— Милостивые государи, — сказал он, — испытайте меня, и клянусь честью, что я не уйду с этого места, если мы будем побеждены!
— Как ваше имя, храбрый юноша? — спросил Атос.
— Д’Артаньян, сударь…
— Лучше бы я никогда не встречал вас! — воскликнул он с той грубостью, которую женщины нередко предпочитают изысканной любезности, ибо она позволяет заглянуть в глубину мыслей и доказывает, что чувство берет верх над рассудком.
— Нет… — проговорила г-жа Бонасье почти ласково, пожимая руку д’Артаньяну, который все еще не отпускал ее руки, — нет, я не могу сказать этого: то, что не удалось сегодня, возможно, удастся в будущем…
Владимир рывком сунул руку в карман и заметно побледнел.
Оборвав разговор на полуслове, он отпер дверь и выскочил в приемную. Ирина следом.
— Ты точно это видела? — крикнул он секретарше. — Когда?
— Только что… — Она казалась растерянной и чуть не плакала. — Что нам делать, Владимир Павлович? Ведь… если заявить…
Владимир глянул на Ирину и как-то весь подобрался… взял себя в руки. Губы тронула болезненная усмешка.
— Ничего делать не надо, — стараясь казаться спокойным, сказал он. — Покатается и вернется… Кстати, я совсем забыл, что сам дал ему ключи…
— Но ведь ему только тринадцать! — непонимающе воскликнула секретарша. — У него и прав нет!
— С ним были старшие товарищи, — сухо бросил Владимир. — За рулем будут они. Нет повода для беспокойства…
Но Ирина-то видела, как на самом деле он взволнован! Храбрится… Боится показать посторонним, что не имеет власти над собственным сыном…
И ей тут же передалось его беспокойство. Она словно уловила охвативший Владимира панический, отчаянный страх, которому он и сам не мог бы дать объяснения…
Он в тупике. Боится за Петьку… Но не может же он объявить в городе облаву на своего ребенка…
А Петька хорош! Маленькая сволочь! Всыпать бы ему за такие выкрутасы, да некому…
А «зеленой гадине»? Вот еще! Пусть только посмеет поднять на пасынка руку! Ирина сама ей все ребра пересчитает!
Она еще не успела подумать, зачем она это делает, как уже сорвалась с места и вылетела на улицу.
Главное — догнать Петьку. Разбираться она будет потом…
Ярко-оранжевый шлем привычно стянут под подбородком, руки крепко сжимают руль.
«Хонда» резво сорвалась с места и помчалась по улице.
Хорошо, что здесь одна дорога… А куда они могут повернуть потом? Удобнее на Садовое… Тогда Ирине лучше срезать угол, юркая Мотя ловко умеет маневрировать в проходных дворах…
Какого черта она мчится за этим мальчишкой? Лучше бы закончила разговор с Владимиром. Он ведь так и не дал ей ответа, зато сам вопросами засыпал…
Только сейчас дошел до сознания смысл его обвинений… Он просто ревнует! Он уверен, что она была с любовником… Он подозревает ее в неверности и лжи…
Как ловко перевернул все с ног на голову! Одним махом поменял их местами…
И она выглядела так жалко… Пыталась оправдаться… А он ей слова не дал сказать!
Надо было припереть его к стене, потребовать ответа…
Решено! Сейчас она выскочит на Садовое, развернется и вернется обратно…
Теперь-то ты не отвертишься, дорогой!
…В потоке машин на Садовом мелькнул впереди знакомый «сааб», и Ирина, позабыв о своем решении, нажала на газ.
Это громоздким автомобилям тесно тащиться в вечных пробках центральных магистралей — мотоциклу легко. Ирина ловко протискивалась между машинами, накликая на свою голову нещадную ругань водителей, зато «сааб» значительно приблизился, и Ирине показалось, что она даже различает сквозь заднее стекло Петькину голову.
Автомобиль вдруг свернул на светофоре, даже не обозначив поворот. Он так резко перестроился в правый ряд, что несколько машин впереди Ирины отчаянно завиляли, уходя от столкновения, и сбились в кучу. Пока она вырулила из этой толчеи, «сааб» уже успел набрать приличную скорость.
Он опять оторвался от нее, все-таки «хонда» проигрывала в мощности двигателя… Зато у нее было другое преимущество: маневренность. И Ирина использовала его вовсю.
Она любила лихачить, но таких гонок даже и припомнить не могла. Ей постоянно казалось, что еще секунда — и она вылетит из седла, а мощная стальная махина с ревом опрокинется набок…
Позади раздался свисток постового.
Ирина лишь усмехнулась: поздно спохватился… Теперь не догонишь.
…Уже ясно, что лихая троица рвется за город. Покуражиться хотят на просторе… Недоумки!
Ладно Петька, он совсем мальчишка, ему по душе рискованные выходки… но эти двое! У них-то на плечах есть головы?
Пожалуй, выпороть следует не столько Петьку, сколько этих великовозрастных лбов.
Она чуть не проскочила мимо неприметного поворота на загородном шоссе. Прозевала, как «сааб» резко свернул в сторону…
Ирина все еще искала его глазами среди маячивших впереди машин. А когда спохватилась, пришлось проскакивать прямо перед носом тяжелого «КамАЗа»…
Какого черта их туда понесло? По такой-то дороге — сплошь рытвины да ухабы…
Ирина резко подскакивала в седле на каждой кочке, даже удобное кожаное седло не смягчало удары… Прищурившись, она вцепилась в руль, объезжая особенно глубокие ямы…
Мотор натужно урчал, не нравилось Моте, что хозяйка то резко сбрасывает скорость, то вновь нещадно газует… Не хватало еще заглохнуть или застрять в кювете…
Глухой лес вплотную подходит к дороге… Разве здесь удобно кататься с ветерком, да еще на роскошном золотистом «саабе»? Она на месте бесшабашных угонщиков пилила бы себе по прямой, по хорошей укатанной трассе, по автобану без ограничителей скорости…
Смутное подозрение шевельнулось внутри… Что-то здесь не так…
И если еще несколько минут назад Ирину охватывало только одно желание — всыпать дурным лихачам по первое число, то теперь она откровенно тревожилась: что они затеяли?
…— Кто-то едет, — встревоженно обернулся Леха.
— Давай быстрей, — велел Стас.
— Ты ж говорил, здесь никого…
— Да мало ли, кого несет… Может, мимо…
— Так дальше дороги нет…
Парни тревожно вслушивались в приближающийся мотоциклетный рокот.
В душе Петьки всколыхнулась отчаянная надежда. Он резко вскочил на ноги и метнулся за мусорную кучу. Поскользнулся, упал плашмя и стал карабкаться вверх…
Стас настиг его одним прыжком и ухватил за щиколотку.
— Стой, щенок! — зашипел он. — Леха, давай!
Холодная скользкая полоска обвилась вокруг Петькиной шеи…
Мотоциклист! Где ты?! Неужели проедешь мимо?! Разве тебе не интересно узнать, что делает на свалке роскошный «сааб»? Остановись! Хотя бы из любопытства…
Что такое? Почему больше не слышно рева мотора? Мотоциклист остановился… или…
Петька рванулся из последних сил и выкрикнул тонко и жалобно:
— Помоги…те…
Ирина соскочила с мотоцикла и огляделась.
Золотистый «сааб» стоит с распахнутыми дверцами, а рядом никого…
И тут из-за мусорной кучи до нее донесся сдавленный Петькин голосишко… Он звал на помощь…
В нем было столько безысходного, последнего отчаяния, что Ирина подхватила с земли первое, что попалось под руку, — кусок стальной арматуры, и бросилась на этот зов.
— Крепче тяни…
— Он брыкается…
Петька сопротивлялся как мог, вцепившись побелевшими пальцами в скользкий шелковый шнурок.
— Спа… си… — хрипел он.
— Черт! — рассвирепел Стас. — Заткнись, сучонок!
Краем глаза Петька увидел, что тот выхватил из кармана куртки пистолет и навел на него.
— Услышат… — предостерег Леха.
— Хрен с ним!
Петька не мог оторвать застывшего взгляда от направленного на него черного, притягательного кружка… Из этого крошечного дула сейчас вырвется смерть…
Ему вдруг нестерпимо захотелось проснуться… потянуться в уютной постельке, принюхаться к доносящимся из кухни аппетитным запахам… а потом плеснуть в лицо холодной водой и начисто забыть липкий ночной кошмар…
Но это был не сон. И осознание этого сковывало все тело ледяным ужасом…
А в бледно-голубом, прозрачном высоком небе легкими белыми мазками разбегались облака, да ослепительно ярко светило солнце…
Покой и безмятежность… ленивый покой.
Ирина бесшумно, как гибкая кошка, скользнула туда, откуда доносилась приглушенная возня.
Один из здоровых парней согнулся над поваленным худеньким, беззащитным тельцем Петьки, а второй…
Она не успела понять, что холодно поблескивает в его руке, что угрожающе передвинулось от Петьки в ее сторону, целясь точно в голову…
И хорошо, что не успела. Потому что страха не было, а трусливые убийцы всегда рассчитывают прежде всего на испуг жертвы, парализуют ее страхом…
Длинный тяжелый кусок арматуры молниеносно взметнулся вверх, со свистом рассек воздух и опустился прямо на угрожающе вскинутую руку…
Стас завопил, выпустил пистолет и схватился за перешибленную кисть левой рукой.
Гладкий черный ствол, изогнутый буквой «Г», откатился к ногам Ирины, и она не глядя крепко пнула его ногой, отшвырнула подальше, так что он затерялся в мусорных развалах…
Теперь она перехватила свой прут поудобнее, как шпагу, и бросилась вперед, пружинисто приседая и нанося ошеломленным противникам удар за ударом.
…Горячий воздух обжег горло.
Петька со свистом втянул его в себя, удивляясь, почему небо, в котором он уже парил подобно птице, опять отодвинулось, стало далеким и недосягаемым…
А оранжевое солнце вдруг упало на землю и заметалось перед его глазами…
Огненная марсианка… амазонка в кожаных штанах безжалостно расправлялась с его бывшими приятелями… с его убийцами…
Это бред! Откуда могла здесь взяться Ирина? Рыжая вездесущая бестия не умеет материализовываться из воздуха…
Петька смотрел на происходящее отстраненно, не веря в реальность, словно наблюдал по видику крутой боевик…
Мушкетерская шпага расшвыривает обидчиков, бешено вращается, не давая им приблизиться к д’Артаньяну… Один за всех! И все за одного!
Хруст и упругие шлепки слышатся, когда волшебная шпага врезается в тела врагов…
А они кричат, матерятся, пытаются достать Петькину спасительницу… Но отступают!
Нет, они спасаются позорным бегством от разъяренной фурии! И один из них приволакивает ногу, а по щеке его струится темная полоска крови…
Оранжевая несоразмерная голова марсианки исчезла из поля зрения…
Натужно взревел мотоцикл… и раскатистый рокот начал удаляться… и стал неслышным…
Петьке стало страшно. Он опять остался один… Может, марсианка привиделась в бреду, и сейчас его мучители вернутся, и из черного вороненого кружка вырвется короткая вспышка…
Ему просто хотелось, чтобы в нужный момент появился защитник и спаситель…
А загадочный мотоциклист просто не успел доехать, повернул, умчался прочь…
И нет больше никакой надежды.
Тяжело дыша, Ирина отшвырнула стальной прут и машинально вытерла вспотевшие ладони о блузу.
На белой ткани остался ржавый, словно кровавый след.
Ее «хонда», оседланная поколоченными парнями, нещадно виляя, мчалась по направлению к лесу…
Господи! Страшно подумать, что она ввязалась в драку с двумя крепкими лбами, да еще вооруженными пистолетом!
Только сейчас дошло, что за странный предмет она умудрилась выбить из рук противника первым же ударом…
А если бы не успела? Эта свалка стала бы их с Петькой общей могилой…
Петька… Что с ним? Жив?
Ирина бросилась к нему, схватила за плечи, затрясла в паническом ужасе…
Слава Богу, мальчишка открыл глаза и недоверчиво уставился на нее, словно на привидение.
— Ты как? Глотать больно? Ну-ка, поверти головой…
Ирина жесткими пальцами сильно массировала Петькину шею. Он морщился, но терпел. И правда становилось легче…
Хорошо, что шнурок не успел затянуться туже, не оставил заметной полосы… Так, тоненький штришок на коже…
— Садись в машину. Сам идти можешь?
К Петьке понемногу возвращалась прежняя самоуверенность, и он усмехнулся:
— Не маленький…
— Повыступай еще! — пригрозила Ирина, садясь за руль.
— Давай я, ты не умеешь…
— Без сопливых разберусь.
Она внимательно посмотрела на систему управления и фыркнула:
— Ничего сложного! Это сцепление?
— Ага.
— А где коробка передач?
— Прошлый век! — хмыкнул Петька. — Автоматическая…
— Ясно.
Ирина повернула ключ в замке зажигания и легко рванула с места, словно всю жизнь водила такие навороченные машины.
— Кто они? — коротко спросила она у Петьки.
Мальчишка вздохнул и съежился на сиденье. Черные глаза словно стали еще темнее.
— Ты давно их знаешь?
— Дней… десять…
— Кто такие? Где живут?
Петька страдальчески скривился, словно одно упоминание об этих парнях причиняло ему физическую боль…
Ирина решила оставить на время все выяснения. Сейчас надо было определить главное — что из происшедшего можно рассказать Владимиру.
Она бы, конечно, выложила все как есть. Пускай хватается за голову, испытывает ужас, принимает меры…
Ирина бы не преминула упрекнуть его, уколоть побольнее за то, что запустил мальчишку… Что ему в жизни важнее: презентации и роскошные люстры или судьба сына?
Но на Петькином месте она молчала бы как рыба…
Зло должно быть наказано! Владимиру с его связями легче разыскать этих подонков, поймать, проучить, призвать к ответу…
Но Петька поглядывает на нее такими жалостливыми глазами…
— Слушай… ты ведь не скажешь папе?
— А почему я должна молчать?
— Понимаешь…
— Понимаю. Взбучки боишься. А за свои поступки надо учиться отвечать, дорогой.
— Я уже чуть не ответил… — глухо сказал он.
— Скажи спасибо, что я нашла этот прут.
— Спасибо… — вздохнул он.
— Кушай на здоровье. — Ирина ободряюще улыбнулась.
— А… почему ты поехала за мной?
— Не знаю, — честно призналась Ирина. — Хотела вздуть тебя как следует…
— Ну вздуй, — вдруг попросил он. — Я заслужил.
Ирина поняла, что Петьке было бы легче, если бы сейчас на него орали, обвиняли, измолотили до синяков…
А с какой стати она должна выполнять воспитательные функции? У него есть родители, пусть и приемные… но они несут за него ответственность.
— Нет уж. Пускай с тобой отец с матерью разбираются. Я сдам тебя им с рук на руки — и на этом моя миссия окончена.
Петька вытаращил огромные глазищи.
— Ты чего? У меня нет матери…
— Ну мачеха, — буркнула Ирина. — Правда, я терпеть не могу этого слова, но если тебе так удобнее…
— Какая мачеха?
Ирина разозлилась. Что он здесь придуривается?
— Зинаида Леонидовна, — с плохо скрытой ненавистью уточнила она.
Петька забулькал горлом и начал тихо сползать вниз по сиденью.
— Тебе плохо? — испугалась Ирина.
Она резко затормозила и свернула к обочине шоссе.
— У-у… — протянул мальчишка. — Ты… что… в детстве с крыши упала?
— Почему?
— На головку больная…
Тут только Ирина поняла, что пацан умирает от смеха…
— Не понимаю, что тут смешного? — резко сказала она. — Даже если твой отец с ней живет неофициально…
— У… — булькал Петька. — Это… Зинка с нами живет…
— Ну, какая разница? — разозлилась Ирина.
— Большая… Ей за это платят…
Ирина оторопела. Неужели Владимир привел в дом проститутку? Да еще не скрывая от мальчика? В голове не укладывается…
А вслух она сказала как можно осторожнее:
— Петя, ты еще мал судить о таких вещах…
— О каких? — ухмыльнулся Петька. — Мне же приходится ее стряпню хавать. Мне она своей чистотой жизни не дает. Да еще расположилась в нашем доме как хозяйка! Да таких домработниц можно на рубль дюжину нанять!
— Дом…работниц?
— Ну да! Когда мама… — Петька помрачнел. — В общем, отец решил, чтоб я питался… домашний уют… и все такое… Взял ее, на мою голову! А она обнаглела. Я же вижу, как она к нему клинья подбивает! Командовать начала… как будто уже жена.
Он демонстративно сплюнул за окно.
У Ирины просто камень с души свалился. Она глупо улыбнулась и с облегчением расхохоталась.
— А я-то, дура…
— И правда дура, — нахально подтвердил Петька. — Зинка — мамаша… Ошизеть!
Так эта «зеленая гадина» совсем не опасна… Конечно, она соперница… Она тоже борется за внимание и любовь Владимира, но… Если за столько лет ничего не добилась, то ее шансы равны нулю.
Ирина была уверена, что чувство может либо вспыхнуть моментально, либо не возникнуть никогда. А годами подбрасывать угли в едва тлеющий костер, пытаться раздуть с трудом высеченную искру… Нет уж, увольте!
— Ладно… — Она посерьезнела и строго посмотрела на Петьку. — Домработница, конечно, не в счет. Но отец должен все знать.
— Ну сама подумай! — горячо возразил пацан. — Зачем? Только испереживается. Других ему забот мало?
— Каких других?! Ты же сын! И тебя чуть…
— Я сам виноват. А ему легче будет, если узнает? Меня вообще тогда на привязь посадят…
— Так ты все-таки за себя волнуешься, а не за него?
— Слушай, ты молоток… Храбрая, и вообще… Но ей-богу, туповата, — с явным сожалением произнес Петька. — Кому какая польза будет от моралей и инфарктов? Ты можешь держать слово?
— Могу. Если надо…
— Надо, — заверил он. — Сама прикинь: машина цела, я жив-здоров. Ну взял покататься, а потом на место поставил… Никто же не знает, как все было, кроме нас с тобой…
Он выразительно посмотрел на Ирину.
— Ты предлагаешь мне стать твоей… сообщницей? — уточнила она.
— Да просто молчи! Ты меня не видела. Не догнала. Понятно? Какой с тебя спрос? Ты просто не в курсе…
— Но я…
— Да что тебе, больше всех надо?! — крикнул Петька. — Я сам отвечу! А тебя я в упор не видел! Можешь плести, что хочешь, я скажу, что брехня! Скажу… — Он помедлил и запальчиво добавил: — что героиней выставляешься!
— Ах так?!
— Выбирай.
Ирина посмотрела на нахохлившегося, злого мальчишку и неожиданно улыбнулась ему. На его месте она, пожалуй, поступила бы так же…
— Ладно. Я поставлю машину за углом, и разойдемся красиво. Я — домой. А ты — к отцу. И сам вернешь ему ключи.
— Сам, сам… — благодарно бормотнул Петька и тоже улыбнулся Ирине. — Не… ты их классно уделала! Я от тебя не ожидал!
— Я сама не ожидала, — призналась она. — Это от страха…
— А я… тоже сдрейфил, — в свою очередь выдавил он. Покосился на ярко-оранжевый шлем, по-прежнему надетый на ее голове, и фыркнул: — Сними.
Ирина стянула шлем, тряхнула волосами и рассмеялась:
— То-то я думаю, что это на нас все водители пялятся!
— А твоя «хонда»… — вспомнил Петька.
— Плевать, — оборвала Ирина. — Сама разберусь.
И показала Петьке кончик языка. Вот так тебе — той же монетой!
Они остановили «сааб» в двух кварталах от здания благотворительного фонда.
— Ты не подведешь? Не проболтаешься? — выжидательно глянул на Ирину Петька.
— Нахал! — возмутилась она.
Вместо ответа он протянул ей руку. Она легко хлопнула по растопыренной ладошке.
— Ни пуха!
Он не рискнул послать ее к черту, бормотнул:
— Будь…
Ирина посмотрела, как лихо Петька щелкает кнопками пульта, запирая машину, потом махнула ему и побежала к остановке трамвая, помахивая на ходу шлемом, как авоськой…
Она как раз успела в последний момент вскочить на подножку. Протиснулась к заднему стеклу… и увидела, что к застывшему у «сааба» Петьке решительным, размашистым шагом приближается Владимир…
Ей показалось, что он смотрит при этом не на сына, а… прямо на нее. В упор, слегка щурясь против солнца…
И, как нашкодившая девчонка, Ирина быстро отступила назад, смешавшись с толпой пассажиров…
— Ключи, — коротко сказал Владимир, протягивая руку.
Петька потупился и протянул ему пульт и связку ключей.
— Садись в машину.
Петька послушно исполнил приказание, как примерный мальчик.
— Где же твои друзья? — с усмешкой спросил отец, выруливая на проезжую часть. — Как шкодить, так вместе, а отдуваться тебе одному, да?
— Да у них это… дела еще… — смешался мальчишка. — Они раньше вышли…
— А амазонка почему на трамвае катается? Мотоцикл по дороге потеряла?
— Ка-кая амазонка? — прикинулся дурачком Петька.
— Ирина.
Петька вытаращил на отца удивленные глаза.
— Ты чего, па? Я никакой Ирины не видел…
— Не ври. Я не слепой.
— Ей-богу, па… Честное пионерское…
— Ты не пионер, — оборвал его Владимир.
Петька мучительно соображал, как отвертеться.
— А… эта… — протянул он. — Рыжая… Да она здесь на углу стояла… Мы просто парой слов перекинулись…
— Вот как? — прищурился Владимир. — И каких, если не секрет?
— Не помню… Ну типа: нельзя брать без спроса… Обычная тягомотина…
Владимир усмехнулся:
— Ясно. Значит, то, что я собирался тебе сказать, — тягомотина?
Петька поерзал и деликатно возразил:
— Не совсем… Ты слишком буквально понимаешь…
— И что же она делала на углу? Тебя поджидала, чтоб мораль прочесть?
— Кто?
— Не придуривайся.
— А… Да мне какое дело? Просто гуляла… Человек имеет право ходить, где ему вздумается?
— Пешком… с мотоциклетным шлемом…
— А чего это тебя так волнует?
Петька нащупал слабину и решил перейти в нападение. Как известно, это лучший способ защиты.
Он рассчитал верно. Отец заметно растерялся.
— Да мне все равно, где она ходит! — сердито сказал он.
— И мне тоже, — быстро поддакнул Петька.
— И все-таки странно… Она поехала за вами…
— А с чего ты взял? — фыркнул Петька. — С какой стати ей за нами гоняться? Я сын ее? Или это ее машина?
Владимир пожал плечами, и Петька воодушевился:
— И вообще, может, она по своим делам моталась… Нужны мы ей, как собаке пятая нога! У нее своих проблем навалом.
— Каких? — быстро переспросил отец. — Ты что-то знаешь? Откуда?
Петька возмущенно насупился.
— Да я ее второй раз в жизни вижу! Просто… у каждого свои тараканы… Может, она на свидание опаздывала! — дерзко предположил он и покосился на отца.
Тот помрачнел и коротко бросил:
— Может быть…
Они ехали молча до самого дома. И только когда машина остановилась у подъезда, Петька решился задать мучивший его вопрос. Как можно небрежнее, словно невзначай:
— Ну… и какие будут репрессии?
— А ты как думаешь?
— Не знаю… Тебе виднее… — скромно потупился Петька. — Ты же отец…
— А ты ждешь репрессий?
— Вроде как… положено, — вздохнул мальчишка.
— А если я велю со двора носа не высовывать и гулять только до девяти?
— Все лето? — ужаснулся Петька.
— Так август уже…
— Все равно! Целый месяц!
Он подумал и решил, что еще легко отделался. Поэтому скорчил серьезную рожицу и быстро добавил:
— Я согласен.
Просто гора с плеч свалилась… Кажется, обошлось…
— Хорошо, Ирочка! Еще немного, и ты будешь в полной форме! — похваливал Ирину Константин Иннокентьевич. — Я рассчитал нагрузку так, что к осени у тебя будет самый пик…
Ирина только усмехалась про себя: он рассчитал! Можно подумать, это он содрал с нее гипс, поставил на ноги, что это он плакал от боли, заставляя себя совершать невозможное…
Но все равно приятно, что тренер уверен в ее победе на чемпионате мира. Ирина и сама была абсолютно уверена.
Кто знает, может, если бы не травма, она не смогла бы Открыть в себе новый, неизвестный резерв выносливости и стремления всем доказать, что рано еще сбрасывать ее со счетов?
Зато на Вику Костик орал так безобразно, что Ирина не выдержала и вступилась за девчонку:
— Это я показала ей этот выпад.
— Но она его не отработала! — тут же нашелся тренер. — Не знаю… Может, я погорячился, заявляя Соболеву на такой ответственный чемпионат?
— Вы ее просто загоняли, Константин Иннокентьевич, — едва сдерживаясь, заметила Ирина. — Так она выдохнется к осени.
— И что ты предлагаешь? — взвился он. — Предоставить Соболевой отпуск? В самый разгар? Сборы на носу!
— Ну и что? Неделя передышки не повредит.
— Нет-нет, — испугалась Вика. — Я не устала. Я учту все замечания…
Ирина с какой-то жалостью смотрела, как худенькая — кожа да кости — Вика одевается после душа. Даже под глазами у девчонки появились синие круги… А ведь совсем недавно ее упругим щечкам можно было позавидовать — кровь с молоком…
Бедная фаворитка, усаженная на пустующий трон королевы — и безжалостно низвергнутая вновь на самую нижнюю ступеньку…
— Ты себя плохо чувствуешь? — спросила Ирина.
— Нет, — быстро сказала Вика. — Все хорошо.
— Но ты правда какая-то вялая… Я же вижу.
— Все нормально.
Вика отвернулась и стала натягивать узенький кокетливый сарафанчик. Потом, обдумав что-то, вновь повернулась и в упор глянула на Ирину.
— Ты серьезно говорила насчет недели? Чтоб мне отдохнуть?
— Абсолютно, — подтвердила Ирина. — Если мы вдвоем на Костика насядем, он сдастся.
— А я… потом в ритм войду?
— Наверстаешь. Я вон месяц провалялась, — подбодрила Ирина. — И ничего, как видишь.
— Тогда… Поговори с Костиком. Ты его убедишь. — Она вздохнула и неслышно добавила: — Недели мне хватит…
Выйдя из ворот спорткомплекса. Вика бросила быстрый взгляд в сторону и почему-то заторопилась:
— Ладно, мне пора… Меня ждут…
Какая Ирине разница, кто поджидает после тренировки молодую симпатичную девушку? Она бы и внимания не обратила на то, что Вика торопливо оглянулась и уселась в новенькую, недавно купленную машину Андрея Галибина, если бы рядом с ней не стоял на стоянке у ЦСКА знакомый до боли «сааб»…
Ирина круто повернулась и размашисто зашагала в сторону метро. Она не оглядывалась, она спиной чувствовала, как что-то невидимое, словно волна горячего воздуха, приближается к ней, неумолимо сокращая расстояние…
Шагов не слышно… Только поток неизвестных науке частиц пронизывает все ее тело… и это излучение всесильнее, все нестерпимее…
Ирина резко остановилась и обернулась.
Лицом к лицу с ней стоял Владимир.
— Ты за мной гонишься? — Она вскинула голову и глянула на него в упор.
— А ты убегаешь? — ответил он вопросом на вопрос.
Опять за свое?!
Она независимо пожала плечами:
— Я не знала, что ты здесь.
— А почему повернулась?
— Инстинкт.
— Основной, надеюсь? — ехидно уточнил Владимир.
Ирина покраснела так, что крупные веснушки на носу превратились в темно-коричневые кляксочки.
— Что тебе надо?
— Кое-что уточнить…
— У тебя уже была такая возможность, — отрезала Ирина. Но ты ею не воспользовался.
Странно, но внутри не было больше возмущенного чувства оскорбленного достоинства, не было злости и обиды… Просто ощущение жестокой несправедливости…
Пускай он не обманывал се… Допустим… Она сама напутала, нафантазировала… И даже ревность его можно понять… Но почему так безжалостно упрекает ее в неведомых ей грехах самый близкий человек, который должен был бы поддерживать… И почему она должна перед ним оправдываться?
Строит из себя прокурора! Возомнил себя непогрешимым! А сам…
— Нет, я хочу предложить тебе другую тему для обсуждения.
— Вот как? Тогда передай секретарю в письменном виде и в трех экземплярах.
Он резко взял ее за руку и притянул к себе так, что Ирина едва удержалась на ногах.
— Хватит ерничать! Я совершенно серьезно. О чем ты говорила с моим сыном?
— Когда?
— Где ты догнала их? Что там произошло?
Ирина с усилием вырвала руку и разозлилась:
— Ты с себя начни, прежде чем на других нападать! И с чего ты взял, что я кого-то догоняла?
— А как иначе объяснить, что вы вместе вышли из машины?
— С кем?
— Да с Петькой же! — тоже разозлился Владимир.
— Я вообще твоего Петьку не видела, — нахально заявила Ирина.
— Ты хочешь сказать, что мне померещилось?
— Вполне возможно. В Москве полмиллиона рыжих девушек… Так легко обознаться…
— Я тебя узнаю из миллиона, — прорычал он.
От этих слов так сладко замерло в груди… Еще немного, и Ирина растаяла бы… Если бы не его непримиримый тон и не выуженное у нее Петькой обещание молчать…
Он стоит так близко… Она почти касается грудью его груди… А глаза его, зеленовато-карие, по-кошачьи прищуренные, прожигают насквозь… И в них даже видны едва заметные крапинки…
Если бы он догадался просто обнять ее… Может быть, и не нужно было бы больше никаких выяснений…
Но он не догадался.
У Ирины в ушах застучали частые, горячие молоточки… Кажется, он слышит, как неприлично громко колотится о ребра сердце, словно стремится выпрыгнуть из груди…
Если она простоит в такой лишающей воли и разума близости еще хоть мгновение… то сама порывисто бросится ему на шею…
И Ирина отступила.
Впервые в жизни, вместо того чтобы очертя голову броситься вперед, она сделала шаг назад. Один, потом другой… Быстро повернулась и бросилась прочь, словно за ней сам черт гнался…
Глупо… позорно… непростительно…
Но гораздо хуже было бы не совладать с собой!
В глубине души ей хотелось, чтобы Владимир догнал ее, взял за плечи, не дал опомниться и перевести дыхание, и стал таким, как месяц назад: нежным, внимательным, страстным… и немного покровительственным…
Ирина всегда стремилась к самостоятельности и не привыкла принимать чью-либо заботу. Она казалась ей оскорбительной, унижающей ее достоинство…
Но сейчас… так хотелось, чтобы ее успокоили, утешили, развеяли все сомнения и убедили в том, что она единственная и неповторимая… что она нужна как воздух…
А вместо этого Владимир постоянно устраивает ей допрос с пристрастием. Наверное, для того чтобы ему стало легче, нужно найти виноватого… И она лучше всех подходит на эту роль.
Зинаида Леонидовна с подозрением косилась на Петьку, послушно поглощающего манную кашу. Может, заболел?
— Ты будешь черный кофе или с молоком?
— С молоком полезнее, — наповал сразил ее ответом Петька.
Зинаида Леонидовна молча поставила перед ним чашку и пошла в кладовую искать в аптечке градусник.
Что-то с мальчиком неладное творится… На улицу не выгонишь. Сидит дома и… книжки читает! Может, перегрелся на солнце?
А главное, Владимир словно и не замечает, какие странные перемены происходят с его сыном.
Да он вообще ничего вокруг не замечает, даже… Зинаиду.
Она вчера пересолила нечаянно суп… Думала, что Петька начнет отпускать подколки и насмешки: влюбилась, дескать! А никто ничего не сказал… Молча съели все до донышка, вежливо поблагодарили и разбрелись по своим комнатам.
Зинаида тоже ушла к себе и долго плакала в подушку.
Тают надежды… будто расплавляет их безжалостное летнее солнце…
А если она уйдет вообще, если ее не будет в их доме, заметят?
…Петька вывалил остатки каши в мусорное ведро и выглянул в окно. Он проделал это с некоторой опаской — боялся, что на знакомой лавочке снова увидит знакомые фигуры Стаса и Лехи.
Он не сомневался, что парни вернутся, чтобы докончить начатое… Ведь он единственный свидетель…
Впрочем… не единственный…
Его рыжая спасительница — Петькин последний надежный гарант. И именно она сейчас сидела на лавочке, искоса бросая взгляды на их окна…
Петька пулей помчался вниз, едва не сбив с ног вышедшую из кладовки Зинаиду Леонидовну с градусником в руках…
Ирина знала, что Владимир на работе, но опасалась, что может встретиться нос к носу с его массивной домработницей.
Властная дама не могла не запомнить рыжую соперницу, учинившую в их квартире такой разгром…
Но, на ее счастье, из подъезда вылетел Петька. Он подбежал к лавочке и на ходу бросил Ирине:
— Пошли!
Словно был уверен, что никого, кроме него, она не может здесь поджидать.
Здорово, что эта рыжая умеет понимать с полуслова!
И здорово, что она разговаривает с ним, как с равным!
Петьке нравился даже этот заброшенный, глухой уголок пыльного сквера, куда они забрались, поминутно оглядываясь, словно два заговорщика-конспиратора.
Ирина оседлала верхом поваленное дерево, а Петька расположился точно так же к ней лицом.
— Покурим? — по-свойски предложил он, вынимая из кармана пачку «Президента».
— Не курю, — улыбнулась Ирина.
Однако она не добавила в зубах навязшее: «И тебе не советую». И Петька, тут же вспомнив о ее спортивных нагрузках, сказал понимающе:
— Дыхалку бережешь…
Ирина кивнула и серьезно сказала:
— Я тебе помогла?
— Ну?
— Теперь твоя очередь.
— Да я… Что угодно… — с готовностью вскинулся мальчишка.
— У тебя хорошая память?
— Да вроде не жалуюсь, — удивился он.
— Надо мою Мотю отыскать, — вздохнула Ирина. — И этих двоих… как их звали?
— Стас и Леха…
Петька был шокирован. Она собирается… Вот это да!
А он просто трус. Боялся, что парни станут его искать, выслеживать… Сейчас из беззащитного, затравленного зайца он сам может превратиться в гончую!
Но ведь это опасно… Не думает же рыжая, что она второй раз сумеет справиться с двумя амбалами?!
Как бы то ни было, Петька отправится с ней! По крайней мере — двое против двух…
Вот только куда? Он так до обидного мало знает о своих так называемых друзьях!
— Вспоминай, — велела Ирина. — Все, что можешь, все детали…
И Петька напряг размякшие за каникулы от безделья мозги.
Ирина ждала, не скрывая нетерпения, притопывала ногой, словно уже была готова сорваться с места, едва Петька вымолвит заветное слово.
— Подмосковье — это точно, — наконец изрек он. — Они говорили про Балашиху… Там, кажется, Стас живет…
— Еще, — торопила Ирина. — Балашиха большая.
Можно подумать, так легко сообразить и вычленить из всяких бесполезных разговоров то, на что и внимания-то не обращал! Сама бы попробовала!
— Они в деревню ездили… На Медвежьи озера… К чьей-то бабке…
— Какую деревню? Как называется? Чья бабка? Фамилии знаешь? — засыпала его вопросами Ирина.
— Загорск… — неуверенно выдавил Петька.
— Загорск в другой стороне, — оборвала рыжая. — Два по географии.
Петька обиженно шмыгнул носом.
— Там воинская часть рядом. Они как-то с солдатами надрались до зеленых чертиков, — припомнил он.
Ирина вскочила и решительно тряхнула рыжей гривой.
— Ладно, на месте разберусь!
Петька тоже вскочил, отбросил сигарету и глянул на Ирину исподлобья:
— Что значит «разберусь»?!
— А что?
— Я с тобой, — непреклонно заявил он.
Ирина присвистнула:
— Ну уж нет! Не детское это дело!
— И не женское! — парировал мальчишка.
В конце концов он был мужчиной!
А к тому же моментально придумал, как стать для нее необходимым, чем купить авантюристку-фехтовальщицу…
— А если драться придется? Чем? Пальцем? — прищурился он. — А у отца на стене…
Ирина поняла с полуслова. И глянула с уважением.
— А ты сумеешь… взять… незаметно?
— Спрашиваешь! — Петька гордо расправил плечи.
Ее глаза загорелись холодными яркими огоньками.
— Мне тогда саблю…
— Знаю, — ухмыльнулся Петька. — Ту, которой ты нашу люстру…
— Ага, — фыркнула Ирина.
— Жди здесь. Я мигом слетаю!
Он отбежал и с подозрением оглянулся на Ирину. Не смоется без него? Не обманет?
Да нет вроде… Стоит, смотрит в землю, словно что-то обдумывает… И потом, она же ждет саблю!
Петька припустил обратно к дому со всех ног.
Он не знал, что Овны могут стремительно и бесповоротно менять только что принятые решения.
…Зинаида Леонидовна слышала, как громко хлопнула входная дверь. Слышала, но не вышла из своей комнаты.
Впрочем, ведь по-настоящему эта комната была не ее…
Она постепенно перетащила сюда почти все свои вещи, ей позволяли здесь ночевать, чтобы ребенок не оставался один в доме, если Владимир уезжает в командировку или задерживается допоздна на работе… Но принадлежало это временное пристанище не ей, а семейству Львовых.
А хуже нет для женщины, когда она начинает считать временное постоянным, а потом с ужасом понимает, как ошибалась…
Зинаида тщательно и аккуратно упаковала свои вещи.
В этом доме с ней абсолютно не считаются, смотрят как на пустое место! Как… на прислугу… А этого ее гордое и самолюбивое сердце вынести просто не могло.
Думают, что она вечно будет изгибаться в поклоне, предупреждать все желания, стараться угодить и ворковать униженно: «Чего изволите?»
Нет! Не такую постыдную роль должна исполнять такая женщина, как она. Несравненная, незаменимая женщина!
А вот она возьмет и уйдет! Исчезнет… растворится в воздухе.
Что вы тогда запоете, неблагодарные мужики?!
Задохнетесь в пыли, закопаетесь в горе грязной посуды, взвоете от голода, будете по три дня носить одни и те же рубашки!
Тогда вы сразу поймете, что значит для вас Зинаида Леонидовна… Зина… Зиночка… неоценимая Зинуля…
Что имеем — не храним, потерявши — плачем… Народная мудрость.
Вот тогда гордый, барственный Владимир Павлович… Володенька… самолично прибежит в ее уютную отдельную квартирку и будет на коленях умолять вернуться.
И будет истосковавшимися глазами смотреть на ее вымытые до блеска полы, на начищенные кастрюли, будет вдыхать с упоением дразнящий аромат сдобных пирогов с ягодами… И на нее, прекрасную и гордую, будет смотреть с обожанием…
Но Зинаида останется непреклонной. Нет, она, конечно, позволит себя уговаривать, выслушает все его горячие признания… Но вернется только после того, как он выполнит ее условия.
И первое из них — непременная регистрация их отношений. Непозволительно взрослой женщине жить с мужчиной в одной квартире на глазах у ребенка…
В какое положение ставит ее Владимир перед своими товарищами, перед многочисленной родней… да даже перед сыном?!
В общем, или все — или ничего!
Зинаида Леонидовна шла ва-банк. И была уверена, что непременно выиграет!
Иначе… зачем было бы все это затевать?
Проклятая дверь хлопнула от сквозняка. Зинка вечно проветривает, считает, что свежий воздух помогает дольше сохранять кожу молодой…
Вот дура! Какой свежий воздух рядом с Садовым кольцом?! Гораздо полезнее подышать под выхлопной трубой…
Петька на цыпочках скользнул в отцовский кабинет и снял с ковра легкую сабельку и тяжелый палаш. Ничего, что он с трудом удерживает его в руках! Можно ухватиться двумя ладонями, размахнуться с усилием… Зато потом какой удар получится!
Он попробовал перед большим зеркалом. Поднял палаш, закинул руки за спину, изогнулся дугой… и со всего размаху обрушил страшное оружие… прямиком на зеркальную поверхность…
Он не рассчитал… Клинок оказался слишком длинным…
Оглушительный звон разбитого стекла…
Мамочки! Сейчас ворвется Зинаида…
Петька быстро повесил все на место и неслышно юркнул в свою комнату.
А там… как пятилетний ребенок, залез под кровать…
Пусть думает, что это от ее идиотского сквозняка! Пусть ищет виновника… Его нет дома.
Надо выждать, пока Зинка приберет осколки, а потом повторить попытку.
Зинаида Леонидовна прекрасно слышала и звон, и грохот, и торопливые шаги, и шорох, словно по паркету протянули тяжелый куль с картошкой…
Но она даже не подумала сдвинуться с места. Пусть сами убирают.
Она вынимала из большого раздвижного шкафа свои платья… Из шкафа, стоящего в спальне Владимира… Либо она вернется сюда полноправной хозяйкой, либо…
О том, что может быть в противном случае, думать не хотелось.
И все же Зинаиде Леонидовне было горько. Владимир Павлович за все время даже не обратил внимания на то, что ее вещи соседствуют с его… И также не заметит, что их не стало…
Он уже несколько месяцев с ней просто не разговаривал, как бывало… не расспрашивал о жизни, не обсуждал ее планы по переоборудованию кухни или кладовки.
Владимир Павлович ее просто не замечал. Вежливая холодная улыбка на лице с тем же успехом могла быть адресована совершенно незнакомому, случайному человеку, или аквариуму с золотыми рыбками, или любимой коллекции оружия…
Уже задолго до этого кардинального решения Зинаида стала для него пустым местом…
И тайный, подспудный страх закрался в ее душу… А что, если он вообще не заметит ее исчезновения?
Но Зинаида Леонидовна подавила недостойные опасения. Да куда он денется?!
И она благоразумно упаковала в объемистый чемодан только летние наряды, оставив в шкафу и кожаный плащ, и волчью шубу. Зачем зря таскать, если она все равно вернется?
Вот только с любимой косметикой она не могла расстаться даже на сутки. А баночек и тюбиков оказалось столько, что они заняли еще один огромный чемодан.
Зинаида Леонидовна легко подхватила свои чемоданы, проявив недюжинную силу, выпрямила спину и гордо, с чувством собственного достоинства неспешно прошествовала по коридору.
Петька удивленно прислушался к тяжелым удаляющимся шагам и высунул голову из-под кровати.
Странно… Зинка даже на шум не прибежала… Может, глуховата стала? И куда это она направилась средь бела дня? А! В соседний салон прикупить себе очередное приворотное зелье!
Ну и очень хорошо! Можно считать, что ему повезло. Теперь надо поторапливаться, а то Ирина уже долго ждет!
Он быстро схватил саблю и палаш, сунул их в хозяйственную сумку, с которой Зинаида ходила за покупками, и, не в силах дожидаться лифта, помчался по лестнице вниз, прыгая через две ступеньки.
Ему повезло. Золотистый отцовский «сааб» заруливал во двор как раз тогда, когда Петька успел завернуть за угол, сокращая путь к скверику через проходные дворы.
Сейчас, рыжая! Твой верный оруженосец спешит со всех ног.
Вдвоем они — сила! Вдвоем они горы сдвинут!
Как здорово, что рыжая оказалась хорошим парнем, своим в доску!
Владимир вернулся сегодня непривычно рано. После нелепого, дурацкого разговора с Ириной все из рук валилось.
Он не мог сосредоточиться на делах, тупо смотрел в платежки и приходные ордера, потому что перед глазами нахально подпрыгивали огненные завитки Ирининых волос, а в ушах все еще звучал се насмешливый и непримиримый голос…
Владимир собирался припереть обманщицу к стене, выяснить…
Да нет, совершенно не то, куда она торопилась, и чем занимается, и как живет — это ему совершенно неинтересно! Он хотел знать, что за тайны у нее завелись с Петькой. Ведь оба же откровенно врут!
И он имеет на это право — в конце концов, это его сын!
А проклятая ревность, как выяснилось, имеет свойство разрастаться и распространяться на все, как раковая опухоль…
И Владимир с раздражением ловил себя на мысли, что ревнует Ирину даже к Петьке…
Было мгновение, когда она стояла в такой опасной близости, что он едва удержался, чтобы не обнять ее…
И когда она уходила, независимо впечатывая в асфальт мягкие подошвы кроссовок, ему хотелось одним прыжком догнать ее, повернуть, запечатать язвительно кривящиеся в усмешке губы поцелуем…
Хорошо, что он сдержался. Как глупо он бы выглядел после ее гневной отповеди…
Владимир не мог спокойно думать об Ирине. Возмущение закипало каждый раз, когда, словно черт из табакерки, выскакивали воспоминания…
Раньше он считал себя виноватым. Теперь виновна она.
Но странная штука — и теперь Ирина явилась к нему в кабинет обвинять. Словно он ее бросил, а не она нагло, на его глазах продолжала отношения со своим спортивным любовником!
Гадкое чувство… Не думал Владимир, что эта девчонка может быть так расчетлива… Принимала его ухаживания, его… потому что знала, что он богат, что он спонсор больницы, что… он замнет дело о ее вине в роковой аварии…
Ни одному ее слову верить нельзя. Она смотрела такими ангельски чистыми глазами, так порывисто лепетала любовные признания… что Владимир забыл о своей обычной осторожности…
Все слетаются на его деньги, как мотыльки к яркой лампе. Казалось, Ирина единственная, кому это безразлично, кому нужен именно он…
Она говорила ему о его теплых, надежных руках… просила удержать ее рядом, сжать покрепче, не отпускать… А сама попутно продолжала встречаться с прежним возлюбленным…
Как же они, наверное, смеялись вдвоем, кувыркаясь на продавленном диванчике… Издевались над стареющим тупицей, над недалеким денежным «папиком»…
Владимир скрипнул зубами.
И после всего этого она еще смеет его обвинять?! Она считает, что он должен сделать вид, что все нормально? Решила, что обрела над ним полную власть?
И еще хватает наглости беспардонно врываться к нему и упрекать… Да еще задавать дрожащими пухлыми губками наивный вопрос: «Ты меня любишь?»
Он любит. Но это ровным счетом ничего не значит. Он сильный человек и сумеет справиться со своей слабостью…
— Зинаида Леонидовна! — позвал он с порога, удивляясь, что никто не спешит ему навстречу с мягкими шлепанцами в руках.
И из кухни не доносится привычный перезвон посуды и ароматные запахи домашней еды…
Похоже, никого нет…
Владимир обошел все комнаты, заглянул к Петьке… и вздохнул с облегчением. Слава Богу, никто не будет мешать, назойливо зудеть над ухом, обиженно поджимать губы, когда он вежливо откажется от обеда…
Можно спокойно запереться в кабинете, закурить крепкую сигару… и подумать… о ней.
Он запрещал себе это делать, но… запретный плод сладок…
Владимир уселся в вертящееся кресло, отрегулировал наклон спинки, достал из деревянного ящичка толстую ароматную сигару и поискал глазами ножичек для обрезки.
Черт! Наверное, опять Петька утащил. У него просто мания — уже целую коллекцию собрал из перочинных ножиков, декоративных финок с выкидывающимися лезвиями и…
При мысли о Петькиной коллекции Владимир машинально мельком взглянул на свою… И похолодел.
Два зияющих пустых места на персидском ковре. Одно от сабли, другое от палаша…
Он сразу же вспомнил зеркальные осколки в углу за дверью, на которые не обратил внимания, проходя в комнату…
Что здесь было? Драка? Ограбление?
В памяти всплыла и другая картина, на которую Владимир пять минут назад не обратил особого внимания: Петька с тяжелой хозяйственной сумкой воровато оглянулся и метнулся в глубь проходного двора…
Она запечатлелась перед глазами как стоп-кадр, так что Владимир мог рассмотреть мельчайшие детали… и особенно — очертания длинных ровных предметов, прорисовывающиеся сквозь тонкий дерматин… Силуэты палаша и сабельки…
Этого еще не хватало! Снова-здорово! Опять иметь дело с майором Ковалевым?!
Петька сам нарывается на неприятности… Зачем утащил? Хочет продать? Как тот старинный мушкет? Ушел из дома? По ведь Владимир последнее время старался быть терпеливым и покладистым, прощал все его дурацкие выходки…
Куда он мог пойти? Через дворы надо бежать минут десять, пока не упрешься в дальний угол сквера… Если бы Петька собирался куда-то в другое место, то свернул бы к метро или троллейбусу… А эти запутанные дворики московского центра, как ни странно, не сообщаются ни с какими видами транспорта…
Владимир бросил сигару обратно и выскочил из дома. «Сааб» домчит его до последней арки проходных дворов за несколько минут. Вот там он и будет поджидать своего сынка…
Поворот на Садовое, с него в переулок, потом в другой… и он уже мчится вдоль решетчатой изгороди сквера…
А вдалеке между кустами мелькает знакомая фигурка, согнувшаяся под тяжестью сумки с похищенным…
Владимир резко затормозил, выбрался из машины и одним прыжком преодолел чугунную решетку изгороди.
Домашние мягкие тапочки свалились с ног… Дьявол! Впопыхах он даже не успел переобуться…
Шаркая тапками, Владимир мчался по аллее, которая делала поворот и оканчивалась густыми зарослями черемухи.
Ну и оружие! Сила! Руки отваливаются… Еле дотащил…
Неимоверно довольный собой, Петька раздвинул сплетенные ветви черемухи и выбрался на крошечную вытоптанную полянку с поваленным деревом посередине.
— Во! Гляди! — с ходу выпалил он. — Клево?
Но на полянке никого не было… Рыжая как сквозь землю провалилась…
— Ир! — на всякий случай позвал Петька, отказываясь поверить в предательство.
Она смылась. Не дождалась. Вернее, спровадила его, как последнего несмышленыша, а сама отправилась на поиски его врагов…
Но это его враги! И он должен был бы расправиться с ними!
От горького, обвального чувства несправедливости Петька уселся на поваленный ствол, бросил у ног тяжелую сумку и заплакал, как маленький…
Ничего… это не стыдно… никто же не видит…
— Ты здесь? Вот и прекрасно! Не ожидал?!
С такими восклицаниями Владимир появился перед своим блудным сыном. И весь он излучал праведный гнев и возмущение…
Но заготовленные слова и упреки застряли в горле.
Петька сидел, опустив голову на руки, и жалобно всхлипывал…
— Сын! Что с тобой?! Ты скажи… Кто тебя… Кто?!
Владимир тряс его за плечи, чувствуя, что убьет того подонка, который мог так обидеть его несчастного ребенка…
От эмоций, которые он испытывал минуту назад, и следа не осталось. И про похищенное оружие Владимир забыл начисто, хотя оно покоилось в сумке прямо у его ног.
— Она… — в голос ревел Петька, как в детстве уткнув голову Владимиру в живот. — Она… сама…
— Кто «она»?
Владимир похолодел от предчувствия, потому что у него местоимение «она» ассоциировалось только с одной-единственной представительницей женского рода…
— Рыжая… Она меня бросила… А я ей…
Ирина бросила Петьку? Что за чушь!
Но с некоторых пор Владимир был готов поверить в любую нелепицу, связанную с этой женщиной. От нее всего можно ожидать!
— …сабельку… — бессвязно бормотал Петька.
— Ах, так это ей! — воскликнул Владимир.
Совсем все смешалось… Полная каша в голове… На черта Ирине сдалась его сабля? И почему она обидела Петьку? Мало ей его, Владимира, страданий?
А Петька дальше молол совсем чепуху… Бред какой-то…
— Я с ней… Она теперь одна… — И совсем уж страшное и непонятное: — Ее же убьют…
Владимир тряхнул мальчишку с такой силой, что у того резко мотнулась голова и клацнули зубы от неожиданности.
— Прекрати истерику! — рявкнул Владимир. — Ты же мужик! Не ной! Кто ее должен убить?! Ну-ка выкладывай!
Ирина и не думала ждать Петьку.
В интернате у них был непреложный закон: на все разборки старшие отправляются без малышей. Не хватало еще, чтобы она мальчишку подвергала смертельному риску!
Все-таки наука, преподанная ей Тамарой Степановной, не пошла впрок. Двоечница Ирина не усвоила урок.
Один за всех. И все за одного.
Когда-то она протестовала против окончания мушкетерской клятвы, признавая только первую формулу: один за всех!
Так это и осталось в подсознании и прорвалось наружу только теперь: одной ей будет легче. Одна она справится.
Ирина с трудом уговорила водителя остановленной «Волги» отправиться за город без адреса, на деревню к дедушке… Вернее, к чьей-то неведомой бабушке…
Надо же! У этих подонков тоже бывают бабушки!
Нахальный шофер нюхом учуял, что клиентке это нужно позарез, и загнул немыслимую сумму за услуги.
Ирина согласилась, не раздумывая. Разве деньги имеют значение? Надо действовать не медля ни секунды!
Она вспоминала затравленный, испуганный взгляд Петьки и то, как он поминутно оглядывался, пробираясь с ней в скверик… Как бы мальчишка ни хорохорился, ей-то заметен подавляемый панический страх, застывший в нем.
— Ты сказала, в Балашиху, а Медвежьи озера по Щелковскому, — недовольно заметил водитель, выкручивая руль, чтобы повернуть обратно…
— Ну… давайте по Щелковскому, — решила Ирина.
Она внимательно вглядывалась в мелькающие вдоль трассы совсем деревенские домики с палисадниками…
Здесь? Нет? Петька говорил, что рядом воинская часть…
— Развилка, барышня… — «Волга» притормозила. — К озерам сворачивать?
— А здесь есть воинская часть?
— Есть. Несколько. Какая нужна?
— Я не знаю…
— Думай. Ты к Медвежьим говорила. Я довез. Можешь выходить или накинь полтинничек…
Проучить бы этого нахала! Но, к сожалению, Ирина сейчас от него зависит…
— Накину. Только и ты соображай, — резко ответила она. — Что-то такое… вроде Загорска…
— Эк махнула! — фыркнул он. — Но можно и в Загорск. Тогда еще двести, и деньги вперед.
— Мне туда не надо! — разозлилась Ирина.
— А куда тебе надо? Сама не знаешь! Плати и вылазь, наездились!
И тут…
Нет, такое бывает только в кино… В жизни не может быть таких совпадений…
Со стороны Медвежьих озер на полной скорости вылетела… ее красавица «хонда», ее Мотя…
И хотя ее оседлал незнакомый парень, и несмотря на то, что он обогнул «Волгу», пересек шоссе и умчался по развилке в другую сторону, Ирина сразу поняла, что ошибки быть не может.
«Я тебя узнаю из миллиона», — сказал ей Владимир. Вот и она из миллиона, даже из миллиарда похожих сверкающих «хондочек» узнает свою любимицу.
— За ним! — коротко скомандовала Ирина и пружинисто наклонилась вперед, словно тоже мчалась на мотоцикле.
Как он газ выжимает?! Козел! Газует и газует… Совсем угробит Мотеньку…
Ирина с болезненным чувством наблюдала за юркой фигуркой на мотоцикле. Чужой гаденыш на ее Моте! Это все равно что любимого отдать первой встречной!
Мотоциклист мчался впереди, не замечая, что его преследует «Волга». Он не ждал никакой погони. Вот он свернул на узкую дорогу, ведущую через поле, вот запетлял по лесу…
Вскоре Ирина увидела справа желтый бетонный забор воинской части… Ага! Все верно!
Парень проехал мимо КПП, махнул кому-то, поддал газу, свернул с асфальта и помчался по узкой деревенской улочке.
«Волга» тоже повернула за ним.
Парень оглянулся, но не придал странному преследованию никакого значения. Мало ли машин ездит!
Вот и приехали… Он лихо затормозил возле большого добротного дома, отгороженного от улочки высоким забором, и крикнул:
— Леха!
Шофер едва успел остановиться в полуметре от него.
Калитка скрипнула… и из нее появилась массивная фигура с перевязанной головой. Правую ногу, обутую в огромный гипсовый валенок, забинтованный инвалид держал на весу впереди себя, по-птичьи прискакивая на левой…
— Ага, гад! Попался!
Ирина, словно разъяренная фурия, выскочила из кабины и молнией метнулась к Лехе. Изо всех сил она ткнула его кулаками в грудь, и великан не удержался на одной ноге, покачнулся и рухнул навзничь, едва не повалив забор.
— Ты чего?! Идиотка! — соскочил с мотоцикла незнакомый парнишка и набросился на Ирину.
Она ловко нырнула под занесенную для удара руку и вцепилась ему в волосы.
Увидев такую потасовку, водитель «Волги» быстро дал задний ход, развернулся и был таков, от греха подальше… Даже деньги забыл взять.
— Отцепись, дура! — взвизгнул парень. — Леха, чего она?!
Разглядев Перед собой девчонку, он мужественно решил не связываться с ней, только закрылся локтями и отступал к соседней калитке.
— Все, Леха… Мотоцикл я вернул… Спасибо… — бессвязно бормотал он, нащупывая одной рукой щеколду. — Пока!
И с облегчением захлопнул свою калитку перед носом у Ирины.
Обратив одного противника в бегство, она вернулась к поверженному Лехе и застыла перед ним, гневно раздувая ноздри.
— Вставай, скотина! Я лежачих не бью!
Леха с трудом подтянулся вверх и жалобно поморщился от боли.
И тут из распахнутой калитки выглянула милая румяная старушка в чистом белом платочке.
— Лешенька, — певуче пропела она. — Что ж ты гостей у двора держишь? Приглашай девушку в дом…
— Сейчас… бабуля… — ломким басом выдавил Леха, послав Ирине отчаянный, умоляющий взгляд.
Но старушка уже сноровисто ухватила Ирину за руку, почти насильно втягивая во двор.
— Вы проведать Лешеньку пришли? А он давеча у нас покалечился… С крыши упал… Они со Стасиком его деду в Балашихе крышу чинили… А вас как звать-величать?
— Ирина…
Леха натужно сопел за ее спиной и выразительно покашливал.
Ирина не могла прийти в себя от удивления. Все ее планы разом смешались и рухнули… И что делать дальше?
Еще, чего доброго, эта хлопотливая бабуля заставит ее чай пить со своим внучонком-убийцей…
А убийца скромно потупился и пробубнил:
— Ты иди, бабуль… Мы тут сами… Она ненадолго…
— Еще чего выдумал! — всплеснула руками старушка. — Я сейчас чайник поставлю… Как кстати с утра пирожков напекла!
«Ну вот… — обреченно подумала Ирина. — Точно… чай».
Язык не поворачивался объясняться с негодяем при его бабушке. Жалко старушку… Знала бы, с какой крыши сверзился ее ненаглядный Лешенька!
Ирина так и не решилась сказать правду. Промямлила вместо этого:
— Да… я спешу… Я только мотоцикл свой хотела забрать… — Она покосилась на верзилу и с усилием выдавила: — У Леши…
— Так это ваш разве? — изумилась бабуля. — А Лешенька сказал, что у мальчика одного на время взял…
— Я у мальчика, а мальчик у нее… — неловко пробормотал Леха. — Какая разница, ба? Ты иди, у тебя варенье на плите…
— А ты яблочек еще почистил?
— Почистил… — Леха покосился на Ирину и мучительно покраснел.
Но старушка не спешила оставлять их одних. Она умиленно оглядывала Ирину.
— А я и не знала, что у тебя девушка такая симпатичная! Что ж ты ничего не говорил? А вам, Ирочка, не страшно на таком чудовище ездить?
— Мне вообще ничего не страшно, — заявила Ирина, послав в Лехину сторону выразительный взгляд.
— А вы, Ирочка, чем занимаетесь? Учитесь?
— Я чемпионка страны по фехтованию, — без ложной скромности объявила Ирина.
Леха как-то странно булькнул горлом и сдавленно протянул:
— А… э… ага…
Ирине даже начинала нравиться эта странная ситуация. Проклятый бугай трепетал как осиновый лист, боясь каждого ее неосторожного слова…
— А что, Стасик тоже упал? — невинно осведомилась Ирина.
— Да, — подтвердила старушка.
— И сильно?
— Открытый перелом руки, — вздохнула бабушка. — И нога тоже перебита… В больнице на вытяжке лежит.
Ирина испытала горделивое чувство удовлетворения, как от отлично выполненной работы.
— Ничего, — ободрила она. — Не будут больше… по крышам лазить.
Леха опять опасливо крякнул.
— Так ведь деду крышу сорвало… — непонимающе вступилась за внука старушка.
— Ага, точно, — кивнула Ирина. — Сорвало крышу.
Она взглянула на перебинтованную голову Лехи и с трудом подавила смех.
— Ну ладно, бабуль… — пробасил внучок, пытаясь оттеснить Ирину к калитке. — Некогда болтать… Она торопится…
— Очень жаль, очень… — Бабуля двигалась за ними следом. — Вы заходите к нам еще, обязательно… Мы будем очень рады…
— Непременно зайду, — пообещала Ирина и с намеком добавила: — Адресок я знаю… Не дай Бог, они еще куда-нибудь полезут… Вдруг еще в машине захотят покататься… А так ведь и разбиться недолго…
— Упаси Боже! — Старушка торопливо перекрестилась.
— Больше не падай, — сквозь зубы процедила Ирина, проходя мимо Лехи к калитке. — Из-под земли достану.
После ее сегодняшнего необъяснимого появления он был готов в это поверить.
Любимая Мотя! Родненькая! Ты соскучилась?
Ирина ласково скользнула ладонями по гладкому рулю, легко вскочила в седло.
Поехали! С ветерком!
Как приятно слушать ровное рычание мотора!
Умница, Мотя! Помогла хозяйке. Сама выехала навстречу и дорогу показала…
Как Ирине было страшно отправляться на твои поиски… И как теперь смешно! Почему страшное чаще всего смешным оборачивается?
Хорошо, что теперь эти сволочи больше не сунутся к Петьке! Теперь они будут дрожать за свою шкуру… Будут зализывать раны…
Как смешно, что здоровенный амбал, поднявший руку на ребенка, боится до смерти свою старенькую бабушку…
Бывают же парадоксы в жизни!
И нервное напряжение разряжается открытым, жизнерадостным смехом.
— Ха-ха-ха…
Ветер относил ее голос назад… Ирине не слышно саму себя… Она мчится на бешеной скорости…
Я справилась! Я одна… Я сумела! И теперь я плюю на любую опасность! И смеюсь над ней… Ха-ха-ха… Ха…
И смех оборвался…
Владимир с трудом вытряс из рыдающего Петьки признание.
И хотя он был храбрым человеком, но волосы поневоле зашевелились от ужаса…
Ирина! Чертовка! Полезла на рожон! Ее надо спасать!
Смертельный страх за ее жизнь дал когда-то толчок его чувству к ней, пробудил казавшуюся угасшей способность любить…
И такой же страх заставил теперь сбросить ненужную, надуманную шелуху непонимания, ревности, оскорбленного самолюбия… Страх освободил, пробудил с новой силой эту любовь.
Главное, чтобы она была жива! Остальное мелко и ничтожно!
Он затолкал Петьку в машину, и тот с несчастным, перепуганным видом замер на заднем сиденье, чувствуя себя виноватым в грозящей Ирине опасности…
Все-таки Ирина и Владимир были в чем-то похожи. Она сначала действовала, а потом раздумывала — и он тоже сперва понесся по московским улицам на полной скорости, а потом уже стал уточнять у Петьки, куда, собственно, следует держать путь.
К счастью, он прекрасно знал Подмосковье, поэтому на сбивчивый Петькин рассказ отреагировал моментально:
— Не Загорск, а Загорянка. Там поворот с Медвежьих озер. И воинская часть есть. У Розенбаума в Загорянке дача.
Им не пришлось блуждать и путаться, как Ирине, — они ехали наверняка.
Как раз мимо промелькнул высокий бетонный забор воинской части, и Владимир подумал, что надо бы притормозить и расспросить прохожих о парнях на мотоцикле…
Он уже приготовился нажать на тормоз, но замешкался, поправляя сползающий с ноги домашний шлепанец…
И тут из проулка вылетела огненная молния… Ярко-красное пятно с трепещущими на ветру рыжими сполохами мелькнуло перед глазами…
Владимир в последний момент машинально вдавил педаль тормоза до отказа.
Он еще ничего не успел понять, да и предпринять что-либо вряд ли успел бы, потому что раздался оглушительный визг, скрежет… огненное пятно метнулось наперерез… И раздался удар.
Слава Богу, что за долю секунды до столкновения Владимир сумел вывернуть до отказа руль. «Сааб» вильнул, скатился с узкой дороги и затих на обочине.
А перед глазами снова возникла картина, которую Владимир так старался забыть: мигающий глазок светофора… и залитый кровью мотоциклист на асфальте… Вернее, мотоциклистка… Сошедшая с полотен Возрождения… разметавшая по грязной мостовой свои золотые волосы…
Кажется, он закричал…
Или это кричал Петька, вцепившийся в подголовник его кресла? Пронзительно, с леденящим душу ужасом… прямо в ухо…
— Стой! Сто-ой! — отчаянно верещал он, хотя машина и так уже стояла…
Владимир пулей выскочил из кабины и бросился к месту столкновения, ожидая увидеть самое страшное.
Ослепительное солнце резануло по глазам после тенистого полумрака деревенской улочки…
И это солнце вдруг резко увеличилось в размерах, стремительно надвинулось на нее огромным золотистым шаром…
А она летела прямо на него, как глупый, безрассудный мотылек к огню, чувствуя, что сейчас сгорит…
Солнце поглотило ее…
Оно оказалось не обжигающим, а жестким и холодным…
Ирина зажмурилась, отчаянно вцепилась в рукоятки руля… и полетела прочь от него, преодолевая его гибельное, неотвратимое притяжение.
Лежащая на боку «хонда»…
Солнечные блики, отражающиеся от блестящего металла…
Длинная темная извилистая черта тормозной полосы…
Ирина…
Она сидела посреди дороги и внимательно рассматривала правую коленку. Ярко-красная майка обтягивала плечи, а рыжие волосы спутанной гривой падали на лоб, мешая смотреть…
Ирина откинула их тыльной стороной ладони и, прищурившись, глянула на Владимира.
Он стоял против света, и после слепящего солнца его фигура казалась ей просто расплывчатым темным пятном.
— Черт… — как ни в чем не бывало сказала она. — Джинсы порвала…
Лихачка! Сумасбродка! Сорвиголова!
Владимир, не помня себя от радости, подхватил ее, приподнял над землей, прижал к груди…
— Иришка… Солнышко… — бессвязно бормотал он. — Ты жива…
— Конечно, жива, — удивленно сказала она. — Осторожнее, я локоть содрала…
Он нашел этот поцарапанный локоток и покрыл его поцелуями…
— А почему ты в домашних тапочках? — спросила Ирина. — У тебя здесь дача?
Вместо ответа Владимир молча взял ее на руки и понес к машине.
Почему я не удивляюсь? Словно все происходит именно так, как должно быть… Только позже на полгода…
Это судьба немного ошиблась, поторопилась столкнуть нас на роковом повороте в День смеха, в тот день, когда мне исполнилось ровно двадцать…
Это просто насмешка… Шутка такая… Судьба любит подшутить над людьми…
Или же фортуна все рассчитала верно, а это мы, глупцы, не поняли сразу, для чего она свела нас в одно время и в одной точке?
Нет… Я не должна была лежать, как гусеница в коконе, в этом противном гипсовом саркофаге. И ни крови, ни боли, ни разочарований не должно было быть…
Первого апреля мне было предназначено просто ушибить коленку. А светловолосому великану надо было просто выйти из машины, подхватить меня на руки и понести… Так, как сейчас…
И все было бы решено сразу — раз и навсегда…
А может быть, это у меня в голове все перепуталось… И за те мгновения, пока я летела навстречу золотому огромному солнцу, мне показалось, что прошло целых полгода. А на самом деле сегодня первое апреля, и я именинница, и столкновение оказалось роковым в самом лучшем смысле этого слова…
Да, это мой подарок на двадцатилетие, щедрый, царский, великолепный…
Мой единственный… И большего я уже просто не могу пожелать…
Владимир не позволил ей оседлать Мотю.
Ирина вела «сааб», с озорным удовольствием поглядывая в боковое зеркало… В нем отражался Владимир, мчавшийся вслед на ее «хонде».
Как уморительно он выглядел на изящной Мотеньке! Массивный великан, решивший покататься на детской игрушке… Да еще в дорогом деловом костюме… и в мягких шлепанцах…
Ирина коротко бибикнула, и Владимир тут же посигналил в ответ.
Петька сидел рядом с ней и все еще обиженно косился на Ирину. В его душе боролись противоречивые чувства — непримиримость к ее предательству, радость от того, что она жива и невредима, и гордость за то, что у него теперь есть такая отважная подруга…
— Кончай дуться, — подмигнула ему Ирина.
Петька независимо дернул плечом, словно хотел показать, что выше всяких обид, недостойных настоящего мужчины.
Ему не терпелось узнать, как прошла Иринина встреча с парнями. Судя по тому, что она неслась обратно на своей «хонде», счет оказался в ее пользу…
Ирина не стала томить его и рассказала о переломанном Лехе, до смерти боявшемся своей розовощекой хлопотливой бабули. Да еще показала в лицах, сдабривая язвительными, уморительными комментариями.
Петька хохотал до слез.
Он больше не испытывал ревности к этой нахальной рыжей, которая, судя по всему, вполне может стать ему мачехой…
Петя был мальчиком наблюдательным и прекрасно видел, как отец прижимал к сердцу эту мушкетершу, и как она льнула к нему, и какие отрешенные от всего и несказанно счастливые были у них лица… Они ничего вокруг не замечали… и губы их сами тянулись друг к другу… А потом оба одновременно увидели Петьку, удивились, что он здесь, и отпрянули в стороны…
Ладно Ирина, она не знала, что Петька в машине… Но отец явно позабыл о его присутствии! А это уже что-то значит!
Ну и пусть! Ему не жалко… Пусть себе воркуют…
Только… эта рыжая совершенно не похожа на маму…
Но было бы больнее, если б оказалась похожа… Маме не может быть замены. Она была одна. Единственная. Таких больше не бывает…
А эта другая. А раз так — то, пожалуй, отец не совершает предательства по отношению к ее памяти…
Эти рассуждения были слишком тяжелыми… Лучше не думать об этом. Сейчас хотелось просто веселиться и радоваться, что все обошлось…
Все обошлось… Все хорошо! Все просто прекрасно! Солнце светит… В мире тепло и покой… И на душе так радостно… Хочется петь, кричать, прыгать до потолка… Как на интернатском батуте, на память о котором над бровью до сих пор остался едва заметный шрамик…
А что будет дальше? Лучше не загадывать…
Чтоб не спугнуть судьбу, которая наконец-то расставляет все по своим местам…
Огромная кровать… Она велика даже для двоих. Потому что они тесно прижимаются друг к другу, сплетают руки, ноги, тела… и занимают совсем мало места…
— Ты моя…
— Мой… мой… — жарко лепечет она в ответ.
— Огонек мой рыжий…
— Горячо?
— Обжигай… Сожги дотла…
— Нет… — счастливо смеется она. — Ты мне нужен…
— Правда?
— Ты опять не веришь?
— Сумасбродка… Амазонка…
— Амазонки убивали мужчин…
— Ну и пусть. Ради этой ночи жизни не жалко!
И Ирина действительно горит, словно объятая пламенем. Только оно не снаружи, а внутри.
Это у нее в груди, в животе расширяется и нестерпимо жжет огромное золотое солнце…
Но это приятная боль… Лучи прожигают насквозь, и ей кажется, что кожа начинает светиться от этих рвущихся изнутри ослепительных вспышек…
Теперь понятно, что значит: светиться от счастья…
А она, как саламандра, горит и не сгорает в этом огне… И просит:
— Еще… еще…
В ней теперь заключена целая галактика. И вспыхивают новые звезды, зажигаются новые солнца… А галактика по всем законам квантовой физики расширяется, стремится выплеснуться за пределы мироздания…
Впрочем, мирозданию не может быть пределов…
Теперь понятно, что значит беспредельное счастье…
— Моя малышка…
— Неправда. Я взрослая женщина.
— Моя женщина… А ты опять со мной споришь?
— Нет… я покорна твоей воле…
— Вот так-то!
И больше не хочется быть сильной и самостоятельной. Хочется покоряться его воле, быть послушным, мягким пластилином в его теплых, надежных руках. Наконец-то можно себе позволить сложить оружие и сдаться на милость победителя…
Теперь понятно, какая сила на самом деле заключается в женской слабости…
— Ты так и не ответил на мой вопрос…
— А разве ты что-то спрашивала?
— А ты забыл?
— Когда?
— Когда мы с тобой вели дуэль из вопросов без ответов…
— Да…
— Не понимаю… Ты на какой вопрос отвечаешь?
— На последний. И самый важный. А разве ты сомневалась в ответе?
— Не так! Подробнее!
— Я люблю тебя.
— А когда ты это понял?
— С первого мига. А ты?
— Не знаю… Наверное, когда увидела твои глаза… Нет, почувствовала на лбу твои руки… Нет, раньше… когда только услышала твой голос… Но я этого тогда еще не осознавала…
Теперь огромная кровать больше не кажется несоразмерно широкой — они заняли ее всю целиком.
И поединок продолжается, просто теперь они борются не друг с другом, а сообща, плечом к плечу, телом к телу, губами к губам…
И в пылу этой упоительной схватки не замечают края кровати и скатываются с постели на пол…
Впрочем, они и падения не замечают… Не стоит отвлекаться на пустяки в самый ответственный, кульминационный момент.
Как коротки летние ночи! Не успели оглянуться, а за окнами уже занимается рассвет. И встает солнце. Протягивает сквозь тяжелые портьеры тонкие золотистые лучики…
Они щекочут кожу, скользят по смеженным векам, пытаются разбудить, напоминают, что начался новый день…
Но спит укрощенный лев, обняв крепко-накрепко пойманную жар-птицу, словно боится, что она вновь упорхнет от него…
Спит отважная воительница, уткнувшись веснушчатым носом в его широкое плечо. И во всем ее теле легкость и невесомость. И наконец-то ей можно расслабиться, почувствовать себя маленькой, беззащитной девочкой…
Как она устала воевать и сражаться… Не женское это дело…
А может, она просто набирается сил для новой битвы?
Петька честно закрылся в своей комнате и носа не высовывал весь вечер.
Он прекрасно понимал, что отец с Ириной уединились в спальне, но ему почему-то очень не хотелось им мешать.
Живое мальчишеское воображение ярко рисовало Петьке картины происходящего там, за запертыми дверями, на широкой двуспальной кровати… Но он испытывал не гадливый, пошленький интерес, не подростковое любопытство, а странную радость… Словно сейчас совершилась наконец высшая справедливость.
Никогда еще он не сидел так тихо, словно боялся спугнуть их, напомнить о своем существовании… Ему не хотелось, чтоб они вновь отпрянули в разные стороны, как тогда, в машине…
И впервые за несколько дней он спал спокойно, а не вскакивал поминутно от кошмарных снов, в которых вокруг его шеи вновь обвивался шнурок, а в глаза целился черный кружок пистолетного дула…
И в доме было так непривычно тихо…
Но ни Петька, ни Владимир даже не заметили, что куда-то исчезла Зинаида Леонидовна.
У кого-то эта ночь стала вершиной счастья, кто-то провел ее спокойно, а Зинаида Леонидовна не могла сомкнуть глаз.
Она беспокойно ворочалась, простыни стали липкими, сбились в комок, и даже открытая настежь балконная дверь не спасала от жары.
Перед самым рассветом ей вдруг ужасно захотелось есть. Она не ужинала, для себя одной готовить совершенно не хотелось.
В темноте Зинаида босиком прошлепала на кухню, отрезала горбушку хлеба, посыпала солью… В большой кастрюле на столе пыхтело, пузырилось, поднималось сдобное дрожжевое тесто.
Она с вечера поставила его на пироги, запланировав любимые Владимиром рыбный, яблочно-смородиновый и капустный.
Вот только… сгодятся ли они? Будет ли их кому съесть?
Подумать только: человек, столько лет проживший с ним бок о бок, куда-то пропал, а он совершенно не волнуется! Хоть бы позвонил, узнал, где она, что стряслось…
Зинаида Леонидовна не заметила, как, задумавшись, съела весь батон.
Надо бы наведаться к ним с утра… Вдруг с Петькой что-то случилось, и Владимиру некогда ей названивать… А ведь ее помощь так может пригодиться.
…Петька вскочил чуть свет и на цыпочках прокрался на кухню. Он тоже проголодался. Зинаидину манную кашу в ведро спровадил, а потом уж было не до еды…
Странно, кастрюльки абсолютно пусты. Блестят, как будто только что из магазина… И в холодильнике, кроме десятка яиц и пакета молока, — шаром покати. Совсем Зинка обнаглела!
Петька, пылая благородным возмущением, прошлепал к ее комнате и громко постучал.
Нашла время спать, когда человек желает подкрепиться! Чего ради он тогда терпит ее присутствие?!
Дверь тихо приоткрылась, Петька просунул внутрь голову и обалдел…
С постели «домомучительницы» снято все, даже простыни, только сиротливо сереет полосатый матрац… И с туалетного столика исчезли баночки и флакончики… и даже нет знаменитой фотографии Клаудии Шиффер…
И самой Зинаиды тоже нет.
Он помчался в ванную — мраморные полочки стеллажей зияют пустыми местами. Только мужская парфюмерия и осталась…
Совершенно забыв о том, что собирался не беспокоить отца и Ирину, Петька опрометью помчался в спальню, ворвался к ним и возбужденно завопил с порога:
— Папка! Зинка сбежала!
Чудесный, прекрасный сон оборвался.
Что случилось? Кто-то пропал? Сбежал? Опять надо куда-то мчаться, искать, спасать?
Ирина открыла глаза и увидела перед собой Петьку.
Она машинально дернулась, натягивая на плечи сползшую простыню, и непроизвольно отодвинулась от теплого бока Владимира.
Тот выпростал из-под простыни руку и снова прижал ее к себе.
— Почему ты так кричишь, сын?
— Зинки нет!
— Ну так что? Почему ты решил, что она сбежала? Может, просто пошла домой ночевать…
— Так вещей нет, па!
— Каких? Наших? Нас что, обокрали? — спокойно и безразлично поинтересовался Владимир.
— Ее!
— А… — протянул Владимир. — Разве это повод для такой паники? Может, мы ей надоели. Устала от нас… — Он повернулся к Ирине и снова свернулся поудобнее, потеряв к беседе всякий интерес. — Ушла и ушла…
— Но я есть хочу! — запальчиво сказал Петька.
— А тебе нянька нужна? Взрослый мужик уже… Сам приготовь.
И в спальне вновь послышалось сладкое, слаженное, сонное сопение.
Против обыкновения, Зинаида не протирала лицо лосьонами и пенками, не делала утреннюю маску, не принимала ванну, а просто плеснула на себя пригоршню воды и небрежно провела по волосам щеткой.
Один пирог уже зарумянивался в духовке, другой подходил на столе, покрытый чистым полотенцем, а третий она украшала резными виньетками из теста: елочками, завитками, змейками…
Зинаида защепила фигурные края пирога… и крупные частые слезы вдруг закапали из глаз на его блестящую, смазанную желтком поверхность…
Насильно мил не будешь…
И ни к чему ее старания. И годы прошли в пустых надеждах… А ведь лучшие, ядреные годы, самый бабий цвет…
Зинаида вдруг ясно осознала, что никто не прибежит за ней вслед, не бросится в ножки, не станет умолять вернуться…
Да и сама она уже больше не сможет стараться ради них, лезть из кожи вон, предупреждать каждое желание…
Они совсем не семья… Они совершенно чужие друг другу люди… Да в старой коммуналке, из которой она выбралась в свою отдельную квартиру благодаря стараниям Владимира, и то жили дружнее…
Зинаида Леонидовна всхлипнула и дала волю слезам, ничуть не заботясь о том, что нос покраснеет и распухнет, а глаза превратятся в заплывшие щелочки…
К чему ей красоваться? И перед кем? И ради чего?
Никому-то она не нужна… Одна на свете одинешенька…
И пироги эти она съест сама! И плевать ей на фигуру!
Неумело управляясь с миксером, Петька взбивал в миске молоко и яйца для омлета. Нежно-желтая жидкость разбрызгивалась вокруг — на чистый пол, на сверкающий кафель…
— Ну-ка подвинься! — велела Ирина.
Она сноровисто протерла тряпкой пол и отобрала у Петьки миксер.
На бледном от бессонной ночи лице ее еще ярче выделялись веснушки, словно и ее Петька умудрился забрызгать омлетной болтушкой…
— Нос вытри, — посоветовал он.
Ирина машинально отерла его рукой, и мальчишка залился озорным смехом.
Сообща они управились с готовкой, сунули сковороду в духовку, перемигнулись и на цыпочках подкрались к спящему Владимиру.
— Подъем! — одновременно гаркнули они во всю мочь в оба уха.
— Что?! Где?! — подскочил он, непонимающе моргая…
Два пятна у его лица — яркое пламя и черный уголек… Два смеющихся лица — оба родные и дорогие… И оба такие лукавые…
— Вот я вас! — прорычал он, обхватил их обоих за шеи и притянул к себе.
Они втроем забарахтались на постели, устроили сумасшедшую кутерьму, разом нарушив строгий Зинаидин порядок.
Кружились над головами перья из разбросанных подушек, опрокидывались стулья, скомкалось под ногами шелковое покрывало…
— Горит! — выкрикнул Петька.
— Туши ее, туши! — азартно подхватил Владимир, пытаясь набросить Ирине на голову простыню.
— Да не Ирка! Омлет! — завопил сын.
…Ну и пусть подгорел! Так даже вкуснее. Зато сделали сами, без чьей-либо помощи!
Как раз обсуждая с гордостью свою нынешнюю самостоятельность, они и вспомнили о Зинаиде.
Владимир поискал в записной книжке ее домашний телефон, набрал номер. Гудки…
— Странно… — протянул он, начиная беспокоиться.
Все-таки человек исчез, не иголка… И тайком, не объяснившись…
Владимир такого не понимал и не принимал, он предпочитал действовать всегда напрямик. Но не бросать же сейчас все ради поисков закапризничавшей Зинаиды!
Хорошо, что есть палочка-выручалочка в лице незаменимого Ивана Алексеевича… Ему-то Владимир и позвонил.
«Жук» с удовольствием вызвался взять на себя обязанность наведаться по месту прописки уважаемой Зинаиды Леонидовны и лично выяснить, что стряслось.
На всякий случай, крякнув и покосившись на Ирину. Владимир сообщил ему координаты частных детективов, которых нанимал для поисков Ирины. Чем черт не шутит, может, пригодятся.
А с Зинаидой Леонидовной сегодня и впрямь творилось что-то необычное. Мало того, что собственный внешний вид ее совершенно перестал интересовать, так еще — о ужас! — случилось небывалое: последний, самый красивый пирог… подгорел.
Это у нее-то! У такой безупречной хозяйки!
Видно, день такой выдался.
Она носилась по кухне с тряпкой в руках, размахивала ею, выгоняя вонючую гарь в распахнутое окно… Даже некогда было к телефону подойти…
И звонок в дверь она тоже расслышала не сразу. Сообразила только, когда он затих, и только тогда метнулась открывать, раскрасневшаяся, растрепанная, с опухшими от слез и дыма глазами.
На пороге стоял Иван Алексеевич.
Почему-то, отправившись на поиски Зинаиды Леонидовны, он облачился в парадный костюм, крахмальную рубашку, а в руках нервно сжимал огромный букет дорогих орхидей.
Сейчас он не был похож на жука, скорее — на забавного, пухленького Винни-Пуха. И совершенно как медвежонок забормотал, бочком протискиваясь в узкую прихожую, тесня дородную Зинаиду Леонидовну:
— Как я счастлив… Наконец-то!
Он восторженно оглядел ее снизу вверх всю — от растрепанной белесой головы, красного, вспухшего носика, высокой объемной груди… до ситцевого домашнего халатика и босых ступней — и выдохнул восхищенно:
— Вы богиня! Венера Милосская… Девушка с веслом!
— Ой, что вы! Что вы! — смутилась она, одернула халатик и спрятала за спину тряпку, приняв позу, точь-в-точь как у Венеры Милосской.
— Вы свободны! — выпалил Иван Алексеевич, словно Зинаида не из домработниц ушла, а получила развод у мужа-тирана.
— Да… — вздохнув, подтвердила она.
— И наконец-то я могу сделать вам предложение!
Зинаида Леонидовна шмыгнула носом, приосанилась и басовито поинтересовалась:
— На каких условиях?
— О каких условиях вы говорите, богиня?! — патетически воскликнул Иван Алексеевич. — Как прикажете!
— Ну, в общих чертах вы в курсе, — с достоинством отозвалась Зинаида. — Не хуже, чем у Владимира Павловича…
— У Владимира?! — задохнулся от благородного возмущения Иван Алексеевич. — Да он просто… изверг! Олух царя небесного! Не оценить по достоинству такую женщину!
— Да, — подтвердила Зинаида и обиженно поджала губы. — Не оценил…
— И слава Богу!
Зинаида Леонидовна удивленно уставилась на него.
— Вы что же… рады?
— Конечно! Я столько ждал… Мне нужны только вы!
Она польщенно зарделась:
— Ну уж… Неужто так трудно найти помощницу по хозяйству?
Тут уж Иван Алексеевич несказанно изумился:
— Да разве такой женщине, как вы, надо проводить свой век в хлопотах по чужому дому?!
— Что-то я не пойму, вы мне какое предложение делаете?
— Руки и сердца…
Иван Алексеевич картинно встал на одно колено и преподнес Зинаиде букет сиреневатых орхидей.
— Вы серьезно? — обомлела она.
— Как вы можете сомневаться? — горячо заверил он. — Я прошу вас стать моей женой. Вы согласны?
Сердечко Зинаиды екнуло от радости, однако неистребимая женская кокетливость не дала ей вот так сразу сдаться.
Она жеманно поджала губки и протянула:
— Ах, это так неожиданно… вот так сразу… Мне надо подумать…
— Сколько угодно, — великодушно заверил Иван Алексеевич и торопливо добавил: — Только недолго!
Конечно же каждой женщине приятно видеть перед собой коленопреклоненного мужчину, однако в этом положении он едва доставал статной Зинаиде до того места, где должна быть обозначена талия. Несолидно как-то…
Она посмотрела на него сверху вниз и решительно потребовала:
— Поднимитесь немедленно. И идемте пить чай.
Зинаида Леонидовна вновь ощущала себя царицей. Она проводила гостя с истинно королевской статью в свои хоромы — крохотную кухоньку.
Вот и пироги пригодились!
Круглое румяное личико Ивана Алексеевича осветилось счастливой улыбкой. Он втянул носом сдобный аромат и просиял, как ребенок.
— Мои любимые… С поджаристой корочкой…
— Вы шутите?
— Ничуть. Обожаю, когда хрустит на зубах…
И Зинаида Леонидовна усадила новоиспеченного жениха на табуреточку, захлопотала вокруг стола, выставляя чашки, варенье, пироги. Да все затейливые, с золотистыми кренделями поверх аппетитной начинки, духовито благоухающие яблоками и смородиной, рыбой и капусткой…
Жених действительно начал с поджаристой корочки и так вкусно хрустел ею, блаженно жмурясь, что Зинаида почувствовала гордость оттого, что угодила даже на такой непредсказуемый вкус.
Она подкладывала гостю на тарелку все новые куски, и они исчезали с фантастической скоростью, даже крошек не оставалось.
Сама же она села напротив, по-бабьи подперла щеку ладошкой, совершенно забыв, что непричесана, что халатик старенький и к тому же пуговица отсутствует на груди, а в открывшемся проеме выступает часто вздымающийся налитой бюст.
Сейчас Зинаида Леонидовна совсем не была похожа на Клаудию Шиффер — простая деревенская баба смотрела с умилением, как хорошо ест ее суженый, и сердце ее наполнялось тихой радостью.
А Иван Алексеевич тихо млел, поглядывая на пышный краешек ее груди, отправлял в рот очередной витой кренделек и не мог поверить в то, что наконец-то отважился покончить с опостылевшей холостяцкой жизнью.
Неужели эта богиня, эта великая, великолепная женщина согласится принять его предложение?!
Столько лет он не отваживался даже заикнуться о своих чувствах и даже в мыслях не допускал, что Владимир Павлович окажется таким идиотом, что упустит выпавший ему драгоценный шанс.
Да как же он не разглядел, не оценил ту, что столько времени жила рядом, бок о бок?!
Большое видится на расстоянии…
Поэтому он встал, церемонно поклонился и поцеловал крупную, натруженную руку Зинаиды.
А она вдруг зарделась и поспешно ее отдернула.
— Ах, что вы! Я без маникюра… и крем не успела…
Она привычно взглянула в круглое, висящее на кухне зеркальце и ужаснулась:
— А глаза-то! О Господи! Я сейчас… — метнулась она к заветным тюбикам. — Подождите…
— Я слишком долго ждал, — последовал решительный мужской ответ. — И мне вся эта штукатурка ни к чему. Я люблю вас, Зинаида Леонидовна… Вот такой… домашней… родной…
И она растаяла в его цепких объятиях… И ничего, что жениху пришлось приподняться на цыпочки, чтобы запечатлеть на ее губах горячий поцелуй…
Она в ответ чмокнула его в лысеющую макушку…
— Вы подумали? Вы согласны?
— Ах… я ни о чем уже не могу думать… — пролепетала Зинаида Леонидовна… — Да…
Иван Алексеевич действительно был незаменимым замом, поскольку всегда умел предусмотреть все до мелочей.
Его машина ждала у подъезда.
Он не любил откладывать дела в долгий ящик, поэтому, едва получив смятенное согласие Зинаиды Леонидовны, через несколько минут уже вел ее под руку к своему лимузину.
А несколько минут Зинаиде удалось урвать для того, чтобы хоть немного привести себя в божеский вид. Легкий макияж, тугой узел на голове — не по годам, несолидно носить распущенные лохмы, как какой-то модельке… У замужней дамы должна быть особенная стать.
Нетерпеливый Иван Алексеевич так бы и повез ее в загс в застиранном халате… Но тут уж Зинаида воспротивилась.
Ее лучший зеленый шелковый костюм сейчас делал ее похожей не на гадюку в блестящей шкурке, а на стройный мощный зеленый росток…
И в душе ее тоже пробивалась сквозь утрамбованную почву новая, свежая, молодая поросль…
Бабье лето на дворе… Последние теплые дни, бурный всплеск природы перед увяданием…
А у нее самый расцвет. Ее бабье лето в самом разгаре…
— Ты в отличной форме, Иришка! Мы кучу медалей привезем. А призовой фонд там знаешь какой?!
Константин Иннокентьевич так редко называл ее Иришкой, что Ирина сразу же насторожилась. Что ему надо?
В дверях спортзала маячил Галибин с белобрысой девчонкой из группы юниоров.
И Костик почему-то потащил Ирину к ним.
— Помоги старику, чемпионка. Встань в пару с молодым дарованием. Надо дотянуть девчушку до уровня…
— В резерв? — недоуменно спросила Ирина. — А вместо кого?
Все места в сборной уже давно были определены и расписаны.
Костик с Андреем Галибиным как-то потупились, неопределенно пожали плечами…
— Так… на всякий случай…
Ну, Костика-прохиндея Ирина уже отлично знала: скорее всего, опять увел перспективную крошку из-под носа у вырастившего ее тренера…
Но почему у Андрея блудливо бегают глазки? Его-то Ирина знала получше Костика…
— На всякий случай у меня времени нет, — отрезала она.
— Да, я понимаю… У тебя самой большие нагрузки… Но…
Ирина чувствовала какой-то подвох… Очередную пакость…
Костик явно хочет выкинуть кого-то из команды. Он ничего не делает просто так… Но кто намеченная жертва?
— Кто? — напрямик спросила она. — Или говорите прямо, Константин Иннокентьевич, или я и пальцем не шевельну.
— Понимаешь… — глядя в сторону, протянул Андрей. — Вика приболела… И, кажется, надолго…
— Да, — подхватил Костик. — Вряд ли оправится до Японии…
— Вика? А что с ней?
— Я не в курсе… — торопливо сказал тренер. — Что-то женское…
«Ты всегда не в курсе, — подумала Ирина. — Мы тебе нужны только живыми и здоровыми… Я уже на своей шкуре это испытала. Теперь Вика…»
— В какой она больнице? Я сейчас поеду.
— Она уже дома… — поспешил успокоить ее Костик.
А Галибин вынул из-за спины пакет с апельсинами.
— Мы вот ей гостинец… от команды… Чтоб не думала, что забыли… Так сказать, морально поддержать… — торопливо забормотал Костик.
…Апельсины… От команды… От имени и по поручению… Еще забыли чахлый букетик тюльпанов! Последняя подачка перед тем, как списать в расход… Вычеркнуть из памяти…
Неужели забыли, что я помню ваш профсоюзный подарок?! Я помню!
Ирина вырвала у Андрея пакет и с силой швырнула на пол, так что апельсины раскатились по белым дорожкам золотыми мячиками.
— Жрите сами свои апельсины! — с ненавистью выпалила она.
— Первенцева! Озверела?! — закричал Костик.
А Андрей побледнел и тоже закричал:
— Ты врубись в ситуацию! Дура! Команда же сгорит! Соболева после тебя вторым номером шла!
— Предатели! — зло прищурившись, бросила она им в лицо.
— Нам надо думать обо всех! Об общем деле!
Ирина зажала уши руками и бросилась в раздевалку.
«Единица — вздор! Единица — ноль! Голос единицы тоньше писка…»
Прав был Маяковский, для них каждый человек — ноль, пустое место. Главное — команда… Какое лицемерие!
Каждый мнит себя единицей, единственным и неповторимым.
А по сути получается — ноль. Ты ничто… была — и нету… пустота…
И эту пустоту, не ведая, что творит, с надеждами на лучшее тут же заполняет следующая единичка…
А ты уходишь в небытие…
Нет, ты можешь продолжать жить, ходить по улицам, радоваться теплому солнцу, пению птиц, любви своих близких… Но для тех людей, которых ты считал своей командой, ты уже умер…
Для них тебя просто больше нет.
Дверь Ирине открыл сам папаша Соболев. Он смотрел неприязненно, даже враждебно.
— Если вы опять с апельсинами, то съешьте их сами.
Он хотел закрыть дверь, но Ирина всунула в щель носок кроссовки.
— А что, их уже приносили? — догадалась она. — Галибин?
— Совершенно верно, — сухо подтвердил он.
— Не волнуйтесь, я швырнула их ему в рожу, — с удовлетворением сказала Ирина. — Я сама по себе. А что с Викой? К ней можно?
Он отступил на шаг под ее напором.
— А вы разве не в курсе? Все уже знают…
Холеный, великосветский папаша Соболев мучительно скривился, с трудом сдерживая слезы…
Тут уж Ирина не стала больше церемониться, скользнула мимо, вихрем промчалась по квартире и влетела в комнату Вики.
…— Уходите все! Никого не хочу видеть! Убирайтесь! — Тоненький Викин голосишко был исполнен отчаянной яростью.
И прямиком в Ирину полетела подушка. А следом вазочка с ночного столика. Из вазочки на ковер выплеснулись три красных тюльпана…
Бледная, зареванная Вика сидела в постели, опираясь на подушки. Вместо глаз — два пухлых красных мешочка, вместо носа — алая картофелина.
— Ничего себе, больная… — осторожно пошутила Ирина. — Столько энергии… А вот с меткостью плоховато. На сантиметр выше надо было бросать.
— Это ты-ы? — с новой силой заревела Вика. — Злорадствуешь? Устранила соперницу?
Тут она сморщилась и жалобно спросила:
— Чем от тебя несет? Фу…
— А чем? — смутилась Ирина. — Пылью… потом?
— А… — Вика зажала нос и рот ладошкой, нашарила на столике дезодорант и бросила Ирине.
На этот раз точно в цель — прямо в руки.
С каких пор Соболева не выносит запах спортзала, насквозь пропахшего потом многих тел?
Ирина пожала плечами и тщательно облилась дезиком с головы до ног. В воздухе распространился тонкий, нежный запах сирени.
— Так лучше?
— М-м… — Вика осторожно вдохнула и подавила приступ тошноты.
— Ну теперь хватит реветь, скажи по-человечески, что стряслось? Отравилась? Так это не смертельно. Тебе же Костик дал неделю. Оклемаешься.
Вика горько замотала головой.
Ирина села рядышком и тронула ее за руку.
— Слушай, я же тебе не враг. Мне ты веришь?
— Не знаю…
— Ну, за такие слова, девушка, положено к барьеру вызывать, — невесело попыталась пошутить Ирина.
— Кранты моему барьеру… — снова залилась слезами Вика. — Полный абзац…
— Так не бывает, — убеждала Ирина. — Я тоже так думала, а видишь — вполне в форме. Что с тобой? Может, я могу помочь?
Вика тихо скулила в подушку:
— Ты?.. Чем?.. Никто… мне…
И вдруг резко выпрямилась и в упор глянула на Ирину.
— Можешь. Поговори с папой.
— О чем?
— Пусть даст согласие. Скажи ему, что значит для меня этот чемпионат. Он не понимает! Ведь потом я уже никогда не вернусь…
Она смотрела так умоляюще, словно цеплялась за последнюю соломинку, словно Ирина действительно была ее последней надеждой…
— Я поговорю! Конечно! О чем речь! — горячо заверила ее Ирина. — Только… на что он должен согласиться?
— На аборт! — выпалила Вика.
Ирина ошарашенно уставилась на нее. Вика залилась мучительной краской, сделала над собой усилие и выдавила:
— Да. Я беременна…
— Но это же прекрасно…
— Это ужасно! Я сама хотела… А мне всего шестнадцать… И везде, даже в платных, требуют от родителей расписку…
— А отец не дает, да? — догадалась Ирина.
— Дурак! Идиот! Домостроевец! Ему внуков нянчить хочется? Можно подумать! Он мне всю жизнь хочет сломать!
— Ну… почему… Может, тебе правда лучше родить… — задумчиво сказала Ирина. — Это же ребенок… Он же уже живой…
— Да не живой он! Кусочек мяса! Всего-то недельку отваляться — и опять на тренировку!
— Подожди… Если тебе так важен чемпионат, то ты вполне можешь выступать и так. У тебя же еще ничего не видно. Вот Катя Бутурлина до шести месяцев на помост выходила. А фигуристки наши! Через два месяца после родов уже медали брали…
— А ты когда-нибудь была беременна? — исподлобья глянула Вика.
Ирина вздохнула.
— Нет. Ни разу…
— Вот и не понимаешь! — с чувством превосходства заявила Соболева. — У меня же токсикоз!
— А что это?
— Хреново, короче… — хмуро объяснила та. — Тошнит. От всех. Голова кружится… Я вся как тряпка…
— И лежишь себе в кровати с одеялами на вате?
— Вот именно. И все это можно кончить в один день! Чик — и здорова и счастлива.
— А… Отец не против? — тактично уточнила Ирина.
— Ну я же тебе говорю! Он не дает расписку!
— Да не твой отец… А ребенка…
Вика шмыгнула носом и гордо заявила:
— У него нет отца.
— Э… так не бывает… Но если ты не хочешь говорить…
Вика прищурилась.
— А ты хочешь, чтоб я сказала?
— Да нет, не надо…
— А я скажу! — запальчиво выпалила Вика. — Это Галибин! Вот!
— Андрей? — недоверчиво протянула Ирина. — Не может быть…
— А вот и может! — со слезами выкрикнула Вика. — Думаешь, ты одна-единственная? Что, кроме тебя, баб нет? Да он мне давно говорил, что у вас с ним так… спортивные упражнения… для здоровья…
Странно… Эти слова даже не отдались в сердце болью… Абсолютно безразлично… Мне все равно… Только жаль, что я столько душевных сил потратила на этого подлеца… И если бы не проскочила тогда на красный свет, то получила бы свои тюльпаны, и поцелуи… И продолжала эти… Спортивные упражнения…
— А тебя он уверял в вечной любви…
Вика, потупившись, кивнула.
— Вот только ребенок испортит вам спортивную карьеру…
Вика всхлипнула.
— Букетик в подарок — и решай, девочка, свои проблемы сама…
— Откуда ты знаешь?
— Нетрудно догадаться, — усмехнулась Ирина.
— Тебе смешно, да? — Вика по-детски надула губы. — А я его ненавижу… Это подстава, понимаешь? Обманный выпад… Это как бронежилет на дуэли…
— Ого, выздоравливаешь! — оценила Ирина. — Мыслишь профессиональными категориями. А теперь представь, что папа даст согласие, ты пройдешь через этот ужас, поедешь на чемпионат…
— Да! Да!
— И каждый день будешь снова видеть Андрея…
— Да! — выпалила Вика… и осеклась.
Она доверчиво обвила Иринину шею руками и забормотала сквозь слезы:
— Не хочу… не могу…
— Ну вот, — как маленькую утешала она Вику. — А если осложнения? Ведь это так опасно… И потом ни ребенка, ни чемпионата… А если у тебя потом никогда уже детей не будет?
— Все будут пальцем тыкать… — выла Вика. — Нагуляла… скажут. Мне семнадцать только через два месяца… Я только в институт поступила… И все прахом…
— А ты выше нос! Мало ли кто что скажет?! Слушай больше!
— Так Галибин всем уже растрепался…
Ирина вздохнула. Невозможно быть третейским судьей в таких вопросах. Она и сама не знает, как надо поступить…
Что сама Ирина Первенцева выбрала бы в такой ситуации: ребенка или большой спорт?
Еще полгода назад она, не задумываясь, ответила бы: спорт! А сейчас?
Ирина нахмурилась и строго сказала, совсем как Тамара Степановна:
— Ты уже взрослая. Решай сама. И не прячься за папу. За свои поступки надо отвечать. Это не по-мушкетерски. Галибин — предатель. А ты? Ты сейчас тоже предаешь своего ребенка. Трус спасает свою шкуру, и мы по ритуалу ломаем над его головой шпагу. А ты? Тоже трусишь. Боишься молвы, осуждения… И готова ради своих успехов пожертвовать чужой жизнью…
— Тебе легко так говорить… — проканючила Вика. — А на моем месте…
— Я на твоем месте уже была, — жестко отрезала Ирина.
— Первенцева! Почему опаздываешь?
Константин Иннокентьевич недовольно зыркнул на Ирину.
Она ворвалась в кабинет, когда вся команда была уже в сборе. На повестке дня стоял актуальный вопрос: замена спортсменки Соболевой, выбывающей из сборной по состоянию здоровья.
Здесь же на стульчике у двери робко примостилась белобрысая юниорка. Глазенки ее горели надеждой.
Еще бы! Такой шанс! На чужих костях прямо в рай въехать…
— Садись, — строго сказал Ирине Костик. — Продолжаем. Кто за то, чтобы провести рабочую замену…
— Я против!
— Сейчас мы голосуем за, — сдержанно сказал тренер. — Не нарушай регламент.
— Я против! — громко повторила Ирина.
Она вышла на середину, сжимая в левой руке свою боевую рапиру. Сейчас она была без набалдашника, и острие клинка опасно поблескивало.
В группе саблистов раздались смешки.
— Влип, Андрюха…
— Пронюхала рыжая…
Девичья часть затаила дыхание. Неужели Первенцева проткнет Галибина по-настоящему?! С нее станется!
— Я голосую против того, кто нарушил кодекс мушкетерской чести, кто опозорил наше братство, кто повел себя как предатель и трус…
Она подошла вплотную к Андрею.
Он побледнел, отшатнулся, но не решился вскочить, поскольку все взгляды были устремлены на него.
— И я считаю его недостойным оставаться в наших рядах…
Ирина подняла рапиру, занесла ее над головой Андрея…
Он съежился, втянул голову в плечи и с кривой улыбочкой выдавил:
— Кончай свои приколы…
Хрусть!!!
Блям-мм…
Тонкая гибкая сталь с трудом переломилась пополам.
Позорный для каждого посвященного ритуал — сломать шпагу над головой, нет большего унижения…
Все затихли.
Только Галибин встал перед Ириной и тонким, срывающимся голосом выкрикнул:
— Кто тебе дал право?! Константин Иннокентьевич!
— Ты еще маму позови, — тихонько посоветовала от двери белобрысая девчушка. Она оказалась не робкого десятка…
И от этой реплики, поданной нежным детским голоском, все покатились со смеху.
Андрей Галибин, прославленный саблист, ошарашенно смотрел на хохочущую команду, и у него в голове не укладывалось, что это над ним могут так смеяться…
— А ты не мою, ты свою шпагу сломала! — выпалил он.
— Я тебе рапиру на спецзаказ делал! — закудахтал Костик. — Под левую руку! Теперь как…
— А никак, — спокойно ответила Ирина. — Не переживайте, Константин Иннокентьевич, она мне больше не нужна.
— Ты что говоришь?!
— Я ухожу из сборной. И из спорта вообще. Мне больше не интересно драться понарошку. Здесь побеждает не сильнейший, а хитрейший. Здесь на пьедестал поднимается подлейший. А трусливые ему преподносят лавровые венки…
— Первенцева! Ты пожалеешь!
— О чем? — пожала плечами Ирина. — Что не стану чемпионкой мира? А разве в этом счастье?
И тут уж поднялся общий возбужденный крик и ор:
— Ты не права!
— Да нет, все правильно, Ирка!
— Может, для Первенцевой это игрушки, а для нас жизнь!
— А ей плевать на страну! Плевать на команду!
— Да какая команда?! Все друг друга сожрать готовы!
— Да Галибин и Ирку бросил в реанимации…
— А ты сам?
— А ты сама?
— Да всем на всех начхать!
— А мне по фигу все! У меня в жизни есть цель…
— Каждому свое… — тихо сказала Ирина.
И даже странно, что в этом сумбурном гуле ее услышали.
Впрочем, тишина наступила внезапно, когда Ирина раскрыла сумку и стала вынимать оттуда свой чемпионский комплект: спецшлем с тонкой сетчатой маской, обтягивающий белый комбинезон, нагрудник, легкие мягкие сапожки…
Все это дорогое импортное обмундирование она складывала на колени притихшей у двери белобрысой юниорки.
— Это тебе, девочка. Пригодится… А рапиру Костик тебе правильную выдаст, под правую руку…
— А я левша… — пискнула девчонка.
Ирина улыбнулась и извлекла из сумки… еще одну рапиру, любовно погладила рукоятку и отдала ее юниорке.
— Только тебе не всегда придется сражаться этим оружием. В жизни гораздо важнее другое…
Свой последний бой я провела безоружной. И одержала победу… Потому что поняла: для того чтобы победить — надо просто уйти. И эта победа — над собой.
Я не хочу становиться идолом. Не хочу, чтобы ради моей славы и моего продвижения ломались чьи-то судьбы… Не хочу взбираться на пьедестал по костям. И не смогу принести на алтарь большого спорта жизнь нерожденного ребенка…
Я складываю оружие.
И отныне бороться буду только словами, поступками… Своей жизнью…
Семейный совет в лице Ирины, Владимира и Петьки решал важную задачу.
Свадьба. Как ее отпраздновать, где заказать зал, кого пригласить, куда поехать в путешествие…
Да вы представляете, сколько сразу возникает неразрешимых проблем, когда у всех троих главных действующих лиц совершенно разные представления о предстоящем событии.
— Платье от Диора, венчание в Богоявленском соборе, зал закажем в «Национале» или…
— Нет! — махала руками Ирина. — Какой еще Диор?! Я не хочу быть похожей на куклу Барби! Нечего меня наряжать! Я себя буду неуютно чувствовать!
— Но я хочу, чтоб ты была самой красивой невестой…
— И поэтому промучилась на собственной свадьбе, как на каторге?
— Ах, это для тебя каторга? Я тебя к галерам приковал?
— Ну… в некотором роде…
— Кончайте ссориться! — вмешался Петька. — Ирка права. Ей все эти шлейфы идут как корове седло!
— Ну, спасибо тебе за «корову», — обиделась Ирина.
— Так я ж тебя поддерживаю!
— Что-то непонятно…
— И зачем нам «Националь», пап? Ты туда пригонишь три сотни гостей, все будут жрать, пить на халяву, а про вас и позабудут…
— Правильно, — подхватила Ирина. — Мы лучше дома сами что-нибудь приготовим!
Тут Владимир подпрыгнул от ужаса и умоляюще попросил:
— Лучше не надо!
— А что, тебе не нравится мой омлет? — возмутился Петька.
— А мои ромштексы? А картошка в мундире? — оскорбилась Ирина.
— И суп из пакетика, — добавил Владимир. — Считайте, что меню для банкета составлено.
— Можно добавить бутерброды с сыром, — хихикнул Петька.
— Хватит подкалывать, — надулась Ирина. — Я научусь со временем. Не боги горшки обжигают.
— Ну пока ты будешь учиться… Гостей-то кормить все равно надо.
— И много ты собираешься звать гостей? Действительно триста человек?
— Около того, — совершенно серьезно кивнул Владимир. — Все те, кто был на презентации фонда, плюс родственники… А у нас их сколько, Петька?
— Мы со счета сбились.
— Да. А у них еще есть племянники, двоюродные внуки и троюродные тетушки… И кажется, чей-то сводный брат, женатый на крестнице пятиюродного дяди…
Ирина в ужасе округлила глаза.
— Ой! Их всех обязательно приглашать?
Владимир с Петькой перемигнулись и хором сказали:
— А как же! А то обидятся. Кровная месть… Вендетта.
Личико у юной невесты стало грустным-грустным. Она вздохнула и мужественно решила:
— Ну… раз это обязательно… Тогда придется звать маму со Стивом… И папу… Вот только как они встретятся? Проблема…
— Если это проблема, то родственников отменяем, — решил Владимир. — Мы сами к ним в гости поедем.
Петька залился смехом.
— Представляю, как они будут рады!
— Погоди! Сначала на Канары. Или на Фиджи?
— На Острова Зеленого Мыса, — подал голос Петька.
— А тебя не спрашивают. В свадебное путешествие вдвоем ездят, а не втроем. Не хватало нам еще там тебя из полиции выискивать!
— Ну па! Грузишь!
— Стоп. Вот здесь решающее слово за женщиной. Тебе куда больше хочется, Иришка?
— Мне? — Ирина подумала и спросила: — Честно? В Сибирь.
— Ой, не могу! Юмористка! — опять покатился со смеху Петька.
— Я серьезно. Я там уже десять лет не была… А знаешь, как здорово мы с отцом на охоту ходили?! В тайгу! В сторожке ночевали. Там все, кто останавливается, после себя оставляют запас дров и продукты… для тех, кто идет следом.
Владимир внимательно посмотрел на разом погрустневшее, задумчивое лицо Ирины. А Петька вытаращил глаза от изумления:
— Балду гонишь? Девчонку на охоту? В тайгу? Врешь! — И тут же возмущенно повернулся к отцу: — Вот, па! А меня дальше кольцевой дороги не выпускаешь!
— А ты и не рвешься дальше, — парировал Владимир. — Всю свою фантазию реализуешь, не отходя от дома, на территории, вверенной славному майору Ковалеву.
Петька обиженно вскочил и хлопнул дверью.
Утро вечера мудренее. Тем более когда их разделяет счастливая, лишающая разума, волшебная ночь….
Петька угрюмо жевал бутерброд с сыром и искоса поглядывал на отца и Ирину.
С утра у них переменилась тема спора. Теперь они выясняли не то, сколько гостей звать на свадьбу, а то, состоится ли она вообще.
И что эти взрослые умудряются нашептать друг дружке за ночь, прижавшись под одним одеялом, что так резко сворачивают на сто восемьдесят градусов?
— И вообще, что мы здесь обсуждаем? — давясь горячим кофе, бурчала Ирина. — Свадьбу? А кто на ком женится? И при чем здесь я?
— Папа на тебе, — фыркнул Петька. — Объясняю для тупых.
— А я не с тобой разговариваю.
— А кстати, — вставил Владимир, — Иван Алексеевич и Зинаида Леонидовна подали заявление. У них бракосочетание двадцатого сентября.
— Вот пусть они и снимают «Метрополь», и зовут туда всю ораву, — запальчиво сказала Ирина.
— Да он же ей до плеча не достает! — удивился Петька.
— Ты тоже.
— Так я еще расту! И потом, я же не собираюсь жениться на Зинке!
Ирина поднялась, поставила чашку в мойку и сердито спросила:
— Где мой шлем?
— А ты куда собралась?
— Домой. В гостях хорошо, а дома лучше.
— Твой дом теперь здесь, — мягко, но властно рыкнул Владимир. — И до свадьбы я тебя никуда не отпущу.
— До чьей свадьбы? «Жука» и Зинки?
— До нашей… — теряя терпение, ответил Владимир.
— А ты мне еще не делал предложения! — запальчиво воскликнула Ирина.
— Ошизели! — присвистнул Петька и выразительно покрутил пальцем у виска. — Полночи фату и причиндалы всякие обсуждали… Сама же платье выбирала…
— Я не выбирала! Я отказывалась! И я так не хочу!
— А как? — не понял Петька.
— А вот как сейчас! Это он сказал: у нас будет свадьба. Это он решил: купим то и поедем туда… Он все говорит за меня… Как будто меня нет! Он мне даже не предложил выйти за него замуж! Даже не спросил, хочу ли я…
— А ты хочешь? — тихо спросил Петька.
— Хочу! Но не так!
Владимир посмотрел на Ирину, пышущую благородным возмущением, и улыбнулся.
— Я все понял. Иди сюда, сын. Будешь свидетелем.
Он подошел к Ирине, опустился перед ней на одно колено и картинно склонил голову.
— Прекрасная дама, амазонка моего сердца, позвольте мне, презренному и недостойному, попросить вас о величайшей милости…
— Про…сите… — враз пересохшими губами шепнула Ирина.
— Вручите мне, рабу вашему, вашу руку, сердце, душу и позвольте мне отныне защищать и оберегать вас на всех жизненных путях и во всех невзгодах… Переложите все заботы с ваших хрупких плеч на мои и вручите мне себя всю без остатка на веки вечные… Станьте, сударыня, моей спутницей, моей женой и моей подругой…
Петька собирался засмеяться над уморительным представлением… но вдруг понял, что отец говорит серьезно.
Ни тени издевки, ни намека на розыгрыш не было в этом высокопарном, забавном для современного уха слоге… Все было крайне серьезно…
— Согласитесь ли вы? — поднял глаза Владимир. — Дадите ли ответ? И каков будет ваш приговор?
— Да… — прошептала Ирина.
Именно так и представляла она себе объяснение в любви. Именно так в рыцарских романах изъяснялись отважные воины… И это ничуть не умаляло их мужества.
И только в наше время почему-то высоких слов стали стесняться… А такую красивую обрядовую процедуру, как сватовство, превратили в пошлую обыденность…
Ну как сегодня утром…
Двое отлюбили друг друга, и мужчина, довольно потягиваясь в постели, небрежно бросает между делом:
— Ну, когда в загс сходим?
А женщина, значит, должна упасть в обморок от счастья.
И это называется предложение?
Они обсуждают детали священной процедуры… как будто фазы производственного процесса… Процесса производства новой ячейки общества… Этакого семейного конвейера…
А главное?
Его просто забыли… Оно само собой подразумевалось… Догадайся, мол, сама…
И вот нужные слова сказаны. Только почему он не догадался произнести их раньше?!
Как все мужчины черствы и недогадливы! Даже самые любимые и чуткие из них.
Но Владимир умница. Он все-таки лучший мужчина на свете. Он учел свою ошибку и теперь предупредительно склоняется к Ирине:
— А ты как считаешь? Как ты хочешь?
Вежливая вертлявая дамочка из Дворца бракосочетаний рассыпается перед Львовым в любезностях, листает календарь и всячески старается угодить:
— Любую дату на ваш выбор. Это не проблема. Банкетный зал закроем на спецобслуживание. Если хотите, в этот день отменим все другие регистрации…
— Как я хочу? — переспрашивает Ирина.
— Да.
— И ты согласишься?
— Желание невесты — закон.
— Я хочу сейчас.
— Как? — У дамочки отвисает нижняя губа от удивления. — Сегодня?
— Да. Немедленно.
— Но… Мы не успеем подготовить… Сегодня нет регистрации… Если вы подождете…
— А я не хочу больше ждать. Мы и так ждали слишком долго, правда?
— Правда, — подтверждает Владимир.
— Но… платье…
— А разве это самое главное?
— А… кольца?
Владимир хитро улыбнулся и достал из кармана две плоские коробочки.
— Зная характер моей невесты, я предусмотрел этот момент…
— А музыка… У нас есть оркестр…
— Нам он не нужен.
— Ох, Владимир Павлович… — прошептала дама. — От вас я не ожидала… такого сумбура…
— Это не сумбур, — серьезно ответил он. — Это любовь. И она больше не нуждается ни в каких испытаниях. Их и так было предостаточно.
Дама сдалась. Она достала из стола бланки и новенькую корочку брачного свидетельства.
И всего-то им надо было расписаться в канцелярских формах… Но тут возник новый вопрос:
— Вы берете фамилию мужа?
— Да.
— Нет, — прозвучало в унисон.
— Почему ты не хочешь остаться Первенцевой? Я думал… Ты уже знаменита…
Ирина улыбнулась ему, как несмышленышу:
— Первенцева была чемпионкой, и кроме спорта в ее жизни ничего не было. А у меня есть ты. И твоя жена должна быть Львовой.
— Девушка, вон те розы… И гладиолусы… И орхидеи…
— Ты с ума сошел! Всю машину цветами завалил…
— Это твой свадебный букет.
— Как раз столько, сколько нам собирались преподнести твои триста гостей?
— Они бы меньше подарили. От каждой пары по букетику…
— Фу, развел бухгалтерию!
— Мне еще лилии, пожалуйста…
— А я хочу китайскую розу.
— Сейчас поищем… Где? В магазине? В каком?
И он действительно притащил из магазина огромную кадку с ветвистым деревом, усеянным крупными красными цветами.
— Это то? Меня не надули? Там на этикетке такое заковыристое название…
— То! То! — счастливо смеялась Ирина.
Петька поджидал их на лавочке во дворе.
— Эй, пап! Вы часом не оранжерею грабанули?
— Ботанический сад, — серьезно пояснил Владимир. — Помогай таскать.
— Ну когда? — нетерпеливо спросил Петька.
— А что тебя интересует?
— Не притворяйтесь. Я все прекрасно знаю. Когда свадьба?
— А свадьбы не будет, — ошарашила его ответом Ирина.
— Как? Опять поссорились? А цветы?
— Бери сумку и дуй в супермаркет, — велел Владимир Петьке. — И можешь накупить все, что душе угодно…
— Только чтобы не готовить, — быстро добавила Ирина. — Потому что новобрачной не к лицу у плиты возиться.
— Ну вы даете! — восхищенно выдохнул Петька, тут только заметив на их пальцах золотые обручальные кольца.
Какой «Метрополь» сравнится с этим садом из цветущих роз и орхидей, в который превратилась комната!
Цветы стояли во всех вазах, лежали охапками на полу, а несколько букетов Петька умудрился подвесить под потолком, как гирлянды.
Горели свечи. Играла музыка.
А на застеленном скатертью ковре был пикник. Горы любимых Петькиных гамбургеров, хот-доги, салаты в пластиковых коробочках…
И вся троица дружно лежала на животах вокруг своей скатерти-самобранки и наслаждалась.
И совершенно безразлично то, что невеста так и осталась в майке и джинсах, а жених в домашних брюках, а Петька и вовсе в замызганных шортах и с голым пузом.
Зато шампанское они пили самое лучшее — золотую «Вдову Клико». Нежный звон высоких хрустальных бокалов редкого розоватого оттенка забавно контрастировал со звуками любимого Петькой тяжелого металлического рока.
Это был их праздник. И они устраивали его для себя, так, как хотелось им.
И два золотых колечка поблескивали на дне бокала, который Ирина с Владимиром осушали по очереди, испивая общую и отныне неразрывную судьбу…