Сага о Первом всаднике. Время проснуться дракону. Часть 1

ГЛАВА 1

День клонился к вечеру.

Солнце, закончив своё полуденное самолюбование, неохотно продвигалось к горизонту, постепенно оставляя небо вечерней дымке. Но, пока не пришло его время полного заката, оно, видимо еще лелея какую-то надежду на возвращение, притаилось в верхушках елей. Отчего стрелы его лучей, уже не сияющие, как в полдень, а просто тепло-золотистые, клали причудливый веер из света и тени на древнюю дорогу, стелющуюся между деревьями.

По дороге той, неспешным шагом двигались два всадника.

Мерная поступь лошадей не мешала им вести беседу. То и дело слышался веселый смех. Наверное, они были друзьями или близкими родственниками.

Хотя… если чуть более пристально приглядеться к ним, и не брать во внимание темные волосы обоих, то становилось понятно, что родства между ними, скорее всего, и нет.

Старший из путников, был широк в плечах и, кажется, неимоверно высок ростом. Он носил коротко стриженые волосы и вровень им небольшую, скорее похожую на многодневную щетину, бороду. А лицо его, несмотря на ранний весенний месяц, покрывал вполне летний загар, настолько темный, какой бывает только у людей, проводящих все лето на открытом воздухе.

В общем-то, можно было бы назвать этого мужчину симпатичным, если бы резковатые черты, с ярко выраженными скулами, тяжелыми бровями и вечно прищуренными янтарного цвета глазами, не выдавали так явно угрозу в его натуре. И даже в тот момент, когда улыбка, как сейчас, скрадывала жёсткость черт, самый наивный простачек не посчитал бы его за безобидного человека.

Двигался же он так, как часто двигаются люди с хорошо тренированным послушным телом — сдержано, с нарочитой медлительностью, не скрывающей, а скорее проявляющей в каждом его жесте силу и грацию.

Его молодой спутник, наоборот, отличался от него порывистостью в движениях и совершенно не собирался сдерживать бьющую через край энергию. Он много и широко жестикулировал, отчего его длинные волосы, подхваченные ветерком, отлетали назад, открывая черно-серебряную татуировку, спускающуюся с правого виска по скуле до самой шеи.

Молодой человек спохватывался и привычным жестом, пропустив сквозь пальцы укороченные у лица пряди, натягивал их на рисунок. Не нравилась она ему, что ли, или он ее стеснялся? При этом он не выглядел ни манерным, ни особо стеснительным.

Лицо парня так же разительно отличалось от лица старшего друга, как и манера поведения. Кожа белая, гладкая, а черты более правильные, без резких углов, но под юношеской мягкостью и неопределенностью уже проглядывали аристократические линии. Глаза же были ярко синие, очень красивые и широко распахнутые, «цепляющиеся» за все, что попадалось по дороге, с неподдельным интересом.

С виду ему, можно было дать зим двадцать, может чуть больше, и свойственные его возрасту бесшабашность и непосредственность так и сквозили в каждом движении. Впрочем, крепкая спина и как у воина хорошо развитые плечи и руки вполне соответствовали физической форме взрослого мужчины.

В поводу каждый из всадников вел еще по одному коню.

Пристегнутая к седлу старшего из путников лошадка явно была вьючной. Ее покорный вид и неказистые стати давали с первого взгляда понять, что на большее эта кляча и не годиться, что и подтверждали притороченные к ее спине мешки с какой-то поклажей.

За степенным мерином его спутника, на удлиненном поводе, следовала изящная черная кобыла под седлом, но вместо всадника на нем громоздились оружие и какой-то тючок, а через круп, почему-то, были переброшены сапоги, связанные за голенища. Эта лошадь была хороша и ухожена, все в ней говорило о породе: и тонкие красивой формы ноги, и гибкая шея, и вытянутая голова с маленькими острыми ушками, которую она периодически вскидывала, натягивая повод.

Было понятно, что животное любимо своим хозяином, где бы он сейчас не находился, и, по всей видимости, баловано. Кобылка, ни в какую не хотела послушно следовать на привязи наравне с вьючной одрицей, и совершенно не слушалась окриков молодого всадника, которые он периодически кидал в ее сторону, когда ему надоедали лошадиные взбрыки.

Возможно, нервное животное волновала птица, кружащая над ними…

Но, как ни странно, путники совершенно не обращали на нее внимания, продолжая спокойно перебрасываться шутками и смеяться. Хотя не заметить громадное, черное, издающее резкие гортанные крики создание было невозможно.

Вдруг грозная птица, последние несколько минут кружившая над самыми верхушками деревьев, взмыла высоко вверх и, сложив крылья, ринулась вниз на беспечных всадников. Тут уж они не смогли проигнорировать явное нападение и остановились. Но вместо того, что б выхватить мечи и приготовиться отбивать атаку, они переглянулись насмешливыми взглядами и обернулись, в ожидании чего-то, глядя при этом на строптивую кобылку.

И точно, крылатый агрессор, не пытаясь нападать на людей, в нескольких саженях от земли со звучным хлопком расправил крылья и по пологому кругу стал пикировать, метя именно на эту лошадь. Неожиданно та успокоилась и замерла.

При близком рассмотрении стало понятно, что грозная птица не орел, не лесной ястреб, а просто очень крупный ворон. Хотя при таких размерах и его можно было бы остеречься.

Тем временем птица зависла над седлом приглянувшегося ей животного и вдруг исчезла, как будто растворившись в сгустившемся и потемневшем облаке. Через мгновение водоворот из мутного, как дешевое бутылочное стекло, воздуха и черного тумана распался, а в седле, почему-то задом наперед, появился молодой мужчина. Он был совершенно голый и при этом весело смеялся.

— Видали?! — вроде как, похвалился он.

Младший из всадников, вторя ему смехом, явно поддержал его:

— На этот раз почти получилось!

Старший же, выразительно глядя на голый зад вновь прибывшего, спросил:

— Ничего не отбил?

— Не-а! — весело отмахнулся от него парень и, перекинув через круп лошади ногу, спрыгнул на землю. Стащил с седла тючок, который оказался сложенной одеждой, размотал его и стал одеваться. Быстро натянул рубаху, чуть-чуть помучился со штанами, попрыгав по дороге на одной ноге, а расшитый золотой нитью бархатный камзол и плащ вообще вернул на прежнее место, перекинув их через седло. Затем, взяв сапоги, плюхнулся прямо в придорожную молоденькую травку и принялся их натягивать.

Видимо понимая, что товарищи ждут от него известий, он, продолжая сражаться с сапогами, начал говорить:

— Значит так, в паре верст впереди деревня, дотемна, всяко, доберемся…

— И за этим стоило лететь? Я давно уже чувствую, что невдалеке человеческое жилье, — насмешливо прервал его старший, сделав характерное, почти неуловимое движение носом, как будто принюхиваясь.

— Тай, вот всегда ты так! Зачем перебивать человека на полуслове? Мы все в курсе твоих способностей, а я только подхожу к самому главному! — немного обиженный, что его прервали, Ворон сделал паузу, во время которой поднялся и начал ходить вперед-назад, притопывая ногами, как будто на нем была не ношенная-переношенная обувь, а новая и неудобная.

Старший из всадников, которого он назвал Таем, спокойно и насмешливо взирал на него как на капризного ребенка, а вот младший не выдержал:

— Коррах, ну хватит уже, рассказывай, что там!

— Ладно, — и белозубо улыбнувшись, как бы давая этим понять, что все его выкабенивания просто шутка, продолжил: — Да, жилье не далеко, но дело в том, что это деревня, а ближайший город далеко за рекой и туда до ночи мы точно не успеем. Но ведь по карте за этим лесом должен быть город, Малые Лужцы! Выходит, мы сбились с пути еще два дня назад в Озерищах. Или утром, когда на Главный тракт выезжали? — и, подняв голову на возвышавшихся над ним друзей, спросил: — Что делать будем? Поехали в деревню, поедим, переночуем, а-а?

Старший, ничего не ответив на это, обернулся к молчавшему парню с татуировкой:

— Вик, что скажешь?

Тот, выйдя из задумчивости, обратился, тем не менее, к Ворону:

— Корр, а в той деревне ты случайно не заметил, есть каменный храм и пожарная вышка?

— Есть, — кивнул тот.

— Значит это город.

— Да ладно! Быть не может?! Там одна улица, и та вдоль дороги. Стен защитных нет, даже вала с частоколом! Какой же это город?! — возмутился Коррах.

— Мой предок, который учредил королевскую почтовую службу, в те же года повелел все деревни вдоль Главного тракта считать городами. А для придания им внешнего вида, соответствующего новому статусу, в каждой из них построили каменный храм и пожарную вышку. Там и почтовый двор есть обязательно, просто не зная, что он там есть, ты его не высматривал, — разъяснил молодой человек и, чуть помолчав, добавил: — А стен нет, наверное, потому что они им не нужны. Живут себе в центре страны, в пяти днях пути от столицы, от кого им защищаться? Крепостными стенами окружены города, которые стоят со времен Смут или от эльфов достались. А почтовое управление создавалось уже гораздо позже, и защитными сооружениями никто не озаботился.

— М-м, ну, тебе виднее. Ты же у нас Высочество, — вроде как согласился с парнем Ворон и, задорно подмигнув друзьям, продолжил: — Я, может, почтовую службу и не разглядел, но вот трактир заприметил. Большой такой трактир, там, наверное, и комнаты имеются для проезжающих.

— Ладно, хватит рассусоливать, — подытожил затянувшийся диалог Тай. — Солнце почти село, поехали, в трактире все и уточним, сбились мы с пути или нет. А то уже и, правда, жрать охота, — и, пришпорив своего громоздкого коня, поскакал в сторону городка.

Тот, которого назвали Виком и Высочеством, отвязал веревку, удлиняющую повод красивой кобылки, перекинул ее в руки Ворона и ринулся догонять старшего приятеля.

А Коррах не спешил.

Зачем? Он прекрасно знал, что его легконогая Красотка запросто нагонит тяжеловатых и не обладающих горячим нравом меринов. Он подошел к ней, потрепал по гриве, чмокнул в морду, приговаривая при этом всякие глупости, что-то вроде:

— Наш прынц опять обижал девочку, за поводочек дергал, плохие слова красавице говорил… — а кобылка, как будто понимая его, отвечала тихим ржанием и покачивала головой.

Вдоволь наобнимавшись, Ворон неспешно надел камзол, пояс с ножнами, плащ, перекинул через плечо лук и колчан со стрелами и, только после этого, взобрался в седло.

Красотке не надо было ничего говорить, умная лошадь и так знала, чего ждет от нее обожаемый хозяин. Только уздечка оказалась в руках Корраха, она сорвалась с места и полетела, почти не касаясь копытами камней древней дороги, полностью оправдывая ожидания от своей породистой внешности.

К трактиру они подъезжали в сумерках, именно в те волшебные минуты, так ценимые опытными магами, когда ночь, уже стоя на пороге Мира, еще не успела сделать последнего шага и накрыть все вокруг своим черным покрывалом. На западе пока еще догорает закат, бледным всполохом силясь высветить из-за горизонта почти отвоеванные у него просторы, а на востоке, уже чувствуя свою силу, ночная мгла подняла, как флаг, серебряную луну и бросила первую россыпь звезд.

От этого последнего уже не равного противостояния, прозрачный воздух густеет, становясь сизой дымкой, а звуки, даже тихие и невнятные, приобретают небывалую для них силу.

Но в этот вечер таинство магического момента и блаженное успокоение природы было нарушено громкими воплями и явно пьяным нестройным пением. Уже на подъезде к городку стало понятно, что в придорожном трактире много народа и он, народ этот, спать пока не собирается.

Друзья сначала хотели было вернуться на опушку леса, но их путешествию пошел уже шестой день, и за это время вкус бивуачной жизни успел-таки приесться. Животы их настоятельно требовали нормальной пищи, а бока — хоть какого-то подобия нормальной постели. Поэтому было решено все-таки ехать в трактир, а там уж посмотреть…

Двор, в который они свернули с дороги, был почти полностью заполнен лошадьми. Они были привязаны и к коновязи — с двух сторон от крыльца, и к фруктовым деревьям, росшим здесь же, и прямо к доскам забора.

Обнадеживало то, что голосистые пьянчуги, расположившиеся сейчас в зале трактира, по всей видимости, не собирались оставаться на ночь. Хотя… конюшня, способная вместить такое количество лошадей, вряд ли предполагалась в заведении столь маленького городишки.

Подъехав к самому крыльцу, путники стали спешиваться, оглядываясь, куда бы можно было пристроить своих коней.

Тут, откуда-то сбоку, куда не доставал свет фонарей, висевших над ступенями, из дальнего угла обширного двора вынырнул невысокий человечек и неровной прихрамывающей походкой направился к ним.

Когда он вошел в высвеченный лампами круг света и друзья смогли его разглядеть, они оторопели: он был горбат и кособок, но малый рост того был не от этих физических недостатков, по крайней мере, не полностью. Кроме горба и явно искривлённой ноги, он имел широченные плечи, развитый торс и мощные руки.

— Ты гном?! — ляпнул Ворон и тут же смутился, поняв, насколько грубо прозвучало его невольное восклицание.

— Был когда-то… — невесело усмехнулся тот, — гном, попавший под каменный обвал. Хе-хе! Вы представляете такое? Воот… меня хоть и выходили, но позору такого перенести я не смог, ушел от своих. С тех пор и живу среди людей.

— И как? Тяжело, наверное? — вступил в разговор Тай, присаживаясь на корточки, чтоб не угнетать собеседника своим ростом.

— Да я привык, чай не одну уж сотню зим мыкаюсь, — уже вполне бодро ответил ему гном. — Каждые годков тридцать перебираюсь на новое место. В основном по тихим местечкам обитаю, в большие города не хожу. Люди по таким вот деревням да городкам простые живут, необразованные, Миру не видевшие. Я в их глазах просто калека — кто пожалеет, а кто и пнет. А какого я роду-племени никто и не интересуется…

— Ты, мил человек, вот говоришь, не один век странствуешь, но ведь для вашего племени смерти подобно вдали от гор-то жить. Не думал вернуться? Родные, я думаю, обрадуются, да и позор твой давно уж забылся, наверное, — продолжал гнома сочувственно расспрашивать Тай.

— Все правильно говоришь господин, да только если уж по молодости не вернулся к своим, то уж теперь и подавно не стоит, старый я для дальних путешествий. Шестая сотня мне пошла уже.

— Ну, для гнома это не такой уж и почтенный возраст. Ты скажи, может помочь надо? Деньгами, или еще чем? — продолжал уговаривать гнома старший из путников. Чувствовалось, что судьба того затронула Тая за живое.

— Да не-е, деньги-то у меня есть, я ж работаю как-никак…

— Ну ладно, если захочешь в горы вернуться, аль еще какая помощь понадобиться, найди меня. Запомни, в Королевских Холмах погребок есть питейный «Вепрь и Козочка», что в переулке рядом с Торговой набережной. Меня там все знают как Тая Пустынника. И если спросишь меня, всегда тебе скажут, где я, и до меня донесут, что спрашивал.

— Думается мне, мил господин, что ты тож далеко от родных мест, да вот, прижился на чужбине, среди людей-то. Что ж сам не возвернёшься до дому? — спросил его гном, прищурившись, глядя на него. Тай хмыкнул на это:

— Да, вот ведь дело какое, мой-то дом гораздо дальше твоего, и я точно знаю, что меня там никто не ждет. Что мне там делать? А ты проницательный!

— Я ж ведь гном все-таки и нутро твое чувствую настоящее, господин. А остальное опыт жизненный подсказывает, — с усмешкой сказал калека и, сделав паузу, кинул коротко Ворону:

— И твое нутро тож чувствую, чернявенький господин.

Тот засмеялся, сверкнув белоснежными зубами на смуглом лице, и спросил:

— А зовут-то тебя как, чувствительный?

— Да Лошадником кличут… а бабоньки иногда жалостливо — Каличкой… — со вздохом ответил гном.

— Это не гномьи имена, а человеческие прозвища. Как раньше-то звали? — продолжал расспрашивать Корр.

— Фейрум я, из рода Сапферойских, — как о чем-то незначительном, пожав плечами, произнес свое настоящее имя тот.

— Эге! Да ты из знатных! А что ж к нам тогда — все господа, да господа…

— Привык я. Уж сколько зим конюхом простым обретаюсь. Сначала-то, конечно, кузнечным делом хотел заняться, да не смог — душа сильно болела, как за молот брался. А лошадки-то, они все ж твари живые и к добру чувствительные, с ними вот душе моей не так тоскливо и становится, — тяжко вздохнув, покачал головой гном.

Но помолчав с пол минутки, продолжил уже другим тоном:

— Ладно, господа хорошие, спасибо вам на добром слове, а теперь пора и делом заняться. Давайте коней ваших, устали они. И не извольте беспокоиться, лошадки меня любят, а я уж сам — и распрягу, и оботру, и овса отсыплю — все сделаю, — и, подхватив в каждую руку по два повода, прихрамывая, направился в тот темный угол, откуда, давеча и появился.

Пройдя пару саженей, вдруг обернулся и, притушая голос, сказал:

— Там, — кивнул головой в сторону трактира, — сегодня гуляет Мельничихин Графич, скотина он изрядная, а когда пьяный — вообще зверюга. Вы в общей зале не задерживайтесь, пройдите до дальней стены — там две комнатки отдельные имеются… — и, шаркая ногами, удалился.

Как ни странно лошади не стали возражать, что их повод в руках чужого человека. Даже строптивая Воронова кобылка, умиротворенно опустив голову, последовала за ним.

Впрочем, чего ж здесь странного? Все знают, что хотя в обычной жизни гномы почти и не пользуют лошадей, но если в силу сложившихся обстоятельств сталкиваются с ними, то почему-то именно они, а не люди или эльфы, быстрее находят «общий язык» с ними.

— Повезло трактирщику с конюхом, — высказал вслух общую мысль принц, глядя вслед мерно раскачивающимся хвостам.

— Ага. Интересно, а он сам-то понимает, насколько? Любой герцог, иль король даже, полновесный золотой отвалил бы, что б в его конюшне гном заправлял. Только их ведь обычно из горы не выманишь, — поддакнул Ворон.

— Скажите, уж, что они среди людей вообще плохо приживаются. Фейрум — редкий случай. Все, пошли внутрь, — закончил, может и интересный, но совсем несытный разговор Тай. И, ухмыльнувшись со словами: — Будем надеяться, что этот трактирщик готовит так же хорошо, как нанимает конюхов, — направился к двери.

Войдя в общую залу, друзья, по совету гнома, не стали усаживаться за стол в ней, а направились к дальней стене, где виднелись два проема завешанных тканью. Бросив только беглый взгляд по сторонам, им стало понятно, насколько полезным был совет местного конюха.

Справа три стола были составлены в один. На нем неровно громоздились тарелки и миски с едой. Горы пирогов и ломтей хлеба были свалены на уже грязную скатерть вперемешку с костями и объедками. Поверх же этих неаппетитных завалов, вкривь и вкось, стояли кувшины с пивом и бутыли с самогоном, часть которых уже пустыми валялась под столом, вместе с черепками битой посуды.

Вокруг же этого безобразия, пьяные, расхристанные и неопрятные, сидели полтора десятка мужиков. Еще пяток этих безобразных личностей валялись на лавках и под тем же столом.

Шум стоял неимоверный. Кто-то из пьянчужек пытался петь нестройными хриплыми голосами, кто-то — говорить, не слушая и перекрикивая собеседника. А над всем этим возвышался огромный рыжий детина и призывал поднять кружки за свое здоровье.

Слева же от прохода также стояли три стола, но, по отдельности, в рад.

За одним из них сидели, уткнувшись носами в тарелки и быстро работая ложками, трое служителей Светлого, видимо низшего ранга, раз не смогли позволить себе отдельную комнату. А может, это из положенного их сану смирения, они стоически выносили соседство похабной компании. Но по какой бы из причин они тут не находились, все же капюшоны своих белых ряс служители так и не сняли, и явно старались побыстрее насытиться.

За другим столом расположились четверо мужчин. Трое из них были одеты добротно, но скромно. Один же, отличался от всех более дорогой и безвкусно-яркой одеждой, как одеваются недавно разбогатевшие торговцы, каковым он, скорее всего, и являлся. А остальные, значит соответственно, были его приказчиками или охраной.

В тот момент, когда друзья переступили порог, эта компания уже расплачивалась, готовясь уйти.

Купчик, видимо из привычной жадности, пытался торговаться, и спорил с бойкой девицей, нависшей над их столом. Тем не менее, он то и дело оглядывался на буйных соседей, и было заметно, что любимое дело сегодня его не увлекает.

Когда наши путешественники, уже отдернув занавеску, заходили в комнатку, он, все-таки решив, что нынче будет безопасней не торговаться долго, кинул на стол несколько монет и ринулся вверх по лестнице туда, где, наверное, располагались помещения для проезжающих. Его спутники скоренько последовали за ним.

Штора из плотной тяжелой ткани отгородила друзей и от самой общей залы, и даже, кажется, притушила громкий шум, доносившийся оттуда, сделав невидимым его источник, а потому обезличив и успокоив привлекаемое к нему внимание.

Комнатка же, в которой ни оказались, была мала — в ней помещался только стол и две лавки по бокам. С потолка свешивалась лампа, еле горящая маленьким огоньком — по-видимому, рачительные хозяева в отсутствие посетителей экономили. Так что первым делом путники прибавили пламя в светильнике и уже в ясном свете оглядели комнату более пристально.

Ничего так. Стены ее оказались свежепобелены известью, на окошке пестрели занавески с оборками и на подоконнике стоял расписной горшочек с цветущей геранью. Стол же тщательно выскоблен, а лавки накрыты стегаными покрывальцами. Все было чистым и по-деревенски обстоятельно ухоженным. Появилась надежда, что, несмотря на непотребную компанию по соседству, сам по себе трактирчик вполне приличный, и можно будет ожидать достойной трапезы.

Стали рассаживаться.

Самый младший нырнул на правую лавку, вглубь к самому окну, привычно выбирая место так, что бы татуированная сторона лица была обращена к стене. Рядом с ним присел Ворон, а Тай расположился напротив. Отстегнув мечи, далеко их убирать не стали, положив на лавки рядом с собой. Это и понятно, при таком соседстве надо быть настороже. А вот свои лук и колчан Корр поставил в угол — все равно при заварухе в помещении они не помощники.

Только расселись, как штора отодвинулась и в комнатку вплыла девица, та, что давеча препиралась с купчишкой в зале. Не юная, но еще вполне свежая, она, споро расстелив скатерть, стала перечислять, чем может попотчевать дорогих гостей.

Пока звучал ее голос, а губы произносили слова, шаловливые глазки девушки, выразительно стреляли в сторону Корра.

Ну, а кого же еще? Вик старался не высовываться из полутемного угла, и даже при всем желании, рассмотреть его было невозможно. А Тай со своими насупленными бровями и аурой дикого зверя, скорее отпугивал от себя легкомысленных милашек, чем привлекал.

В отличие от них Ворон всегда старался быть на виду, а белозубая улыбка почти никогда не сходила с его лица. Внешне — отменный красавчик: ладная фигура, шапка крупных с сизоватым отливом черных кудрей, темные же, как ночь, блестящие глаза. И даже крупный нос с легкой горбинкой не портил его лица, вполне органично вписываясь в носимый им образ чересчур броской и щедрой мужской красоты. Прибавьте к этому еще и весьма подвешенный язык, и вы получите полное впечатление о нем.

Друзья уже привыкли к тому, что где бы они ни появлялись, именно Корр привлекал внимание всех особ женского пола — они тянулись к нему, привлеченные и яркой внешностью, и сияющим жизнелюбием. Ворон мог очаровать, с равным успехом, и пятилетнюю девчушку, потерявшуюся в базарный день, ревущую от растерянности и страха, и древнюю бабульку, торгующую там же яблоками, которая, уже после минуты общения, начнет угощать его своим товаром.

Что уж говорить о юных девах и гораздо более зрелых, но еще не отцветших, женщинах? Они, как пчелки на цветок, слетались отовсюду привлеченные его улыбкой и, незнающим устали от комплиментов, языком. Для каждой женщины он находил именно то заветное словечко, которое хотели услышать ее ушки. И никогда не ошибался… почти…

Так что, зная его натуру и привычки, приятели не сомневались, что если пустить на самотек ситуацию с флиртом трактирной красотки, то ожидание ужина может затянуться на неопределенное время. А есть то хотелось, и очень.

А она, тем временем, уже полностью привлекла к себе внимание Корра. Глазки ее масляно поблескивали, выразительно ощупывая широкие плечи и смазливое лицо Ворона, а немаленькая грудь учащенно всколыхивалась в чуть более открытом, чем положено, вырезе платья. И уже ни косыночка, скромно прикрывавшая волосы, ни смиренная поза с благолепно сложенными руками не могли скрыть, что девица, та еще плутовка.

Пора было вмешаться:

— Хм — хм… — привлекая к себе внимание Корраха, прокашлялся Тай.

И когда тот, все же оторвал взгляд от подавальщицы и воззрился на него, выразительно вздернул бровь, давая понять, что все происходящее, как бы, не вовремя…

Ворон кивнул и, улыбнувшись девице, чтоб не упустить обещанный десерт, все же решил разобраться с основной проблемой, из-за которой они здесь оказались:

— Не надо перечислять, милая. Просто неси все, что там есть на вашей кухне такого же аппетитного, сочного и горячего, как ты, что способно насытить больших и голодных мужчин, — сказал он, при этом глядя на нее, как кот на сметанку.

Девица вдруг весьма мило, но неожиданно, покраснела от таких неделикатных комплиментов и сопровождающего их взгляда. Схватившись за вспыхнувшие щеки, она так резко крутанулась на каблуке, что ее верхние юбки высоко взлетели, открывая простенькое кружево нижних, и вылетела из комнаты.

— Уж больно нахрапом попер ты на девушку… — со смехом в голосе, попенял приятелю Виктор.

— А кто ж знал, что она стеснительная, при таких-то бля…, — он запнулся, взглянув на младшего спутника, — … шаловливых глазках. Я, вообще-то, редко ошибаюсь…

Заметив паузу и оговорку Корра, принц усмехнулся:

— Что да — то, да! И, кстати, можешь выражаться, как тебе угодно! Мне давно не семь, а ты не мой наставник, и, пока не доберемся до королевского дворца, я даже не принц, — после этой его тирады они все втроем переглянулись и весело расхохотались.

В эту минуту штора распахнулась, и в комнатку ступил представительный мужичок в белом фартуке. Ростом он был весьма невысок, но поварской колпак и довольно увесистое пузико вполне компенсировали этот недостаток.

За ним проскользнула уже знакомая девица с подносом. На нем стояли глиняные кружки и кувшин, в которых крупнопузырчатая пена пучилась шапкой, и, при каждом движении девушки, вздрагивала и норовила сбежать.

— Доброго вам вечера, господа, — проговорил мужичок, при этом он выразительно глянул в зал, трагически сведя брови, как бы извиняясь, что не в его силах сделать данный вечер достойным оглашенного пожелания. — Я папаша Лайсо Лес, хозяин этого заведения. Предлагаю отведать достопочтенным господам моего пива. Лучшего вам не предложат на всем Главном тракте! — горделиво изрек он, но потом, слегка смутившись, добавил: — Но если господа не потребляют такого, то у меня имеется неплохое винцо.

Коррах, конечно же, не смог удержаться, чтоб не поддеть, скромно стоявшую возле хозяина, девушку:

— Ну что, красавица, стоит нам попробовать пивка папаши Лайсо?

Девица тут же снова вспыхнула, смутившись, но быстро справилась с собой и бойко ответила:

— Стоит господин, — и прямо глянув в глаза насмешнику, гордо добавила: — Чай дядюшкиным пивом приезжают побаловаться господа из самого Аргилла, каждую Светлую десятницу! — И, более ничего не уточняя, стала составлять на стол все, что громоздилось на подносе.

В этот момент в проеме двери показался еще один подавальщик, худой и лохматый подросток. Поднос, который он держал в руках, был нагружен в два этажа тарелками и блюдами, исходившими ароматным паром.

Так как встать ему уже было некуда — слева свободное пространство занимал объемный живот хозяина, а справа пышные юбки девушки, закончившей расставлять перед гостями кружки, парнишка прошел прямо к столу и грохнул на него свою ношу. При этом он ступил в круг яркого света лампы и его вымазанная сажей мордаха, оказалась на всеобщем обозрении. Удивительно, несмотря на грязь и свисающие на нее лохмы давно немытых волос, она просто завораживала удивительной утонченной красотой.

Папаша Лайсо тем временем начал горделиво перечислять то, что маленький подавальщик составлял на стол:

— Вот господа, рыбка красная под сливошным соусом, с затертым желточком и укропом. А вот уточка в меду с винными вишнями…

Но, несмотря на то, что от подаваемой еды просто божественно пахло, а они были страшно голодны, друзья почти сразу перестали прислушиваться к бормотанию хозяина и, как завороженные, пялились на мальчишку.

Пропустив все пояснения и к грече с жареным луком, и клубенькам со шкварками, и даже к пирогам с яблоками и корицей, приятели пытались уразуметь, откуда у простого, скорее всего крестьянского подростка, может быть такая необычная внешность?

Они, наверное, еще долго бы гоняли в своих головах несопоставимые факты, портя себе аппетит этой загадкой, но мальчик, поняв, что привлек к себе слишком много внимания, засуетился, и сам невольно выдал подсказку. Заспешив, продвигая вперед по столу тарелки, он наклонился, и замусоленные пряди волос разъехались, открывая острые кончики ушей.

Друзья привычно переглянулись, понимая друг друга без слов — теперь становилось ясно, откуда мальчик унаследовал такую внешность.

Но возникал другой, не менее интересный вопрос, каким веянием капризной Судьбы, в одном месте и в одно время, смогли оказаться и гном аристократической фамилии, и мальчик эльфийской крови? При этом, оба в услужении в деревенском трактире, в самой середке большой страны, в которой и гномов и эльфов можно было встретить, разве что, в купеческих караванах или при Посольских Дворах!

Но понимая, что на этот вопрос они уж точно ответа не получат, и удовлетворившись принятым в таких случаях утверждением, что пути Создателя неисповедимы, друзья принялись-таки за еду. Тем более что предмет их интереса, справившись со своим делом, быстренько улизнул.

Хозяин трактира, видя, что гости дорогие принялись с аппетитом наворачивать его угощенья, так же поспешил удалиться, напоследок, заверив, что приготовит господам самые, что ни на есть, лучшие комнаты.

Когда выскользнула девица, никто и не заметил.

Насытившись до отвала, допивая остатки пива, приятели нахваливали хозяйскую стряпню и рассуждали, смогут ли они себе позволить поспать лишний часик сутра, если и постельки в этом придорожном доме окажутся, столь же хороши.

За неспешной беседой, на полный довольный желудок, они не сразу заметили, что тональность шума в общей зале изменилась. В уже ставший привычным равномерный гул, свойственный пьяной гулянке, вклинились какие-то новые, настораживающие, звуки. Вроде как, теперь слышались негромкий женский плач и какой-то бубнеж, с паническими нотками.

Друзья прислушались.

— В зале может быть только одна женщина — твоя глазастая подружка, — глянув на Ворона, произнес Вик, озвучив тем самым мысль, уже посетившую всех: — Другая особа женского пола, вряд ли, могла нарисоваться там так поздно вечером.

В этот момент раздался звучный шлепок, сопровождающийся уже не сдерживаемым женским вскриком.

— Какой-то урод бьет девчонку по лицу?! — резко поднялся из-за стола Корр и, набычившись, двинулся к проему. Тай и Виктор, молча, последовали за ним.

Когда, отдернув занавеску, друзья выскочили в залу, перед ними открылась столь неожиданная в своей мерзости сцена, что они на мгновение оторопели.

Посреди комнаты, спиной к ним, стоял совершенно голый давешний эльфенок. Разорванная рубашка и спущенные штаны комом лежали в ногах, опутывая щиколотки мальчишки. Он ссутулился, повесив патлатую головенку, отчего позвонки его хребтинки торчали, как драконий гребень. Руки он держал спереди, видимо, стараясь прикрыть свое хозяйство.

Над ним, согнувшись, возвышался тот рыжий мужик, который требовал пить за свое здоровье, когда они только заходили в трактир. Одной рукой он все также держал пивную кружку, из которой, при каждом его пьяном покачивании, выплескивался самогон, распространяя по комнате, и без того провонявшей всякой гадостью, сивушный дух. Вторую же свою лапу он держал на пылающих ягодицах парнишки, жамкая их с явным удовольствием. Сразу становилось понятно, что звук шлепка был не от пощечины.

— Вот так я учу строптивых девок! — проревел бугай, комментируя свои действия. — Ты, дура, давай сюда платье, негоже моей новой подружке трясти тут перед всеми своими прелестями! — и заржал, расплескивая самогон.

Вокруг, обхватив себя руками, всхлипывая и икая, вторили ему дружки.

Слова эти, по всей видимости, относились все к той же востроглазенькой девчонке, которая совсем недавно флиртовала с Корром.

Девушка стояла здесь же, вжавшись в стену между столами. Зареванная и простоволосая, она протягивала рыжему верзиле свое платье, которое, к этому времени, уже успела снять. Сама же, оставшись только в тонкой рубашке и нижних юбках, прикрывалась косыночкой, снятой с головы, стараясь натянуть явно не предназначенный для этого кусочек кружевной ткани и на голые плечи, и на почти обнажившуюся грудь.

Папаша Лайсо тоже находился здесь. Его руки были заломлены назад, отчего он стоял наклонившись, и его высокий надломленный колпак, свесившись вперед, закрывал ему весь обзор. Он то и дело вскидывал голову, пытаясь смахнуть его, и глухо бубнил — то прося, то уговаривая, то угрожая префектурой своим обидчикам.

Два борова, которые держали ему руки, не слушая его, внимали своему главарю.

Тут один из услужливых пьянчуг, передал платье Рыжему. Тот, отпустив мальчишку, освободившейся дланью ухватил тряпку и снисходительно, с похабной ухмылкой, пообещал девчонке:

— Не реви, дура, в следующий раз я и тебя оприходую, с такими-то сиськами! А сегодня придется тебе моими парнями довольствоваться! — чем вызвал очередной взрыв хохота и одобрительных криков.

В этот момент и слетело с наших приятелей минутное оцепенение. Они угрожающе двинулись вперед по проходу, вынимая прихваченные мечи и кинжалы из ножен.

Впереди шел принц, а Тай с Вороном по бокам от него в пол оборота, привычно прикрывая спину.

Подойдя к пьяному верзиле и сдвинув в сторону вздрагивающего эльфенка, Виктор откинул волосы с виска:

— Отпусти мальчика, — спокойно сказал он и, ожидая ответа, твердо посмотрел тому в лицо.

Это было нелегко, если честно. Насколько не высок был парень, громила возвышался над ним, чуть ли, не на целую голову.

Опустив мутный взгляд, рыжий попытался сфокусировать его на стоящем перед ним человеке и недоуменно протянул:

— Чё-ё?! — было понятно, что этот похабник даже уразуметь не может, что ему кто-то пытается указывать.

— Я приказал тебе, отпустить парнишку, — также спокойно повторил Вик.

Тут, к великану проскользнул щупленький мужичок, который был не так сильно пьян, как остальные, или возможно, просто посообразительнее. Он встал на цыпочки и зашептал что-то тому на ухо. Были слышны только отдельные слова:

— Принц… тату… префектура… граф… не надо бы…

Детина послушал, послушал, потом еще раз попытался разглядеть стоящего перед собой, но опять, по всей видимости, неудачно. И поняв спьяну только то, что этот человек, имеет что-то против него — взбесился. С рыком, одним взмахом руки отшвырнув от себя и мужичонку, и мальчика, взревел:

— Хр-р-р! Срать я хотел на прынца! Клянусь яйцами Светлого, я сам себе здеся прынц! — занося, в замахе, тяжелую глиняную кружку, обливая и себя и все вокруг вонючим самогоном.

В этот момент молниеносно, одним гибким пружинистым движением, вперед выдвинулся Тай, загораживая собой Виктора. А, оказавшись между принцем и верзилой, в следующее мгновение он уже пропарывал нападавшему брюхо.

От того, что противники стояли очень близко друг к другу, он не воспользовался мечом, а левой рукой, вооруженной кинжалом, ударил снизу, прямо в вывалившееся из штанов животище пьяного детины. А своим, тоже немалым весом, попытался оттолкнуть рыжего в сторону.

Впрочем, ему это не особенно удалось.

А вот кинжал сделал свое дело — по зале сразу же поплыл запах тухлятины и свежих испражнений, перекрывая и перегар, и сивушную вонь, и дух застарелого пота, что до этого тяжким облаком заполняли комнату.

А громила действительно был сильно пьян и соображал туго. Продолжая высоко держать уже пустую кружку, он недоуменно, с каким-то даже заинтересованным выражением в мутном взгляде, несколько секунд взирал, как его кишки осклизлыми жгутами валятся ему же под ноги.

Только после того, как Виктор дернулся, отпрыгивая назад, а в комнате повисла тишина, он осознал происходящее и, с воем повалившись на колени, стал сграбастывать мерзко-скользкое содержимое своего брюха.

— Я не мог ждать, ты ж понимаешь? — тихо сказал Тай принцу, вместе с ним отступая от зловонной кучи.

— Ага, только я, наверное, и сам мог… — так же тихо ответил ему тот, вставая в боевую стойку и готовясь принять бой.

От обиженного рева своего вожака его дружки-приятели отмерли и кинулись на троих друзей, кто с кулаками, кто с ножами, а кто и с табуретом. Было понятно, что спьяну большинство из них просто похватало то, что было под рукой, и они даже не вспомнили о своем оружии. Только двое или трое из разбойников смогли отыскать в развале, царившем в комнате, что-то из него. Да и те, что вооружились, в искусстве владения мечом явно были не сильны.

Поэтому, хорошо обученные и тренированные, с отличными клинками в руках, воины, каковыми и были наши приятели, быстро остудили горячие нетрезвые головы. И уже через несколько минут вспыхнувшего было боя, стало понятно, на чьей стороне сила.

Подобрав своего скулящего и ругающегося последними словами хозяина и нескольких раненых, пьяная компания, отмахиваясь чем попало, подалась на выход.

Как уж они смогли взгромоздиться на коней и, каким образом, им удалось уехать так быстро, было не известно. Но, как показалось друзьям, почти сразу в дверь вошел гном с докладом, что все съехали и он запер ворота.

Впрочем, может, прошло и не так уж мало времени, просто и у них были проблемы после поспешного отступления пьяной компании.

Девушка, стоило последней образине скрыться за дверью, повалилась на скамью и зарыдала. Уже не сдерживаясь, она громко всхлипывала и подвывала, и никак невозможно было ее успокоить. Как только, в очередной раз, девчонка поднимала глаза на грязное пятно на полу, на то место в крови и серой слизи, где ее обидчик сгребал свои расползающиеся потроха, как было стихающая истерика, начиналась снова. И пока папаша Лайсо не догадался принести кувшин холодной воды и вылить ей на голову, никакие словесные увещевания на нее подействовать не могли.

Сильно напугал их и эльфенок.

Пока Ворон, на пару с девициным дядюшкой, боролись с истерикой одной, Тай и Вик выхаживали второго, которого нашли под столом без признаков жизни.

Сначала они не могли понять, что с ним. Толи он пострадал от сильного удара, когда рыжий насильник отшвырнул его, толи просто отключился со страху. Тай аккуратно ощупал его ноги и руки, с особой бережностью прошелся по спине и хрупкой тоненькой шее, потом принялся за голову.

Убедившись, что переломов и вывихов нет, он послал Виктора принести один из их дорожных плащей, чтоб прикрыть мальчика, предвидя, что когда тот очнется и поймет, что раздет, то почувствует себя опять униженным. А на сегодня парнишке, уж точно, горестей достаточно.

Когда принц вернулся, его старший друг сосредоточенно шептал какие-то слова, склонившись над эльфенком, а по его вискам от напряжения тек пот. Руки же Тая скользили по голове мальчика, ритмичными толчками выписывая круговые движения. Подушечками пальцев — ото лба к темечку и на затылок, ото лба к темечку и на затылок…

Мальчик всхлипнул и попытался открыть глаза. Тай быстро отнял от него руки и со словами:

— Ох, и тяжело мне даются эти знахарские штучки, — вытер пот со лба и накрыл эльфенка принесенным плащом.

Минуту спустя тот завозился, окончательно приходя в себя, и распахнул огромные, темные до черноты глазища.

Да-а, теперь уже точно становилось ясно — парнишка не чистокровный.

Ну, так друзья это и раньше предполагали. Дети, тем более чистой крови, слишком большая ценность для эльфов, что б один из них мог вот так оказаться в придорожном трактире другой страны в качестве подавальщика. Наверное, одна из оброчных девиц сумела убежать от своего хозяина. И бежала, видно, эта бедняжка так долго, что оказалась в королевстве по другую сторону Драконьих гор от владений светлых эльфов. А уж здесь и родила маленького полукровку. Да, наверное, это единственное объяснение.

Тем временем, девушка успокоилась и, после того, как Коррах что-то пошептал ей на ушко, скрылась на кухне.

Хозяин же с расстроенным видом, потирая красные запястья, начал извиняться перед дорогими гостями:

— Да-а, не в доброе время, вы господа, заехали к нам…

— Я так понимаю, не каждый день у вас здесь такое происходит? — предположил Тай, помогая мальчику подняться и сесть на лавку за один из чистых столов.

— Да уж! До этого дня отводил Светлый этих разбойников от нас! Мы ж на Главном тракте находимся, да и Аргилл недалече, опять же… — он кивнул на развал в противоположной стороне залы: — А эти, как правило, не нарываются — все больше по Нижней дороге куролесят.

— Это далеко отсюда?

— Да нет. Но там глухо. И разъезды стражников префектуры там не ездють, — стал пояснять папаша Лайсо: — Это вдоль реки — она графский замок соединяет с городом и по нескольким деревням пролегает. Вот там они свои разгулы-то и устраивают. Да по заречным селам шастают — возле замка-то еще один мост есть, попроще, чем городской, конечно — обычный деревянный. Но и река в том месте, еще не та, потише будет — не нахлебалась воды-то с болот лесных, что протоками их соединяет. Вот по тем-то местам народ от них воем воет, а сделать ничего не могуть! Год назад, сказывали, из заречья девчонку вот так же заграбастал — понравилась она ему больно. И уволок к себе в замок. А когда натешился да выгнал, она, бедолажная, в реке-то и утопилась. А говорять, справная девчушка-то была — и красавица, и умница, и приданое за ней неплохое давали — от женихов отбою не было… говорять… я ж, и испугался за нашего-то мальчонку. Э-эх, вот и сынов моих сегодня нет, а то б…

— Дядя, миленький! — воскликнула вернувшаяся в залу востроглазая девица, посмотрев на того как на малохольного — с укором и жалостливо.

Сама-то она, к этому моменту, успела уже и переодеться в сухое платье, и на кухню сбегать. А теперь, со своей обычной спорой деловитостью что-то сгружала на стол с подноса:

— Ну что, по-твоему, могли бы Дрозд с Крохом сделать? Этих-то человек двадцать было! Прибили бы они моих кузенов, да спьяну-то и не заметили! Благодари Светлого, что не они тута были, а господа спасители наши! Они-то воины опытные! — и она одарила каждого из «господ спасителей» благодарным взглядом, а Корру еще и улыбка лучезарная досталась.

А дядюшка ее подскочил и стал помогать тарелки со стаканами на стол сгружать:

— Конечно, конечно, спасибочки вам великое! А вот и благодарность наша!

На столе появилось блюдо с большими ломтями розовой сочной ветчины и маленькими темными колечками копченой колбасы. Тарелки с огурчиками бочковыми, с палец величиной, солеными грибами и маринованными луковками. А еще корзинка с хлебом, кувшин с чем-то и бутыль с явно более крепкой, чем пиво, коричневой жидкостью. Перед эльфенком же красотка поставила большую кружку с парящим, видно горячим молоком и чашечку с медом.

— Вот! — взмахнул рукой над накрытым столом папаша Лайсо. — Отведайте в благодарность за наше спасение моей настоечки. Это не та дрянь, что беруть по многу и за дешево — эта чистейшая, на травках разных настоянная. Вот компотик есть на запивочку, но я не советую — лучше грибком, аль огурчиком закусить. Присаживайтесь, господа, — пригласил он всех и принялся разливать по стопочкам коричневую жидкость из бутыли, а по стаканам компот.

К этому времени поганый дух успел выветриться из комнаты, а Фейрум управиться с полами. Так что, закрыв дверь, он взял табурет и присоединился к ним, тем самым завершив рассадку за столом, вновь образовавшейся, но уже сплоченной компании.

— Я вот только одного не могу понять… — завел разговор Тай, после того, как все выпили по первой и уже во всю хрустели огурцами: — Как так случилось, что разбойник с большой дороги в замке-то графском оказался, да еще его и за разбой не наказывают? Он же, я понял, и не прячется особенно?

— Да-а — это беда всей округи нашей, уж зим пятнадцать как! А ты пей молоко-то с мёдиком, милый, пока не остыло. Аль, колбаски хочешь? — заботливо похлопал по спине, сидевшего с ним рядом, нахохлившегося эльфенка дядюшка Лайсо.

И только потом продолжил начатый разговор:

— История-то долгая… ну, дык, мы и не спешим вроде уж никуда, — он разлил настоечку еще раз по кругу. — История эта началась давно, еще при старом графе. Первенец-то у графской четы на охоте погиб, еще обженить не успели и думали, что уж и титул, и земли какому-нибудь племяннику достанутся. И вот, нежданно — негаданно на закате лет родила графинюшка еще одного мальчика… — трактирщик вдруг остановился и, отмахнувшись от последней фразы, как от ненужной, посчитав ее видно далекой от текущей истории, решил начать поближе:

— В общем, это я к тому рассказываю, что нонешний-то господин наш, получил наследство раненько — молодой совсем был. В то время у нас в округе красавицей первой слыла мельникова единственная дочка. Высокая, статная, волосы, как пламя, и сама — огонь! Все парни ее были. Я тогда еще малолеткой совсем считался и со взрослыми парнями тягаться не мог, но и то на нее заглядывался, — он остановился, степенно положил ветчины на хлеб и подал эльфенку: — Съешь, давай, хоть колбаски… молоко-то уж совсем твое остыло. Ну, так вот, — вернулся он к своему рассказу:

— Но девка эта, мельникова дочь, не проста была — горда больно, балована. Сама раскрасавица, да и приданое у ней, по деревенским-то меркам, не мерянное было — вот и выросла такая. И что ей далось-то — но удумала она не крестьянской женой, а графиней стать. Окрутила молодого господина махом! Не прошло и луны, как она его на ярмарке зацепила, а уж в замке поселилась. По округе верхом скакала, всем командовала, своими бывшими подружками да ухажерами помыкала. А спустя год родила сыночка. Ну, и воот… — придыхнул он, залпом опорожняя очередную рюмашку, — …так продолжалось зим пять, а потом, в один прекрасный день уехал наш граф в столицу, да так и не вернулся. И, хоть молод еще был тогда, но видно не дурак — на мельниковой дочке-то он так и не женился. Но она, тем не менее, как госпожа в замке жила, да звереныша своего наследником растила. С тех пор и не видим мы графа почти, за все годы, если разов пять и приезжал, то хорошо. А в последние наезды, всегда с большой стражей, да с магом еще в придачу. А графинюшку нашу новую, так вообще не видали ни разу — только слух прошел, зим двадцать назад, что женился господин в столице, да законный наследник у него народился.

Повздыхав чуток по этому поводу и, промеж делом разлив опять по кругу, папаша Лайсо продолжил:

— А прознав, что граф женился, да в том браке сыном обзавелся, мельникова дочь совсем с цепи сорвалась — всю округу извела. А кому жаловаться-то, префекту, Совету? Граф-то сам носу не кажет, волю свою не выказывает… вот городское начальство и заменьжевалось, что предпринять не знает. Мельничихин Графич подрос тем временем, компанией из всякого сброда обзавелся и начал озорничать по окрестным селам. В город и на Главный тракт, как правило, не лез, но уж зато по дальним деревенькам душу-то свою черную отводил, безнаказанность чуя. А вот зиму назад, как мамаша-то его от злобы своей с ума совсем съехала, да на мельницу покойного уж отца, сначала вернулась, а потом и померла совсем, он озверел полностью. Вот и к нам на Тракт выбрался, чего раньше не бывало. И если б не вы, господа спасители, то, не ровен час, и в город бы нагрянул! А так, может и помрет — с пузом-то пустым…

— А почему все так далеко зашло? Я графа Аргиллского знаю, нормальный, вроде, мужик — спокойный, разумный. Ты ж, Тай, его тоже знаешь, ну? — воскликнул Ворон.

— Знаю, верно, он в советниках у короля ходит. И наследника его знаю. Он, кстати, в отличие от рыжей образины, очень даже на отца-то похож! — согласился с приятелем Тай, а потом вернулся к прерванной этим отступленьем теме: — Так почему все-таки граф безобразие такое на своих землях допустил?

— Есть мнение, что Мельничиха, пока без него в замке командовала, прикармливала городских-то господ из графских закромов. А как сам-то в редкий час наезжал, то у нас тут тишь, да гладь наступала — она зверюгу-то сыночка прикручивала, а сама горюющей брошенной женщиной прикидывалась. У графа-то рука на них, видно, и не поднималась. Что-то до него доходило, конечно, раз с такой охраною наезжал, но, видно, так — по малости. А Совет молчал — вот скажут они, а граф-то ничего и не сделает, как многие годы не делал, и съедет. А Мельничиха-то с сыночком останутся! Что тогда? И ни каких подарков больше… вот… А ты ешь, давай, а то сил-то совсем не будет! — опять начал он пичкать эльфенка, подталкивая к нему едва надкушенный кусок. Да послал племянницу на кухню молоко, совсем уж остывшее, подогревать:

— Вот, думаю, что с мальцом теперь делать? Ему оставаться никак нельзя — не дадут ему жизни здесь графичевы дружки! Когда еще в городе прознают, что сам-то он помер…

— А давно у вас этот мальчик-то появился? Откуда он? — спросил Тай у дядюшки Лайсо.

У самого-то парнишки спрашивать было пока бесполезно — он до сих пор жался в угол, ни на кого не глядел и даже на заботу хозяина почти не реагировал.

— Да сам пришел, лун пять назад. Холодный, голодный, нарисовался как-то на пороге осенью прошедшей. Лошадник, вон, его пригрел. Я-то и не знал поначалу. А потом стал в трактире помогать, так и прижился. Он мальчик хороший — послушный, работящий. А мне что, куска мальцу жалко? Одеженки разной от выросших сыновей, вон — полный сундук остался. Он вот только плохо ест, как пришел худющий, так все и не поправится никак. А кто он и откуда, не знаю — ни че не сказывал. Вот только имя назвал и все, Лионом его кличуть…

Все, естественно, воззрились на Фейрума, ожидая, что может тот чего добавит, но не успел гном и слова молвить, как эльфенок вдруг сам неожиданно выдал:

— Вы не люди… — голосок его звучал хрипловато, придушенно, как будто парень через силу выпихивал из него звуки. — Не он, а вы… — указал он подбородком сначала на Вика, а потом на Тая с Корром.

— Точно! А ты сам-то простой человек, что ли?! — весело хохотнул Ворон на первые произнесенные слова парнишки.

Тай укоризненно посмотрел на друга, зачем он мальчика задирает — тот на контакт пошел, а насмешка может все испортить. И уже аккуратно подбирая слова, обратился к эльфенку:

— Верно. Мы не простые люди — мы оборотни. Но и Лошадник не человек, и ты тоже…

— Знаю… — тихо сказал мальчик. Хозяин с племянницей, кстати, тоже не удивились этому сообщению, а только с интересом поглядывали на вдруг заговорившего мальчика.

— А вот Вик у нас принц. Нас таких много по свету ходит — и оборотней, и эльфов, и гномов, а вот настоящих принцев в этом королевстве всего трое. Так что, это он у нас особенный, а в нас всех ничего такого и нет, — Тай, как зверь на охоте, подкрадывался к эльфенку со своими вопросами — осторожно, с «подветренной стороны»: — Просто, нам интересно, откуда ты здесь появился — это же не страна светлых эльфов? Где твои родители? Почему ты здесь один оказался?

— Я из Ламариса… мы с мамой и папой жили в поместье — там только мы, да через балку хижина бабки Травяны, знахарки… а деревня в отдалении. В Лацидуме светлых я никогда не был — от нас до него еще целый день пути… — неуверенно, по словечку, но парнишка начал отвечать на вопросы.

Все затаили дыхание.

А он, зачерпнув ложку меда, размешал в молоке и залпом выпил всю кружку. И уже обычным не хриплым голосом вдруг выдал:

— Мама с папой были простыми людьми и их убили из-за меня! Из-за того, что я такой! — и мальчик с остервененьем дернул себя за острое ухо.

— Тихо, тихо, миленький, — сказал папаша Лайсо и, погладив эльфенка по голове, аккуратно отвел его руку от покрасневшего уха.

А того как прорвало — он заговорил быстро-быстро, сбиваясь и перескакивая с одного на другое:

— Откуда я у них взялся — не знаю, но они были хорошие и меня любили! А я — их! Они не крестьяне, точно — к нам работники из соседней деревни приходили, и деньги у нас были… и образованные они! Папа учил меня всему — и письму, и истории, и географии. А потом пришли эльфы… — мальчишка скривился — вот-вот сейчас заплачет! Но нет, перетерпел вроде, и погнал дальше: — Вы про оброк людьми знаете, что Ламарис Лацидуму платит? У эльфов-то народу мало, детишки редко рождаются. А человеческие девушки, пусть и полукровок, но десяток за свою короткую жизнь нарожать могут. Эльфийки ж их, за несколько тыщ зим, двое, в лучшем случае! Вот после Большой битвы они и договорились меж собой…

— Спокойно, малыш, мы историю знаем. Ты про себя и близких рассказывай, — осторожно притормозил его Тай, боясь, что, пересказывая исторические события, парень выговориться, а о себе промолчит.

— А что про себя? Тут без истории нельзя… всего отдают по пять девушек в год. Города по очереди, разом всех. А когда до деревень доходит, то те по одной, по две. В общем-то, говорят, что им там хорошо — они же не скот, а великая ценность для эльфов. И из бедных многие сами идут. Здесь-то крестьянкой всю жизнь коров доить да капусту поливать, а там сразу, вроде как, госпожой становишься — к знатному эльфу в жены. Но не все хотят от родных-то уезжать, у кого и парень есть… а там-то жребий! Вот кто может, тот и откупается. И в результате, вместо ладной да пригожей дочери старосты, аль купца, к эльфам какая-нибудь больная сирота, а то и нищая калека едет. А в договоре сказано, что девушки должны быть самые красивые да здоровые. Оброк-то собирают королевские сборщики подати, а уж эльфы девок на границе получают. И часто такое бывает — увидят, что девушки больные иль некрасивые совсем, и сами в набег идут по ближайшим деревням. В наши места ни разу не доходили еще, мы, вроде как, далеко. А вот в этот раз дошли… наши деревенские им отпор, видно, дали. А что могут крестьяне против эльфийских-то воинов — ничего! Светлые и девушек забрали, и народу много покалечили… может, и убили кого. А когда эльфы уехали, деревенские на нас злобу-то свою и сорвали — родителей убили, а дом сожгли, — парень сморщился, желая в очередной раз удержать слезы, и уж вроде захлопал влажными ресницами, но вдруг неожиданно схватил ближнюю к себе стопочку с настойкой, и жахнул целиком.

— Ох-ти ж, Светлый мой! Что ты делаешь? Она ж крепкая! — завопил папаша Лайсо.

— Не бойся, хозяин, парнишка-то уже не маленький — эльфы долго взрослеют. Потому и откормить его не можешь. А крови-то эльфийской в нем много видать, раз необученный сущность других чувствует. Сколько тебе зим-то на самом деле? Уж точно не тринадцать, — успокоив хозяина, спросил эльфенка Тай.

— Двадцатая зима с той осени пошла, — ответил парень и, как-то весь подобрался, став сразу и выше и старше.

— Рассказывай дальше, — подбодрил его Ворон.

— Да все уж почти. Я сам-то на охоте в лесу был — еще до зари ушел. А когда к вечеру возвращался, меня бабка Травяна возле оврага перехватила и к дому не пустила. Все рассказала — как утром, чуть свет, явились крестьяне с косами и топорами, как кричали, что мои родные должны быть прокляты, раз такую тварь, как я, воспитывать взялись. Что можно было и человеческого ребенка к себе в дом принять — мало ль сирот на свете… потом, видно, их убили, а дом подожгли. Бабка та мне конька своего старого дала, монеток мелких горстку, да хлеба с яйцами вареными положила в мешок. И велела уезжать подальше от Ламариса — за хребет, в те страны, где к таким, как я, лучше, чем у нас относятся. Я сначала ее, конечно, не послушался, к дому пошел. Но там уже ничего не осталось — одни головешки дымящиеся. Я испугался очень и постарался побыстрее уехать из тех мест. И, как соседка велела, за горы подался. Купеческий караван встретил. Купец меня сначала принял. Но потом, когда уже в Эльмерии оказались, его охранники отобрали у меня и лошадь, и те несколько медных монет, что оставались, да еще амулет, который на моей шее с рождения висел, и выгнали из каравана, — тут парнишка остановился, обвел всех глазами нерешительно, видно соображая, что говорить дальше, а что нет. Но, тяжело вздохнув и собравшись с духом, решил-таки, похоже, рассказывать все как есть:

— Мне пришлось бродяжничать и попрошайничать… воровать иногда… я пытался, конечно, подработать, но кто ж меня такого маленького и худого в работники возьмет? Проще сразу прогнать, чем попробовать… пока лето-то было, вроде и ничего, выживал, а как холодать-то стало, вот тут мне конечно тяжко пришлось. Потом я сюда добрался, а здесь Лошадник — тоже не простой человек! Он и пожалел меня, к себе на конюшню взял. Потом и вы, дядь Лайсо, меня не выгнали… спасибо вам! — и парень, прямо сидя за столом, попытался изобразить поклон в сторону хозяина.

— Ой, ладно, малец… хм, парень! — замахал на него руками тот: — Вот только делать-то нам, что с тобой?

— А мы его с собой заберем, — вступил в разговор до этого молчавший принц: — Поедешь с нами Лион? Я тебя брату представлю — он наследник престола. Тебя, эльфа-то, пажом к себе в свиту точно возьмет. Будешь песни ему петь, да копье на турнирах подавать. Петь-то умеешь?

— Умею… немного. А почему не к вам? Вы же, тоже принц, — спросил тот.

— Ну, во-первых, до приезда в столицу я среди своих просто Вик и на «ты», пожалуйста. Не привык еще я к этим церемониям — десять зим без них прекрасно жил! А во-вторых, что там дальше, да как будет, не знаю — посмотрим, может и мне придется пажом обзаводиться! — и весело рассмеялся.

— А вам, папаша Лайсо, не мешало бы о себе, да о своих близких позаботиться. Эти разбойники ведь к вам придут, у вас же в трактире все случилось, да еще и парня не найдут… — напомнил о еще одной надвигающейся проблеме Ворон.

— Да-а, я уж подумал об этом… мож, охрану в Аргилле нанять? Человека три хватит? — спросил хозяин растерянно.

— Я предлагаю другое решение… — ответил Корр и вопросительно посмотрел на друзей.

Те согласно кивнули. А он, получив их согласие, сорвался со скамьи и бегом кинулся в комнатку, в которой они начинали свой вечер в этом трактире. Вернулся быстро, неся их чересседельные сумки, и одну сразу же передал Вику.

Тот, порывшись в ней, достал две звезды из белого металла. При ближайшем рассмотрении, когда он их выложил на стол перед всеми, стало понятно, что это знаки Светлого, внутри которых выбиты древние руны какого-то заклинания.

— Это охранные обереги — их сам Архимаг создавал. Нам они больше без надобности. Вы их над воротами и над входом в трактир прибейте, и каждый, кто попытается ступить через порог с плохим умыслом к постоянным обитателям дома, не сможет пройти дальше — ноги сами вынесут его вон, — сказал Виктор и продвинул звезды по столу к папаше Лайсо.

— Да вы все наши беды разрешили, господа! Уж не знаю, как вас и благодарить? А давайте выпьем еще! — радостно воскликнул тот.

Проснулся Ли в давно уж забытом состоянии — в спокойной безмятежности. Ему, вроде как, даже что-то снилось хорошее … С ним такого не случалось уж, наверное, с тех пор, как он уехал из родного дома.

Тут, за воспоминаниями о покинутом не по своей воле доме, надвинулся и кошмар прошедшего дня. На мысли о страхе, унижении и собственной беспомощности тут же отозвалось и тело — само свернулось в калачик, подтаскивая колени к самому подбородку.

«— Вот был бы я высоким и сильным, и был бы у меня в руках меч… иль волшебство эльфийское, то тогда бы…»

Тут пред глазами, как воочию, предстали его спасители — Тай, Вик и Корр, такими, какими он увидел их перед тем, как удариться головой и отключиться — сильными, высокими и бесстрашными.

И вот они берут его с собой! Именно из-за их обещания он спал сегодня так хорошо, несмотря на вчерашнее! Так что, не может он, сжавшись от страхов, лежать и дрожать, как побитая собачонка!

«— А вдруг они узнают и решат, что я трус?! И не возьмут с собой! А вдруг они уже уехали?!»

Стоило этим, по-настоящему уже страшным мыслям попасть в голову Ли, как он подскочил со своей лежанки в закутке конюшни и кинулся в трактир.

Заполошные мысли неслись поперед ног, сперепугу не давая заспанным глазам разглядеть дорогу. Во дворе парень чуть не снес одного из Светлых братьев, ночевавших тут же — в конюшне на сеновале, а теперь плескавшихся в бочке с водой у ее порога. А в неприбранном еще зале чуть сам не расшибся, запнувшись об упавшую скамью. Но когда он с размаху залетел в кухню, то увидел, что, ни кухарки, ни посудомойки, ни поварят, что приходили из деревень, еще не было.

«— Уф! Знать совсем еще раненько!» — догадался он, глядя, как папаша Лайсо в гордом одиночестве только-только водружает на плиту «кашную» кастрюлю.

С успокоенной душой Ли, было, сунулся помочь хозяину и потащил еще дров к печи, но тот, увидев его, вдруг заохал и заахал:

— Ой-йой-йой, малыш! Ай! Прости, парень! Все никак не привыкну к тому, что ты оказывается совсем уж большенький. Какой же ты грязный да чумазый! Господа же тебя в самый королевский дворец везти собрались! Иди сюда, — и, видно забыв опять, что парень давно большой, потащил его, как маленького за руку, в заднюю комнату. А там, найдя в хозяйстве посудомойки тетки Овсяны здоровенный таз, заставил хорошо умыться.

Затем он хотел еще и голову его макнуть туда же, решив, что при свежевымытой мордуленции грязные патлы только страшнее выглядеть стали. Но от этой беды его спасла Цветка, которая, что-то напевая, в этот момент вошла в кухню и оттуда увидела их войну над тазом:

— Оставь парня, дядь, не мучай. Господин Корр сказал, что они его по пути в ларгарские бани завезут. А уж эти южане в мытье толк знають! Так что в порядок его приведуть, перед тем, как везти во дворец — не сумлевайся даже! — со смешком сказала она и, взяв метлу, вышла в общую залу.

«— Бани? Это уже лучше… тем более, что они будут потом!» — решил Ли. И, пока хозяин не опомнился после слов племянницы, и не удумал еще какой экзекуции его подвергнуть, подхватил поднос для грязной посуды и потрепал следом за девушкой.

Завтрак заканчивался и скоро — в дорогу.

Лион, уже не как бедный подавальщик, а как настоящий гость, сидел в общей зале за столом, меж господином Таем и Лошадником, и дожевывал пирожок. Он съел и тарелку каши, и два ломтя хлеба с ветчиной, да и пирожок был далеко не первым — и не вспомнить, когда уж в него столько лезло! Это все от радости, от того, что господа, проснувшись поутру, не забыли про него!

Господин Корр и Цветка сидели за другим столом, воркуя меж собой как голубки. Господин достал монету и, что-то говоря девушке, стал класть ей за корсаж.

«— Оу! Половинный золотой!» — у сидевшего к ним лицом и увидевшего денежку Лиона, пораженно выпучились глаза.

Дядюшка Лайсо, углядев его странный взгляд, обернулся и видно тоже успел заметить стоимость подарка. К столу он поворачивался с такими же округлившимися, как и у Ли, глазами. А потом не удержавшись, охнул:

— Ох, и щедрый господин Корр!

После этого восклицания посидел пару минут, помолчал, что-то соображая, и расцвел в довольной улыбке, принявшись выкладывать свои, эти самые, радостные соображения:

— Да с таким приданым наша Цветка теперь самой богатой невестой в округе будет — мы удачу-то к ней и подманим! А то и девка видная, и руки у ней работящие, и сама хозяюшка хоть куда, да и разуменьем Светлый не обидел — вот только удачи-то у ней и не было! Как десять зим назад вышла замуж за того оболтуса, что по пьяному делу в свадебный же вечер и утоп в реке — так она от нее и отвернулась. У самого-то муженька, ни кола, ни двора, а родня его приданое Цветкино прибрала, а саму ее через пару лун и выставили — вроде, как и не сноха она им настоящая. А ей что делать? К старшему брату в дом бедной родственницей идтить? Так там невестка всем заправляет. Вот она у меня и прижилась — тут хоть денежку какую-никакую, но свою имеет, а там бы в бесплатных работницах ходила. Я ей уж пару раз и приданое дать предлагал, когда к ней сватались. Хоть много-то у меня и нету — но все ж кровь родная, жалко девку. Но она, после того раннего замужества, больно разборчива стала — просто на ленточку шелковую да ласковое слово больше не купится. Подавай ей мужика непьющего, да чтоб срушный был, со своим хозяйством и не старый какой, аль больной. И вдовец с пятком деток ей не надобен… где ж такого найти-то? Сама-то уже не девица юная. Балует вот иногда с проезжими… — он мотнул головой на милующуюся позади него пару. — Да я на это сквозь пальцы смотрю, должны же быть и у девки в жизни радости. Но теперь, на такое-то приданое — слетятся женихи, что твои пчелы на сахарок! Уж кого-нибудь, да выберет…

— Дядь Лайсо, — вдруг влез в его многословные мечтанья эльфенок. — Вот выйдет Цветка замуж, а вы то, как с трактиром справитесь без нее?

— Даа, — вдруг как-то сразу сдулся тот, но что-то опять покумекав, приободрился: — Цвета, конечно, после смерти моей благоверной Свёклушки — Светлый покою ей дай, — он сделал Божественное круговертие и, вздохнув, продолжил: — Хозяйство-то твердой рукой подхватила — у ней малые поварята и те не балують! Но замуж-то она, чай не завтра пойдет. Пока домик ей прикупим — мож здесь, а можа и в самом Аргилле. А там и невестки мои от родов оправятся, в трактир вернуться.

И опять пустился в объяснения:

— Сыны-то мои, год назад, всего с разницей в одну луну обженились, а теперь снохи, обе две — разом и рожать удумали. Тут уж разница всего денька в три случилась! Так что у меня теперь внучок и внученька… дааа! — довольно улыбнулся он. — Сначала, после свадебки-то, они приживались все больше, да под пятой у хозяйственной Цветки ходили. Да она не строжничала с ними, понимание имея, что хоть и не срушные они пока, но все равно — хозяйками ей приходються. А как животы-то им на носы полезли, так она их вообще по домам отправила — чтоб от греха подальше значит, чего плохого не случилось от тяжелых подносов, да кастрюль с горячим. Но теперь они уж разродились, так что скоро вернуться в трактир. А Цветка, я думаю, захочет, наконец-таки, своим хозяйством зажить, с собственным мужем и детками — хватит ей уже по людям-то обретаться!

После Цветкиной, теперь прям праздничной судьбы, они еще обсудили, как жить дальше, пока не узнается, что Мельничихин Графич точно помер. Еще обговорили, как дорогу до Аргилла сократить — где свернуть, чтоб через деревеньку почти сразу к мосту-то перед городом и выехать, а не кружным путем по Главному тракту лишние полдня ехать.

Так что, когда в путь-то пустились, солнышко весеннее уж за полдень давно наладилось.

Гордый Ли ехал на лошади рядом с господином Таем.

«— Ой, не господином! Ему ж запретили их теперь господами называть — он теперь в их компании!» — от этой мысли Лион аж зажмурился от удовольствия.

А еще ему пообещали, что когда они к вечеру до Аргилла доедут, то там все вместе в ларгарские бани пойдут и ему, Ли, там очень понравится — это не то, что в чулане в лохани или в деревенской бане мыться, там теплая вода сама сверху струйкой бежит. А после того, как намоешься под ней, и в мраморном озере, что бассейной называется, наплещешься вдосталь, то посетителей в светлых комнатах, полных теплого пару, на лежаки укладывают и мужики, специально обученные, спину разминают.

Го… просто Корр на это с хитрой улыбкой добавил, дескать, можно, чтоб и не мужики, а бабоньки спинку мяли.

Но Тай на него строго посмотрел и сказал, что им в столицу поспешать надо, а не блудить на каждом углу. И, что он, Ворон, уже наблудил на половинный золотой, и ему должно было, вроде как, хватить до самых Королевских Холмов!

А тот ему в ответ рассказал о пользе блуда в улучшении характера, и что некоторым иногда и не стоило бы пренебрегать! А потом они — все вместе, долго и весело смеялись над беззлобной перепалкой оборотней.

«— А он ворон, оказывается… их очень мало осталось на свете!» — поразился Ли. Их, воронов то есть, светлые эльфы почти всех извели, когда те, после Большой битвы, не захотели им свои земли в предгорьях уступать. Это он знал из уроков истории, что еще отец ему преподавал.

«— Вот бы посмотреть, как он оборачивается и летит… а кто, интересно, Тай? Волк или медведь?» — Ли еще ни разу не видел сам момент переворота, только оборотней в человеческом обличье встречал.

«— Ну, ничего, теперь-то скоро… вот сразу после Аргилла с его банями, и увижу…» — мечтательно перебирал про себя предстоящие удовольствия юный эльф.

Но, ни сегодня к вечеру, ни даже назавтра к полудню, в Аргилл они не попали…

Проехав по единственной, но зато длинной улице Больших Лужцов, они вскоре свернули к простому деревянному мостику через овраг. А там, по немощеной уже, но довольно наезженной дороге, стали спускаться в низину, что раскинулась перед ними, вплоть до самой реки. Справа темнел лес, который новые друзья и защитники Ли проехали еще вчера, но, как теперь оказывалось, выехали из него далеко правее.

Прямо, в самом низу разлегшейся перед ними луговины, за растянувшейся вдоль нее деревней, блестела на солнце река. А по самому ее берегу видны были большие разрытые ямы глинищ.

Традиционно в этой местности народ зарабатывал тем, что добывал эту самую глину — красно-коричневую, самую лучшую, ту из которой кирпич да черепицу делали и для столицы, и для других богатых городов серединных земель королевства.

Здесь же, в деревнях, и кирпич с черепицей обжигали. Прямо возле глинищ виднелись длинные постройки, видимо формовочные мастерские, да может и склады. Река-то здесь зимой порядком промерзала, а главный развоз по ней проходил.

Хотя, если недалеко, и на телегах, бывало, тащили. А чтоб подешевле выходило, то и глину простую вывозили…

В общем, народ тут жил неплохо — в достатке, при постоянной работе. Две довольно большие деревни, что предстали перед ними, ярко высвечивались средь обширных, чуть начинающих зеленеть садов красноватыми крышами, крытыми знаменитой черепицей.

Если б не собственное производство, то крестьянскому хозяйству не в жизнь не потянуть такую дорогую кровлю. Правда, сами дома были сложены из более крупного, чем обычно, темного кирпича — вот тут-то и сказалась, видно, чисто деревенская рачительность местных хозяев. Кирпич, он ведь не черепица — не развалится, если в дорогую глину, что продать можно, землицы обычной, аль навозу добавить… еще и теплее будет.

Деревня, что лежала прямо по проселочной дороге, по которой они направлялись, называлась Середними Глинками. Проехав меж огородов, они должны были выйти на Нижнюю дорогу, пролегающую по деревне. На ту самую дорогу, на которой и любил хулиганить, скорее всего, убиенный ими, Мельничихин Графич. И уже по ней выехать к другому селу — Крайним Глинкам, которое виднелось слева в отдалении. А после него, как им пояснил дядюшка Лайсо, уже рукой подать до съезда Главного тракта на каменный мост, за которым и был Аргилл.

Но с той возвышенности, с которой друзья спускались, ни моста, ни города видно не было — толи взгорок невелик, толи до них еще ехать и ехать, а возможно, что и ушами прохлопали что-то в рассказе хозяина, поняв его неправильно. Но главное в пояснениях трактирщика они уловили — по Тракту-то гора-аздо дальше было бы! А ему они верили — как-никак, а местный житель.

Где-то справа, укрытая от их глаз лесом, оставалась еще одна деревенька — соответственно, Дальние Глинки, но им она была без надобности, и друзья ее не выглядывали. Есть себе — и есть, и пусть ее…

Когда они ехали уже меж огородов, где на черной пашне дружными рядками проклюнулись зеленые всходы, делая ее жизнерадостно-полосатой, а в высоком прозрачном небе заливалась какая-то птаха, радуясь солнышку, дышащий спокойствием мир весенней природы был нарушен страшным от ужаса женским криком.

Затем крик перерос в вой и к нему добавился еще один, и еще, а потом присоединилась и громкая мужская брань. А следом раздались и призывы «— Помогите!»…

Друзья переглянулись и, пришпорив коней, понеслись в деревню, ориентируясь на непрекращающиеся, а только разрастающееся во все большее многоголосие крики.

Ли, что есть мочи, понукал старую кобылку, которую только и смог ему предложить дядюшка Лайсо, чтоб добраться до Аргилла. Но если б не вьючная одрица, что была пристегнута к седлу Тая и не давала мчаться в полную силу его огромному мерину, то Лион, скорее всего, добрался бы до нужного места один. А так он всего лишь чуть-чуть отставал от него.

Зато Корр с Виком, несдерживаемые ничем, унеслись далеко вперед и, когда Ли с Таем только поворачивали на Нижнюю дорогу, она же единственная улица деревни, те уже подъезжали к толпе, что была хорошо видна в самом конце селенья.

Несколько смурных и бледных мужиков сдерживали, не пуская за изгородь, десятка три селянок, которые гомонили, перекрикиваясь и переругиваясь меж собой, и то и дело норовили проскочить во двор дома. Но молчаливые серьезные мужички бдительно блюли охрану и успевали каждый раз перехватывать самых юрких и любопытных.

Но останавливать приехавших господ они, все же не решились.

Принц с Вороном были уже там — их лошади, с наброшенными на коновязь поводьями, топтались во дворе.

Сам дом, как и все остальные в этой богатой деревне, выглядел добротным и ухоженным — с высоким крыльцом, резными наличниками на окнах и аккуратно побеленными яблонями, набивающими розовые бутоны в палисаднике.

Меж теми яблонями, прямо на молодой траве, лежала толстенная баба в ярких юбках и голосила не умолкая. Это ее крики и подняли панику по всей деревне, и на ее зов они прилетели сюда. Она и сейчас не унималась и, держась за обширную грудь, продолжала взывать:

— Люди добрые-е!!! Это что же деется-то на белом свете-е?!! Помогите мне-е!!! Ох, Розаночка — деточка моя-я! Ой, Гречушка да Радушка — кровиночки мои-и!!! — с подвывом рыдала она, а две молоденькие девушки, сидя около нее на коленях и тихо плача, обмахивали бабу передниками.

Рядом с ними на траве сидел мужик со всклоченной бородой и налитым кровью лицом, беззвучно и широко открывавший рот, будто воздуха ему не хватало.

Возле него нашелся и Корр, который в этот момент что-то бубнил и делал пассы над головой и грудью мужчины.

— Как он? — спросил его Тай, соскакивая с коня.

— Да, вроде, уже ничего… — ответил Ворон, не оборачиваясь.

Тогда Тай, не подходя к ним, направился к дому, бросив в сторону Ли:

— А ты оставайся здесь, в дом не смей заходить!

Но, не успел он дойти до крыльца, как из двери вывалился еще один мужик. Он был помоложе и бледный, но такой же всклокоченный, как и тот, над которым сейчас ворожил Корр.

Мужичок далеко не ушел — плюхнулся тут же на ступеньку, да там и остался сидеть, раскачиваясь из стороны в сторону и тихонько воя — жалобно так и протяжно. И только, горемычный, успел пристроиться на лестнице, как в проеме показался Вик с мутным взглядом — этот был не просто бледный, а прямо зеленый какой-то. Ни на кого не обращая внимания принц тихо-тихо, по стеночке, спустился и направился куда-то за дом.

«— И правильно!» — решил Ли, оценив его состояние: «— Негоже принцу блевать при всем честном сельском люде!»

Минуты ожидания тянулись долго. Во дворе ничего не менялось, если не считать лица мужика, постепенно приходившего к нормальному цвету. Видать, сказывалась ворожба Корра.

Бабища также голосила, девушки также тихо плакали и махали на нее фартуками, а народ, за забором, также волновался.

Устав ждать и решив, что про него все забыли, Лион потихонечку двинулся к крыльцу. Обойдя раскачивающегося мужичка на ступенях, он бочком протиснулся в дом… и почти сразу пожалел о своем опрометчивом поступке.

В сенях, тут же за порогом, на спине и раскидав руки, лежала молодая женщина, пригвожденная вилами к полу.

Крови было не много. Так, только возле зубьев, что впились ей в грудь, виднелись на белой рубахе небольшие пятнышки особо незаметные среди соломинок и кусочков земли, осыпавшихся с неочищенных вил. Глаза убитой были широко открыты, их застывший взгляд, и выражение всего лица, говорили о крайнем ее изумлении в последний момент жизни.

От этой бескровной, но такой явной смерти совсем еще молодой женщины, от этих уже неживых, но еще удивленных глаз, Лиону тут же поплохело и захотелось поскорей уйти. И нет бы, ему вернуться обратно, но ноги сами понесли его дальше в дом.

А там…

Первое, что увидел Ли, ступив в комнату, была валяющаяся посреди нее разбитая глиняная статуэтка Светлого. И она, и кружевная салфетка, на которой та когда-то, стояла, и охапка бумажных цветов, служивших ей украшением — все было свалено в кучу и щедро полито чем-то красным.

Это же красное, размашистыми брызгами было и на побеленных известью стенах, и на оконных занавесках, и на перекошенной скатерти стола.

«— Как соком помидорным…» — почему-то именно эта мысль пришла в голову парня. Мозги парня, по ходу, уже начали отказывать и ни в какую не хотели признавать очевидного.

Из-за стола, полуприкрытые съехавшей скатеркой, высовывались чьи-то небольшие ножки в простых с деревянными подошвами башмачках.

Ли чуть продвинулся, чтобы разглядеть получше. Но его взгляд наткнулся на маленькую девочку, может еще и грудную. Она, в ярком цветастом платьице, как брошенная тряпичная кукла, раскинув ножки и ручки, лежала чуть дальше кучи с оскверненной статуэткой Светлого… ее голова напомнила Ли о раздавленных ногой шершавых орехах…

Все перед глазами потемнело и поплыло, рот наполнился кисло-горькой слюной, а в животе вдруг взбунтовалась и полезла наверх обильная утренняя трапеза.

И ощупью, по стеночке, как давеча Вик, Ли двинулся на выход, уже не желая знать, что стряслось в этом доме… не желая смотреть, кто лежит там за столом… и даже не желая искать затерявшегося где-то Тая! В данный момент он уже вообще ничего не желал кроме одного — ему срочно надо было на воздух. На возду-ух!

Как прошел мимо убиенной женщины в сенях, как вышел за дверь, парень не помнил.

Приходить в себя он начал, когда в углу крыльца, где его выворачивало наизнанку, Ли посетила интереснейшая мысль — он оправдывал сие непотребство, твердя себе, что ему можно — он не принц!

А потом его подхватили сильные руки Тая, и под возглас: «Говорил же — не смей входить!», понесли к бочке с дождевой водой и стали умывать лицо, щедро поливая и на голову.

И вот только после этого мир вокруг перестал плыть в елозящей темноте, а проступил, как ему и положено, четкими яркими гранями. Оглядевшись вокруг, Ли понял, что пробыл в доме не одну минутку, как ему показалось, а гораздо дольше, и за это время во дворе произошли кое-какие изменения.

Баба больше не голосила, а мирно спала тут же на травке.

Девушки куда-то делись.

А толстый мужик был уже совсем не краснолиц, а вполне нормален с виду, если не считать его нервного подергивания себя за бороду.

Рядом с ним сидел тот, что выл на крыльце, когда Ли так неосмотрительно решил увидеть все произошедшее своими глазами, и еще один — из тех, что дом от любопытных односельчан охранял.

А самих любопытных за забором стало значительно меньше.

Возле сидевших под яблонями мужичков так же находился Корр и вернувшийся из-за дома Вик. А Тай, оставив его, Ли, отряхиваться от воды, также двинул к ним.

«— Что делать? Да не че!» — бочком, бочком, Лион поплелся туда же.

Когда он подошел и, от греха подальше — чтоб не прогнали, пристроился за яблоней, бывший красномордый рассказывал, как дело было:

— Это ж доча моя старшая — Розанка, тут живет… жила, покою Светлый им дай! — мужичек оторвал руку от своей уж выдранной почти бороды и сделал Божественное круговертие. — С мужем и внуками моими. Хорошо жили — за восемь зим троих деток родили. Стог, муж-то ейный, не пил, руки не распускал, да и работал хорошо — несколько зим уж как свою черепишную мастерскую имел, а в ней человек пять наемных работников. Достаток у них в семье — дом полная чаша! Коровы две, овец десяток, свинка пол луны, как опоросилась — жить бы и жить в радости, детей поднимать… а оно, во-оно, что получилось… мать-то совсем от горю рехнулась! — кивнул он на толстую бабу, спавшую под соседней яблоней. И вздохнул тяжко так, безысходно.

— А с чего вы взяли, что это ваш зять такое зверство сотворил? И где он сам-то сейчас, и внук ваш? — задал ему вопрос Тай.

— Да это я сказал… — вступил в разговор тот из мужчин, что забор охранял. — Я сосед ихний, Дубном меня кличуть… — он мотнул головой, показывая на такой же добротный и ухоженный домик, сразу за забором палисада, и продолжил степенно:

— Седня ж солнце жарит, прям по-летнему, вот и решил я домой на полуденную трапезу сходить — поесть спокойно, да отдохнуть. Опосля вышел из дому, чтоб к реке, значить, к ямам идтить — работники ж у меня там, а успел-то только с крыльца спуститься, как вижу — Стог с мальчонкой своим подмышкой из ихнего дома выскакивает. Сам-то в одном исподнем и весь в кровище, а мальчонка-то молчит, кулем обвис в отцовских руках, глазенки только и таращит. Я уж потом смекнул, как в ихнем доме побывал, что от страха дитё ни живо не мертво было. А в тот момент я еще ничего не видал, думал, случилось че, помощь предлагать стал. А Стог уставился на меня, как будто я не по-людски говорю, а лягушкой квакаю, и побег вдруг в сторону леса. Аж босые пятки засверкали! Ну, я к ним-то в хату и кинулся, а там… ну, вы сами видали! Мне по началу тож плохенько было… — он сочувственно посмотрел на бледного еще Вика. — А потом к родителям Розанкиным побег, да к Жниву — брату старшому Стогову.

Тут тот мужичок, что поначалу на ступенях отсиживался, в разговор вклинился:

— Че говоришь-то, а? Стог у нас всегда смирный был — мухи не обидит! И Розанку свою, и девок малых — ужасть, как любил! Он бы на них, ни в жисть бы руку-то не поднял!

— Да я, че видел, то и говорю — не в себе братец твой был… — стал оправдываться сосед.

— Так, все ясно, что ничего не ясно! Надо вашего Стога найти! — закончил разговор Тай и стал подниматься с земли.

А тут и девушки пришли и каких-то бабок в черном привели. Сами уж не плачут, хмурые и озабоченные только.

— Начнем мы, наверно… день-то жаркий. Вот плакальщицы пришли — они знають, что и как делать-то надоть. А мамонька наша долго еще проспит? — обратилась та из девушек, что постарше была, сначала ко всем, а с последним вопросом к Ворону. Знать не сама баба-то затихла, а усыпил он ее. А младшая от этих слов сестрицы опять по-тихому в рев пустилась.

Тут подтянулись и парни да мужики от реки, что на ямах да в мастерских трудились. Все свои — деревенские, соседи да родичи. Пришлых наемников работать оставили.

И двинулись всем гуртом, кто на лошадях, а кто и пешком, в лес — Стога с мальцом искать.

Только его, Лиона то есть, в деревне оставили. Дубн его в свой дом отвел и сказал, чтоб здесь оставался и на соседнем дворе под ногами не путался.

Сначала Ли, вроде как, обиделся и на друзей, и на деревенских — среди парней-то, что с реки прибежали, и помоложе него были… да что говорить, что обижаться — дело-то привычное, когда его за малолетку принимают. А на объяснения время надобно, которого сейчас и не было.

Послонялся он по двору, в огород вышел, в дом заглянул — никого, кроме толстого рыжего кота, да собачонки на привязи. Но та, видно обалдев от такого количества народа за забором и шума в соседском дворе, на него и не покушалась — забилась в свою конуру, да так там и сидела. Ли ее толком и не видел.

Есть очень захотелось — свою-то утренею трапезу он у соседей на крыльце оставил. Но в доме без хозяев шуровать совестно было, так что пошел Ли в курятник, нашел два еще тепленьких яичка да выпил — вроде полегчало. А потом двинул к примеченному пустому коровьему стойлу да рядышком, в уголок на солому, и завалился… и уснул.

Проснулся он от того, что кто-то, настырно так, звал его:

— Ли-и! Ли-ион! Эльфе-енок, демон тебя задери… где ты?

Кое-как выбравшись из соломы, Ли побежал на голос.

Звал его, оказывается, Корр. Вид только у него был какой-то странный — штаны двухцветные, как будто из разных пар сшитые, да еще разной длины. А видно это было потому, что сапог вообще не наблюдалось. А камзол… точно его — малиновый с золотой вышивкой, но… вроде как и не его, а с чужого плеча — огромный.

Но долго разглядывать себя тот не дал — только узревши Ли, стал давать указания:

— Там много раненых. Бери лошадь, впрягай в телегу и дуй быстро к лесу. Да, скажи кому-нибудь из соседей, кого найдешь, пусть тоже с телегой едут, — не поинтересовавшись даже, справиться ли Лион с сей задачей, подпрыгнул и растворился в круговороте мутного потемневшего воздуха. А через мгновение из дымного завихрения вылетел огромный ворон и, с шумом хлопая крыльями, стал набирать высоту.

«— Вот и увидел… только как-то все не радостно нынче…», — подумал Ли и поплелся ворота отворять да упряжь искать.

Телега-то — вон она, на крытом дворе стоит, он ее, еще когда по дому слонялся, приметил. Вот только лошади не было — Дубн на ней в лес ускакал. Но, ничего, он на соседний двор сгоняет, свою приведет. Кобылка эта у дядюшки Лайсо и в упряжи бегала — он сам не раз Лошаднику помогал ее запрягать.

Когда они с соседом, не жалея телег и задов своих на тряской дороге, примчались к лесу, там действительно на крайней поляне прямо на траве лежало шестеро тяжелораненых. Кто-то слабо-слабо, но разговаривал, кто-то стонал, а двое вообще в беспамятстве были.

Да еще рядом топталось несколько человек в крови перепачканных.

Тай с Корром, кстати, вполне нормально одетым, над лежачими руками махали в лечебных заклятьях и потом уже обливались от натуги.

Когда их процессия из двух телег, нескольких всадников, да десятка пеших подходила к крайним домам, то солнышко уж садилось.

Потом оказалось, что деревенской знахарки на месте нет. Что и ее, и из других деревень всех, кто может лечить, еще предыдущей ночью в замок забрали — там, говорят, Мельничихин Графич больно тяжко занедужил.

И пришлось Корру с Таем все самим доделывать: и кровь останавливать, и раны затягивать, и ушибы обезболивать. А они с Виком, вместе с парой баб, у них на подсобном деле были: воду из колодца таскали да грели, тряпки на бинты рвали, да подлеченных по домам развозили.

Между делом Ли и к разговорам прислушивался — как поиски проходили.

Мужички-то да парни, те, что здоровыми и не сильно покалеченными вернулись, по домам-то сразу не пошли, а прямо тут, во дворе у Дубна, рядом с ранеными и пристроились. Откуда-то появилась бутыль самогона и они, из горлышка да по глоточку, ее и опорожняли.

— Откуда у него столько силы да злобы взялось-то? — спрашивали мужики друг у друга.

— Он же спокойный всегда был. Даже по малолетству драк избегал, — недоумевали они.

— У него коса с обломанным держаком была — вот он столько народу-то и покалечил!

Как понял Ли, Стог этот был в деревне уважаем за спокойный нрав и разумность. А когда его нагнали, он на мужиков-то с той косой и накинулся, и первые, кто его догнал, больше всех и пострадали — не ожидали они от него такого. А потом он в болота утек, да там и сгинул.

Когда Лион принца спросил о том, он тоже подтвердил, что даже Ворон с Таем его выследить не смогли — пропал, как и не было его.

А мальчишечку кто-то забившемся под куст видел, да сразу не взяли, а потом тоже не нашли…

В общем, все было плохо: поиски их закончились неудачей, Корр с Таем обиходив всех кого смогли, сами были в плохом состоянии теперь, а у соседей, с приходом сумерек, начали отпевать покойниц — скорбно и протяжно — по душе, как ножом по стеклу.

Чуть легче стало, когда в дом пошли да окна наглухо затворили.

Дубн то бобылем оказался — один жил. Вот их на ночь-то к себе и забрал. А по-другому — никак не выходило! Корр с Таем совсем плохие были — их, тому же Дубну, с Виком на пару, пришлось по очереди в дом на плечах затаскивать, своими ногами от истощения они идти не смогли. И с лица оба спали: бледные, щеки ввалились и синяки черные вокруг глаз — самих теперь лечить-то бы надо…

Хозяин их, между делом, корову подоил. И стали они с принцем друзей отпаивать, по переменке, то молоком с медом, то самогоном по капельке — кто ж знает, что поможет, в их-то случае… и Дубна слушать.

А тот на стол накрывал, да извинялся. Что вот живет один, уж зим десять как. Жена его родами первыми, как померла — так и живет. Он, горемычный, по ней долго убивался — у них-то все по большой любви когда-то сладилось. Потом, как оглянулся, а вокруг только девки молоденькие — пустобрёшки легкомысленные. Так один и остался — привык уже. Только вот дорогих гостей попотчевать разносолами не может — лишь клубеньки в кожурке имеются, еще вчера отваренные, сало соленое да капуста квашеная. Единственное, что хлеб вот свежий… еще Розанка сутра напекла, да одинокому соседу занесла.

Друзья уснули, а они втроем за стол сели потрапезничать — чем Светлый послал. Мэкнули по стопочке какой-то ягодной наливки за упокой души доброй женщины и ее дочек — самогон-то их хозяин не стал на стол выставлять, привычно посчитав Ли за малолетку. Зажевали это дело капусткой, по клубеньку съели и сала по паре ломтиков — аппетиту что-то ни у кого не было. Так что и сами вскорости спать подались.

Легли-то на полу — на хозяйской кровати умученных Тая с Корром разместили. Ли, сначала было, в хлев на соломку намылился, да вспомнил, что вечером со стадом корова вернулась, и пришлось укладываться там, где постелили.

А утром, после такого тяжкого дня да не вполне мягкой ночи, проснулись поздно.

Их хозяин уже успел и корову подоить да со стадом отправить, и к ямам у реки сходить — указания работникам оставить. А теперь стоял у печи и оладьи на всю компанию жарил.

Так что утренняя трапеза в отличие от вечерней, на вкус Ли, была не в пример лучше. Дубн на стол выставил целую гору оладьев, а к ним черничного варенья. Да кроме них еще большую сковороду со скворчащими на ней ломтями сала и полутора десятками глазками яиц. А сало в яичнице — это, знаете ли, совсем другое дело!

В общем, из Середних Глинок выехали они хорошо после полудня, пока Тай с Корром не оправились, и не уверили всех, что выдержат в седле до самого заката. А именно столько им и предстояло теперь ехать до Аргилла.

Вчерашнее ужасное происшествие, в котором они в силу Судьбы вынуждены были поучаствовать, тяжким грузом давило на каждого. И ни чудесные бани с теплой водичкой, без какого-либо усилия с твоей стороны льющейся на голову, ни умелые руки сильных парней, размявших им спины, не сумели полностью сгладить гнетущего впечатления от вчерашнего происшествия. И даже такое увлекательное, в другое время, занятие, как покупка нового коня, не смогло поднять общее упавшее настроение.

А Ли, получивший в собственность этого молодого и резвого скакуна, поймал себя на том, что не столько радуется новому другу, сколько расстраивается прощанию со старой кобылкой дядюшки Лайсо. И само это, казалось бы, радостное событие, придавленное плохим настроением, преобразилось в его голове в тоску по старым, пришедшим к своему завершению временам. Может там, позади, и не было все так уж расчудесно, но он был сыт, в тепле, и его там любили. Уж Лошадник-то, точно! А вот впереди грезились неопределенность, опасность и беды…

И только довольно жесткое внушение Тая уберегло купленного конька от скорбной клички «Морось», которую было дал ему под гнетом расстроенных чувств Ли. Легкий подзатыльник — так только, волосы примял, да высказывание мужчины: «Что пора заканчивать из себя блаженного строить — парень-то большой! И должен бы понимать, что им очень повезло, когда в конюшнях провинциального города нашлась на продажу такая хорошая во всех отношениях лошадь!», помогли в поиске более-менее приличного имечка.

А конь был действительно хорош — невысокий, по сравнению с армейскими громадинами Вика и Тая, он тем не менее был легок на ногу и довольно красив. Правда, его редкий мышастый цвет и навел мысли расстроенного Ли на унылую кличку, но, именно этот же цвет и делал его таким интересным. А белесые пятна на крупе, которые в народе принято называть «яблоками», и темные грива да хвост, придавали ему еще большей привлекательности.

А хозяин уверил, что и норов у того очень даже покладистый и добродушный. Что конек, собственно, и демонстрировал им на протяжении всего торга. Спокойно разглядывал блестящими выпуклыми глазами новых людей, столпившихся возле него, и норовил, то и дело, ткнуться своими нежными черными ноздрями в ладонь Ли, ища ласки и внимания.

В общем — чудо, а не конь! А если, опять же, не забывать, что конюшня, в которой они его нашли не столичная, то прямо чудо — расчудесное! Так что, в результате раздумий, понуканий и подсказок со стороны друзей, Ли таки разродился приличной кличкой для него и назвал коня Туманом! Тоже, конечно, не ахти, но всем уже хотелось есть и спать, поэтому сошлись на ней.

А утром, когда они выезжали из маленькой чистенькой таверны кузена дядюшки Лайсо, и где Ли все таки простился с старой кобылкой, их пессимистический настрой поддержала и погода.

Как часто бывает весной, вчера еще жаркое, чуть ли не летнее солнышко вдруг решило взять передышку и спрятаться в глухих тяжелых дождевых облаках.

И пришлось им, замотавшись по самые глаза в плащи, пускаться в дорогу под холодным, колким, моросящим без устали дождем.

И так четыре дня! Они ехали, почти не переговариваясь меж собой. Молча соглашаясь со всеми распоряжениями Тая — куда заехать потрапезничать, где заночевать, во сколько вставать… лишь бы одежда успела просохнуть! Хорошо еще, что они опять скакали по Главному тракту, и им не грозило увязнуть по уши на каком-нибудь проселке.

И только когда они, уже на подъезде к столице, вышли поутру из придорожной таверны какого-то маленького городка, капризная весенняя погода решила-таки снова поприветствовать их своей солнечной улыбкой. И хандра, прочно прилипшая было к их компании, начала потихоньку отставать.

Принц, десять зим не бывший в столице, стал выказывать бурное оживление:

— Сейчас поднимемся на этот высокий холм, и ты увидишь, как он красив! — говорил Вик Лиону, обещая все рассказать о Золотом Эльмере.

Да — да, именно так и назывался главный город королевства, хотя в народе он чаще звался Королевскими Холмами из-за своего расположения, да еще, чтоб не путать с бывшей столицей — Старым Эльмером. Видно в головах простых жителей страны сложно укладывались одинаковые названия двух разных городов. А приложенные пояснения, Старый он там или Золотой, это, в их понимании, вообще, было делом — двадцать пятым.

— Старый Эльмер стоит в устье Лидеи, где та впадает в Заревое море. Его образовал Первый король на месте старого портового городка эльфов вскоре после Большой Битвы. Пока правил он, там было все спокойно. Но спустя тыщи полторы зим, когда сильная кровь Первого была разбавлена простой кровью жен его потомков, и наша Семья, собственно, как и все Семьи семи человеческих королевств, образовавшихся тогда же, утеряла обязательный Дар силы, столице в том месте стали постоянно угрожать, — взялся рассказывать Виктор историю родного королевства и его столицы. Ли слушал. А что? Интересно же узнать все из уст принца — это ж совсем не то, что отец когда-то заставлял по книжкам учить!

— Когда правящие Семьи утеряли обязательный Дар, а с ним и долгую жизнь магов, то и их отношение к жизни, соответственно, претерпело изменения — ушло бесспорное могущество, пришлось доказывать и себе самим, и всем окружающим право на трон, и стать жестокими, коварными и беспринципными. Началось время Смут — междоусобные конфликты, передел границ, внутрисемейные свары. А Старый Эльмер, хоть и на морской, но все же границе находится. Туда и Итамор, и Ларгар, и бывшее тогда еще королевством герцогство Мартиал свои флоты посылало. Это продолжалось зим пятьсот, пока в бойню не вмешались волшебницы Зачарованной Долины, жесткой рукой и сильнейшей магией восстановив статус-кво прямых потомков Первых королей. И не напомнили о долге и ответственности, и самим Семьям, и толпам аристократии, которые были, в большей или меньшей степени, в родстве с ними, чем и оправдывали свои претензии и амбиции, раздувая мятежи и баламутя народ. Не успело все закончиться, как пираты с Заларгарских островов, в народе более известных, как гряда Длинный Язык, почувствовали себя способными нападать на прибрежные города. После нескольких веков Смут, их силы увеличились во много раз. Сброд со всех воюющих королевств, да и многие простые, согнанные армиями с насиженных земель горожане и крестьяне, подались к «вольным людям» — пиратам да разбойникам. Сильных магов осталось немного, а таких, как Первые короли и их первые потомки, что эльфов победили, и вовсе не стало. И чтоб не держать их всех в одном месте, охраняя один единственный город от пиратских набегов, а доступная столица тех привлекала неимоверно, ее было решено перенести. Конечно, Старый Эльмер так и остался одним из важнейших торговых и военных портов королевства, но все основные богатства были вывезены. Военных стало гораздо больше, а знати, на которую в прибрежных землях устраивали засады, чтоб похитить, да выкуп потребовать, осталось значительно меньше. Все они, как пчелки за маткой, подались в новую столицу за королем. К нашему времени и пиратов значительно проредили — военные-то флоты без дела остались, вот на них охоты и стали устраивать. Сейчас редко какой корсар отважиться к самым берегам Эльмерии приближаться.

— Вик, ты не прав. Может к самим берегам они и подходят редко, но в море балуют — мама не горюй! Торговцы-то, что за море ходят, флотилией, меньше чем по десять галей, и не высовываются за прибрежную зону! Да и флот до сих пор без дела не сидит — постоянно кого-то вылавливают, да на Главной площади Старого Эльмера вешают, — влез в рассказ принца Корр.

— Ну, есть такое… но, мы ж не об этом сейчас, а о новой столице говорим. В общем, решили перенести столицу в то место, где Лидея с Лиденицей сходятся. А холмы, на которых сейчас город стоит, и тогда уже Королевскими звались — там большое охотничье угодье Семьи располагалось и городок, тоже еще эльфийских времен, стоял.

За время рассказа принца они успели подняться по пологому, но очень высокому холму, и вот тут увидели…

Прямо перед ними лежал Золотой Эльмер, или Королевские Холмы, это уж как кому больше нравится.

Город действительно располагался на разновысоких возвышенностях по левому берегу этой Великой реки — с той стороны, с которой они к нему подходили, и уже основательно утвердился на правом. Им хорошо было видно, как на западной окраине города Лидея принимала в себя Лиденицу, а мягкий более тонкий изгиб той уходил влево, за спины путников — туда, где они ее перешли еще четыре дня назад в Аргилле. А сама Лидея еще более широкая и царственная, после поглощения вод младшей сестры, стелилась вниз, по направлению к Заревому морю.

— Она такая широкая, что через нее мост без помощи магии и построить невозможно! — вещал принц, широким размахом руки указывая на реку: — Только вон тот, который составной на развилке, люди строили. Он так и называется — Людской, — показал он на мост, что первым фрагментом соединял левый берег Лиденицы с образовывавшей раздел рек косой, а потом, еще несколькими проскакав по заросшим вербой и ивами островам, последним соединением взлетал на правый берег Лидеи.

— А самый широкий из трех мостов строили королевские маги, когда сюда перенесли столицу и город начал разрастаться. А вон тот — средний, что расположен напротив Дворцового холма и кажется нереально воздушным, потому что весь резной от барельефов, еще эльфы. Ну и с названиями никто, соответственно, не заморачивался: Королевский да Эльфов мосты. Между ними, кстати, только Парадная Набережная и причалы для знати, а торговые вон там, внизу на развилке. Там и все биремы в зимнее время стоят. Сейчас-то ледоход на Лидее уже закончен и навигация на ней возобновлена полностью, — Ли, вслед за рукой Вика, обвел глазами широченную гладь реки.

Хотя вода и была неуживчиво бурной, мрачного темно-серого цвета, а потому даже на вид пугающе холодной, но на ней вполне бойко уже суетились суда. В большинстве своем они шли под сложенными парусами и маневрировали с помощью весел, пристраиваясь к причалам, но несколько из них проходили мимо, гордо выпячивая разноцветные раздутые полотнища на самой середине реки.

— На двух самых высоких холмах расположены Королевский дворец и Главные храмы. В центре, самый высокий Светлому, слева же от него Странницам, а правее Темному. Там же обители при каждом и Рыцарские Ордена. А вон Ратуша, и рядом большое пространство меж трех холмов, поближе к реке — это Главная рыночная площадь. А во-он! Под стенами королевской резиденции, плац и казармы. С другой стороны, меж соседними холми — Большая арена, на которой турниры и представления актеров проходят, — Виктор водил рукой, показывая Ли главные достопримечательности столицы.

Город действительно был огромен и очень красив, особенно в такой солнечный и ясный весенний день. Большинство домов, малый круг охранных стен, большой — вокруг большей части левобережного города, высоченные квадратные башни, да и сам Королевский дворец были сложены из знаменитого охряно-красного кирпича. Только храмы Светлого и Странниц выделялись своей белизной — то тут, то там, по всему городу, да еще башня Темного чернела на одном из холмов.

И становилось понятным, почему именно Золотой Эльмер — все пирамидальные крыши храмов, дворцового комплекса, ратуши, охранных башен и еще каких-то не обозначенных Виком строений были покрыты золотом, и сияли на солнце, аж до рези в глазах.

А еще, сквозь красное и золотое пробивалась молодая зелень, делая яркий и сияющий город еще красивее.

— Так, пора двигать! А то мы и до вечера во дворец не доберемся. Это отсюда кажется, что недалеко, а как в город въедем и начнем с горки на горку скакать, то и дорога сразу станет в пять раз длиннее, — пробурчал Тай, в отличие от Ли видевший Эльмер уж полсотни раз с этого ракурса и в данный момент совершенно не впечатленный его красотами.

В столицу они въезжали через Северные ворота.

Сначала, правда, ехали долго по предместью, хорошо разросшегося за охранные стены. В отличие от предместий провинциальных городков, похожих более на сельские улицы, здесь все было, как и положено большому городу: и чистые мостовые, и кирпичные дома, крытые черепицей, да не менее двух этажей в высоту. И небольшие площади с фонтанами питьевой воды и торговыми палатками. И ни каких тебе огородов, свиней на улицах и стариков по лавочкам.

Если б сам Ли не знал, что они ворот еще не проезжали, то бы точно подумал, что они уже внутри!

Северный въезд они миновали без каких-либо проблем — Тай предъявил висевший у него на шее медальон стражникам и их пропустили даже без расспросов. Вик все еще не высовывался и, стараясь не привлекать к себе внимание, тщательно прикрыл тату волосами и надвинутой пониже шляпой. Лион уже не удивлялся подобному поведению принца — привык за многодневную дорогу. А только они тронулись дальше, как он и вовсе забыл об этом.

И не мудрено — столько интересного его окружало! Раньше, когда Ли вынужден был бродяжничать, то всякие городские интересности его не волновали — главное было совсем уж голодным не остаться. А по сторонам тогда приходилось совершенно по другим поводам поглядывать. Надо было где-то подсуетиться и помочь за мелкую монетку, пока не разглядели, какой он доходяга. А иногда и приворовать, стараясь при этом не попасться на глаза не только обираемому, но и местному ворью. А где-то и просто спопрошайничать удавалось, опять же, держась подальше от внимания нищенствующих хозяев этого места.

А теперь, сытый и довольный, с надежными друзьями рядом, да с высоты собственного коня, что ж не поглазеть на окрестности?

Сначала они ехали районом мелких ремесленников. По какой бы улице они не продвигались, сразу становилось ясно, чем местный люд на жизнь зарабатывает. То в открытые ворота проглядывали гончарные круги со склонившимися над ними мужичками, с лихо работающими ногами, раскручивающими ось. То из-за забора валил пар и дым, и слышались удары молота, давая понять, что там кузница. То вонь и разноцветные ручейки, сбегающие из-под ворот в уличный сток, однозначно указывали на кожевенную мастерскую.

Потом пошли торговые улицы. И так интересно было заглядывать, проплывая мимо на высокой спине коня, в специально незанавешенные большие окна! В одном широко открытом, чтоб поймать больше дневного света, виднелись скошенные столы, за которыми, шустро водя перьями, переписчики делали копии — это книжная лавка. В следующем застекленном проеме уже красовались разнообразные шляпы, одетые на подставки с круглыми болванками, и их яркие перья и ленты дружно всколыхивались, если в дверь магазинчика кто-то входил. В другом окне за стеклом разными цветами отсвечивали горки сладостей и ломтиков засахаренных фруктов — кондитерская, не иначе! Такие заведеньица Ли брал на особую заметку.

Периодически они проезжали небольшие площади, на которых с восточной стороны возвышался Храм Светлого или одной из Странниц, а посередине плескался фонтан. Площади эти окружали, преимущественно, продуктовые лавки, трактиры и кабачки, а за одним из угловых домов, как правило, стыдливо пристраивался красный фонарь, по этому времени суток пока незажжённый.

Деревенские торговцы зеленью и овощами, молочными продуктами, свежим мясом и рыбой, по раннему утру заполнявшие такие вот места своими телегами и повозками, теперь, по полуденному часу, все уже почти разъехались. А если кто и задержался, то, это какой-нибудь неудачник, сдающий за бесценок не проданный товар хозяевам местных трактиров и лавок, у которых, как известно всем, имелись ледники в глубоких подвалах под холмом.

Только цветочницы со своими корзинами оставались на месте или собирались в путь в более богатые кварталы — их товар пользовался спросом, вплоть до самого вечера.

Весь город действительно был на горах и прекрасно смотрелся издали. Но, как и сказал Тай, передвигаться по нему было довольно утомительно.

То там, то здесь, между домами на широкую мостовую выскакивали узкие, похожие на ущелья улочки, пролегающие сплошь из одних ступеней. Если заглянуть вглубь такого проулка, то было видно, как он убегает, круто беря вверх или вниз, куда-то за задние дворы.

Перемещаться по ним, конечно быстрее, но проехать на коне или тем более на повозке, там было невозможно. А для присмотра за порядком, в таких вот труднодоступных местах, для городской стражи специально в горном Ардине покупались низенькие, но способные как горные козлы скакать по уступам, крепенькие лошадки.

Ну а всем остальным, кто не желал ходить пешком, приходилось двигаться по проезжим улицам, которые плавными пологими изгибами, часто чуть не в объезд по спирали, забирались и спускались с каждого из полутора десятков холмов, на которых возлежал город.

Из-за длинной бестолковой дороги нервничали все. И Виктор, который не был десять зим дома и теперь, в непосредственной близости от него, просто горел желанием поскорее доехать до дворца. И Корр с Таем, которым просто надоело шарахаться по дорогам и хотелось добраться, наконец-то, не важно куда, лишь бы до места. Вот только Ли не страдал, от этого, вверх-вниз, пути — после ремесленных и торговых районов, потянулись кварталы богатых особняков.

И здесь тоже было, на что посмотреть — узкие фасады больших четырех — пятиэтажных домов вставали в единую линию и были изукрашены резным кирпичом.

Видя, что Ли очень заинтересовался, Виктор, чтоб отвлечь себя, стал давать пояснения к увиденному:

— Это уже своеобразный вид искусства, свойственный только этой отдельной области королевства. Есть свои известные мастера и веяния моды, — говорил он, показывая рукой на очередной шедевр кирпичного творчества.

— Когда обкладка дома подходит к концу, то тогда приходит время мастера фасадов. Из того же кирпича он выкладывает намеченный рисунок, потом обтачивает формы, доводя их до совершенства, обмазывает глиной и обжигает, затем наносит специальную глазурь и опять обжигает. А потом расписывает и еще раз проходится огнем. У них у каждого свой секрет глазури и красок, их обжиговые лампы не каждый кузнец сделает, а секреты мастерства передаются только по наследству. Смотри, если вглядываться внимательно, то руку каждого мастера можно отследить — один работает лучше с фигурами животных, другой людей, а третьему, в большей мере, растения удаются. Вон и вооон… — Вик указал на фасады двух домов расположенных по разные стороны улицы: — Это работа одного мастера. Видишь, как хороши его женские образы, а окружающая их фауна — не очень.

Действительно, фигуры танцующих дриад, по сторонам от крыльца первого особняка, и русалки, между окнами второго, были просто как живые, а вот олень и сиреневый куст у одних и всякая морская живность у других смотрелись какими-то грубоватыми, топорными, без движения, что ли…

Зато другой дом выглядел, как ворота в чудный сад — весь в цветущих фруктовых деревьях и весенних распускающихся растениях! И каждый лист на ветке, каждый лепесток на стебле, казалось, сейчас колыхнется на ветерке. А вот птички, посаженные мастером на деревца, выглядели обычными глиняными свистульками.

— Это район богатых купцов, чиновников и нетитулованной знати, — пояснял дальше Вик, — а сейчас, на самом подъезде к дворцу, поедем по улицам с городскими особняками Первых господ. У тех столько земли, что они могут себе позволить не только дом, но и сад — так что с дороги порой кроме крыш за заборами ничего и не видно. Зато, какими заборами! Эти себе могут позволить не одного мастера!

И действительно, когда потянулись с обеих сторон улицы высокие кирпичные заграждения, делая ее похожей на единый коридор, барельефные картины стали просто изумительными. И к тому же, в череде изображенных сценок, стали проглядываться и сюжетные линии.

Вот, к примеру — это были дриады и фавны: на первом барельефе вся эта лесная компания музицировала, на втором танцевала, на третьем играла в догонялки, а на четвертом… ну, он был, мягко говоря, немного непристоен.

Ли покраснев, перенес свое внимание на другие детали — на белочек там, зайчиков… благо, у хозяина этого дома денег хватило на разных мастеров, и все без исключения фрагменты были выполнены отлично.

И так каждые полсотни саженей — новый рассказ в сценках.

Пресыщенный впечатлениями, стал от поездки уставать и Ли, но благо этот квартал был последним — дальше по улице уже виднелись ворота малой крепости, окружающей дворцовую территорию.

Когда друзья въехали на подвесной мост, стали происходить странные вещи и, не ожидающий никаких резких перемен, Ли, поначалу просто растерялся и оробел.

Первое, что ввело его в смущение — это Вик, который в этот раз не стал прятать свое лицо, а наоборот, сняв шляпу и откинув волосы, ступил вперед. А когда стражники, только взглянув на него, рухнули на одно колено в слаженном приветствии, он уж просто оторопел.

Как-то не особенно осознавал Ли до этого момента, кем был на самом деле его друг Виктор. Ну, принц и принц… и че… в пути-то разное бывало — и от Тая выхватывал «доброе» слово, и на посылках у старших бывал, как тогда в Середних Глинках после побоища в лесу, и с ним, беспризорным бродяжкой, на равных водился — а тут такое!

А уж когда старшие друзья, почтительно склонив головы, остались позади, да так и последовали дальше за принцем на некотором отдалении — тут уж Ли и дар речи потерял!

Но… он хоть и бродяжка, но не дурак какой-то! И, когда обуявшая его оторопь слегка попустила, а отвисшая челюсть и выпученные глаза вернулись на положенные им места, Лион пристроился позади всех и стал присматриваться к манерам старших друзей, старательно копируя их. При этом также старательно не замечая неодобрительного внимания стражников, исподтишка таращившихся на его неподобающее поведение.

Так и следовали дальше — впереди Вик, по бокам у него четверо стражей, на два корпуса лошади за ними Тай с Вороном, и в самом хвосте процессии он — Ли.

Следовали степенно, без лишней суетливости — через двор с явно военными постройками, через небольшую площадь и по аллее сквозь парк, вверх к самому дворцу. Парень, конечно, и здесь с интересом поглядывал по сторонам. Но резкий бриз, то и дело срывающийся порывами с холодной реки, сделал их медленное продвижение по территории дворца менее приятным, чем оно могло бы быть, заставлял уже и его мечтать о завершении путешествия.

В итоге же, их путь уперся в высокую лестницу, от которой в обе стороны расходились колоннады галерей. Небольшой двор, зажатый трехэтажными крыльями здания, был практически закрыт от ветра, что несказанно порадовало юного эльфа, кончики острых ушей которого, высовываясь из чистых, но укороченных волос, давно занемели от холода. Мощеная разноцветной плиткой подъездная дорожка была обсажена подстриженными вечнозелеными кустами и окружена клумбами, где разноцветные виолы лихо подмигивали глазками-лепестками со свежевскопанной земли, а маргаритки даже не распустили своих бутонов.

Взбираясь по холму вверх, уступами уходила основная громада дворца, и из небольшого дворика казалось, что она закрывает все небо. Сколько было входов в него, Лион, конечно же, не знал, но даже его весьма ограниченных познаний в дворцовой архитектуре хватило на то, чтобы понять, что, то скромное место, к которому они подъехали, не могло быть парадным входом. Но, тем не менее, не успели они остановиться и спрыгнуть с коней, как к ним с разных сторон побежали слуги и конюхи, подхватывая под уздцы лошадей и снимая с седел дорожные сумки.

Передавая уздечку своего скакуна в руки подошедшему конюху, Ли краем глаза увидел, как из боковой двери на галерею стремительно вышли несколько человек и быстрым шагом направились к лестнице. Тут же вся толпа, что заполняла небольшой двор, и слуги с конюхами, и солдаты, сопровождающие их компанию от ворот, и Корр с Таем, и… даже Вик, в одном едином порыве опустились на колено и склонили головы.

Осознав это, Лион тоже поспешил бухнуться вниз и уткнуться взглядом в землю.

Но, такое сильное, даже скажем, всепоглощающее чувство, как любопытство, не позволило ему находиться в таком положении долго. А вы бы смогли? Если б перед вами вдруг впервые нарисовался, ни кто, ни будь, а беря во внимание реакцию Вика на приближающихся людей, толи Наследник, толи сам король!

Так что, не в силах превозмочь искушения, Ли, продув дырочку в съехавших на лицо волосах, стал подглядывать за происходящим.

Мужчина, быстро сбегающий первым по высоким ступеням, был довольно молод, а значит, все-таки не король, а старший брат Вика — наследный принц Ричард.

Он явно был немного пониже младшего брата, но тело его выглядело хорошо тренированным, и продвигался мужчина вперед пружинистой уверенной походкой, быстро сокращая расстояние до их коленопреклоненной группы.

Внешность старшего принца тоже разительно отличалась от внешности младшего. Его довольно короткие русые волосы, чуть прикрывающие крупной волной уши, золотились на весеннем солнышке, а небольшая бородка клинышком, как часто бывает у таких людей, отливала уже настоящей рыжиной. Лицо же… их Виктора запросто можно было-бы назвать красавчиком, если б не свисающие темные пряди, постоянно укрывающие тату, а заодно и половину его физиономии. А вот при взгляде на наследника создавалось несколько иное впечатление и, несмотря на явное семейное сходство, его скорее можно было посчитать просто симпатичным. Более мягкие черты, более выраженная утонченность и, конечно же, открытая на всеобщее обозрение родовая татуировка, ярко выделяющаяся на правой скуле и отвлекающая внимание от всего лица в целом. Глаза старшего принца парень с такого расстояния рассмотреть не смог, но они точно были не ярко синими.

Сопровождали же того, двигаясь чуть позади… два оборотня! Тот, что шел по правую руку от наследника, выглядел просто громадным! Хотя ростом, может, и не выше Тая, но в плечах и груди значительно шире. Он настороженно и внимательно следил изподлобья за всем вокруг. Правда в том, как он двигался, сквозила какая-то неповоротливость… возможно из-за немного косолапой походки?

Второй был не так высок и здоров, скорее сухопар и жилист, но более пластичен в движениях. Взгляд его желтых глаз, которым он окидывал окружающую обстановку, жестко въедался во все, что попадалось ему по ходу продвижения.

Тем временем Наследник подошел к Вику, наклонился и поднял брата с колен, а потом, обнимая, принялся что-то тихо и быстро ему говорить.

После нескольких произнесенных фраз старший принц развернулся и так же стремительно, как и пришел, направился обратно к лестнице. Вик, как будто напрочь забыв о существовании друзей, также быстро последовал за ним. Чужие оборотни двинулись следом.

Стоило им скрыться в дверях, как во дворике все отмерли и засуетились. Слуги похватали их сумки и поклажу с пятой лошадки, и тоже скоренько занырнули в ближайшие двери. Конюхи, так же споро, увели прочь со двора лошадей, а стражники, коротко поклонившись, запрыгнули в седла и ускакали по направлению к воротам. И буквально через пару минут, как Вик и Наследник с охраной скрылись в дверях, Ли и его старшие друзья остались одни в пустом дворике.

— Ну что, двинули и мы? — вроде как спросил Тай и, не дожидаясь ответа на явно риторический вопрос, направился к лестнице на галерею. Корр, а за ним и Ли, потянулись следом.

Оборотни видно неплохо ориентировались во дворце. Они, быстро и не раздумывая, и даже не спрашивая дорогу у попадавшихся на их пути людей, уверенно продвигались по бесконечным переходам, коридорам и лестницам. Ли едва успевал за ними. Разглядывать пролетающие мимо интерьеры было некогда.

Единственное, что удосужился пояснить Тай, что свой путь они начинают из Посольского Двора. А когда на их пути перестали попадаться служки со свитками в руках и в одинаковых черных мантиях с белыми воротниками, то Ли уже сам дотумкал, что они его миновали.

Потом была, кажется, внутренняя лестница, приведшая их на еще одну открытую галерею, где они не встретили ни единого человека, следом пустой обширный зал… затем опять коридоры, повороты, лестницы…

Когда уже Ли окончательно потерял ориентир, куда и в каком направлении они движутся, не успевая заглядывать даже в редкие окна, друзья оказались перед дверью запертой на магический ключ. И, даже без подсказок Тая стало понятно, что они, наконец-то, близки к жилым помещениям дворца.

Тай снял с шеи все тот же медальон и приложил его к двери. А когда она распахнулась, друзья вошли во внутренний сад с цветущими деревьями и уже включенным фонтаном. А проскочив его насквозь, оказались в большой застекленной галерее, увешенной громадными в полный рост портретами разных господ.

«— Кажется, это все короли и королевы!», — пораженно подумал Лион, приостанавливаясь возле особо красочного полотна, где была изображена милая темноволосая дама в окружении трех детей и нескольких собак разной породы. Разглядеть получше и прочитать табличку под полотном ему не дали:

— Ли, не цепляйся тут! Потом посмотришь! — крикнул ему Корр, уже выходя в противоположную дверь. И пришлось тому нестись сломя голову, чтоб нагнать друзей.

Хотя и приглядываться было некогда, и много интересного для Ли так и осталось не рассмотренным, но даже так он приметил, что после дверки с магическим замком, окружающие их помещения значительно изменились.

Обложенные дорогим мрамором, но в принципе безликие стены Посольского двора, оштукатуренные и беленые поверхности по бесконечным лестницам и переходам, теперь сменились на интерьеры, одетые в более изысканные и роскошные материалы. В зависимости от предназначения, помещения, через которые они проходили, были или расписаны фресками, или увешаны гобеленами, или покрыты тонкой резьбой по камню в староэльфийском стиле, а длинные переходы были сплошь забраны в деревянные панели. А на каждом повороте коридора, на каждом пролете лестницы, стояли полностью вооруженные воины, провожающие их настороженными взглядами. И в нескольких местах, чтоб пройти, Таю приходилось предъявлять свой медальон.

Наконец они вышли в хорошо освещенный зал с расписными стенами и золоченой лепниной под куполообразным потолком. Большое квадратное помещение в разные стороны вытягивалось в длинные коридоры. А еще, охраны здесь было в три раза больше на одну квадратную сажень, чем по всему пути их следования!

Слегка притормозив свой галоп, которым он пронесся через весь дворец, Тай посчитал нужным именно здесь сделать кое-какие пояснения для Ли:

— Значит так! К той части залы ты никогда и близко не подходишь — там покои его величества и наследного принца. Эта часть для тебя доступна, но не перепутай — слева комнаты его высочества Ройджена, а справа его высочества Виктора — где мы и будем жить, — услышав в ответ согласное «Угу», Тай собрался было развернуться и направиться в им же самим указанном направлении. Но его аж передернуло, когда Ли, не удовлетворившись одним согласием, следом задал и вопрос:

— А мы че, с Виком и здесь в одной комнате жить будем, как в трактире?! — слова, сказанные звонким мальчишеским голосом, ударились о штукатурку ближайшей стены и улетели под потолок, который колоколом разнес их по всей зале, сделав достоянием общественности. Ну и как следствие, солдаты и слуги, в силу служебных обязанностей находящиеся в комнате, услышав их, негодующе скосили глаза на глупого эльфенка и сопровождающих его оборотней.

Корр с Таем ошалело переглянулись, а когда их слегка попустило от эльфяткиной выходки, Ворон сказал Таю:

— Так, сейчас обустроимся, и надо будет этому дикарю хоть какие-то основы местного политеса вдолбить, а то мы с ним еще наплачемся!

Тот, кивнув соглашаясь, зашипел уже на Ли:

— А ты будешь сидеть в покоях безвылазно, пока я не разрешу тебе выйти! Если ослушаешься в этот раз, то я самолично возьму в руки лозину и тебя выпорю! Ясно?! И запомни перво-наперво, здесь — в стенах этого дворца, никакого Вика нет, а есть только его высочество Виктор! — и грозно посмотрел на прижухшего от страха парня, и даже вроде как клыки показал. Таким его Ли еще никогда не видел!