Вовлеченные в грех

Глава 4

Проснувшись, Энн изумленно подумала, что она опять дома. В Лонгсуорде.

По оконным стеклам, словно стук взволнованного сердца, барабанил дождь. Окно было оставлено немного приоткрытым, и комната полнилась знакомыми ей деревенскими запахами: бодрящим прохладным запахом раннего утра, насыщенным ароматом свежего сена, щекочущим ноздри благоуханием лугов.

Энн изумленно протерла глаза. Над ее головой возвышался оливкового цвета балдахин. Он был так похож на тот, что висел над кроватью ее отца. Однажды, когда она была очень маленькой и играла в прятки с няней, Энн спряталась под кроватью отца. Укрытие оказалось слишком хорошим. Ее поиски заняли много времени, и Энн успела уснуть там, подняв своим исчезновением на ноги весь дом…

Энн резко встала, откинув тяжелое покрывало и шелковые простыни, и встряхнула головой, отгоняя воспоминания, от которых болезненно перехватило горло.

Она не будет думать о прошлом. Та часть ее жизни закончилась. Маленькая девочка, которая жила в том доме, потерялась, а могла и умереть. В зависимости от решения герцога она и правда может умереть, осужденная за преступление, которое ей пришлось совершить, спасая жизнь ребенка.

Нет. Она этого не допустит. Чтобы выжить, она так много грешила. Теперь она не сдастся.

Под босыми ногами Энн чувствовала теплый и уютный ковер, но ее тонкую рубашку пронизывал прохладный и влажный утренний воздух, щипавший голую кожу. Вздрогнув, Энн пошла за платьем, которое оставила на обитом зеленым бархатом стуле из полированного дуба. Корсет лежал там же. Энн оставила его на месте и натянула платье.

Проклятые платья. Это, из пурпурного шелка с низким вырезом, Кэт подарила ей, когда она и три спасенные ею девочки нашли прибежище в ее доме. Подруга не моргнув глазом отдала его Энн, заявив, будто еще в прошлом сезоне оно вышло из моды и она его больше не носит. Энн не поверила этому. Кэт — добрая и щедрая, она спрятала Энн в своем доме и попросила друзей помочь девочкам. Энн понимала, что не может у нее оставаться, Кэт могли арестовать за ее укрывательство. Потом появился граф Эштон. Энн спряталась за дверью в гостиную, пока светловолосый граф умолял Кэт помочь герцогу — другу Кэт. Эштон просил Кэт заняться с Марчем любовью, чтобы помочь тому исцелиться, как он говорил. Кэт отказалась, а Энн подумала, что у нее появилось прекрасное решение проблемы. Она поедет к герцогу — убережет от неприятностей Кэт, поможет ее другу, спасется сама.

Платье широко распахнулось у Энн на груди. То, что она надела его без корсета, было довольно модно. Она не могла сама ни зашнуровать корсет, ни затянуть платье сзади. И дом Кэт Энн покидала в такой спешке, что другой одежды, кроме плаща, шляпки и перчаток, у нее не оказалось.

Кто-то тихонько постучал в дверь, и в комнату проникли восхитительные запахи. Энн, не справившись с платьем, сбросила его и натянула позаимствованный у герцога халат. Она молилась, чтобы это оказалась горничная, которая поможет ей одеться.

— Войдите.

Но когда дверь распахнулась, в комнату вошел тот же наивный паренек, который вчера вечером передавал ей слова герцога. Он держал поднос, нагруженный тарелками, от которых поднимался пар.

— Его светлость приказал доставить это наверх, мисс. И он, — молодой человек покраснел под напудренным париком, — просил передать, чтобы вы плотно поели.

Это перед тем, как он отправит ее назад в Лондон, подумала Энн.

На еду ей хотелось смотреть меньше всего.

— Я не могу это принять, — махнула рукой в сторону подноса Энн. — Я довольно долго злоупотребляла его добротой.

— Его светлость рассердится, — с пораженным видом сказал лакей, — если я не выполню все так, как велено. Я не хочу, чтобы он был мною недоволен.

У парня был абсолютно напуганный вид. Почему? Вчера вечером герцог боролся с ней, но это случилось во сне. Остальное время он держал себя под контролем, спокойно и благородно. Правда, он обмолвился, что бросал стулья…

Энн вдруг поняла одну вещь: герцог, наверное, встал, если организовал завтрак для нее.

— А где герцог? В кабинете? Или завтракает в столовой?

— Я полагаю, его светлость в библиотеке, мисс.

