Когда Вагнер получил от Отавиу материал, он недоумению пожал плечами. Это было что-то вроде лирического этюда, портрета или своеобразного признания в любви, написанного очень талантливо и проникновенно, но совершенно не для публики желтой газетенки «Коррейу Кариока», привыкшей в лучшем случае к скандалам и пикантным подробностям, однако, памятуя о распоряжении шефа, Вагнер пообещал опубликовать эссе в ближайшем номере.

— Как обрадуются мои девочки, прочитав в газете добрые слова о своей матери, — говорил во время прогулки Отавиу Алексу. — Только ты уж, пожалуйста, не выдай моей тайны раньше времени, пусть они раскроют газету и моя статья будет для них нежданным подарком.

– Конечно-конечно, – кивал Алекс, с грустью думая о том, что работа нашлась и для Отавиу, а вот он, Алекс, все никак не может найти себе никакой работы. Он обошел уже, наверное, три десятка ресторанов и кафе в поисках места официанта, но всюду просили прийти через неделю, через месяц, а потом снова через неделю. На работу задумала устроиться Онейди, собравшись пойти продавщицей в спортивный магазин. Там было место, и можно было выходить на работу хоть на следующий день.

— Через мой труп, — воспротивился Алекс. — Пока я жив, моя жена не будет работать! Это что же: ты будешь стоять за прилавком в спортивном магазине, а молодые здоровые бугаи будут любоваться моим сокровищем? Никогда в жизни!

Онейди не настаивала: для нее самым главным было мнение Алекса. Если был доволен он, то и она чувствовала себя счастливой.

– Вот бы мне такой характер, – вздыхала Жулия, видя, какой мир и покой царят в семействе Алекса, но в себе не находила ни мира, ни покоя.

Отавиу с нетерпением раскрыл поутру газету, просмотрел ее всю, но своей статьи не нашел. Не было ее и на второй день, и на третий… Он загрустил и не мог понять, что же случилось. Ведь Сан-Марино так торжественно привел его в редакцию, объявил сотрудникам, чуть ли не на первой полосе собирался объявить, что в газету вернулся Отавиу Монтана! Он даже назначил ему приличный оклад, его материал приняли, и.… Или все это была только видимость? Своеобразная благотворительность? А может быть, психотерапия?

С памятью у Отавиу Монтана были по-прежнему нелады, но глупцом он не был. И в своих догадках был недалек от истины.

Взглянув на трогательное и талантливое эссе Отавиу о его возлюбленной, Сан-Марино пренебрежительно распорядился:

– В корзину! Он все равно ничего не помнит!

Но, перебирая впечатления от вечера, который устроил им Отавиу, и их совместное путешествие по подвалу и в прошлое, чувствовал беспокойство – его друг был вовсе не таким уж беспамятным и в любую минуту мог вспомнить все.

Торкуату крайне разозлил Сан-Марино, он накричал на него и выгнал. Ищейка состарилась, потеряла нюх, пора было выкинуть ее вон. Подумать только! Упустить Элиу Арантеса, когда он уже повис на крючке!

Антониу собственными ушами слышал разговор Элиу с Алексом, адвокат собирался сообщить что-то важное Отавиу и просил о встрече. Алекс согласился, но тут же сам перезвонил Сан-Марино, сообщив о желании шантажиста. Сан-Марино успокоил Алекса, посоветовал поехать на встречу и поручил Торкуату ликвидировать, наконец, этот опасный элемент. Встреча произошла в пустынном зале ожидания, но как только Арантес понял, что вместо Отавиу его поджидают псы Сан-Марино, он побежал и сумел скрыться, хотя Торкуату был на машине, набитой вооруженными бандитами. За это Сан-Марино и выгнал его.

— Я умею только служить тебе, — жалобно сказал Торкуату, — как служил ровно тридцать лет!

Он так унижался, так просился обратно, что спустя какое-то время Антониу дал ему новый шанс — пусть все-таки доведет дело до конца и отыщет Арантеса.

Уж больно не хотелось Сан-Марино подключать к этой истории новых людей. Он не был уверен в успешности действий Торкуату, но был уверен в его преданности, а в таких щекотливых вопросах это тоже немаловажно.

Торкуату воспрянул духом и с удвоенной энергией пустился отыскивать след пропавшего. Сначала он сообщил, что отыскал дочь Элиу. Через некоторое время он отыскал его сына.

— Теперь он у нас в руках! — радостно заявил он Антониу. — Вот увидишь, не пройдет и нескольких дней, как мы с ним поквитаемся!

Однако прошло куда больше времени, но Арантес по-прежнему оставался живым и невредимым и прятался неизвестно где.

Совершил Торкуату прокол и с домом, который был отдан семейству Монтана. Он клялся и божился, что принял все меры предосторожности, хвастался тем, что поставил телефон на прослушивание, и это было действительно так, потому что Антониу регулярно прослушивал интересующие его разговоры, но Торкуату не заглянул в подвал, оставив в распоряжении Отавиу массу фотографий, документов, вещей, которые могли вывести его на след, пробудив в нем память. А если он вспомнит…

Своими опасениями Сан-Марино поделился с Алвару, но тот только рассмеялся.

– Тебе ли 6еспокоиться? Монтана целиком и полностью у тебя в руках и под твоим контролем. Стоит ему сделать неверный шаг, и ты найдешь, как направить его на путь истинный!

Да, Сан-Марино знал, как ему поступить, если его старинный друг сообразит, каким образом названый брат Антониу поступил со своим благодетелем сеньором Григориу.

Сан-Марино и толстяк Алвару понимающе переглянулись.

Домой Сан-Марино вернулся уже во вполне сносном настроении. Едва ступив на порог, он почувствовал дразнящий запах чего-то вкусного.

Побывав в гостях у Отавиу, Гонсала, как видно, под впечатлением от его кулинарных способностей тоже вспомнила о своих кулинарных талантах и баловала домашних великолепной итальянской кухней.

Патрисия, застав хозяйку дома за стряпней, была страшно удивлена.

– Я не могу приготовить и яичницу, — призналась она, — боюсь даже подходить к плите.

— Все итальянцы прирожденные повара, — улыбнулась Гонсала. — Я готовлю блюда, которыми баловала нас мама в детстве.

— Но в этом пироге, наверное, масса калорий — вздохнула Патрисия, глядя на румяный пирог.

— Кто тогда думал о калориях? — отмахнулась Гонсала — Ели с аппетитом и радовались.

С аппетитом ели пирог Гонсалы и ее сыновья.

Правда, в этот вечер Арналду хоть и ел с неизменным аппетитом чудесный, с хрустящей корочкой пирог, но вид у него был отсутствующий. Он думал о красавице блондинке по имени Бетти Монтана, которая подала острые закуски, но никак не несет горячего. Он звонил ей без конца, но она все время была занята, и он всерьез разозлился. Кто она такая, чтобы ‚пудрить ему мозги? Он спортсмен, его спорт — женщины, и он не позволит обойти себя на дистанции. Арналду продумывал тактику отмщения и не обращал внимания на присутствующих. Он даже не заметил, в каком виде явился к ужину его младший брат.

Гонсала ахнула. Зато настроение Сан-Марино сразу улучшилось: теперь было видно, что его сын — мужик, а не баба.

— Надеюсь, у твоего противника не меньший фингал под глазом? — осведомился он.

— Его, кажется, отвели в медпункт, — нехотя отозвался Тьягу.

— Вот это по-нашему. Никому не давай спуску, сынок. Я зарывал всех своих противников. — Гордо сообщил Сан-Марино. — А из-за чего вышла драка?

— Из-за футбола. Нам назначили пенальти несправедливо, — так же нехотя ответил младший сын. — Я не сдержался и врезал.

— И это по-мужски, — одобрил отец. — Помни, что ты — Сан-Марино, и расшвыривай всех с дороги. Ты преподнес мне замечательный сюрприз, я и не звал, что ты играешь в футбол

Но Гонсала своим чутким материнским сердцем сразу поняла, что дело совсем не в футболе и была права.

К Тьягу прибежала Жуана, с которой в классе у него были очень дружеские отношения, и сообщила, что девочки, Рана в Сели, отправились на пляж, а за ними увязался Лулу.

Тьягу не нужно было объяснять, кто такой Лулу и чего можно от него ждать, он однажды уже обидел Сели, готов был сделать это и сейчас. Тьягу тут же сорвался с места и побежал на пляж. Он не ошибся. Лулу облапил Сели, а та отбивалась от него изо всех сил. Тьягу налетел на негодяя, как ястреб.

— По-твоему, раз хорошенькая девочка так ее и тронуть нельзя? — вызывающе произнес Лулу и тут же получил по морде.

Еще секунда, и, сцепившись, мальчишки покатились по песку, а перепуганная Сели в слезах убежала. Она не выносить подобных сцен, ее ужасали приставания Лулу, не менее страшила и драка.

Тьягу был в такой ярости, что сделал из Лулу просто котлету. Он и сам не ожидал от себя ничего подобного, а девчонки из его класса тем более — отличник, всегда вежливый и спокойный, Тьягу так дерется?!

Вечером, делая сыну примочки, Гонсала спросила:

— Ты подрался из-за Сели?

Тьягу не стал таиться от матери.

— Да, мама, один парень хотел ее обидеть, но я из него котлету сделал, честное слово!

«А он из тебя», — хотела сказать Гонсала, разглядывая кровоподтеки сына, но удержалась и не сказала, только ласково потрепала его густые спутанные волосы.

Если бы ты знала, мама, как трудно соперничать с самим Господом Богом! — с тоской сказал сын.

И Гонсала — что она могла поделать? — перекрестила его.

Глава 28

Ближе к вечеру Жуана обычно заглядывала к матери танцзал. Занятия уже заканчивались, ученики расходились и можно было посекретничать с Жанетой, которая, отдыхая, сидела в углу на банкетке. Но нередко Жуана заставала мать в обществе Аттилы, он сидел на маленькой скамеечке и преданно снизу вверх смотрел на нее.

«Моя Королева! — с издевкой повторяла про себя в таких случаях Жуана излюбленное обращение Атилы к матери, и ее чуть не тошнило от отвращения.

Она насквозь видела этого типа, который просто-напросто умело, подольщался к Жанете, смотрел на нее восторженными глазами, но, разумеется, ни на волосок не любил ее.

Жуане было обидно за мать: разве можно быть такой близорукой? Почему она не видит, что рядом с ней мошенник и притворщик? Почему терпит его? Ее любимая мамочка такая красивая, легкая, как перышко, и так отлично танцует! Неужели она не понимает, что унижает себя?

Жанета, видно, не понимала. Блестящими глазами смотрела на разглагольствующего Атилу, и лицо ее выражало искреннее восхищение. А Жуана, видя Атилу, всегда расстраивалась. Ей так хотелось побыть с матерью наедине, рассказать все свои новости.

На этот раз Жуана застала мать одну и с восторгом принялась рассказывать ей о своем однокласснике, отличнике и умнице Тьягу, который отколотил несносного задиру Лулу.

— Этот Лулу никому проходу не дает! — говорила Жуана. — Как увидит девочку посимпатичнее, так и пристанет. А Тьягу, он как даст ему!

Жанета внимательно смотрела на свою раскрасневшуюся дочь.

— Наверное, если он такой драчун, это все-таки не очень хорошо, — с сомнением сказала она.

— Нет, что ты, мама! Он очень добрый! И заступился за всех нас. Вернее, за Сели.

Произнеся имя Сели, Жуана немного запнулась, ей было не слишком приятно, что Тьягу, с которым она дружила и который так здорово помог ей подготовиться по истории, в последнее время только и думает, что об этой девушке. Он даже записку ей передал с Жуаной, но Сели разорвала ее, и Тьягу ужасно расстроился, когда она ему об этом рассказала.

Жуана приготовилась рассказывать дальше, но тут к ним подошел Атила и напыщенно заявил:

– Королевский двор в полном составе: королева-мать и красавица принцесса! В твоих глазах, принцесса, появился особый блеск, и он делает их еще прекраснее.

– До чего же ты наблюдательный, – восхитилась Жанета. – Я думаю, что глаза у Жуаны блестят из-за Тьягу.

Жуана обиделась на мать, ее замечание показалось ей страшно бестактным.

– Я просто рассказала тебе о драке, – сухо сказала она. – Тьягу нас спас, вот и все.

– Значит, твой приятель хорошо дерется? – снова влез в их разговор Атила, чем раздосадовал Жуану еще больше.

– Да, он хорошо дерется, – так же сухо подтвердила она, – точь-в-точь, как бывший мамин друг. Серьезный товарищ!

– Серьезный товарищ? – переспросил Атила и изменился в лице.

Занервничала и Жанета. Она припомнила, как серьезный товарищ чуть было не разнес всю школу, когда кто-то из учеников пригласил ее на танец. Ревнив был как черт, и вдобавок обманул ее доверие. Оказался недостойным ее любви. Он нуждался вовсе не в ней, а в ее деньгах. Жил за ее счет, наделал долгов, у нее перебрал в долг кучу денег, а потом исчез. Стоило Жанете вспомнить этого негодяя, как у нее портилось настроение. А Атила? И Атила — ревнивец не из последних. Сколько придется его успокаивать! Дернул же бес Жуану за язык!

Видя, как мать изменилась в лице, как виновато смотрит она на Атилу, Жуана поклялась себе, что избавит мать от этого проходимца! А в том, что это проходимец, она нисколько не сомневалась.

Своими планами Жуана поделилась с Констансиньей — девочки с детства были не разлей вода, — и они принялись следить за Атилой.

Их усилия не пропали даром, однажды им удалось увидеть, как поклонник Жанеты встретился в кафе с тем, кого Жуана назвала серьезным товарищем, кто обманул ее мать и исчез с деньгами. Селиу Манинью! Жуана сразу его узнала!

Мужчины встретились как старинные приятели, более того, Атила вручил Селиу какие-то деньги.

— Они сообщники! — догадалась Жуана. — Вот оно! Наконец-то! Наконец я выведу его на чистую воду!

Недаром говорят, что устами младенца глаголет истина: по-детски простодушная Жуана видела мир таким, каков он был. Ей сразу стало ясно, что Атила и Селиу давно знакомы.

Так оно и было, и занимались они одним и тем же ремеслом, живя за счет ищущих любви женщин. Селиу и навел Атилу на Жанету и теперь ждал от коллеги денежной благодарности.

Атила протянул ему пятьдесят реалов.

— Думаю, я расплатился с тобой сполна, — сказал он.

— А я думаю, что ты шутишь. Я продал тебе всю подноготную вдовушки за триста реалов, а ты хочешь отделаться за полцены. Я навел тебя на дурочку, чтобы она тебя кормила-поила, а ты теперь хочешь меня кинуть? — Вид у Селиу был очень грозный.

— Думай, что говоришь, старик, — возмутился Атила. — Речь шла о дурочке, а Жанета — совсем другое дело, она трудится, не покладая рук. Мне даже стыдно брать у нее деньги, потому и говорю, что не получил так много, как собирался. Ясно тебе?

— Значит, даришь свою любовь задарма? Уж не влюбился ли ты, Атила? Смотри! Мы с тобой кореши, или ты платишь, как положено, или пеняй на себя!

Жанета попросила прощения у Атилы за то, что сказывала ему о своем прошлом.

— Конечно, я не святая, – сказала Она, – но с тех пор как мы с тобой вместе, оно ничего для меня не значит!

При этом она смотрела на своего возлюбленного с таким обожанием, что он все великодушно простил своей королеве.

Жанета решила устроить небольшой вечер и пригласила на него своих родственников. Раз уж они с Атилой решили пожениться, то мало всех перезнакомить друг с другом, нужно потихоньку всех друг к другу приучить,

Начала она, разумеется, с Жуаны. Ласково обняв ее, она сказала:

— Мне кажется, что Атиле давно пора приходить к нам открыто. Он очень хороший человек, безумно меня любит и все, что я рассказала ему о своем прошлом, никак не сказалось на наших отношениях.

— Очень рада, — ответила Жуана. — Я бы переживала, если бы что-то тебе испортила. Послушай, а почему бы нам не пригласить к нам всю нашу родню — бабушку, Шику, Констансинью, Лусию Элену, ну и Атилу, разумеется, и не посидеть всем вместе, по-семейному? Что ты на это скажешь, мамочка?

Жанета бросилась обнимать дочь. Как они понимают друг друга! Как чувствуют! Ведь именно это она и собиралась сделать!

Она не рассчитывала на такое великодушие со стороны дочери, куда чаще Жуана ревновала ее и обычно была настроена против ее личной жизни…

Если бы Жанета знала, что ее ждет, она бы навсегда отказалась от мысли о вечерах в семейном кругу, и мысль о замужестве отложила бы на неведомый срок!

Но кто знает, что подстерегает его за поворотом дороги? Кто готов к очередным превратностям судьбы?

Хотя в тот день, когда родня должна была собраться у Жанеты, судьба словно бы предупреждала, а может быть, даже пыталась уберечь ее от грядущих гроз, устроив сама невероятную грозу с ливнем.

Жудити при первом знакомстве Атила не слишком понравился, и она со свойственной многим матерям высказала своей непутевой дочери, которая никак не могла найти себе положительного и солидного спутника жизни, свое нелицеприятное мнение.

Поэтому, собираясь на этот раз к Жанете, Жудити была заранее в дурном расположении духа, а тут еще и проливной дождь с грозой! Как всегда, они поцапались с Лусией Эленой, но приехавший за ними Шику быстро навел порядок в своем домашнем курятнике, усадил всех в машину, и они отправились в гости.

Дверь открыла Жанета, за ее спиной маячил Атила, приветствия, улыбки, но одними улыбками дело не обошлось. Жудити сразу стала выговаривать дочери за то, что та не слушается советов матери и продолжает водить знакомство с всякими малопочтенными личностями. Жанета всеми силами старалась урезонить мать, этот вечер она устроила не для того, чтобы ссориться.

Наконец все семейство уселось за красиво накрытый стол, чтобы отдать должное кулинарным талантам хозяйки. А они того стоили, в этом не было никаких сомнений, потому что лазанья, которую приготовила Жанета, так и дразнила своим аппетитным видом и запахом. Напряженная атмосфера взаимной неловкости смягчилась, все расслабились, и вечер обещал стать приятным, но тут дона Жудити вновь вернулась к теме солидных мужчин, прочно стоящих на своих ногах и зарабатывающих хорошие деньги.

— А то кругом так и шастают всякие прощелыги, разевают рот на готовое, — заявила она, сверля глазами Атилу в ярко-зеленой рубашке и белоснежном костюме.

Он приветливо улыбался, но чувствовал себя не слишком уютно.

Тут и Жуана выступила со своим разоблачением:

— Бабушка права, я должна всем вам открыть глаза, особенно маме, — начала она и рассказала все, что успела узнать о поклоннике своей матери. — Они друзья с Селиу Манинью, настоящие друзья!

Будь проклят этот Селиу Манинью, подлец и обирала, живущий за счет доверчивых женщин! Память о нем была еще слишком свежа, чтобы семья могла равнодушно слышать его имя. Нетерпимее молодости только старость, Жуану тут же снова поддержала Жудити:

— Я никогда не заблуждалась на твой счет, Атила! Я сразу подумала, что ты выполз из того же змеиного гнезда, что и тот подлец.

Услышав такое, набросился на Атилу и Шику:

— Ах ты, гад! Задумал обмануть мою сестру!

Жудити оставила Атилу сыну, а сама занялась дочерью и опять принялась учить ее уму-разуму и наставлять на путь истинный.

— Видишь, что бывает, когда не слушаешься матери? — говорила она. — Видишь, какой плачевный результат! Мне кажется, тебе есть о чем подумать!

Атила не стал отрицать своего знакомства с человеком, которого слишком явственно и слишком горько помнили в этом доме, но он попытался что-то объяснить, как-то оправдаться.

— Ничего плохого я не сделал! А с этим человеком я познакомился в тот самый день, когда нас с ним видела Жуана.

– Да?! — возмутилась девочка. — И поэтому вы сразу стали на «ты» и повели себя как старинные друзья? Нет уж, лучше признайся, что ты обманул мою маму, а сам заодно с этим отвратительным типом!

— Ты пробрался в школу, чтобы обобрать Жанету! — догадался Шику и уже был готов хорошенько проучить мошенника.

Жанета сидела, будто окаменев, зато все вокруг ругались. И как же было бедной Жанете и больно, и неловко, и стыдно!

А Атила? Что ему оставалось? Только уйти. Другого выхода у него не было. Разве мог он продолжить оправдываться, стараясь сохранить Жанету? Нет. Любые оправдания только подтвердили бы его корыстолюбие, его нечестность.

И Атила жалобно обратился к своей возлюбленной:

— У меня сердце кровью обливается, но я ухожу! Исчезаю из твоей жизни, любимая! Меньше всего я хочу, чтобы ты плакала от стыда! Прощай! Никогда не забывай, что я люблю тебя, обожаю, преклоняюсь перед тобой, целую землю, по которой ты ходишь, моя королева!

Произнеся эту патетическую речь, Атила направился к выходу, а разгневанное семейство кричало ему вслед оскорбления. Жудити даже ткнула в афериста пару раз своим красным зонтиком, надеясь, что это поможет ему забыть сюда дорогу навсегда.

Атила ушел, Жанета осталась сидеть, но кому было лучше и легче — неизвестно. Скандал был так ужасен, так безобразен.

Как жестока юность в своем стремлении к гармонии! Сколько бед она приносит своим бескомпромиссным максимализмом!

Жуана не раскаивалась в совершенном, но чувствовала, что можно было бы поступить более мягко, пощадив мать и не выставляя ее раны на всеобщее обозрение. Чувствовать она чувствовала, но как это сделать, не знала. Если высказать все Атиле с глазу на глаз, он мигом перевернет все в свою пользу, привлечет на свою сторону Жанету, а Жуану выставит клеветницей, глупой девчонкой, которая только и знает, что воду мутит из ревности к матери. Этого Жуана опасалась больше всего и поэтому пошла на публичное выяснение отношений.

Жанета сидела как оплеванная. Мать тут же ста винить ее в извечном легкомыслии, а у Жанеты не было сил, чтобы защищаться. Слезы текли из ее глаз, и ее было очень жаль, но родня не обращала на нее внимания, продолжая кипятиться, ругать на чем свет стоит теревшегося к ним в доверие подлеца.

Наконец-то вспомнили и о Жанете.

— Мы тебе поможем забыть его, сестра! – Обратился к ней Шику. — Будь сильной и не сдавайся! Вычеркни навсегда его из своей жизни! А если у него хватит наглости появиться снова, вызови полицию и пригрози ему как следует!

— Шику, я очень тебе благодарна, – начала Жанета, и из ее глаз полились слезы, — но мне нужно по6ыть одной, поплакать, выплакать все слезы сегодня, потому что завтра у меня будет очень трудный день.

Шику понял сестру и поднялся, позвав с собой Констансинью, которая весь вечер просидела как на иголках, опасаясь, как бы Жуана не упомянула, что они занимались слежкой вместе. Ей было очень жалко тетю Жанету, и она совсем не хотела участвовать в семейном скандале.

Жудити и Лусия Элена хотели остаться, чтобы поддержать несчастную жертву, но Шику вовремя сообразил, каково будет сестре с такой поддержкой, и он стал торопить и ту и другую.

— Если у Жуаны достало сил, чтобы заварить такую кашу, — заявил он, — то она вполне может и мать поддержать! А поддержать ее стоит, она в полной прострации! Не обязательно было устраивать такой балаган и унижать мать!

Жуана и сама уже не чувствовала себя такой правой, но что было делать? Все уже свершилось.

Гости разошлись, и Жанета, не раздеваясь, не смыв макияжа, повалилась на кровать. Жуана села рядом.

— Я все поняла, – начала она, — я перегнула палку, опозорила тебя при всех, но ты самая лучшая мама на свете, и я хотела тебе помочь. Я не хотела, чтобы повторилась прошлая история, и ты чувствовала себя оплеванной. Я хотела защитить тебя и защитила. Этот Атила хотел одного: жить за твой счет, и я не могла скрыть от тебя горькой правды!

Она прижалась к матери, и та ласково провела по ее волосам.

— Это было ужасно, — призналась она, — но ничего, как видишь, я осталась жива.

— Ты молодая, красивая, и обязательно будешь, счастлива, — горячо принялась убеждать ее дочь. — Вот увидишь! А на Атилу я должна была тебе раскрыть глаза, иначе ты бы еще больше мучилась. Он же сам признал, что он — мошенник!

Как только речь заходила об Атиле, Жуана начинала кипеть и снова рвалась в бой.

Жанета ласково ее остановила:

— Все, что ты сказала при всех, все, что ты о нем узнала, — проговорила она со слезами на глазах, — я давным-давно знала и сама. Я довольно скоро поняла, кто такой Атила, и ничуть не заблуждалась на его счет. Но знаешь, доченька, почему я молчала и притворялась дурочкой?

Жуана с недоумением уставилась на мать.

– Потому что я безумно его люблю! Люблю так, как никогда и никого еще в жизни не любила!

Вот это было открытие! Жуана просто рот открыла от неожиданности, ушам не поверила. Да как такое может быть?

Но по мере того как она вникала в слова матери, ей становилось все больнее и больнее, потому что ситуация представлялась ей совсем уж безнадежной и отчаянной. Она хотела защитить свою мамочку, а принесла ей только горе. Но, не принеси она этого горя, мать все равно не могла бы быть счастлива, потому что как можно быть счастливой, если знаешь, что любимый тобой человек — аферист и подлец?

Жуана сидела, застыв в скорбном недоумении.

Как же он сложен, этот мир взрослых!

Глава 29

Материал Отавиу так и не появился в «Коррейу Кариока», и он, наконец, понял, что его время как журналиста ушло. Собственно, не нужно было и обольщаться, что он вновь способен работать в газете, но ему так хотелось встретить Еву во всеоружии…

Отавиу расхаживал по комнате, думая, что ему делать дальше, время от времени останавливаясь и вглядываясь то в один портрет Евы, то в другой.

Она тоже любила рассматривать свои портреты, и они всегда во множестве висели по стенам их квартиры. Ева гордилась своей красотой, и Отавиу тоже ею гордился. Снова развесив портреты жены, он словно бы приблизился к счастливым временам, когда они были вместе.

За стеной о чем-то болтали Онейди с Бетти, голос Бетти всегда напоминал ему голос Евы, и он стал невольно прислушиваться.

— Арналду мне не звонил? — спрашивала Бетти.

— Звонил и расстроился, когда узнал, что тебя нет, — отвечала Онейди. — Как ты думаешь, неужели твой план сработает?

