Всем сестрам по серьгам

15

Викентий был мрачнее тучи. С его приближением все разговоры мгновенно смолкали и медперсонал, как пугливые мыши, разбегался в разные стороны — кто куда. Больные в тихом ужасе замирали под его тяжелым взглядом, послушно выполняя отрывистые команды, как солдатики на плацу.

— Викентию Палычу отвечать надо быстро, — шутили практиканты, но остроты стихали, едва грозный профессор появлялся в пределах видимости.

Доктор Черемушкин, которого Викентий прямо в гипсе заставил встать к операционному столу, с трудом выдержав полуторачасовую экзекуцию, поставил шефу окончательный диагноз: весеннее обострение. И «травма» единодушно согласилась — совсем озверел начальник, кидается на людей как пес цепной.

Не боялась заведующего только Фаина. Впрочем, она давно уже никого и ничего не боялась, жила по принципу «Господь либо выручит, либо выучит». А чего ж в таком случае и бояться? Живи себе да радуйся, постигай науку бытия.

— Здорово, соколик! — сказала санитарка, распахивая дверь начальственного кабинета, и лучезарно улыбнулась в ответ на хмурый профессорский взгляд. — Чего глядишь, будто три дня не евши?

— Чего тебе? — набычился Викентий. — Поговорить захотелось?

— Захотелось, — не стала отрекаться Фаина. — Больше-то мне не с кем. Только с тобой…

— Настроение хорошее? — догадался Викентий. — Так я быстро… поправлю.

— У тебя не заржавеет, — согласилась Фаина. — Да ты меня глазами-то не пугай, я уж пуганая. Не знаю, чем уж ты так маешься которую неделю, а только пора бы остановиться. Гляди, сколько ты народа вокруг себя баламутишь! А в Библии сказано: «Вы в ответе за малых сих». Это, стало быть, начальники за подчиненных.

— Я Библию не читаю, — отмахнулся Викентий.

— Это, конечно, не Донцова, — согласилась Фаина. — В троллейбусе не полистаешь — не так увлекательно. Но ты все же загляни когда-никогда, очень тебе советую. Многие, не глупее тебя, через эту книжку другими глазами на мир глядеть стали.

— Слушай, Фаина, чего тебе от меня надо? — устало спросил Викентий.

— Много надо, Палыч, ой, много! Ведь ты за своими напастями ничего вокруг не замечаешь. А у нас худо. Помощь твоя нужна.

— У тебя есть пять минут. Коротко и ясно, без подробностей и предисловий. Самую суть.

— Э нет, соколик…

— Не называй меня соколиком! — взорвался Викентий. — Ты что? Хлорки нанюхалась?

— Ладно, Палыч, ты только регламентов мне не устанавливай. Речь-то пойдет о человеке.

— О ком?

— О Ленке Силантьевой.

— А что с ней такого приключилось?

— Беременная она.

— Иди ты!

— Мне ходить не за чем. Я уж везде побывала.

— И знаешь, от кого?

— Знаю. И ты его знаешь.

— Слушай, давай без спецэффектов, ладно? — занервничал Викентий. — Кто он.

— Дружок твой.

— Не может быть…

— Может, Палыч, может. В жизни чего только не бывает. Лежал тут у нас, ни рукой, ни ногой двинуть не мог. А вот поди ж ты…

— Ну, для этого дела руками двигать не обязательно, иху мать! И что она, Силантьева, аборт делать собирается?

— Нет, не собирается. Ребенка оставила и к папаше никаких претензий. Но это, Палыч, пока цветочки. Так сказать, преамбула.

— Ни фига себе цветочки! А что же тогда ягодки? Не отделение, а театр сатиры какой-то, честное слово!

— Ты погоди, — остановила намечающийся монолог Фаина. — К отделению это никакого отношения не имеет. Это дело конфиденциальное. Я сама случайно узнала и тебе вот на хвосте принесла.

— Ну, давай рассказывай…

— Значит, Ленкину ситуацию ты знаешь, — издалека начала Фаина.

— Знаю, знаю, — нетерпеливо перебил Викентий Палыч. — Ты давай без экскурсов. К ягодкам переходи.

Но сбить санитарку с толку было не так-то просто.

— Вдвоем с матерью поднимают двоих племянников. Бедность там хоть и благородная, но великая, сам понимаешь. Все в доме рушится. Вот и решили они взять кредит в банке — тридцать пять тысяч на два года под девятнадцать процентов. Ты сейчас поймешь, зачем я тебе так подробно рассказываю, — увидела она его нетерпеливый жест. — Бумаги-то все Ленка оформила, а тут выяснилось, что беременна, про кредит и думать забыли за новыми-то заботами. А сестра ее, чьи дети, узнала, документы с паспортом Ленкиным выкрала и в банке денежки получила.

— Как это? — поразился Викентий.

— Вот так, — вздохнула Фаина. — Когда хватились, ее уж и след простыл.

— Ну, найти несложно.

— А что толку? Денег-то все одно не вернуть.

— Как это что толку? — завелся Викентий.

— Ты погоди, Палыч, не горячись. Это уже закрытая тема. Чего зря воздух сотрясать? Так мать решила, и понять ее можно. Тут дело в другом. Эта самая сестра подмахнула договор не читая. А там, как оказалось, кроме девятнадцати, оговариваются еще ежемесячные два процента за какие-то банковские услуги. И выходит, что выплачивать придется аж пятьдесят тысяч, а с пенями все шестьдесят две с половиной. Пеня-то уже набежала будь здоров, пока они обитали в счастливом неведении. Ты понял? В их-то положении!

— Да это в любом положении, не только в их…

— Но если погасить кредит прямо сейчас, это будет тысяч пятьдесят. