал руки.

– Прошу прощения?

Отлично! Он уже занял оборонительную позицию. Лиззи расправила плечи и подняла голову. Настороженные глаза. Сжатые губы. И кажется, на шее жарко забилась жилка?

– Я знаю, почему вам пришлось покинуть Англию, – заявила она с расстановкой, наслаждаясь своей властью над: Марсденом. – Вам больше не нужно притворяться.

– Простите. Я всегда полагал, что уехал за границу из-за любви к приключениям. Прошу просветить меня относительно истинной причины.

Он был начеку, но особо не нервничал. Лиззи даже на секунду засомневалась, что информация верна. Она встала и посмотрела ему прямо в глаза:

– Разве не потому, что вас застали с профессором из Оксфорда за таким занятием, что и сказать нельзя?

Лиззи чувствовала – ей удалось его шокировать. Оба молчали. Марсден опустил голову:

– Но дело замяли. Откуда вы знаете?

Девушка загадочно улыбнулась – то ли победно, то ли разочарованно:

– Ничто не проходит бесследно. И у меня есть источники.

Склонив набок голову, Марсден рассматривал ее из-под ресниц. Ее сердце жарко забилось. Этот взгляд – само очарование, почти соблазн.

– Вот как?

– Но вам не нужно тревожиться, – продолжала Лиззи, пытаясь вернуть голосу снисходительный тон. – Я ни словом не обмолвлюсь мистеру Сомерсету. Знаю, как важно для него иметь надежных помощников... и как важно для вас зарабатывать средства к существованию.

– Вот спасибо, мисс Бесслер.

Лиззи с удивлением отметила сарказм в его голосе. Ее козыри, кажется, показались Марсдену не столь убедительными.

– Но я ожидаю, что вы будете соблюдать необходимый декорум. Недопустимо, чтобы пострадала репутация мистера Сомерсета.

– Разъясните в таком случае, что подразумевает необходимый декорум? Должен ли я соблюдать полнейшее воздержание, или вас устроят обычные меры предосторожности?

– Абсолютная секретность. На меньшее я не согласна, – надменно ответила Лиззи.

– Не подскажете ли, как мне добиться секретности такого уровня?

– Есть заведения, не правда ли, для таких, как вы? Заведения, где каждый посетитель обязан соблюдать тайну всех остальных?

– Мне жаль, но я вынужден вам сообщить, что давным-давно отказался от посещения подобных мест. Когда я был там в последний раз, из-за меня разыгрался целый скандал. – Марсден улыбнулся. – Случалось ли двум мужчинам драться из-за вас, мисс Бесслер? Не очень приятное зрелище. Разбитые носы, свернутые челюсти.

– Двое мужчин дрались из-за вас?

Марсден стряхнул невидимую пылинку с манжета.

– Два пьяных идиота. Предпочитаю, чтобы моего внимания добивались более цивилизованными методами.

Лиззи чуть не поперхнулась. Ей-то было понятно, как Марсден мог стать причиной такой пылкой страсти. Он был чертовски привлекателен. И еще что-то порочное таилось глубоко в нем.

– Возвращаясь к вашему предостережению, мисс Бесслер, можете не сомневаться – я буду очень осторожен. Не только потому, что восхищаюсь мистером Сомерсетом. Соблюдение строжайшей секретности и в моих интересах – не хочу окончить свои дни в тюрьме.

– Полагаю, нет, – ответила Лиззи, поеживаясь. Она как-то не подумала о столь печальных последствиях, если кому-то вздумается начать его преследовать.

– И чтобы достойно ответить на ваше великодушие... Марсден замолчал, как бы обдумывая фразу.

– Буду великодушен и я. Пусть мистер Сомерсет сам обнаружит, что от вашей девственности остались одни воспоминания, точно она Ковчег Завета. Не скажу ему ни слова.

Лиззи невольно отшатнулась:

– Это клевета.

– Согласен, это унизительно. Но правда, даже унизительная, не может быть клеветой. Знаю, потому что работаю помощником юриста.

До смерти напуганная, Лиззи чуть не спросила: откуда ему известно? Вопрос дрожал на кончике ее языка. Лиззи взглянула на дверь гостиной, которую неосмотрительно оставила приоткрытой, но в коридоре никого не было.

– Не соблаговолите ли объясниться, сэр? Это серьезное обвинение.

– Что тут объяснять? Долгое время вы относились ко мне с опаской – вам казалось, я знаю про вас кое-что. Но то, что я в действительности знал, вас нисколько не встревожило. Значит, подумал я, это была не женщина. Тут замешан мужчина, который зашел слишком далеко, а мистеру Сомерсету ничего не известно.

Лиззи и без того ужасно терзалась. Подумать только, ведь она приняла брачные обязательства, не будучи девицей. Она решила, что Стюарт – умудренный в житейских делах человек и добрый друг – не станет придавать этому печальному обстоятельству слишком много значения. Отсутствие девственной плевы она компенсирует тем, что будет лучшей из жен в этом мире. Но провокация мистера Марсдена снова воздвигла перед ней моральную дилемму, воскрешая былую борьбу совести и стремления устроить свою судьбу.

– У вас нет доказательств, – холодно сказала Лиззи.

– А у вас ничего нет.

Марсден снова намекал на ее поруганную девственность. Лиззи чуть не зарычала, проглотив этот двойной намек, но сумела сдержаться, ограничиваясь хмурой гримасой.

– Тупик.

Марсден молча собрал листы с образцами почерка каллиграфа в аккуратную стопку и сунул их в папку. Завязал тесемки, потом снова положил папку на стол, словно не мог решить, уйти ему или остаться. Взглянул на девушку:

– Возможно, мы могли бы попытаться стать друзьями.

Лиззи фыркнула. Дружить с этим фатом, который так ее унизил?

– И что же мы положим в основу нашей дружбы?

– То, что мы знаем темные тайны друг друга. Вражда обойдется нам слишком дорого.

– Этого мало, – сухо сказала она. Марсден повертел кольцо-змею на пальце.

– А если я скажу, что вы мне нравитесь?

Еще сегодня утром Лиззи с легкостью поверила бы в это, но теперь лишь нахмурилась сильнее.

– Боже правый, что же вы в таком случае творите с людьми, которые вам не нравятся?

– Я в некоторых раздумьях, насколько вы хорошая партия для мистера Сомерсета. Но это не означает, что я не могу воздать вам должное. Вы красивая и умная женщина, сама стойкость и выдержка под внешней пылкостью характера.

Она почувствовала болезненный укол. Марсден описал ее в точности такой, какой она хотела бы себя видеть, но теперь, увы, не могла...

– Разве мужчине с вашими наклонностями может нравиться женщина?

– Точно так же, как вам может понравиться другая женщина.

Лиззи промолчала.

Марсден подошел к девушке, взял ее руку и поднес к губам.

– Что вам терять?

Она была уверена – многое, хотя и не осмеливалась сказать что.

Лиззи думала, что Марсден поцелует лишь воздух возле ее запястья, но он прижался губами к костяшкам ее среднего и безымянного пальцев. У Лиззи было ощущение, что она прикоснулась к оголенному электрическому проводу. Ее руку словно ударило током – поцелуй стал для Лиззи потрясением и восторгом.

Она отдернула руку. Марсден удивленно приподнял бровь.

– Доброго дня, мистер Марсден, – сказала она.

– Доброго дня, мисс Бесслер, – ответил он. – Обдумайте мое предложение.

– Ах, Стюарт, как красиво! – воскликнула Лиззи. Они сидели в гостиной. Стюарт приехал, чтобы показать обручальное кольцо. Он не поскупился на расходы. Сначала он хотел купить обычное обручальное кольцо с расположенными в ряд камнями, образующими слово «уважение», если читать по первым буквам их названий. После возвращения из Фэрли-Парк решил, что кольцо будет с огромным сапфиром – зодиакальным камнем Лиззи. Кольцо, которое красовалось сейчас на пальце его невесты, было куплено утром после беспокойной ночи, когда Стюарту то и дело снилась мадам Дюран. В кольце пламенел внушительных размеров бриллиант.

– Не следовало этого делать, – корила жениха Лиззи. – В самом деле, на эти деньги можно было бы платить слугам не один год.

– Я хотел вам угодить, – ответил Стюарт. – Это гораздо важнее. К тому же...

– Но я и так счастлива, – пылко перебила она. – Разве есть большее счастье, чем быть с вами?

– К тому же я хочу, чтобы вы знали – как счастлив я оттого, что мы пришли к соглашению, – закончил Стюарт, надеясь, что слова прозвучат со всей искренностью и без малейшего намека на отчаяние.

Он действительно был счастлив. Куда уж счастливее. У Лиззи так много достоинств. К тому же она красива, черты лица безупречны, а фигура – словно с картинки в модном журнале.

Но даже любуясь красотой Лиззи, мысленным взором Стюарт видел перед собой мадам Дюран, которая не могла похвастать девятнадцатидюймовой талией или тонкими стройными руками – гордостью Лиззи, когда она надевала вечернее платье.

Кажется, кухарка была приземистой и округлых форм. Но Стюарт не мог судить о ней здраво. Напротив, фигура мадам Дюран казалась ему роскошной, аппетитной, возбуждающей желание – и он алкал ее тела, точно так же как алкал ее пищи.

Он взял руку Лиззи и поцеловал чуть повыше того места, где сверкало кольцо. Невеста пристально посмотрела на него своими темными глазами, словно ждала, что вот-вот ударит молния. Потом отвела взгляд.

– У вас все в порядке? – спросил Стюарт, озадаченный выражением ее лица. – Как продвигаются приготовления к свадьбе?

– Идут своим чередом. И у меня все хорошо. – Лиззи согнула палец, и бриллиант выбросил сноп белого света. – Как же может быть иначе? Мой любимый подарил мне кольцо, о котором мечтает любая женщина.

Но металлические нотки в ее голосе, выдавали затаенную тревогу. Стюарту следовало расспросить девушку, узнать, в чем беда, успокоить – он уже имел право утешать и поддерживать ее в трудную минуту. Но, терзаемый чувством вины, он с радостью ухватился за ее слова. Говорит, что все хорошо, разве нет? Значит, так и есть, и он может утешаться тем, что его предательские мысли не имеют никакого влияния на общий ход событий.

– Вы останетесь на обед? – спросила Лиззи с надеждой.

– С удовольствием, но сегодня не могу, – ответил он, вставая. – У меня встреча в клубе, как раз за обедом. Могу я иметь удовольствие покатать вас завтра днем?

– Разумеется. Буду с нетерпением дожидаться.

– И я тоже.

Стюарт поцеловал Лиззи в щеку и вышел, покидая дом Бесслеров с чувством, что счастливо отделался. В следующие двадцать четыре часа он избавлен от необходимости смотреть в глаза своей невесте – и собственной совести.

Он не сделал ничего такого, но, видит Бог, хотел. И список грехов, которые Стюарт хотел совершить вместе с мадам Дюран, мог бы соперничать по протяженности с самым длинным из романов Диккенса. Казалось совершенно не важным, что эта женщина сомнительного характера и дурной репутации. Он жаждал получить ее, как пойманная рыба жаждет вернуться в море.

Стюарт решил, что и пальцем ее не тронет. А сразу после свадьбы отошлет прочь. Но сейчас он упивался своей страстной мечтой о жизни, где нет невест, жестких социальных рамок, старых страхов о нечистой крови и всего прочего, что не позволяло ему нырнуть к ней в теплую глубокую ванну.

«Я думала о вас. О вас, сэр».

Верити стояла на ступеньках лестницы, ведущей вниз, к входу для слуг, и ждала, когда мистер Сомерсет вернется домой.

Лондонский туман всегда был нежелательным гостем. От него пахло нечистотами, и его влажные пальцы похотливого пьянчуги забирались в укромные уголки под одеждой, куда, казалось бы, обычной непогоде никак не забраться.

За годы жизни в Лондоне Верити видела немало туманов, но то, что творилось сейчас на улицах, не поддавалось никакому описанию. Когда Верити готовила обед, кебы и пешеходы двигались по улице над ее головой, словно в подводном царстве – плывущие и скользящие темные силуэты то появлялись, то исчезали в полупрозрачной, как суп, среде. Когда наступил вечер, видимость еще сильнее ухудшилась. Лампа ближайшего уличного фонаря казалась сейчас оранжевым ореолом, освещающим самое себя. Верити едва могла разглядеть собственную вытянутую вперед руку.

Она тревожилась. Ему следовало давным-давно быть дома. Неужели Уоллес безнадежно заблудился? Густотой и цветом туман напоминал сырное суфле; странное явление атмосферы, сбивающее с толку пешеходов, которые в такие дни запросто могли шагнуть прямо в Темзу. Очень легко потерять ориентацию и пропустить нужный поворот.

Туман касался ее щек ледяными губами. Верити плотнее запахнула шаль и зажгла сигарету. Уж лучше кислый запах табака, чем вкрадчиво-удушливая вонь туманных испарений.

Верити не услышала шагов Стюарта, пока он не очутился почти над ней. Полы его пальто терялись в клубах густого желтого тумана. Разумеется, он не мог ее видеть – не мог знать, что она стоит здесь, – но сердце Верити забилось, как будто он снова застал ее голой, ласкающей себя между ног.

Целый день ее точило волнение, перебиваемое время от времени приступами жестокой тревоги. Теперь Верити боялась не того, что он вызовет ее к себе. Вдруг не позовет вообще? После их встречи – несколько своеобразной, – после того, как она вслух призналась ему в своих чувствах, будет невыносимо, если он не выразит к ней никакого интереса!

Зазвенели ключи. Потом стало тихо. Вдруг что-то крошечное и металлическое – пуговица его пальто? – звякнуло о каменную ограду, идущую по обе стороны от парадной лестницы.

– Кто здесь? – крикнул Стюарт по-французски. Страх пригвоздил Верити к месту. Потом она поняла, что ее присутствие выдал огонек сигареты, отчетливо видимый на фоне ее черной шали.

– Добрый вечер, месье, – ответила она также по-французски. Верити не узнавала собственный голос, когда говорила на прованском французском месье Давида – царапающим ухо языке, скорее выразительном и энергичном, нежели утонченном.

Ключи звякнули снова, на сей раз поверх низкой каменной ограды.

– Мадам Дюран, – вежливо отозвался мистер Сомерсет, – вы получили мою записку?

– Да, сэр.

Собрание, которое было назначено на сегодняшний вечер, пришлось отложить из-за тумана. Вместо того чтобы перенести его в «Клуб реформаторов», Стюарт пригласил шестерых министров и членов парламента к себе домой на следующий день, чтобы устроить совещание за завтраком.

– Я все приготовлю.

– Смотрите же.

Ключи снова звякнули. Разговор подошел к концу. Сейчас Стюарт войдет в дом.

Но Верити не могла допустить, чтобы он ушел так быстро. Их встреча потрясла ее, более того, разбудила в ней насущную потребность быть ближе к нему – она страшно по нему тосковала. И сколько бы раз ни приходилось ей напоминать самой себе, что он вот-вот женится на другой, в глубине души Верити чувствовала: нет, он принадлежит ей. Всецело и навеки.

– Сэр, разве Уоллес не вернулся вместе с вами?

Ключи перестали звенеть.

– Я устроил его вместе с каретой в гостинице возле «Иннер темпл». Слишком опасно выезжать на лошади.

– Как же вы добрались до дому?

– Трамваем. И пешком.

– А так разве не опасно?

– Опасно. – Стукнула его трость – раз, другой. – Но если бы я взял номер в гостинице, я бы лишился удовольствия отведать вашей кухни.

Он проделал путь больше трех миль в такую непогоду, самым серьезным образом рискуя заблудиться или пораниться, ради ее обеда?

– Не знала, что вам нравится, как я готовлю.

– Не знали? – Он тихо засмеялся. – Что ж, теперь знаете.

– Но в первый раз, когда я для вас готовила, вы отослали ужин назад на кухню, даже не попробовав.

Молчание. Туман рос и сгущался. Потом раздался звук спички, которой чиркнули о коробок. Маленький всплеск оранжевого пламени – Стюарт зажег сигарету. Красноватый огонек на кончике сигареты вспыхивал ярче, когда он делал вдох.

– Известно ли вам, мадам, что происходит с человеком, который после десятилетий, проведенных во мраке, внезапно попадает на солнечный свет?

– Нет, сэр.

Верити слышала, как Стюарт выпустил клуб дыма. Она вдохнула поглубже этот теплый и едкий дым, облаком окутывающий их обоих.

– Свет его ослепляет, – ответил Стюарт Сомерсет. – А я не хочу ослепнуть. Доброй ночи, мадам.