Библиотека? Странно… ведь читать он не мог. Наверное, комната приятная.

— Мне нужна горничная, которая помогла бы одеться.

Слуга решительно затряс головой. На щеках у него снова загорелись красные пятна.

— Раньше его светлость устраивал здесь вечеринки. Развратные вечеринки. Поэтому полностью отказался от женской прислуги. Раз в неделю сюда приходят мои мать с сестрой, чтобы убрать и вытереть пыль. Его светлость хочет увидеть вас после завтрака. Когда закончите, мисс, позвоните мне, и я провожу вас к нему. Он просил передать, что хочет задать вам несколько вопросов.

Слуга поклонился, и Энн махнула ему рукой. От досады ей хотелось хлопнуть двумя серебряными крышками. Она не знала, как одеться.

Что за вопросы хочет задать ей герцог? Энн чувствовала, как желудок сжимается от страха. Значит, он не поверил ее рассказу? Но это и неудивительно, ее легенда была полна всяких нестыковок. Вчера вечером герцог явно что-то заподозрил. В конце концов, он прав. Вряд ли хозяйка лондонского борделя вспомнит о такой проститутке, как она. Найдется еще десяток невинных крошек, которых можно выдернуть с улицы ей на замену. Хотя герцог наверняка не знает об убийстве Мадам Син. Он бы не позволил Энн остаться, если бы заподозрил, что ее разыскивают сыщики с Боу-стрит.

Энн рассчитывала на то, что, если Марч скрывается здесь, в деревне, ей удастся сохранить свое имя в тайне и стать его любовницей. Правда, молодые симпатичные герцоги, наверное, не задерживают любовниц дольше чем на несколько месяцев. К тому времени Марч надарит ей подарков, обеспечит содержанием, и у нее окажется достаточно денег, чтобы сбежать.

А может, единственное, что ей остается, это честность? Возможно, как только герцог услышит правду, всю правду, он поверит ей. Поверит, что она не заслуживает смерти за спасение жизни девушки. Он…

Энн едва не рассмеялась вслух собственной глупости. Скорее всего герцог решит, что ее надо повесить независимо от обстоятельств.

— Проклятие, ну зачем это делать? Зачем изводить себя, прикасаясь к книгам, которые ты никогда не прочтешь снова?

Девон застонал. У него не было ответа на эти вопросы. И разве разговор вслух с самим собой не является еще одним доказательством его сумасшествия?

Его пальцы сжали корешок книги, и он вытащил ее с полки. Девон чувствовал кожаный переплет, гладкую позолоту названия. Но определить посредством прикосновения буквы он не мог. Все, что у него осталось, — это осязание, обоняние и слух. До настоящего времени утверждение о том, что с потерей зрения другие чувства обостряются, он считал заблуждением. Девон полагал, что они не улучшились. Просто это все, чем он мог пользоваться.

Он вдыхал различные запахи: запах плесени от старых книг, резкий запах кожаных переплетов на новых книгах, щекочущий в носу запах пыли, скопившейся на полках. Друзья думали, будто он использует дом только с единственной целью — для проведения диких оргий, а на самом деле ему нравилось проводить здесь большую часть вечеров за чтением.

Он заполнил полки тысячами книг. Его отец никогда бы не подумал, что они у него есть. Старый герцог считал, что все свое время сын проводил в играх, пьянках и ухаживаниях за женщинами. И Девон на самом деле посвятил этим занятиям большую часть жизни. А потом, к всеобщему изумлению, он влюбился. В леди Розалинду Марчант. Он так стремительно ринулся в это чувство, что казалось, земля разверзлась у него под ногами.

Розалинда умерла раньше, чем он ушел на войну. Его отец умер, пока он сражался. У него никогда больше не будет возможности снова поговорить с ним, попросить прощения за спор, который у них случился, когда Девон сообщил о покупке офицерского чина. Отец тогда сказал, что для наследника титула это чертовски глупо и эгоистично.

Девон швырнул книгу в сторону длинного стола, стоявшего в центре огромной библиотеки. Раздался звон стекла. И Девон понял, что натворил. Потеряв ориентацию в пространстве и неправильно оценив расстояние, он выбросил книгу в окно.

— Ваша светлость, я… Я принес вам письмо, — послышался испуганный мальчишеский голос, и Девон услышал торопливые шаги в свою сторону.

— От кого? — задал вопрос Девон, хотя ответ ему был известен и без запинавшегося слуги. Кто же еще ему напишет?

— От ее светлости… Э-э… От герцогини Марч.

Ну зачем мать продолжает слать ему письма, прекрасно зная, что он не сможет их прочесть?

Разумеется, он знал почему. Как еще ей общаться с ним, когда он не приезжает домой? Но Девон не мог поехать домой, как бы сильно ему ни хотелось этого. Не сейчас, когда мог взорваться без предупреждения и причинить боль тем, кого любит. Он чертовски опасен.

Письма вызывали в нем чувство вины, но одновременно давали ему знать, что с матерью и сестрами все в порядке.

— Тебе придется прочитать его, парень. Что там пишут?

— Я… я не умею читать, ваша светлость, — растерянно ответил молодой слуга, верно, решив, будто герцог сошел с ума.

Другие письма Девону читал камердинер. Однако с тех пор, как Уотсон сбежал, в доме не осталось никого, кто умел бы читать.

— Может быть, настало время тебе научиться, — пробормотал герцог. Протянув руку, он сделал шаг вперед. Он понятия не имел, зачем сделал это. Это инстинкт — подойти к письму, где бы оно ни находилось, но вдруг его голень ударилась обо что-то острое и твердое.

— Проклятие! — взревел герцог. Боль пронзила ногу. Сначала книга, теперь это. Он не в состоянии перемещаться по собственному дому. Девон протянул руку, и она наткнулась на гладкую деревянную поверхность. Он схватился за нее. Это оказался небольшой восьмиугольный столик. Бесполезная декоративная вещица. Одним быстрым движением Девон приподнял столик вверх.

Еще через секунду столик развалился, со страшным грохотом ударившись о пол и проскрежетав по деревянным половицам. Звук разбившегося вдребезги дерева эхом разнесся под сводчатым потолком комнаты. Слуга взвизгнул.

— Порубить в щепки для растопки, — гаркнул герцог. — Немедленно.

— Д-да, ваша светлость.

Послышались торопливые шаги. Парнишка пыхтел, дерево скрипело. Девон ощупью пробрался к каминной полке и правой рукой схватился за край. Теперь он сориентировался в пространстве и будет стоять здесь, чтобы не выглядеть беспомощным идиотом снова…

— Хотите еще что-нибудь сломать?

Женский голос заставил его вздрогнуть. Это была так называемая куртизанка. Женщина, которая прошедшей ночью вытащила его из ночного кошмара и которую он едва не ударил в ответ. Она находилась в его доме всего несколько часов, но он уже знал все оттенки ее голоса. Страстные и урчащие, когда она пыталась соблазнить его, мелодичные и легкие, когда она смеялась. А иногда, как сейчас, хрустящие, как незрелое яблоко, и удивительно властные. Интересно, кем она была до того, как оказалась в борделе?

— Может, помочь? — продолжала Энн. — Мне всегда было интересно, как это бросить что-то просто ради того, чтобы разбить или сломать.

— Ломай что хочешь, — пробормотал герцог. — Я все равно никогда не увижу разницу.

У Энн дрогнуло сердце.

Она пожалела о своих резких словах. Ей надо быть милой и обходительной, а она язвит. Но она отреагировала инстинктивно, поскольку ненавидела взрывное и бессмысленное насилие, которое позволяли себе мужчины. Ее кузен Себастьян использовал его, заставляя сжиматься от страха Энн с матерью, когда унаследовал их дом. Жестокие люди применяли его в лондонских борделях, запугивая женщин и добиваясь от них послушания. Охранник Мадам Син, Мик Тейлор, бывший боксер, пользовался им, чтобы управляться с проститутками Мадам.

Но сейчас, увидев мрачного и огорченного герцога, Энн испытывала боль от сострадания. Марч был в брюках и небрежно наброшенной на плечи рубашке, мятые края которой свисали над упругими ягодицами. Темные волосы доходили до плеч. Густая щетина, покрывавшая подбородок вчера, за ночь, казалось, выросла еще больше. Сегодня утром она больше походила на всклокоченную бороду.

Энн вспомнила красивого джентльмена с глазами поразительного фиалкового цвета, давшего ей два соверена, чтобы освободить ее от необходимости продавать свое тело. Человек, который стоял перед ней сейчас, выглядел совсем по-другому. Беззаботная улыбка исчезла с его лица. Сейчас у него был такой… опустошенный вид.

Энн помнила, что почувствовала, когда потеряла мать. Как ей было страшно в тот момент, когда она поняла, что потеряла всех, кого любила. Тогда ее охватила ярость. Ужас. Отчаяние. Боль потери оказалась настолько глубока, что она два дня просидела на полу их грязной комнаты без движения. Неужели герцога охватила такая же скорбь, когда, открыв глаза на поле боя, он понял, что ослеп?

Ей хотелось подойти к нему, обнять за талию, прижаться губами к мятой рубашке и покрыть поцелуями широкую грудь. Если и был на свете мужчина, который всем своим видом показывал, как нуждается в теплых объятиях женщины, то это герцог Марч.

Энн пересекла комнату, миновав длинный стол и ряды стульев с прямой спинкой. Но, зайдя с другого конца каминной полки, вдруг остановилась примерно в шести футах от герцога. Это какое-то наваждение. Вчера она прикасалась к его обнаженному телу в самых интимных местах, а сегодня, чувствуя неловкость, стояла, сжав кулаки. Ей очень хотелось прикоснуться к нему, но поймет ли он?

— Я не верю, что вас на самом деле мало волнует ваш дом и окружающая обстановка, — тихо сказала Энн.

— Прости, любовь моя. — Герцог даже не повернулся в ее сторону, прикрыв глаза пушистыми ресницами.

— Я видела, что вы наткнулись на стол, больно ударились, расстроились и накинулись на него. — Энн казалось, что она говорит так, как, бывало, говорила ее мать, когда они жили в Лонгсуорде. Твердо, здраво, основываясь только на фактах. — Уверяю вас, я могу быстро уйти с вашей дороги, если это необходимо.

Темные брови герцога поползли вверх, и на этот раз он повернул голову в ее сторону:

— Ты видела меня в самом безобразном состоянии, когда я набросился на тебя, а теперь стала свидетелем того, как я швыряю мебель по всей комнате. Вот почему тебе нельзя оставаться здесь, любовь моя. Это невозможно. Я говорил, что решу, как с тобой поступить, и вот решил. Я не стану нести ответственность за причинение тебе вреда.

— Не понимаю, почему вы так уверены в том, что навредите мне.

— Ангел мой, я знаю, на что способен. Тебе нельзя оставаться. Мой экипаж доставит тебя, куда пожелаешь. Если хочешь, я заплачу за твои услуги, и ты сможешь воспользоваться этими деньгами, чтобы поехать, куда захочешь.

Сколько же он заплатит ей? Энн на мгновение задумалась… но потом отбросила эту мысль. Этих денег не хватит.

В конце концов, у нее будет шанс сбежать, только если она убедит герцога дать ей такое денежное содержание и подарки, которые получает любовница.

— Мне хочется… — Ей очень хотелось найти какой-то способ помочь ему. Прекратить эти ночные кошмары. Помочь ему ужиться со своей слепотой. Когда ее дед потерял зрение, это происходило постепенно, в течение многих лет. И он радовался, когда Энн гуляла с ним, описывала ему сады и участки… своего дома. А еще дед обожал, когда она ему читала.

Конечно, его не изводили ночные кошмары, не мучили вспышки ярости. Дед был пожилым джентльменом, обожавшим сельскую жизнь, а не молодым герцогом в расцвете лет, известным повесой в Лондоне.

Энн погрызла палец. Ей не хотелось думать о прошлом, она считала, что сейчас это не имеет никакого отношения к ней. А может, имеет. Понравятся ли герцогу такие же простые вещи, каким так радовался ее дед? Помогут ли они ему исцелиться? Может, стоит попробовать?

— А что, если я готова помочь вам другими способами? — прошептала Энн. В правой руке герцога она заметила смятый белый прямоугольник. — Я могу начать с чтения письма для вас, ваша светлость.

Герцог не успел и рта раскрыть, как письмо вытащили из его пальцев.

Он протянул руку, чтобы вернуть, но безуспешно.

— Ты умеешь читать?

— Конечно, — послышался оживленный голос Сэриз, скорее напоминавший голос гувернантки, чем дерзкой куртизанки. — Письмо от… герцогини Марч. — Послышался тихий шелест бумаги. — У вас есть жена, ваша светлость? — с запинкой спросила она.

— Нет, мой ангел. — Девон повернулся к камину, уцепившись руками за твердый край каминной полки. — У меня есть мать.

— Слава Богу.

— Для тебя облегчение узнать, что у меня есть мать? — Девон считал себя счастливчиком в том, что касалось его матери. Она была любящей, нежной и вышла из себя только однажды, когда Девон вляпался в скандал с чужой невестой.

— Просто я хотела сказать, что ужасно чувствовала бы себя, если бы являлась вашей любовницей при наличии жены.

Искреннее облегчение в ее голосе и то, как мягко она говорила, подсказали Девону, что она извелась бы от чувства вины. Это ощущение было ему знакомо. Тем не менее он удивился.

— Ангел мой, объясни, как тебе удалось сохранить доброту и отзывчивость после работы в борделе?

— Я… У меня было мало клиентов. Я считалась на особом положении, — на этот раз торопливо и нервно выпалила Энн. — Я всегда полагала, что они приходили ко мне, поскольку еще не были женаты.

Ее наивность поразила Девона. Как ей удалось сохранить душевную чистоту?

— Я, конечно, никогда не расспрашивала своих… клиентов о личной жизни, — прошептала Энн. — У них явно не было желания вести подобные разговоры.

Губы Девона скривились в усмешке.

Энн вздрогнула, услышав низкий смех герцога. Вряд ли она раскрыла ему что-то опасное для себя, но надо быть осторожнее. Нельзя, чтобы он узнал, кто она такая на самом деле. Самое лучшее — отвлечь его.

— Подождите, ваша светлость, я должна вскрыть письмо.

На крошечном секретере, который стоял перед одним из огромных, во всю стену, окон, Энн увидела нож для писем. Взяв его, она не удержалась и выглянула в окно. За окном расположилась полукруглая терраса из гладких каменных плит, окруженная каменной балюстрадой. Другие террасы тянулись вдоль стен дома. Дождливый день подчеркивал зелень аккуратно подстриженной травы и пышного, ухоженного парка. Несмотря на приближение осени, повсюду цвели золотистые и алые цветы.

Красиво. Почти как в Лонгсуорде.

Держа нож дрожащими пальцами, Энн вскрыла печать. Нож оказался тяжелым. Он был сделан из серебра и украшен двумя красивыми и явно дорогими сапфирами. Такой легко продать за целое состояние.

Нет, это невозможно. Для ее матери на первом месте всегда стояли гордость и соблюдение правил приличия, даже когда она все ниже и ниже опускалась по социальной лестнице, сначала работая швеей, потом однажды, только однажды, позволив мужчине купить себя на ночь. Но украсть — означало упасть с этой самой лестницы прямиком в ад.

Энн решительно развернула письмо. Там оказалось два листка, а написано письмо было два дня назад.

— «Дорогой мой сын», — откашлявшись, начала читать Энн. Господи, даже от этих слов в горле Энн встал комок. Она с трудом сглотнула и продолжила: — «Девон, мне кажется, уже не осталось тех чувств, которых я не переживала с тобой. Три года я жила в беспокойстве и страхе, молясь, чтобы ты выжил на войне. Потом пришел черед разочарования, когда ты прислал письмо, где сообщал, что пока не приедешь домой и не планируешь нас навестить. Я всегда думаю о тебе с любовью, надеждой и радостью, с улыбкой вспоминая упрямого, умного мальчишку, которого я обожала.

Но сейчас, мой дорогой мальчик, ты преподнес мне грандиозный урок отчаяния. Неужели ты думаешь, что мы станем меньше думать о тебе или меньше тревожиться о твоих ранах? Мы сделаем все, что только возможно, чтобы позаботиться о тебе. И очень хотим, чтобы ты снова был рядом. Три года я сходила с ума от желания обнять тебя и, боюсь, больше этого не вынесу.

Ты должен приехать домой. Это же так просто!»

Энн остановилась, чтобы перевести дыхание. Чтобы дать словам проникнуть в сознание. Письмо носило личный характер. Продолжать ли ей читать дальше? Но если она не прочтет, кто это сделает для герцога? Она закусила губу, потом продолжила:

— «Все твои сестры находятся здесь, включая Шарлотту и ее двойняшек, которым теперь по два с половиной года. Племянник и племянница с нетерпением ждут встречи с дядей, о котором они так много слышали. Шарлотта снова беременна. Каролина, которая приехала без мужа, ждет первенца и быстро приближается к своему сроку. Они волнуются за тебя точно так же, как Уин и Лиззи. А я переживаю за них.

Лорд Эшли написал нам, что с тобой все в порядке, хотя ты упрямо прячешься в охотничьем домике. Дорогой мой мальчик, это тебе не поможет. Тебе будет гораздо лучше с семьей. Твоя семья, которая, с тех пор как ты покинул Англию, значительно выросла, очень хочет увидеть тебя.

