Возвращение лорда Рэмси

ГЛАВА 8

Мужчины ушли покурить и обменяться мнениями о скачках, а женщины перешли в овальный салон поболтать о мужчинах, детях, прическах, модах.

– Гостиная для дам сейчас перекрашивается и устилается новыми коврами, – объяснила леди Хертфорд со снисходительным видом человека, которому это доподлинно известно. – Стены будут карминно-красными, ковер – двух разных оттенков зеленого с ромбовидным рисунком. У Бейли и Сондерса в Лондоне заказали султанскую софу с шелковой зеленой в полоску обивкой. Шторы и портьеры будут ей в тон.

Пруденс пришло в голову, что какими бы благами ни пользовалась в данное время леди Хертфорд в качестве четвертой признанной любовницы принца, положение ее было очень ненадежным. Любовницу можно сменить так же легко, как надоевшее убранство комнаты. Эту суровую истину следовало запомнить.

– Что такое султанская софа? – прошептала она, обращаясь к Грейс.

– Оттоманка в турецком стиле. – Грейс еще больше понизила голос и, состроив гримаску, шепнула. – Это род мебели, которая больше подходит для сералей.

Она намекала на сходство Павильона с гаремом, которое уже высмеивали в лондонских газетах самые язвительные политические карикатуристы. Пруденс не смогла скрыть своего потрясения.

– Грейс! – выдохнула она. Дружелюбно взяв Пруденс за руку, Грейс повела ее прочь от кучки женщин, столпившихся у двери, через которую они только что вошли, и рассматривающих замечательные китайские панно на стенах.

Грейс вздохнула.

– Вообще-то как художник я не могу отрицать, что подобный декор имеет определенное очарование, но все же мне больше по душе строгая красота греческих и римских форм. Обилие китайских вещиц в сочетании с турецкими и индийскими элементами в архитектуре павильона, на мой взгляд, подавляет. А вам это нравится?

Чувствуя себя гораздо непринужденнее теперь, когда речь зашла о необычном вкусе принца в отношении архитектурных деталей, а не о его столь же необычном образе жизни, Пруденс ответила:

– Вам это, наверное, покажется странным, но мне нравится. Я как будто переношусь в дальние страны. Достаточно посмотреть вокруг – и забываешь, что ты находишься в Англии, забываешь обо всем, что с ней связано.

– А у вас есть причины хотеть что-то забыть? – Вопрос Грейс прозвучал так, будто она не придавала ему значения, взгляд ее блуждал по сторонам.

Прояви она больше интереса, Пруденс лучше следила бы за своими словами, но так как она считала, что любое ее замечание будет вскоре забыто, то и ответила чистосердечно:

– А разве не у всех нас они есть? – И голос ее при этом прозвучал слишком печально.

Грейс повернулась и посмотрела на нее, приподняв брови. Пруденс прикусила язык, но было поздно.

– Думаю, что у всех, – признала Грейс. – Интересно, доверяете ли вы мне настолько, чтобы открыть свои?

Пруденс с трудом выдержала ее взгляд.

– В этой связи, – продолжала Грейс, еще больше встревожив Пруденс, – у меня есть одно предложение. Согласитесь ли вы ответить на один мой вопрос, если я отвечу на все ваши о моем девере?

Пруденс вспыхнула.

– А почему вы считаете, что у меня вообще есть вопросы, касающиеся лорда Рэмси?

– Но, дорогая моя, во время обеда я через стол наблюдала за выражением вашего лица. Я знаю, что вопросы роятся у вас в голове. Разве вам не хочется узнать побольше о том, каким образом Чарльз по вине брата потерял все свое состояние? И разве вас не мучает любопытство в отношении его сестры, которая после этого вышла замуж за моего брата? Возможно, вы уже знаете о путешествии Чарльза и его планах повторно нажить состояние? Пруденс огорчилась, узнав, что по ее лицу можно без труда догадаться, о чем она думает. Она не могла отрицать, что ее и в самом деле мучает любопытство, помня, однако, при этом, что за его удовлетворение придется платить.

– И что же это за вопрос, на который я должна вам ответить?

– Вы должны рассказать мне о вашей первой встрече с Чарльзом и Рупертом. Я уверена, что в ней было что-то необычное, но ни Чарльз, ни Руперт не хотят говорить мне ни слова.

У Пруденс не было особого желания выкладывать такого рода подробности человеку, с которым она только что познакомилась. Она натянуто улыбнулась.

– Я вынуждена отклонить ваше любезное предложение. С моей стороны было бы несправедливо соглашаться на подобный обмен, потому что мне в сущности нечего вам рассказать.

Грейс внимательно изучала ее.

– Вы не умеете лгать, мисс Стэнхоуп. Неужели правда так ужасна? Вы лишь укрепили меня в намерении добраться до подоплеки всей истории. Конечно, я разочарована. Если вы не хотите заключить со мной соглашение, мне придется, используя самые дьявольские свои методы, выведать все у моего мужа. Вы действительно уверены, что не хотите получить ответы?

Пруденс сжала губы, размышляя. Грейс могла рассказать ей то, чего не расскажет никто другой. Искушение было велико. Но в конце концов она покачала головой. Она не могла рассказать о тех скандальных обстоятельствах, при которых состоялась ее первая встреча с Легкомысленным Рэмси, о том, как он прикасался к ней, прикасался весьма интимным образом.

– Ваша цена слишком высока, – прошептала она и, высвободив руку, отошла от Грейс.

В ту же минуту та догнала ее и, снова взяв за руку, недоверчиво уставилась в лицо. Потом, обведя взглядом комнату, горячо зашептала:

– Чарльз ведь не обесчестил вас? Если он это сделал, я… – Она сжала кулаки, – я… О, я не знаю, что сделаю.

Ее беспокойство было непритворным, а готовность вступить в сражение столь горячей, что Пруденс не могла не рассмеяться.

– Вам не нужно ничего делать. Я не обесчещена. – По крайней мере не так, как вы предполагаете, подумала она. – На самом деле я испытываю, главным образом, смущение, а не какие-то другие чувства.

Грейс опять взяла ее за руку.

– Я так рада это слышать. Не то чтобы я радовалась вашему смущению, но из всех братьев Руперта мне больше всего нравится Чарльз, и мне бы не хотелось, чтобы мое мнение о нем в корне изменилось. Видите ли, я твердо решила добиться того, чтобы он и Майлз, мой брат, поладили. Ну а теперь в качестве компенсации за свой нажим на вас с целью узнать то, о чем я больше никогда не стану вас спрашивать, я, ничего не требуя взамен, расскажу вам, каким образом Чарльз лишился своего состояния. Это произошло по вине его брата Джека, безответственного игрока, которому было доверено вести финансовые дела Чарльза, пока он был за границей, стараясь наладить контакты с Ост-Индской компанией и добиться для себя преимущественных прав в отчаянной попытке поправить свои уже пошатнувшиеся дела.

Хотя Чарльз не курил и не интересовался скачками, время, проведенное им вдали от мисс Стэнхоуп, не пропало зря. Еще двое из гостей принца обещали заскочить к нему и взглянуть на привезенные им из Индии и с Востока вещи. Принц по-прежнему проявлял интерес. Он объяснил, что подумывает обновить убранство нескольких комнат в Павильоне в индийском стиле с тем, чтобы они гармонировали с новыми резными каменными ширмами, которые он намеревался добавить к декоративным колоннам снаружи Павильона, и с дополнительными куполами и минаретами, запланированными для крыши.

Войдя в салон вместе с другими мужчинами, Чарльз немедленно отыскал глазами мисс Стэнхоуп. Она увлеченно разговаривала с Грейс. На лицо ее падал теплый розовый свет ближайшего китайского фонаря. По мнению Чарльза, мисс Стэнхоуп была самой привлекательной женщиной в комнате. Значение проблемы установления новых деловых контактов сразу возросло во много раз.

Может ли безденежный мужчина начать ухаживать за нищей горничной? Нет, не горничной – гувернанткой. Окруженный невероятной, бьющей в глаза роскошью, Чарльз Рэмси стоял, мрачно размышляя о том, как мало он может дать любой женщине, даже самой бедной.

Однако, если женское сердце можно было завоевать богатством, стоило ли его вообще завоевывать?

Чарльз не стал решать эту задачу. Он обещал мисс Стэнхоуп сыграть партию в триктрак. Возможно, когда их головы склонятся над доской, он сможет подобающим образом извиниться.

– Мисс Стэнхоуп, доска для триктрака ждет нас. – Сдвинув чалму, он указал в направлении желтой гостиной, куда направлялись многие гости. Там для их развлечения были установлены карточные столы и столы для триктрака.

Во взгляде, который она на него бросила, было что-то новое. Она больше не сердилась на него, но дело было не только в этом. В глубине голубых глаз светилось какое-то потаенное знание, свидетельствующее, что она вдруг осознала, что он из себя представляет. Он и не догадывался, что замеченное им выражение, которое сторонний наблюдатель счел бы действующим на нервы, в точности повторяло выражение, которое, глядя на него, каждый раз видела мисс Стэнхоуп. Чарльз спросил себя, о чем говорили между собой Пруденс и Грейс. Наверное, обсуждали семейство Рэмси.

Мисс Стэнхоуп просунула ему под локоть руку без смущения и колебаний, к которым он уже привык.

– Мы будем делать ставки, милорд? Предупреждаю, у меня нет с собой свободных денег.

И слава Богу, подумал Чарльз, потому что у него тоже их не было.

– Может, сыграем на время? – предложил он.

– Время?

– Да. – Он начал объяснять, что имеет в виду, с каждым словом находя свою идею все более привлекательной. – Проигравший расплачивается часом своего времени.

– Времени? Времени для чего? – В ее глазах опять появилось настороженное выражение.

Он пожал плечами.

– Времени, которым выигравший может распоряжаться по своему усмотрению.

Она, нахмурившись, молчала, пока он усаживал ее в кресло у стола, стоявшего поодаль от других.

– Например? – спросила она наконец.

– Например, если вы выиграете первую партию, вы можете распоряжаться мной в течение часа. Можете велеть мне целый час раскладывать пасьянс, что я ненавижу. Или потребовать, чтобы я отвез вас куда-то, или был вашим кавалером, или бегал по вашим поручениям. Или вы могли бы, – предложил он шутливо, – потребовать, чтобы в течение целого часа я просил у вас прощения.

Она поджала губы.

– Я все поняла, – коротко сказала она. – Я допускаю, что могла бы извлечь какую-то пользу, выиграв у вас, но что, скажите на милость, станете делать вы, выиграв час времени у гувернантки?

Он ничего не ответил, лишь посмотрел на нее, смущенный тем, что она задала такой вопрос. Неужели она говорила серьезно?

Под его взглядом Пруденс почувствовала себя неуютно. Ресницы опустились на зарумянившиеся щеки.

Чарльз хотел было взять ее за руку, но передумал. Вместо этого он взял чашечку с костями и высыпал кубики из слоновой кости себе на ладонь.

– Уверен, вы многому могли бы меня научить, мисс Стэнхоуп, – тихо проговорил он.

Она подняла на него глаза, зрачки которых стали огромными.

– Вы обижаете меня, предположив такое. Он на миг прикрыл глаза, катая в ладонях кубики.

– А вы обижаете меня, немедленно предположив, что я руководствуюсь какими-то низменными мотивами. Вы же должны согласиться с тем, что двое незнакомых людей многому могут научиться друг у друга.

Она сидела очень прямо, настороженно глядя на него.

– Должна, вы думаете?

Наклонившись вперед, он протянул ей один кубик.

– Неужели вам ничего не хочется узнать обо мне? Или Грейс просветила вас по всем вопросам?

Моргнув, она отвернулась. Он попал в цель. Его рука с кубиком так и осталась висеть в воздухе.

– Будете делать первый ход или бросим жребий?

Она в нерешительности уставилась на его руку.

– А что бы вы хотели узнать обо мне, милорд?

Он положил руку на стол. Что бы он хотел узнать о ней, о чем мог бы без опаски спросить прямо?

– Среди всего прочего мне хотелось бы выяснить, почему в вашем саду не растут розы, – сказал он наконец.

Господи, как бы ему хотелось, чтобы она вечно смотрела на него так пристально! В ее взгляде читалось сомнение. Как бы ему хотелось наблюдать, как сомнение сменяется доверием!

Она вытянула руку ладонью вверх.

– По справедливости, надо бросить жребий, чтобы определить, кто будет ходить первым.

Он вручил ей кубик, зажав другой в руке.

– Значит, играем на время?

Пожав плечами, будто это не имело для нее большого значения, она кинула кубик.

– Как хотите.

Они играли уже третью, последнюю, партию, когда лорд Рэмси начал удваивать ставки. Первые две они сыграли очень быстро и в полном молчании. Слышался лишь стук костей в чашке и шашек, переставляемых по доске. Они были примерно равными по силе игроками. Каждый выиграл по партии, искусно, по мнению Пруденс, закрыв все ходы для фигур другого. В третьей игре преимущество с самого начала было на стороне Рэмси. Раз за разом он выбрасывал более высокие очки. Пруденс как раз решила, что ввиду столь явного преимущества ей следует перейти к защите, когда Рэмси взял тяжелую серебряную кость с перекладины в центре доски и поместил ее на обрамлявшую доску рамку.

– Удваиваю ставки, – спокойно объявил он.

– Удваиваете время? – Она была искренне озадачена его желанием выиграть у нее время. – Наверное, вы могли бы провести свое с большей пользой, нежели растрачивая его в моем обществе.

Уголки его рта тронула улыбка, брови приподнялись.

– Вы отказываетесь продолжать игру? Пруденс резко вздернула подбородок.

– Я еще не проиграла. Продолжаем. Удача вернулась к ней. В двух двойных бросках она набрала большое количество очков и сравнялась с Рэмси. В пылу игры Пруденс забыла об осторожности.

– Я удваиваю ваши ставки. – Она передвинула тяжелый кубик на четверку. – Желаете выйти из игры?

Он даже не попытался сдержать улыбку.

– Выйти из игры? И отдать вам четыре часа моего драгоценного времени? Ни за что!

Прежде чем сделать следующий ход, он, словно дразня ее, вновь удвоил ставки.

Пруденс с беспокойством смотрела на серебряный кубик. Восемь часов. Как она будет распоряжаться восемью часами времени этого мужчины, если выиграет? А она должна выиграть, ибо в случае проигрыша Бог знает что ей придется делать в течение этих восьми часов. Оставив кубик лежать на прежнем месте, она сосредоточила усилия на том, чтобы побыстрее продвинуть свои фигуры.

В спешке она стала невнимательной. За один ход две ее незащищенные фигуры были съедены. Удача ей изменила. После двух бросков она не смогла вернуть в игру ни одну из своих фигур. Когда же наконец одна из них вновь вступила в игру, Пруденс безнадежно отстала от Рэмси. Он одержал победу с огромным преимуществом. Она же не только не съела ни одной его шашки, но и не смогла ввести в игру свою вторую шашку.

– Триктрак, – прошептала она, пораженная. – Никогда еще я не проигрывала с таким результатом.

Рэмси откинулся на стуле, изучающе глядя на нее.

– Хорошо, что мы играли не на деньги. Мне бы не хотелось обобрать вас до нитки.

Она сделала над собой усилие, чтобы казаться спокойной.

– А мне бы еще меньше хотелось оказаться обобранной до нитки. Но теперь вы будете вынуждены терпеть мое общество в течение восьми часов, если, конечно, пожелаете.

Он покачал головой, не отводя взгляд от ее лица. Таким образом, обрадовано решила Пруденс, он дает ей понять, что прощает ей ее проигрыш, показывает свое нежелание обременять ее, но он вдруг сказал:

– Я не согласен на восемь часов, мисс Стэнхоуп. На самом деле вы должны мне двадцать четыре.

– Двадцать четыре? – выдохнула она, не веря своим ушам. – Но как это может быть? – Еще не договорив, она поняла, в чем дело. – Триктрак утраивает счет, – прошептала она в один голос с Рэмси, сказавшим в ответ такую же фразу.

Он изучал ее, явно забавляясь. У него были основания для веселья. Боже милостивый! В какую авантюру она ввязалась на этот раз?

Приподняв брови, он наклонился вперед. Взгляд скользнул от ее глаз к губам и обратно.

– Итак, что мы будем делать в течение этих двадцати четырех часов, мисс Стэнхоуп?