Эуклидес Маринью

Глава 35

Отавиу смотрел на изможденное лицо дочери, посиневшие губы, подрагивающие во сне веки. Он чуть не застонал, едва увидел иглу, пронзившую руку Сели. Только бы она осталась жива, только бы эти капельницы, наконец, помогли ей! Отавиу попытался вспомнить какую-нибудь молитву, но на поверхность всплывали лишь отдельные бессвязные слова, которые, как он ни силился, не желали складываться в ладные молитвенные строки. Он опять почувствовал себя бессильным — бессильным вспомнить молитву, бессильным помочь дочери, бессильным уберечь ее от невзгод и болезней.

Его потерянный взгляд встретился с напряженным взглядом Жулии, внимательно следившей за ним. «Ну вот, вдобавок ко всему напугал и Жулию!» Отавиу взъерошил волосы и улы6нулся дочери.

На последних словах Сели приоткрыла глаза, и Отавиу воспринял это как доброе предзнаменование.

Оно и вправду было добрым. Уже к утру следующего дня Сели стало лучше: упала температура, анализ крови показал хоть незначительное, но все же снижение лейкоцитов, а это означало, что болезнь отступает. Девушка медленно пошла на поправку. Появился аппетит, за ним прибавилось и силенок, и она уже пыталась ходить по палате.

Отавиу с радостью отмечал все приметы выздоровления и был готов часами обсуждать их с матушкой-настоятельницей. Именно на эту немногословную женщину возлагал Отавиу особые надежды, понимая и оценивая ее благотворное влияние на Сели. Физически Сели крепла на глазах, так что не прошло и десяти дней, как лечащий врач разрешил семье Монтана забрать Сели домой, пожелав девушке на прощание бодрости и энергии. Отавиу мысленно присоединился к словам доктора: младшая дочь по-прежнему выглядела подавленной и грустной. Отавиу нередко казалось, что Сели плачет, и это повергало его самого в отчаяние и уныние. Старшие сестры, особенно Жулия, всячески старались поддержать младшую, но отец понимал, что ни Жулия, ни Бетти не знают тех слов, которые сейчас необходимы Сели. Их знают мать-настоятельница да девушки-монашки, что приехали вместе с ней навестить Сели и поддержать ее. В их присутствии она оживала, присоединялась к их ежеутренним и вечерним молитвам, с наслаждением слушала матушку, читавшую наставницам Евангелие. Да и Отавиу не раз ловил себя на мысли, что ему самому приятно присутствие в доме этой степенной, мудрой женщины, так по-матерински нежно относящейся к одной из своих послушниц.

Вот молоденькие сестры-монашки, поселившиеся вместе с настоятельницей монастыря в доме Монтана, нередко загоняли его в тупик, и Отавиу, уже считавший себя абсолютно здоровым, готов был немедля бежать к доктору.

Монашеские одеяния делали неразличимыми сестер Луизу и Ирени, а сестра Жуссара была копией сестры Зилды. Договорившись утром музицировать с сестрами Лизой и Жуссарой (Отавиу предусмотрительно записал в блокнот имена монашек — любительниц музыки, хотя про себя не без гордости отметил, что запомнил их с первого раза) вечером он решил уточнить время концерта и репертуар.

Отавиу смутился, потянулся за блокнотиком с памятью, быстро перелистал его и нашел собственноручно сделанные записи: «Сестра Луиза и сестра Жуссара».

Ее зовут Ирени, и она не играет на пианино… Господи! С кем же я говорил утром?

Отавиу снова стал листать заветный блокнотик в поисках телефона доктора Сисейру.

Его отвлек нежный девичий голос:

Отавиу поднял голову: перед ним стояла милая сестра Луиза. Или сестра Жуссара? А может быть, ее зовут Ирени? Или Зилда?

Девушка испуганно направилась к стоящей поблизости подруге, и до Отавиу долетели слова: «Бедненький, странный, за него помолимся…»

Отавиу спустился в холл и наткнулся на тех же самых девушек в темных одеяниях, которых только что оставил в гостиной на втором этаже. Он попытался выяснить, каким образом им удалось так быстро оказаться в холле, но их изумленно-испуганные взгляды заставили его замолчать и отступить в сторону комнаты Алекса и Онейди. Отавиу постучал в дверь и вызвал Онейди в коридор.

Онейди покорно исполнила просьбу хозяина.

Женщина взяла его под руку, отвела на кухню, приготовила кофе и достала из шкафчика миндальное печенье.

Отавиу пил кофе, слушал щебетание Онейди и наблюдал в окно за Сели и матерью-настоятельницей, бродившими под руку по саду. Отавиу было жаль дочь, ведь монашки завтра покидали Рио, и это была одна из последних их прогулок. Внезапно перед глазами Отавиу встала Ева, нежно прижимающая к себе Сели… Господи, за что ты так наказал мою дочку, лишил ее материнской ласки и заботы? Чем я, чем Ева провинились перед тобой, что ты так сурово наказал нашу дочь?

Отавиу поднялся ей навстречу:

Матушка не успела договорить, как к ее груди приникла Сели и умоляюще подняла на нее свои серые печальные глаза.

Отавиу подошел к Сели и попытался притянуть ее к себе.

Сели оторвалась от монашки и встала между ними. Отавиу увидел, как слезы заблестели на глазах дочери.

Теперь уже сама матушка обняла Сели и, прижав ее к груди, тихо сказала:

Все последующие после отъезда монашек дни Отавиу не оставлял Сели своим вниманием. Только старался не особенно докучать ей. Но когда дочь приходила к нему, усаживалась рядом, Отавиу позволял себе пофилософствовать, стараясь вызвать Сели на откровенность, разговорить ее, а главное, понять, что стоит за ее всегдашней печалью. Она ведь так молода, так хороша, так любима всеми, она преодолела такие испытания, перед ней открыты все радости жизни!.. И все это не имеет для нее никакого значения. Абсолютно никакого.

В Рио не в своей тарелке… Отавиу отлично понимал дочь, он до сих пор не мог привыкнуть ни к незнакомому облику родного города, ни к новому облику людей, новой музыке, машинам, словам — всему тому, что принято называть образом жизни.

Но Отавиу постарался не заметить их и бодрым голосом ответил:

Отавиу хотел еще добавить про свои планы, но назойливый звонок телефона прервал их беседу.

Отавиу снял трубку и услышал встревоженный голос.

Это имя ничего не говорило Отавиу, а незнакомец продолжал взволнованным голосом убеждать Отавиу, что им нужно безотлагательно встретиться и переговорить. Это нервозное беспокойство собеседника передалось и Отавиу, он заволновался и оттого сразу же забыл имя собеседника, стал переспрашивать, потянувшись с карандашом к спасительному блокнотику. Но голос на другом конце провода торопливо попросил записать лучше адрес места встречи.

Отавиу покорно записал продиктованное, подивившись столь неотложному желанию этого неизвестного голоса увидеться с ним. Где-то в темных глубинах памяти пробивалось смутное воспоминание, связанное с именем этого человека. Отавиу замер у телефона, потирая виски. Но, как он ни напрягался, память не откликнулась… Элиу Арантес… Если он так хочет меня видеть, я приду! — с этой мыслью Отавиу спустился на кухню, где сразу же включился в разговор Алекса и Онейди, обсуждающих детали их совместного предприятия.

Ничто так не радовало и не возбуждало Отавиу, как разговор с друзьями о новом деле. Здесь ему было все ясно и понятно: хот-доги, фирменный соус Отавиу Монтана, его общительность вкупе с практичной рассудительностью Алекса принесут им грандиозный успех. В этом успехе Отавиу не сомневался ни одной минуты. Монтана поглядел на часы — стрелки показывали 21.30. Он поднялся со стула и заторопился на встречу с Элиу Арантесом.

