Моя новая книга оказывала на меня особое влияние. Хотя я несколько видоизменила персонажей и облик поместья Лаутербек, глубинная суть жизни его обитателей проступала в каждой написанной строчке. Но больше всего меня тревожило другое. Я поняла: мне придется в состав действующих лиц романа ввести и себя. Против воли я оказалась втянутой в водоворот драматических событий. С героями предыдущих книг меня связывало многое, но я играла в них роль чувствительной, болезненной и беззащитной героини.
Однако с первых же страниц нового романа возникал образ самовлюбленной и эгоцентричной особы, производившей не лучшее впечатление.
Мой автопортрет мне не нравился. Но я не могла ни заменить, ни убрать эту героиню из сюжета книги, так как она органично вписывалась в драму семьи Маквеев. Я понимала, что судьбы главных персонажей должны были мою героиню заставить меньше думать о себе. Однако, следуя законам творчества, пришлось «обогатить» ее характер некоторыми несвойственными мне самой чертами. Такое «насилие» над прототипом происходит часто, когда герои книги начинают жить по своим законам, диктуя поведение автору. Я хотела сделать свою героиню сердечной и отзывчивой, какой ощущала себя. Она мне виделась чутким человеком, к которому со своими бедами обращаются люди, и, несмотря на свою молодость, походила душевной красотой на тетю Мэгги. Мне хотелось, чтобы моей героине было присуще чувство сострадания и жертвенности. Но в моем благородном замысле не хватало каких-то важных психологических звеньев.
Однажды, в минуту отчаяния, я вбежала к тете Мэгги с покаянием. Возможно, причина всех несчастии скрывалась во мне: отец и мать меня бросили, Ян оказался двоеженцем. Я никогда не забуду его обличения: «Вспомни хорошенько, я ведь никогда тебе не предлагал выйти за меня замуж. Ты сама сделала мне предложение».
Утешая меня, тетя Мэгги сказала исцеляющие слова: «Это не твоя вина. Ты добрая и славная девушка с горячим любящим сердцем. Те, кто не может разглядеть этого за твоей сдержанностью, Господом лишены способности глубоко чувствовать». Тетя Мэгги, словно опытный психолог, назвала мои истинные, лучшие черты. Теперь же я хотела, чтобы эти свойства характера проявились и в судьбе моей героини, но они ни в какую не оживали под моим пером.
Меня так захватил роман, что в последующие недели я видела Дэви Маквея всего дважды, да и то издалека. В хорошую погоду тетя Мэгги совершала свой ежедневный «молочный» поход в дом за холмом и по возвращении высказывалась не очень лестно о Флоре Клеверли.
В одно из таких «молочных» посещений до Маквеев тетушка, вернувшись в коттедж, разразилась гневной тирадой.
— Эта наглая особа все больше и больше распускается. Уверена, в семье назревает бунт. Правда, следует отдать должное ее пчелиному трудолюбию: она всех обстирывает, у нее на лужайке натянуто восемь веревок, и они до отказа заполнены бельем. Чтобы одолеть такую прорву работы, надо вставать ни свет ни заря. Когда я пришла, была только половина одиннадцатого, а она уже вовсю колотилась на кухне у плиты.
— Должно быть, не так уж Флора преувеличивает, утверждая, что многочисленному семейству пришлось бы без нее туго, — великодушно заметила я. А потом рассказала тете Мэгги о нечаянно подслушанной перепалке между Флорой Клеверли и Дэви Маквеем…
Прошло несколько дней. Я сидела утром за рукописью, когда в гостиную вошла тетя Мэгги, взволнованно прошептав:
— Он принес дрова сам. Может, пригласить его на чашечку кофе?
Моим первым импульсивным побуждением было решительное: «нет». Но, подумав, я трусливо возложила ответственность за приглашение на тетю Мэгги.
— Вам и вправду хочется его пригласить?
— Вообще-то мне безразлично. Хотя, возможно, и хочется. Например, для того, чтобы доказать насмешнику: я не всю свою жизнь провела при дворе королевы Виктории! — Леди овладело азартное настроение.
Тетя Мэгги выглядела сейчас поразительно молодо. Улыбаясь, она вернулась на кухню. Я использовала обеденный стол в качестве письменного, и едва я успела подняться, как в комнату вошел Дэви Маквей. Я не ожидала его так быстро увидеть: можно было подумать, что он стоял за дверью. Потом раздался звонкий голос тети Мэгги, возвещавший, что она скоро принесет кофе.
— Я вам не помешаю? — спросил Маквей.
— Нет. Нисколько. — Я сгребла в кучу исписанные листы. — С удовольствием прервусь. Милости просим.
Он приблизился к разожженному камину. На этот раз Маквей вел себя иначе, чем в тот первый вечер, когда он по-хозяйски вторгся в гостиную через парадный вход. Было заметно, что он несколько смущен, если не сказать — застенчив.
— Вы пишете новую книгу? — Он застыл на ковре перед камином, ожидая, пока я сяду.
— Да, пытаюсь. Творческий процесс требует повседневного труда. Я, словно музыкант, должна постоянно тренироваться.
— Думаю, что это правило относится и к любому настоящему делу, не говоря о призвании. — Он опустился в большое кожаное кресло с высокой спинкой, и, хотя оно было частью гарнитура, я сразу поняла — это было «его кресло».
— Вам нравится в Лаутербеке? — неожиданно спросил Маквей.
— Да, очень.
— И не кажется, что в поместье слишком пустынно?
— Ничуть. Я… мы любим уединение.
— Вы не возражаете, если я закурю? — Сделав несколько глубоких затяжек, он сказал о причине своего визита: — Я хотел поговорить о Франни. Вы, наверное, удивлены, что после моей просьбы разрешить девушке иногда отдохнуть на чердаке она так ни разу и не появилась?
— Мы не раз об этом думали. Надеюсь, с ней все в порядке?
— Боюсь, что нет. Последнее время она почти не бывает около большого дома. Я вчера ходил к ее бабушке: она сказала, что у Франни обычная хандра. Я взял со старухи честное слово, что она сегодня же утром отведет ее к врачу. Бабушка Франни косная и недалекая особа. Не спорю, такой ее сделала жизнь, но девочке от этого не легче.
Я ничего не ответила: мрачный диагноз злобной Флоры Клеверли всплыл в моей памяти.
Какое-то время мы сидели молча. Нарушил тишину Маквей.
— Надвигаются холода, — сказал он. — Вы не представляете, как угнетает непогода: ранние сумерки, затяжные дожди.
— Я не боюсь холодов.
— Не думаю, что вы хорошо знакомы с капризами погоды в графстве Камберленд. Уже в начале декабря бывают дни, когда дорога, соединяющая коттедж с домом, — сплошной каток. Впрочем, вы к тому времени уже уедете. — В голосе Маквея послышалась грусть.
— По всей видимости, да.
Он внезапно поднялся и посмотрел через окно на озеро.
— Я давно хотел извиниться перед вами за тот свадебный день. Не за дорожный конфликт, нет. Происшедшее на шоссе еще как-то можно объяснить, по крайней мере, с точки зрения шоферской этики. Я говорю о другом: о вечере, когда здесь появилась эта буйная компания и Алекс Брэдли… — сделав паузу, он признался: — Все дело в том, что я был так же пьян, как и все остальные, а в этом состоянии меня толкает бес сочинять банальнейшие стихи. Если выпью, я могу подобрать рифму к любой строчке, но стоит мне попытаться сочинить хоть что-нибудь, когда трезв, я наталкиваюсь словно на какую-то непреодолимую преграду: ничего путного не получается.
Я понимала, как ему неприятно вспоминать о драке на берегу озера, и постаралась окончить этот разговор.
— Не стоит больше извиняться. Я уже давно забыла о том вечере. Расскажите мне лучше о своих стихах.
— Стихи — слишком громко. Их, наверное, следует называть рифмованной прозой. Мой отец тоже имел склонность к сочинительству. Он исписывал целые тетради сентиментальными четверостишиями в духе Эллы Викокс, но, если бы вы хоть раз его увидели, вы бы никогда не поверили, что он способен «творить». Отец много пил и был жестким, тяжелым в общении человеком, но тем не менее… — Маквей опустил голову и крепко сжал свою трубку, — …внушал к себе уважение и любовь.
— Он давно умер?
— Когда мне исполнилось четырнадцать лет… Мать умерла, когда я был трехлетним ребенком.
«А потом в доме стала заправлять Флора Клеверли, — подумала я. — И он ненавидит каждый день ее господства».
В гостиной появилась тетя Мэгги. Наш гость поспешил к ней и, взяв поднос, опустил его на угол стола, подальше от моей рукописи.
— Мистер Маквей, я давно хочу спросить. Вы сами сделали все это? — Тетя Мэгги показала на стол и красовавшиеся на длинной полке искусно вырезанные фигурки животных.
— Сам. — Он светло улыбнулся. — Когда я был помоложе, часто баловался разными поделками.
— Они очень милые. Ну а стол — просто королевский. Вы сейчас не увлекаетесь этим искусством?
— Сейчас нет. Не хватает времени. — Дэвид смотрел на резную фигурку лошади, и его обычно суровое лицо смягчилось. — Я проводил здесь целые дни, вырезая полюбившихся зверюшек: меня всегда тянуло к работе с деревом. Но теперь… — он запнулся, — …не до этих забав. — Дэви улыбнулся и, приняв из рук тети Мэгги протянутую ему чашку, учтиво сказал: — Благодарю вас.
Усевшись в «свое» кресло, он воскликнул:
— Совсем вылетело из головы! Я принес вам корреспонденцию. — Маквей вынул из кармана пиджака два письма и протянул мне.
Взяв письма, я по штемпелю и машинописи адреса сразу поняла, что одно из них — от издателя. Второй конверт был подписан от руки, и я узнала почерк Алисы. Ее письмо было отправлено на адрес моего литагента. Мы с тетей Мэгги решили, что будет спокойнее, если мы не оставим Алисе свой новый адрес.
Пока тетя Мэгги беседовала с Дэви Маквеем, с успехом доказывая ему, что ее еще рано списывать в общество ветхозаветных дам, я вскрыла письмо Алисы. Поскольку Алиса была связующим звеном между настоящим и моим трагическим прошлым, мне не терпелось быстрее прочитать ее послание, несмотря на риск испытать новую боль.
В начале письма Алиса сетовала, что, придя навестить нас, обнаружила в доме лишь миссис Бриди, которая ничего толком не знала. Алиса писала, что она даже не знала, что мы уехали из Истборна.
Но когда я прочитала следующие строки, мое сердце тревожно забилось.
Главное, из-за чего я пишу тебе письмо, Пру: хочу тебя предупредить. Может быть, в этом и нет необходимости, но, как говорится, береженого Бог бережет. Дело в том, что Ян вышел из тюрьмы. Ему смягчили приговор, и он сразу же явился к моей матери, надеясь увидеть и тебя в доме напротив. Отец, насколько я понимаю, велел ему убираться вон.
Затем Ян пришел ко мне, в полной уверенности, что я знаю, где вы сейчас находитесь. Он не мог поверить, что ты не оставила мне адреса, и пригрозил, что все равно тебя разыщет. Еще он собирается развестись с женой и вернуться к тебе, Пру. Он думает, что как только получит развод, то сразу его жизнь войдет в нормальное русло. Я пыталась разубедить самоуверенного Яна, но с ним говорить бесполезно.
Думаю, тебе надо быть осторожной, где бы ты ни находилась. Я слишком хорошо знаю Яна и уверена, что он сделает все возможное и невозможное, чтобы тебя разыскать. Вряд ли стоит тебе напоминать, каким неразборчивым в средствах он может быть, когда очень сильно чего-то возжелает. Сейчас, я уверена, он больше всего хочет найти тебя, потому что, насколько вообще он способен любить, настолько бывший «супруг», полагаю, тебя любит.
У него есть ориентиры, чтоб хотя бы приблизительно узнать ваше местонахождение. Он знает, что вы на севере и снимаете там коттедж. Само собой разумеется, он настойчиво расспрашивал миссис Приди, и, если она знает больше, чем говорит, я уверена, он все из нее вытрясет. Он предполагает, что тетя Мэгги наверняка увезла тебя в свои родные места или их окрестности. Он сказал мне; что у нее, как и у всех северян, есть одна слабость — любовь к родным истокам. Не принимай все это слишком близко к сердцу, но все же я считаю своим долгом тебя предупредить.
«Не принимай все слишком близко к сердцу». Мое сердце уже готово было выскочить из груди, и душу снова заполонил страх. Опять тело охватила противная болезненная дрожь. Я еле разбирала слова, произносимые тетей Мэгги; в глазах появились темные пятна, постепенно сливавшиеся в одно большое черное пятно. Я что-то сказала, что именно — не знаю. Затем почувствовала руку тети Мэгги, крепко сжимавшую мое поврежденное запястье. Она сжимала его так сильно, что я вздрогнула от боли. Голос тети Мэгги звучал очень громко и, казалось, раздавался со всех сторон:
— Пру! Сейчас же прекрати! Возьми себя в руки. Вставай, все будет хорошо. Ну что с тобой, Пру?
Никогда еще я не теряла сознания. Мои прежние недуги не сопровождались обмороками. Иногда мне даже хотелось этого, хотя бы для того, чтобы погрузиться в полное забвение. На этот раз, вместо привычного ощущения побега прочь от людей, я услышала свой взбунтовавшийся голос: «Я не хочу его видеть! Не хочу! Нет!» Затем наступила тишина.
Мне казалось, что я продираюсь через плотные слои обволакивающей меня черной ваты, рву ее пальцами, ногтями, пытаясь вдохнуть свежий воздух. Наконец я очнулась и открыла глаза. Надо мной склонилось встревоженное лицо тети Мэгги. Она прижимала к моим губам стакан с водой. Я почувствовала тепло и поняла, что лежу на коврике рядом с камином.
— С тобой ничего страшного не произошло, моя девочка. Расстраиваться просто не из-за чего, — успокаивала тетя Мэгги.
Что меня так расстроило? Я будто лишилась памяти, пока моя бесценная тетушка не промолвила:
— Ты не будешь встречаться ни с кем из тех незваных гостей, кого не захочешь видеть. Никто не попадет в коттедж, минуя мистера Маквея и его дом. Мистер Маквей, ведь это правда?
Словно от сильного удара, я рванулась вперед. Я начисто забыла о присутствии Дэви Маквея, и, когда его ладони, лежавшие во время обморока на моих плечах, придержали меня, я осознала: он сидел на полу около меня, а моя голова лежала у него на коленях.
— Все будет гак, как сказала ваша тетя. Никто без вашего согласия не переступит порог коттеджа. Я обещаю вам.
Голос Маквея звучал умиротворяюще ласково, словно он разговаривал с испуганной, дорогой ему Франни. Я хотела подняться, но сил не было. И тут — я чуть опять не потеряла сознания — одна рука Маквея бережно подхватила меня за плечи, другая — под колени; Маквей, словно пушинку, нес меня на тахту.
Когда он, улыбаясь, опустил свою ношу, раздался голос тети Мэгги:
— Пойду принесу плед.
Я хотела сомкнуть тяжелые веки, но не сделала этого. Я увидела прямо перед собой его лицо и глаза, мерцавшие из-под коротких густых ресниц загадочным синевато-зеленым светом, проникавшим в глубину моей ожившей души.
Уложив меня, Дэви Маквей взял мои ладони в свои теплые надежные руки и проникновенно сказал:
— Ради бога, не бойтесь. Для меня невыносимо видеть страх в ваших глазах. Не бойтесь.
Глядя в сине-зеленый омут, я пыталась спросить: «Почему я? Почему только я не должна бояться?» Но не смогла разомкнуть губ. Даже исходивший из его глаз свет не поборол болезненной усталости. Мои веки сомкнулись, и его лицо исчезло, как исчез и весь мир. Я снова замыкалась в своем одиноком «я». Мое тело казалось обессиленным, сознание — опустошенным, и я боялась, что если позволю себе погружаться дальше в обволакивающую пустоту, я вернусь состояние жестокой апатии.
Я почувствовала ласковые руки тети Мэгги, подворачивавшие края пледа под мои плечи и услышала, как она произнесла голосом прорицательницы:
— Сейчас ты поспишь, а когда проснешься, все будет хорошо. Ты меня слышишь? Пру, ты слышишь меня? Все будет по-прежнему.
— Да, тетя Мэгги.
Спустя какое-то время, я начала различать в комнате тихие шорохи. Я была удивлена тем, что я слышу их и что не заснула. Небытие на этот раз отступило. Мое сознание было ясным. И я подумала: «А что он может тебе сделать? Даже если бы появился прямо сейчас, какое бы это имело значение? Ян не в силах заставить тебя жить с ним. И пока мы в Роджерс-Кросс, ему придется столкнуться с Дэви Маквеем».
Казалось, мои мысли прочитал и Дэви Маквей:
— Как выглядит этот парень? — услышала я его голос.
— Высокий, худой, — прошептала тетя Мэгги. — Примерно вашего возраста. Обаятельный, на первый взгляд — безобидный.
— Да, похоже, я знаю этот тип людей. Болтуны: язык их от всего спасает.
— Я бы не сказала, что этого краснобая спас язык. Ею посадили на шесть месяцев. Но срок включения, возможно, уменьшили.
Наступила тишина, и я подумала, что Маквей ушел.
— Почему обманывают самых милых, очаровательных и доверчивых женщин? — спросил Маквей.
— Боюсь, что не сумею ответить, — призналась тетя Мэгги.
В искреннем признании несокрушимой леди не было ничего общего с чопорностью, принятой при дворе королевы Виктории. Туман рассеялся. С радостью я обнаружила отсутствие каких бы то ни было признаков нервного приступа. Мне не придется больше сражаться с дрожью в руках и ногах, изгонять мерзкое ощущение страха из своего сознания. Письмо Алисы увлекло меня в пучину, но я, подобно опытному ныряльщику, умело отталкивавшемуся ото дна, поднялась на поверхность так же быстро, как и погрузилась. Меня опьяняло волшебное ощущение свободы. Я хотела встать, заговорить…
Было далеко за полдень, когда я открыла глаза. Я крепко, без сновидений, проспала целых четыре часа.
Вечером в коттедж пришла Дженни. Она принесла большую бутылку молока, дюжину яиц и баночку сливок.
— Мы тронуты вашей заботой, — сказала девочке тетя Мэгги. — Обязательно поблагодари от меня мисс Клеверли.
— Это все прислал Дэви.
— Как приятно! Поблагодари тогда мистера Маквея.
Я сидела около камина. Дженни обратилась ко мне:
— Вам уже лучше?
— Да, спасибо.
— Дэви говорит, что вы простудились. — Она подошла поближе и остановилась рядом со мной. Дженни не была похожа на современных детей. Она подкупала своей доверчивостью и доброжелательностью.
— Хорошо, что еще не хлюпает в носу. Когда я простужаюсь, у меня течет в два ручья, — простодушно призналась Дженни.
— Это чудесно, когда в носу не хлюпает, — улыбнулась я. Мне была приятна деликатность Дэви Маквея. придумавшего столь убедительную легенду.
Дженни присела на краешек кресла и огляделась вокруг.
— Так странно, когда здесь кто-то живет, — серьезно заметила она. — Мне всегда кажется, что это дом только Дэви.
— Скоро он получит коттедж в свое распоряжение — зимой.
— Да… Простите, я не хотела вас обидеть, мисс.
— Не огорчайся, Дженни. Я прекрасно поняла, что ты хотела сказать.
— Завтра приезжает Дорис.
— Вот как! Возвращается из свадебного путешествия?
— Они вернулись уже около двух недель назад. Они живут неподалеку, рядом с Гексхэмом: у Джимми там ферма — не очень большая, но работы много.
— Ты дружишь со своей сестрой? — осведомилась тетя Мэгги, расположившаяся на тахте.
— Ага. Мы с ней — не разлей вода.
Почтенная леди от души рассмеялась.
— А тебе нравится муж Дорис?
— Это кто? Джимми, что ли? Вообще-то он ничего, но слишком старый.
— Старый?!
Воскликнули мы с тетей в один голос. Обе думали, что в памятный субботний день молодая невеста ехала к такому же молодому жениху. Потом я вспомнила слова Дорис: «Джимми будет ждать. Он ждет уже несколько лет».
— Я хотела сказать, старый для Дорис. Он старше, чем Дэви, — объяснила Дженни.
— Неужели? — Тетя Мэгги прикинулась удивленной.
— Да, старше. Если уж Дорис согласилась выйти замуж за человека такого преклонного возраста, лучше бы она вышла за Дэви. Дэви ей нравился, но он уехал в Австралию. Его не было всего один год, но, когда он вернулся, Джимми уже перешел ему дорогу: тетя Флора была за Джимми.
— Мистер Маквей уезжал в Австралию? — Это показалось тете Мэгги невероятным, словно он побывал на луне.
— Да. Но он там еле вытерпел, потому что, по-моему, он совсем не хотел туда ехать. Тетя Флора сказала, что с хозяйством она справится сама, но у нее не получилось. Тэлбот написал Дэви и все рассказал. — Дженни, видимо, а рада, что Дэвид Маквей так быстро вернулся.
— Тэлбот?! — Мэгги насторожилась. — Кажется, дорогая, ты не очень любишь мисс Клеверли?
— Тетя Мэгги! — укоризненно воскликнула я. Властным жестом тетушка отмахнулась от меня словно от назойливой мухи.
— Извините… — Дженни бесхитростно смотрела на тетю Мэгги. — Ведь вы ей ничего не скажете?
Вопрос девочки был скорее похож на утверждение: «Ведь вы ей ничего не скажете!»
— Не скажу, — заверила ребенка тетя Мэгги. — Не скажу никогда, ничего и ни о чем.
Я мысленно принесла извинения знатокам английскою языка за исковерканную тетей цитату.
— Хорошо. Я ее правда не люблю. Она все делает только для Роя. Ей больше никто не нужен. Она хочет, чтобы Рой стал хозяином помелья вместо Дэви. Полому Дэви и уезжал, он хотел дать ему шанс — я имею в виду Роя. Но из этого ничего не вышло… Тетя Флора всегда сует Дэви палки в колеса. — Девочка тяжело вздохнула.
Со свойственной детям легкостью она быстро сменила неприятную тему:
— Вы пишете романы? — спросила меня Дженни.
— Да. Я писательница.
— Дэви говорит, что вы умная.
Я не успела что-либо ответить, ибо Дженни поспешила сообщить:
— Вордсворт родился рядом с нами — в Коккермуте. Он писал стихи. Вы были в Коккермуте?
— Да, мы заезжали туда недавно.
— Дэви говорит, что все хорошие писатели — из Камберленда. Вы знаете, что он еще говорит?
Я покачала головой.
— Если даже они родились не здесь, то приезжают сюда умирать. Еще Джон Пил жил здесь — в Калдбеке. Это недалеко от нас.
— Ты хорошо знаешь графство Камберленд, — похвалила девочку тетя Мэгги. — Надеюсь, ты сама начнешь писать книги, когда вырастешь.
— Если бы я умела, я бы написала о тете Флоре. — Дженни усмехнулась. — Тэлбот говорит, что у нее была неразделенная любовь.
— В самом деле? Как интересно.
Воодушевленность тети Мэгги поощряла Дженни продолжить свои «новеллы» из жизни обитателей поместья Лаутербек. Я поняла, мои стремления унять исследовательский пыл мисс Фуллер напрасны.
— Итак, Тэлбот говорит, что у мисс Клеверли была неразделенная любовь. Продолжай, дорогая.
— Хорошо. Понимаете, она родилась здесь, в коттедже. — Дженни показала глазами на потолок. — А через два года в большом доме родился отец Дэви. Тэлбот говорит, что тетя Флора была так влюблена в Джона Маквея, что даже не обращала внимания на мою маму.
Мне не нравилось, когда дети говорили об интимных отношениях взрослых, и я была раздосадована поведением тети Мэгги, поощрявшей, на мой взгляд, предосудительную беседу. Но подробности биографии семейства Маквеев, бесхитростно поведанные девочкой, были весьма интересны. Поэтому я не стала возражать, когда она продолжила свой рассказ.
— Тэлбот говорил мне, что они ладили только в детстве, но, когда Джон Маквей вернулся домой после колледжа, он даже не взглянул ни разу в ее сторону, хотя и держался с ней исключительно вежливо. Тэлбот говорит, что она никогда не простит отцу Дэви женитьбы на другой женщине и что Джон все равно бы, даже за целый век, не женился бы на Флоре Клевер, потому что женщины к нему так и липли, такой он был красивый и статный.
Дженни передохнула, и они с тетей Мэгги понимающе улыбнулись друг другу, словно заговорщики, что свидетельствовало о царящем между ними полном взаимопонимании.
Тетя Мэгги задала девочке весьма «профессиональный» вопрос:
— Если бы тебе пришлось написать роман об этой романтической истории, в нем был бы счастливый конец?
— Только для Дэви. И больше ни для кого другого. Ой, еще для Франни. Но только не для ее бабушки. Мне она тоже не нравится. Она собиралась в базарный день отвести Франни к врачу, но девушку не смогли найти. Поэтому бабушка попросила Тэлбота оставить у доктора Бини записку. Тэлбот все сделал, но, когда доктор приехал, Франни снова куда-то спряталась. После этого бабушка заперла ее наверху. Тогда Франни вылезла через окошко и спустилась вниз по водосточной трубе. Там не очень высоко, она бы даже сильно не ушиблась, если бы упала… Вам нравится Дэви?
Я поблагодарила судьбу за то, что этот коварный вопрос не был задан мне. Дженни доверительно задала его тете Мэгги, приблизив к ней свою милую мордашку.
Пожилая дама — я это отметила с чувством невольного злорадства — пришла в легкое замешательство. На мгновение она метнула умоляющий взгляд на меня, но быстро нашлась:
— Да, Дженни. Мне Дэви очень нравится. Только запомни, — она подняла палец и шутливо погрозила девочке, — сначала я была настроена критически, но со временем мое мнение о мистере Маквее изменилось.
— Он никому сначала не нравится, но все потом меняют свое мнение. За исключением тети Флоры и мистера Брэдли. Алекс Брэдли и Дэви друг друга не выносят. Все из-за того, что Дэви одно время ухаживал за миссис Брэдли. Это было очень давно, еще до его службы в армии, однако когда он вернулся, то было уже поздно — она вышла замуж за мистера Брэдли.
Слава богу, что у тети Мэгги хватило такта не выяснять дальнейшее развитие событий. Мы выразительно посмотрели друг на друга; затем она подошла к буфету и достала коробочку конфет.
— Дженни, хочешь ореховую ириску?
— Хочу, спасибо.
Какое-то время Дженни молчала, наслаждаясь любимым лакомством. Вспомнив, что ей нужно помогать по хозяйству Дэви Маквею, она попрощалась с нами. Меня же Дженни спросила, понравилась ли она мне и можно ли ей прийти снова? Несколько странным было услышать довольно щекотливый вопрос от ребенка, который мне казался застенчивым.
Когда мы остались одни, я с осуждением посмотрела на тетушку:
— Вы любопытная старая инквизиторша, мисс Фуллер!
Тетя Мэгги, удобно устроившись на тахте со своим вязанием, возразила:
— Любопытная, но не старая. И потом, — она взглянула на меня, и в ее глазах вспыхнули озорные огоньки, — ты получила бесценные подробности биографии обитателей Лаутербека и вполне могла бы сказать мне спасибо… Итак, наша мисс Флора Клеверли собиралась стать госпожой и повелительницей поместья! Ошеломляюще! Она метила высоко, ничего не скажешь. Но все равно остается загадкой, почему она любит одного из братьев и ненавидит другого? У них обоих один и тот же отец.
— Если вы проявите немного терпения, то, несомненно, выясните все… — На слове «вы» я сделала ударение.
— Несомненно! — с глубоким церемонным поклоном ответствовала тетя Мэгги.
Мы рассмеялись и полюбовно закончили пикировку.
Я рано легла спать, размышляя о судьбе владельца поместья Лаутербек. Раздумья о злоключениях Дэви Маквея затмили мои личные треволнения. Пока сон не овладел мною, я пыталась представить, каково же было ему, вернувшись с войны, чуть заживо не сгорев, узнать, что его возлюбленная вышла замуж за другого. Как жестоко обошлась судьба с синеглазым великаном! Последнее время я думала о нем без внутреннего содрогания и все реже и реже называла его полным именем.
Мое отношение к Дэви Маквею еще сильнее смягчилось по прошествии нескольких дней. В моих глазах он был защитником от Яна. «Ему придется сначала иметь дело с Дэви Маквеем», — сказала тетя Мэгги, и я теперь думала точно так же. Хотя страх перед возможной новой встречей с Яном жил во мне, как и память о его предательстве и желании отомстить вероломному лжецу.
Но я надеялась, что, встретившись с Яном, не потеряю самообладания и не допущу нервного срыва. Это было моей клятвой.
Пятого ноября, когда я узнала, насколько мы с Дэви Маквеем похожи друг на друга, он стал для меня большим, чем только надежным защитником от посягательств Яна.
У меня было несколько подготовленных к отправке писем и список для Тэлбота, любезно согласившегося захватывать с собой необходимые нам продукты во время деловых визитов на ферму Дэви Маквея. Утро выдалось на редкость душным и тревожным. Небо затянуло тяжелыми свинцовыми тучами, предвещавшими сильную грозу.
Я медленно шла по дороге вокруг холма. Пересекая огород, я посмотрела на дом и увидела на фоне пасмурного неба могучую фигуру Дэви Маквея, чинившего под самой крышей водосточный желоб.
Флора Клеверли командовала на кухне; там же была и Дженни. Девочка сидела за столом и чистила картошку. Услышав, что я вошла, она подняла головку и хитро улыбнулась: дескать, мы с вами посвящены в нечто такое, о чем Флора Клеверли и не помышляет.
Сама мисс Клеверли, увидев меня, процедила уничижительно: «А, это вы, здравствуйте».
Поздоровавшись с «приветливой» домоправительницей, я спросила Дженни:
— Ты сегодня не пошла в школу, почему? Или у вас в день Гая Фокса [2] отменяют занятия?
Дженни не успела ответить, так как вмешалась вездесущая Флора Клеверли.
— Нет, не отменяют. Дженни с субботы немного простужена. Она уверяет, что плохо себя чувствует. Хотя, я уверена, к вечернему празднеству она сразу же выздоровеет. Лентяям всегда становится лучше, когда можно порезвиться, — сказала она, продолжая выгружать продукты из большого картонного ящика.
— Вы устраиваете вечером фейерверк? — Я смотрела на Дженни.
— Не здесь. Наверху, у Смитов. Мэри и Чарли делают большое чучело, а мы все приносим хлопушки. Вы любите фейерверки? — спросила она, как обычно, без всякой паузы.
— Я, кажется, ни разу их и не видела.
— Вы многое потеряли, — снова вторглась в разговор Флора Клеверли. — Хотя… — Она замолчала, пока ее пальцы ощупывали разрисованную яркими картинками коробку, которую экономка только что достала из ящика. Взглянув на нее, она ностальгически промолвила: — Когда я была девочкой, то обожала фейерверки. Сказочное зрелище. Чем громче взрыв, тем больше удовольствия я получала. — Флора Клеверли подтолкнула коробку к девочке, заметив: — Вот они. Можешь взять свои хлопушки.
— Спасибо, тетя Флора.
Во дворе что-то с треском ударилось о землю. Мы с тревожным недоумением оглянулись. Флора Клеверли злорадно прошипела:
— Уронил еще один лист шифера. Скоро, чувствую, все перебьет.
Вспоминая этот день, я убедилась, как велика и неистребима была ненависть загадочной женщины к владельцу Лаутербека. Ей было приятно, что Дэви Маквей уронил лист шифера (но это было не гак!). Появилась упоительная возможность унизить незадачливого мастера в глазах домочадцев. Флора Клеверли обладала дьявольским чутьем, когда речь шла об уничижении ближнею. Но даром предвидения небеса, к счастью, ее обделили.
Домоправительница, держа руку на коробке с хлопушками, напомнила Дженни:
— Пойди хлопни одну во дворе.
— Сейчас? — Картофелина из рук Дженни упала обратно в воду.
— Конечно. Мисс Дадли и я хоть немного развлечемся. Думаю, вряд ли мы пойдем на праздник вечером. — Она повернулась ко мне со своей непроницаемой улыбкой. Затем, порывшись в коробке, экономка вытащила большую пороховую петарду.
— Ой, только не такую. — Дженни отпрянула. — Она взрывается.
— Ну и что, может, мы хотим услышать, как она взорвется. Их здесь четыре штуки. Тэлбот, похоже, постарался на славу.
— Тетя Флора! Я не могу взорвать петарду. Дайте мне лучше хлопушку или шутиху.
— Не будь трусихой. Тебе надо только поджечь ее и бросить… Ладно, если ты не хочешь повеселить нас, мне придется сделать это самой. Где спички?
Дженни сияла от предвкушения зрелища. Но как только девочка вышла во двор, выражение ее лица преобразилось. Дэви Маквей стоял на самом верху лестницы, закручивая болт в угловой кронштейн, откинув голову назад и вытянув над собой руки. То ли присутствие внизу зевак, то ли яркий огонь спички, озаривший сумрак этого утра, заставили его обернуться в нашу сторону. Я увидела, как его глаза с ужасом остановились на Флоре Клеверли. Он замер, распластавшись на лестнице, в причудливой неестественной позе, словно циркач перед смертельно опасным трюком; его рот открылся в безмолвном крике, а руки взметнулись высоко вверх. Но прежде, чем он начал в панике спускаться с лестницы, Флора Клеверли подожгла и бросила петарду.
Маквей уже был где-то на шестой или седьмой снизу перекладине, когда петарда, упавшая вблизи лестницы, взорвалась с оглушительным треском. Казалось, что взрыв оторвал тело Маквея от опоры и подбросил его в воздух. Силач держался на ногах, но его, словно пьяного, шатало из стороны в сторону.
Из моей груди вырвался отчаянный крик. Я стояла, закрыв от ужаса лицо ладонями. Не сомневалась: взорвись петарда чуть раньше, например, когда Дэви был на самом верху лестницы, он неминуемо бы сорвался. Его поведение было таким, словно взорвалась не петарда, а артиллерийский снаряд. Корея и горящий бензовоз возникли в памяти Маквея.
Я бросилась к нему: он стоял, зажмурив глаза и все еще шатаясь, но Дженни опередила меня.
— Дэви! Дэви! Ну Дэви, пожалуйста! Это всего лишь большая хлопушка. Дэви!
Маквей, не обращая внимания на ребенка, ринулся к Флоре Клеверли. Он напоминал гигантского разъяренного медведя. Нашкодившая экономка в страхе попятилась назад и вжалась в гранитную стену дома.
— Мистер Маквей! Нет! Мистер Маквей! Не надо! — раздался мой пронзительный вопль.
Подойдя к дрожащей Флоре, он по капле выдавил через плотно сжатые зубы:
— Вы! Вы дьявольская тварь! Ведьма! — Маквей схватил ее за горло.
Очнувшись, Флора Клеверли как дикий зверь набросилась на Маквея, царапаясь и нанося удары ногами, норовя попасть в самое уязвимое место. В ту же секунду мы с Дженни повисли на его руках, умоляя: «Прекратите! Нет!» Но я не сомневалась: наши жалкие попытки остановить его были бы столь же тщетными, сколь тщетными могли быть усилия мухи укротить ослепленного гневом слона. Разжав клещи рук Дэви Маквея, я огляделась вокруг, надеясь отыскать во дворе хоть что-то, способное охладить ярость светловолосого гиганта. Рядом с железной бочкой, стоявшей под водосточной трубой, я увидела большую деревянную бадью, до краев заполненную водой. Тетя Мэгги однажды выплеснула мне в лицо стакан воды, чтобы предотвратить истерику. Вспомнив это, я подняла бадью, которую при других обстоятельствах, наверное, даже не оторвала бы от земли, и опрокинула ее на голову Дэви Маквея.
В это же мгновение обессиленная Флора Клеверли привалилась к стене и медленно сползла вниз.
Следующий акт этой трагедии напоминал замедленную съемку. Я увидела, как Дэви Маквей стряхивает воду с одежды, поднимает волосы: сначала над глазами, потом, откинув голову, приглаживает их. Его размеренные движения были как у робота. Маквей напоминал человека, вернувшегося из потустороннего кошмара. Люди, окружившие его, казались Дэви бесплотными призраками, населявшими ад, где он побывал. Стараясь держаться прямо, владелец Лаутербека двинулся к двери, ведущей в пещеру. Вслед за ним семенила преданная маленькая Дженни.
И только после того как дверь захлопнулась, я, трепеща, взглянула на Флору Клеверли. Она стояла на четвереньках, пытаясь подняться с земли. Я помогла ей, привела на кухню и усадила в кресло.
— Вам что-нибудь дать? Может быть, немного бренди?
Флора Клеверли судорожно массировала горло. Ее морщинистая кожа была грязно-серого цвета. Мучительно пытаясь проглотить слюну, она жестом показала на стенной шкафчик, простонав:
— Мои пилюли…
Я залезла на табуретку, чтобы дотянуться до аптечки. В ней находилось множество небольших пузырьков, заполненных таблетками разного цвета. Взяв наугад несколько пузырьков, я протянула их пострадавшей. Она выбрала тот, в котором были светлые круглые пилюли; Флора приняла две, запив принесенной мною водой.
— Приготовить вам чай?
Флора Клеверли прошептала, преодолевая горловые спазмы:
— Он уже приготовлен — стоит на полке, в камине.
Жеманно отпивая чай маленькими глоточками, она вынесла приговор Маквею-старшему:
— Он сумасшедший! Я смогу засадить его. Подальше отсюда. Вы были свидетелем того, как этот безумец едва не задушил меня.
Я резко отпрянула назад, но Флора будто пригвоздила меня к земле силою своего змеиного, полного ненависти взгляда.
— Попытки избавиться от меня случались и раньше; но теперь существует живой свидетель и явные следы преступления, — она осторожно дотронулась до своей шеи, — хотя я и поцарапала его мерзкую физиономию. — Ее губы искривились в мстительной усмешке. — Я его предупреждала. Теперь я выполню свое обещание: вызову доктора Кемпа, чтобы он обследовал меня и написал заключение.
Когда она снова указала на свою шею, я, тщательно выговаривая каждое слово, возразила:
— Мисс Клеверли, смею напомнить — вы первая подожгли и бросили петарду. Если бы Дэви Маквей находился под самой крышей, я уверена, он все равно спрыгнул бы вниз. И… и вполне мог бы свернуть себе шею. Он бросился на вас в состоянии аффекта.
— А… так вы с ним заодно! — Флора открыто угрожала мне. — Поддались чарам этого жеребца!
— Мисс Клеверли! Не забывайтесь!
— О, мисс Дадли! Надеюсь, когда Маквей сбросит маску, ваши глаза откроются.
— Мисс Клеверли, я не нуждаюсь в том, чтобы кто-то открывал мне глаза. И хорошенько запомните, какие бы дрязги ни происходили между вами и мистером Маквеем, они меня не касаются. Более того, мы не планируем здесь надолго задерживаться. Срок нашей аренды истекает. Возможно, это и к лучшему.
— Да, мисс Дадли, вы правы. Я не контролирую себя. Простите, — Флора Клеверли по сути указала мне на дверь, — но мне уже лучше. Спасибо.
Не сказав ни слова, я вышла из кухни и помчалась домой. Заказ для Тэлбота и письма так и остались лежать в моем кармане.
Войдя в коттедж, я попросила тетю Мэгги:
— Налейте мне, пожалуйста, чего-нибудь выпить, хорошо бы бренди с содовой.
— Бренди с содовой? — Тетя Мэгги прищурилась, подозревая недоброе. — Что случилось, Пру?
— Сначала дайте бренди. Потом я все расскажу.
Проглотив залпом большую порцию напитка, я, переведя дыхание, выпалила:
— Дэви Маквей боится громких звуков и еще чуть он не задушил мисс Клеверли.
— Боже праведный! Надеюсь, это все? — Моя покровительница испугалась. — Девочка моя, ты вся мокрая! — всполошилась тетя, дотронувшись до моего плеча.
— Да. Мне пришлось опрокинуть на него бадью с водой.
— Ты… Бадью?! — Крепко прижав ладони к побледневшим щекам, тетушка изумленно повторила: — Ты — опрокинула — бадью!
Когда наконец бренди подействовал, и я немного успокоилась, то подробно рассказала обо всем тете Мэгги.
— Думаю, день нашего отъезда не будет самым печальным в моей жизни.
— Ты уверена, дорогая?
А я-то ожидала, что тетя Мэгги согласится со мной и скажет что-нибудь вроде: «И в моей тоже». Но она, усевшись поудобнее и протянув руки к огню, продолжила:
— Понимаешь, меня беспокоит судьба бедняги Маквея.
— Но ведь он мог до смерти задушить ее!
— Нормальный человек не способен на преступление, если только он не доведен до крайности. Мне эта женщина не понравилась с самого начала, и мое представление об этой скользкой особе ухудшается после каждой встречи. А из того, что ты рассказала, непреложно следует, что она намеренно бросила петарду.
— Я тоже уверена, что Флора Клеверли это сделала умышленно.
— Ну а тогда эта жаба получила по заслугам. Она, по всей видимости, знала, какое роковое воздействие окажет на Дэви звук взорвавшейся петарды. Поверь мне, она отвратительная злобная ведьма.
Я растерянно металась по комнате.
— Пойди переоденься, не хватало еще подцепить простуду, — распорядилась заботливая тетя Мэгги.
— Мне придется вернуться в большой дом. Я не отправила письма и не передала заказ.
Тетя Мэгги посмотрела в окно:
— Похоже, собирается гроза. Вряд ли ты захочешь вести машину в грозу. — Она знала, что я не люблю находиться за рулем не только в грозу, но и во время дождя.
— Я вовсе не собираюсь ехать на машине. Мы вполне обойдемся теми продуктами, которые остались в кладовой. Но я должна отправить свои письма. Я брошу их в почтовый ящик на столбе у перекрестка. Если потороплюсь, я успею до того, как разразится гроза.
— Сначала пойди и переоденься. — Тетушка была настойчива.
— Но платье не очень мокрое — меня только обрызгало. Ничего со мной не сделается: я скоро вернусь.
— Ты просту…
— Тетя Мэгги! Я не малое дитя.
Схватив дождевик, я выскочила на улицу и, пройдя через кустарник, вышла в открытое поле. Воздух был недвижим, а облака висели так низко, что мне вспомнилась любимая сказка о детях, спешивших к королю: они хотели рассказать ему про небо, собиравшееся упасть на землю. Я же наблюдала похожую картину: свинцовое небо, казалось, лежало на верхушке холма.
Я падала от усталости; по лицу стекали ручейки пота; на середине пути раздались первые удары грома. Когда я преодолела подъем и до перекрестка трех дорог уже было рукой подать, я поняла: вряд ли вернусь домой до начала дождя.
Не успела я опустить письма, как ярчайшая вспышка молнии над голыми верхушками скалистых холмов ослепила меня. Небо словно раскололось надвое. Я со всех ног бросилась бежать домой.
Обвальный дождь припустился также внезапно, как гром и молния. Потоки воды обрушились на меня, я сбилась с дороги и мчалась вниз, под уклон, удаляясь от коттеджа.
Я продиралась через заросли ежевики. Огромные деревья закрывали ветвями дорогу, извивавшуюся по руслу узкого оврага. Между деревьями теснились густые кусты. Я вспомнила эти места и подумала, что здесь безопаснее, чем в открытом поле. На счастье, припомнила, что неподалеку на крутом склоне был вход в нору, похожую на небольшую пещеру.
Я обнаружила ее в одну из своих прогулок, наблюдая за Дэви Маквеем, скакавшим по склону на лошади. Помню, как он свистнул и на его свист откуда-то выбежала собака. Казалось, она появилась из преисподней.
Проливной дождь пригибал меня к земле. Я уже не бежала, а ползла; можно сказать, что спасительную нору я отыскала случайно, на ощупь. Зайдя внутрь, я без сил привалилась к стенке и зажмурилась. Отдышавшись, я выпрямилась и откинула назад голову. Когда же я открыла глаза, то увидела… Дэви Маквея.
Он сидел на земле почти рядом со мной, его локти лежали на высоко поднятых коленях, а руки, точно плети, свисали между ними. Крупное лицо Маквея было повернуто в мою сторону, и на нем выделялись алые царапины, следы острых ногтей Флоры Клеверли.
Нора! Прозвучали слова Флоры Клеверли: «Похоже, ты опять сидел в своей норе». Теперь мне стал понятен их смысл. Нора — его прибежище, где он скрывался в тяжкие минуты жизни. Сюда он забился и после унизительной утренней сцены. При виде страдающего Маквея мое сердце сжалось; я чуть было не сказала банальное: «Какая ужасная гроза», но, взглянув на его лицо, освещенное синью широко открытых глаз, полных печали и боли, я не смогла вымолвить ни слона.
Я так и стояла, прижавшись спиной к стене, а Дэви сидел в той же позе с высоко поднятыми коленями. Издалека доносилось шуршание дождя. Так же, как и в то утро на берегу «другого» озера, тишина окутывала нас. В ту первую тишину я задала себе вопрос. Сейчас я получила на него ответ.
Этот человек был окружен страхом, словно коконом. Он не боялся людей, как я; его страх был всеобъемлющим. Я вспомнила одну женщину. Эта несчастная боялась луны; ей также казалось, что, если сделает хотя бы один шаг вперед, она, словно по глобусу, скатится по поверхности земного шара в преисподнюю. Это был страх перед несовершенством мироздания. Нечто подобное испытывал и Дэви Маквей. Главным в его кошмаре был страх перед звуками, напоминающими взрыв («бензовоз»).
Окружавшую нас тишину уничтожил чудовищной силы удар грома. Он прогремел прямо над нами и, казалось, вдребезги разнес холм. Передо мной, как в калейдоскопе, предстала гамма переживаний Дэви Маквея. Его лицо исказила гримаса ужаса, затем он вжал голову в колени и закрыл ее руками. Мой внутренний голос протестовал: «Нет! Нет! Так нельзя!» Было нечто унизительно-жалкое в том, что мужчина-атлет, гигант боится шума хлопушек, боится грома.
«Не волнуйся, ему придется сначала иметь дело с Дэви Маквеем», — вспомнились слова тети Мэгги. Они тогда воскресили во мне чувство душевного спокойствия. Но сейчас, устрашающий аккомпанемент громовых раскатов, голова Дэви Маквея опускалась все ниже и ниже, а во мне нарастало не только чувство жалости и сострадания, но и благоговейного восторга. Этот человек затаил свой страх, точно боевую пулю, которую нельзя извлечь. Окружающие же его люди наблюдали недюжинную силу и бесстрашие Дэви Маквея. Мало кто догадывался, что под непроницаемой маской отважного рыцаря скрывалась уязвимая нежная душа, боявшаяся таинственных, невидимых природных сил.
Я не заметила, как опустилась на колени перед Дэви Маквеем и обняла за плечи. Его куртка после моего душа была еще влажной.
Мы оба смутились. Ощущение близости подействовало на обоих, точно электрический разряд. Наступила тишина, не было слышно даже шума моросившего дождя. Я почувствовала, как содрогнулось могучее тело, и сняла руки с литых плеч Дэви. Он откинулся спиной к стене пещеры; его била дрожь…
— Т-теперь вы знаете все, — заикаясь, прошептал он.
— Что я знаю? Только то, что вы боитесь шума? — дипломатично спросила я.
— Д-да. Я мужчина, который боится шума.
— Я сама боюсь очень многого.
— Для ж-женщины это естественно.
— Вы не единственный человек, страдающий, казалось бы, от пустяка — Я почти повторила Дэви его же слова, сказанные им в коттедже, когда он пытался утешить меня.
— Согласен, но от этого мне не легче.
— Я имела в виду… — Теперь уже я говорила запинаясь. — Вам нечего стыдиться… Дэви, поверьте мне!
— Возможно… Но ведь я крепкий — физически крепкий мужчина. Недоброжелатели говорят, что мои «страхи» — блажь, дурная привычка, от которой я просто не желаю избавиться.
Я села рядом с Дэви; наши тела почти касались друг друга.
— Когда это началось? — спросила я. — До того как… вас ранило? — Я не смогла произнести слова «вы горели».
— Все случилось одновременно. Бензовоз попал под перекрестный огонь. Был бы я в нормальном состоянии, вряд ли звук разрывов подействовал бы на меня так сокрушительно. Но в момент возгорания, думаю, на мне оставалось слишком мало кожи… Я чуть не сошел с ума от адского грохота и пламени, объявших меня.
Я закрыла глаза. Передо мной, как наяву, предстала жуткая картина: светловолосая голова Дэви, беспомощно торчавшая из окна пылающей кабины бензовоза и рвущиеся вокруг артиллерийские снаряды. Почему люди обречены на страдания и муки?! Когда раны Дэви зажили, казалось, уйдет в прошлое и пережитый им кошмар. Но судьба распорядилась жестоко: в сознании Маквея на всю жизнь укоренился ужас перед звуками, похожими на взрыв.
— Мой страх имеет другую природу: я боюсь людей. Но совсем не потому, что они способны причинить мне страдания. Меня страшит другое, то, чего они не способны для меня сделать. — Дэви ловил каждое мое слово. — Никто из близких не одарил меня прекрасным чувством защищенности… — Я не смела произнести — «любви». — Знаете, в Истборне есть улица, типичная трущоба, которая, однако, словно магнитом притягивала меня к себе. Игравшие на грязных тротуарах дети казались счастливыми, а девушки, несмотря на дешевую одежду и косметику, выглядели так, словно весь мир лежал у их ног. Я этот феномен объясняю тем, что большинство из них жили в сплоченных семьях. Конечно, среди жителей этой улицы были и темные личности: пьяницы, драчуны, Воришки. Все это я хорошо знала, но тем не менее завидовала открытости и сердечности обитателей трущобы.
Если бы кто-нибудь сказал мне три месяца назад, что я первая обниму за плечи мужчину, я восприняла бы это за оскорбительный бред. Поднявшись с земли, я протянула Дэви ладони. Его руки оставались неподвижными: он только поднял на меня удивленные глаза. Я увидела, как напряглось его лицо, словно он пытался что-то сказать, а слова застревали в его горле.
Осмелев, я наклонилась и, убрав его послушные руки с колен, ласково сказала:
— Пойдемте. Тетя Мэгги приготовит нам кофе. — Можно было подумать, что моя покровительница принадлежит ему так же, как и мне.
Мы не отпускали ладони друг друга. Я не чувствовала ни малейшего смущения; больше того — меня заполняла чистая, светлая радость. Я ощущала биение сердца Дэви, передававшееся через тепло его руки. Мы замерли, соединенные не только ладонями и взглядами, но и нашей общей слабостью — Маквей и я были единым целым из-за познанного нами обоими чувства страха.
Осторожно высвободив свои ладони из его рук, я вышла на воздух. Дождя не было. Горизонт прояснился, и я разглядела сизый дымок из каменной трубы коттеджа, поднимавшийся над зарослями кустарника. Взглянув на Дэви, я попыталась улыбнуться, но не смогла: его мужественное загорелое лицо неузнаваемо преобразилось: стало отрешенным, мертвенно-бледным. Я медленно двинулась вперед, вслед за мной последовал Дэви, и так, шаг за шагом, мы спускались по мокрому склону холма, шли по сырому полю, пока не достигли дверей коттеджа. И никто из нас за всю дорогу не произнес ни слова.
Тетя Мэгги в ожидании стояла на пороге. Она была взволнована, однако скрыла свое изумление, когда я внезапно появилась в сопровождении Дэви Маквея.
Как только я приблизилась к тете Мэгги, она, пощупав у меня на груди платье, встревожилась.
— Ты вся промокла. Сейчас же переоденься! Где ты была? Я чуть с ума не сошла из-за того, что ты блуждаешь где-то во время этого светопреставления. Такого чудовищного грома я не упомню. — Голос ее пресекся. Должно быть, она сообразила, глядя на изможденное страдальческое лицо Дэви, что дальнейшие причитания неуместны, и беззаботно защебетала: — Я только что сварила кофе. Думаю, мы его будем пить с коньяком. Ты, девочка, наконец поднимись наверх и переоденься. — Она слегка подтолкнула меня к лестнице. — Мистер Маквей, надеюсь, вы снимите свою куртку? Проходите в гостиную и устраивайтесь поудобнее.
Едва я успела сбросить с себя мокрую одежду, как вдруг услышала тихий шепот. Тетя Мэгги, стоя на верхней ступеньке, поманила меня к себе.
— Что случилось? — встревожено и очень тихо спросила она.
— Я потом все расскажу, — пообещала я.
— Он похож на покойника.
— Будьте с ним, бога ради, полюбезнее.
Сказав это, я почувствовала, как горячая краска заливает мое лицо.
Брови тети Мэгги насмешливо изогнулись.
— Сделаю все, на что я только способна, — прошелестела она.
Когда я вошла в гостиную, Дэви Маквей, уже без куртки, сидел около камина. Вскочив при моем появлении, он смотрел на меня, не отрывая глаз, и не спускал их с моего лица, пока не ушел к себе.
Наверху я переоделась в эффектное золотисто-лимонное платье, перевязанное алым поясом. Я знала, что туалет мне очень идет. Я давно уже его не надевала — с той самой поры, когда забеременела. Почему я взяла его с собой, не знаю, возможно, лишь потому, что платье было немнущимся. Но могу поклясться — я не собиралась в нем обольщать мужчин.
Тетя Мэгги также смотрела на меня. Я боялась, что эксцентричная леди съязвит, заметив, что ее племянница принарядилась. Она не смолчала, но безобидная реплика не спугнула моего душевного равновесия.
— Так-то оно лучше, — сказала тетушка. — Наконец у тебя хватило здравого смысла выбрать из своего гардероба нечто женственное. — Мистер Маквей, позвольте предложить еще чашку кофе. Как в песне поется: «Еще хоть капельку, еще чуть-чуть».
Процитированная — как всегда, неточно — тетей строчка популярного старого шлягера сразу же разрядила натянутую обстановку; а все мы в этом особенно нуждались.
На лице Маквея появилась слабая улыбка.
— Вы очень внимательны, мисс Фуллер. Я не способен отказать вам.
Я попросила тетю Мэгги быть полюбезнее с Дэви, и она творила чудеса гостеприимства, занимая нескончаемой беседой дорогого гостя.
Надев еще влажную куртку, наш лендлорд перед уходом с грустью заметил:
— Ваше пребывание здесь подходит к концу. — Маквей пристально смотрел на нас обеих.
— Да… Время не остановишь, — философски ответила тетя Мэгги.
— Вы будете сожалеть об отъезде? — вырвалось у Дэви.
Тетя Мэгги, глядя в синие глаза Дэви Маквея, запинаясь, произнесла.
— Думаю, что да. Будем. — Потом добавила уже более решительно: — Да, конечно, нам не хочется уезжать. Правда, дорогая? — Старушка подняла на меня свои ясные глаза. Я просила ее быть с Дэви помягче, и она честно претворяла мое желание в жизнь — ее святая ложь выглядела на редкость правдоподобно. Когда я перевела свой взгляд на Дэви Маквея, то поняла: он этого ждал. Интересно, собиралась ли я тоже лгать?
— Мне очень жаль расставаться с уютом коттеджа и красотой здешних мест. Впервые за долгие, долгие годы я почувствовала себя счастливой.
В комнате стало тихо. Лишь трещали поленья в камине. Я посмотрела на огонь и убедилась: в моих словах не было и капли лжи.
— Мне надо идти. Было очень приятно посидеть вот так, по-домашнему, вместе с вами. — Дэви обращался к тете Мэгги.
— Но вы и раньше отдыхали здесь, я говорю о коттедже, — хитро прищурившись, возразил мой дипломат.
— Не так, как сейчас — в одиночестве и молча. Обычно я здесь веду свою бухгалтерию и составляю планы на будущее. И часто от усталости засыпаю прямо за столом и просыпаюсь уже в середине ночи, когда погаснет огонь в камине.
— Это так похоже на мужчин! — воскликнула тетя Мэгги, все еще играя роль светской дамы. Улыбнувшись, она направилась к двери.
Я осталась в гостиной, наедине с Дэви. Меня страшила неизбежность интимного разговора. Я интуитивно чувствовала, что слова могут все испортить, — и молчала. Казалось, Дэви понимал меня…
Уже около двери Маквей, посмотрев мне в глаза, тихо произнес:
— Спасибо.
Одно единственное слово разорвало густую паутину недосказанности, относившуюся к трагическим событиям сегодняшнего дня. Меня благодарили за нравственную помощь, оказанную ему в трудную минуту.
Я молчала… Дэви Маквей попрощался с тетей и ушел. Когда тетя Мэгги села в свое кресло, я все еще продолжала стоять, опираясь на каминную доску и пристально вглядываясь в огонь.
— Ну а теперь, может, ты все-таки объяснишь мне, что все это означает?
Я чувствовала, что тете очень хотелось услышать подробный рассказ о метаморфозе, произошедшей в наших взаимоотношениях с Маквеем. Но вместо связного повествования я задала мудрой леди вопрос:
— Разве возможно, чтобы сущность человека столь резко отличалась от его облика?
— Хм… — Тетя Мэгги взяла свое бесконечное вязание. — Ты же писательница, тебе бы следовало разгадать сей психологический казус. — Ее брови лукаво изогнулись. — Но разве все мы не ходим в масках? Мы обязаны это делать. Если бы посторонние знали, что иногда творится у нас в душе, мы бы сгорели со стыда. Мы порою вынуждены выстраивать вокруг себя барьеры, иными словами это называется «защитной реакцией». И я должна тебе сказать, что именно это и сделал Маквей: он был вынужден окружить себя непроницаемой броней, если, конечно, ты в нем не ошибаешься. Ну а теперь расскажи мне все-таки, что произошло.
Броня? Да, тетя права. «Закованный в панцирь». Заголовок моего романа приобретал все более глубокий смысл. Я глядела на тетю Мэгги. Несмотря на быстро мелькавшие в ее руках спицы, она была похожа на воплощенное ожидание. Но у меня не было точных слов, чтобы объяснить нечто прекрасное, произошедшее между мной и Дэви Маквеем во время бури.
— Он не любит грозу, — всего лишь сказала я.
— Не любит?.. — Тетя Мэгги пристально посмотрела мне в глаза.
Она ждала дальнейших объяснений, и, когда их не последовало, я увидела, что ее глаза медленно суживаются: это был верный признак работы ее интеллекта. Я почувствовала, что снова покраснела.
Тетя Мэгги имела сверхъестественную способность угадывать мои мысли. Казалось, что у нее был ключик, открывавший глубины моего подсознания; и сейчас, под ее испытующим взглядом, мне захотелось взбунтоваться: «И даже близко нет ничего похожего! Этого просто не может быть. Как вы могли такое подумать. Я ненавижу всех мужчин до единого! Если бы даже у меня и возникла симпатия к одному из них, то только не к такому монстру, как Дэви Маквей. Тетя Мэгги, вы сами должны это прекрасно понимать».
Тем не менее я не произнесла ни единого слова протеста. Я подошла к столу, села и начала писать новую главу…