— Мой план разработал величайший специалист, — важно отвечала Бетти, вспоминая консультацию Раула, — никуда этому Арналду Сан-Марино не деться! Ты только подумай, как мне повезло: и богат, и красив, и я стану его женой, чего бы мне это ни стоило! А потом выпотрошу!

Будто кто подхлестнул Отавиу, с такой быстротой он появился в соседней комнате.

— Что? Что ты сказала? — возмущенно спрашивал он, глядя на дочь. — Ты задумала обобрать сына моего друга. Оставь нас вдвоем, Онейди! Порядочной женщине такое и в голову прийти не может! Ты соображаешь, что говоришь?

– Ну что ты раскипятился, папа? Пустяки, какие! – Бетти ласково взглянула на отца. – Я совмещаю приятное с полезным, только и всего! Поверь, я очень люблю Арналду!

– Врешь, – наступал на дочь Отавиу. – По глазам вижу, что врешь! Я уже записал однажды твои слова, что ты хочешь выйти замуж за богатого, но счел их за шутку! Моя дочь не может быть охотницей за богатыми женихами!

На этот раз Бетти рассердилась: хорошо ему провозглашать прописные истины и требовать всяких глупостей. Сам-то родился в богатом доме, а они? Чего они только не терпели, как только не мыкались!

— С такими взглядами не ты не можешь быть дочерью Евы, – преподнес Отавиу Бетти самый убедительный, с его точки зрения, аргумент, желая, во что бы то ни стало заставить се отказаться от своих постыдных взглядов.

— Папа! Ты сам постоянно твердишь, что мы с мамой очень похожи, — заявила дочь. — Так оно и есть! Я очень любила маму и, хотя была маленькой, всегда ее понимала, а вот ты — нет! И всегда с ней ссорился! Вы же постоянно ругались, я помню…

Лучше бы Бетти такого не говорила! Отавиу едва не хватил удар.

— Неправда! — произнес он страшным голосом. — Ты только и умеешь, что врать! Ты страшный человек, Бетти! Я запрещаю тебе со мной разговаривать! Я тебе больше не отец. Избавь меня от этого несчастья!

Бетти разрыдалась и выбежала из комнаты.

Она лежала на постели, когда к ней пришла Жулия. Старшая сестра принялась выговаривать средней за несдержанность.

— Нужно же было поберечь отца! Как ты не понимаешь таких простых вещей! Ему пришлось дать успокоительное после разговора с тобой. Ты ни в чем себе не отказываешь, живешь в свое удовольствие и ни за что не отвечаешь.

Бетти и сама раскаивалась, но выговор сестры задел ее за живое: как всем легко упрекать ее! А кто поинтересовался, что делается у нее на душе?!

— Ты точь-в-точь, как отец– 6уркнула она. — По-твоему, все должны быть одинаковыми, а если кто-то отличается, то он плохой! Но это не так, поймите же, наконец! Бетти присела на кровати и горячо заговорила.

— Нас всех обидели, всех троих! Мы росли без отца, без матери, мы были предоставлены сами себе! Вот ты, например ты, изображаешь из себя уравновешенного человека, а сама смертельно боишься подойти к мужчине! Боишься поцелуев, боишься любви! И Сели тоже пошла по этой дорожке, а меня за то, что я полноценная женщина, считаете потаскухой! Но это вам нужно избавляться от своих комплексов, вам! А не мне!..

Жулия тоже не осталась в долгу, и в результате сестры снова поссорились.

Раул был крайне удивлен, когда в их с Шику квартире появилась Бетти. Еще больше он изумился ее слезам. Чтобы никогда не унывающая красавица плакала? Выслушав все ее печали, узнав, что в семье никто ее не понимает и не любит, хуже того, считают распущенной, Раул как мог, утешал бедняжку, по-хорошему, по-товарищески, а потом уложил ее спать в своей спальне, а сам пристроился на диване в гостиной. Поутру, когда она еще спала, он отправился к Отавиу парламентером. Дочь и отец должны были помириться, они нуждались друг в друге, они друг без друга страдали.

За ночь Отавиу чего только не передумал, он мучился из-за того, что обидел свою девочку, но и обида за жену тоже терзала его сердце. Однако, выслушав Раула, он немедленно отправился к ним на квартиру и там обнял свою дорогую Бетти. Он жалел свою девочку, которая так долго плутала одна по житейским дорогам, что могла и заблудиться…

Не так уж много прошло времени с того дня, когда Отавиу Монтана вернулся в жизнь, но, сколько произошло перемен! Он не знал, что у него три дочери, и узнал каждую из них, он не был отцом и стал им!..

Бетти, наконец, соизволила согласиться провести вечер с Арналду, и он заехал за ней. Пока она наряжалась и подкрашивалась, плейбой благовоспитанно сидел в гостиной, наслаждаясь обществом Отавиу, Алекса и Онейди.

Поговорив, как положено, на нейтральные темы вроде погоды, Отавиу спросил:

— Какие у тебя намерения в отношении моей дочери? Я спрашиваю тебя как отец.

— Самые лучшие, Сеньор Отавиу, — отвечал молодой человек, который до этой поры не пропускал мимо ни одной юбки.

— Вы поженитесь? — уточнил Отавиу.

— Я бы сказал, мы в начале пути, — дипломатично вышел из положения Арналду.

— Очень рад, — добродушно сказал будущий тесть. — Только я вам советую получше узнать друг друга.

Появилась сияющая Бетти, и молодые люди ушли, а Отавиу все продолжал повторять: да-да, очень важно получше узнать друг друга…

Алекс и Онейди о чем-то горячо спорили в уголке, и Отавиу пожелал узнать, о чем именно.

— Мы хотим открыть свое маленькое дело, но у нас нет денег, — пояснила Онейди. — Я предлагаю Алексу продать мои драгоценности, а он не соглашается.

Алекс упрямо затряс головой, давая понять, что продажа осуществится только через его труп.

— А мне было бы так радостно стоять рядом с тобой и продавать все, что мы наготовили, — заговорила Онейди. — Я ведь все равно не ношу их, так зачем им лежать, Алекс?!

Отавиу послушал, как супруги спорят и, не желая им мешать, пожелал всем спокойной ночи и отправился к себе.

По дороге он спустился в подвал и прихватил с собой старинную шкатулку, которую давно собирался разобрать. В ней лежали документы, фотографии, письма.

«Да, нужно очень хорошо знать друг друга», – снова повторил он, собираясь насладиться письмами Евы.

За окном бушевала гроза, и лил отчаянный ливень, когда Отавиу, уютно устроившись на постели, перебирал пожелтевшие листки бумаги. Ласковая улыбка то и дело трогала его губы: слабо мерцающими пятнами память то и дело возвращала ему давние, дорогие его сердцу времена.

Но вот все письма прочитаны, разложены по стопкам и вот-вот будут увязаны и положены обратно.

Прежде чем расстаться с ними, Отавиу еще походил по комнате, взглянул за окно, где свирепствовала гроза, вдыхая свежий воздух. Ему все чудилось, что сейчас он вспомнит что-то чрезвычайно важное. Он пытался вспомнить, морщил лоб, напрягался — и не мог. Взглянув еще раз на шкатулку, он увидел вдруг на дне небольшую петельку, подошел, потянул за нее и открыл потайное отделение. В нем лежало несколько листочков, он взял и стал перебирать. Один пустой листок, второй тоже, а вот третий был весь исписан. Почерк Евы — красивый, уверенный и твердый.

Отавиу начал читать его с той особой улыбкой, с какой читал письма любимой жены, но никак не мог понять, о чем ведется в этом письме речь. То есть, нет, о чем, было ясно — о любви. Но не к нему, не к Отавиу. О нем говорилось с пренебрежением и насмешкой. Речь велась так, словно он был досадной помехой, третьим лишним в счастливой и благополучной жизни любящей пары, более того, Ева собиралась уехать с тем, кого любила, и оставить постылого и надоевшего мужа…

Только после этих строк до Отавиу начала доходить страшная истина. Он не хотел ее. Он от нее отстранялся, заслонялся. Она пугала его, но, несмотря на все свои усилия, он понял: у Евы был любовник, а его, Отавиу, она не любила!

Привычный мир, в котором он столько лет прожил, вдруг рухнул в одночасье, и его обломки погребли под собой несчастного Монтана.

— Господи! Господи! — только и мог он повторять, ни на что уже не надеясь.

И вдруг ослепительным видением перед ним возникла Ева в подвенечном платье, такой он повел ее к алтарю, такой сохранила ее его память. Как же она была хороша — с лучезарной и ясным взглядом!

И тут же его взгляд упал на фотографию Евы, она явно смотрела на кого-то, но на кого? Половина фотографии была оторвана. Кого оторвала Ева? Кого она спрятала? На кого рассердилась? Кто мог ее скомпрометировать’?

Сотни вопросов стучали в голове несчастного Отавиу, и ему казалось, что от них разорвется его несчастная голова. Ему необходимо было получить ответ. Хотя бы один, но самый главный! И Отавиу ринулся во тьму под проливные потоки дождя.

Все встревоженное семейство Сан-Марино, вскочив с кроватей, столпилось у дверей, недоумевая, кто может так отчаянно стучаться в такой поздний час?

Увидев насквозь промокшего, со страдальческим лицом Отавиу, Гонсала, повинуясь материнскому инстинкту, обняла этого несчастного.

– Что-то с дочерьми? — спросил Сан-Марино.

– Ему нужно переодеться, — проговорила Гонсала, принимая на себя заботу еще об одном, если не блудном, то заблудившемся в дебрях жизни сыне. — Ирасема! Принеси что-нибудь из вещей Арналду. Скажи, Отавиу, может, мне стоит позвонить Жулии?

– Нет-нет, — торопливо отнекивался гость, — я хочу поговорить с Саном, только он может мне помочь.

– Смотри, тебе виднее — согласилась Гонсала, но отпустила Отавиу в кабинет Сан-Марино лишь после того, как он переоделся в сухое.

— Ева не любила меня! – Произнес Отавиу, и по его лицу потекли слезы. — Я нашел письмо, у нее был любовник. Она собиралась с ним уехать. Кто это был, ты знаешь, Сан? Ты меня познакомил с Евой, был посаженным отцом на свадьбе, ты должен знать, кто это был…

Отавиу умоляюще уставился на Сан-Марино.

— Ты говоришь не о Еве, – Отвечал Сан-Марино. – Ева безумно любила тебя, больше ничего я не могу тебе я тоже женился. Вы уехали в Арарас. Мы долгие годы не виделись…

— Прочти! Прочти это письмо! – настаивал Отавиу.

— Но я даже почерка ее не знаю, — Сан-Марино нехотя взял письмо и пробежал его глазами, — Мы никогда не переписывались. Он вернул письмо Отавиу и прибавил: Все осталось в прошлом, успокойся, брат, все давным-давно обратилось в прах!

— Я хотел бы посмотреть в глаза этому человеку, — говорил Отавиу, глядя в глаза Сан-Марино. — Почему она меня не любила? За что мне такие страдания именно сейчас, когда я не сомневался, что она вернется!..

Взгляд Отавиу блуждал, он явно был не в себе, и нельзя сказать, что это сильно огорчило Сан-Марино.

— Я позвоню Жулии, — сказал он, направляясь к телефону. — Она приедет за тобой.

— Нет! — резко вскрикнул Отавиу. — Я не хочу, чтобы дочери видели меня в таком виде. И прошу тебя, никому не рассказывай о том, что я тебе сказал! Никому! Никогда!

Сан-Марино кивнул, давая понять, что его и просить об этом не нужно, он молчал бы и без просьбы.

— Переночуй у нас, — предложил Сан.

— Нет, я пойду в отцовский дом, — отказался Отавиу.

Добравшись до дома, Отавиу спустился в подвал и схватил подвенечное платье Евы. Еще совсем недавно его примеряла Бетти, собираясь именно в нем праздновать свою собственную свадьбу, но для Отавиу оно не было символом будущего, оно было его прошлым. Под руку ему подвернулся какой-то старый таз, и он бросил в него платье, которое застыло в нем облаком пены, потом зажег фотографию Евы, одну, вторую, третью и все кидал их на платье, пока оно не загорелось. Миг, и оно сгорело дотла.

Отавиу испустил громкий крик и потерял сознание. Так и нашли его прибежавшие дочери: он лежал распростертым на полу подле горстки серого пепла.

Алекс помог донести его до постели, по телефону вызвали доктора Сисейру, чтобы он осмотрел больного.

Сисейру измерил пульс, давление, послушал сердце — ничего, внушающего опасения, не было.

— За его здоровье я ручаюсь, — сказал он. — А вот что будет с психикой, поручиться не может никто. Вы можете предположить, на какой почве произошел этот срыв?

— Нет. Но срыв очень серьезный. Ко всему, что связано с памятью мамы, папа относится как к святыне, — сказала Жулия. — То, что он сжег мамино подвенечное платье, говорит об очень плохом состоянии, я опасаюсь самого худшего, может быть, он повредился в рассудке.

— Позвоните мне завтра, сейчас я сделаю ему успокоительный укол, и он выспится, — сказал Сисейру.

В доме Монтана никто не спал, забываясь лишь короткой дремой, и вновь просыпаясь при малейшем звуке.

Утром все собрались за столом, мечтая выпить кофе покрепче, чтобы хоть как-то привести себя в порядок. Подняв глаза, Жулия увидела на верхней площадке лестницы отца. Он был бледен, подавлен, очень плохо выглядел, но никаких признаков безумия не было на его осунувшемся лице.

— Что с тобой случилось, папа? — осторожно спросила Бетти. — Ты помнишь вчерашний вечер?

Отавиу горько усмехнулся: если бы он мог забыть его, он был бы счастливейшим на земле человеком!

— Я наконец-то понял, что ваша мама умерла, – сказал он.

Сестры переглянулись: так вот оно в чем дело! Бедный папочка!

Они усадили его на диван и сами сели рядышком.

— Спасибо, что вы берегли меня от боли, и я прожил эти дни счастливо, — сказал Отавиу, с нежностью глядя на дочерей, — вдруг на меня нашло просветление, и я понял: она умерла…

— Но зачем нужно было жечь ее вещи, папа? – удивилась Сели. — Я совсем не знала маму, и мне так нравилось их рассматривать.

— На меня нашло минутное помешательство, – признался Отавиу. Заболело все: тело, душа, мне хотелось избавиться от этой нестерпимой боли. Ведь я не забывал ее ни на минуту. Мне кажется, что все эти восемнадцать лет я видел ее во сне, и, если бы я не сжег своих воспоминаний о прошлом, я бы умер. Я не мог поступить иначе, Простите меня.

— Я все отдам, лишь бы ты не мучился, — горячо сказала Сели, обнимая отца.

— У меня есть мамины фотографии, я отдам их тебе, – предложила Бетти.

— Не упоминай при мне ее имени, прошу тебя, — попросил Отавиу. — Я должен научиться жить заново, совсем по-другому, без нее. Если бы не вы, мои дорогие девочки, я бы просто не знал, что мне делать. Я стал отцом, я очень люблю вас.

— А мы тебя! — горячо подхватила Жулия. — Мы поможем преодолеть эту боль, мы будем о тебе заботиться! Жулия не отличалась сентиментальностью, но у нее выступили слезы на глазах. Она посмотрела на сестер, ища у них поддержки, и увидела, что все они тоже плачут.


Так они и сидели, счастливые и страдающие — семья, объединенная общей болью.

Раздался телефонный звонок: Жулию торопили сдать материал в газету. Схвати папку, она заторопилась выходу и на пороге столкнулась с Шику. В нескольких словах она передала ему события предыдущей ночи и попросила пооткровенничать с отцом.

– Я рада, что ты пришел, — сказала она.

— Какой прогресс! — обрадовался Шику.

— Это совсем не то, что ты думаешь — отмахнулась Жулия. — Поговори с папой. Может, он тебе расскажет, что вдруг с ним произошло? Почему он вдруг понял, то она мертва? Почему он сжег все ее вещи?

Шику и самому хотелось бы разобраться во многих загадках, что окружали жизнь Отавиу.

— Задание понял, — кивнул он. — Иду разбираться Жулия, а ты поняла, что сейчас призналась мне в любви?

— Не надейся, — тут же возмутилась Жулия. — Я люблю только моего дорогого папочку и озабочена состоянием его здоровья.

— Тогда до вечера! — попрощался Шику. — Не забывай, что мы сегодня встречаемся!

Глава 30

Прошло несколько дней, а Лусия Элена все еще находилась под впечатлением разыгравшегося у золовки скандала. Бедная Жанета! Как ей не везет! Заодно она пожалела и себя. Шику за весь вечер не только не сказал ей ни единого слова, но даже не взглянул на нее, как будто она стенка или пустое место. Мало этого, за все эти дни он ей даже не позвонил! Но Лусия Элена знала теперь, в чем дело…

Перед ее глазами вновь возникло лицо Жанеты, только в тот вечер хозяйка танцзала счастливо смеялась, поглядывая на стоящего рядом с ней Атилу. Лусия Элена зашла к золовке просто так, от нечего делать, и мучительно позавидовала влюбленной паре. Когда-то и она с Шику так смеялась. … И тут она увидела среди танцующих Шику! Как он танцевал! Как смотрел на свою партнершу!

Лусия Элена пригляделась и узнала Жулию Монтана. Шику всегда был в контрах с этой красивой самонадеянной девицей ,а теперь…

У Лусии Элены не осталось ни малейшею сомнения насчет его отношения к своей партнерше!

Расталкивая танцующие пары, она добралась до той, что танцевала так самозабвенно, и грохнулась в о6морок прямо у их ног. Она вернула на землю этих двух голубков и не только их. Разумеется, больше уже никто не танцевал. Все суетились вокруг Лусии Элены, даже чертыхающийся Шику.

Она поглядывала сквозь ресницы на склонившееся к ней лицо бывшего мужа, надеясь прочитать на нем сочувствие, но ничего, кроме раздражения, не прочитала и только крепче зажмурила глаза. Она дала себя поднять и, убедившись, что тащит ее Шику, крепко обняла его за шею: пусть не надеется, она никому никогда его не отдаст!

После этого вечера Лусия Элена точно знала, кто ее соперница, как она выглядит, и готова была вступить с ней в борьбу.

Придавало ей сил и то, что в этой борьбе и свекровь, и дочь были на ее стороне. Жудити, сочувствуя бывшей невестке, а главное, из любви к своей внучке, которой она желала спокойной, внимательной и участливой матери, всячески ухаживала за Лусией Эленой, готовила ей любимые блюда, кипятила травяные отвары, словом, стала роднее мамочки.

Констансинья тоже сочувствовала матери, она поняла ее страх, потому что и сама испугалась, что потеряет отца, И поэтому решила поговорить с ним, и поговорила, когда они сидели в кафе и пили у стойки сок.

— Все уже знают о твоем романе с Жулией Монтана, – заявила она. — Надеюсь, ты не собираешься на ней жениться? Имей в виду, ты принадлежишь только мне!

Шику опешил: еще одна узурпаторша! Только этого ему не хватало! Кто бы мог подумать, что и Констансинья будет качать права!

Однако позиция, занятая женщинами его дома, вовсе не расхолодила Шику, напротив, их сопротивленье только подливало масла в огонь. А упрямые женщины продолжали свою борьбу.

Лусия Элена взглянула на себя в зеркало, и осталась собой довольна: выглядела она что надо, чувствовала себя в форме, а значит, готова была отвоевывать свое счастье. Эту мысль нужно было внушить и Жанете. Она, наверное, сдалась, опустила руки, так вот пусть пример Лусии Элены послужит для нее ободрением, она борется пять лет и собирается бороться дальше.

На этот раз Лусия Элена решила отправиться в дом Монтана и поговорить напрямую с Жулией.

Дверь ей открыла Онейди, которая как раз собралась на рынок и поручила Жулии присматривать за стоящим в духовке пирогом. Жулия в этот день работала дома. Увидев посетительницу, Онейди своим женским чутьем сразу поняла, что дело пахнет жареным, и решила остаться.

— Иди, я сама поговорю с этой девушкой, — проговорила появившаяся в гостиной Жулия, и Онейди послушно вышла.

— Привет! Мы, кажется, знакомы? Меня зовут Лусия Элена, — представилась гостья. Мы встречаемся всегда в крайне неприятных ситуациях.

Жулия молчала, пристально глядя на гостью. Она уже высказала Шику все, что думала по поводу его семейной ситуации, и ей было крайне неприятно, что чудесное лучезарное утро должно было уйти на выяснение отношений, а не на плодотворную работу — а у нее так хорошо пошла начатая статья.

От каменного молчания Жулии Лусия Элена несколько смещалась и заговорила просительно, чуть ли не заискивающе:

— Пожалуйста, не волнуйся, я вовсе не собираюсь устраивать скандал. Мы современные интеллигентные женщины, и я пришла просто поговорить, обсудить проблему. Ты готова меня выслушать?

– Почему бы нет? — уронила Жулия, не отрывая глаз от непрошеной гостьи.

— Я не истеричка, — нервно заговорила та, – хотя тебе вполне могло так показаться. Для меня это был просто шок! Ты и Шику! он всегда твердил, что ненавидит тебя и вдруг! Но ты не сердись. Ты не представляешь, каких мучений мне стоило решение прийти к тебе!

— Если можно, переходи прямо к делу, — посоветовала Жулия.

Белоснежная рубашка, расстегнутая у ворота, брюки — спортивный стиль одежды Жулии, ее сдержанная манера общения резко контрастировали с подчеркнуто женственным нарядом гостьи и ее манерной умильно-просительной интонацией.

Но после просьбы Жулии Лусия Элена и впрямь перешла прямо к делу.

— Я люблю Шику, — заявила она. — В разводе мы всего только пять лет, а прожили вместе гораздо дольше. У нас дочь, она нуждается в отце, у нее возрастные проблемы. Я прекрасно понимаю, что брак распался по моей вине, я была слишком молода, нетерпелива, нетерпима, неопытна. Но за это время мы оба повзрослели, и я попыталась восстановить наши отношения и должна сказать, что добилась некоторого успеха. И тут появляешься ты…

— Я… — Жулия попыталась прервать ПО ток, но Лусия Элена ей не позволила.

— Я все знаю! Мне сказали, что Шику ухаживает за тобой, потому я и решилась к тебе прийти. Оставь его в покое, дай мне шанс вернуть себе мужа. — Голос просительницы предательски задрожал, на глазах появились слезы, она стала похожа на несчастных вдов, которые обивают пороги учреждений, выхлопатывая себе пенсию. — Моя бедняжка Констансинья, она так страдает, ты не можешь отказать влюбленной женщине и заботливой преданной матери! У моей дочери трудный подростковый период, начались трудности с учебой, как никогда раньше ей нужен отец! Если бы ты сама была матерью, то ты бы лучше поняла мои проблемы…

Жулию передернуло от фальши этой преданной мамаши, и она посочувствовала Шику, которого черт сподобил обзавестись таким сокровищем.

— Мне жаль, что ты потеряла так много времени и совершенно напрасно, — ровно и бесстрастно проговорила она, по-наполеоновски складывая на груди руки.

Лусия Элена внутренне напряглась, готовя новые мощности, с тем, чтобы обрушить их на соперницу.

— Я не имею к твоему мужу ни малейшего отношения.

Лусия Элена обмякла и с изумлением уставилась на своего главного врага. Такой быстрой победы она не ожидала.

— Можешь бороться за него сколько угодно, — великодушно разрешила Жулия, — и вполне возможно, что вы будете счастливы как голубки. У меня на Шику нет ни малейших притязаний. Так что разбирайся с ним сама, я скажу тебе только спасибо.

Говоря все это, Жулия, полуобняв, вела свою гостью к двери, и та покорно шла и сама толкнула дверь.

— Кто я такая, чтобы встать на пути у такой счастливой и многообещающей семьи?

Эти слова Жулия сказала уже в спину спускающейся с крыльца гостьи, а та, обернувшись, восторженно произнесла:

— Жулия! Спасибо тебе большое! Бог воздаст тебе за доброту! Теперь я твоя преданная поклонница номер один! Ты просто прелесть! Чудо!

Жулию чуть не затошнило, и она поспешила захлопнуть дверь. А, захлопнув дверь, принялась ругать себя за то, что в последнее время позволила себе расслабиться, что слишком дружески общалась с Шику. Виной всему состояние отца и пережитый ими всеми стресс. Но она расставит все по местам и как можно скорее. Но сначала нужно было дописать статью. Жулия поднялась к себе в комнату и села за компьютер.

Лусия Элена, завернув за угол, торопливо поплевала во все стороны, как плюют суеверные люди, прогоняя черта, и на всех парах понеслась домой. Ее распирал восторг, она была счастлива, и кто бы видел, с каким высокомерием и пренебрежением рассказывала она свекрови о своей поверженной сопернице, которая была ей нипочем! Просто тьфу! Внимания не стоила!

Жудити хоть и не слишком верила невестке, но все же была довольна. Она чувствовала в Жулии соперницу куда более опасную, чем Лусия Элена, и как умудренный годами человек предпочитала старое зло новому. И потом, она жалела внучку, раз уж ей так не повезло с матерью, то пусть у нее хотя бы будет отец. А эта красотка способна так закрутить мужчину, что он и знать не будет, на каком он свете.

А Жулия, наоборот, хотела быть как можно дальше от Шику. Ее раздражало, что ее душевное состояние зависит от совершенно чужих людей, которые бесцеремонно вторгаются в ее жизнь. Как ни спокойно она выдержала визит незваной гостьи, он все-таки вывел ее из равновесия, работать она уже не могла. В голове все время вертелась дурацкая сцена. Похоже, что рабочий день был безнадежно испорчен. Рассерженная, Жулия нервно походила по комнате, потом выключила духовку, убедившись, что пирог не сгорел, и вышла из дома.

Но если утренний визит Лусии Элены испортил настроение Жулии, то ее визит оказал совершенно противоположное воздействие.

Шику просто обомлел от счастья, увидев на пороге Жулию, которая наконец-то сама пришла к нему. Он потерял дар речи, смотрел и не мог наглядеться, видел ее чудесный свежий рот и совершенно не слышал слов, которые он выговаривал. А Жулия между тем возмущенно твердила:

— Я сыта по горло неприятностями, которые ты обрушил мне на голову! Я не желаю участвовать в твоей семейной жизни! Мне нет дела ни до тебя, ни до нее! Я не желаю больше видеть твою бывшую супругу!

На этих словах у Шику включился слух, и он быстро сказал:

— Я тоже! Ты чувствуешь, какое у нас с тобой удивительное взаимопонимание?

Жулия не могла не улыбнуться, но все-таки договорила:

— Наш спор окончен, Шику. Мне ни к чему причитания твоей бывшей. Я не намерена терпеть ее преследования. Она сумасшедшая, разбирайся с ней сам!

— Разумеется, — мигом согласился он и, не отрывая своих глаз от ее, повторял: — Я люблю тебя, люблю, люблю. Как я счастлив, что ты, наконец, пришла. Жулия! Ты не могла мне сделать лучшего подарка!

Хмель, который бродил в Шику, невольно подействовал и на Жулию, она поддалась ему, раздражение ее куда-то испарилось, и на его место заступило что-то вроде приятного легкого возбуждения. Рядом с Шику ее привычное напряжение ослабевало, она расслаблялась и невольно чувствовала себя счастливее. Так было и на этот раз.

А Шику продолжал ворожить взглядом, словами, а вернее всего, своей любовью, притягивая ею как магнитом ответную любовь, которую Жулия запрятала так глубоко и никак не хотела поделиться.

— Дай мне шанс, Жулия, дай мне шанс, пойдем, пойдем, — повторял Шику, и его руки уже полуо6нимаили ее и вели, как совсем недавно вела она сама свою незваную гостью. Но разница была в том, что она выпроваживала из своей жизни вторгшееся в нее инородное тело, а Шику вводил в свою жизнь ту, которую полюбил.

Как часто безоглядно стремясь к цели, люди добиваются совершенно противоположного! Так, похоже, случилось и на этот раз.

Не приди Лусия Элена к Жулии, разве пришло бы той голову отправиться к Шику?

Словом, и Шику, и Жулия должны были бы сказать спасибо одержимой безумице за еще один шаг друг к другу, который они благодаря ей сделали. Но когда они сидели вдвоем в кафе, пили минеральную воду и смотрели друг другу в глаза, то вряд ли они вспоминали Лусию Элену… Наоборот, они давным-давно позабыли о ней, словно ее и на свете-то не существовало, и разговаривали о чем-то своем, интересном для них обоих, смеялись, шутили.

Смеясь, Жулия, может быть, вспоминала про себя слова сестры, прозвучавшие так горько: «Нас всех троих обидели… ты смертельно боишься подойти к мужчине… вот она, правда, о дочерях Монтана…»

Сейчас никто не мог ей бросить подобного упрека. Нет, она не боялась приблизиться к мужчине, она смотрела ему прямо в глаза.

Глава 3

Шику всерьез задумал писать книгу об Отавиу Монтана. По-человечески он был очень симпатичен ему, но вместе с тем как журналиста Шику интересовало и время, которое будущий герой считал своим, и его прошлое. Шику хотелось разгадать тайну его прошлого, он хотел знать, что так потрясло мягкого, обаятельного Отавиу, погрузив его на столько лет в летаргический сон.

Для начала он пошел в архив, который есть в каждой уважающей себя газете, и хотя «Коррейу Кариока» была газетой малопочтенной, архив у нее был. Шику попросил подобрать ему все публикации Отавиу, а также все, что есть относительно деятельности молодого и старого Монтана.

Сотрудник архива рассыпался в обещаниях, но как только за Шику закрылась дверь, тут же позвонил самому Сан-Марино и доложил, что журналист Шику Мота интересуется семьей Монтана. Он прекрасно помнил летучку, на которой шеф говорил о том, что не желает никакой утечки информации по поводу прошлого его названого брата, и наложил на эту информацию запрет.

— Не отказывайте, но тяните, — распорядился Сан-Марино и взял Мота на заметку. Этот молодой человек в последнее время довольно часто попадался ему на дороге, и, стало быть, нужно не упускать его из поля зрения.

Снова зазвонил телефон, и Сан-Марино поднял трубку. На этот раз звонок был уж совсем неприятным. Звонил главный рекламодатель и спонсор газеты, он был вне себя: в колонке «Светская хроника» опубликовали фотографию его молодой жены в объятиях какого-то актера с телевидения. Мало этого. Фотографию сопровождал крайне недвусмысленный комментарий.

— Фигейреду! Мы дружим уже столько лет! — запел Сан-Марино. — Это недоразумение! Чистейшей воды недоразумение! Кто-то из идиотов в редакции, не иначе! Он будет наказан за клевету, и мы сообщим нашим читателям о наказании, чтобы впредь было неповадно клеветать на самую достойную из семей!

Однако Фигейреду бросил трубку, не пожелав слушать никаких оправданий. Лихость какого-то репортеришки могла обойтись Сан-Марино в несколько миллионов долларов. Удивительно ли, что он пришел в ярость и жаждал крови? Хозяин немедленно вызвал к себе Вагнера.

— Придурка, автора заметки, выгнать в шею, – распорядился он. — На первой полосе опубликовать семейный портрет Фигейреду и рассказать с восхищением, какая крепкая и замечательная семья у этого козла! Все ясно?

Вагнеру было все ясно, но он хотел возразить кое-что, объяснить, попросить… Антониу не дал ему вымолвить и слова, он грозно взглянул на своего главного редактора, и тот с почтительным поклоном ретировался.

Посидев несколько минут за своим столом, он вызвал к себе Жака Делона. Жак был журналистом старой школы, всегда одет с иголочки, надушен, изысканно остроумен и любезен. Глядя на его благоухающие седины и безукоризненные воротники, каждый принял бы его за английского лорда или французского аристократа.

— Я… э-э-э… насчет материала в отделе «Светской хроники» в последнем номере, — начал Вагнер.

— Получился отличный материал, — сразу же оживился Жак, и глаза его озорно заблестели. — Ничего не скажешь, сенсационный репортаж, гвоздь номера! Эта девица работала раньше в кабаре, но ей удалось подцепить Сириу Фигейреду, она забеременела, и они поженились. Но это ее ничуть не остепенило, она по-прежнему любит молоденьких мальчиков. Разница только в том, что теперь платят за удовольствие не ей, а она деньгами мужа. Недаром я веду столько лет эту рубрику, Вагнер! Ты оценил, как прозрачно и деликатно я намекнул на самые разные обстоятельства? Да, ничего не скажешь, этот материал получился.

— И ты тоже за него получил, — меланхолично продолжал Вагнер.

— Неужели премию? — расхохотался Жак самодовольно.

— Скорее нагоняй, а точнее, выгоняй, — так же меланхолично сообщил Вагнер.

— Не понял, — проговорил Жак, разом потерян всю свою веселость и игривость, — повтори еще раз.

— Сеньор Сан-Марино просит тебя оставить нашу газету сегодня же, — справился, наконец, с решением шефа Вагнер.

Делон вдруг стал ловить открытым ртом воздух.

— Я сердечник, я сердечник, – жалко повторял он. — Моя колонка — это моя жизнь. Материал вышел такой остроумный.

— Ты перестарался, Жак, — мрачно сообщил Вагнер, — и уволен. Но это ничего, главное, дышать, дыши глубже, дыши глубже…

— У меня двое племянников, я плачу за их учебу в университете, — прибавил он с жалкой улыбкой, которая так не вязалась с его выхоленным лицом и благородными сединами. Вагнер! Помоги мне! Сан-Марино не может быть таким жестоким! Всю свою жизнь, весь свой талант я отдал этой газете, и теперь…

Рано иди поздно, все люди уходят, – поставил точку Вагнер. — Сан-Марино принял решение и не желает его обсуждать. Я лучше всех знаю, чего ты стоишь, Жак, старина, но ничем не могу тебе помочь!

Когда Делон вернулся в редакцию, на нем лица не было. Коллеги обступили его с веселыми вопросами, пытаясь свести на нет шутками и подначками разнос, который, судя по виду Делона, устроило ему начальство.

— Меня уволили, — наконец нашел в себе силы выговорить Жак. — Моя жизнь кончена!

Услышав такое сообщение, даже самые языкастые репортеры примолкли. Остаться без работы во времена, когда она на вес золота да еще в возрасте Делона, тут было о чем задуматься!

– Я думаю, имеет смысл поговорить с Вагнером, – решил Шику. — А ты, пожалуйста, возьми себя и руки, а то, не дай Бог, тебя хватит удар и помогать будет некому.

– Спасибо тебе, моя жизнь в твоих руках, – лепетал Делон, с восторгом глядя на своего молодого коллегу.

Шику незамедлительно отправился к Вагнеру, но вышел от него довольно скоро. Вагнер очень доходчиво объяснил, что не он хозяин газеты и, стало быть, ничем помочь Делону не может.

— Я пытался, поверь, но он меня и слушать стал, – сказал Вагнер. — Делон уволен, с этой данностью мы все должны смириться.

Смириться? Вот еще! Если они позволят сегодня скушать Делона, завтра скушают их всех по очереди.

— Мне посоветовали принять увольнение Делона как должное и смириться, но мне показалось, что нам нужно объединиться, друзья, и объявить Сан-Марино, что, если он не берет назад Делона, мы уходим все! объявил Шику редакции, которая ждала с нетерпением решения начальства.

Нужно отдать должное коллегам Делона — никто из них не колебался. Предложение показалось им отчасти веселой шуткой, отчасти шалостью. Все они были молодыми, полными сил людьми, и безработица пугала их куда меньше, чем Делона. Они готовы были поставить на карту свое благополучие ради товарищества и вместе с тем не сомневались, что даже если их уволят отсюда, то они очень скоро найдут себе работу. Словом, забастовка была объявлена, вся редакция сидела на местах, но не работала

Узнав о неповиновении, более того, о возмутительном бунте, Сан-Марино рявкнул:

— Уволить всех!

Зезе и Ана Паула побледнели: женщинам с работой труднее, чем мужчинам. Они все же рассчитывали на победу, а не на поражение.

Шику ринулся разговаривать с шефом.

— Вы совершите величайшую глупость, уволив всю редакцию, — заговорил он, испепеляя Сан-Марино гневным взглядом, — во-первых, вы понесете колоссальные убытки, если «Коррейу Кариока» не появится завтра во всех киосках. Во-вторых, убытки станут еще больше, пока вы будете набирать новый персонал и приучать его к нашему читателю.

Сан-Марино с любопытством смотрел на молодого человека, он был явно неглуп, энергичен, напорист.

— И что же ты предлагаешь? — поинтересовался он.

— Я был зачинщиком этой забастовки, поэтому самое правильное уволить меня, оставив остальных на своих местах, — сказал Шику.

«И дать тебе возможность собирать обо мне информацию? — усмехнулся Сан-Марино. — Безденежьем подтолкнуть тебя к написанию книги? Ну, уж нет, голубчик!»

— Я давно за тобой слежу, Шику Мота, — с благожелательной улыбкой сказал Антониу, — и должен сказать, что ты мне нравишься. Ты не только талантливый, но и смелый, а это всегда вызывает уважение. Словом, я не хочу тебя увольнять, у меня на тебя другие планы.

Шику опешил. Он искренне приготовился уйти и даже был рад этому. Мнение Сан-Марино ему слегка польстило, но с другой стороны, он не был таким уж дураком, чтобы принять его за чистую монету.

— Какие планы? — поинтересовался он.

— Разнообразные, — обтекаемо ответил шеф. — Например, года через два наш друг сеньор Вагнер уйдет на пенсию, и я подумываю о том, кто заменит его на посту главного редактора. А пока мне кажется, что твоя зарплата не соответствует твоим способностям и талантам.

Как умного человека, радужные перспективы, нарисованные Сан-Марино, не столько порадовали, сколько насторожили Шику.

— Увольнять вы меня не хотите, хотите повысить мне зарплату, если я вас правильно понял.

Сан-Марино кивнул, давая понять, что Шику его понял правильно.

— Так скажите прямо, что вам, собственно надо? — задал Шику тоже совершенно впрямую вопрос.

Сан-Марино еще раз подумал про себя, что парень очень и очень неглуп и с ним лучше сразу играть в открытую, у таких открытая игра пробуждает доверие.

— Отавиу Монтана, — сказал он.

— При чем тут Отавиу? — спросил Шику. Он искренне не понял, что имеет в виду шеф.

— Мы оба в нем заинтересованы, — мягко продолжил, Сан-Марино. — Мне он почти что брат, мы вместе выросли, и я привязан к нему даже больше, чем к брату, у тебя профессиональный интерес, ты собираешь о нем материалы, хочешь писать книгу…

Шику чуть было не присвистнул от удивления: ну и ну! Быстро, однако, становятся известными даже твои не слишком явные планы, стоит только сходить в архив! Нужно будет в дальнейшем иметь это в виду!

— Да, вполне возможно, но это всего лишь идея, за ней пока не стоит ничего конкретного.

— Я надеюсь, — тут Антониу со значением посмотрел на Шику, — что она так и останется идеей. Иначе ты навредишь моему брату. Могут возникнуть щекотливые темы, которые будут ему неприятны. Словом, скажи, сколько бы ты хотел получать в месяц.

— Вы хотите меня купить? — с той же прямотой поинтересовался Шику.

— Я хочу купить спокойствие своего брата, — сказал Сан-Марино. — Разве это плохо?

— А я хочу купить спокойствие редакции. Откажитесь о мысли уволить всех, и мы будем квиты!

Сан-Марино пристально посмотрел на Шику, и тот выдержал его взгляд.

— Включая Жака Делона, — прибавил он.

— Хорошо, — медленно сказал Сан-Марино, — забудем об этом инциденте. Зарплату я тебе все-таки прибавлю, но она будет на порядок меньше по сравнению с тем, чем могла бы быть.

— Я согласен, — кивнул Шику.

— Надеюсь, что ты меня не разочаруешь — с нажимом сказал Сан-Марино, а Шику пожал плечами.

Редакция торжествовала победу и готова была увенчать победителя Шику лавровым венком. Счастливее всех был Жак Делон, он не надеялся на счастливый исход затеянного предприятия и после того, как оно увенчалось успехом, он почувствовал себя перед Шику в неоплатном долгу.

— Ты всегда можешь рассчитывать на меня, — повторял он и тряс ему руку. — Знай, что я всегда приду тебе на помощь.

Только один Раул понимал, что дело не так-то просто, и хотел знать, что происходило за закрытыми дверями кабинета Сан-Марино.

— Он попытался меня купить, — ответил Шику.

— И ты согласился быть купленным, — с некоторым разочарованием протянул Раул.

— В некотором роде, признал Шику. — Цена была предложена неплохая. Как видишь, все остались на месте.

Раул с интересом посмотрел на друга.

— Я бы сказал, что это хорошая цена, но только за что?

— За Отавиу Монтана. Шеф не хочет, чтобы я копался в его прошлом, — ответил Шику.

— И ты больше не будешь в нем копаться? — с сомнением спросил Раул.

— Наоборот! — с энтузиазмом воскликнул Шику, – Вот сейчас у меня и возник к нему подлинный интерес! Но копаться я буду за большую зарплату!

Приятели переглянулись и расхохотались

Глава 32

Сан-Марино был доволен произведенной сделкой. Ему хотелось приручить Шику, а если тот не приручится, то иметь возможность бросить на него тень. А Боб, узнав о его поступке, пришел в настоящий восторг:

— Вот что значит всерьез войти в роль! — воскликнул он. — Вот это я понимаю! Всегда приятнее чувствовать себя великодушным львом, чем злобной крысой. Вы войдете в историю бразильской прессы как истинный миротворец! Редакция должна быть безмерно вам благодарна за ваше великодушие и щедрость. Человек, понимающий нужды рабочего класса, более того, умеющий соответствовать им!

Сан-Марино почувствовал себя польщенным.

— Надеюсь, это принесет мне лишние голоса, — мечтательно произнес он. — На одном престиже не разбогатеешь.

Но после разговора с Бобом он пришел в прекраснейшее расположение духа и решил продолжить свою избирательную кампанию, сделав сюрприз своей жене, у которой был на днях день рождения, и младшему сыну Тьягу.

Он позвонил по телефону, отдал распоряжение и с довольной улыбкой снова уселся за стол. Гонсала была изумлена, когда два дюжих молодца внесли в дверь и поставили в гостиной перевитое алыми лентами пианино.

— Что это? Откуда?

Вложенная карточка гласила, что любящий муж радует жену и младшего сына. От радости Гонсала смеялась как ребенок. Она немедленно уселась за пианино, начала играть то одно, то другое, прерывая игру восторженным смехом.

Могла ли она надеяться, что исполнится ее мечта? Что Сан-Марино, который запретил ей слушать ее любимые пластинки, который изводил Тьягу, запрещая ему мечтать о профессии музыканта, вдруг настолько переменится, что сам подарит ей пианино?!

Не меньше матери изумлялся и младший сын, когда увидел стоящее посреди гостиной черное элегантное пианино. Он тут же сел рядом с Гонсалой, и они, наслаждаясь звучанием нового инструмента, стали играть в четыре руки.

Мать с сыном так понимали друг друга, что совместная игра была для них несказанным удовольствием. Они смотрели друг на друга и улыбались, хотя улыбка Тьягу была грустной. Гонсала понимала, почему и не спрашивала ни о чем.

В свой день рождения, подняв за ужином крахмальную салфетку, Гонсала обнаружила вишневую коробочку, в которой лежало кольцо с бриллиантами. Подарок был царским, она надела кольцо и взглядом поблагодарила мужа.

– Оно тебе нравится? — спросил он.

— Очень, — ответила она.

Воцарившийся мир в семье радовал сердце Гонсалы. Она уже перестала надеяться, что такое возможно, и вдруг!

Своей радостью она поделилась с Флорой.

— Думаю, что покоем в доме я обязана Бобу Ласерде, — Смеясь, сказала она. Антониу мало-помалу становится отцом народа и, проникаясь своим отцовством, стал лучше относиться к собственному сыну.

— Если это будет единственный успех Боба в этой кампании, я буду считать, что он многого добился, — тонко улыбнувшись, ответила Флора, мягко разминая спину и плечи Гонсалы.

Флоре было приятно упоминание о Бобе, она соскучилась по нему. Похоже, он был тем самым мужчиной, с которым она хотела бы быть. Вот только нужно было, чтобы он поверил не только в свои возможности как организатора, но и в то, что его можно полюбить просто ни за что.

— Интересно, — задумчиво проговорила Гонсала, опершись на руку и повернув голову к Флоре, почему все заботы достаются только нам, женщинам? Мы заботимся о доме, о детях, о собственной внешности. Мужчины лысеют, толстеют и считают, что по-прежнему привлекательны. Разве это справедливо?

— Бог с ней, со справедливостью, — ответила Флора. – Несмотря на все свои заботы, ты сохранила молодость, жизненный тонус, добрую расположенность к людям, сохранила свои надежды, свои иллюзии. Разве этого мало?

— Ну, кое, с какими иллюзиями я бы хотела расстаться – вздохнула Гонсала и, подложив руки под подбородок, стала смотреть вперед.

— С какими, например? — поинтересовалась Флора.

— С иллюзией, что я что-то могу сделать для счастья моих детей, — серьезно ответила Гонсала.

Гонсалу заботили оба ее сына, но Тьягу гораздо меньше, чем Арналду. Даже если любовь Тьягу будет несчастливой, она обогатит его, потому что он любит, а любовь всегда созидательна. А вот Арналду… Похоже, он не знает, что такое любовь…

Арналду после нескольких отказов Бетти всерьез разозлился и перестал звонить, дожидаясь се звонка.

Бетти забеспокоилась.

— Если из-за твоей хваленой тактики я потеряю Арналду, — сказала она Раулу, — я сама не знаю, что сделаю!

— Тактика самая правильная, — успокоил ее Раул, — Я же говорю, исходя из собственного опыта.

Бетти подождала еще день или два и позвонила сама.

— Мне жаль, что я тогда не смогла пойти с тобой, — сообщила она с большой теплотой в голосе, — если бы не роды у моей подруги, а она так одинока, но сегодня я совершенно свободна, и мы могли бы…

— В следующий раз, — ответил довольный Арналду, — у меня сегодня переговоры со швейцарцами.

Он даже дал Ирасеме, очень симпатиной девушке-служанке, которую тоже не обходил своим вниманием, поручение:

— Всегда говори Бетти Монтана, что я на переговорах. И называй какую-нибудь престижную страну, вот как я, например, поняла?

Ирасема кивнула, рассмеявшись.

— Ну, ты мне за это заплатишь, — сердито сказала Бетти, получив очередной отказ и повесив трубку.

— Спинка уже подпеклась, — сказал довольный Арналду, тоже повесив трубку, — повернись теперь животиком!

Но, в конце концов, они всерьез соскучились друг по другу, и тогда обоим стало не до тактик, вот тут-то они договорились о встрече, решив пойти на большой ежегодный праздник, который устраивался в Рио.

Ах, как готовилась к этой встрече Бетти! Какое соблазнительное платье она надела, на первый взгляд такое скромненькое, изящное, но при определенных ракурсах позволяющее видеть кое-что из ее прелестей. Она как раз любовалась собой в этом чудесном платье, когда ей позвонил Раул и попросил выручить его.

— Один снимок, и ты свободна, — умолял он. — Понимаешь, модель подвела, а мне сдавать буклет. Ну что тебе стоит, Бетти?

В самом деле, она сейчас прекрасно выглядела, так что, почему бы ей не появиться на буклете? Раул столько раз выручал се, выручит и она его на этот раз.

– Только имей в виду, я иду с Арналду на праздник, — предупредила она, — не задерживай меня.

— Да что ты! Ты меня знаешь!

Но когда она пришла, Раул объяснил, что зазвал ее всем с другой целью.

— Какой это еще целью? — Подозрительно и возмущенно спросила Бетти.

Дело в тон, принялся объяснять Раул, что с минуты на минуту к нему должна приехать с визитом одна дама. Ему очень не хотелось оставаться с ней наедине. Бетти насмешливо хмыкнула.

— Если у меня в студии будет рабочая обстановка, она очень скоро уйдет, так что побудь немножко, выручи

— Ты с ума сошел! — закричала Бетти. Через полчаса за мной заедет Арналду, чтобы ехать на праздник!

— Мы управимся не за полчаса, а за четверть, — пообещал Раул и пошел открывать дверь, потому что раздался звонок.

Бетти торопливо нырнула в спальню. Ее прелестное платье мало подходило для рабочей обстановки, поэтому она быстренько натянула на себя рубашку Раула, его белые джинсы, очки, подколола волосы, и, взглянув на себя в зеркало, очень себе понравилась: настоящий синий чулок и зануда, которая только и думает, что о разметках, слайдах и качестве снимков.

Для толстухи ее появление было полнейшей неожиданностью, но она очень мило справилась со своим изумлением и что-то там такое защебетала.

Раул недвусмысленно давал понять, что им еще предстоит всерьез поработать, что время не ждет и т.д. Но толстуха, казалось, ничего не слышала, она продолжала щебетать, о чем-то расспрашивала Бетти, та машинально отвечала, а сама сидела как на иголках, она прямо-таки чувствовала, что Арналду уже подходит к дому. Вот он поднялся на крыльцо. Вот вошел в холл. Вот Онейди подает ему чашку кофе…

Толстуха болтала без умолку. Раул время от времени вставлял замечания, Бетти молилась про себя, чтобы Арналду ее дождался.

Но он не дождался, он просто не мог дождаться, потому что, когда толстуха наконец-то собралась уходить, Бетти окончательно поняла, что и на этот раз она продинамила Арналду. Можно себе представить, в каком он ушел расположении духа! Он больше никогда ей не позвонит. А она? Что она скажет в свое оправдание?

— Этого, Раул, я тебе никогда не прощу! — проговорила она со слезами. — Никогда!

— А я твой должник, — растерянно проговорил Раул. — Я тебе очень признателен за этот вечер! Не сердись. Ты меня еще благодарить будешь за то, что мы с тобой прокатили Арналду. Теперь он у тебя с руки будет, есть, с твоей маленькой беленькой хорошенькой ручки.

Раул поцеловал хорошенькую ручку, но Бетти осталась безутешной.

Она подождала звонка, но Арналду не позвонил ей, тогда она сама взяла трубку и набрала номер.

— Привет! Я звоню, чтобы извиниться. Мне очень жаль, я очень хотела пойти вчера с тобой, — проговорила она самым ангельским голоском, на который только была способна.

— Могу себе представить, — хмыкнул Арналду.

— Я так рада, что ты не сердишься, — продолжала все тем же ангельским голоском Бетти. — Я никак не могла оставить свою подругу, ну просто никак…

— Да ладно, не переживай! — великодушно отпустил ее вину Арналду.

— Когда мы сможем увидеться? Если хочешь, сегодня. Я не занята.

— Да когда-нибудь пересечемся, — небрежно бросил Арналду заготовленную еще с вечера фразу. — Пока, Бетти! А то я уже опаздываю!

Положив трубку, Бетти сидела, и, по-кошачьи сузив глаза, сосредоточенно смотрела перед собой. «Ну, Раул, – мысленно говорила она, – ты мне за все заплатишь, за все!»

А в ее памяти всплывали слова, произнесенные голосом Раула: «Он будет есть с твоей маленькой белой ручки.… В бабниках я разбираюсь… Стоит посмотреть в их сторону такой милашке, они от нее ни за что не отцепятся!»

– Не отцепляйся, Арналду, не отцепляйся, – жалобно говорила Бетти.

Глава 33

Сели молилась. Она молилась день и ночь, прося простить ей все ее грехи и избавить от наваждения. Но лицо Тьягу стояло перед ней, а его умоляющие глаза не давали ей покоя.

— Я хочу только дружить с тобой. Почему ты меня избегаешь? — словно бы говорили они.

— Нет, не дружить, не дружить, — возражала она и тут же чувствовала на своих губах поцелуй, и, открещиваясь от него, вновь принималась шептать молитву.

В комнату Сели входила Онейди с подносом. Для этой милой кроткой девочки она всегда готовила что-нибудь вкусненькое — то кокосовую кашу, то банановый коктейль. Ей хотелось видеть Сели здоровой и веселой, а вовсе не печальной и унылой, какой она находила ее всякий раз.

Завтрак и обед всерьез осложняли жизнь Сели. Она очень привязалась к Онейди и совсем не хотела ее огорчать, но есть она не могла, она постилась, наказывая и укрощая свою непослушную плоть. Объяснить все это Онейди — значило придать слишком много значения отношениям с Тьягу, значит, признаться вслух, что он совсем небезразличен ей. Нет, Сели предпочитала молчать, читать про себя молитвы и находить тех, кто с удовольствием полакомиться вкусной стряпней Онейди.

Сели подружилась с маленьким мальчуганом, который добывал себе пропитание нищенством. Он охотно прибегал в погожие дни к решетке сада и съедал все, что предлагала ему девушка. А в непогоду Сели скармливала свою еду бродячим собакам или кошкам, выбросить ее она не могла, не было греха страшнее, чем выбросить на помойку кусок хлеба.

Бетти была слишком занята своей жизнью, своими проблемами, чтобы заниматься еще и младшей сестрой. В лучшем случае она посмеивалась над чудачкой, которая отказывается от жизни.

Жулия видела, что с сестрой что-то творится, но не считала себя вправе вмешиваться, хотя время от времени и давала советы. Но на асе советы Сели отвечала, опустив глаза:

— Я хочу быть монашкой и живу по-монастырски, молюсь и пощусь, нам так положено.

Бетти в таких случаях пренебрежительно фыркала, давая понять, что эту дурь желательно бы выбить из головы, а Жулия замолкала, не находя в себе сил возражать, чтобы не ранить еще больше и без того страдающую сестричку.

Гораздо проще для Жулии было разговаривать с Тьягу. Он то и дело заглядывал к ним, но Сели не хотела его видеть, и он, проникшись доверием к Жулии, полюбил разговаривать с ней.

Поначалу желая порадовать Сели, он приносил пленки, компакт-диски, но Сели не брала подарков и закрывала дверь.

Когда Жулия попыталась замолвить словечко за Тьягу, Сели сурово сказала:

— Мне он не нравится, я имею право на свое мнение? И я не понимаю, почему вы все должны вмешиваться в мою жизнь?

Жулия замолчала. Но при случае сказала Тьягу:

— Сели решила уйти в монастырь, но настоятельница неслучайно отправила ее пожить с нами. Она не возражает против того, чтобы перевести Сели в обычную школу, так что двери еще не закрыты. Пытайся Тьягу, и я всем помогу тебе!

Черные глаза юноши благодарно блеснули. Чем бы о ни занимался, он думал о Сели. Играл на пианино и представлял себе, как она его слушает. Ему хотелось познакомить ее со всеми своими любимыми музы произведениями, ввести в тот мир, в котором жил он сам потому-то он и приносил ей компакт-диски.

Ему хотелось читать с ней одни и те же книги, любить одни и те же стихи, видеть мир и радоваться ему.

— Неужели это так плохо, Сержинью? — спрашивал он своего друга, делясь с ним своими планами и мечтами, – я хочу ей только добра, только счастья! Ты не можешь себе представить, что я чувствую, когда вижу девушку, которую люблю.

— А ты уверен, что любишь ее? — с сомнением спросил закадычный друг. — Нравиться — одно, а любить — совсем другое. Она же уйдет в монастырь! И что ты будешь делать?

— Не знаю, — с тоской ответил Тьягу. Я и сам все время думаю об этом, она такая мягкая, такая ласковая. Она у меня все время перед глазами.

— Я думаю, что ты любишь ее всерьез, — уважительно вздохнул Сержинью. — Я бы и сам хотел полюбить так, как ты.

Тьягу советовался и с Жуаной, пытаясь понять, что происходит с Сели и что ей может понравиться.

— Вы обе девушки одного возраста, тебе легче понять ее, — говорил он доверчиво, не понимая, что причиняет сердцу бедной Жуаны боль. — Посоветуй, как мне себя вести, чтобы Сели захотелось быть со мной.


Но что могла посоветовать ему Жуана? Она была несказанно рада тому, что Тьягу идет с ней рядом, и ей хотелось бы, чтобы говорили они совсем не о Сели, а о них двоих. Дорогу им преградил хорошенький белый котенок.

— Ах, какая прелесть! — растроганно проговорила Жуана, залюбовавшись тупым носиком и большими глазками маленького перса.

— Вот что я подарю Сели! — радостно объявил Тьягу, подхватив котенка на руки.

Как потом мучилась Жуана, ругая себя за то, что не попросила котенка себе в подарок.

— Почему я его отдала? Почему? — корила она себя. Из-за своих отношений с Тьягу Жуана стала лучше понимать чувства матери. Вот и она страдает точно так же из-за Атилы, и ей становилось очень жалко свою дорогую мамочку.

Атила пропал, и Жанета нигде не могла отыскать его. Квартира, которую он показывал ей как свою, оказалась выставленной на продажу агентством по недвижимости, а никакого другого адреса у Жанеты не было. Когда, пропустил несколько дней из-за того, что никак не могла привести свои нервы в порядок, Жанета вернулась в школу танцев, Жизела сказала, что все у них в порядке, появилось два новых ученика, и они внесли плату вперед, остальные ученики ходят исправно, кроме одного — Атилы, он вдобавок взял из кассы триста реалов и исчез, не вернув долга.

— Этот долг я ему простила, — устало сказала Жанета и, надев на лицо дежурную улыбку, пошла заниматься.

Она кружилась как заведенная, стараясь усталостью отогнать от себя неотвязные мысли, а мысли были об одном: где разыскать Атилу? Жанета думала, что он уже нашел себе другую, смотрит ей в глаза, говорит ласковые слова, ласкает, и от одного этого ей хотелось горько плакать.

Неизвестно, стало ли бы ей легче, если бы она увидела, как несчастный Атила сидит у стойки бара и опрокидывает один стакан за другим, не в силах справиться со свалившимся на него несчастьем — он не притворялся, не лгал, когда говорил слова любви Жанете, он, в самом деле, любил ее. Любовь, наконец, поймала в ловушку того, кто так долго и безнаказанно пользовался ею в корыстных целях. Для обманщика настал наконец час расплаты, и он был вдвойне горек, потому что не оставлял ему никаких надежд.

Мать и дочь, Жанета и Жуана, теперь частенько сидели, обнявшись. Одна думала об Атиле, другая – о Тьягу.

А Тьягу по-прежнему думал только о Сели и был счастлив, что увидит ее, шагая поутру с корзинкой в направлении ее дома.

Онейди удивилась, увидев нежданного посетителя, но то показал ей жителя корзины, и она с улыбкой закивала, показывая рукой на дверь комнаты Сели.

Сели стояла на молитве, глаза ее были полны слез. Она просила, чтобы добрый Иисус ответил на ее горячую молитву, и вдруг прямо перед ней появился пушистый белый котенок, который косился на нее, смешно перебирая своими толстыми лапками.

Котенок был настоящим чудом, и Сели замерла от восторга, а потом нежно и бережно прижала пушистый комочек к сердцу. Ей так не хватало живого тепла! Как она любила всех животных, живших в монастыре! Как скучала без своего Карла Великого! Так что это? Неужели ответ на ее молитву?

Сели повела глазами по сторонам и у приоткрытой двери увидела счастливое улыбающееся лицо Тьягу. Ах, вот оно что! Опять соблазн! Сели отвернулась, но выпустить из рук беленький пушистый комочек не смогла. Так она и молилась, прижав его к груди и прося дать ей ответ.

Тьягу спускался по лестнице и впервые улыбался во весь рот. На этот раз он сделал Сели настоящий подарок, к тому же он сможет навещать его, должен же он знать, как поживает его питомец.

У дверей он столкнулся с Жулией и не мог не поговорить с ней.

— Жулия, почему Сели так рвется в монастырь? — спросил он, надеясь разрешить, наконец, свое недоумение. — Может, с моей стороны это нахальство, но я уверен, что я ей нравлюсь, а сам я ее люблю безгранично и никогда бы не обидел.

Жулия с сочувствием посмотрела на пылающее лицо юноши, который буквально у нее на глазах превращался в мужчину.

— Понимаешь, Сели выросла и воспитывалась в монастыре, она жила там с раннего детства, с тех пор, как умерла наша мама. Ничего другого она не знает, она привыкла к мысли, что будет монахиней. Но настоятельница прислала ее в Рио, чтобы проверить, в самом ли деле для нее это — признание.

— Значит, сама настоятельница сомневается? — обрадовался Тьягу. — А ты как думаешь?

— У нас есть время, — осторожно сказала Жулия. — На твоем месте я бы не отступала. Может, она сама поймет, что монастырь ей ни к чему.

— Ты настоящий друг, Жулия! Спасибо тебе!

А Жулия подумала, что ей нужно поскорее позвонить настоятельнице и перевести Сели в коллеж в Рио.

Окрыленный, Тьягу заторопился домой, безнадежность, в которой он жил все последнее время, сменилась самыми радужными надеждами.

Все обитатели дома Монтана приняли близко к сердцу появление нового жильца. Его приняли в члены семейства и стали гадать, какое дать ему имя.

— Я бы предложила назвать его Неженка, он словно белая пена, — говорила Онейди.

— Да не, он Усатик, а то и Жулик, — рассмеялся Алекс, показав, как котенок пытается стянуть кусочек 6рынзы, стоило поставить его на стол.

Сели подхватила котенка на руки.

— А мне хотелось бы для него что-то более романтичное, — мечтательно протянула Бетти. — Он такой красивый! Вот, кстати, и имя неплохое — Красавчик! Садись, Сели, что ты стоишь? — обратилась она к сестре, которая так и стояла неподвижно возле накрытого стола.

— Я поем у себя в комнате, — отозвалась Сели. — А имя Красавчик мне нравится!

— Неужели она так ничего и не ест? Спросила Жулия и обвела глазами всех сидящих за столом. Не было за ним только Отавиу, он тоже лишился аппетита и не принимал участия в семейных трапезах, зато вот уже несколько дней как выходил на прогулку.

— Как положено, в трауре, — сочувствовали ему дочери, глядя вслед. — Как же он переживает из-за мамы! Но папочка у нас сильный, он справится со своим горем, острота пройдет, и его будут согревать приятные воспоминания.

Если бы так! Воспоминания и жгли Отавиу каленым железом, от них он и бежал, надеясь быстрой ходьбой и калейдоскопом впечатлений отгородиться от горькой памяти о своей жене. Но удавалось ему это с трудом. Стоило вернуться домой, и боль снова подступала к горлу.

На этот раз Отавиу не торопился к себе в комнату, так как там он оставался наедине с тем, что хотел позабыть и превозмочь. Он остался с Алексом и Онейди, обсуждая с ними их будущий бизнес. Алекс наконец-то продал драгоценности Онейди, и они собирались купить передвижную палатку, чтобы торговать горячими сосисками.

Во время их разговора в столовую вошла Сели, она хотела подойти к отцу, но не дошла нескольких шагов, пошатнулась и упала. Перепуганные домашние бросились к ней, она была без сознания.

Отавиу вызвал такси, и они повезли Сели в больницу, нужно было срочно выяснить, что с ней, и оказать необходимую помощь. Денег на платную больницу у них не было, поэтому ее отвезли в самую обычную, для бедняков. Но Отавиу ню надеялся, что там его дочери помогут. Он хотел попросить денег у Сан-Марино, но не мог отлучиться из больницы. Алекс отказался звонить Сан-Марино наотрез: кто он такой, чтобы просить у него деньги.

Позвонила Сан-Марино Онейди, она относилась к Сели как к дочери и не могла оставить ее в беде. Сан-Марино вошел во вкус благотворительности и отрядил в больницу Алвару. Отавиу лишний раз отдал должное своему другу – настоящему, который в трудную минуту всегда приходит на помощь.

Разумеется, в частной клинике Сели мгновенно занялся опытный врач. Отавиу с трепетом ждал результата обследования. Он корил себя за то, что уделял так мало внимания своей маленькой Сели, той, что так заботилась о нем и молилась о его здоровье.

Врач поставил диагноз: пневмония. Сели давно подкашливала, но никто не обращал на это внимания. Очевидно, она простудилась в ту страшную грозовую ночь, когда Отавиу постигло его страшное потрясение. Однако состояние больной было тяжелое, так как, несмотря на молодость и здоровье, организм был очень истощен.

— Надейтесь, — сказал врач, — надейтесь. Единственное, что я могу вам гарантировать: ваша дочь находится в надежных руках.

Отавиу поблагодарил, но когда вышел из клиники, то направился не домой, а в церковь, где не был уже с незапамятных времен, может быть, со времен своего детства… Он зажег свечку перед девой Марией и стал горячо молиться за ту, которая сама молилась день и ночь, и после молитвы впервые за многие дни на душе у него стало спокойнее. Отавиу удивился, увидев в церкви и Бетти, его средняя дочь тоже пришла помолиться, она чувствовала себя виноватой, проглядела сестру.

Все в доме Монтана чувствовали себя виноватыми перед милой кроткой Сели, все беспокоились за нее и желали скорейшего выздоровления.

Но больше всех встревожился Тьягу, когда из разговора отца с матерью понял, что Сели находится в клинике. Ни минуты не медля, он помчался к ней. Сердце у него упало, когда он увидел бледную, неподвижно лежащую Сели и, наклонившись к ней, он начал шептать;

— Сели, поправляйся поскорее, пожалуйста! Ты меня слышишь? Это я, Тьягу. Я не могу видеть тебя в таком состоянии. Если с тобой что-то случится, я тоже умру. Выздоравливай! И прости, если я скажу тебе то, что говорить не следовало, но я не могу больше ждать… Если бы т знала, как я тебя люблю! Когда ты, наконец, поверишь, что я никогда тебя не обижу? Я уверен, мы сможем быть счастливыми. Позволь мне любить тебя. Мне ничего больше не нужно, только любить тебя. Только думать о тебе, быть с тобой рядом. Спи, а завтра просыпайся здоровой! Я буду каждый день к тебе приходить.

Сели слышала слова Тьягу, но не обрадовалась им, а пришла в отчаяние. Что же ей делать, если негде укрыться от страшного наваждения, если тот, от кого она бежит, настиг ее даже в больнице?!

Но она была слишком слаба и могла только отчаиваться. Как сквозь сон она видела отца, который сидел у ее постели, потом сестер, они уговаривали отца отдохнуть и дали ему успокоительное, потом Сели сама впала в забытье.

Но ночью внезапно проснулась. Отец дремал рядом на стуле. Странная решимость овладела несчастной — среди этого кромешного мрака она поняла, что должна умереть. Бороться с собой и с любовью Тьягу у нее не было сил, она принадлежала Богу, и значит, должна была идти нему

Сели отворила окно, и в него ворвался холодный ночной воздух, она легла на пол и прошептала:

— Господи! Возьми меня к Себе, я готова, — и потеряла сознание.

Ночью Тьягу приснился страшный сон: Сели звала его, ей было плохо, грозила какая-то опасность. Тьягу проснулся и сел на кровати. Ощущение опасности было так реально, что он не сомневался: Сели в беде. Утром он поехал в больницу и узнал печальную новость — Сели в реанимации, она между жизнью и смертью, врачи делают все возможное для ее спасения, но поручиться ни за что не могут.

Глава 34

Сан-Марино находился в дурном расположении духа. Еще на праздновании серебряной свадьбы он заметил, что Шику неравнодушен к Жулии, но тогда она отвергла все его притязания, что доставило Сан-Марино немалое удовольствие. Такая женщина, как Жулия, и должна была щелкнуть по носу зарвавшегося репортеришку.

Но на этот раз стал невольным свидетелем их поцелуя, и этот поцелуй не давал ему покоя. Есть между этими двумя что-нибудь или нет?

Дурное настроение Антониу объяснялось еще и недовольством собой, ему неприятна была собственная зависимость от своенравной красавицы.

— Привязанность к этой женщине тебя погубит, — как-то сказал ему Алвару. Разумеется, он имел в виду Еву, на которую так походила его дочь…

— Я знаю, — мрачно согласился с ним Антониу.

И вот теперь он вновь убедился в правоте своего адвоката, и это было ему неприятно.

Домой он вернул нервный и расстроенный. «Как в худшие времена привязанности к портрету», отметила про себя Гонсала, но все-таки сочла необходимым поделиться с мужем своей заботой. А озабочена она была неприятностями Ирасемы, симпатичной молодой служанки, которая работала у них в доме. Оказалось, что она оставила маленького сына в родной деревне и теперь вынуждена отдать его на усыновление, потому что у нее не хватает денег на его содержание.

— Мне кажется, мы в состоянии помочь, – говорила Гонсала. — Она работает у нас, и мы вполне можем как-то решить ее проблемы, например, платить за содержание ребенка.

— Что? Что? — переспросил Антониу. Он сидел, погрузившись в свои мысли, и не услышал ни единого слова из того, что говорила ему жена.

Гонсала вздохнула, она привыкла к невниманию мужа, но сейчас невольно вспомнила Отавиу. Какой он тонкий и чувствительный человек, как близко принимает к сердцу все, что касается его детей и вообще всех окружающих. Сегодня она лишний раз убедилась в этом. Когда она приехала в больницу, первым, кого она встретила, был Отавиу. Он был потрясен несчастьем с Сели, в глазах у него стояли слезы, когда он повторял:

— Я не должен был засыпать ни на секунду! Я мог понадобиться ей! Я — плохой отец. Все, что произошло на рассвете, было ужасно. Как я мог не доглядеть и позволить ей встать!

А вот Антониу никогда не занимался детьми, пока они были маленькими, он был к ним совершенно равнодушен. Это она с ума сходила из-за кори Арналду, из-за свинки Тьягу…

Разговаривая с Отавиу, Гонсала всякий раз удивлялась тишине и покою, которые нисходили на ее душу. Да, Отавиу был необыкновенным человеком, рядом с ним она не опасалась, что ее застанут врасплох, оскорбят, обидят. Она даже как-то высказала это Отавиу.

— Тебя кто-то обижает? — удивился он.

Гонсала вообще не любила жаловаться, а уж позволить себе пожаловаться на собственного мужа не могла ни при каких обстоятельствах.

— Да нет, разве что сама жизнь, — прибавила она с усмешкой.

— Жизнь обидела и меня, — горячо подхватил Отавиу. — Ева, очаровательная, прекрасная женщина, которую я любил, перестала существовать. Ее никогда и не было, той Евы, которую я любил. Жизнь сыграла со мной дурную шутку, она обманула меня. Я любил свою иллюзию, а не реальную живую женщину, поэтому мне и было так трудно с ней расстаться. Но теперь это произошло, я не хочу думать о прошлом, моя жизнь начинается заново, я только отец и хочу одного — чтобы выздоровела моя любимая Сели!

Вот что вспоминала Гонсала, глядя на занятого своими мыслями Антониу, который, даже не взглянув на нее, отобедал и отправился в свой кабинет.

— Придется еще подождать, Ирасема, — сказала она служанке, которая смотрела на нее страдальческими умоляющими глазами, — сеньор Антониу сегодня очень занят, но я попробую поговорить с ним вечером.

Она и в самом деле нашла минуту и с иронической усмешкой сказала мужу:

— Ты рискуешь своей славой отца народа! Что о тебе скажут, если ты не поможешь простой бедной девушке, живущей в твоем собственном доме?

На этот раз Антониу ее услышал.

— А что там с ней? — спросил он.

И узнав, в чем дело, распорядился:

— Разумеется, помоги ей! Сделай все, что считаешь нужным.

Тьягу не спускался в столовую, не обедал и не ужинал, и Гонсала заглянула к нему в комнату. Он лежал на кровати и смотрел в пустоту.

— Видишь, предчувствие не обмануло меня, мама, – сказал он, — Сели и в самом деле очень плохо, и я молюсь нее, молюсь за нас обоих.

— У нас обоих есть дар предвидения, – задумчиво сказала Гонсала, — и что-то мне подсказывает, что Бог услышит твои молитвы, и Сели поправится. Вот увидишь, Бог тебе поможет, сынок. Одно то, что твой отец устроил ее в лучшую клинику, уже о чем-то говорит.

— Да, я очень благодарен за это папе, — горячо сказал Тьягу. — Он сделал по-настоящему доброе дело! Видишь, и он бывает добрым, чутким, внимательным.

— Конечно, сынок, — с вздохом сказала Гонсала, — и у твоего отца есть много хороших качеств. А пока Сели в тяжелом состоянии и врачи беспокоятся за нее, будем молиться, чтобы она пришла в сознание и выздоровела.

Тьягу кивнул и вновь уставился в потолок.

За Сели молился не один Тьягу, за нее молились и Бетти, и Жулия. Обе они были равнодушны к религии, но в тяжелый час испытаний обратились душой к тому, кто способен творить чудеса и один может поддержать нас.

Жулия отказалась от приглашения Шику, и он ни на чем не настаивал. Он видел, что она не обиделась на него за поцелуй, почувствовав, как он хочет утешить ее и успокоить. Ему показалось, что случившееся несчастье сблизило их, понимал, что Жулии хочется быть поближе к сестре, и оставил ее в холле клиники.

– Если что-то понадобится, звони, — сказал он. — Я буду дома и примчусь в один миг.

Жулия кивнула, прикрыв глаза — да-да, она так и поступит.

Шику вернулся домой гораздо раньше, чем всегда и чем ждал его Раул. Вытянутое лицо Раула сразу показало Шику, что вернулся он не вовремя.

— У меня ужин с Аной Паулой, — объяснил Раул. — Мне надоело гоняться за каждой юбкой, и я решил наконец-то остепениться. Как видишь, мои добрые намерения, и старания не остались втуне, Ана Паула приняла мое приглашение.

— Поздравляю, старик, — Шику похлопал приятеля по плечу, — но, клянусь, я тебе не помешаю, запрусь у себя и носа не покажу!

Раул вздохнул: конечно, было бы куда лучше встречаться с Аной Паулой без свидетеля за стеной, но…

В дверь позвонили, Раул кинулся открывать и с изумлением увидел за дверью целую компанию — первой стояла Ана Паула, а рядом с ней Лусия Элена, дона Жудити м Констансинья. Раул в изумлении отступил.

— Я, кажется, не вовремя, — язвительно сказала Ана Паула.

— Что ты! Что ты! Я так ждал тебя! — воскликнул Раул, бросаясь ей навстречу.

— А я-то считала тебя другом, — не менее язвительно произнесла Лусия Элена, — я не думала, что ты так ловко будешь покрывать походы Шику налево!

Вся компания вошла в квартиру, и Шику едва не застонал, увидев свою матушку и бывшую жену. Однако, взглянув на Констансинью, сдержал свое недовольство.

Выяснилось, что в доме Жудити морят тараканов, поэтому оставаться там невозможно, и все семейство решило переночевать у Шику.

Ана Паула мгновенно поняла, что ей лучше всего ретироваться, она не была любительницей семейных сцен, на которые были такими мастерицами дона Жудити и Лусия Элена. Раул был раздосадован донельзя и мрачно удалился в свою комнату: в кои-то веки он собрался вступить на стезю добродетели, а его заподозрили Бог знает в чем!

Шику с тоской смотрел на свое семейство, а они принялись устраиваться на ночлег.

— Я простая женщина, — говорила дона Жудити, – мелочи меня не беспокоят, и привередничать я не люблю, мне в любом уголке хорошо!

Она внимательно осмотрела комнату Шику и похвалила ее:

— Очень славная комната! Мне как раз подходит!

— В комнате Шику буду спать я, – тут же заявила Лусия Элена. — Как-никак, он — мой бывший, то есть настоящий, то есть отец моего ребенка, вот что я хотела сказать. И поэтому с Шику буду спать я, а не вы!

Тебе он — отец ребенка, а мне родной сын, поэтому на кровати буду спать я. К тому же у меня спина больная, а ты, Лусия Элена, можешь и на диване поспать, раз ты даже не член нашей семьи.

— Как это не член семьи, когда она моя родная мама? — подала голос Констансинья.

– Не член моей семьи, — подчеркнула слово «моей» Жудити, — но, разумеется, она — член твоей.

– На диване я не улягусь, я слишком высокая, — тут же стала возражать Лусия Элена. — Но если Шику будет спать в гостиной, то я согласна.

Шику молча смотрел на спорящих. Он тихо стоял в сторонке и поглядывал на суетящихся женщин. Потом тихонько подошел к комнате Раула и постучал.

— Посидите тихо, пожалуйста, — попросил он, и женщины разом притихли, — мне нужно поговорить с моим приятелем, а когда я вернусь, мы разберемся, кто, где ляжет.

— Уступить постель?! Ну, знаешь! — возмутился спросонья Раул. — Мало того, что разбудил!

— И ты мог уснуть в этом гвалте? Никогда не поверю, — вздохнул Шику. – Уступи всего на одну ночь, а то мы до утра так и будем маяться.

С охами, вздохами, сопеньем и кряхтеньем Раул поднялся и вышел в гостиную.

— Ты, мамочка, будешь спать в комнате Ра уда. — И Шику пригласил дону Жудити в комнату.

Непритязательная дона Жудити тут же устроила Раулу разнос за беспорядок.

— Я просто представить себе не могу, как ты можешь жить среди этого развала, — возмущалась она.

— Могу! — сурово отозвался Раул и прибавил: — Вы меня очень обяжете, если ничего не будете трогать.

Тон его был так суров, что дона Жудити мигом успокоилась и вполне миролюбиво пообещала:

— Конечно, не буду, не беспокойся.

— Вот и прекрасно, — буркнул Раул.

Мужчины подождали, пока улягутся и успокоятся женщины, а затем, поругавшись, какое-то время из-за дивана, улеглись и сами. Улеглись недовольными, раздраженными и точно такими же проснулись.

Стоило Шику открыть глаза, как женщины наперебой защебетали, обещал приготовить ему завтрак, напечь печенья, сделать фруктовый коктейль.

— Терпеть не могу фруктовых коктейлей, — огрызнулся Шику и поспешно сбежал на работу. Провести еще и утро в обществе преданных ему женщин было свыше его сил.

Он мечтал повидать Жулию. Стоило ему увидеть ее, как он чувствовал себя омытым живой водой, и он жаждал приникнуть к этому волшебному источнику. Если бы он знал, что Жулия искала его! Она хотела попросить его приехать к Отавиу, которому стало очень плохо после того, как он не уследил за Сели. Единственный, кого он соглашался повидать, был Шику, и Жулия пыталась его отыскать.

Она позвонила ему домой, трубку взяла Констансинья и, осведомившись, кто Шику спрашивает, произнесла вслух: Жулия Монтана.

Жудити тут же вырвала у внучки трубку из рук:

— Алло! Это говорит мать Шику, — сообщила она. – Девочка! Хватит ему названивать, мой сын занятой, порядочный человек, у него нет времени на разговоры с кем попало! Или ты уже забыла, что из-за тебя, его чуть не колумбийские партизаны? Оставь его в покое, ему и без тебя отлично живется! Всего хорошего!

Дона Жудити с чувством выполненного дол гордо положила трубку.

Зато Жулия на другом конце провода еще несколько секунд подержала ее, внимательно на нее глядя, потом тоже опустила на рычаг и сказала:

— Ненавижу Шику Мота! И все, что с ним связано!

ТЕЛЕГРАМ

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Большая библиотека с любыми жанрами и авторами

Большая Библиотека

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги