Сага о Первом всаднике. Время проснуться дракону. Часть 1

ГЛАВА 4

Расставшись с сопровождавшей ее до поворота компанией Льняна не направилась к мостику как обещала, а стала взбираться вверх по заросшей травой насыпи.

Добравшись до самого высокого места, она прикрыла глаза от слепящего утреннего солнца и стала вглядываться в силуэты мужчин, с которыми только что рассталась. Что уж ей могли сказать их все дальше удаляющиеся спины — неизвестно, но через какое-то время, она, видимо согласившись с какими-то собственными мыслями, мотнула головой, и произнесла вслух:

— Я думаю, они мне подходят. Тогда — к отцу! — и бегом бросилась бежать вниз.

Разогнавшись на склоне, она, не замедляя бега, проскочила мостик, взлетела по лесенке, миновала дом, стоявший на опушке, и понеслась дальше вниз по натоптанной тропинке, утекавшей в лес. Удочку и ведро с рыбешками она бросила где-то под забором, оставленного позади дома.

Сначала Льняна бежала легко по знакомой дороге, задрав мешающую ей юбку выше колен и скинув еще в подлеске ненужный больше венок — лес, сомкнувшись над ней, скрыл утреннюю синеву неба и уже начинающее жарить во всю летнее солнце.

Стали попадаться дом-древа, пока небольшие по тутошним мерка, но на самом деле вполне себе толстенные и высоченные. Мимо пролетели и поляна с давно отцветшим жасмином, и рябиновая аллейка, в которой местные поселенцы любят устраивать полночные танцы, и каменный круг древнего святилища.

Льняна уже не бежала, а просто быстро шла — ноги постепенно стали уставать. Дорожка вывела ее к берегу большого озера, к тому месту, где над ним нависала скала и ее слоистые уступы, вклиниваясь в водную гладь, прерывали золотистую полосу пляжа.

«— Вот, только гору обойти, а там до папиного дома рукой подать», — поддерживая убывающие силы, подбодрила себя девушка, сворачивая по вильнувшей в сторону тропинке.

Но, еще почти час ушел на то, чтоб обогнуть скалу. И только тогда, когда она почувствовала, что утомилась окончательно, тропка из-за очередного поворота выскользнула опять к озеру. Льняна облегченно вздохнула: «— Почти дошла!»

Пляжик в этом месте был не песчаным, как с той стороны горы, а из гладкой розовато-серой гальки. На берегу в мелкой слегка колышущейся волне лежали три русалки. Увидев приближающуюся девушку, они призывно замахали руками, галдя в три голоса так, что слов разобрать было совершенно невозможно. Хотя и так было ясно, что подружки ей рады и зовут купаться.

Ох, как бы она хотела сейчас присоединиться к ним!

«— Но нет, только не сегодня… и может быть уже никогда…», — вдруг в первый раз совершенно ясно осознала Льняна, к чему может привести ее задумка, если все пойдет удачно.

Поежившись от этих мыслей, она, тем не менее, отрицательно мотнула головой в ответ, продолжающим звать ее к себе девчонкам и, пройдя десяток саженей по пляжу, углубилась опять в лес.

Через четверть версты она вышла к обширной поляне, почти полностью затененной громадным дом-древом — жилищем отца.

Увидев, наконец-то, то место, которое обозначало конец ее пути, девушка облегченно вздохнула. Но сначала следовало немного себя подбодрить, а то с устатку и серьезного разговора не получится. Благо помощь была совсем рядом — чуть от тропы отойти.

Вода падала в маленький бассейн из каменной пасти какого-то вполне себе симпатичного чудовища. Кто и когда вырезал его, доподлинно было неизвестно — кто-то из самых древних обитателей Леса. Но зато все знали точно, что вода из этого источника бодрит и восстанавливает. Ее даже брали за основу для стимулирующих взваров те современные обитатели Леса, что баловались зельеварением.

Этим бодрящим свойством воды воспользовалась и Льнянка, чтоб восстановить свои силы после долгого забега через Лес. Вдосталь напившись и даже умывшись чудесной водой, она с новыми силами двинулась к дому отца.

На нижней ветке дом-дерева, как всегда, сидели две дриады: Ааола и Ууина — все ждали, когда отец их замуж за себя позовет.

«— Ну-ну, — привычно подумала девушка, глянув на них, — ждите-ждите. Терпенья у вас много, да и времени тоже. Вот если мамочку переживете… через несколько сот зим, тогда может, что и получится!»

Тем не менее, она вполне дружелюбно помахала им рукой — тетки-то в принципе не плохие. Просто жизнь у них здесь, в Дриадовом Лесу, такая…

Те, в свою очередь, оторвавшись от плетения друг другу бесчисленных кос, помахали ей в ответ. А Ууина, кажется она — Льнянка не очень-то различала этих зеленоволосых красоток, обиженно поджав губы, произнесла:

— К папочке своему пришла? Он в библиотеке, — и жалобно посмотрела на одно из верхних окон. Ей-то самой, да и ее подруге, без приглашения хозяина вход в дом-древо был заказан.

Кивнув головой, показывая, что благодарна за подсказку и более не обращая на дриад внимания, Льнянка откинула лиственный полог и ступила внутрь.

Жилое дом-древо в своем обхвате обычно не уступало по площади среднему крестьянскому коттеджу, а разные по своему предназначению помещения располагались одно над другим. Как говорил отец, по такому же принципу строились и донжоны самых древних крепостей, когда весь замок, по сути, и состоял из этой единственной башни.

Отцовская библиотека, а по совместительству и его магическая мастерская, располагалась, естественно, на самом верху — аж на восьмом этаже, а время уже к полудню и дел-то еще ой как много! В общем, опять подобрав юбку выше колен, Льнянка побежала бегом вверх по лестнице, стараясь перепрыгивать через ступень.

Лестница, как обычно в дом-древах, экономя жилое пространство, была винтовой: с крутыми поворотами и высоким шагом. Так что до нужного этажа пришлось, знаете, сколько витков сделать? О-го-го! У запыхавшейся Льнянки от быстрого подъема по спирали аж голова закружилась!

Первое, на что наткнулся ее взгляд, когда она с разбегу залетела в нужную ей комнату — была задняя спинка кресла, над которой в клубах сизого дыма торчали бараньи рога, перевитые золотыми лентами.

Увидев это, девушка на секунду притормозила свой стремительный бег.

«— Та-ак, и Саж здесь! Ну и ладно, этот нам не помешает — он свой!», — быстренько что-то прикинув, решила для себя она.

— Что ж ты так несешься, детка?! — выглянул из-за загораживающего обзор кресла отец и протянул к ней руки, зазывая в свои объятия. — Это все твое деревенское воспитание. Говорил я матери, что тебя надо было полностью здесь растить, в Лесу. Мы ж все-таки эльфы и не чужды какого-никакого этикета! — с улыбкой говорил он, пока Льняна обходила кресло с развалившемся в нем фавном и огромный стол, заваленный книгами и свитками.

— Угу! — согласился с отцовским словом наипервейший в этой комнате эльф, качнув рогами и скосив на девушку, усевшуюся к отцу на колени, мутный взгляд.

«— Ха, уже готов!» — усмехнулась про себя Льняна, разглядывая старинного отцовского приятеля.

Тот в совершенно разомлевшем состоянии полулежал в огромном кресле и был занят тем, что задумчиво пускал в потолок кольца ароматного дыма. Свои волосатые с козлиными копытами ноги он тоже пристроил на сидение, сложив их калачиком. А в этом лохматом гнезде, нежно оглаживаемая, умастилась бутыль кальяна. Глядя на него, становилось понятно, что он уже готов соглашаться с чем угодно.

— Ну, так что же заставило прибежать мою малышку в такой спешке к папе? — стал шутливо расспрашивать отец. — У тебя какие-то проблемы? Опять деревенские охламоны пристают со своими нежностями?

Понимая, что сидя на отцовских коленях, вести серьезные разговоры невозможно, Льняна разжала его руки и пересела в другое кресло.

Заметив ее скованность, отец заволновался:

— Ты меня пугаешь, дочь! Что случилось?

— Я думаю, время пришло! — решительно выдала она.

— Ду-умаешь… значит! — было видно, что именно к этому разговору отец и не готов.

— А ты посмотри — вот и узнаем точно, — надавила на него Льнянка, мотнув подбородком в сторону триножки с хрустальным шаром, стоявшей возле книжных полок.

Эльф вдруг засуетился, стал перекладывать бумаги на столе — сначала все сгреб в одну стопку, затем опять начал раскладывать по разным, неловким движением попытался засунуть в футляр какой-то свиток и чуть не смял его.

Наблюдая за хаотичными движениями отца и понимая его вдруг возникшую нервозность, девушка тихонько заговорила, стараясь объяснениями хоть как-то успокоить его:

— Пап, я встретила людей, за которыми меня… потянуло… что ли…

— Потянуло ее! Что за люди хоть? — всплеснул руками отец.

— Они и не люди вроде. Вернее, только один из них человек, а остальные — двое оборотни и с ними полуэльф из светлых.

— Где ты только нашла столь разношерстною компанию в нашей-то глуши? — удивленно спросил отец.

— Они на галее приплыли, — обрадованная тем, что отец заинтересовался разговором и перестал метаться, бодренько ответила Льняна.

— Это что ль из тех, что всю реку засрали? — вдруг вклинился в их разговор сатир.

Отец с дочерью удивленно воззрились на него. А они-то думали, что он в полной отключке от своего зелья — ан нет! Он не спит и даже, кажется, вполне улавливает, о чем речь идет:

— Там штук двадцать этих галей, а на них, наверно, не одна тыщща народу! И все они жрут да срут, жрут да срут! А потом все это в реку — в реку! — столь сильные эмоции явно оказались не по силам его разморенному организму и фавн, выпихнув из себя последнее восклицание, в изнеможении закатил глаза, и с удвоенным усердием засосал мундштук.

— Да, они из этих, — подтвердила подозрения Сажа девушка, не очень удачно сдерживая смех.

— Ладно, посмотрим, что да как, — тоже не смог скрыть смешок эльф и поднялся из-за стола.

Выдвинув подставку с хрустальным шаром, развел под ним огонь, а потом, враз посерьезнев, взмахнул в волшебном пассе руками и забормотал слова заклинания.

Но долго действо не продлилось — он вдруг резко повернулся, напугав этим замершую в ожидание Льнянку, в три прыжка добрался до кресла с развалившимся фавном и выхватил у того кальян:

— Хватит дымить, ты мне мешаешь! — и с этими словами направился к двери.

Сложив благостно руки на животе, сатир, было, собрался не возражать — дело, есть дело. Но услышав с лестницы хрустальное звонкое дзинь, взвился с кресла:

— Ты его разбил длинноухий ублюдок!!! — и резво подскочив с кресла, понесся вслед за эльфом.

— Да цел твой графин с варевом, козлоногий! Успокойся! Вон стоит, — ответив в том же тоне, завернул его от двери отец. Возвращаясь в комнату, он уже в открытую смеялся.

Льнянка тоже от души хохотала — это ж надо было так сатира напугать, что тот самое обидное для эльфов прозвище вспомнил — времен войны меж их народами. А это когда было-то? Не один десяток тысячезимий, чей поди, прошел с тех пор!

Успокоившийся фавн тоже присоединился к ним и громко заржал, тряся острой бородкой.

Смех благотворно повлиял на всю их компанию, разрядив напряженную серьезной Льняниной темой обстановку в комнате.

— Ты все-таки решила уехать от нас, малышка? Аль мне послышалось? — спросил немного протрезвевший Саж, опять умащиваясь в своем кресле.

— Да… наверное. Сейчас подождем, что там отец насмотрит, и решим, — ответила ему Льнянка.

— Я понимаю, конечно, Судьба-а. Но и Судьбу ведь можно изменить — если действовать решительно. Вот, в твоем случае — никуда вообще не ездить! Осталась бы здесь, вышла за меня, к примеру, замуж и жила бы с нами в Лесу — на радость отцу с матерью!

— Э, дружище, а не староват ли ты для моей дочери! — усмехнулся на эту высказанную приятелем сомнительную сентенцию отец.

— Знаешь ли, достойного мужчину не по возрасту меряют! — возмущенно возразил на это фавн. Но углядев на лице эльфа еще и вздернутую бровь, которая не только насмешку выражала, но… и как бы что-то не совсем доброжелательное, он ударился в многословные уточнения: — Да я ж сказал «к примеру» — не хочет за меня, пусть идет за кого другого: за эльфа, за тритона, за фавна помоложе! Да твою дочь любой в нашем Лесу с удовольствием за себя возьмет — вон какая красавица да умница выросла! — польстил отцу сатир, при этом подмигнув Льнянке хитрым глазом. Типа — он, конечно, шутит, но не надо забывать, что в каждой шутке козлоногого всегда есть доля правды: и если она, Льнянка, будет не против, то уж за ним-то, за Сажем, точно не заржавеет!

Девушка на это утомленно подкатила глаза, как делала всегда, реагируя на подобные выходки фавна, но того уже понесло как обычно, когда он по поводу женщин высказывался:

— Да и жена у тебя красавица! А уж Масляна, вообще — огонь женщина! А уж тело-то какое — добротное, гладкое, не у каждой нимфы в возрасте такое-то бывает! — при этом он на себе показал, что значит добротно и гладко в его понимании, округлив руками высокий бюст и полные бедра.

— Да уймись ты, наконец, сластолюбец старый! Постеснялся бы чуток — ты ж не далее, как минуту назад к внучке ее подкатывал! — засмеялся эльф.

— Да я че — я не че! Так только… Маслянка еще по молодости зим своих двум фавнам по рогам-то надавала! А потом же, за какого-то отставного вояку замуж вышла да дочь от него родила — жену твою. Ну, ты в курсе… — уже видно не знал, как остановиться фавн. — И прожила с ним долго — по людским меркам, конечно. Он и помер от старости — еще до твоего рождения, — кивнул он Льнянке.

— Я знаю про деда… — недовольно ответила та. Ну не любила она, когда об отличиях их женской половины семьи от других людей упоминали. Жила то она, в основном, в их мире.

Отец, тем не менее, купился на лесть приятеля своим женщинам, и заулыбавшись, попытался развить удобную для него тему:

— А что, может правда, дочь — ну ее, эту предсказанную тебе дорогу! Выйдешь замуж, внуков нам с матерью нарожаешь… — мечтательно протянул он.

— Папа! — строго прервала отцовские мечтания Льнянка. — Давай, посмотри уже в шар! — и выразительно кинула взгляд на окно, где солнце к этому моменту давно уж перевалило свой полуденный предел.

Пока отец вновь раздувал потухший было огонь под шаром, делал пассы и бормотал заклинания, а потом долго-долго вглядывался в него, на Льняну накатила какая-то отрешенно-грустная задумчивость и второй раз, с того момента как она решилась на пробу своей Судьбы, пришло осознание тех потерь, которыми ей грозило будущее.

«— А может быть, правда — ну его это предначертание! Выйти замуж за того же Сажа, зажить спокойной, полной неги и развлечений жизнью. А что? Она хорошо его знает. Мужчина он интересный. Конечно, не так как отец, с его строгой и утонченной эльфийской красотой, но по-своему тоже очень даже хорош», — она перевела свой взгляд на фавна, который в отсутствии кальяна и вынужденный молчать пока его приятель занимается серьезным делом, стащил со стола какой-то старый фолиант и был занят чтением.

Конечно, какая-нибудь крестьянка, узрев рогатого с козлиными копытами здоровенного мужика, с воплями бы кинулась наутек. Но для нее, Льнянки, проводившей в Дриадовом Лесу с самого раннего детства много времени, и местные зеленоволосые эльфы, и сатиры, и тритоны с их странной и даже пугающей для человеческого глаза внешностью, были родными и привычными.

Так что, разглядывая сидящего напротив нее сатира, она видела не чудовище, а очень даже симпатичного мужчину — смуглого, с четкими лепными чертами лица, с красивыми раскосыми глазами, темный блеск которых подчеркивала искрящаяся рубиновая слеза — серьга, спускающаяся с левого уха.

Ее совершенно не шокировали его рога и копыта. Она видела только изысканной формы холеные руки, длинные пальцы которых унизаны золотыми кольцами, и рельефный торс вполне себе по-человечески только слегка заросший волосами.

А уж отношение к своим женщинам у мужской части обитателей Леса вообще не шло ни в какое сравнение с людским. Своих жен они холили и лелеяли, нежно оберегая и гордясь ими. Они, конечно, вступали в борьбу, если находился соперник — на рогах и кулаках выясняя отношения, но это в большей степени был ритуал, чем настоящая битва, ведь все равно, в итоге выбор делала дама, облюбованная соперниками.

Вон у того же Сажа, как с детства наблюдала Льнянка, все шесть жен: три дриады, две русалки и даже утонченная эльфийка Амирель, жили в довольстве и радости, развлекаясь на свой вкус и занимаясь любимым делом, если таковое было — и на всех у него хватало любви и внимания. Ведь за те годы, что девушка знала приятеля отца и его домашних, пусть это по местным меркам и недолгий срок, но семейство это своего состава так и не изменило. И ни одна из дам другого мужчину мужу так и не предпочла.

И она бы могла жить себе такой же спокойной и неприхотливой, полной удовольствий жизнью — стоило только согласиться с отцом и выбрать себе мужа из обитателей Леса.

Она смогла бы заняться вплотную эльфийской магией, как всегда мечтала, и отец помог бы ей.

Могла бы резвиться в озерах и реках целыми днями со своими подружками — русалками — это ж только неграмотные крестьяне считают, что те всю жизнь так и живут с рыбьими хвостами, не выходя на берег. Да плевое дело — чуть пошептать и вот они — две стройные сильные ножки, готовые нести тебя в лес танцевать под луной с дриадами! Да и обратный процесс, из ножек — в хвост, даже для той же Льнянки проблемы не составлял.

Можно будет еще и музыкой вплотную заняться. Голосок, какой — никакой у нее есть, но вот арфы и лютни она так и не освоила, только на сиринге и сподобилась научиться играть.

Времени впереди будет много…

От мысли о том, что времени у нее будет ой как много, если она останется дома, размышления ее привели вот куда: а как долго она, Льняна, с ее нетерпеливостью и стремлением бежать вперед, сможет прожить в этой спокойной, неспешной, томной атмосфере Дриадова Леса?

Как долго ее будет забавлять, и удовлетворять эта полная удовольствий, неги и плотских радостей жизнь? Как скоро она «закиснет» в этом «сладком болоте», наплясавшись, напевшись и наплетясь кос с цветами? Как скоро ей все надоест и от недовольства собой и своей жизнью она закинет подальше магические манускрипты и разругается со своими легкомысленными подружками, которые, в отличие от нее, другой-то жизни и не знали. Да что греха таить — никогда и не были предназначены к ней.

А вот ей, Льнянке, и характер дан неугомонный, с тягой к бурной, неспокойной, расцвеченной событиями жизни. И сила дана магическая необыкновенная, замешанная и на людском, и на эльфийском, и на дриадовом волшебстве.

Недаром, еще, когда она была ребенком, отец наглядел в своем хрустальном шаре, что впереди ее ждут разные события: и опасные, и интересные, и великие… стоит только отойти подальше от Леса. И условие было одно — подходящие ей для этой дороги попутчики…

Тут отец, утомленно отвернувшись от шара, произнес, прерывая ее мечущиеся мысли:

— Они.

— Что-то еще увидел? — заинтересованно спросила Льняна.

— Да нет, ничего нового… как всегда, чуть вперед глянешь — там все многокрасочно и бурно, но как через стекло, по которому дождь лупит — не разглядеть четко, — и с тоскливой озабоченностью посмотрел на дочь, — все никак осознать не могу, что время пришло — ты ж такая молоденькая еще!

— Пап, наверное, нам пора идти… — тихо напомнила Льняна, жалея отца, но сама уже готовая к новым свершениям.

— Да, ты права. Сейчас покушаем и пойдем. Праздничная прощальная трапеза! — щелкнув пальцами, с деланной бодростью провозгласил отец, вставая с кресла.

Сатир, одернув набедренную повязку, изобразил на лице сочувственное выражение и двинулся следом за приятелем. Спускаясь по крутой лестнице, он похлопывал эльфа по плечу и, утешая, приговаривал:

— Не тоскуй, дружище, дети они ведь все такие — выросли и пфф — выпорхнули из родительского гнездышка…

«— Ага, умный больно! У самого-то сыновья хоть и своими дом-древами, но тут же, в Лесу живут. Да и куда, скажите на милость, еще могут податься рогатые и козлоногие чудища? А она уедет и Многоликий только знает, свидятся ли они с папой еще…», — плетясь за мужчинами, злилась Льнянка на Сажа с его неловкими жаленьями… и на себя, за свое радостное предвкушение будущего.

«— Что-то еще мама с бабулей скажут…»

Стоило им усесться за уже накрытый по-праздничному стол, как в столовую впорхнули цветочные феечки, неся блюда с едой.

«— О, подслушали!» — улыбнулась девушка, глядя, как те расставляют принесенные тарелки, выбирая им место меж разложенных цветов и горящих свечей.

А между тем, по двое неся каждое блюдо, феечки заставляли стол: в центре поставили запеченный на углях олений бок, обложенный поджаренными же ломтиками айвы. По бокам от громадного блюда водрузили тарелки: одну с зеленым салатом приправленным маслом и уксусом, а другую с диким рисом, кореньями и семенами, от которой шел пряный горячий аромат. Под конец примостили с одного края стола миску с малиной и горшочек с взбитыми сливками, а с другого графинчик фиалковой настойки и кувшин с напитком, в котором плавали ломтики фруктов.

— Сливки-то в деревне, чей поди, опять сперли? — весело спросила Льнянка.

— А то! — в тон ей ответил отец, но тут же добавил: — И не сперли, а позаимствовали — пора уже учиться прилично изъясняться, дочь, раз решила от деревни и Лесу в люди податься.

— Да мы лишнего не берем — ты ж знаешь! — вклинился Саж, уводя в сторону опасный разговор, боясь, что приятель опять затоскует. — Вот попробуй настоечку — моя Иинину, как всегда, сама делала. Фиалковая — полезная!

— Это ж чем она кроме немалого градуса такая полезная? — поддела сатира Льняна, поддерживая его игру и так же опасаясь болезненной темы.

— Вот тебе и на-а! — деланно выпучил глаза фавн. — А твои мать с бабкой больно хорошими знахарками, зато считаются! Аль это ты плохая ученица у них?

— Да знаю я, знаю! — рассмеялась девушка и начала перечислять: — От ломоты в костях, от порченой крови, от нервов, опять же, помогает…

— Во-о-от! — воздел блестящий от жирного мясного сока палец Саж, скосив глаза на приятеля.

Тот усмехнулся, распознав их уловку, и подхватив дочерин стаканчик, наполненный доверху щедрой рукой фавна, отлил большую часть себе:

— Ты ей много-то не лей — крепка больно твоя настойка! Лялечка, налей лучше своей подружке компоту, — помахал он рукой, подзывая феечку с нежно розовыми волосами и в тон им стрекозьими крылышками. Та радостно вспорхнула с висящего над столом светильника, и легко подхватив большой по сравненью с ней самой кувшин, наклонила его над Льнянкиным бокалом.

Девушка, дождавшись, когда феечка поставит на место хрустальный сосуд, похлопала себя по плечу, приглашая ту разделить с ней трапезу. А когда Ляля удобно уселась, Льняна положила на листик салата ломтик персика из компота и подала ей.

От феи шел вполне привычный легкий цветочный аромат, но почему-то именно сегодня он не бодрил и успокаивал, как обычно, а навевал девушке грустные размышления…

Почему никто не замечает, к чему ведет это безвольное плаванье по теченью жизни — полное удовольствий и безделья житье — бытье в зачарованном Лесу?

Вот феечки — эти чудесные куколки с ладонь величиной, с разноцветными волосами и стрекозьими крылышками, они ведь потомки тех, что сотворили этот Лес! Они были могущественными волшебниками задолго до того, как в нем поселились предки нынешних его обитателей.

А что сейчас? Во-первых, куда-то пропали, хмм… мужчины их расы, а они точно были. До сих пор еще можно разглядеть полустершиеся от времени барельефы, отображающие их жизнь, и на развалинах древних построек, и на огромных камнях святилищ, что кругами громоздятся то здесь, то там по всему Лесу. По ним, помимо наличия пропавших мужчин, можно было понять, что древний народ строил целые города, был не чужд разнообразных искусств и свободно приручал огромных животных.

Во-вторых, феечки не разговаривают на общепринятом языке, не пытаются общаться и хоть как-то взаимодействовать с хозяевами тех дом-древов, в которых поселяются. Просто обживают верхние неглубокие дупла стайкой по нескольку феечек и начинают, щебеча на своем птичьем языке, порхать и «делать хорошо» — так, кажется, как-то выразился об их непонятном образе жизни Саж.

Именно они полностью ведут хозяйство всех дом-древов, содержа в чистоте и сытости их обитателей, а их маленькие ручки способны не только готовить, стирать и обметать пыль, а и выделывать шкуры животных для зимней одежды своих хозяев. А уж какие они ткут ткани и вяжут чулочки из обычной травы и лесных цветов!

Конечно, все это удается маленьким и хрупким феечкам не без помощи простенькой, но вполне действенной бытовой магии. Но ведь это такие крохи по сравнению с тем могуществом, которым когда-то обладал их народ!

А сейчас, принимая от них многие тысячизимия заботу, к ним, по сути, относятся, как к очень полезной домашней живности. Их, конечно, любят и оберегают, но никто из живущих сегодня в Лесу не сомневается в весьма ограниченных умственных способностях малюток.

Льняна расстроено вздохнула и подала Ляле, сидевшей на ее плече, пару ягод малины.

«— Обычно феям и имен-то не дают — просто потому, что они на них не откликаются. Их Ляля — редкостное исключение!»

А дело было так: в те времена, когда она еще была традиционно-безымянной розоволосой феечкой, а Льняна только появилась на свет, родители как-то заприметили, что одна из фей, что обитали с незапамятных времен в папином дом-древе, вроде как разумней своих сестер и, кажется, проявляет склонность к общению.

Какое-то время они наблюдали, как розоволосая феечка, то и дело суетиться над их маленькой дочерью — то погремушкой трясет над плаксой, то потный от жары лобик протирает, то веточкой обмахивает, отгоняя прилипчивую муху. И, сначала понемногу, а потом и поболее, стали доверять ей в присмотре за малышкой. А имя ее уж само как-то прижилось.

Маленьким девочкам, подавая куклу, обычно говорят:

— Возьми Лялю, покачай Лялю, — вот и с приглядывающей за девочкой феей так же было. Ее просто пришлось для ребенка, только начинающего познавать мир, как-то попроще обозначить:

— Не плачь, милая, вот Ляля прилетела. Не маши ручками на Лялю. Спи — Ляля рядом, — так и пошло.

И, как ни странно, феечка стала отзываться на данное ей имя.

Но, как думалась уже выше, их Лялечка — редкое исключение. А все остальные феечки, знакомые Льнянке, были, пусть и полезными, и милыми, но, в общем-то, глупенькими созданиями.

И вот, теперь, глядя на тех, кто населял Дриадов Лес сегодня, девушка задумалась, а как скоро и они деградируют до того же ограничивающего ум состояния? А может, если не брать во внимание пользование общим языком и тяги к общению у фавнов и тритонов, то этот спуск по наклонной уже начался?

Последние пару тысяч зим они, похоже, уже и особенность свою в этом Мире не ощущают больше. Равнодушно взирают на проплывающие мимо корабли и не отпугивают чужаков от берега стрелами и наветами, как бывало в старые времена.

Да и селяне из окрестных деревень по сезону не прячась по опушке шныряют, пасясь на небывало обильных для обычных лесов грибных и ягодных местах.

Одни только эльфы еще старались жить по законам и традициям предков, и были не чужды военного искусства, магических наук и ремесел. Но ведь они и пришли сюда последними из большого Мира…

А вон те же кентавры уже давно живут особняком, не общаясь никоим образом с другими расами, делящими с ними Лес.

А тритоны? Поговаривают, что у них появились отдельные личности, которые на берег зим по сто не выходили, а уж приготовленную на огне пищу и того дольше не ели, питаясь только сырой рыбой, моллюсками и водорослями. Русалки же их, вообще, в открытую с командами проплывающих по реке кораблей заигрывать стали, хорошо хоть те пока остерегаются. А то, как вдруг перестанут? Переловят же дур…

А фавны? При их-то долгой, очень долгой по человеческим меркам жизни, они проживают ее исключительно сегодняшним днем — стремясь только к сиюминутном удовольствию, забыв давно о законах предков. Виданое ли дело, что бы фавны мясо ели и зимой в шкуры рядились?! Им же положено за живой природой приглядывать, оберегать ее и питаться тем, что она сама даст. А зимой вообще — спать!

Так нет ведь, переняли у эльфов их образ жизни! А чего спрашивается спать-то по нескольку лун в году? Время терять да удовольствий себя лишать! И сейчас редкая дриада от жареного мясца отказывается, а уж от мехов и обуви зимой — вообще ни одна!

«— Вон „лесной защитничек“ сидит и мясо трескает так, что уши ходуном ходят!», — покосилась Льняна на фавна, который с аппетитом очередное оленье ребро обгладывал.

Впрочем… есть еще тролли… но те, как под мостами, что валы соединяют, поселились, так там и живут. А это считай уже и не Лес вроде, а пограничье с людским миром. Так что и неизвестно с какими традициями они когда-то пришли, а кажется, что все время так и жили — монетки мелкие да горшки со сметаною у людей вымогали. Правда, молодок гонять — в Лес приходят… но это, как бы, тоже всегда так делалось…

Льнянка так и не успела решить, что там с троллями происходит — вместе с сатирами и тритонами они уже по «наклонной вниз едут» или пока еще с эльфами на самом «краешке сидят», как ее от сложных мыслей оторвал отец, заметив невеселый настрой девушки:

— Что-то ты дочь приуныла. Поняла, что скоро расставаться придется и взгрустнула? — посочувствовал он.

— Угу, — кивнула она. А что еще могла Льняна ему сказать? Тем более в чем-то он прав — раньше она о таких серьезных вещах и не задумывалась. А тут — во-от!

— Может, тогда останешься? — хитро прищурился отец. — Нет? Точно? — переспросил он, глядя, как дочь отрицательно качает головой. — Тогда давай выдвигаться — солнышко уже садиться. А еще придется с матерью и бабкой объясняться.

Домой они возвращались совсем не так, как Льняна сюда добиралась. С отцом или матерью они ходили коротким путем — через Око дорог.

Пройдя все по той же тропке, что соединяла лесную поляну с отцовским дом-древом и скалу у озера, они гору обходить не стали, как пришлось утром это сделать девушке, а вошли в потайную пещеру. Там, в неглубокой выемке на стене были выбиты древние руны, при определенном касании которых и произнесении кое-какого заклинания, открывался проход в нужное место.

Льнянка знала и очередность касания рун, и слова нужные, но сама, ни разу открыть путь так и не смогла — ни навыков, ни силы ей пока не хватало.

Обнявшись с Сажем, который пошел-таки их провожать до самой скалы, и, вытерев набежавшую на карий глаз фавна слезу, Льняна ступила в колышущееся марево Ока. С той стороны отец уже ждал ее, держа в ладони мерцающий огонек.

Они шли привычными темными коридорами, поворачивая то влево, то вправо, направляясь к нужной им двери.

Живущие за высоким земляным валом, что огораживал Дриадов Лес, и не подозревали, что под ним находится целый лабиринт таких переходов. Давно забылось, что когда-то здесь стояла высоченная крепостная стена, а уж землей ее прикрыло потом — чей прошла не одна сотня тысячезимий, как ее забросили. А может и тысяча тысяч, тех зим…

Как рассказывал отец, внутри укрытых временем стен находилось не одно Око, а целая сеть магических входов-выходов, расположенных и по окружности Леса в стене, и по самой его территории. Да и других древних магических диковинок, наверное, здесь притаилось не мало, ведь вся крепость была как муравейник с множеством помещений и тайных залов, коридоров и лестниц, и уходила глубоко под землю. А стены, что под валом — это только так, верхушечка ее.

Но Льняне запрещалось одной находиться внутри этих подземелий и приказ обычно мягкого отца, когда он говорил об этом, был строг и категоричен. В общем-то, девушка никогда больше и не слышала, чтоб он разговаривал с ней таким непреклонным тоном. И ей оставалось только мечтать о том, как она вырастит, станет сильной волшебницей и вот тогда уже спустится в заветный лабиринт. Но… теперь, видно не судьба!

Нужная дверь вывела их к лазу, прорытого в толще нанесенной за тысячезимия земли. Невысокий проход через десяток саженей вывел их в заросли лещины и бузины, что росли в подлеске, всего в пяти минутах быстрой ходьбы от дома.

Тропинка, по которой они поднимались по склону большого вала, на котором и стоял дом деревенских знахарок, пролегала прямо на запад. Последние лучи заходящего солнца уже не жгли глаза, а мягко растворялись в золотисто-розовой кисее заката, обещая на завтра такой же солнечный и безветренный день, как и уходящий сейчас за горизонт.

Для Льняны и ее отца ясный закат, кроме обещания тихого дня, говорил еще и о том, что эльфу можно безбоязненно выходить из Дриадова Леса — никто из живущих по окрестным деревням крестьян теперь до самого утра и близко не осмелится подойти к жилищу колдуний. Не то чтоб обычные селяне могли чем-то навредить эльфу, но… кому нужны лишние проблемы, а?

А дома их уже ждали. Видно мать с бабушкой, не дождавшись Льнянку с утренней рыбалки, кинулись ее искать. В пользу этого предположения говорило широкое блюдо с водой, стоящее посреди стола.

«— Знать подсматривали весь день за мной!» — начала было заводиться девушка. Но вспомнив, что впереди осталось всего-то несколько часов до расставания с близкими… и злиться ей на них совсем расхотелось.

Бабуля, слегка полноватая миловидная женщина средних лет с темными волосами, как всегда убранными в строгий пучок на затылке, и зелеными прозрачными «семейными» глазами, спокойно разливала молоко из подойника по глиняным крынкам. Она никогда не нервничала и не шумела попусту, по крайней мере, Льняна за ней ни разу этого не замечала, и была в их семье оазисом спокойной разумности.

А вот мать, в отличие от нее, ровным характером не славилась. Она встречала загулявшуюся дочь и потакающего ее выходкам мужа, стоя посреди комнаты, уперев кулаки в бока и готовая дать бой:

— И долго это будет продолжаться, а-а?! Она будете мотаться по Лесу целыми днями, а ты ее покрывать? Ладно, она, но ты-то взрослый разумный человек, чем думаешь?! — выдала с ходу гневную тираду мать, стоило только Льнянке с отцом ступить через порог.

— Не совсем человек, а эльф, — мягко поправил ее отец. — Успокойся, родная. Все совсем не так, как ты думаешь. Девочка… — попытался он начать объяснения, но не готовая так быстро сдавать свои позиции жена его прервала:

— Не передергивай разговор, Асморель! Льняна совсем от рук отбилась! Сегодня утрепала в Лес даже ничего не сказав! Мы и поняли-то, что она уж там давно, а не у речки, когда коты рыбу из брошенного ведра по всему двору растащили! Я трав набрала на рассвете, хотела разобрать вместе с ней, объяснить, показать кое-что… а она и учиться-то ничему, видно, не хочет!

— Ма-ам… — тихонько позвала девушка. Ей вдруг так тоскливо стало от того как она представила, что вот так в соре и расстанутся они с матерью навсегда.

И плакать захотелось, аж в носу защипало…

— А ты молчи пока, я с тобой позже разберусь! — не стала слушать ее та.

Понимая, что если ничего не сделать сейчас, то жена еще долго может вот так отчитывать их с дочерью за все проступки и промахи, что совершили они за последние несколько зим — эльф подошел к ней и крепко обнял. Та, немного потрепыхавшись в его руках, через пару минут затихла и обмякла.

Льнянка стояла и смотрела на родителей, стараясь впитать и запомнить их образ таким — вместе, обнимающими друг друга с любовью и заботой. Среднего роста мама в объятиях по-эльфийски высокого и крепкого отца, казалась совсем маленькой и хрупкой. Она что-то жалобно бормотала, уткнувшись ему в грудь, а он, положив подбородок ей на голову, нежно утешал. Их волосы, длинные гладкие зеленоватые отца и буйные блестящие каштановые кудри матери, перепутались, глуша мамины возгласы и папин шепот.

От такого трогательного зрелища отделаться одним щекотаньем в носу Льнянка не смогла — слезы, уже не спрашивая разрешенья, побежали по щекам.

Тут в дом вошла бабушка. Она, как всегда не склонная поддаваться пустым бурным эмоциям, пока ее дочь распекала зятя и внучку, успела уже кучу дел переделать: молоко с вечерней дойки процедить и разлить по крынкам, все убрать — что в погреб на сметану да сливки, что на простоквашу в чулан. И вот теперь, намыв подойник во дворе, она с чистым ведром вернулась в дом, а тут: дочь с зятем обнимаются и шушукаются, не обращая внимания, что ребенок их стоит в двух шагах и рыдает взахлеб! Пришлось Масляне брать дело в свои руки:

— Что здесь происходит? — громко спросила она.

Вытирая подолом слезы и глядя на неохотно размыкающих объятия родителей, ответила бабуле Льнянка:

— Время пришло — я ухожу.

— Это правда? — строго посмотрела та на зятя.

— Угу, — только кивнул головой эльф, подтверждая слова дочери.

— Да, не уж-то?!! — воскликнула на это бабушка, сопровождая свои слова таким несвойственным для нее жестом, как взмах руками, заканчивающийся хлопком по бедрам, типа: «Ах — ты батюшки!».

Но она быстро «подобрала» эмоции и стала опять собранной и уверенной в себе, такой привычной для Льняны бабулей:

— Делаем все, как договаривались?

«— Да у них, видать, давно уж обговорено это дело!» — услышав эти слова, пораженно догадалась девушка, но долго раздумывать ей не дали — родные подхватили и закружили ее спешными делами.

Мать, смахнув слезы с прозрачных зеленых глаз, кинулась наверх, в свою комнату, и мигом принеслась обратно со стопкой чужой одежды в руках. А бабуля, начерпав горячей воды из котла над очагом, кинула в таз какой-то травы и потянула Льнянку зачем-то мыть еще чистую голову.

Как оказалось, волосы ей не мыли, а красили. А одежда в руках матери была не чужой, а Льнянкиной… теперь.

Мать подшивала ее, то и дело, прикладывая к ней, то мужские штаны, то рубаху, и тихонько всхлипывала:

— Мы ж думали, что ты постарше будешь…

Через пару часов этих всеобщих энергичных приготовлений к дальней дороге и неопределенному будущему, Льнянка, наконец-то, смогла разглядеть результат в сотворенном отцовской рукой зеркале.

«— Странно… как-то…» — думала она, всматриваясь в свое в полный рост отражение. Если в юбке, корсажике и расшитой блузке она выглядела стройной и гибкой, то в крестьянской мешковатой мальчишеской одежде — худой и нескладной. А крашенные в бурый цвет да к тому же обрезанные до плеч волосы, делали ее нежную белую светящуюся кожу, доставшуюся от эльфийских предков, болезненно блеклой.

В общем, вместо очень симпатичной девушки из зеркала на нее смотрел невзрачного вида подросток, общего у которого со старой Льнянкой были только глаза. И то, от жуткого цвета волос они на знаком вроде лице казались еще более светлыми и прозрачными.

Мать тем временем собирала дорожный мешок. Большой, добротный, из крепкой холстины, с широкими удобными лямками, он тоже, что уже неудивительно, оказался в приготовленных для Льнянкиных странствий вещах.

— Смотри сюда, — говорила она, закладывая в него вещи, — здесь еще смена исподнего и верхней одежды, да теплый сюртук на вечер. Большего не кладу — купишь потом, по надобности. Может и не крестьянскую одежду, носить станешь. Вот пояс, его не кладу — на себя одевай. В него золотые да серебреные монеты зашиты, мелкую медь в кошельке держи, — деловито давала указания мама:

— Вот еще чулочки, цветочными феями вязанные — там таких не найдешь: одни из цветов дикой розы — это для красоты, мож где и в женское платье нарядишься, а две пары из шерсти фавнов, самые, что ни на есть теплые, — с этими словами мать отступила в сторону, давая дорогу бабушке, которая стояла рядом с полными руками пакетиков и мелких склянок.

Закладывая все это в мешочек, она принялась перечислять:

— Это от жара, это от боли, это кровь остановить… — потом махнула рукой и со словами: — Сама разберешься — кладу только то, с чем ты знакома, — сгребла все разом, затянула мешочек и уложила его в сумку.

Затем достала из кармана фартука перстень со светлым, как их «семейные» глаза, изумрудом, потерла его фартуком и одела на палец внучке. Тот, немного поерзав, плотно облепил пальчик новой хозяйки — как тут и жил!

— Это чтоб твою человеческую магию усилить — слаба, да и не образована ты еще. Да и оберег он сильный — его чей еще моя прабабка заговаривала, — и, обождав пока перстенек пристроится, обмотала его длинной белой тряпочкой, такой же, что порезы и раны мужикам деревенским бинтовала.

— Его, конечно, снять с тебя не просто будет, но так — от греха подальше, чтоб лихих людей не искушать — пояснила она, и, не удовлетворенная приметной белоснежной чистотой повязки, зацепила у очага немного золы и втерла ее в ткань.

Тут настала очередь отца свою заботу проявить:

— Лук со стрелами не даю — кто его знает, как там дело повернется? Может и нельзя будет до поры до времени уменье свое проявить. Так что я тебе вот что приготовил… — он протянул дочери небольшие ножны с выглядывающими оттуда резными костяными рукоятями.

Та достала один квилон, покрутила его в руках, подкинула, примеряясь — хорош, что в руках, что на вид! А как же иначе? Эльф делал! Лучше может быть только гномьей работы, да и то, если вышел из рук знатного мастера. По форме он был похож на укороченный меч с обоюдоострым прямым клинком и слегка изогнутой крестовиной на цилиндрическом черене, способной отстранить клинок противника. Баланс ощущался ровно по центру и если учесть некрупную гарду, то при желании, а вернее, при большой необходимости, его можно было и метнуть.

Парные кинжалы, также как и лук, были в среде лесных эльфов самым пользуемым оружием, умению владеть ими учили с самого детства. Сражение на квилонах в исполнении двух эльфийских мастеров напоминало скорее искусный танец, чем жестокую схватку, столь отточенными, плавными и синхронными были движения соперников во время боя. Впрочем, простому человеку многое рассмотреть и не удалось бы — все-таки скорость и реакция у воинов были эльфийскими. Конечно, противостоять полностью закованному в латы рыцарю, эльф, вооруженный лишь кинжалами и собственной ловкостью, не смог бы. Но вот для всех остальных, несмотря на малый размер оружия, такой воин был бы очень опасен.

Из-за оторванности от Мира никто достоверно не знал, пришла ли эта традиция от древних светлых предков или зародилась уже здесь, в Лесу. Так что возможно теперь, именно Льнянке и придется это выяснить.

Обращению с парными кинжалами ее учил сам отец. Конечно, против него или других взрослых эльфов, она, скорее всего, не выстояла бы в настоящем сражении. Но вот в том Мире, в который она сейчас отправлялась, и который в большей мере был населен именно простыми людьми, ее мастерства, в каких-то экстремальных ситуациях, должно было вполне хватить.

— Я их, вишь, поскромнее сработал — без каменьев там, без золота. Чтоб тоже, значит, поменьше внимания привлекали, а так они идеальные — острые, сбалансированные и кое-какими заклинаниями прикрыты от порчи… а управляться ты с ними умеешь не хуже, чем с луком, — как-то виновато сказал отец, стесняясь, видно, своего скромного дара.

— Я вижу, пап! Они потрясающие! — успокоила его Льняна, прилаживая ножны к своему ремню.

— Вот еще, что я приготовил, — более бодро произнес отец, успокоенный тем, что подарок вроде как понравился, и достал из своей сумки бутылку с фиолетовой Сажевой настойкой. — Это, в общем-то, не тебе — за знакомство поставишь своим попутчикам, они такого больше нигде не попробуют.

— Поить мужчин?! Когда она… с ними одна там… — заволновалась мама, стараясь отобрать посудину с выпивкой у мужа.

— Да нормальные мужики — я видел. Не бойся — они в твоей дочери и женщины-то не увидали… если только… — ответил отец, ловко уворачиваясь от цепких рук жены.

— Что только? А?! — тут же уловила недоговоренность в его словах мать.

— Ну-у… только если она сама на ком-то не повиснет… — как-то неопределенно уклончиво ответил отец, засовывая бутыль в дочерин мешок и затягивая его.

— Да ладно тебе Веселина, к твоей дочери просто так не пристанешь — умеет за себя постоять. Чей не простая деревенская девчонка! Да и мужу своему поболее доверять стоит. Неужто он ребенка абы с кем отпустил?! — урезонила дочь Масляна, всучая каждому по кружке молока и сдобной еще теплой булке. — Ешьте, давайте, да идти надо… — закончила она все разговоры разом.

Выйдя за порог во двор, бабушка придержала за руку дочь:

— Я так думаю, нам с тобой Веселинка не стоит идти на берег. Давай здесь с девочкой простимся.

От этих слов бабули Льнянка аж мешок из рук выпустила, а мать споткнулась — да не готовы они так скоро прощаться!

Но, ни одна, ни другая, так и не успели разразиться гневными тирадами в ответ, их внимание отвлекла выпорхнувшая из-за дома светящаяся искра. Через мгновение искорка преобразилась… в Лялю! Зависнув перед лицом ошарашенной Льнянки, с дырявой, чуть больше мужского кулака, тыковкой в руках, она стала что-то щебетать и пихать ту девушке в ладони.

— Лялька! Ты почему из Лесу улетела? И зачем мне испорченная тыква? — отмахиваясь от нежданного подарка, воскликнула девушка.

Феечка досадливо покачала головой на недогадливость подружки и спустилась на землю. Затем легко развязала, казалось бы, тугой, затянутый отцом узел дорожного мешка, и заложила туда сверху тыковку, а сама скользнула внутрь.

Начиная догадываться, в чем собственно дело, Льняна подняла тыкву и заглянула в дырочку:

— Ляль, ты хочешь отправиться со мной? — пораженно спросила она, наблюдая, как внутри полой тыковки фея согласно качает головой и довольно откидывается на мягкую подстилку.

— Я должен был догадаться! — вскричал отец: — Там что-то было, но о таком я и подумать не мог! — но что он там такого удивительного видел в своем шаре, о чем не смог догадаться, рассказать он так и не успел, его неопределенные возгласы прервала, как всегда рассудительная и практичная бабуля:

— Да оно и к лучшему. А ты Ляль, — постучала она пальцем по тыковке, — раз идешь с ней, денюшки-то прибери к себе в домик — целее будут.

А потом были слезы, обнимания, обещания и последние наказы — в общем, все, что положено при расставании на долгие времена трех родных и любящих друг друга женщин. А потом… еще раз по кругу, и еще… пока отец, разве что не силой, не увлек дочь на дорогу.

Идя в ночи по тропе, Льнянка вглядывалась в знакомые с детства просторы и опять со страхом осознавала, что возможно видит их в последний раз.

Луна уже зашла, но звезды на безоблачном небе сияли как никогда ярко, высвечивая заливные луга внизу. Реку вот только из-за начинающегося подниматься предутреннего тумана было не видно. Лишь немногие фонари на галеях да костры их команд на берегу, мигающей цепочкой обозначали ее. Где-то под откосом, по которому они шли, изредка тихо всхрапывали лошади, невидимые в резкой ночной тени от насыпи. Зато в отдалении разноцветными фонариками, разбросанными по темному лугу, светились палатки знати, в которых, видно, горели ночники.

В какой-то момент пришло понимание, что все эти непривычные месту звуки и огни, неуловимо изменили родной простор и сделали его другим, каким-то чужим и незнакомым, а значит все, что было уже позади и путешествие ее началось.

С этой мыслью девушка откинула все свои страхи и сомненья, и смело прибавила шагу, нагоняя отца, который ушел далеко вперед.

Они спустились в затон, в котором еще вчера, в это же предрассветное время, она пристраивалась на любимое место с удочкой, не ведая об уже стоящей на пороге судьбоносной встрече.

Пройдя по мосткам, спустились в крайнюю лодку.

— Пришла моя очередь прощаться с тобой, дочь, — тихо сказал отец.

— Там, — он мотнул головой в сторону реки, — на такой тихой воде, как в сегодняшнюю ночь, звуки разносятся далеко, а туман еще не набрал плотности. Так что, отплыв отсюда, больше мы поговорить не сумеем. А выставить Полный полог я на проточной воде не смогу, мне еще надо лодку туда и обратно доставить, да тебя на корабль поднять. Так, запомни вот что — первое: не проявляй пока силу при людях, освойся сначала. В отдалении от Леса тебе ее будет еще долго не хватать — так что, соизмеряй свои возможности. Второе: найди, где и у кого учиться — это очень важно! И третье… помни, я очень сильно тебя люблю, дочь! — стушевавшись от последних своих слов, он быстро накинул капюшон плаща ей наголову и зашептал заклинание.

Лодочка споро скользила по реке, тихо, лишь с легким шелестом, рассекая носом воду. Они обогнули последний в растянувшемся караване корабль и, чтоб случайно не попасть в свет горящих на берегу костров, приблизились к его темному борту.

— Пора, — одними губами шепнул отец и, не сдержавшись, обхватил ладонями лицо Льняны, и принялся ее целовать быстрыми короткими поцелуями — в лоб, в нос, в щеки, в губы. От этого в носу у Льняны защекотало… а, может, не от этого, а просто подлые слезы опять напали…

В следующий момент девушка почувствовала как воздух, обвивая ноги и заворачивая плащ вокруг тела, потянул ее вверх к перилам корабля. И лишь легкое как дыхание последнее напутствие отца:

— Прощай, малышка… удачи… да хранит тебя Многоликий… если даст Он — еще свидимся…

И вот она стоит на палубе между перилами, которые только что видела снизу, и каким-то дощатым строением. Глянув вниз и не заметив в темени и тумане, стелившихся за бортом, отца, решила таки двигаться вперед.

Она еще раз огляделась и прислушалась — на палубе все тихо, только едва слышный равномерный плеск воды о борт корабля и откуда-то снизу невнятное бу-бу разговора, видно оставшихся на галее гребцов.

Не став рисковать, тем более что рядом никого не было, и формально запрета отца она не нарушала, Льняна все-таки применила слова Тихого шага и, щепотью кидая силу себе под ноги, пошла по проходу.

Дощатое строение, занимавшее большую часть палубы, оказалось толи конюшней, толи коровником — знакомый смешанный запах навоза и сена, что почувствовала девушка, просунув голову в дверь, обмануть не мог.

Она ступила внутрь. Чуть послушав и не услышав ничего нового, подкину вверх искру. В свете маленького огонька, напоминающего голубой и призрачный свет звезд, она обвела глазами помещение:

«— Все-таки конюшня», — решила девушка, увидев кроме открытых пустых стойл и желоба для спуска нечистот еще и кое-где сбрую на костылях по стенам да развешанные попоны. Еще она заметила лестницу, приставленную к дыре в дощатом потолке:

«— А там, должно быть, сеновал — то, что надо, чтоб затаиться до отплытия!» — порадовалась она, что так быстро нашла укрытие.

По мере приближения к лестнице, голоса стали звучать отчетливей:

«— Видно, прям под этим местом сидят… в шику играют…» — определила Льняна по уже отдельно слышимым словам.

Она ступила на лестницу и… раздался сочный пронзительный скрип. Девушка замерла в страхе:

«— Вот дура-то — под ноги кидала, а на лестницу забыла!» — кляла она себя, слушая, что происходит внизу.

А там, как не обидно было, все-таки услышали шум!

— Наверху кто-то есть! — раздался четкий вскрик испуганного голоса — и тишина, заставившая девушку не дышать.

— Да ладно! И кто ж там может быть? Все наши на берегу и команда, и господа тож — стали бы они красться потихоньку. Наверное, это… — раздался второй, издевательский такой голос.

— Наверно… кто?! — опять первый, испуганный.

— Наверно это… сатиры рогатые пришли и медведей привели, что б потрапезничать нашим Каркушей! У-у-у! — это опять второй голос, только теперь утрированно зловещий.

— Овсян, прекрати парнишку пугать, ход делай, давай, не тяни, — это уже третий голос, низкий, спокойный. — Эт Каркуш, корабль на волне поскрипываеть — он же из дерева все-таки.

Не испытывая больше судьбу и уже щедро разбрасывая силу вокруг Льнянка полезла наверх.

А там, действительно оказалось сено! Девушка на четвереньках пробралась в самый дальний угол и зарылась в стог. И, несмотря на все переживания долгого дня, она, как ни странно, сразу провалилась в сон.

Бирему мягко качнуло от первого гребка весел, и она плавно заскользила по воде. Ли довольно откинулся на подушки, разваливаясь на любимом месте, и решил было вздремнуть.

А чего не быть довольным? Навязчивые голодные мысли о встреченной вчера девчонке он отгонял, дожидаясь пятого дня, а в остальном все было просто отлично!

Вчера, вообще, день выдался хоть и хлопотный, но интересный.

После вкусной трапезы в деревенском трактире они вернулись к реке. Здесь для них уже была раскинута большая, как и положено принцу, дорожная палатка. Правда, посредь других таких же. Но они к тому времени уже и так решили для разнообразия поучаствовать в жизни странствующего двора, так что сильно переживать по этому поводу не стали.

После почти полутора десятниц проведенных на отшибе от общества, ничего так — сносно, прокатили и Торжественная дневная трапеза, и незамысловатые шумные игры на луговом просторе, и вечерний Большой прием на раскинутой меж костров площадке, и даже танцы последовавшие после него.

Его величество был очень доволен присутствием брата и его людей — ему тоже, чей поди, уже приелись одни и те же лица, мельтешащие вокруг него в течение стольких-то дней на ограниченном пространстве биремы.

Да и принц Ройджен, то бишь его светлейшее святейшество, смог при присутствии младшего брата на положенных увеселениях позволить себе свободный вечерок для себя любимого. В общем, вчерашним днем все остались довольны…

А сегодня утром Тай поднял их раненько и, отогнав от спящего еще двора поближе к их постоянному месту жительства, то есть к конюшенной биреме, и, выдав всего по кружке молока, заставил тренироваться. Приговаривая при этом, что хватит уже жрать да спать, а, то так и ноги скоро ходить откажутся.

В общем, они с Корром сначала сражались на мечах, а Тигр с Виком на кинжалах. Потом Тай переиграл позиции и поменял оружие, заставив их поскакать с короткими деревянными копьями и маленькими круглыми щитами, а сами они с принцем взялись за мечи. Еще покидали ножички в импровизированную мишень и из положения, стоя ровно, и из положения, стоя боком, из-за спины, с колена… все по полной программе.

А потом уставшие, распаренные, с ноющими ногами и руками они полезли в реку — вот когда познается истинное блаженство! Вода теплая, как парное молоко, у берега почти без течения, прозрачная настолько, что все мелкие камушки видны. Они и поплавали, и намылись, и просто полежали на воде, покачиваясь на легкой ряби, которую и волной-то назвать нельзя.

А потом была уже настоящая — полноценная утренняя трапеза. Было мясо, жареное вчера на костре, хоть и холодное, но сочное и вкусное. Были огурчики свежие — хрусткие и сочные. Был хлеб, еще теплый, ноздреватый и ароматный, и ватрушки с творогом, принесенные все теми же деревенскими торговками уже к тому времени подтянувшимися к реке.

И уже после этого их на лодке переправили «домой», на готовую к отплытию бирему.

А теперь, сытый, уставший, разморенный начинающейся жарой, Ли готов был уже вздремнуть. Только так — в полглаза, оттягивая сладостный момент засыпания, чтоб стал еще слаще, он наблюдал за Таем.

Тот же, порывшись в одном из мешков, что они принесли из деревни, отсыпал в лубяной коробок клубеньков, добавив туда луковок и морковку. Из другого мешка выгреб пару пригоршней хрусткого зеленого горошку в стрючках, а из корзины достал связку копченых ребрышек, и, оторвав пару полос, принялся звать кого-нибудь из конюхов. А когда из конюшни прибежал один на зов, стал ему объяснять, как сварганить к вечеру рагу из данных харчей.

«— И правильно — так сытнее будет», — одобрил его действия Ли. Что там еще пришлет им дин Гульш — неизвестно, а теперь уж точно голодными не останутся. Он так до сих пор без содрогания и не мог вспомнить их вынужденную сухарно — рыбную диету.

И только он решил на этой благостной ноте закрыть последние «пол глаза», как из конюшни послышались громкие вопли и грохот.

«— Что у них там кони взбесились, что ли?!» — раздосадовано подумал Ли, приподнимаясь на подушках. Но внутренний голосок в его голове прокаркал, злорадно предвещая, что это его спокойная жизнь удаляется восвояси с таким шумом.

Тряхнув головой, отгоняя злобное предупреждение, а заодно и липкую дрему, Ли подтянулся на руках и твердо уселся на подушках, ожидая полной развязки ситуации.

А из дверей конюшни выскочили два конюха, один с каким-то мешком, а второй прихрамывая и потирая ногу. Вскоре за ними вышел и третий, ведя за ухо худого и нескладного мальчишку.

— Ваш светлость, тут какой-то пацан у нас в сене спрятался — говорит, что он ваш! А я, как его ухи-то увидел, так сразу и понял — точно ваш! — злосчастное ухо в руках конюха, о котором тот говорил, было красным и… остреньким.

Тоже приснувший видно после тренировки, купанья и сытной жратвы Вик, с обалдевшим видом посмотрел сначала на пацаненка, а потом на сидящего рядом Ли, и хрипло сказал:

— Не-е, наш на месте…

А Лион сидел ни жив ни мертв — с похолодевшими руками и пылающими щеками. Как только он бросил взгляд на приблудного «мальчишку», то сразу его, то есть ее, и признал! А у кого, скажите на милость, есть еще такие… как весенний листик… тьфу ты, наваждение!

— Ваш светлость, а если он не ваш, так мож его за борт? И дело с концом! — прогудел злорадно конюх и потянул ухо вверх, отчего «мальчишка» был вынужден встать на цыпочки. Видно изрядно пришлось погоняться мужичкам за ним по конюшне, да и не без ущерба для себя, если вспомнить хромоногого.

— Никого за борт не надо. Иди к нам сюда, пацан. Расскажешь, что да как, почему нашим назвался… — спокойно ответил конюху Тай и поманил к себе «мальчишку», похлопав ладонью по ковру рядом с собой.

А тот, вместо того чтоб тихонько проскользнуть на указанное добрым дяденькой место, вдруг со всего размаху как долбанет каблуком сапожка конюха по голой ступне, а мужик-то от неожиданности и боли и выпустил его наболевшее ухо. А потом, так же быстро и сильно, локтем в живот того, что с его, «пацана» значит, котомкой рядом стоял. Отчего сумка падает, но, не успев коснуться досок палубы, оказывается в руках «парнишки». И уже через мгновение «он» — этот пострел, сидит на подушках возле Тая, а конюхи, кряхтя и постанывая, только начинают понимать, что их, таких больших и сильных, умудрился побить худосочный пацан.

— Та-ак, а ты уже начинаешь мне нравиться! — весело приветствовал вновь прибывшего Корр. А потом в сторону конюхов: — А это вам ребятки — за труды, да за беспокойство… — и кинул им, краснеющим и наливающимся, толи болью, толи злостью, несколько медяшек. А потом опять «мальчишке»: — Ты чьих будешь-то, парень?

«— Они ее что, до сих пор не признали?! Ага, точно! Кому надо было обращать внимание на худую крестьянскую девчонку? Уж конечно не знатному принцу и взрослым оборотням. Это ж его прям торкнуло от первого взгляда на нее! Вот теперь-то влип!» — пронеслось в голове у Ли, когда он понял, что девицу никто не признает даже теперь, когда она сидит прямо перед ними.

— Да мы знакомы, господа. Я — Льнянка, вчера до деревни вас провожала! — и так лучезарно улыбнулась, как будто они, все дружно, долго-долго искали ее, а она вот — ясно солнышко, наконец-то и нашлась…

Ли только зубами заскрипел от такой-то наглости. И что теперь будет? На его мнение, так лучше — за борт!

«— А че?! Вода теплая, плавать, чей поди, умеет — с ее-то самоуверенностью. Да и от дома еще далеко не уплыли — к вечеру как раз и доберется!»

Но Судьба в лице Тая рассудила по-другому…

— Девица значит… а что ж тебе милая дома-то не сиделось? — спросил он так же спокойно, как и ситуацию с конюхами улаживал.

— А чего дома-то высиживать? Замужества ждать? С кем интересно? У меня папа из лесных эльфов. Я ж для деревенских — лесное отродье и меня никто из них замуж не возьмет. Не-е, конечно, парни-то, может, и взяли бы, да им родители не позволят. А если напролом, против их воли, то не ровен час какая-нибудь жениховская мамаша меня прибьет по-тихому — в темном углу серпом по горлу, например… и ни папа, ни мамочка с бабулей, ни я сама — никто меня не спасет. Только мои в отместку потом всю деревню под корень изведут! — горестно вздохнула она и продолжила:

— А если за кого из обитателей Леса… я, конечно, ничего страшного в их внешности не вижу, но у них там жизнь такая… «сладкое болото» — я ее называю. По-другому и обсказать то не могу. Тяжело мне там будет… возьмите меня с собой, а-а? Я непривередливая… — и так жалостливо посмотрела поочередно на каждого, что даже у раздраженного ее присутствием Ли слова против не нашлось.

— Ну, что скажешь? — посмотрел Тай на принца.

Вик подумал — подумал, тоже посмотрел на всех и, наконец, выдал:

— Да мне все равно: один эльфенок — два эльфенка. Только меня смущает один вопрос, что она девушка… как мы с этим?

— Я никаких лишних забот не доставлю! — преданно заглядывая в лицо принцу, жалобно проныла девчонка.

Все надолго задумались, а она тем временем достала из своей сумки сверкающую хрустальными гранями бутыль — явно эльфийского мастера рук дело. В бутыли той что-то ярко-фиолетовое плескалось — интересное, зазывное такое. И выставила ее посередине на ковер.

— Это господа, фиалковая настойка — ее вам папа передал. Такую только тетка Иинину может делать. Она дриада — третья жена фавна Сажа, папиного приятеля. Угощайтесь, вы такого больше нигде не попробуете, — протараторила девчонка при этом.

— Какая тетка? Ни… ну… — попробовал уточнить заковыристое имечко Ворон. А вот Тай в сказанной девушкой фразе уловил другую интересную информацию:

— Так ты не сбежала из дома? Твой отец в курсе, что ты здесь? — спросил он.

— Да. И папа, и бабуля с мамой. А он в хрустальном шаре все рассмотрел и сказал, что я могу безбоязненно с вами ехать. А то, что я вам про свою ситуацию рассказала, ну, с женихами местными, то и они так же все думают — что ничего хорошего мне ни в деревне, ни в Лесу не светит, — ответила она полуправду. Ну, а что она могла еще им сказать? Про предназначение, про подвиги и приключения, отцом, виденные в шаре еще в ее детстве? И кто ей тогда поверит?

— Это все меняет. Ладно. Пока ты с нами, а там посмотрим, может, кому фрейлиной тебя пристроим. Давай располагайся. А ты Ли метнись кабанчиком и принеси стопочки из ящика с посудой. А я сейчас из корзины фруктов достану — мы сегодня перед самым отплытием отличных персиков и слив купили. Ваши, чей поди, лесные? Щас квакнем фавновой настойки и будем думать, как нам тебя дитё обустроить… — решил Тай и потянулся за очередной корзиной с недавно приобретенным харчем.

— Господин, а среди конюхов и команды оборотней или с Даром кого, нет? — между тем потихонечку спросила она у него. Тай с Корром переглянулись и он ответил:

— Да вроде нет. А что?

— У меня тут вот… пусть она в последний раз фруктов наших лесных поест — потом-то таких не будет, — и с этими словами девчонка достала из своего дорожного мешка маленькую дырявую тыковку и пальчиком постучала по ней:

— Ляль, выходи, не бойся — тут персики и сливы. Покушай, а?

Подошедший Лион чуть все стопки разом не упустил — из тыквы, поставленной на ковер возле хрустальной бутыли, выпорхнула… цветочная фея! Все слышали про них, но многие тысячи зим никто не видел их воочию — так что они давно уже считались мифическими существами, как драконы и единороги.

— Вы чего?! — спросил ошалевших приятелей Вик: — Чего, говорю, замерли?!! Ау-у! Народ! — он уже не на шутку испугался, глядя на очумевших с выпученными глазами друзей, таращившихся на обычную порченую тыкву.

— Не кричите так господин, пожалуйста! Вы Лялю напугаете — с нее уж и конюхов хватило, — жалобно так, попросила девчонка принца.

— Какую Лялю?! — тут уже и Вик начинает таращить глаза и шарить ими вокруг.

— Это цветочная фея — ты ее просто не видишь, — первым пришел в себя Тай и попытался хоть как-то объяснить ситуацию.

— Цветочная фея? Это та, что в сказках? Да ладно! Откуда она тут взялась? Да у вас памерки — это вы дриадового пойла, наверное, жахнули, пока я отворачивался! — не поверил ему Вик, ища достоверное объяснение странному поведению друзей.

— Нет, господин, фиалковою настойку никто пока не пил — вон и стопки еще в руках у эльфа вашего. А феечка эта со мной — сейчас в тыкве живет. А вообще-то, в нашем Лесу их много — в каждом дом-древе обитают, и у эльфов, и у фавнов, — попыталась объяснить сложившуюся ситуацию неверящему принцу и девушка.

— Зря ты отказался наложенный запрет на свой Дар снимать, а то бы тоже ее увидел, — добавил к сказанному Корр.

— А что у господина тоже есть Дар? А зачем на него запрет наложили — это же Да-а-ар?! — удивилась девушка.

— Видишь ли, дитё, наш Вик — он принц. Самый настоящий, из Правящей королевской Семьи. Ты не смотри, что он здесь, на конюшенной биреме, обретается — он так отдыхает от своих обязанностей, — покосившись насмешливо на принца, стал объяснять Тай, теперь уже Льняне, что тут происходит. — Он третий в Семье. А вот другой принц предпочел Путь Светлого и теперь верховный Святитель Храма. И если ты знаешь, то служители, не важно, Светлого или Темного, посвящая себя Храму, потом жениться не могут. А значит и детей у них не будет.

— Законных, имеется ввиду! — не удержался и встрял-таки в разговор с насмешливым уточнением Корр.

Тай на него грозно рыкнул и продолжил:

— Ну, да — такие вещи происходят, но условности все равно остаются в силе. По Закону у служителей детей быть не может. И вот, что получается — наш принц Виктор пока единственный наследник престола и возможный продолжатель Семьи после его величества Ричарда, пока тот не женится и не обзаведется собственными детьми. Ясно? — закончил вроде Тай эту тему и принялся разливать настойку по стопкам.

— Нет. Ничего не ясно. А причем здесь магический Дар его высочества? — непонимающе воззрилась на него Льняна, и даже перестала вынимать косточки из фруктов и нарезать их на дольки.

— Как не ясно? Маги и волшебницы не могут иметь детей — это всем известно. Как только по юности начинают использовать свой Дар — так и теряют эту способность. Почему, собственно, и принцу Рою разрешили взять сан — он всегда к знаниям книжным тянулся и его еще подростком в Академию учиться отправили, а там не углядели, как в нем Дар проснулся и он его использовать втихаря начал. Зная его, я так считаю, что и в Академию он напросился, чувствуя уже свой Силу — чтоб ему, значит, не мешали ею пользоваться. Тот еще хитрец, знаешь ли, — тоном, каким ребенку малому всем известную истину рассказывают, произнес Тай, но увидев, что девушка продолжает непонятливо хлопать глазами, не останавливаясь, продолжил объяснения:

— А у Виктора Дар проснулся гораздо раньше — ему зим пять еще было. И чтоб не тревожить лихо младшему принцу уже тогда его придерживать стали. А когда история с Роем на свет белый вылезла, то и вообще запрет строгий наложили, так что этот его Дар, ни окружающие увидеть не могут, ни он сам достать. Только последние годы плохо ему бывает от этого запрета, ну, там с настроением, со сном… с выдержкой вот иногда проблемы. И отец Вика, ныне покойный король Ройджен, разрешил Архимагу снять с него запрет, все равно свадьба Ричарда была уже обговорена и назначена. Но Вик благородно отказался, согласившись подождать до рождения детей в этом браке, — разжевывая уже чуть не по буквам, объяснял Тай Льнянке.

— А по-моему, он просто испугался не совладать с сорвавшимся с цепи Даром! — встрял опять с насмешкой Ворон.

После этих его слов всегда уравновешенный Виктор вдруг как взовьется — тело его напряглось, ладони сжались в кулаки, глаза полыхнули холодным голубым огнем, а голос, которым он заговорил, зазвучал непривычно жестко:

— Ты думай, что говоришь, Коррах! Это не из тебя постоянно рвется зверь и гложет тоска по неведомому, и это не тебе снятся полеты на давно сдохнувших драконах! На себя лучше посмотри — полторы сотни зим, а ты до сих пор не можешь перекинуться, чтоб штаны не потерять!

— Прости… — поднял руки вверх Ворон, понимая, что с шутками своими в этот раз явно «перегнул палку», — а со штанами да-а, что есть, то есть — теряю постоянно!

— Вот, об этом я и говорю — срывы, сны плохие… — потихоньку сказал Тай Льнянке.

— Все равно, вы не о том! Мои бабушка и мама — очень сильные волшебницы и пользуют магию с самых юных лет. Но бабуля дочь родила по своему желанию — когда ей уж зим двести было! Да и мама меня, когда полную силу набрала. Что-то ваши маги не то делают, раз детей иметь не могут! — ответила она ему также тихо.

— Интересные вещи ты говоришь, девочка. Надо будет обдумать, да кое с кем обговорить это дело. Может, конечно, на вас Дриадов Лес так влияет, но все равно… хорошо, что ты эту тему подняла, — и уже громко и весело:

— А теперь пьем! — провозгласил Тигр.

— Ой, а мне много — она ж крепкая! — воскликнула девушка и отлила из своей стопки. — И тебе много целую, поверь — совсем пьяный будешь! — повернулась она к Ли.

От этих ее в принципе мирных слов, но попавших на его раздувшееся раздражение, эльфенок не выдержал и взорвался — мало того, что эта коза драная, как с родным, с Таем уже шушукается, так опять взялась его поучать!

— Ты че мне опять запрещаешь?! То ягоды не ешь, то молока не пей, а теперь еще и настойки нельзя! — завопил он.

— Чего ты возмущаешься? Тебе ж как лучше говорят, — заметил Тайгар.

А между тем, фея вспорхнула со своего места возле тыквы и, подхватив его стопку, вот ведь дрянь мелкая, отлила из нее обратно в бутыль, оставив лишь половину.

«— Все — приплыли! — понял Лион, глядя на это: — Очаровали коза драная и дрянь мелкая всех!»

Через часик легкого трепа, не для Ли — понятное дело, прихлебывания настоечки, поедания фруктов и разглядывания эльфийских кинжалов Козы, Вик принял решение:

— Значит так! Сегодня как-нибудь перекантуемся, а завтра, когда на стоянку в Лиделе встанем, отправишься ты Льняна на королевскую бирему. Там мой шатер пустой простаивает — вот и поживешь в нем до конца плавания. Ничего, дней десять всего осталось. Тай тебя отведет и кому надо представит, чтоб проблем не было. Только думаю, что пока ты там одна — лучше тебе и дальше парнем прикидываться, — и уже повернулся к Тигру: — Всем скажешь, что новый паж у принца Виктора появился. И из Лионова шмотья ей что-нибудь подбери — там столько всего ему понашили, в дорогу собирая, а он все равно сносить не успеет, вырастит — вон, как на дрожжах каждый день прибавляет.

«— Приплыли, а теперь и потонули!» — все что пришло в голову Ли после этих услышанных слов.

Спать ложились так — Вика и девчонку на крайние койки положили, а средние вынесли и постелили на их месте прямо на досках палубы, им троим: ему, Корру и Таю. Вик попытался было тоже рядом пристроится, и потащил свой топчан наружу, но Ворон, как всегда ехидно, сказал, что прынцу на полу не можно — пусть, дескать, совсем уж, не малахольничает. Так и полегли.

Да, из-за этой Козы пришлось в исподнем ложиться — вот же маята-то по такой жаре!

«— И за что же мне такие мучения?!» — мысленно простонал Ли, судорожно сжимая коленями скомканную простыню. Взгляд его, тем не менее, никак не мог оторваться от белой тонкой ладони, свесившейся со стоящей рядом кровати.

Он проснулся посреди ночи в горячечно-мучительном состоянии, а эта рука, попавшаяся ему на глаза в момент между сном и явью, только усилила его страдания.

Ему помимо воли грезилось, как эти нежные напитанные лунным светом, а от того приятно прохладные пальчики гладят его лицо, снимая гнетущий жар. А потом они скользят ниже — по шее к груди, оставляя после себя свежесть на разгоряченной коже. Ли прямо чувствовал эти легкие касания, и бред продолжался…теперь, эта завораживающая ручка двинулась вниз к его пульсирующему паху — он зажмурился и до боли стиснул зубы, чтоб не застонать от предвкушения.

«— Еще не хватало, что б все проснулись и увидели… эту штуку, которую тонким покрывалом и прикрыть-то невозможно. Вот Корр поржёт!» — эти мысли отрезвили Лиона и окончательно разбудили. Надо было что-то делать.

Он тихонько приподнялся и огляделся. Луна была столь полной и яркой, что внутри палатки все было видно до мельчайших деталей.

Вязкая духота, усугублявшая маетный жар в его теле, видимо, не ему одному портила сон. Вик раскинулся на своей кровати, откинув в сторону покрывало, а грудь Тая мощными рывками то взымалась, то опадала. Ворон же, тот, вообще, утек во сне через подушку, уткнувшись носом прямо в комариную сетку.

Ли повернулся в сторону другой кровати — той, на которой спала Приблудная. Но как бы он ее про себя не обзывал, как бы ни злился, нужно было признать, что стоило остановить на ней свой взгляд, как сердце его давало сбой, а под ложечкой начинало тянуть сладкое томление.

Девушка лежала все так же, как и тогда, когда он, проснувшись от своих горячечных снов, наткнулся на нее взглядом — на животе, полностью закутавшись в простыню, как будто и не жарко ей, отвернув лицо к стене. А ее темные короткие волосы, разметавшиеся по подушке, спрятали от него, то немногое, что не смогло скрыть покрывало. Так что взору Ли предстала только все та же, высунувшаяся из под одеяла и свесившаяся с кровати рука.

«— Просто наваждение какое-то! Почему у парней в лунном свете не сияли загадочным светом ни руки, ни ноги, ни другие части тел, а?!» — раздражался он, помимо воли опять начиная упиваться красотой маленькой, расслаблено повисшей ладошки, а лунный свет действительно как-то по-особенному выделял ее на фоне темного покрывала.

«— Бр-р!» — про себя встряхнулся он, аккуратно выбираясь из палатки. А может, переусердствовал и не про себя…

— Э, Мелкий, потише давай, — раздался шепот Корра.

И тут же тихое, хриплое — уже от Тая:

— Че не спиться-то тебе, Малыш?

«У-у, все-то они слышат эти зверушки?» — начал злиться Ли, а вслух огрызнулся:

— Не ваше дело! — с этими словами он и вывалился из палатки.

Под тентом свежесть ночного ветерка чувствовалась гораздо лучше, чем внутри их жилища. И появилась надежда, что разгоряченное тело остынет и позволит себе уснуть нормальным здоровым сном, без всяких там жарких и липких сновидений. А сердце, от понимания, что девичья плоть теперь не на расстоянии вытянутой руки, постепенно успокоится.

Удобно раскинувшись на подушках и подставляя жаркие члены приятной прохладе, он слушал, как плещется вода за бортом. Расслабившись, попытался заснуть.

Но не тут-то было — голова полнилась тревожными и противоречивыми мыслями.

Будучи не сильно далеких эльфийских кровей он внешне выглядел зим на пятнадцать — шестнадцать, но ведь на самом-то деле ему вот-вот должно было исполниться двадцать, так что в природе своих ощущений и желаний он не обманывался.

А еще он не обманывался по поводу Козы и ее намерений — она именно к ним привязалась, и отделаться от нее станет ой каким не простым делом… если, вообще, возможным. Ну не будет она сидеть во фрейлинах ни у старой титулованной «перечницы», книжки ей читая, ни у молоденькой знатной девицы, чужие наряды и женихов перебирая. Не для этого она из своей деревенско — лесной глуши сбежала, а за приключениями она явилась…за приключениями…

А значит для него, несчастного эльфенка, наступают тяжелые времена. Ладно, сейчас, дней десять до прибытия в Тафус, пока Коза на королевской биреме обретается, он подышит спокойно. Но вот потом, когда они одной компанией двинуться дальше, что прикажете ему делать?

Может клин — клином? А что — неплохая идея. У него поклонниц много, может на чьи нежности и ответить стоит…

Вот только чьи? Он все больше как-то увертывался от жарких объятий придворных красавиц, предвидя дальнейшие проблемы подобных отношений. Да и не одна из них еще ни разу не захватывала его воображение и мысли так, как это сразу, с налету, удалось Приблудной.

Та-ак, подумаем… только не баронесса Парийская… она его немного пугала. Да ладно! Что уж от себя-то скрывать — он просто в ужасе от нее! Этой достопочтенной даме из пограничных северных земель с ее статями только на орков в рукопашную ходить, а не за молодыми эльфами по королевскому дворцу гоняться!

Он-то сначала как в столицу приехал да за время траура во дворце освоился, по наивности своей всем дамам улыбался, ручки целовал — как же, единственный паж самого Наследника, красавчик, почти эльф…а оно во-он, что вышло!

Баронесса, тетка ростом с Тая и грудями, как две головы Ли каждая, приняла все эти галантности чисто на свой счет. Как-то приперла его к стене в тихой галерее своим необъятным бюстом и ну домогаться любви!

А он от такого напору чуть не задохнулся меж двух жестких подушек, что у нее за груди женские были. А «милая» дама еще и в штаны его пыталась руку запустить! Интересно, что она там искала? Все, что там находилось, к этому моменту уже испуганно сжалось и в животик залезть попыталось!

Хорошо на галерею служаночки, с полными руками барахла какого-то, выскочили — он и вывернулся из страстных объятий. Еще месяц потом тем девочкам в храме Светлого свечечки воздравие ставил, хоть и имен не знал — так с формулировкой «Тем самым, что…» и ставил.

А баронессу с тех пор стороной обходил и ручек ей, естественно, более не целовал, хотя она и продолжала кидать на него жаркие взгляды.

Получив тяжелый, и в прямом смысле тоже, опыт, он потом долго в личных покоях Вика отсиживался. А когда все-таки вышел, на него напала стайка знатных молоденьких девиц.

Но как бы он наивен не был, а понимал, что если тогда эти красавицы были для него в самый раз, то для сегодняшних целей — они никак не подходили. Хотя несколько из них и путешествовала теперь вместе с ними, сопровождая родителей и готовясь занять места фрейлин подле будущей королевы.

Эти милые девушки ни за что не раздвинут для него свои титулованные ножки — слишком крепко им мамаши в головы мораль вбили, что до свадьбы с вольностями ни-ни! А красивенький паж, будь он хоть трижды эльф и приближен к Наследнику, годен только для того, чтоб кокетство на нем свое оттачивать. То есть, кроме целования кончиков пальцев и поправления выбившихся локонов из прически, ему с этими девочками ничего не светило.

Лион задумался, вспоминая, кто еще из его поклонниц плыл теперь с ними. Уж больно мало их компания находилась на королевской биреме!

«— Так, может герцогиня Турфанская? Возможно…», — эта дама была чудо как хороша — стройная, черноокая, с гладкими шелковистыми, как у темной эльфийки, волосами.

Она любила взять его под руку и спокойно так попросить проводить ее, то на балкон, то в альков у окна. А там, так же прохладно сказав ему что-то вроде:

— Юный эльф, вас хочет герцогиня! Дерзайте, мой друг! — закрывала глаза и вытягивалась в струнку перед ним.

И что он должен был делать? Прямо тут, куда может заглянуть каждый желающий, хватать ее за остренькие титечки или впиваться губами в подставленную белую и гладкую, как у статуи, шею? Да, наверное, такую же и холодную…

Нет, он, может быть, так бы и сделал, и отогрел бы и шейку, и все остальное, все-таки герцогиня была уж очень красива — если бы дело это случилось в спальне за крепко запертыми дверями. А так, в общественных местах…для таких вольностей у ее красоты был один большо-ой недостаток, который назывался — муж!

Конечно, и у остальных дам были мужья — тут вопрос в другом: «Какой муж?»

А герцога Турфанского не брать во внимание было невозможно. Генерал королевской армии, а в мирные, как сейчас, времена он занимал должность при дворе его величества, возглавляя гвардейцев, охраняющих дворец и лично короля, что по армейскому чину, конечно, и понижало его в звании, но по придворному рангу и влиянию поднимало гораздо выше простых войсковых генералов. К тому же, он всегда ходил с грозным выражением лица, насупив брови углом, и даже во дворце на балу поверх бархата и парчи надевал нагрудник и наручи своего доспеха. В общем, мужик — ну, очень влиятельный, да в придачу, с тяжелым характером!

И что делать эльфенку, когда этот бравый вояка узнает, что тот обжимается с его благоверной по закоулкам? Только бежать и прятаться за принца! Но ты пойди и найди с ходу того принца в переполненном-то зале!

А, меж тем, герцогиня никак не уговаривалась на спальню. Видно этой, не особо горячей женщине, огня в жизни не хватало и она искала его не просто в страстных объятиях, а и в острых двусмысленных ситуациях — как на зло, вместе с Ли.

«— Нет — эта тоже не подходит», — решил он, вспоминая, что главный камень преткновения в этом возможном романе никуда не делся, а странствует вместе с ними, отвечая за безопасность короля.

«— Кто еще?» — Ли уже просто ломал голову, вспоминая и «прикладывая» к себе придворных дам из тех, что числились в его поклонницах.

Была еще одна герцогиня — вполне себе симпатичная, но тоже не без придури… в свои зим тридцать пять она любила в розовые платья рядиться и щебетать, прикидываясь юной девицей. Нет, это не вариант.

Еще несколько дам, он отмел в легкомысленном пренебрежении, свойственном очень молодому мужчине, за их невзрачность или возраст…

И вот, наконец-то, его внутренний взгляд, которым он окидывал предполагаемых любовниц, остановился на графине Флуминской. Он даже подскочил и сел на своих подушках: «— То, что надо!»

Она была и собой хороша: с ладной фигуркой, крепкой пышной грудью, рыжеватыми кудряшками и милой очаровательной родинкой над верхней губой. И в общении мила, и ненавязчива — незлыми шутками и игривыми взглядами подбивая его на ответный флирт, а не бурным напором и хватанием за штаны, как баронесса.

Он опять откинулся на подушки и закрыл глаза, вызывая мысленный образ милой графини. Ее маленькая, гордо посаженная на гибкую шейку голова. Чуть приоткрытые блестящие влажным блеском губы, четкий изгиб которых подчеркивает черная мушка. Мягкие золотистые пряди волос спускаются на полные тяжеловатые груди. Соски напряжены, натягивая тонкий шелк платья. Он стал поглаживать свой пах, представляя, как отпустит шнуровку и потянет за вырез, освобождая их из нежного плена. Как проведет рукой по мягкой теплой коже от покрасневшего ушка вниз, по напряженной шейке к округлому плечу. Как обведет его и попадет пальцами в горячую ложбинку подмышки, а потом полной ладонью ощутит тяжесть груди…

И что? А ничего — пшик! Стручок мягкий, сердце спокойно, а рука жаждет сжимать не полную и тяжелую сисечку, а маленькую, мягкую и кое чью другую… бедный — бедный маленький эльфенок!

А утро началось опять с крика и грохота на конюшне. Но в этот раз оттуда никто не выбегал и за ухо никого не вытягивал — только шум усилился смачной отборной бранью.

А минут через десять и кони заволновались, добавив во все более разрастающийся хаос свою лепту — нервное ржание и стук копыт по деревянному настилу.

Из палатки потянулся невыспавшийся народ.

Видя их помятые лица, Ли злорадно подумал:

«— Ага, намаялись в подштанниках-то — по такой духоте!»

А Тай тем временем заглянул в конюшню узнать, что там все-таки происходит и тут же выскочил обратно, зажимая нос рукой.

— Льняна!!! — рявкнул он. — Твоих рук дело?!

А та, не испугавшись нисколько ни его грозного рыка, ни сверкающих глаз, встала — руки в боки, и еще возмущенно так, ответила:

— А не надо было меня за уши таскать и сумку мою кидать! Там, между прочим, тыква с Лялей, бутылка и свирелька были! — и уперлась в него не менее разъяренным взглядом.

Тем временем в конюшню успел занырнуть и также быстро, как Тай, вынырнуть Корр. Только он не нос зажимал, благо тот у него не такой чувствительный, как у Тигра был, а ржал в покатушки, держа себя за живот:

— Ха-ха! Они там все — то мордой, то жопой в отхожий сток макаются — еле успевают! Ха-ха-ха!!

Вик, поверивший ему на слово и не пожелавший убеждаться воочию в вонючих бедах конюхов, вторил ему рядом.

«— Во-во, приваживайте больше приблудных разных — она вам еще и не такое устроит!» — продолжал упиваться своим злорадством Ли, представляя как Тай подхватит что-нибудь тяжелое в руку и погонит вон отсюда Козу Драную.

Но тот испортил ему все удовольствие — не удержав грозного вида, зашелся в хохоте похлеще Ворона с Виком:

— Ха-ха-ха, исправляй, давай! Лошадей хоть пожалей — задохнуться бедные! Ха-ха-ха! — только и махнул он рукой в сторону девчонки.

— Ладно, уж… лошадок пожалею, — снизошла та и, зачерпнув кувшином воды из бочки, стала доставать из своей бездонной сумки какие-то мелкие склянки.

В общем, и в этот раз все вышло по ее… бедный — бедный Ли!