Тебе нужна любовь твоей семьи, Девон. И я искренне надеюсь, что скоро ты найдешь и свою любовь. Жизнь, наполненная любовью, облегчит твои страдания. Я в этом уверена.

Приезжай домой, и мы поможем тебе найти хорошую жену. Ты должен найти любовь, Девон, дорогой мой мальчик. Ибо она исцеляет. И дает надежду.

Вот что тебе нужно, дорогой мой сын. Жена, которая нежно любит тебя…»

— Хватит, — рявкнул герцог.

На глаза Энн навернулись слезы, и буквы стали расплывчатыми. Она подняла голову. Похоже, герцога раздражало это письмо.

— Ваша мать очень хочет увидеть вас, — с серьезным выражением заявила Энн. — Она скучает. Ради всего святого, почему бы вам не поехать и не повидаться с семьей?

— Я не могу увидеть свою семью.

— Вы не поедете, потому что слепой? Но вряд ли их это беспокоит. — Энн подумала о своей матери, которая стыдилась своей болезни, стыдилась собственного падения и того, что не смогла позаботиться о дочери. Единственное, что хотелось Энн, чтобы мать была жива. Все остальное казалось не важным. — Они просто хотят, чтобы вы были рядом.

— Я думал, Эштон заплатил тебе за мое обслуживание, — фыркнул герцог, — а не за чтение лекций.

Его слова прозвучали для Энн как пощечина, но герцог прав. Она немного забылась.

— Простите. Отныне я буду использовать свой язык, только чтобы доставить вам удовольствие, ваша светлость.

— Проклятие, — простонал Девон. — Даже когда ты ведешь себя покорно, я чувствую себя последним подлецом.

Энн следовало остановиться, но она просто не могла.

— Должна сказать вам еще кое-что. Ваша мать права. Вы не должны здесь оставаться. Вы действительно заслуживаете того, чтобы найти свое счастье.

— Ну, это уже больше, чем кое-что. И я ни на ком не женюсь, покуда не вижу.

— Но ведь существуют гораздо более важные вещи, чем женская внешность…

— Я не женюсь, пока меня приходится водить по собственному дому, как собаку на поводке, — сердито заметил герцог. — Я не стану превращать жену в дрожащий комок нервов, в какой превратилось большинство слуг в этом доме, потому что они меня боятся. Ты думаешь, я хочу влюбиться в женщину, а потом приговорить ее к жизни с лунатиком, который не в состоянии контролировать приступы ярости, который порой ползает на животе, представляя, будто в него стреляют пушки? Которому может присниться ночной кошмар, и он задушит молодую жену в супружеской постели.

— Я не верю, что вас невозможно исцелить.

— Ангел мой, признай свое поражение. Я ценю твой приятный голос и роскошное тело, но решение принято: ты должна вернуться домой, где будешь в безопасности.

— У меня не осталось денег, ваша светлость.

Энн не собиралась раскрывать ему так много, но ее охватило отчаяние.

— А как насчет оплаты, которую обещал Эштон?

Энн совсем забыла об этом, поскольку этой оплаты, конечно, не существовало. Лорд Эштон понятия не имел, что она здесь.

— Лорд Эштон мне не заплатит. Ведь вы меня оттолкнули.

— Я тебя не отталкиваю. У меня нет другого выбора, кроме как отправить тебя домой.

— Мне хочется сделать то, о чем меня просил лорд Эштон. Но на самом деле, ваша светлость, мне хочется доказать вам, что я буду хорошей любовницей.

У Энн вдруг заурчало в животе.

— Ты хоть что-нибудь съела из того, что я послал тебе на завтрак? — нахмурился герцог.

— Нет, ваша светлость. Я хотела поговорить с вами и нервничала так, что кусок в горло не лез.

— Ну что ж, мой ангел, — вздохнул герцог, — ты должна позавтракать.

Ну вот, она сделала это.

После того как Энн дернула колокольчик и герцог дал указания своему робкому лакею, завтрак прибыл почти мгновенно. С этого момента Девон тщательно избегал разговора о ее смелой просьбе. Однако по крайней мере он не отказал прямо.

В борделе Энн узнала об ожидании все. Ожидание нового клиента. Ожидание побега. Она никогда не отличалась терпением, когда была маленькой. Всякий раз, когда приходилось ждать, выражала недовольство и вела себя совсем не как леди: топала ногами, ходила кругами, заламывала руки.

Точно так же она чувствовала себя, когда три лакея принесли огромные подносы, кофейник, тарелки с золочеными ободками и серебряные приборы.

— Что вам положить, ваша светлость? — подскочила Энн, чтобы налить герцогу кофе.

Девон отмахнулся от идеи поесть. Очевидно, ветчина, сосиски, хлеб и копченая селедка предназначались ей.

— Ешь, любовь моя, — хрипло сказал герцог, когда она подала ему в руки чашку кофе. — Твой бедный желудок урчит от голода.

Это была правда, но Энн чувствовала себя неловко. Она нерешительно начала есть. Герцог притих, и Энн поняла, что он прислушивается. Чтобы убедиться, что она действительно ест, заподозрила Энн.

Наконец она положила вилку и нож, взяла чашку кофе и неожиданно для себя сделала шумный глоток. Красивые губы герцога тронула улыбка.

— Хорошо, Сэриз, я могу тебе как-то помочь? Если ты уверена, что Эштон не заплатит, я хочу сделать тебе подарок. Что-нибудь этакое, чтобы помочь, пока ты не найдешь другого любовника в городе. Деньги защитили бы тебя от хозяйки борделя…

— Нет! — слишком резко воскликнула Энн, и у герцога удивленно поползли вверх брови.

Энн с трудом сглотнула. Дело было не только в том, что она не могла вернуться в Лондон. По правде говоря, ей не хотелось искать другого любовника. Ей понравился герцог. Он был гораздо нежнее и добрее тех мужчин, которых она знала раньше, если не брать в расчет отца и деда.

— Я не хочу принимать подаяния, ваша светлость. Я предлагаю честное соглашение.

— Я не могу завести любовницу, дорогая моя. Да еще такую восхитительную, как ты. Это невозможно.

— Но мне понравилось… доставлять вам удовольствие. — Даже произнеся эти слова, Энн знала, что это не сработает.

— Ангел мой, я не хочу отправлять тебя в Лондон навстречу опасности. Но я хочу услышать от тебя правду. Мне кажется, лучше всего начать именно с этого. Расскажи мне все.

— Что все? — увильнула от прямого ответа Энн.

— В каком борделе ты работала? — с тихим стоном поинтересовался Девон. — Как зовут твою хозяйку? И что конкретно ты сделала, что она решительно настроена убить тебя? Это ведь не из-за того, что ты сбежала, любовь моя. Ты обокрала ее?

— Нет! — Господи, разве не была бы ее жизнь намного легче, если бы она начала воровать?

— Тогда в чем твое преступление, любовь моя?

Убийство. Но Энн не могла рассказать ему об этом.

— Я ничего у нее не украла. Просто сбежала.

— Она должна что-то хотеть от тебя, чтобы тебя преследовать. Или это желание мести.

Герцог был лишен возможности видеть, но сохранил проницательность и ум, и Энн задыхалась от паники, пытаясь придумать правдоподобную историю, а не выкладывать ему правду о том, как она обнаружила, что Мадам Син выкрала трех молодых девчушек и собиралась продать с аукциона их невинность.

Ничего этого она не могла рассказать герцогу. Энн понятия не имела, какие подробности просочились в прессу. Но она должна указать ему причину своего побега, в которую он поверит.

— Моя Мадам содержала нас как пленников.

— Как пленников? Ты хочешь сказать, вам не позволяли выходить на улицу?

— Нет, никогда. — В голосе герцога Энн уловила скептические нотки. — Мадам боялась, что мы сбежим. Она держала нас взаперти, пока мы не поняли, что у нас нет реального пути к спасению.

— Однажды меня держал под стражей француз, — поскреб подбородок герцог. — Необычайно неприятный опыт. Я сочувствую тебе. Но это ведь не все, да?

Энн захлестнули противоречивые чувства. С одной стороны, его мягкий голос вызвал прилив тепла и надежды, а с другой — еще более глубокий и холодный страх.

— Это все. К-когда я сбежала, я доказала, что это возможно. Очевидно, другие девушки последовали за мной. Наша Мадам лишилась контроля. Своей власти.

О, как Мадам наслаждалась своей властью над ними. Вспоминалась триумфальная усмешка Мадам, когда охранник Мик Тейлор втащил в ее кабинет Энн и девочек. Мадам угрожала отдать Энн клиентам, которые получали удовольствие, избивая женщин и причиняя им боль. Младшую из девочек она ударила по щеке, потом пригрозила старшей, Вайолет, предупредив, что, как и Энн, отдаст ее самым жестоким клиентам. Энн прижала к себе перепуганных девочек, решив не отпускать их от себя. Мадам хладнокровно достала пистолет и нацелила его в голову Вайолет. «Отпусти их, Энн, глупышка, — сказала она, — или я выстрелю этой между глаз».

В следующее мгновение в руках у Энн оказалась кочерга, и она с криком ярости ударила ею по пистолету. Мадам отшатнулась в сторону и оступилась, а кочерга обрушилась на ее голову…

— Сэриз? — Герцог осторожно поставил кофейную чашку.

— Я знаю, — глубоко вздохнула Энн. — Мадам ничего не стоит заплатить человеку, который отыщет меня и убьет.

— Откуда ты, мой ангел, с таким очаровательным голосом и правильной речью, присущей леди? Как ты оказалась в борделе?

О, это были коварные вопросы. В прессе ее называли «маленькой герцогиней». Надо быть осторожной. Лучше избежать рассказов о собственном прошлом.

— Я жила в лондонском борделе, но родилась в деревне. Мать овдовела и стала… работать экономкой. Потом она потеряла место и привезла меня в город, чтобы найти работу. Я была очень маленькой, но научилась говорить правильно.

Все это было сплошной выдумкой.

— Она оказалась в борделе, ангел мой, и взяла тебя с собой?

— Нет, она работала швеей. Потом она умерла, а я оказалась в борделе. Мне больше некуда было пойти.

Вот это было правдой.

Пять лет назад, спустя несколько дней после того, как у театра она встретила герцога, у нее закончились деньги, и ей пришлось опять возвращаться к театру. Там она подошла к другому мужчине, и это был виконт Ратли. Он оказался не таким благородным, как герцог, и захотел, чтобы она стала его любовницей. Энн поверила ему. Он предоставил ей денежное содержание. Этих денег оказалось достаточно, чтобы заплатить за настойку опия для матери. Но спустя всего несколько недель Энн надоела виконту Ратли. Однако вместо того, чтобы дать ей расчет, он передал ее Мадам в счет собственных неоплаченных счетов.

— Прости.

Энн вздернула подбородок. Ей не требовалась его жалость. Господи, есть хоть какой-то способ покончить с этими вопросами и убедить его оставить ее здесь?

— Позвольте мне помочь вам, — выпалила Энн. — Я видела, как вы отчаялись, когда в библиотеке наткнулись на тот столик. Мой дедушка ослеп, и я помню, что он делал, чтобы справиться с этим. Возможно, вам это тоже помогло бы…

— Ангел мой, мне не нужна помощь. Единственный способ «исцелить» меня — это вернуть мне зрение. И какой бы очаровательной и интригующей ты ни была, с этим ты не справишься.

— Однажды дедушка сказал мне, что уверен: его слепота на самом деле подарок.

— Тогда твой дед был сумасшедшим. — Герцог потянулся за чашкой, и Энн увидела, что он сейчас опрокинет ее. Она подскочила и подхватила чашку, пока он не сделал этого. Если сейчас произойдет нечто подобное, она никогда его не уговорит. А должна. Мысль о смерти Мадам не давала ей покоя. Она должна стараться, чтобы уцелеть.

— Может, я могла бы показать вам, ваша светлость, почему дедушка ощущал свою слепоту именно так. Я понимаю, что не способна вернуть вам зрение, хотя очень этого хотела бы, зато уверена, что сумею сделать вас счастливым. Мне известно, что раньше вы любили играть и заключать пари. Почему бы вам не заключить пари со мной? Я уверена, что помогу вам стать тем человеком, каким вы были до того, как ослепли. У меня есть такие средства, о которых вы даже не подозреваете.

— Пари? — Герцог откинулся на спинку стула, приподняв брови. По крайней мере ей удалось заинтересовать его. И отвлечь от предыдущих вопросов.

Энн понимала, что бросила вызов и должна выиграть. Но с чего начать?

Герцог почесал подбородок, продираясь пальцами сквозь отросшую бороду.

Ну конечно! Пока Энн не исполнилось пятнадцать, пока не умер отец, она находилась на попечении чопорных и умелых нянек и серьезных гувернанток. Что делали няньки, когда она являлась домой с грязным лицом и взлохмаченными волосами? Крепкие руки подталкивали ее к ванне, погружали в воду, где потом тщательно оттирали от грязи. Проживая затем в трущобах, Энн знала, как трудно избежать несчастья, если не можешь избавиться от грязи и взъерошенных волос.

Вот с чего она начнет. Она приведет его в порядок.