Время страстей

Глава тринадцатая

Июнь 1864 г.

Лучше бы он не появлялся в Канзасе.

Коул знал, что ему не следовало приезжать в Канзас. Разведывательная миссия в Кентукки – это одно. Оттуда он мог довольно легко перебраться в Вирджинию или в Мэриленд. Даже в Огайо с ним бы ничего не случилось. На востоке страны не так быстро вешают человека по подозрению в шпионаже. И не расстреливают человека на месте; во всяком случае, насколько Коул слышал, это бывает не так часто.

Ему никак не следовало приезжать в Канзас.

Но положение южан было критическим. Генерал Ли потерял Джексона Каменную Стену. Бесконечно много людей погибло. Смертельно ранили Джеба Стюарта, именно его смерть явилась самой серьезной потерей. Коул вспоминал их дни в Уэст-Пойнте, вспоминал их совместные проделки во время поездки на Запад. Незадолго перед смертью Джеба умерла его маленькая дочь. Рассказывают, когда он умирал, то с улыбкой ждал, когда встретится с ней на небесах. Его похоронили на Голливудском кладбище. Коул побывал на его могиле. Коулу не верилось, что Джеймс Юэл Браун Стюарт, его друг, отважный кавалерист, мертв. Коул навестил Флору, жену Джеба, погоревал с ней о потере. Нелегко пришлось этой женщине. Муж был генералом Армии Конфедерации. А отец – генерал армии юнионистов…

Коулу снова пришлось отправиться в путь, на этот раз вести переговоры с индейцами племен чироки и чокто, которых нужно было убедить воевать на стороне Конфедерации. Войска юнионистов приближались к Ричмонду, и генералу Ли во что бы то ни стало нужно было защитить столицу.

Из Вирджинии Коул отправился в Теннесси, там он получил приказ присоединиться к воинской части своего брата. Петля все туже и туже затягивалась на шее Конфедерации. Джону Ханту Моргану удалось бежать из плена, и теперь ему нужна была информация о войсках юнионистов, посланных в Кентукки и Теннесси из Канзас-Сити. Коул отправился на это задание только по одной причине – чтобы оказаться поближе к Кристин. Ему не обходимо было встретиться с ней. Они так давно не виделись и расстались не слишком красиво. Он получил от нее несколько писем – немногословных, коротких записок; она сообщала, что у них все хорошо, что та часть Миссури, где расположено их ранчо, находится под контролем юнионистов и потому ему лучше держаться подальше от их мест, чтобы избежать неприятностей.

Джейми и Малакай получали от нее куда более пространные и теплые письма, но и в них Кристин сообщала не слишком много. Все письма были похожи одно на другое. Кристин вспоминала какой-нибудь смешной случай из жизни, желая повеселить братьев, заканчивались же письма всегда одинаково – словами о том, что она молится за них. О том, что Шеннон увлечена капитаном Элсвортом и переписывается с ним, Кристин, конечно же, не смогла умолчать. Она находит его очаровательным и достойным джентльменом. Он янки, но Кристин была уверена – семья забудет об этом, когда война закончится. Все они должны забыть о том, что разделяло людей во время войны, ради того, чтобы жить.

Коул вовсе не был в этом уверен. Существовала часть его прошлого, которую он не мог и едва ли когда-нибудь сможет забыть, пока не отомстит. Он не успокоится до тех пор, пока не умрут «красноногие» бандиты, которые сожгли его дом и убили его жену. Не сможет жить спокойно, каким бы сладким ни было искушение.

Он сидел в дальнем углу салуна, низко надвинув на лоб шляпу, потягивал виски и прислушивался к разговорам. Он довольно быстро узнал, что лейтенант Биллингсли переведет отряд в восемьсот человек из Канзаса в Топело, а затем в Кентукки на следующей неделе. В салуне было полно молоденьких солдат-юнионистов, совсем мальчиков, еще не узнавших суровость войны в полной мере. К каждой группе новобранцев были приставлены один-два солдата постарше. На Коула никто не обращал внимания. На нем были хлопчатобумажная рубашка и штаны из грубой ткани, жилет из воловьей кожи. Кое-кто из посетителей поинтересовался, почему он не в военной форме. У Коула наготове была история о том, что он едет домой после ранения в битве при Шилоу. После такого признания ему прислали бутылку виски. На всякий случай Коул еще глубже надвинул на лоб шляпу и продолжал слушать. Он узнал все, что ему было нужно, теперь пора уходить. Он хочет повидаться со своей женой.

Его жена…

Теперь он может это сказать. И только изредка печаль накатывает на него. Его жена… Его жену убили, и он женился во второй раз – на маленькой злючке с золотистыми волосами.

И вот выясняется, что ей все известно. Проклятый Эмери! Он не имел права ей рассказывать. Теперь он никогда не узнает… никогда не узнает, каковы на самом деле ее чувства. Н-да… Война – не слишком подходящее время, чтобы жениться. Коул мог по пальцам пересчитать, сколько раз виделся с Кристин, он злился на нее, но всегда восхищался ее мужеством.

Прошло время, и он понял, что она нужна ему.

Как воздух. Как вода. Как сама земля. Она необходима. Когда ее не было рядом, его все еще мучили ночные кошмары, но время медленно залечивало раны. Все чаще теперь ему снилась Кристин, ее мягкая улыбка, большие блестящие глаза.

Она ему небезразлична – этого Коул не отрицал. Просто боялся привязаться к ней. Еще больше он боялся, что она станет испытывать к нему жалость. Одна мысль об этом приводила его в ярость. Он уже было, решил, что никогда больше не увидит ее, вот только кончится война. Но стоило подумать об этом, как его охватывала паника. Он всем сердцем хотел вернуться на этот маленький клочок земли на границе Миссури, где просто сможет быть с ней, прикасаться к ее лицу, рукам…

А если он и вернется, что хорошего, мрачно размышлял Коул, может из этого получиться? Он никогда не остановится. До тех пор, пока один из них не умрет. Он – или Фитц. Может быть, и не его выстрел убил жену Коула, но Фитц организовал налет на его ранчо. За несколько месяцев, что Коул участвовал в рейдах с Куонтриллом, ему удалось встретить людей, которые были тогда с Фитцем.

Но он никогда не встречался с самим Генри Фитцем.

Внезапно ход его мыслей прервался. Что-то подсказывало ему, что он в опасности. Возможно, это был глухой стук каблуков новой пары блестящих сапог юнионистов по полу салуна, возможно, что-то витало в воздухе. А может быть, он так долго жил рядом с опасностью, что научился различать ее запах?

Нет, ему ни при каком условии не следовало появляться в Канзасе.

Не то чтобы при нем не было оружия. Он вооружен. А у этих бедных юнцов в салуне допотопные ружья, заряжающиеся с дула. Вероятно, он мог бы уложить дюжину, если не больше, прежде чем мальчишки успеют понять, в чем дело. Но он не хотел убивать их. Он всегда ненавидел кровопролитие.

Коул решил уйти, моля Бога, чтобы вновь пришедшим в салун не оказался кто-нибудь, кто мог его узнать. Но едва Коул увидел лицо этого человека, сердце его упало. Его ровесник, судя по знакам отличия – лейтенант, темноволосый, с длинной бородой; морщины, изрезавшие его лицо, делали его суровым и указывали, что ему уже далеко за тридцать.

У каждого из нас за плечами длинные дороги войны, уныло подумал Коул. Он знал этого офицера. Курт Тейлор вместе с Коулом ездил в индейские поселения, тогда еще был жив Джеб Стюарт. Курт Тейлор был, как и Коул, выпускником Уэст-Пойнта. Они бок о бок много раз сражались с индейцами племени сиу. Но теперь они по разные стороны баррикады.

Когда Коул встал, Тейлор заметил его. Их взгляды встретились. Коул колебался. Он не собирался стрелять, пока Тейлор не схватится за оружие. Коул не привык убивать детей, а выстрели он, это бы означало именно убийство этих зеленых юнцов. Он посмотрел на мальчишек у стойки бара. Большинство из них и школу не окончили, когда в Канзас пришла война.

Тейлор, сделай же что-нибудь, мысленно молил Коул. Скажи хоть слово. Но тот будто застыл. Они стояли и смотрели друг на друга как завороженные.

Затем, к удивлению Коула, Тейлор приподнял свою шляпу.

– Привет! – сказал он и прошел мимо. Тейлор узнал его, Коул был в этом уверен. Он заметил, как блеснули глаза Тейлора. Но, по всей видимости, он решил не выдавать старого друга. Курт Тейлор прошел к стойке бара. Солдаты встали, приветствуя его, он скомандовал «вольно», и они вернулись к тому, что делали раньше, однако теперь чувствовали себя несколько скованно из-за присутствия офицера. Тейлор не обращал внимания ни на них, ни на Коула. Он заказал себе бренди, залпом выпил бокал и заказал еще. Затем повернулся и, облокотившись о стойку бара, окинул взглядом зал.

– Знаете ли, парни, – начал он, – сама война, служба в армии всегда мне казались делом благородным. Мы должны были защищать жителей Америки от индейцев. Мы должны были приглядывать за Мексикой, потом наши люди двинулись в Техас. Теперь наша великая страна разделена, мы воюем с наши ми братьями-южанами. А что нам еще остается? Мы военные и делаем то, что должны делать.

Он помолчал и осушил второй бокал бренди. Он не смотрел на Коула, хотя тот прекрасно понимал, что Тейлор говорит для него.

– Бушхокеры! – Тейлор сплюнул на пол. – И кровавые убийцы джейхокеры… То, что делают и те, и другие, одинаково мерзко. Мы видели этих джейхокеров… Они повернули половину Канзаса и Миссури против юнионистов. Мы потеряли, отдали Конфедерации людей, которые не владели рабами, не принимали участия в войне, мы их потеряли, потому что их ужасали действия джейхокеров. Отряд Куонтрилла появился после того, как Лейн и Дженнисон начали свои проклятые рейды.

– Извините… – начал было один из новобранцев.

– Нет, молодой человек! Я вас не извиню! – резко оборвал его Курт Тейлор. – Убийство есть убийство. И я слышал, что один из самых кровавых канзасских убийц сейчас находится здесь, в этом городе. Его имя Генри Фитц. Он думал, что сделает политическую карьеру, убивая миссурийцев. Он забыл, что в Канзасе есть благородные люди, которые никогда не смирятся с убийством женщин и детей, неважно, кто это делает: бушхокеры или джейхокеры. – Он пристально посмотрел на Коула и затем повернулся к нему спиной.

Он знал, что Коул не выстрелит в него. Не в его стиле стрелять человеку в спину.

Коул весь дрожал, он почувствовал зуд в руках. Он вообще не собирался вынимать оружие. Он хотел найти Фитца, вцепиться руками ему в горло и выжать из него жизнь.

– Еще бренди, бармен. Будьте осторожны, парни, не попадайтесь Фитцу под горячую руку. Он со своим отрядом расположился на Мейн-стрит, в конюшнях Маккинли. Их всего около дюжины, но все равно не стоит попадаться им на глаза.

Он поставил бокал на стойку, глянул искоса на Коула и вышел из салуна.

Через несколько минут Коул тоже покинул салун. Он пытался понять, зачем его старый товарищ по оружию устроил это представление? Для того чтобы Коул побыстрее убрался из города, или для того, чтобы остался? Коул, прищурившись, посмотрел на полуденное солнце и улыбнулся, затем отвязал лошадь и вскочил на нее. Эту кобылу ему дал Малакай, так Коул не вызывал подозрений: его коня здесь слишком хорошо знали.

Тейлор указал ему, где можно найти Фитца. На Мейнт-стрит.

Коул пустил лошадь шагом. Через секунду он уже ехал рысью, потом легким галопом, потом – галопом. Он несся мимо парикмахерской, банка, редакции газеты, магазинов. Он скакал мимо рядов аккуратных домов с палисадниками за белыми оградами, потом оказался на дороге, ведущей к фермам, расположенным за пределами города.

Вероятно, он взял правильное направление, потому что внезапно увидел прямо перед собой группу военных. Это были «красноногие», как их называли из-за цвета их форменных рейтуз. Рейдеры. Убийцы. Раньше их вожаком был Джим Лейн. Теперь сенатор Джим Лейн заседает в Вашингтоне, и даже Док Дженнисон, который принял командование над «красноногими» после Лейна, тоже делает себе карьеру. А бандой руководит Генри Фитц и сеет ужас среди невинных людей.

«Красноногие» приближались, и Коул пустил лошадь медленным шагом. Генри Фитц ехал верхом на пегой лошади в самом центре группы. Сузив свои маленькие темные глазки, он смотрел на дорогу, на Коула.

Коул продолжал ехать. Он должен это сделать. Должен убить Фитца. И возможно, сам умрет…

А будет ли сожалеть Кристин? – вдруг подумал он. Коул никогда не сомневался в ее благодарности, но сейчас он гадал, что она почувствует, когда узнает, что его застрелили на одной из дорог Канзаса. Будет ли она плакать по нему? Будет ли тосковать? Будет ли ругать его за бессмысленную смерть, за то, что оставил ее одну?

На мгновение он закрыл глаза. Он должен это сделать. Если хочет, чтобы у них с Кристин было какое-то будущее, он должен это сделать. Сейчас…

В этот миг он вспомнил пламя, отчетливо вспомнил потрескивание огня и кислый запах дыма. И вспомнил ее, бегущую к нему навстречу. Вспомнил, как коснулся ее, как она посмотрела на него, улыбнулась и закрыла навсегда глаза. Еще он вспомнил кровь, ее кровь, текущую по его рукам…

Я любил тебя! – кричало его сердце. Я любил тебя, Элизабет! Всем своим сердцем, всей душой.

И в этот момент он понял, наконец, что любит и Кристин тоже. Он должен похоронить прошлое, потому что хочет иметь будущее с Кристин. Он боялся полюбить снова. Он не хотел, чтобы новая любовь разрушила его память об Элизабет. Но теперь он знал, Элизабет не была бы против того, чтобы он любил Кристин, любил ее сильно в память об их с Элизабет любви.

Он остановил лошадь. «Красноногие» ехали легкой рысью, не ожидая ничего плохого от одинокого всадника. Но лицо Фитца, ехавшего в центре группы, было хмурым. Шапка глубоко надвинута на заросшее бородой лицо, глаза совсем скрылись в складках кожи.

– Будь ты проклят! – воскликнул Коул. Затем усмехнулся: – Так долго ехать до Канзаса, чтобы здесь погибнуть? А, парень? – И он потянулся за кольтом.

Коул действовал молниеносно. На войне быстрота реакции ценится на вес золота. А человек, одержимый жаждой мести, способен проявлять небывалую ловкость. Коул всегда знал, что однажды встретит этого человека.

И вот он его встретил. Блеснул кольт. Держа поводья в зубах, Коул сжал ногами круп лошади и ринулся прямо в центр группы «красноногих». Он видел, как рубашка Фитца стала пунцовой от крови, как он упал. Все остальное происходило для Коула словно в тумане. Он слышал крики людей, ржание лошадей, почувствовал, как пуля попала в его лошадь и та стала валиться под ним на бок. Он отскочил от упавшей лошади, выхватил свои винтовки и снова стал стрелять. Казалось, перестрелка длилась вечно.

Затем наступила тишина. Он огляделся, держа в каждой руке по винтовке со взведенным курком. Живыми остались трое. Они стояли, подняв руки вверх. Их лица ему ничего не говорили. Он не знал этих людей.

Коул поспешно вскочил в седло большой и мощной рыжевато-серой кобылы. Искоса поглядывая на троих «красноногих», он ударил каблуками по ее бокам. Выбор оказался неплохим. Лошадь рванула вперед, и Коул почувствовал силу этого животного, его скорость. Коул поскакал вперед, сердце бешено билось в его груди, кровь стучала в висках.

Он остался жив.

Но на подъезде к городу он увидел солдат. Ряды синих мундиров. По обе стороны дороги. Он замедлил ход. Свернуть было некуда. Все кончено. Они соорудят виселицу в центре города и вздернут его как бушхокера.

Внезапно Коул увидел Курта Тейлора, тот ехал прямо к нему.

– Послушайте, здесь на окраине города была какая-то перестрелка. Так что, путник, поспешите-ка отсюда и дайте военным делать свою работу.

Коул едва дышал, руки его тряслись. Тейлор подмигнул ему.

– Кто-нибудь должен сообщить Коулу Слейтеру, – сказал он, – что человек, который убил его жену, мертв, а еще – что сам Слейтер теперь вне закона в этих краях. Кто-то должен его предупредить, чтобы он поскорее отправлялся в глубь Южных штатов. Я-то знаю, что Слейтер не преступник, но есть многие, кто не служили с ним, как когда-то довелось мне, и потому считают, что ему место на виселице.

– Премного вам благодарен, сэр, – наконец проговорил Коул. – Если встречу его, непременно все передам.

И он поскакал сквозь ряды синих мундиров, не останавливаясь, не оглядываясь назад.

Вдруг он почувствовал, что у него по бедру течет кровь. Его ранили, а он даже не за метил. Впрочем, это не имело значения. Он не должен останавливаться. Нужно добраться до дома. Скоро ночь – хорошее время для передвижения.

Проехав с некоторое время, он понял, что за ним кто-то следует. Он быстро свернул с дороги, спешился и завел лошадь в кусты. Вскоре Коул увидел всадника. Когда всадник оказался прямо напротив, Коул выскочил из засады и набросился на него, свалив человека на землю.

– Проклятие! Коул Слейтер! Ты в своем уме?

– Тейлор!

Коул помог Тейлору встать.

– Вот сукин сын! – рассмеялся Тейлор и похлопал Коула по плечу. – Кто-нибудь тебе говорил, что Юг проигрывает войну?

– А что изменилось бы, если бы мне сказали? – ответил вопросом на вопрос Коул. – Я мало, чем способен помочь. – Он помолчал, потом усмехнулся. Курт, в самом деле, был замечательным другом. – Спасибо тебе. Спасибо за помощь. Я видел так много людей, готовых разорвать друг друга на куски. Для тебя, правда, важнее, чем цвет формы. Я не забуду этого, Курт. Никогда.

– Я не сделал ничего, что бы Бог не назвал правильным, – сказал Курт. – Ты убил его, Коул. Ты убил этого грязного ублюдка. Тебя теперь могут за это пристрелить, даже не пытаясь выяснить, почему ты это сделал.

– Да, знаю.

– Надеюсь, ты направляешься на юг?

– На восток, а потом на юг.

– Не задерживайся у границы слишком долго, – посоветовал Тейлор. – Даже чтобы взглянуть на своего парня. Майор Эмери сказал, чтобы я предупредил тебя, если встречу…

– Что? – Коул недоуменно вскинул брови. – Какого парня?

– Твоего сына, конечно, – ответил Тейлор. – Он родился в феврале. Как я слышал, отличный малый. Капитан Элсворт ездит туда часто и рассказывает, что оба – и мать, и ребенок – чувствуют себя прекрасно. Не помню точно, как его назвали, но Элсворт говорит, малыш крупный, здоровый и волосы уже такие, что многие девушки позавидуют… Коул, в чем дело? Ты что, ничего не знал? Только прошу тебя, не несись как сумасшедший, после того, что сегодня здесь случилось. Будь осторожнее. Слышишь, Слейтер? Большинство парней из Армии Союза убили бы меня, если б узнали, что я позволил тебе ускользнуть. Понял?

– Я буду осторожен, – ответил Коул.

Да, он будет осторожен. Он будет дьявольски осторожен. Ведь надо же кому-то задать Кристин трепку!

Почему она ничего не сказала ему?

Четвертое июля 1864 года выдалось жарким и влажным, ни ветерка. Для Кристин этот день был трудным. Слишком много надо было сделать, о многом подумать. Главное – выделить, что для нее самое важное, поскольку если беспокоиться о пустяках, так можно с ума сойти.

Но четвертое июля было особенно трудным днем.

Везде отмечали праздник. Солдаты-юнионисты салютовали из винтовок, фермеры устраивали фейерверки. Каждый оружейный выстрел напоминал Кристин, что ее муж мог встретиться с ее братом на поле боя в любой момент, что война на самом деле еще не закончена, что страна, празднующая свой день рождения, все еще разделена.

В воздухе стояла дымная завеса, шум не давал малышу уснуть, он капризничал. Кристин сидела с ним внизу, в гостиной, и Дэниел, сынишка Далилы, которому было почти три года, играл рядом, смеялся и строил малышу забавные рожицы. Затем Коул Гейбриэл Слейтер решил, что терпел довольно, он положил в рот один из своих пухленьких маленьких пальчиков и заревел в полный голос.

– И так целый день! – воскликнула Кристин. Она взяла ребенка и пошла с ним наверх. Далила, оторвавшись от шитья, посмотрела ей вслед. Шеннон молча перебирала клавиши спинета. Самсон покачал головой.

– Жаркие дни стоят, Господи, какие жаркие дни, – пробормотал он. – Скоро придут негры. Пойду отнесу им тушеного мяса.

Кристин присела на кровать со своим неугомонным сыном и расстегнула блузку, что бы покормить его грудью.

Она кормила мальчика и улыбалась, глядя, как он сжимает сосок с удивительной силой, и, как всегда при кормлении, ее охватила бесконечная нежность, она притянула его маленькое тельце ближе к себе. В последний месяц цвет его глаз изменился, они стали серебристо-серыми, совсем как у Коула. А волосы у него почти как у нее, только светлее. Ее мальчик красив, несомненно красив. Он родился десятого февраля. Она гладила его щечку и улыбалась, вспоминая тот день. Шел снег, и было очень холодно; она несла сено лошадям, когда почувствовала первые боли. Доктор Кавано не сможет приехать из города, ей тоже не добраться к нему. Пит ужасно расстроился, а Далила заверила ее, что пройдет еще немало времени, пока ребенок родится. Это ее успокоило.

Сколько времени прошло? Кристин показалось, что вечность. Какая несправедливость, думала она, мужчины уходят на войну, подставляя себя под пули, в то время как женщины в страшных муках рожают детей. Она металась и кричала, что ненавидит Коула Слейтера, равно как и вообще всех мужчин в мире. Если останется жива, клялась она, ни за что в жизни больше не будет рожать.

Далила прятала ухмылку и заверяла Кристин, что она обязательно останется жива и, вероятнее всего, родит еще с полдюжины детишек. Шеннон, влюбленная в капитана Элсворта, мечтательно заявила, что ни за что бы не стала причитать и жаловаться, если бы оказалась на месте сестры.

Когда боль отступила, Кристин улыбнулась Шеннон.

– Ты, в самом деле, любишь капитана Элсворта?

Шеннон кивнула, глаза ее заблестели.

– О Кристин! Он спас мне жизнь, поймал меня, когда я падала. Он вел себя как герой. О Кристин! Разве у тебя к Коулу не такие чувства?

Кристин задумалась. О да, ее сердце всегда радостно билось, стоило ей увидеть его. Она вспомнила его объятия, страсть и нежность. С каким-то трепетом вспомнила, как он порой смотрел на нее, как ласкал ее этот взгляд. Вспомнила высшее наслаждение…

Затем на память пришли его гнев и раздражительность, вспомнилось, каким холодным и отчужденным стал Коул, когда она попыталась расспросить его о прошлом. Он любил другую женщину, и хотя та женщина умерла, она всегда останется соперницей Кристин.

– Коул герой! – шептала Шеннон. – Кристин, как ты можешь забыть это? Он пришел сюда и спас нам жизнь! И если тебе кажется, что у тебя тяжелые роды, то… это Бог наказывает тебя за то, что не сказала мужу о ребенке!

Я хотела сказать, чуть не вырвалось у Кристин. Но как объяснить отчужденность Коула, стоило ей заговорить о несчастье, случившемся с его женой, как объяснить, что Коул вовсе не любит ее?

– Что он мог сделать? Идет война… – только и ответила она.

Страшная боль снова сжала Кристин, словно тисками, и она начала честить Коула. Шеннон лишь смеялась.

Кристин родила малыша на рассвете. Когда он лежал у нее на руках, красный и пронзительно кричащий, Кристин поняла, что до сих пор никогда не испытывала такую любовь и такую нежность. И она истово молилась, чтобы отец ее ребенка был жив, чтобы он вернулся домой, и они были бы все вместе. Она клялась, что никогда не станет задавать ему вопросы, на которые он не сможет ответить, и не станет просить у него то, что он не готов ей дать…

Кормить ребенка было самой большой ее радостью. Кристин забывала обо всем, забывала о войне и даже о том, что отца ее ребенка, может быть, уже нет на свете. Она любила серьезные глаза малыша. Она перебирала его крохотные пальчики на руках и ногах и думала о том, как замечательно он набирает вес и какой он большой. Когда вырастет, наверняка будет такой же статный, как его отец. Милая мордашка с маленькой ямочкой на подбородке. Кристин гадала, есть ли у Коула на под бородке такая ямочка, ведь Коул всегда носил бороду.

Далила предупредила, чтобы Кристин не кормила Гейба, как они называли мальчика, долго одной грудью. Тогда ребенок не захочет сосать другую грудь, и у Кристин начнутся неприятности с молоком. Она осторожно оторвала его от левой руки, посмеиваясь над его явным неудовольствием.

– О небо, да ты еще более требовательный, чем твой отец! – сказала Кристин мальчику, качая его и поглаживая по спинке. И вдруг она почувствовала, что они не одни в комнате. Она была так поглощена своим сынишкой, что не заметила, как открылась и закрылась дверь.

Какое-то странное ощущение заставило ее обернуться. Коул стоял и смотрел на нее. Кристин чуть не задохнулась.

Ее герой.

Он был одет в полную униформу серого цвета с золотыми нашивками, палаш опасно выглядывал из ножен. Он похудел. Лицо его было мертвенно-бледным, а глаза… глаза жгли ее жарким огнем.

– Коул! – прошептала Кристин, соображая, сколько же времени он тут стоит. Она вдруг покраснела – неважно, что он отец ее ребенка, она почувствовала себя из-за его присутствия как-то неловко.

Он подошел к ней – и неожиданно для самой себя Кристин отшатнулась. Он потянулся к ребенку – она прижала мальчика к себе. Тогда он заговорил хриплым, срывающимся голосом:

– Господи, Кристин, дай его мне.

– Коул…

Кристин положила ребенка так, чтобы Коул мог взять его. Она стала судорожно застегивать блузку, но он не смотрел на нее. Взгляд его был устремлен на ребенка. Ей хотелось броситься ему на шею, обнять его. Прошло столько времени с их последней встречи. Но он казался ей таким чужим…

Он вел себя так, словно ее не было в комнате. Положив плачущего ребенка на спинку, Коул распеленал его, чтобы увидеть полностью. Кристин могла ему сказать, что Гейб красивый и здоровый ребенок, что все у него в порядке, но она молчала. Она знала, что Коул сам должен в этом убедиться. Внезапно Кристин засомневалась: может, следовало написать ему о сыне? Но что бы из этого вышло? Он все равно не смог бы приехать. Ведь ему здесь грозит опасность. Коулу не стоило появляться здесь и сейчас. Вокруг слишком много юнионистов. Но в этом ли истинная причина ее нежелания сообщать о сыне? Тогда, в ту их последнюю встречу, она скрыла это, поскольку решила, что безразлична ему…

Гейб перестал плакать и поднял глазки на отца. Он изучал лицо Коула так же серьезно и осознанно, как его отец. Мальчик лежал теперь совершенно спокойно. Затем он, видимо, решил, что с отцом побыл достаточно. Ему нужна была мать. Он поднял свои полненькие ножки, засучил ими, сморщил личико и громко закричал. От его крика Кристин встрепенулась, теплая волна захлестнула ее грудь, пятна молока выступили на блузке, которую она слишком туго запахнула. Коул снова завернул сына в пеленку, поднял его и прижал к груди. Кристин протянула к нему руки:

– Пожалуйста, Коул, дай его мне. Он… он голодный.

С минуту Коул колебался, глядя на нее тяжелым взглядом. Потом протянул ей ребенка. Кристин наклонила голову. Ей захотелось, чтобы Коула здесь не было, но, если он уйдет, напомнила она себе, его могут убить. Она покраснела, вспомнив, как провели они ту ночь, после которой она забеременела. И, дотронувшись до щечки ребенка, распахнула блузку, и маленький рот снова принялся сосать ее грудь. Малыш сосал и чмокал. Кристин чувствовала, что не может поднять глаза, хотя знала: Коул смотрит на нее.

Они молчали, в комнате слышно было только причмокивание мальчика. Потом оно стихло, Гейб задремал. Закусив губу, Кристин встала и уложила его в кроватку, которую Самсон достал с чердака. И все время она чувствовала на себе взгляд Коула.

Но до сих пор он не дотронулся до нее, не заговорил с ней. Он стоял у кроватки и смотрел на ребенка, потом наклонился к нему. Кристин едва сдержалась, чтобы не запротестовать. Она видела, как длинные пальцы Коула нежно коснулись щечки мальчика. Кристин начала застегивать пуговицы блузки, затем вспомнила о мокрых пятнах от молока и поняла, что этот ее жест выглядел глупо. Снова краснея, она поспешила переодеться в другое платье, но Коул, казалось, ничего не замечал. Кристин подумала, что ей лучше уйти и оставить его одного, но, едва она направилась к двери, он тут же повернулся к ней, и она поняла, что он наблюдал за каждым ее движением.

– Ну, и куда же ты уходишь?

Он произнес это тихо, но в голосе его слышались гнев и угроза.

– Я подумала, что ты хочешь есть.

Он молча смотрел на Кристин. Затем подошел и с силой сжал ее руки.

– Черт возьми, Кристин! Ты же знала! Знала и не сказала мне! Как ты могла скрыть такое?

Кристин попыталась высвободиться, но не смогла. В глазах Коула она видела непреклонность.

– Какое ты имеешь право!.. – Она задыхалась от негодования. – Приезжаешь, когда захочешь… Ты, может быть, чувствуешь свою ответственность передо мной…

– Я приезжаю сюда, когда могу прорваться! – оборвал он ее. Кристин откинула голову назад, в глазах заблестели слезы, но она смотрела прямо на него. – Леди, разве вы не знаете, что идет война?! Я сделал все, что было в человеческих силах, я все дал тебе…

– Нет! Нет… ты не дал мне всего! Ты ни когда не давал мне даже маленькую частицу твоего…

– Я был на волосок от смерти! Столько раз подвергался опасности. Меня могли убить, а я так бы и не узнал, что у меня есть сын!

– Пусти меня!

– Нет!

– Пожалуйста!

Он был так близко. Кристин чувствовала жар его тела. Ей хотелось коснуться его лица и разгладить темные круги вокруг глаз, хотелось заполнить пустоту его сердца. Ей хотелось увидеть страсть в его глазах. И снова теплая волна захлестнула ее грудь – теперь причиной этого был не ребенок, а Коул. Она желала его. Хотела, чтобы он любил ее.

– Пожалуйста! – тихо повторила Кристин. Она была так рада его видеть, рада, что они снова вместе, хотя вокруг буйствует война. – Я собиралась рассказать, когда ты был здесь, но мы поссорились из-за майора Эмери, из-за того, что он все мне рассказал. Мистер Коул Слейтер не мог этого вынести! Ты человек, Коул, и, конечно, тебе может быть больно! И я, должно быть, тоже обидела тебя, потому что могла, сама того не зная, разбередить твои раны. То, что случилось с тобой, действительно ужасно…

– Кристин, перестань!

– Нет! Не перестану! Сколько у тебя есть времени на этот раз? Одна неделя? Один день? Или один час? Уверена, что немного. Вокруг полно федералов. Так что ты перестань сердиться и послушай меня! Я благодарна тебе, Коул, бесконечно благодарна. И я рада, что мы заключили с тобой сделку, искренне рада. Ты выполнил все свои обещания, которые дал мне. Но не кричи на меня теперь! Я не писала о сыне, потому что боялась за тебя. Я знала, что ты прилетишь в тот же момент, позабыв об опасности…

– Да я…

– Уверена, ты бросил бы все. Страх за меня заставил бы тебя приехать… – Кристин помолчала, вспомнив о том, что случилось с первой женой Коула. – О Господи, Коул, прости меня… Я просто представила себе, что ты поспешишь, потому что она… потому что я…

– Да что ты такое говоришь?! – хрипло воскликнул он.

Кристин печально покачала головой.

– Твоя жена, твоя первая жена… Вы ждали ребенка. Прости, но я думала, ты никогда не сможешь забыть ее и предпочтешь…

– Чтобы ты умерла? Боже мой, Кристин, да как ты могла подумать!.. – Он притянул ее к себе, провел рукой по ее голове и вдруг наклонился и зарылся головой в ее волосы. – Никогда, никогда не думай так! – повторил он. Затем взглянул на нее и улыбнулся. Улыбка получилась усталой, Кристин увидела, как последний год состарил его, и сердце ее сжалось. – Он красивый парень. Самый замечательный ребенок, какого я видел. И он мой. Спасибо тебе.

– О Коул! – прошептала Кристин. Она готова была расплакаться.

Он заметил это и изменил тон:

– И все же мне хочется выпороть тебя за то, что скрыла от меня правду!

– Коул, я, в самом деле, ничего не хотела скрывать. Я боялась… Похоже, я всегда чего-то боюсь.

– Я знаю, знаю… – Он сильнее прижал ее к себе.

– Коул, ты, наверное, голоден. Позволь мне спуститься вниз и сказать Далиле…

– Не теперь.

– Коул, тебе нужно…

– Мне нужна моя жена, – сказал он. – Мне очень-очень нужна моя жена.

Он наклонил голову и поцеловал ее, затем поднял на руки, и они вместе упали на кровать.

– У нас есть сын, Кристин, – проговорил Коул, и она засмеялась. – У нас есть сын, и он такой красивый… и ты тоже… красивая.

Прошло немало времени, прежде чем они вспомнили об обеде.

Глава четырнадцатая

Кристин переживала свои лучшие дни. Она не выясняла отношений с Коулом, а просто наслаждалась тем, что он рядом, и это было чудесно.

Далеко от дома они старались не уходить. Коул рассказал, как трудно было ему избегать патрулей, когда он возвращался на ранчо. Кристин знала эти места достаточно хорошо, чтобы гулять там, где их никто не побеспокоит. Они устраивали пикники на берегу реки, куда уходили вместе с ребенком, и, пока он спал, купались, любили друг друга.

Вечерами они сидели под луной, и ветер играл над ними в ветвях деревьев. Кристин прислушивалась к разговорам Коула и Самсона, и, казалось, каждое предложение они начинали словами: «Вот кончится война…»

Ночью, лежа в постели рядом с мужем, Кристин спрашивала, кончится ли когда-нибудь эта война. Он гладил ее по голове.

– Она уже кончается, Кристин. Нас бьют, нанося раз за разом, все более сильные удары, как блохи изводят вконец сильное красивое животное. Война кончается. Я удивлюсь, если Конфедерация просуществует еще год. Мы и так долго держались лишь на одном мужестве. Этот Линкольн упрямый малый. Он готов пойти, на что угодно ради Союза.

Коул говорил устало, но без сожаления. Кристин погладила его по груди.

– А ты не можешь теперь взять и остаться? Раз ты знаешь, что вы все равно проигрываете…

– Нет, не могу, ты это знаешь.

– Не знаю! Ты сделал все, что мог, для Конфедерации! Ты не можешь…

– Кристин, Кристин! – Он взял ее руки в свои. – Пока длится война, я вне закона. Если останусь здесь, мне грозит опасность. Если какой-нибудь командир, ищущий славы, услышит о том, что я на ранчо, он примчится немедля, чтобы повесить меня. А если мне суждено умереть, пусть это произойдет на поле боя, уж лучше так, чем болтаться на веревке.

– Коул, перестань…

– И это еще не все, Кристин. Я играю в команде и не должен оставлять своих товарищей. Если не вернусь, Малакай убьет меня как предателя.

– Он не сделает этого!

– Не он, так кто-то другой.

– Коул…

– Кристин, я должен вернуться.

– Коул…

Он придвинулся к ней, обнял и поцеловал.

– Теперь там, на войне, я буду думать о моем сыне. Спасибо тебе за Гейба, Кристин. Спасибо… – Он целовал ее в губы, в лоб, в шею, в ложбинку между грудями. Она пыталась говорить, спорить, но он спускался все ниже, и у нее перехватило дыхание. Она не могла вспомнить потом, что хотела сказать, помнила только главное: желание, чтобы он оставался с ней как можно дольше.

На следующий день неожиданно приехал Мэтью, и это было еще одной радостью для Кристин. Но он предупредил сестру, что их обоих – ее и Коула – могут убить, если узнают, что они вместе.

Мэтью приехал ненадолго – всего на один день. Вечером они с Коулом закрылись в библиотеке. Кристин, желая знать, о чем они говорят, потребовала впустить ее.

– В чем дело? – возмутилась она. – По чему такая секретность?

– Коул должен уехать, – проговорил Мэтью. – Сегодня же вечером.

– Почему?

Мэтью взглянул на Коула. Тот пожал плечами и стал объяснять:

– Мэтью передает ранчо под защиту федеральных войск.

– Но…

– Я не могу оставаться здесь, Кристин. И группа Куонтрилла раскололась.

– Вот как…

– Весной, – пояснил Мэтью, – в отряде Куонтрилла, когда он находился в Техасе, вспыхнула крупная ссора. В результате отряд распался. Сколько-то человек теперь под началом Билла Андерсона, есть своя группа у Джорджа Тодда. Куонтрилл тоже имеет сторонников. Билл летом совершил несколько нападений на федералов, и Арчи Клеменс снимал скальпы с людей, которых он убил. Ситуация опасная: никто не знает, с кем Зик Моро и где он. Так что, Кристин, Коулу нужно уезжать отсюда. А тебя кто-то должен защищать.

Слезы навернулись ей на глаза, она стиснула зубы, чтобы не заплакать.

– Коул, твои вещи готовы, Далила все выстирала. Шеннон соберет тебе что-нибудь в дорогу.

Она вышла в коридор. Коул догнал ее там и, взяв на руки, понес наверх, в их комнату. Она плакала все время, пока он ее ласкал, и слезы ее капали ему на плечи, на грудь. Все его лицо было мокрым от ее слез.

Потом он поцеловал ребенка и прижал его к груди. Кристин настояла на своем и вышла проводить его. Когда Коул уже вскочил на лошадь, он наклонился и снова поцеловал ее. Она держала их сына у груди, махала рукой ему вслед.

Этой же ночью несколько солдат-юнионистов поселились у них на ранчо в доме для прислуги. Кристин понимала, что это необходимо, но все же ей было тяжело.

Тринадцатого сентября их навестил майор Эмери. Кристин была немало удивлена его визитом, но выражение его лица не на шутку встревожило ее. Кристин побледнела, перед глазами ее все поплыло, и ей показалось, что она теряет сознание.

– О Господи, что-нибудь с Коулом…

– Нет-нет, миссис Слейтер, – поспешил заверить ее Эмери, взяв Гейба на руки. – У вас прекрасный парнишка, мэм. Прекрасный парнишка. – Майор Эмери как-то неловко огляделся. – Я не думаю, что вашей сестре нужно знать это, но вам скажу… капитан Элсворт убит.

– О, нет!

– Это все Билл Андерсон. С тех пор как погибла его сестра, говорят, он просто как бешеный в каждом бою. – Майор сплюнул на землю. – Он устраивал взрывы в Централии, в штате Иллинойс. Заставил раздеться двадцать пять безоружных солдат и почти всех расстрелял. Воинская часть, посланная за ним, пострадала еще больше. Там было на стоящее побоище. По меньшей мере, сто убитых скальпированы, горы трупов с отрубленными конечностями…

– О Боже, Боже…

Это охнула Шеннон. Кристин обернулась и увидела, что девушка стоит на крыльце. Она слышала каждое слово, побледнела как полотно и качнулась. Майор Эмери кинулся к ней, чтобы поддержать.

– Пожалуйста, отведите ее в комнату, – попросила Кристин.

Майор кивнул, поднял Шеннон на руки и понес наверх.

– Среди солдат, которые находятся у вас на ранчо, есть хирург. Я его сейчас пришлю, и он даст ей что-нибудь успокаивающее.

Однако врач пришел не сразу. Шеннон была безутешна. Она рыдала так сильно, что Кристин испугалась за нее. Но потом Шеннон затихла, и молчание ее было еще хуже, чем слезы. Кристин знала, что не сможет успокоить сестру, да и вряд ли кто-то сможет это сделать.

Осень принесла южанам новые несчастья. Генерал Шерман шел к морю через Джорджию и обе Каролины; от сообщений о его политике «выжженной земли» стыла в жилах кровь. На западе страны дефиле юнионистов было почти закончено.

Двадцать первого октября погиб Джордж Тодд, пуля снайпера попала ему в затылок. Пять дней спустя на северо-западе Миссури был убит Билл Андерсон. Кристин несколько встревожило то, с каким ликованием Шеннон встретила известие об их смерти.

Настал и закончился День благодарения. Он прошел очень тихо. Кристин не сочла возможным пригласить на праздничный обед солдат-юнионистов, охранявших их, ведь Коул Слейтер воевал на стороне Конфедерации.

На Рождество приехал Мэтью, Кристин была несказанно рада ему. Мэтью сообщил ей последние новости: Коул все еще на свободе; Джон Хант Морган, отважный командир кавалеристов, убит. Где теперь Коул, Малакай и Джейми и к какой части они приписаны, Мэтью не знал.

Этой ночью Кристин не сдержала слез. Сколько горя принесла эта война! Отец ее умер. Пол погиб. Она больше никого не хотела потерять. Ей тяжело было смотреть на Шеннон. Она не видела ни разу, чтобы сестра улыбалась, с того дня, как майор Эмери сообщил о смерти капитана Элсворта.

Рождественский ужин прошел тихо, как и все праздники в последнее время. Кристин села к спинету и заиграла рождественские гимны; Шеннон спустя минуту стремительно убежала наверх, в свою комнату. Кристин оборвала игру.

Мэтью нарушил воцарившуюся тишину:

– Вряд ли в ближайшее время можно ждать изменений к лучшему.

– Но говорят, что война почти закончилась. Ведь она действительно почти закончилась.

– Война, но не ненависть. Ненависть будет длиться еще лет сто, Кристин. Все это очень нелегко. Восстановление будет медленным и тяжелым.

– Я знаю, – прошептала Кристин.

– Запомни: если Коул появится, он не должен здесь долго задерживаться. Нигде в этих местах он не будет в безопасности до тех пор, пока не установится какой-то мир. Он сможет вздохнуть спокойно, только если будет объявлена амнистия.

Пальцы Кристин дрожали. Она кивнула.

– Он не вернется. Пока… пока все не будет позади.

Мэтью поцеловал ее и пошел наверх. Кристин смотрела на огонь в камине, пока он почти не догорел.

В феврале отмечали первый день рождения Гейба. Для юнионистов месяц оказался успешным, для Конфедерации новости с фронта были самыми неутешительными. Шерман опустошил юг страны. Ли сражался в Вирджинии. Джефферсон Дэвис и кабинет конфедератов покидали Ричмонд полдюжины раз.

К марту все только и говорили что о походе на Петербург. Грант бился в Вирджинии с прошлого лета, и бои там были суровые.

Кристин уже привыкла к тому, что на территории ее ранчо постоянно размещали людей. Это в большинстве своем были фермеры, владельцы ранчо. Кристин слышала, как они мечтательно говорили о том времени, когда кончится война, и они смогут вернуться в свои дома. Генерал Армии Конфедерации Кирби-Смит[29] все еще мужественно бился на Западе, южане еще вели бои на Востоке, проявляя чудеса героизма, но предсмертная агония уже охватила страну, которая никогда не имела возможности дышать воздухом свободы.

Майор Эмери как-то приезжал навестить Кристин. Они долго беседовали. Как гостеприимная хозяйка, она угостила его обедом. Когда он уехал, Кристин еще не знала, что видит его живым последний раз.

Наступил апрель. Генерал Ли собирал силы вокруг Ричмонда для отчаянной попытки защитить столицу Конфедерации. Гейб учился ходить, и Кристин согласилась с Самсоном и Питом, что ему можно позволить посидеть на лошади.

Однажды, теплым апрельским днем, выйдя из дома, Кристин внезапно почувствовала что-то неладное. Стояла какая-то странная тишина. Ни голосов, ни смеха. Солдат-юнионистов, охранявших ранчо, нигде не было видно.

И Пит с Самсоном куда-то подевались.

– Самсон? – позвала Кристин.

Дверь амбара жалобно скрипнула, словно порыв ветра распахнул ее, но погода стояла безветренная. Кристин посмотрела в сторону амбара и увидела человека. Он сжимал свою руку, из которой лилась кровь. Кристин едва не вскрикнула, но вовремя остановилась – осторожность превыше всего. Прижав Гейба к себе, она со всех ног бросилась обратно в дом.

– Шеннон! – позвала она. В передней схватила пояс с двумя шестизарядными кольтами Коула. Коул настаивал, чтобы они всегда были заряжены. Дрожащими руками Кристин надела пояс и потянулась за «спенсером» – магазинной винтовкой, которую Мэтью привез под Рождество. – Шеннон! – снова тревожно позвала она.

Девушка сбежала по ступенькам лестницы, бледная, с расширившимися глазами.

– Что-то случилось. Возьми Гейба…

– Нет! Дай мне винтовку!

– Шеннон, пожалуйста…

– Я же стреляю лучше тебя!

– Может, и так, но я не такая отчаянная и безрассудная, как ты, – оборвала ее Кристин. – Возьми Гейба и иди наверх; если придется, будешь стрелять из окна.

– Но в чем дело?

Кристин не могла объяснить, как она это почувствовала.

– Вернулся Зик. Он где-то поблизости. Шеннон, пожалуйста, не дай им забрать моего ребенка!

Она передала Гейбриэла сестре и снова бросилась к двери. Шеннон смотрела ей вслед. Гейб начал плакать, она крепче прижала его к себе и поспешила наверх.

– Пресвятая Дева Мария! – пробормотал рядовой Уотсон. – Вы только поглядите! Полоумный янки, один, идет прямо к нам.

Коул оторвал глаза от ружья, которое чистил, и взглянул, куда указывал Уотсон. Он увидел идущую рысью лошадь. По тому, как сидел на ней всадник, Коул понял, что тот ранен, и ранен серьезно.

– Может, пристрелим его? – предложил кто-то с усмешкой.

– Это, похоже, уже сделали за нас, – был ему ответ.

– Оставьте его, парни, – сказал Коул, поднимаясь и с любопытством вглядываясь во всадника.

Коула произвели в полковники, и он был старшим по званию в части. Малакай теперь стал майором, а Джейми – капитаном. Все трое служили в маленьком отряде и решили, чего бы это им ни стоило, разыскать Кирби-Смита и присоединиться к нему, но последний месяц они жили на этой заброшенной ферме, в доме, скрытом в глубине разросшегося сада.

– Я знаю этого человека, – внезапно проговорил Коул. Он поспешил вперед, за ним бросились братья и остальные подчиненные.

Когда он подбежал к лошади, юноша без сил упал ему на руки. Коул опустил его на землю и перевязал своим шарфом, чтобы остановить кровь, сочившуюся из-под лопатки.

– Мэтью Маккайи, что, черт возьми, ты здесь делаешь? – спросил Коул. Он посмотрел на капитана Роджера Торнбилла, отрядного медика, затем снова перевел взгляд на Мэтью, размышляя о там, как его шурин сумел найти их отряд. Но сейчас, решил он, это не имеет значения. Во всяком случае, сейчас Мэтью у него под присмотром.

– Давайте перенесем его в дом, – сказал капитан Торнбилл. Люди начали поднимать Мэтью. Тот открыл глаза, большие голубые глаза, и Коул сразу вспомнил свою жену, такую близкую и такую далекую. Мэтью протянул руку и схватил Коула за лацкан мундира.

– Коул, послушай меня…

– Вы хорошо знаете этого синебрюхого, полковник? – спросил капитан Торнбилл.

– Он брат моей жены. Я его достаточно хорошо знаю.

– Давайте побыстрее занесем его в дом. Он истекает кровью.

– Мэтью… – Коул взял руку, вцепившуюся в него. – Мэтью, капитан поможет тебе. Клянусь, он так и сделает. – Коул подумал, что Мэтью, возможно, боится доверять врачу конфедератов. Медики и той и другой стороны хвастались, что поубивали врагов больше, чем все артиллерийские расчеты, вместе взятые.

– Коул! Ради Бога! Послушай меня! – задыхаясь, проговорил Мэтью, сжимая пальцы Коула. – Зик…

– Что?

Мэтью с трудом перевел дыхание.

– Мы встретились с ним к юго-востоку отсюда, в маленьком местечке Джеймс-Форк. Нас было всего три десятка, мы шли по направлению к Теннесси. Меня ранили, я упал, и бандиты решили, что со мной все кончено. Потом я слышал, как он говорил… говорил, что сейчас же поспешит к Кристин Маккайи, рассказать о том, как подстрелил ее братца. Они остались на ночь в Джеймс-Форке. Я дождался, пока они хорошенько напьются, нашел лошадь, и вот я здесь…

Коул стоял мертвенно-бледный и напряженный как струна, не замечая, как больно он сжимал плечи Мэтью, пока капитан Торнбилл не сказал мягко:

– Отпустите его, полковник.

– Как ты нашел нас? – осторожно спросил Джейми. В этот момент он был, пожалуй, единственный, кто мог мыслить рационально.

Мэтью улыбнулся.

– Ваше местонахождение, джентльмены, для многих не секрет. Курт Тейлор был в разведке несколько недель назад. Некоторые из высоких чинов тоже знают, где вы… Просто они надеются, что война закончится раньше, чем они придут и выгонят вас отсюда. – Улыбка его потухла, он закашлялся и застонал от боли.

– Быстро перенесите его в дом! – приказал Торнбилл.

Полдюжины людей бросились выполнять приказ. Джейми Слейтер осторожно поддерживал голову Мэтью и его раненое плечо.

– Слейтер! Ты должен ехать туда. Ты и твои люди… У вас есть шанс… Поезжайте на запад…

Коул пошел за ними в дом.

– На ранчо должны быть янки, – сказал он. – Я знаю это.

– Это знает и Зик Моро, – задыхаясь, произнес Мэтью. И вдруг глаза его закрылись.

– Он умер? – упавшим голосом спросил Малакай.

Торнбилл отрицательно покачал головой.

– Обморок от потери крови. Просто удивительно, как он сюда добрался.

Носилки внесли в дом. Коул остановился во дворе. Сколько у него людей? Кроме его братьев и врача, у него в отряде был сержант, два капрала и двадцать два рядовых. Им повезло остаться в живых. Как мог он просить их идти с ним умирать сейчас, когда конец войны совсем близок?

– Я вас должен покинуть, парни, – сказал он. Солдаты, которые не были заняты с Мэтью, молча окружили его. – Этот бой будет личным, и некоторые из вас могут сказать, что это будет бой против одного из ваших…

– Что до меня, то Куонтрилла и его выродков я никогда не считал своими, – проговорил Бо Дженкинс, который в мирное время держал свой магазинчик. – Ни один южанин не станет просто так убивать человека.

– Рад слышать это, рядовой Дженкинс, – тихо сказал Коул. – Но все же я не могу, не имею права просить вас идти со мной, вас могут убить…

– Бросьте, полковник, чем это отличается от других боев? – спросил Дженкинс.

Его брат Джон встал рядом с ним:

– Сэр, мы уже давно с вами. Так что последуем за вами и сейчас. Вы что, полковник, думаете, мы надеемся жить вечно?

Коул невольно улыбнулся.

– Ну, тогда собирайтесь. Нам придется нестись во весь опор.

Взяв оружие, Кристин вышла из дома, и направились к амбару, где лежал, истекая кровью, солдат. Она остановилась возле двери, помедлила, толкнула дверь ногой, и вошла, готовая выстрелить в любой момент. Привыкнув к полумраку, она разглядела по крайней мере пятерых человек в синей форме, распростертых на земле. Их застигли врасплох за игрой в покер, об этом свидетельствовали карты, разбросанные повсюду.

Кристин судорожно глотнула воздуха.

– Уберите их! – раздался откуда-то мужской голос.

Один из молодчиков Зика, поняла Кристин. Она похолодела, понимая, что может не успеть выстрелить достаточно быстро.

Внезапно над самым ее плечом раздался выстрел. Она вскрикнула от неожиданности, соображая, ранило ли ее. Нет, пуля ее не задела. Она посмотрела туда, откуда раздался выстрел. Это был солдат-янки. Он лежал неподвижно, когда Кристин вошла, вот она и решила, что его убили. Но нет, его лишь ранили, он улыбается ей. Кристин повернулась. За ее спиной лежал человек, мертвый человек. В его груди зияла рана.

Она повесила кольты на пояс, подбежала к юноше, спасшему ей жизнь, и упала не колени перед ним.

– Благослови вас Бог! Что я могу…

– Леди, спасайтесь! – прошептал янки и сморщился от боли. – Если все будет хорошо, вы вернетесь ко мне. Мне чертовски жаль, но больше я ничем не смогу вам помочь. У меня перебита нога. Будьте осторожны. Он в доме.

Холодок пробежал по спине Кристин.

– Он… где?

– Моро, их вожак, в доме.

Он в доме, там, где ее сестра и ребенок. Кристин бросилась к двери. Она увидела Самсона и Пита, лежащих у дальней стены амбара. Пит был мертв, его глаза широко открыты. Самсон тяжело дышал, тонкая струйка крови стекала по его виску.

На секунду Кристин остановилась, оторвала полоску ткани от своей юбки, чтобы перевязать рану, а затем выбежала во двор и через загон для скота – прямо к дому. Кольты снова были у нее наготове.

Внезапно раздался выстрел. Кристин остановилась, глядя, как пыль взвилась в том месте, куда угодила пуля. Она подняла глаза вверх.

У окна ее спальни стоял Зик, держа Шеннон за волосы.

– Бросьте оружие, миссис Слейтер! – заорал Зик. – Быстро! Иначе все это золото, что я держу в руке, смешается с кровью.

Кристин в отчаянии смотрела на него. Она слышала шарканье ног и знала, что это его люди выглядывают из дома для прислуги, из большого дома, из-за загонов для скота. Она огляделась по сторонам. Сколько их? Двадцать? Тридцать? Трудно сказать.

– Брось их на землю, Кристин, только осторожно! – Зик рассмеялся, указывая пальцем на Шеннон. – Она стала хорошенькой. Пожалуй, даже красивее, чем ты. Хотя… как сказать… Для меня вы обе точно гремучие змеи.

Шеннон выругалась и яростно вцепилась в руку Зика зубами. Зик тоже выругался и наотмашь ударил ее. Вдруг Гейб начал плакать. Кристин невольно вскрикнула и тут же закусила губу.

Шеннон взвизгнула – Зик рванул ее за волосы. Он грязно выругался и снова крикнул Кристин:

– Брось оружие, или я для начала убью твоего щенка. Я вырву его ноги, потом руки и, если он еще будет трепыхаться, отрежу ему уши!

Кристин бросила кольты на землю. Она слышала, как Зик расхохотался, потом Шеннон исчезла в окне. К Кристин стали подходить головорезы из банды Зика. Она закрыла глаза и попыталась не обращать внимания на насмешки и отвратительный запах, исходивший от мужчин, которые обступали ее.

Дверь дома распахнулась, и появился Зик, толкая перед собой Шеннон. Шеннон была бледной, но Кристин, как это ни странно, обрадовалась, увидев, что ярость сестры сильнее страха. Еще будет время испугаться.

Продолжая держать Шеннон за волосы, Зик вытолкнул ее в центр круга. Он подошел вплотную к Кристин и усмехнулся.

– Сейчас я расскажу тебе наши планы на сегодня, Кристин. Просто чтобы ты знала, чего ожидать. Так вот, что у нас будет. Видишь вон парня, Гарри, того, что с деревянной ногой и гнилыми зубами? Так вот, он прямо сохнет по тебе, а потому на очереди первый. Я поиграю с твоей маленькой сестренкой. Свежее мяско… Потом… Ну, черт возьми, мы научились расплачиваться, и расплачиваться той же монетой. Мы тебя оставим живой. По крайней мере, пока будут гореть твой дом и амбар. Ты должна услышать, как кричат лошади. Это и в самом деле чудесные звуки, ты же любишь лошадей… Затем Гарри, может быть, снимет с тебя скальп. Он перенял это искусство от самого малыша Арчи Клеменса. Но посмотрим, как пойдет день, может быть, у нас на все не хватит времени. В этих местах полным-полно янки. Вы это знаете, миссис Слейтер? Конечно, знаете. Ведь ваш братец – предатель-янки. Так ведь? Но не волнуйтесь за него. Прошлой ночью я пристрелил его.

У Кристин подогнулись колени, и она села прямо на землю. Мэтью! Не может быть! Нет!

Зик рассмеялся.

Что-то внутри у нее оборвалось. Она вскочила на ноги и с яростью бросилась на Зика. Шеннон быстро сориентировалась, и обе они упали на него, кусая, царапая. Зик закричал, но никто из его людей поначалу не бросился ему на выручку. Стрелять они не могли: боялись попасть в своего вожака.

И тут раздался звук, до боли узнаваемый. Сомнений быть не могло, это конный отряд.

– Спасайтесь! – закричал один из бушхокеров.

Зик, изловчившись, сбросил, наконец, Шеннон на землю. С силой ударив Кристин по лицу, он, схватив ее, оглушенную ударом, за волосы, потащил к ступенькам крыльца и остановился за креслом-качалкой.

Цокот копыт слышался уже совсем близко, он звучал как тысяча барабанов.

– Ублюдок! – пробормотал Зик. – Как он мог узнать?..

Только когда Зик примостил свою винтовку на качалке и начал прицеливаться, Кристин сумела взглянуть на всадников.

Они были в серых довольно потрепанных униформах, но на лошадях держались великолепно. Клич мятежников взорвал воздух, и лошади остановились у дома, взметая столбы пыли. Раздался ружейный залп, Кристин вскрикнула.

Впереди всех скакал Коул, рядом – Малакай и Джейми.

Армия Союза проигрывала сражения с бушхокерами, потому что те имели прекрасное вооружение и действовали быстро и слаженно, но теперь им предстояло сразиться с человеком, который хорошо знал их повадки. С человеком, который умел действовать еще быстрее, чем они. С человеком, небольшой отряд которого был вооружен так же хорошо, как и они. И солдаты этого отряда горели желанием спасти свои честь и достоинство в войне, которую им суждено было проиграть. Они боролись против своих, потому что эти «свои» предали закон Юга, за который многие из них положили жизни.

Кристин ничего не видела из-за пыли, поднятой копытами лошадей, из-за огня и дыма выстрелов. Она только знала, что Зик остервенело тянул ее в дом.

Она упиралась. Он грозился, что пристрелит ее, но Кристин было все равно. Он убил Мэтью, убил ее отца и, наверное, убьет ее. Она надеялась только, что Далила отыскала Гейба и спряталась где-нибудь с ним. Кристин хотела, чтобы ее сын остался жив. Она хотела, чтобы хоть что-то доброе, хорошее выросло из пыли и пепла этой войны. Она хотела, чтобы ее ребенок, ребенок Коула, жил, не зная ужасов кровавой междуусобицы.

– Проклятая! – заорал Зик. Он с яростью заломил руку Кристин за спину, и она закричала от боли. Он толкнул ее к двери, затем в дом. Он толкал ее к лестнице, но боль в руке стала такой нестерпимой, что Кристин споткнулась на ступеньках.

– Может, у нас есть немного времени. Кто знает, вдруг возня затянется… Так что я не против поиметь тебя прямо на кровати Коула Слейтера, а потом посмотрю, как он захлебнется собственной кровью.

Внезапно входная дверь открылась, и в проеме показался Коул. Зик развернулся, выставив Кристин впереди себя как прикрытие.

Коул не двигался. В левой руке он держал кавалерийскую саблю, правой целился из кольта.

– Положи оружие, Слейтер, но только медленно, – проговорил Зик. Он мертвой хваткой вцепился в Кристин, а она едва не задохнулась от вони его немытого тела и дыхания, отдающего перегаром.

– Убери грязные лапы от моей жены, Зик.

– Ты знаешь, Слейтер, я поздно пришел к Куонтриллу. Вот почему не вспомнил тебя, когда мы встретились в первый раз. Но теперь-то все вспомнил. И мечтал увидеть тебя снова. Поверь, я много думал об этом. Так что опусти пистолет. Хочешь посмотреть, как я разряжу это серебристое дуло прямо ей в горло? Подумай, как потечет кровь, ее кровь, Слейтер.

И вдруг они услышали плач. Плакал Гейб. Далила, наверное, с ним где-то поблизости, подумала Кристин.

У нее засосало под ложечкой. Она увидела, как побледнел Коул. Зик ухмыльнулся.

– У тебя славный парень, Слейтер, – растягивая слова, проговорил Зик. Он приставил дуло пистолета к щеке Кристин. – В самом деле, славная жена и славный сын. Если хочешь видеть их живыми, опусти пистолет тихо и спокойно. Никаких резких движений.

– Никаких резких движений, – эхом повторил Коул.

Малыш, продолжал плакать. Кристин закусила губу; как только Коул опустит пистолет, Зик убьет его, а она так много должна ему сказать. Гейб теперь уже ходит, даже лепечет что-то. Она научила его говорить слово «папа». У него самый звонкий в мире смех, и глаза у него так похожи на глаза его отца…

– Коул, нет! – вырвалось у нее.

Он улыбнулся ей.

– Я должен сделать это, Кристин.

Зик захохотал.

– Да, он должен сделать это!

Коул посмотрел на Кристин и улыбнулся.

– Я никогда не говорил тебе, что люблю тебя. Знай же, я люблю тебя всем сердцем.

– О Господи, Коул!

– Я люблю тебя. Я люблю тебя. Пригни голову, Кристин.

– Что? – выдохнула она.

Он не бросил свой кольт. Он целился поверх ее головы. Она вскрикнула, и весь мир взорвался.

Глава пятнадцатая

Кристин упала, ноги отказывались ее держать. Единственное, что отпечаталось в ее сознании, – выстрел. Единственный выстрел, который сделал Коул. Ответного выстрела не последовало.

Тело Зика рухнуло на нее. Кристин мгновенно пришла в себя. Краем глаза увидела голову Зика – невидящий взгляд уставился в стену, на лбу чудовищная рана. Она попыталась сбросить его, но тщетно. И тут сильные руки обвились вокруг нее и вытянули из-под Зика. Кристин не могла оторвать от него глаз – ужасающее зрелище, от которого стынет кровь и жилах.

– Кристин! – Коул обнял ее.

Она подняла глаза. В его взгляде светилась тревога.

– Ты не ранена?

Кристин покачала головой. Говорить она не могла. Она посмотрела на него и уронила голову ему на грудь, заплакав. Он гладил ее по волосам, бормотал что-то ласковое, утешая ее.

– Как ты узнал, что мы в беде? Они убили всех солдат, что охраняли ранчо. Хотя нет, некоторые, может быть, еще живы. Надо помочь им! Один из них спас меня. – Слезы с новой силой хлынули у нее из глаз, как Кристин ни старалась сдержаться. – Коул! Он убил Мэтью! Он разыскал моего брата и убил его.

– Тише, милая, успокойся, – шептал Коул, прижав ее к себе и гладя по волосам. Подняв ее голову за подбородок, он посмотрел ей в глаза. Хотел убедиться в том, что она в состоянии понять, что он говорит. – Кристин, с Мэтью все в порядке. То есть, прости, не совсем в порядке. Он ранен, но он жив. Я бы никогда не узнал… – Внезапно Коул замолчал, словно потерял дар речи. Он держал ее в объятиях, и руки его дрожали. Все самое плохое было позади, и теперь напряжение дало себя знать. – Отряд Мэтью атаковали. Зик решил, что твой брат умер, но он был лишь ранен и ночью бежал. Слава Богу, янки было известно, где мы находимся, и Мэтью хорошо знал местность, так что он быстро добрался до меня.

В глазах Кристин вспыхнула радость, которой она еще не смела поверить.

– Коул! Пожалуйста… ты так говоришь, чтобы меня…

– Это правда, Кристин, клянусь тебе.

– Но они не придут за тобой? Янки позволят тебе…

– Мои друзья караулят в нужных местах, – ответил Коул с грустной улыбкой. – Так что я надеюсь… Может, когда все кончится, ненависть и злоба исчезнут. Что-то останется навсегда в памяти… Но, Господи, как я хочу, чтобы все это кончилось. Хочу, чтобы весь этот кошмар остался позади!

Он снова прижал ее к себе, и она услышала, как сильно бьется его сердце. Грубая шерсть его мундира колола ей щеку, и Кристин казалось, что она никогда не была так счастлива, как сейчас. Ей захотелось посмотреть на него и снова увидеть, как он улыбается, как блестят его глаза, когда он обнимает ее, а более всего ей хотелось, чтобы он снова заговорил. Вдруг скажет, что любит ее.

Конечно, время для этого было неподходящее. У нее в ногах лежал труп, и, хотя вы стрелы на дворе стихли, там тоже на земле были трупы. И, слава Богу, оставались живые, которые нуждались в помощи. Ей надо было бежать в амбар к тому молодому янки, что спас ей жизнь, и… она должна найти своего сына.

– Кристин… – начал было Коул, но его прервал душераздирающий крик.

– Миз Кристин! Мистер Коул! О Господи… Хвала Всевышнему… – это появилась Далила с Гейбом на руках. Мальчик отчаянно вырывался. Коул смотрел на сына с трепетом отца, не видевшего своего ребенка долгое-долгое время. Смотрел и не узнавал, так вырос его мальчик.

У Кристин заблестели глаза.

– Он уже ходит! И говорит! И я его научила говорить слово «папа».

Далила, увидев тело Зика, плюнула на него и переступила, чтобы подойти к Коулу, затем опустила Гейба на пол. В первый момент мальчик пошатнулся, Коул опустился на колени и протянул к нему руки. Гейб сделал несколько неуклюжих шажков, с опаской поглядывая на незнакомца.

– Скажи «папа», – попросила его Кристин.

Но Гейбриэл, похоже, не собирался ничего говорить. Он отвернулся от незнакомого мужчины, стоявшего на коленях, и зарылся лицом в юбки матери. Кристин засмеялась и подняла его на руки. Она так сильно прижала его к себе, что мальчик громко запротестовал.

– О, Гейб! – лепетала Кристин, гладя его. Коул поднялся с колен и взял у нее своего плачущего сына. Он поднял Гейбриэла на вытянутых руках и смотрел своими серыми с серебристым блеском глазами в его тоже серые глаза.

– Я твой папа, маленький ты мой человечек! – засмеялся Коул. – Тебе лучше начинать привыкать к этому.

Конечно, Гейбриэл не мог понять, что говорил ему Коул, но засмеялся в ответ, будто решил принять этого незнакомца. Коул улыбнулся Кристин.

Внезапно в дверях послышалась какая-то возня.

– Отпустите меня, подлец!

Малакай втащил Шеннон в дом. Лицо его потемнело от злости.

– Я готов сражаться с бушхокерами, с проклятыми янки, но, Коул, будь я проклят, уволь, не могу справиться с этой девчонкой!

– Отпустите меня! – снова потребовала Шеннон.

Малакай отпустил ее слишком резко, так что она, чтобы удержать равновесие, сделала несколько шагов – и оказалась рядом с телом Зика Моро.

Она вскрикнула и закрыла рот руками.

Кристин посмотрела на Малакая и удивленно приподняла бровь.

– Я понятия не имел, что здесь у вас творится, – ответил тот. – Я просто не хотел, чтобы она нарвалась на пулю или чтобы из-за нее пристрелили вас или Коула. Если бы ее убили, сама была бы виновата, но, раз она ваша сестра, я подумал, что надо попытаться спасти ее.

Шеннон молчала, все еще глядя на Зика. Потом отвернулась, плечи ее затряслись, она расплакалась.

Кристин хотела подойти к сестре, но Коул остановил ее. Малакай осторожно попытался оттянуть Шеннон в сторону.

– Ну же, все кончено. Все позади, – грубовато проговорил он. – Чего теперь распускать нюни?

Шеннон моментально перестала плакать и только хлюпала носом. Малакай протянул ей носовой платок, она вытерла лицо и кивнула в знак благодарности.

– Я никогда не распускаю нюни… Вы… неотесанный дикарь!

– Ну, хорошо! Пора приниматься за дело.

– За дело?

– Есть раненые. Им нужна помощь. Конечно, если вы, черт возьми, не слишком слабонервная и изнеженная девица, чтобы помочь людям, которые готовы были умереть, спасая вашу жалкую жизнь.

– Жалкую?

– Идите же!

– Я иду, Малакай Слейтер! Иду, потому что они хорошие люди, пусть и мятежники! Я иду к ним, потому что сама так решила, и я никогда-никогда не стану делать что-либо только потому, что вы мне велели! Вам ясно?

Она тряхнула золотистыми локонами и с самым независимым видом прошла мимо него. Ее уход был бы великолепным, если б не одна деталь. Малакай отвесил ей звонкий шлепок пониже спины, когда она проходила мимо него. Шеннон взвизгнула и наотмашь стукнула его по лицу. Малакай поймал ее за локоть и повернул к себе, лицо его выражало самую лютую ненависть.

– Малакай, пожалуйста, она моя сестра! – мягко напомнила Кристин.

Он медленно разжал руку и отпустил Шеннон.

– Вот уж спасибо! Как вы добры, сэр! – затараторила Шеннон и, больно стукнув его по голени ногой, выскочила за дверь.

Кристин не смогла сдержать улыбки, Коул засмеялся, и Гейб тоже последовал примеру отца. Далила смеялась вместе с ними, потом, спохватившись, воскликнула:

– Самсон! Мой муж… О, мистер Слейтер!

– В амбаре, – быстро проговорила Кристин, глядя на Коула. – Он был еще жив…

Коул немедля бросился туда, Далила за ним. Кристин тоже пустилась бежать, но, оказавшись на крыльце, остановилась как вкопанная, увидев ужасную картину.

Везде были разбросаны тела. Люди в серой униформе собирали их, оттаскивали в сторону. Какой-то молодой человек кивнул ей. Кристин видела, что он смертельно устал. Она глотнула воздуха и, подбежав к нему, схватила его за руку.

– Спасибо вам. Спасибо, что пришли. Он улыбнулся и приподнял шляпу.

– Я пойду куда угодно за полковником Слейтером, мэм. Я так рад, что мы успели вовремя.

Его ждала тяжелая работа, и он откланялся. Кристин услышала, как кто-то зовет, просит пить. Поспешив к колодцу, она увидела там одного из солдат Коула, сжимавшего рукой плечо и пытавшегося встать на ноги.

– Сейчас, сейчас! – прошептала она, зачерпывая воду. Гейб засмеялся. Он, видимо, подумал, что с ним играют.

– Спасибо, мэм, – поблагодарил солдат. Он поморщился, и Кристин увидела пулю, застрявшую у него в плече.

– Помогите мне! – позвала она.

Раненого подняли и отнесли в дом, в гостиную, которая уже превратилась в лазарет. Люди Коула кипятили воду, рвали простыни на бинты, оказывали помощь раненым. Гейб отказался засыпать, так что Кристин соорудила в гостиной маленький манеж, оставила его там и занялась ранеными. Ей помогали Шеннон и Далила. Опасаться за жизнь Самсона причин не было, да и сам он, не желая сидеть без дела, вскоре присоединился к женщинам. Надо было убрать тело Зика Моро из дома. Шеннон, увидев мужчин, выносящих труп, закричала:

– Пожалуйста, пожалуйста! Прошу вас! Не хороните этого человека на нашем ранчо!

– Мисс Маккайи…

– Пожалуйста, пусть грифы растерзают его, пусть его загрызут волки, только прошу вас, не хороните его в нашей земле.

И тогда несколько солдат взяли телегу и, погрузив на него Зика и тела других бушхокеров, повезли их куда-то прочь от ранчо.

Пита, несколько убитых из отряда Коула и солдат, охранявших ранчо, которых перестреляли бушхокеры, похоронили на семейном кладбище, рядом с могилами отца и матери Кристин.

К вечеру большая часть следов схватки была убрана. Далила приготовила вкусный и обильный ужин.

В десять часов вечера они услышали скрип повозки. Коул только что кончил ужинать и потягивал бренди на крыльце. Гейбриэла уложили спать, и Кристин сидела у ног Коула, слушая печальную мелодию, которую кто-то из солдат выводил на губной гармошке.

Кристин почувствовала, как Коул напрягся. Затем вспомнила, что он везде расставил караулы, и откуда-то из темноты донесся клич мятежников. Повозка приближалась.

– Что это, Коул? – шепотом спросила Кристин.

– Это сюрприз, – ответил он, сжимая ее плечо.

Она спустилась с ним во двор.

– Кристин… Шеннон… – раздался тихий голос из повозки.

– Мэтью! – Кристин бросилась к нему.

– Осторожно, сестричка, не задуши меня, я все-таки ранен!

– О, Мэтью! – Шеннон мчалась к повозке со всех ног.

Мэтью внесли в дом и уложили в его ком нате.

– Кристин! – Он потянул ее к себе. – Кристин, скоро сюда нагрянут янки. Они увидят, что майор Эмери и их солдаты убиты. Они, конечно, обрадуются, что Коул со своими людьми успел вовремя и спас вас, но война еще не кончена. Им придется либо взять Коула в плен, либо устроить тут сражение, и тогда снова будут гибнуть люди. Совершенно бессмысленно гибнуть… Возможно, они герои, и на той, и на другой стороне, но разве это важно? Ты меня понимаешь, Кристин?

Нет, она его не понимала. Или, может быть, понимала, но не хотела соглашаться с тем, что он говорил. Она не вынесет, если ее муж так скоро снова уедет.

– Пойми, Коул все еще считается вне закона. Теперь еще боле, чем раньше.

– Но почему?

– Он должен был тебе сам объяснить. Главное одно: ему необходимо уехать сегодня ночью, сейчас!

Кристин почувствовала, как слабеет.

– Спасибо, Мэтью, – только и могла сказать она.

Кристин погасила лампу и вышла. С мгновение она колебалась, прислонившись спиной к закрытой двери.

Спустившись вниз, она обнаружила собирающихся к отъезду солдат. Похоже, они знали, что оставаться здесь для них небезопасно. Врач из отряда Коула, который так заботливо ухаживал за братом Кристин, теперь проверял повязки и накладывал раненым солдатам свежие. Увидев молодую женщину, он улыбнулся:

– Ваш брат скоро поправится. Старайтесь держать рану в чистоте. Не используйте дважды один ватный тампон или губку, когда будете промывать рану. Я все больше убеждаюсь, что инфекция именно так попадает в рану. Похоже, мы больше следим за санитарией, чем эти синебрюхие. – Он помолчал, вид у него был усталый. – Ваш брат – хороший человек. Берегите его.

– Спасибо вам, капитан Торнбилл, – поблагодарила Кристин. Он уже повернулся, чтобы уходить, но она остановила его, легко дотронувшись до его руки. – Капитан, вы уверены, что эти люди могут отправиться в путь?

– Самые тяжелые ранения получили янки, которых мы нашли в доме для прислуги, а им не нужно никуда уезжать. У моих людей – у одного перелом ноги, у другого сломана рука, у нескольких ранения в плечо, и двое с сотрясением мозга. Они смогут ехать в повозке. – Капитан помолчал, печально глядя на нее. – Миссис Слейтер, уж лучше трястись в повозке, чем оказаться в плену у янки. Я не из тех, кто говорит, что янки мясники, но я слышал мало утешительного о лагерных тюрьмах, будь то лагеря янки или же конфедератов.

Здоровые солдаты прошли мимо нее, готовые к отъезду. Коула нигде не было видно. Малакай подошел к Кристин сзади и обнял ее за плечи.

– Надеюсь, Коул не станет возражать, – сказал он и поцеловал ее в щеку. – Черт возьми, мне все равно, даже если он и будет возражать! – И он снова поцеловал ее. Кристин не заметила, что слезы текут по ее щекам, пока он не вытер их.

– О, Малакай…

– Все хорошо. Мы не уйдем далеко отсюда.

– Мы будем совсем близко. – Это сказал Джейми. Он подошел, обнял Кристин и тоже поцеловал в щеку. – Берегите себя, сестренка, слышите?

Она кивнула, не в силах произнести ни слова.

– Коул…

– Коул здесь, – проговорил ее муж. Слезы застилали ей глаза и мешали смотреть. Он обнял ее. – Ну же! – прошептал он, целуя ее. – Прекрати! Ты не можешь провожать моих братьев со слезами на глазах!

– Твоих братьев?..

Она резко повернулась. Коул смотрел по верх ее головы. Малакай дотронулся до своей шляпы и улыбнулся, Коул ответил ему улыбкой. Малакай и Джейми вышли.

– Я сегодня не уезжаю, Кристин, – помолчав, сказал Коул.

– Что? – прошептала она.

Тут они услышали, как Шеннон ласково прощается с Джейми и не так ласково – с Малакаем. Коул усмехнулся, Кристин тоже понимающе улыбнулась. Ее глаза искали его взгляд. Дверь открылась, и появилась Шеннон.

– О, простите! – пробормотала она.

Ни Коул, ни Кристин не обернулись. Они слышали, как Шеннон на цыпочках прошла в гостиную и осталась там с раненым солдатом-юнионистом.

Какой он красивый, подумала Кристин, глядя на Коула. Он самый красивый на свете. Похудел, седые пряди серебрятся в волосах, поблескивают в бороде, но и они были красивыми. Они так гармонировали с серебристым цветом его глаз…

– Коул, – горячо зашептала Кристин, – тебе надо уезжать! Мэтью сказал, что ты вне закона…

– Они не знают, что я здесь. Все мои люди ушли. Мою лошадь захватили с собой. Они знают, как раствориться в ночи. А я останусь здесь, с моей женой.

– О!..

– Если она примет меня.

– Коул… – Кристин дотронулась до его щеки, нежно провела пальцами по бороде. – Она примет тебя!

Коул взял ее руку и стал целовать пальцы. Молча поднял Кристин на руки и внес в их спальню. Там он остановился, прислонившись к двери. Кристин, улыбаясь, смотрела на него.

– Никогда не думал, что мы сейчас будем вместе, – прошептал он.

– Но мы вместе, – сказала она.

– Да, мы вместе.

Он опустил ее на ноги. Кристин потянулась к его шляпе и бросила ее на пол, отстегнула кобуру, старательно расстегнула мундир и форменную рубашку; когда она увидела его голые плечи и грудь, сладостное чувство ожидания захлестнуло ее. Ее пальцы стали вдруг неловкими, дрожь волнами прошла по телу. Она прошептала его имя, прижалась губами к его груди, нашла пульсирующую жилку у основания шеи. Он поймал ее губы и поцеловал страстным, голодным поцелуем, он упивался ею, ощущая, как подкатывают и захлестывают его горячие волны страстного желания. Кристин почти не дышала, когда он отпустил ее из объятий и стал расстегивать пуговицы ее платья. У него тоже тряслись руки, но вскоре платье упало на пол, за ним последовала рубашка и нижние юбки, оставались еще чулки и туфли, но Коул поднял Кристин и понес к кровати, остановившись взглянуть на Гейбриэла, сладко спавшего в своей кроватке в углу комнаты.

Коул опустил ее на кровать, и сам упал рядом. Пальцы Кристин гладили его голову. Он застонал и стал снова и снова целовать ее губы, грудь, лаская языком соски.

– О, Коул! – Желание будто молнией пронзило ее всю… Она чувствовала на себе тело Коула, его нежные и требовательные прикосновения, видела его глаза, смотревшие в ее глаза, жадно смотревшие на ее тело… Она ощущала, как желание растет в нем, превращается в грозу, готовую вот-вот раз разиться.

Он целовал ее живот, гладил бедра, легко касался золотистого треугольника между ног. Потом ловко снял с нее туфли, чулки и под вязки. И снова оказался на ней, языком прокладывая жаркую дорожку от ее шеи к ложбинке между грудями, ниже, к пупку, и еще ниже, к самому очагу, где уже разгоралось жаркое пламя…

Коул на секунду остановился. Кристин открыла глаза, а он застонал и спрятал голову у нее на груди.

– Как я люблю тебя, Кристин, как я люблю!

– Коул, – прошептала она, крепче прижимаясь к нему. – Пожалуйста…

Он отодвинулся от нее:

– Ну?

И тут она поняла, чего он хочет. Прильнув к нему, Кристин заговорила:

– Коул, я всегда буду любить тебя! Я так люблю тебя! Я даже не предполагала, что могу так любить, я боялась, я знала, что ты ни когда не любил меня.

– Я тоже не думал, не осмеливался поддаться чувствам, – тихо проговорил он.

– Скажи это еще раз, – попросила Кристин.

– Я тебя люблю. Я тебя люблю, Кристин Маккайи-Слейтер, и клянусь, буду любить до конца моих дней.

– Коул! – Она прижалась лицом к его груди. Тело его было горячим и влажным…

Он любил ее…

Позднее этой ночью, много позднее, когда главные слова были сказаны, Коул обнял ее и рассказал обо всем. Сначала о том дне, когда пришли джейхокеры, сожгли его дом и убили жену. Кристин понимала, как тяжело ему говорить об этом, но не останавливала его, потому что важно было, чтобы он рассказал все, чтобы он открыл ей свою душу, как она открыла ему свою. А ему было важно довериться ей; исцеляющая сила слов врачевала его истерзанную душу, очищала ее.

Кристин слушала и больше не боялась его печального прошлого. Коул рассказал ей о том, что произошло в Канзасе, как он встретил своего старого друга Курта Тейлора и как тот предупредил его, что Генри Фитц со своими джейхокерами в городе.

– Я убил его, Кристин. Я знал, что делаю. Знал, как это опасно, но должен был встретиться с ним лицом к лицу. – Он сильнее обнял ее. – Я должен был сделать это, чтобы у нас с тобой было будущее. Ты понимаешь?

Ей не нужно было отвечать ему. Она поцеловала его, и он застонал от наслаждения и стал гладить ее волосы. И снова они ласкали друг друга. И ласки их были такими нежны ми, такими отчаянными и страстными… Они словно клялись друг другу, что сделают все возможное, чтобы быть счастливыми вместе.

Заснули они только перед рассветом. Но, едва первые лучи солнца проникли в комнату, Кристин проснулась. Начинался день, светлый и яркий, как радуга.

Под окнами раздался цокот копыт. Кристин в испуге вскочила с постели. Внизу у колодца стоял офицер-юнионист. Она взглянула на Коула; ей показалось, что он спит. Черты его лица смягчились, напряженность исчезла.

Кристин быстро натянула платье и босиком выскользнула из комнаты, прикрыв за собой дверь. Стараясь не шуметь, она легко спустилась с лестницы и поспешила к колодцу. Она не представляла себе, как сейчас выглядит, какою ее увидел этот человек. Она была бледна, голубые глаза широко открыты, волосы в беспорядке падали на взволнованное лицо.

Он улыбнулся, оглядел ее с головы до ног… и вдруг очень позавидовал Коулу Слейтеру.

– Доброе утро, мэм. Это ранчо Маккайи?

– Да, мой брат – офицер Армии Союза. Он сейчас дома, поправляется после ранения.

А мой муж – офицер Армии Конфедерации, тоже сейчас в доме, и это большой риск, подумала она.

– У вас такая чистая и вкусная вода. Спасибо.

– Пейте, пожалуйста.

– Сюда наведывался Зик Моро со своими головорезами и убил почти всех солдат, так?

Кристин со вздохом кивнула.

– Сегодня, немного позднее, приедут врачи, чтобы помочь раненым.

– Это хорошо. Мы уже оказали им первую помощь, сделали все, что могли.

– Не сомневаюсь.

– Может быть, зайдете в дом?

Он покачал головой:

– Нет. Я здесь неофициально, приехал, лишь чтобы сказать вам, мэм: война окончена. Да, все решилось, не хватает только это отметить. Потребуется время, чтобы войска сдались. Кирби-Смит – упорная душа. Гордец, отважный воин, но…

– Война закончилась? – чуть слышно переспросила Кристин.

– Да, мэм, как я и сказал вам, все уже решено. Два дня назад, двенадцатого апреля, генерал Роберт Э. Ли вручил документы о капитуляции Армии Конфедерации генералу Улиссу С. Гранту в маленьком городке Аппоматокс-Куртхаус. Говорят, президент Линкольн решил, что эта великая страна должна как можно быстрее объединиться, чтобы мир и братские отношения установились снова между Севером и Югом.

Кристин била дрожь. Коленки подгибались, губы тряслись. Офицер помог ей подняться на крыльцо. Она кивком поблагодарила его.

– Война действительно закончена? Это правда?

– Да, это правда. Я слышал, говорят, что полковник Слейтер со своими людьми приезжал сюда вчера. Слышал, будто они прикончили Зика Моро и его бандитов. Это очень хорошо, мэм. Я рад вам сказать, что командование Армии и судьи тоже услышат об этом. – Он улыбнулся. – Конечно, люди Слейтера ушли?

Кристин кивнула:

– Да… они ушли.

– Вы его жена?

– Я его жена.

– Кто-то должен ему сообщить, что война закончилась. Конечно, его нужно предупредить, что следует быть осторожным. Есть люди, которые хотят заполучить его голову. Ну, например, за то, что он был с Куонтриллом, вы знаете, и потом за то, что случилось в Канзасе… – Он пожал плечами. – Если вам удастся повидать его, миссис Слейтер, постарайтесь убедить его какое-то время залечь на дно. Может быть, поехать в Техас. У Фитца есть брат, и он, конечно, поднимет шум. Но скажите Слейтеру, пусть запомнит, война закончилась. Все теперь будет хорошо. Слышите? Скажите ему – так просил передать Курт Тейлор.

Кристин снова кивнула.

– Спасибо за воду. Вкусная у вас вода.

– Рада, что вам она понравилась. Кристин стояла и ждала. Ждала, пока офицер Армии Союза в синей форме не исчез за линией горизонта, оставив за собой столб пыли.

Она бросилась наверх.

– Коул! Коул!

Она неслась через две ступеньки. Он стоял у окна и все видел.

– Закончилась! Война закончилась! Ли капитулировал! Есть части, которые еще не сдаются, но уже подписан договор! О, Коул! – Кристин обхватила руками его лицо и поцеловала. Она целовала его шею, плечи, ее радость была настолько безграничной, что Коул не смог сдержать улыбку.

– Кристин, Кристин… все не может быть так просто…

– Нет, это не просто, – проговорила она и рассказала ему все, что только что узнала от офицера-юниониста. – Его зовут Курт Тейлор, он сказал, что тебе следует пока отсидеться в Техасе, – закончила она.

– Я так и сделаю, – кивнул Коул.

– Мы так и сделаем, – поправила его Кристин.

– Мы? – спросил он, приподнимая бровь. – Помнится, тут одна леди мне говорила, что не хочет покидать это ранчо. Она даже продала свою честь мятежнику с дурной репутацией, чтобы остаться здесь, на своей земле.

Кристин улыбнулась. Она никогда еще не чувствовала такого прилива сил, такого страстного и трепетного желания жить, такого радостного ощущения мира вокруг нее. Стояла весна, и война закончилась. Закончилась…

– Это не мое ранчо. Мэтью здесь хозяин. И он сейчас здесь. Видишь, самое время уезжать отсюда. И я считаю, что продала свою честь за хорошую цену. А сейчас посмотри, какой замечательный у меня сын. И…

– И?..

– И есть еще кое-что. Я отчаянно влюбилась в этого мятежника с дурной репутацией. Даже когда мне хотелось задушить его своими руками, я отчаянно любила его.

– Отчаянно?

– Невероятно, безумно!

– Правда? – Коул сжал ее пальцы и поцеловал их. Кристин почувствовала, как дрожь пробежала по его телу, и заглянула ему в глаза.

– Коул?

– У нас с тобой есть будущее.

– Да!

– Мы увидим, как вырастет Гейбриэл, и у нас будут еще дети. И я смогу их держать на руках, когда они будут еще совсем маленькими.

– И ты сможешь менять им пеленки, – добавила Кристин.

Он улыбнулся и снова поцеловал ее.

– Коул? – вздохнула она.

– Да, любовь моя?

Она ему улыбалась. Ее улыбка была одновременно чувственной и немного ленивой.

– Когда ты отправишься в Техас, я последую за тобой. Я последую за тобой, куда бы ты ни поехал. Но сейчас…

– Да?

– Мы никогда не занимались с тобой любовью в мирное время. Никогда. – Глаза ее заблестели. – Мы никогда не занимались любовью в мирное время и не шептали, что любим друг друга!

Коул откинул голову назад и рассмеялся. Глаза его, устремленные на нее, отливали се ребристым светом, и Кристин подумала, что он всегда будет ее рыцарем, который ворвался в ее жизнь, как герой, повел из тьмы к свету. Они еще идут по этому пути. Еще будут боль и утраты, будет время скорбеть по Питу, который всегда был ее другом, всегда защищал ее. Будет время воздать почести майору Эмери, который тоже был ее другом, благородным и заботливым, до самого конца.

Но сейчас они были вместе. Коул лукаво усмехнулся.

– Ну, тогда мы должны заняться любовью в мирное время и шептать друг другу слова любви. Кристин!

– Да?

Он стал целовать ее.

– Я люблю тебя, – слышала она его жаркий шепот. – Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя!..

Буря страсти захватила их, и они шептали друг другу слова любви.

Лучи солнца осветили комнату, набирал силу новый день.

Коул гладил волосы жены, смотрел на нее с нежностью и благодарностью за все, что она дала ему. Смотрел, как прибывает свет нового дня.

Он знал, что страна еще долго будет залечивать раны войны. Долгое, долгое время. И много времени потребуется, чтобы страна стала единой. Кристин взялась исцелить его, и их сердца сейчас вместе.

– Начинается новая эра, – проговорил он.

– Что?

– Я сказал, что люблю тебя! – уклонился он от ответа.

Война не кончится так легко, как думает Кристин. Жизнь полна сложностей. Но у них есть будущее.

И Техас может немного, совсем немного подождать.