К завтраку Отавиу спустился в приподнятом настроении. Видеть за столом своих красавиц-дочек, встречать их улыбающиеся взгляды, обращенные к нему, слушать неторопливый голос Алекса, пить вкусный кофе, сваренный заботливой Онейди, — Господи, да он, Отавиу Монтана, может считать себя просто счастливчиком!

Он нежно погладил тонкие пальчики Сели, подмигнул радостной Бетти, попытался отвлечь от грустных мыслей Жулию.

Отавиу на секунду смутился.

Он проспал несколько часов и, проснувшись, долго не мог понять, который час и почему так тихо в доме. Отавиу накинул кофту и повернулся к зеркалу. На него заспанный, взъерошенный мужчина. Монтана попробовал пригладить волосы рукой, но они упрямо продолжи топорщиться в разные стороны. Тогда он полез в карман за расческой, но вместо расчески его пальцы нащупали какой то металлический предмет. Отавиу поднес его к глазам. Совершенно незнакомый ключ от неведомой ему двери. Он ощутил тревогу, исходившую от этого серебристого ключика, неизвестно как очутившегося у него в кармане. Отавиу покинул комнату, спустился в гостиную и оклику поочередно дочерей. Дом ответил гулкой тишиной. Отавиу торопливо взбежал по лестнице и решительно толкнул дверь, ведущую в комнату Онейди и Алекса.

Супруги, обнявшись, лежали в постели. Поняв, что нарушил любовную идиллию, Отавиу повернул обратно. Но ключ жег ему ладонь. И он, многократно извинившись, постучав, отворил дверь в комнату друга. Алекс уже сидел в кровати, застегивал на груди рубашку.

Супруги отрицательно покачали головами.

Онейди и Алекс дружно пожали плечами, и Отавиу грустно поплелся к себе: он так радовался, что память возвращается к нему, но радость оказалась преждевременной.

Последняя надежда была на дочерей, и он стал с нетерпением их дожидаться. К вечеру одна за другой дочери появились в доме.

Отавиу вошел в спальню девочек и порадовался, что застал их всех вместе. Он приступил к расспросам, показывая им поочередно ключ, но громкие звуки гитары, сопровождавшие чье-то пение, мешали ему сосредоточиться. И, тем не менее, он остановил Жулию, предложившую закрыть окно.

Выглянул и Отавиу: внизу стоял небольшой ансамбль из двух гитаристов и одного солиста. Монтана приветственно взмахнул рукой: он был рад видеть своего друга Шику Мота, распевающего серенады.

Глава 36

Жулия словно окаменела.

Жулия стояла как вкопанная.

Даже скромница Сели и та не удержалась совета: выйти на улицу и поблагодарить Шику.

На шум прибежал Алекс и тут же присоединил свой голос к общему хору:

Под ее гневным взглядом Шику немедленно замолчал, хотя гитаристы все еще продолжали наигрывать.

Легкая улыбка пробежала по лицу Шику, Жулия почувствовала, что тонет в нежности его бархатных глаз, но все же совладала с собой. Словно со стороны она услышала свой строгий голос, требующий прекратить безобразие. Улыбка немедленно сползла с лица Шику, он пытался скрыть свою растерянность, шутил, а заодно пытался понять, насколько серьезна строгость Жулии.

Жулия чувствовала себя безмерно усталой. Перед глазами неизвестно почему вдруг возникла несчастная Сели; потом пронеслись тревожные мысли о встрече отца с Элиу Арантесом… Она вспомнила о ненаписанной статье… Ей нужно работать, а вместо этого она стоит здесь и под прицелом десятка глаз изображает любящую девушку, свято чтящую традиции исполнения серенад. С нее довольно!

Шику пытался удержать ее, требовал объяснения, но Жулия твердым шагом двинулась к дому, лишь коротко бросив на ходу;

Жулия поднялась в гостиную и, натолкнувшись на осуждающие взгляды родных, сказала, как отрезала:

…Жулия долго ворочалась в кровати, перебирая в уме сначала события уходящего дня, а потом и всех предыдущих дней. Она думала о сестрах, о том, какие они разные и как по-разному не просто складываются их жизни. Вот Сели: с ней предстоит еще немало повозиться устроить в коллеж, найти ей друзей, но основная задача — помочь девушке найти свое место в этом незнакомом, а потому и непростом для нее мире. Перед глазами Жулии встало по-детски трогательное личико младшей сестры, заливающееся краской от любого намека Бетти на чувства Тьягу. Жулия была согласна с Бетти: Сели избегает влюбленного в нее юношу лишь из-за боязни покинуть свою скорлупу… Собственно, и монашеская обитель притягивала Сели не более как надежное убежище, где можно было бы укрыться от враждебного ей мира.

«Глупая, милая девочка». – Жулия повернулась на другой бок и вспомнила слова матушки-настоятельницы: отказываясь от мирской жизни, ее хотя бы надо немного знать, чтобы после не мучиться напрасными сожалениями о потерянном навсегда… Жулия разделяла мнение мудрой монашенки на все сто процентов, но что-то в этих словах больно задевало ее, словно касались они не только Сели, но и ее лично.

Неужели Бетти права и она, Жулия — журналист, современная женщина, находящаяся в самой гуще событий, — такая же трусиха, как и серенькая мышка Сели, стращавшаяся всего и всех? Но та хоть любит Бога, а кого любит она, Жулия? Но сейчас ей не хотелось думать о себе, о своих проблемах, и она стала думать о Бетти.

Вопрос, кого любит Элизабети, не стоял. Ответ на него представлялся Жулии предельно ясным: Бетти любит мужчин, предпочтительно красивых и молодых, обязательных и щедрых. В настоящий момент наиболее полно всем этим критериям отвечал Арналду Сан-Марино, и Бетти не делала секрета из своих планов — заполучить красавчика в свои сети. И, кажется, в ее планах Арналду отводилась роль отнюдь не очередного любовника. Во всяком случае, мечта об обручальном кольце, которое наденет ей на палец старший сын Антониу Сан-Марино, заставила Бетти переменить тактику ведения любовных войн. Она, не без помощи друга Шику Раула, разработала особую тактику неторопливого движения вперед, постепенного захвата и абсолютного воздержания. Последнее давалось Бетти невероятными усилиями. Теперь, возвращаясь со свидания, сестра регулярно подставлялась под струи ледяной воды, а на вопросительные взгляды Жулии, смеясь, отвечала:

Жулия невольно улыбнулась, представив себе, как Сели, выслушав очередные игриво-фривольные признания Бетти, срывается с места и бежит поить молоком котеночка, которого ей недавно подарил Тьягу. «Маленькая трусишка, отгораживается от греховных напастей блюдечком с молоком…» Но сейчас, глубокой ночью, наедине сама с собой, Жулия ясно осознавала, что и Сели, и Элизабети, и она сама, Жулия, — все они принадлежат к одной породе женщин — темпераментных, обуреваемых страстями, искренних и готовых на любые жертвы ради любви.

Перед глазами Жулии возник Шику Мота, поющий серенаду, сгорающий от страсти… А ведь все начиналось с нелепого полудетского спора: кто — кого… Жулия победила, но радости эта победа не принесла. Почему?

Внезапно она ощутила себя неким аккумулятором, к которому десятками проводов подключены отец и сестры. Ее энергией возрождается к жизни Отавиу, она направляет Бетти и поддерживает Сели. Жулия видела перед собой Шику Мота и чувствовала только одно: этот симпатичный парень, с которым у нее так много общих интересов и который вовсе не безразличен ей, тоже не прочь подключить к ней свой проводок, на котором болтаются, помимо него, его стервозная мамаша, бывшая супруга и дочь-подросток. Нет, с нее достаточно обязательств перед собственной семьей, а любовь пока не для нее. Сейчас ей нужен не пылкий певец дурацких серенад, а надежный советник, крепкое мужское плечо, на которое можно было бы переложить часть непростых проблем. Уже засыпая, Жулия решила завтра же встретиться с Сан-Марино и рассказать ему о появлении Элиу Арантеса.

Эта мысль не оставила ее и утром, и, выбран минуту, когда рядом никого не было, Жулия набрала номер Сан-Марино. К телефону подошла Гонсала, и Жулия терпеливо отвечала на ее расспросы о здоровье Сели и Отавиу и обо всем том, что составляет предмет насущных интересов скучающей женщины. И все же Жулия, улучив момент, попросила передать сеньору Сан-Марино ее просьбу:

Жулия едва успела повесить трубку, как в столовую впорхнула Элизабети. Капельки воды искрились в ее ниспадающих на плечи волосах, свежий румянец играл на щеках, глаза сияли молодостью, здоровьем, предвкушением радостного дня.

Элизабети обиделась:

Повисла пауза, которую прервала Бетти:

Щеки Жулии залились алым цветом.

Они сидели в глубине маленького ресторана, составлявшего гордость закрытого клуба, членом которого был Сан-Марино.

Жулия с наслаждением положила в рот серебряной вилкой кусок лангуста и отпила глоток восхитительного белого вина. В зале было прохладно, что в этот жаркий день воспринималось как особая благодать. Где-то вдалеке остались все треволнения и проблемы. Покой и умиротворение окутали Жулию, давая ей столь желанную передышку.

Сан-Марино задумался.

Он накрыл ее руку своей большой и теплой рукой:

Она покачала головой:

Через она уже стояла на плавящемся от жары асфальте и пыталась поймать такси, чтобы успеть в редакцию на вечернюю летучку. Редакция встретила ее несмолкаемым говором, стрекотом клавиатур и неким непрекращающимся движением сродни броуновскому — появлением людей, мельканием лиц, шуршанием бумаг, хлопаньем дверей, передвижением стульев. Иногда эта суматоха раздражала Жулию, чаще развлекала, но обычно она ее не замечала, потому что сама была ее частью, плотью от плоти.

На столе у секретаря лежала верстка ее статьи, и Жулия принялась читать и править.

Жулию будто стегнули кнутом. Она резко подняла голову и отчеканила:

Шику медленно кивнул головой.

Глава 37

Шику не спеша, брел на работу, пытаясь переключиться на деловой лад. Из-за двери корреспондентского зала доносились громкие звуки музыки, перебиваемые всплесками смеха. Шику настороженно прислушался: сквозь смех до него долетела до боли знакомая мелодия — то была серенада, которую он накануне исполнял под окном Жулии.

Едва он появился в комнате, смех разом смолк. Раул, Дину, скрывал улыбки, склонились над бумагами.

Раул не успел подойти к столу и перекинуться с Шику парой слов, как над ними навис пыхтящий Вагнер и недовольно пробурчал:

Шику прикрыл блокнот шефа.

Они подъехали к мотелю на окраине Рио и, заняв столик у окна в пустующем кафе, попивали пиво, не сводя глаз дороги, ведущей к мотелю. Время тянулось медленно, и неугомонный Раул уже заскучал и заныл, так что Шику пришлось пару раз одернуть его.

Шику усмехнулся и повторял слова, сказанные Вагнеру:

Шику не сомневался в друге и отошел в сторону, чтобы не мешать, ему. Они уже без слов понимали друг друга, Шику лишь попросил Раула сделать несколько крупных планов.

Когда джип, увозящий парочку, скрылся, Шику заторопил приятеля, упаковывавшего технику:

Но визит в стриптиз-бар им пришлось отложить — вежливый охранник в изысканных выражениях пояснил им, что шоу начнется не раньше половины двенадцатого.

Шику посмотрел на часы — оставалась куча времени, и они с Раулом двинули в редакцию. Несмотря на вечерний час, жизнь в недрах редакции бурлила. Они двигались мимо столов, перекидываясь шуточками с Жакесом и Дину, хохмили. Раул остановился у стола Ана Паулы и присел на край, перегородив своими длинными ногами проход.

Шику, занятый бумагами, словно не слышал их, зато Раул тут же нашелся с ответом:

Шику, наконец, оторвался от чтения и позвал Раула.

Раул взял со стола отснятый материл и торжественно вручил его Ане Пауле.

Как всегда при упоминании имени Шику, Паулинья опустила глаза. Довольный Раул уже готов был выдать следующую остроту, но Шику, видя смущение девушки, одернул приятеля:

Приятели переглянулись и поплелись в кабинет…

Они вышли через полчаса и еще полчаса, сидя баре, обсуждали разговор с Вагнером. Стоило ли посвящать его во все обстоятельства, связанные с получением горячего материала — Шику до сих пор не знал. Но передача компромата на столь серьезную фигуру, как Пабло Фернандес, представлялась ему не самым безопасным делом, и с этой точки зрения поставить в известность редактора газеты было просто необходимо. Риск и так был слишком велик: Пабло Фернандес и его молодчики — люди серьезные, шуток не любят, так что страховка в виде главного редактора газеты казалось не лишней. Раул, несмотря на все свое легкомыслие, слушал со скепсисом доводы друга.

Шику задумался — сам того не зная, Раул высказал сомнения, мучившие и самого Шику.

Шику поднялся и неспешно зашагал в холл, где его ждала Жанета.

Они не виделись уже несколько недель, нарушив сложившееся правило хотя бы раз в неделю ужинать где-нибудь вдвоем. Шику стремился к этим встречам по многим причинам. Во-первых, он нежно любил Жанету и всегда был рад провести часок-другой в ее компании. Во-вторых, эти ужины позволяли им регулярно обсуждать насыщенную событиями жизнь матери в компании с Лусией Эленой и Констансиньей. Жанета, как женщина, неизбежно знала больше о планах сеньоры Жудити и бывшей супруги Шику, а он хотел быть в курсе их планов — слишком уж деятельными натурами были эти две особы. До определенного момента они тратили свою энергию друг на друга да на воспитание Констансиньи, но с недавних пор наблюдательный Шику стал примечать, что все чаще мать заговаривает с ним о замечательном характере Лусии Элены и о своем желании видеть сына не холостяком, а в семейном кругу. Он отлично знал свою мать, дону Жудити, никогда не ограничивающую себя в желании руководить жизнью детей. Результаты этого руководства Шику сполна испытал на себе и теперь, при всей своей любви к матери, стремился знать о ее планах заранее. В этом Жанета всегда отлично помогала ему. В свою очередь, Шику непременно предупреждал Жанету о готовящихся мероприятиях по наведению порядка в ее жизни. Жудити любила обсуждать проблемы дочери с сыном и наоборот…

Несколько раз за последнее время Шику удавалось выкроить из своего сумасшедшего жизненного графика пару часов, чтобы повидаться с сестрой, звонил ей, даже заказывал столик в ресторане, но она под любым предлогом отклоняла приглашение. Это нежелание видеться с ним, любимым братом, да звенящий счастливый голос явно свидетельствовали о том, что в жизни Жанеты происходят немаловажные события. Но Шику слишком хорошо помнил сестру, страдающую и униженную, и желал уберечь ее от новых разочарований, но чувствовал себя бессильным в этом — Жанета избегала его.

И вот неожиданность: она сама явилась в редакцию, значит, случилось что-то из ряда вон выходящее.

Она поднялась ему навстречу, и, глядя в ее сияющие глаза, Шику все понял без слов.

Шику отошел к окну и долго смотрел вниз — на гудящий поток машин, на изгиб залива, на растянувшуюся, словно разморенная змея, Капакабану. Разглядел он и стоящую у подъезда машину сестры, из открытого окна которой свешивалась мужская рука.

Шику понимал, что всякое его слово, сказанное сейчас против Атилу, пройдет мимо Жанеты. Она уже приняла главное решение, и сейчас она не ищет совета у брата, она извещает его о принятом решении. Что ж… Шику поднялся:

Жанета чутко уловила перемены в настроении брата: он пошел на попятную, и открытый конфликт с Атилу в его планы не входит.

Жанета прильнула к брату.

Шику с грустью посмотрел на сестру, но упираться не стал и, влекомый Жанетой, уже через несколько минут входил в бар Тиао Алемау. Шику любил это уютное местечко недалеко от редакции. Сотрудники «Коррейу Кариока» здесь часто выпивали по маленькой, встречались с людьми, обсуждали редакционные проблемы. Теперь вот навстречу Шику поднялся сердечный друг сестры.

Они говорили недолго. Шику сразу оборвал Атилу, пытавшегося исповедаться ему:

Шику жестом остановил Атилу:

Шику неторопливо допил пиво.

Шику поднялся.

По дороге в редакцию Шику все еще обдумывал решение Жанеты вернуться к этому проходимцу. Как бы он, Шику Мота, ни относился к Атилу, сестра прямо светится от счастья. Конечно, ей было важно, как он, ее брат, отнесется к такому повороту ее жизни — иначе, зачем ей было приезжать сюда? Шику подумал о Жуане: девушке, конечно, будет нелегко жить под одной крышей с Атилу. Шику дал себе слово, что не даст племянницу в обиду.

Вся без исключения редакция с удовольствием наблюдала за Раулом и Аной Паулой, которая уже четверть часа колебалась, принимать или нет цветы, преподнесенные ей влюбленным фотографом. Дину, Зезе, Жакес, Эм-Си, забросив свои дела, наперебой давали советы Паулинье и морально поддерживали Раула.

Наконец все благополучно разрешилось: Ана Паула взяла букет и даже, по настоянию зрителей, наградила галантного фотографа поцелуем

Раул, сраженный невиданным успехом, а еще более уничижительным взглядом Шику, поплелся в лабораторию за отснятым материалом. Ана Паула, приткнув букет в первое попавшееся место, подошла к столу Шику.

Паулинья резко вздернула голову;

Шику ласково остановил ее:

Девушка невесело усмехнулась;

Шику посмотрел на часы.

На освещенной маленькой сцене танцевала Клеопатра. Ее движения, удивительным образом сочетавшие в себе чувственность и целомудрие, производили на зрителей необыкновенное впечатление. Шику, достаточно искушенный в откровенных зрелищах, впервые видел такое. Внутренний жар и внешняя холодность, раскрепощенность движений и сдержанность чувств — Шику еще долго пытался определить секрет производимого эффекта. Но что-то неуловимо знакомое было во всем облике танцовщицы, в плавных поворотах головы, изгибе рук… Все это казалось Шику безумно знакомым.

Шику молча смотрел на сцену, пытаясь хоть как-то осмыслить происходящее. Наконец, когда Раул в очередной раз пнул его в бок и кивнул на танцующую девушку, не выдержал:

Но Шику смотрел на другую танцовщицу, прошедшую мимо них в сторону кулис.

Шику дернул за руку друга, и они, пригнувшись, стали пробираться между столиками в сторону служебных помещений. Шику торопился: возможность потерять материал представлялась ему очень реальной.

Из-за двери гримерной Ванессы Уау — звезды стриптиз-шоу — доносились голоса, обсуждающие «Клеопатру». Вернее, Ванесса расспрашивала о ней свою приятельницу, которая перекинулась с новой танцовщицей несколькими фразами перед началом шоу. Шику и Раул застыли у двери и настороженно прислушались

Со словами: «Раул, внимание» — Шику постучался и, дождавшись разрешения, распахнул дверь.

В тесной гримерке спина к спине сидели две девушки в накинутых на плечи халатиках, еле-еле прикрывающих обнаженные тела. Шику смущенно потупился, но девушки выглядели совершенно невозмутимыми.

Шику подошел к одной из них — яркой, высокой, с фантастической по красоте фигурой — и присел рядом.

Раул присел рядом и игриво поправил сползшее плечико халатика танцовщицы.

Девушка, подружка Ванессы, засмеялась и вышла из комнаты, оставив Ванессу наедине с гостями. Лишь только дверь закрылась, Ванесса посерьезнела.

Шику понимающе кивнул головой.

Ванесса кивнула и попросила их подождать за дверью. Приятели вышли и остановились у прохода на черную лестницу.

Раул закурил.

Ванесса вернулась, и Раул, быстро забыв, что они на работе, начал ухаживать за Ванессой, используя весь свой нехитрый, весь апробированный арсенал: комплименты на грани дозволенного, немножко развязности, игривый тон, побольше юмора, нахальства — и успех почти наверняка гарантирован. Однако Ванессе явно было не до ухаживаний Раула Педрейры. Она закрыла дверь на ключ, быстро подошла к своей сумочке и протянула Шику дискету.

Шику листал блокнот, и его бросало в жар. Еще бы! Заполучить все расчеты, имена поставщиков и кредиторов одного из крупнейших мафиози Рио-де-Жанейро! Шику оторвался от блокнота и внимательно посмотрел на девушку:

Шику пригляделся: роскошная красотка безутешно плакала, как самая никудышная девчонка.

Раул кинулся искать носовой платок, но поиски затянулись, и Шику снова принялся говорить девушке об опасности и об осторожности, о необходимости избегать всяких незнакомых людей, будь то мужчина, женщина или даже ребенок.

Они стали прощаться.

На следующее утро они появились в кабинете Вагнера ни свет ни заря.

Шику молча уселся в кресло перед столом Вагнера, Раул выбрал стул, стоявший рядом с креслом шефа. Плюхнулся и положил ноги на выдвинутый из стола Вагнера ящик.

Вагнер вскочил и неуклюже стал ловить их. Закрыл окно, а Раул помог собрать бумаги.

Вагнер водрузил в кресло свое грузное тело и окинул приятелей взглядом, полным скепсиса.

Приятели переглянулись и хором начали считать:

На счет три они выложили перед Вагнером пакет. Он вытряхнул его, и через минуту Шику услышал торжествующий вопль:

Все дальнейшее стало происходить с невероятной скоростью. Шику немедленно был вызван с материалами в офис Сан-Марино. Тот долго листал статью, просматривал распечатки счетов, скривил губы в улыбке, глядя на фотографии Пабло Фернандеса, снятого Раулом в обнимку с пышногрудой крашеной блондинкой. Боб Ласерда, стоявший за спиной Сан-Марино, с трудом радость, возбужденно потирая руки. Шику знал о причинах столь радостного возбуждения иджмейкера Сан-Марино. Еще бы! Получить такой компромат на главного соперника в самый разгар предвыборной кампании в сенат.

Сан-Марино оторвался от чтения, подозвал к себе Шику и ткнул пальцем в статью.

Сан-Марино одобрительно кивнул головой и повернулся к Бобу:

Вагнер не скрывал удовлетворения, будто хвалили лично его, и Шику на какой-то момент показалось, что все происходит не с ним. Этот шикарный кабинет, всемогущий Сан-Марино хвалит его за работу, довольно улыбающийся Вагнер, Боб Ласерда, потирающий от предвкушения победы руки.

