Все дело в кепке

Эпилог

Прошел почти месяц. Ленка с головой ушла в новую работу. Ушла так глубоко, как никогда еще не уходила. Она точно знала, что глупости вроде любви, депрессии или, того хуже, поисков смысла жизни случаются от избытка свободного времени. В этом смысле ритм журналиста ежедневного издания устраивал ее больше, чем ритм писателя издания ежемесячного, который оставлял возможность неторопливого существования. Свободного времени у Ленки не было никогда — ну, или почти никогда. Только два часа в день она никуда не летела, не била судорожными пальцами по клавиатуре, не брала интервью и не слушала треп, умный и не очень, своих новых коллег. Перед тем как бежать на работу, два часа она гуляла в Парке Победы с фотоаппаратом на шее и музыкой в ушах. Фотоаппарат появился, ибо срочно требовалось какое-нибудь новое стильное увлечение. «Будем играть в фотографа, — решила Ленка, — ведь в фотомодель я уже как-то играла». А музыку Ленка слушала всегда — разную, по настроению. В течение последнего месяца она слушала только две песни: «If You Go Away» Патриции Kaac и «Don't Go Away» группы «Sweet Box».

В Парке Победы Ленка уже сфотографировала каждое дерево, каждый куст и, возможно, каждый листик. Не говоря о танках и кораблях, церкви, мечети, синагоге и многочисленных творениях главного московского скульптора Церетели. Последние ей вполне даже нравились. Из сотни тысяч снимков сто у нее получились хорошими, десять — гениальными, парочка — претендующими на то, чтобы называться шедеврами.

Погода все никак не желала портиться, и Ленка каждое утро снова шла гулять по заведенному маршруту, знакомому ей до мелочей. Несколько раз она, правда, вместо Парка Победы сходила в зоопарк. Утром в рабочий день в зоопарке чудесно! Почти никого нет. Можно часами торчать у клетки, наблюдать, фотографировать. И погода!

Погода была необыкновенной. В глубине души Ленка даже надеялась, что зима вообще не наступит, ведь уже середина октября, а еще вовсю светит солнце, и днем температура поднимается до пятнадцати градусов. «Осенняя депрессия по крайней мере откладывается», — радовалась Ленка.

И таким вот золотым утром, когда Ленка в очередной раз фотографировала танк в Парке Победы, ей позвонила Люда. Совершенно для Ленки неожиданно. Но то, что Люда сказала, было неожиданнее в миллионы раз:

— Ко мне Валера приехал, давай сегодня вечером встретимся все вместе? Машка уже согласилась.

Вечером они сидели в «Кофемании» на Большой Никитской. Ленка пытала Машку:

— Скажи, ты знала? Или ты тоже ничего не заметила? Что у них там роман был… курортный? Прямо у нас под носом!

— Ну конечно, нет, не заметила. Ты же знаешь, невнимательная я к таким вещам, — возмущалась и оправдывалась одновременно Машка.

Видеть Валеру в Москве было для них совершенно неожиданно и непривычно. Ленке же это было еще и тяжело — как она ни старалась сосредоточиться на Валере, она не могла не вспоминать о его друге Жане. А думать о нем Ленке было и приятно, и больно. Но Валера ничего не говорил про Жана, а Машка с Людой, слава Богу, дога-' дались про него не спрашивать.

— Скажите, девчонки, а вы очень удивитесь, если мы с Людой поженимся? — вкрадчивым мягким голосом спросил Валера.

— Мы очень удивимся! — дружно ответили Машка с Ленкой.

— Ну, собственно, уже можете начинать удивляться, — отчего-то хитрым голосом сказала Люда. — Валера сделал мне предложение, и я не стала отказываться.

— Мы удивились! — так же дружно сказали Машка с Ленкой. В этот момент они даже внешне стали чем-то похожи — видимо, округлившимися глазами и открытыми ртами.

— Ой, а где же вы жить будете? — спохватилась Машка. — В Москве или в Симферополе?

— А мы нигде жить не будем, мы странствовать будем. И начнем, видимо, с Тибета, — довольно ответил Валера.

— Представляете, мы оба мечтали поехать туда! — счастливым голосом вторила Валере Люда.

— Мы, Люда, удивляемся, но совершенно не представляем, когда вы успели… развернуться? Да еще так, что мы совершенно ничего не заметили! — Машка не могла унять удивления.

«Да, интересно получилось, — думала Ленка, гуляя на следующее утро в Парке Победы. — А я-то наивно считала, что это я главная героиня нашего похода».

Чуть позже Машка удивила Ленку. Люду она, конечно, не переплюнула, но их неожиданная дружба с Кораблевым была для Ленки более чем удивительна.

— Да мы просто дружим, понимаешь. На великах катаемся по утрам, — объясняла Машка природу их отношений с Кораблевым. — Даже, скорее, не дружим, а просто хорошо общаемся.

— Нет, не понимаю. Ты же его всегда не любила, он же псих.

— Ленка, он оказался совершенно нормальным психом! Представляешь, мне с ним не скучно! Мы с ним читаем одинаковые книжки!

— Что-то я сомневаюсь, что он читает Устинову, а ты — Соловьева, например, — прыснула Ленка, живо представив себе уморительную картину чтения — непременно вслух — названных авторов.

— Нет, это разное, но все остальное одинаковое! Тебе жалко, что ли, что я с ним дружу? — расстроилась Машка.

— Дружи на здоровье! Мне не жалко. Я и сама с ним дружу по «аське» каждый день, так что все поровну, не переживай, — искренне ответила Ленка. Ее радовало уже то, что Машка может с кем-то дружить.

Еще Ленку радовало, что двадцатого октября она проснулась не от надрывного визга будильника, а от солнца, которое светило ей прямо в глаза. Построив рожи зеркалу и выпив полчашки кофе без кофеина, Ленка схватила фотоаппарат и поспешила в Парк Победы. Спешить приходилось потому, что солнце хоть и светило, но греть уже не грело. Устало, наверное.

Ленка самозабвенно фотографировала огромные грозди рябины. До слез, нет, до щенячьего восторга она обмирала от этой невозможной красоты: красные капли на фоне голубого неба, на фоне белой церкви, просто так, без всякого фона. Чувство прекрасного буквально распирало Ленку изнутри и окутывало снаружи. Она прислушивалась к своим ощущениям, которые были похожи на нирвану, помноженную на экстаз, и ей нравились эти ощущения. Для цинично-ироничной, «малочувственной» Ленки это было странно. Восторг начинался где-то в области глаз, проходил через голову и бежал до самых кончиков пальцев. Пальцы восторгались вместе с глазами и головой и жутко мерзли. «Надо будет завтра перчатки надеть, — подумала Ленка. — И еще хорошо бы поискать таблетки от сентиментальности. Ведь я не добрый крокодил, я злая бабушка, — вспомнила она мультик из времен своего детства. — Как это тяжело — быть утонченной творческой натурой. В шкуре циника гораздо уютнее». Ленка очень оберегала свой острый и злой язык, старательно следя, чтобы даже в минуты самых страшных душевных переживаний в него не просачивалась романтическая и сопливая влага. Кажется, на этот раз она не уследила.

В ушах проникновенно и надрывно пела Патриция Каас: «If you go away on the summer day, then you might as well take the sun away…» Ленка, окончательно растворившись в рябиновом и музыкальном, тоже пела: «…but if you stay, I’ll make you a day, like no day has been or will be again… We worship the wind…» Ленка не любила петь, она никогда не пела, даже хором, даже спьяну, а сейчас пела одна, и не спьяну, и совершенно незаметно для себя самой.

Так же незаметно для себя Ленка вдруг очень сильно захотела, чтобы рядом оказался Жан. Захотела всем сердцем, прекрасно понимая, что, скорее всего, сердцу придется расстроиться — ведь никто не придет.

У Ленки был свой фирменный способ любить на расстоянии «приятною любовью» — так, чтобы это не заставляло ее страдать: не вспоминай, что было, не планируй, что будет, мечтай о настоящем — и обязательно в сослагательном наклонении. «Если бы он сейчас был здесь, то…»

«If you go away as I know you must… But if you stay, I'll make you a night…» — пела Ленка уже, кажется, неприлично громко.

Она не удивилась, когда увидела Жана. Зато удивилось ее сердце, которое буквально выскочило из груди, чтобы застучать сильно и громко, на свободе, удивились коленки, которые подкосились — обе одновременно. Патриция Каас, видимо, тоже удивилась, потому что замолчала — как-то неожиданно, на полуслове…

А он… Он просто шел к ней и совсем не казался призраком.

— Как ты меня нашел? — спросила Ленка, когда Жан подошел к ней.

— Ты очень громко пела, — улыбнулся он.

— Так, что в открытом океане было слышно?

— Почти. На самом деле я не искал…

— А, случайно встретил, ага?! — перебила Ленка. Она, кажется, поняла, что пора радоваться. Чувств было столько, что ей хотелось прыгать, падать на землю и кататься по ней, стуча ногами и крича: «А-а-а-а-а!!! Он приехал!!! Сегодня я верю в чудеса!» Но пока от переизбытка чувств она просто то и дело перебивала Жана.

— Нет, не случайно встретил, я точно знал, где искать. Мне разведка донесла, где ты ходишь-бродишь.

— Ты сбрил бороду и отращиваешь волосы… — задумчиво констатировала Ленка.

— Разведка еще донесла, что ты не любишь лысых и бородатых, — подмигнул Жан Ленке.

— Разведданные устарели, уже люблю, — пробубнила Ленка. Ей было приятно, что бороду сбрили ради нее, но обидно, что сбрили ту самую бороду, которую она уже успела полюбить.

— Ты, вообще, что тут делаешь?

— Хм, странный вопрос. Разумеется, к тебе приехал. — Он сказал то, что думал, то, что хотел сказать.

— А Юля? Ты…

— Я ей звонил.

— И как она? — спросила Ленка. На самом деле ей было совсем не интересно, как она. Ей было интересно, права ли ее интуиция в том, что у нее с Жаном вот теперь все получится.

— Хорошо, ей предложили поработать в Лондоне. Она улетает в субботу.

— А на Меганоме… чем у вас все кончилось?

— Ничем не кончилось. Она умная девушка. И хорошая. Только слишком серьезно к своей жизни относится. А если серьезно к себе относиться, то в меня влюбляться нельзя, — улыбнулся Жан. — Ну, а если совсем серьезно, она поняла, что не пара мы. Вот и все.

Повисла немая пауза, пауза, которая была заполнена разговором глаз. Глаза их уже все поняли. Сердца тут же забились радостно, в унисон. Но Ленка и Жан всего лишь люди. Им требовалось словесное подтверждение чувств. Жан заговорил первым:

— Я сейчас скажу тебе то, что должен был сказать еще в Крыму. — Он больше не хотел упускать инициативу. — А ты реши, нужно тебе это или нет. В общем, если коротко, то ты мне очень нравишься. Если длинно, то я был полным идиотом, что не сказал тебе этого еще на Меганоме. Я ведь не просто не сказал, я это еще и тщательно скрывал. От себя самого. Прости меня за Юлю. Я возомнил себя Казановой-соблазнителем и просто играл в дурацкую игру. Не буду врать, у меня всегда было много женщин, они любят меня, и мне это нравится. Точнее, нравилось. А сейчас я постоянно думаю о тебе. Каждую минуту. Мне не нужны другие женщины. Давай попробуем быть вместе. У нас может ничего не получиться, мы можем надоесть друг другу через месяц или через день, а можем не надоесть. Никогда. Ведь пока не попробуешь, не узнаешь.

Ленкино лицо расплывалось в счастливой улыбке. Никогда еще ее мечты не сбывались так быстро и так точно. Но ведь она так хотела этого! И, видимо, это было правильно. Ленка все еще молчала, но понимала, что надо сказать о том, что она сейчас чувствует. Может быть, через секунду ее чувства станут другими, но сейчас она точно знает, что любит Жана. И она начала говорить.

Слова слетели с ее губ легко, и это было приятно. И в этих словах не было совершенно ничего страшного.

— Я люблю тебя.