Шику заехал в редакцию за Раулом, послушал всегдашний треп, разобрал почту и, поняв, что совершенно обессилен бессонной ночью и визитом к Сан-Марино, решил поехать домой и отоспаться. Раул с удовольствием присоединился к нему. Они проспали часа три, а, проснувшись, долго не могли сообразить, какое время суток. Вставать не хотелось, но голод заставил их вылезти из кроватей. Шику вспомнил, что обещала прийти Констансинья, и, сиди на постели в трусах, раздумывал, чем будет угощать дочь. Из душа доносился голос Раула: «Мы витаем с тобой в облаках…» Шику зажал уши: пение Раула, начисто лишенного слуха, не самое лучшее, что можно слушать спросонок.

Раул вышел из душа с мокрыми волосами, раскрасневшийся и… возмущенный недовольством Шику.

Звонок в дверь не дал Раулу достойно ответить. Он вопросительно посмотрел на Шику:

По ее лицу Шику понял, что произошло нечто непредвиденное.

Шику на мгновение растерялся. Он не исключал того, что Фернандес захочет расквитаться со своей бывшей подружкой, но он не был готов к тому, что Ванесса придет за помощью к нему. Она застала его врасплох. Девушка сидела, низко склонив голову. Шику сочувствовал ей — и врагу не пожелаешь иметь противником Пабло Фернандеса. Куда же деваться этой испуганной, растерянной девушке, разом поблекшей и потерявшей свой шик.

Раул подошел к зеркалу выдвинул вперед нижнюю челюсть, скосил глаза к носу и сморщился. Рожа получилась престрашная. Раул повернулся к Шику и направил на него воображаемый автомат:

Было заметно, что у Ванессы отлегло от сердца, она сразу как-то подтянулась, расправила плечи, достала пудреницу и помаду — и через мгновение превратилась в прежнюю Ванессу Уау, пожирательницу мужских сердец.

Ванесса принялась устраиваться в комнате, когда снова раздался звонок в дверь.

Шику и сам не помнил, что мямлил про срочную работу, про ночной выезд на объект, обращался за поддержкой к Раулу, пялящему смеющиеся глаза в экран телевизора. И Констансинья уже кончила дуться и почти что поверила ему, как вдруг дверь в коридор распахнулась и на пороге возникла Ванесса, одетая в рубашку Раула, и громко поинтересовалась, где ее полотенце.

Дочь, сверкнув глазами, словно грозовой молнией, бросилась к двери и, сколько Шику ни кричал, ушла не оборачиваясь.

Он вернулся и обреченно посмотрел на Раула, скорчившего очередную гримасу, видимо, означавшую соболезнование.

Дверь ванной комнаты отворилась, и на пороге возникла Ванесса, которой очень были к лицу старенькая пижама Шику и тюрбан из махрового полотенца.

Раул заворожено смотрел на гостью, пожирая ее глазами.

Затем они еще долго сидели за столом, пили легкое вино, за которым не поленился сходить Раул, разговаривали о пустяках… Глядя на улыбающиеся лица Раула и Ванессы, Шику молил Господа, чтобы этот вечер никогда не кончался. Известный журналист был не из трусливого десятка, но он отлично понимал, на что способен Пабло Фернандес.

Шику проснулся от нескончаемого звонка, спрыгнул с кровати и отворил дверь. Он не ошибся в своих лучших ожиданиях — на пороге стояла дона Жудити.

Он оглянулся и краем глаза отметил, что ни Раула, ни Ванессы нет в квартире, и облегченно вздохнул.

Сеньора Жудити с места перешла в атаку, ей для этого хватило одного вида дамской расчески, оставленной Ванессой у зеркала. Размахивая гребнем перед носом Шику, почтенная сеньора прочла сыну лекцию о безнравственности и об ответственности перед матерью, дочерью и женой.

«Мать даже не представляет себе, как она близка к истине. Но то, что они решили, будто здесь была Жулия, мне только на руку». И Шику быстро сочинил историю об отъезде Жулии в Японию, об их прощальной встрече. Все-таки я неплохой рассказчик — думал Шику, провожая вдосталь накричавшуюся и оттого успокоенную дону Жудити.

Он уже сварил кофе, когда дверь отворилась, и на пороге появились Ванесса и Раул. Раул принялся деловито вынимать из пакетов свежие булочки и фрукты, Ванесса стояла рядом в задумчиво переминалась с ноги на ногу.

Девушка положила перед Шику утренний номер «Коррейу». В глаза бросились огромный портрет Пабло Фернандеса к аршинные буквы заголовка: «Сенат не представляет интереса для Пабло Фернандеса. Он снял свою кандидатуру».

Глава 38

Дела Антониу Сан-Марино складывались как никогда удачно. Наконец-то Торкуату разобрался с Элиу Арантесом, с этим старым болтливым кретином, разобрался раз и навсегда и тем самым решил для Сан-Марино давнюю и серьезную проблему. Вместе с Элиу Арантесом ушла в небытие стародавняя история, ворошить которую Сан-Марино не позволял никому. Во всяком случае, он очень надеялся, что ни Отавиу, ни кто-либо другой никогда ничего не узнают о событиях почти двадцатилетней давности. Теперь, когда главный источник опасности был устранен, Сан-Марино мог спокойно вздохнуть и целиком погрузиться в бушующее море избирательной кампании. Теперь он не боялся ничего, или почти ничего, — Антониу имел привычку не зарекаться и никогда не сбрасывать со счетов самый худший вариант развития событий.

Но сейчас судьба была благосклонна к нему. Избирательная кампания набирала обороты, и Боб Ласерда исправно докладывал шефу о растущем рейтинге. Сан-Марино выслушивал отчеты имиджмейкера с бесстрастным лицом, хотя внутри крепла уверенность в близкой победе. Но Сан-Марино тут же гасил радость и продолжал слушать Боба со сдержанным, если не холодным вниманием. Однако советы опытного имиджмейкера Сан-Марино старательно выполнял. Надо быть более открытым — и Сан-Марино стал регулярно появляться то на открытии крупного супермаркета, то на народном гулянье в парке. Мелькал он и в воскресных семейных телешоу, а на страницах собственной «Коррейу» рассказывал о собственной же благотворительности.

Благотворительность была главным коньком Сан-Марино. Еще никогда в своей жизни он не спускал так много денег на ветер, мо впереди маняще рисовался сенат, и Сан-Марино не жалел денег. Хорошо бы помочь приюту! И Сан-Марино без излишней задумчивости давал указание перечислить кругленькую сумму на адрес, указанный Бобом. У Ирасемы проблемы с жильем, — подкрадывалась Гонсала, и Сан-Марино согласно кивал головой, быстро прикидывая в уме, во сколько обойдется покупка небольшого дома для верной служанки. Но каждый свой шаг, каждую трату денег Сан-Марино умело обставлял, привлекая к этому всеобщее внимание. Как ни странно, избирательная кампания изменила к лучшему и семейные дела Сан-Марино. Антониу не верил собственным глазам, наблюдая за старшим сыном, без опозданий появляющимся в офисе каждое утро. Будто подменили парня, — поражался он такому волшебному превращению шалопая в примерного сотрудника и начинал доверять и поручать Арналду все более ответственные задания.

Гонсале слова мужа казались сладкой песней. Но она не спешила все успехи сына приписывать темам мужа. За всеми переменами к лучшему ей виделось положительное влияние Бетти Монтана. Однако Сан-Марино был далек от мысли радоваться крепнувшим отношениям старшего сына с дочерью Отавиу. Гонсала удивлялась такому оппозиционному настроению мужа, на что он всегда невозмутимо отвечал:

Гонсала огорчалась, и Сан-Марино ласково, насколько это удавалось ему, добавлял:

Сан-Марино поймал скептический взгляд жены и безошибочно точно угадал его происхождение: Гонсала, конечно, думала о Жулии, вернее, о его отношении к старшей дочери Отавиу. Впрочем, с того момента, как он сменил портрет Евы на портрет Гонсалы, ревность последней пошла на убыль. Сан-Марино и сам до конца не понял, почему в один момент вдруг решил убрать столь дорогой его сердцу портрет. Потому что боялся, что дотошные журналюги, обслуживающие его противников на выборах, пронюхают, что в своей потайной комнатке Сан-Марино прячет портрет чужой жены? Потому что захотел преподнести еще один подарок Гонсале по случаю серебряного юбилея? Потому что появилась Жулия — живое воплощение его юношеской любви? На все эти вопросы он мог ответить «да», но несомненно, что появление девушки сыграло здесь решающую роль.

Он не искал с ней встреч, не докучал своим вниманием, просто старался, чтобы она всегда чувствовала рядом его надежное плечо, защиту, потому что знал: любая женщина, даже такая сильная, как Жулия, нуждается в поддержке сильного мужчины. Такого мужчины рядом с Жулией не было — Отавиу больше напоминал ребенка, для которого Жулия была скорее матерью, чем дочерью. Ну а про увивающегося вокруг нее журналиста Шику Мота и говорить нечего: обременен бывшей семьей, беден, легкомыслен, сумасброден. Именно таким до недавнего времени представлялся Сан-Марино ведущий корреспондент «Коррейу» и настойчивый поклонник Жулии. Но расследование темных делишек Пабло Фернандеса, проведенное Шику, заставило Сан-Марино отчасти изменить мнение об ухажере Жулии. Ловок, предприимчив, смел, находчив… В душе Сан-Марино был чуточку благодарен ему. Еще бы! Притащить материал («Не материал — бомбу» — как справедливо заметил Ласерда), раскрывающий все махинации Фернандеса, счета, открытые на подставные имена, суммы полученных взяток, список нелегальных игорных домов и борделей. А чего стоили фотографии будущего сенатора в обнимку со шлюхами из стриптиз-шоу! Сан-Марино вспомнил, как горели глаза у Шику, когда он придумывал название своей статьи: «Ночной король утопает в море грязи»… Но дело Шику Мота — таскать жареные каштаны из огня, а призвание Антониу Сан-Марино — употреблять эти каштаны на пользу собственному здоровью. Сан-Марино зажмурился от удовольствия, перебирая в памяти подробности своего разговора с «ночным королем».

«Ночной король снимает свою кандидатуру». Тебе не кажется, что так звучит гораздо пристойнее, а главное, абсолютно безопасно и для бизнеса, и для имиджа, и для твоего здоровья. Ты, я слышал, собирался поехать полечиться, отдохнуть? Почему бы тебе не сделать этого прямо сейчас, а объявить об этом завтра? Я готов немедленно поставить твое обращение на первую страницу газеты. Ты согласен? Отлично! Я с самого начала знал, что мы поймем друг друга. Обнимаю… Привет супруге.

Даже на опытного Ласерду, категорически запретившего вступать в контакт с противником, этот разговор произвел впечатление: такого в книгах не прочтешь, ситуацию надо чувствовать спинным мозгом. А такого, спинно-мозгового чутья Сан-Марино не занимать. И это чутье подсказывало Антониу объясниться с Шику. Как ни круги — парень он толковый, дело свое знает, пригодится еще не раз.

..Сан-Марино закончил завтрак, поднялся из-за стола и нежно поцеловал Гонсалу:

Гонсала проводила его до машины, что не случалось с ними е десяток лет, и Сан-Марино счел это добрым предзнаменованием: наступающий день предвещал удачу.

Вид мечущегося по коридору Шику Мота не испортил настроения Сан-Марино. Он распахнул перед ним дверь.

Они проговорили около часа. Для начала Сан-Марино позволил Шику выговориться, и когда тот закончил свою возмущенную речь, поблагодарил его за прекрасно подготовленный материал.

Сан-Марино проводил его тяжелым взглядом и вдруг почувствовал, как его прекрасное настроение куда-то улетучивается. И причиной тому были дурные предчувствия, захлестнувшие кандидата в сенат.

Назревавшая гроза разразилась вечером с приходом Алвару. Тот положил на стол перед Антониу вечерний номер «Новостей», с первой страницы которых Сан-Марино широко улыбался Пабло Фернандес, обнявший за талию шикарную блондинку. «Качество печати неважное, на фотографии девица выглядела куда как моложе», — мелькнуло в голове Сан-Марино. Он начал читать и вскоре понял, что все факты, разоблачающие Фернандеса, были хорошо ему известны: взятки, подпольный игорный бизнес, проституция… Он быстро пробежал текст до конца и вперился глазами в подпись автора: Жулия Монтана. Алвару с нетерпением ждал реакции шефа, и тот, неимоверным усилием совладав с Собой, спокойно произнес:

Он выпроводил Алвару, и устало сел в кресло. Разговор с адвокатом окончательно испортил ему настроение. Убедил ли он старого лиса в том, что непричастен к появлению статьи Жулии? Впрочем, это было не самым важным. Главная неприятность скрывалась в другом: Сан-Марино догадывался, кто снабдил Жулию неопровержимыми доказательствами, что стали гвоздем ее статьи. А это означало лишь одно… Сан-Марино быстро набрал номер телефона.

Целый день она принимала поздравления от друзей, коллег, издателей, даже сам Сан-Марино и тот позвонил, наговорил кучу любезностей. А один из сенаторов, у которого она когда-то брала интервью, прислал длиннющую поздравительную телеграмму. Жулия прочитала ее и небрежно бросила на стол.

Жулия замерла с расческой перед зеркалом: «Как Сели, совершенно ничего не понимающая в этой жизни, додумалась до такого: ждать поздравления от Шику?!» Жулия хмыкнула:

Жулия подошла и обняла сестру за худенькие плечи.

Это было слишком! Жулия спустилась на кухню, где под руководством Отавиу у плиты проворно суетилась Онейди. Жулия не стала им мешать. Налила себе кофе и уселась здесь же за столом, вдыхая странно-приятную смесь запахов кофе и умопомрачительного соуса — изобретения Отавиу. На это кулинарное чудо отец делал особую ставку в новом предприятии, о котором столько говорилось в их доме. Еще бы! Отавиу и Алекс с Онейди организуют новое дело — продажу хот-догов, самых обычных сосисок с хлебом, но вот вместо привычной горчицы или кетчупа к ним будет добавляться изобретение Отавиу — фантастический по вкусу соус, над которым сейчас и корпела Онейди, доводя изобретение до совершенства. Жулия поинтересовалась отсутствием Алекса и получила ответ, что он занят покупкой фургончика.

Деньги, о которых мечтал Отавиу, пока приходилось тратить, покупая все необходимое: холодильник, фургончик, одноразовую посуду. Алекс теперь не расставался с калькулятором, беспрестанно просчитывая все возможные варианты покупок, стараясь побольше сэкономить. Денег было в обрез, хотя вкладывали их совместно — семья Алекса и Онейди и семья Монтана. Потраченных денег Жулия не жалела, как не ждала и баснословных прибылей — она просто тихо радовалась жизнерадостному виду отца, его энергии, задорному блеску глаз, которые так благотворно действовали на его физическое и душевное здоровье.

Жулия, заранее зная ответ, все же спросила, кого имеет в виду отец.

Жулия услышала за спиной тихий голос Сели, незаметно появившейся в дверях кухни.

Жулия дернула плечом:

Девушка вернулась в свою комнату, легла на диван и задумалась, припоминая все странные события последних дней.

Она давно охотилась за Ванессой Уау, любовницей Пабло Фернандеса, надеясь «раскачать» девушку на разговор о делах «Ночного короля», но та всячески избегала ее. В охотничьем азарте Жулии пришлось устроиться танцовщицей в бар, которым владел Фернандес и в котором танцевала Ванесса. Ей казалось, что так она быстрее все разузнает. Но и опять все хлопоты оказывались пустыми. Ванесса молчала как рыба, более того, в последний вечер, после выступления Жулии в костюме Клеопатры, Ванесса просто шарахалась нее как от прокаженной. Что здесь можно было разнюхать? Жулия уже потеряла всякую надежду раздобыть «жареный» материал, как вдруг Онейди, словно Санта-Клаус в Рожественский Сочельник, приносит ей подарок — конверт без обратного адреса, без письма… Но лежащая в нем дискета содержала сногсшибательную информацию, которой так не хватало Жулии. Она не верила своему счастью: ей на блюдечке выложили то, за чем она охотилась уже несколько месяцев. Но кто этот благодетель, Жулия не знала, хотя первой ей на ум пришла Ванесса Уау. Но чем дальше, тем более невероятным казался Жулии этот благородный жест стриптизерши. Нет, здесь было что-то не так. И догадка Онейди выглядела не такой уж дурацкой. Ведь Шику тоже крутился вокруг Ванессы, она явно благоволила к нему. И уж если она решилась заложить своего неверного любовника, то, скорее всего она сдала бы его Шику.

Из гостиной до Жулии донеслись голоса и какая-то возня — девушка вспомнила, что отец горел желанием сводить Сели в зоопарк. Впрочем, сам Отавиу — большой ребенок — мечтал посмотреть на зверей с не меньшей силой, чем Сели. Жулии внезапно стало стыдно: за всей этой возней со статьей она забыла о сестре, не устроила ее в коллеж, и до сих пор грустная Сели печально бродит по дому, изредка выходя на улицу либо в одиночестве, либо в сопровождении Онейди или отца. Бетти же целыми днями пропадает в компании с Арналду и появляется домой к ночи, погруженная в собственные заботы и успехи, и при всей любви к Сели сейчас ей было явно не до младшей сестры.

Несмотря на восторженное состояние Бетти, Жулия скептически относилась к планам сестры окрутить Арналду Сан-Марино. Жулия регулярно наблюдала этого загорелого красавчика на светских тусовках, в дорогих клубах, на пышных презентациях окруженного толпой холеных девиц. В последнее время он стал ей попадаться в коридорах «Коррейу» — со слов Бетти она знала, что Арналду как никогда увлечен работой в офисе отца, который поручил ему курировать газету, — но она не могла отделаться от ощущения, что «плейбой» смотрелся бы куда естественнее на пляжах Капакабаны. Жулия не раз пыталась вызвать Элизабети на разговор об их отношениях с Арналду, но Бетти не хотела копаться в сложных проблемах, о которых говорила Жулия.

Жулия встала с дивана и направилась в гостиную, где застала Бетти, погруженную в телефонный разговор. Бросив один только взгляд на нее, Жулия безошибочно поняла, что сестра разговаривает со своим кумиром. Бетти быстро закруглилась, и трубку взяла Жулия — наконец она решилась позвонить Гонсале, которая лучше, чем кто-либо из знакомых, могла помочь с устройством Сели в коллеж.

Гонсала рада была слышать Жулию, расспрашивала ее об отце и сестрах, о делах. В расспросах Гонсалы слышалось неподдельное участие и нелицемерньий интерес к их жизни, и Жулия легко простила Гонсале излишнюю болтливость и с удовольствием отвечала на ее вопросы. Улучив момент, Жулия изложила свою просьбу: помочь устроить Сели в тот же коллеж, где учится Тьягу.

Мерное течение их разговора внезапно нарушила Бетти, стараясь привлечь к себе внимание сестры. Жулия попрощалась с Гонсалой и обернулась к Бетти:

Глава 39

Шику вспотел, пока натягивал платье, забытое впопыхах Ванессой. Однако молния никак не хотела сходиться на животе, и он, не обращал внимания на брюзжание раздраженного Раула, с остервенением тянул замок, проклинал осиную талию Ванессы Уау. Раул подошел и, молча, стянув края платья, смотрел, как Шику обряжается в черно-желтый декольтированный наряд стриптизерши.

Шику, стоя у зеркала, придирчиво рассматривал себя в ярком платье национально костюма штата Баия.

Шику быстро причесался, задумчиво подержал в руках забытый кем-то тюбик губной помады и махнул на прощание рукой.

Раул кинулся на лестницу и прокричал вслед удаляющемуся другу:

Но отклика не было. Он вернулся в квартиру, подошел к телефону и набрал номер.

Шику не слышал всех этих-слов, он несся на машине и думал о Жулии, о том, как сильно он ее любит. Подаренный сенсационный материал, а с ним и подаренный успех, редакция, осудившая его за этот широкий жест, затаившийся, но явно недовольный шеф Сан-Марино, — все эти события и люди казались ему еле видимыми черными точками, меркнувшими рядом с его страстью. Это была малая толика той цены, которую он готов был заплатить, чтобы доказать Жулии силу своего чувства. Он давно не испытывал ничего подобного. Нет, Шику Мота не был бесстрастным, наоборот, он был очень страстным, но страстным журналистом, с вожделением, отдающимся во власть событий, захватываю историй в небезопасных приключений. До недавнего времени Шику Мота — тридцатипятилетний журналист, почти что свободный мужчина — считал себя крайне уравновешенным, ироничным и чуть усталым человеком. Но Шику теперешнего отделяла от Шику прошлого целая вселенная, имя которой — Жулия Монтана. И вот появился шанс покорить эту вселенную — Шику не мог не воспользоваться им. Он нажал на газ и, остановившись перед резиденцией президента, быстро вышел из машины. Его появление, а особенности наряд, вызвали бурю восторга окружающих, ему пришлось просто продираться сквозь смеющуюся и улюлюкающую толпу, стараясь при этом сохранить целостность костюма, невозмутимость и хоть какую-то долю серьезности. Он торопливо поднялся по ступенькам и уткнулся в шеренгу секьюрити, охранявших подступы к святая святых.

Шику держал наготове свое журналистское удостоверение и карточку аккредитации и по первому же требованию протянул их крупному мужчине в полицейской форме. Тот внимательно прочитал документы и уставился на Шику:

Шику сначала рассмеялся, пытался поговорить с парнем по-свойски, уж этим искусством он владел в совершенстве. Но неприступный охранник оставался неприступным, и как ни старался Шику, тот был неумолим. Не помогали и рассказы о споре с девушкой, о женском платье, напяленном с таким трудом, чтобы уломать любимую, и о… Шику заткнулся, бросив взгляд на лицо охранника — оно оставалось бесстрастным. Терпение иссякало, Шику дождался, когда у входа собралась изрядная толпа спешащих журналистов, попытался смешаться с ней и проникнуть внутрь резиденции. Охранник, расталкивая всех, кинулся за ним, образовалась давка, послышались свист, крики. И сквозь весь этот гвалт до Шику долетел знакомый голос, беспрестанно выкрикивавший его имя.

Через толпу к нему пробиралась Жулия, заплаканная, смятенная, со спутанными волосами, но такая желанная и родная!

Шику не видел ни орущих стражников, ни летевших на него с дубинками и наручниками полицейских, ни Раула, пытающегося что-то им объяснить. Он видел только лицо — испуганное лицо Жулии с дрожащими губами. Среди невозможного шума он различал лишь ее тихий голос, все звавший и звавший его.

Лейтенант молча оттолкнул Раула, схватил Шику и приковал его к себе наручниками.

Лейтенант, злобно ухмыльнувшись, открыл дверь полицейской машины и помог Жулии усесться.

Их втолкнули в крошечную комнатку полицейского участка, отгороженную от длинного коридора толстой стенкой. Однако эта жалкая облупленная комнатка показалась Шику волшебным подарком судьбы. Он не сводил с Жулии глаз — и она смотрела на него безотрывно. Он протянул руки навстречу девушке — и она приникала к нему, он стал гладить ее волосы — и она склонила свою голову на его плечо. Он нежно целовал ее — и она отвечала ему тем же… Ни он, ни она не заметили, как нежность превратилась в ненасытную жадность, которую им обоим страстно хотелось удовлетворить.

Их вели по длинному коридору мимо зарешеченных камер, к решеткам которых прижались десятки заключенных, но Шику казалось, что они находятся в пустыне, и потому все эти любопытные взгляды, провожающие их, остались незамеченными. Шику остановился и крепко прижал к себе Жулию.

Она не успела ответить, их оглушил хор заключенных, скандирующий только одно слово:

Шику первым преодолел оцепенение и засмеялся, благодарно раскланиваясь во все стороны.

Жулия не успела договорить, конвоир обернулся и зычным окриком приказал им не задерживаться — комиссар заждался. Они вошли в кабинет комиссара, сияя счастливыми улыбками и держась за руки. В самом углу кабинета, у окна, спиной к двери, стоял мужчина.

Человек обернулся, и Шику увидел перед собой бледное лицо Сан-Марино, на секунду остановившего свой брезгливый, высокомерный взгляд на желто-черном декольте. Но ровно через секунду Сан-Марино уже смотрел на Жулию.

Комиссар поднялся и подобострастно закивал. Сан-Марино молча прошел мимо Шику и вышел из кабинета, в котором Шику и Жулии пришлось задержаться еще часа на полтора: слово «немедленно», к удивлению Шику, оказалось на редкость растяжимым временным понятием.

Они вышли из здания полиции, когда темнело, и наступающим сумеркам Шику обрадовался вдвойне: во-первых, его фантастический наряд уже не так бросался в глаза, а во-вторых, он мог спокойно, без оглядки на прохожих, дать волю своим чувствам. Он остановился и крепко обнял Жулию.

Шику почувствовал, как напряглась Жулия. Он обернулся и увидел знакомый Мерседес, из которого появилась знакомая фигура его хозяина — Антониу Сан-Марино. — Садись, Жулия, я подвезу тебя! Сан-Марино подвел девушку к шикарной машине и распахнул перед ней дверцу.

Шику не расслышал слов, сказанных Жулией, он услышал звук хлопнувшей дверцы и увидел, как рванул места «Шестисотый».

Шику молча кивнул, поднял руку, остановил машину и назвал свой адрес.

..Они лежали блаженно-усталые и с замиранием следили за сменой картинок на рекламном табло. Красно-голубые отсветы падали на знакомые предметы, умиротворенное лицо Жулии, незаметно превращая до боли знакомый мир в ожившую сказку.

«Неужели это я — Шику Мота? А рядом со мной — Жулия? Недосягаемая, словно божество. — Он потерся подбородком о ее плечо. — Нет, она не божество, она просто божественная, несравненная женщина. И она моя. И от этого я счастлив так, как никто и никогда не был счастлив». Шику повернулся на живот и стал медленно целовать свою возлюбленную — ее волосы, глаза, губы, шею, грудь, живот, бедра…

Шику проснулся от упоительного запаха свежеиспеченного хлеба и долго соображал, откуда может исходить столь восхитительный аромат. Но дверь спальни открылась, и на пороге возникла Жулия, с мокрыми после душа волосами, одетая в его клетчатую ковбойку. Она беззвучно поманила его за собой, и он с удовольствием подчинился ей и вскоре сидел за накрытым к завтраку столом напротив необыкновенно хорошенькой женщины. Шику не мог оторвать глаз от Жулии, он узнавал и не узнавал ее. Куда подевались ее резкость, надменная уверенность в себе? Перед ним сидела нежная, мягкая, женственная Жулия. Жулия Монтана. Он потянулся к ней и поцеловал ее. Она осторожно отпрянула и указала на стол:

Шику, не отрывая от нее глаз, взял с блюда румяный открытый пирожок и откусил большой кусок. Соединение сладкого теста и рыбной острой начинки показалось ему удивительным. Он с наслаждением откусил еще, и пирожка не стало. Шику развел руками:

Шику взял с блюда то, что Жулия назвала макимоно, и протянул ей. Она откусила кусочек и с наслаждением облизалась. Он почувствовал, что не в силах устоять перед желанием немедленно, сейчас же поцеловать эту чудную девушку, и притянул ее к себе.

Жулия крепко обняла его за шею и поцеловала.

Они лежали на маленьком диванчике, а гостиной и тихо рассказывали друг другу о своей жизни, о детстве, о друзьях и романах, о событиях последних дней.

Шику поведал Жулии о том, как помогла ему Ванесса, как он прятал ее, как, снабдив документами и деньгами, помог уехать из страны. Рассказал он и о скандале в редакции, оценивший поступок Шику как некое предательство.

Не бери в голову, это решаемая проблема. Ведущий журналист «Коррейу Кариока» не пропадет.

Жулия ласково обняла Шику и потянула его за собой на Кухню. Они продолжали болтать, пока Жулия готовила нехитрый обед: зеленую фасоль с бараниной, салат. Шику смотрел на ее неспешные уверенные движения, на накрытый скатертью стол, салфетки и вдруг ощутил себя безумно счастливым.

Жулия хитро покосилась на него:

Шику огорченно замотал головой:

Шику подошел к ней сзади и поцеловал.

Шику подвез Жулию домой — она переживала, что напугала родных, пропав на целые сутки. Они опять долго не могли оторваться друг от друга, наконец, Жулия высвободилась из его объятий и вышла из машины.

Эти слова не выходили из головы Шику весь путь до редакции. Только у входа в здание он собрался с мыслями и стад думать о предстоящем нелегком дне. В том, что он будет нелегким, Шику не сомневался. Но он был готов ко всяким поворотам и потому спокойно распахнул дверь редакционной комнаты.

Все столпились стола Раула. Шику подошел и заглянул через плечо Дину: на столе лежала куча фотографий, запечатлевших Шику в декольтированном наряде.

Тут же около стола оказался Эм-Си и не без ехидства спросил:

По лицу Аны Паулы пробежала печальная улыбка, и она, сделав над Собой Усилие, пожелала Шику счастья.

Шику вконец растрогался и потянулся к девушке:

Шику подмигнул приятелю и ласково обнял девушку.

Шику хлопнул приятеля по плечу и с признательностью произнес:

Они отошли в сторону и еще долго болтали о всяких пустяках, которые свидетельствовали лишь об одном прекрасном настроении друзей.

Шику без труда догадался, откуда дует ветер.

Вагнер поднялся и долго ходил кругами по кабинету, а потом разразился проникновенной тирадой о настоящих журналистах, которые волокут на себе газету, которые работают по ночам, чтобы в утреннем номере был хороший материал, которые не боятся спорить с шефом, даже если сами не правы… Шику уже утомился и еле дождался пафосного окончания речи: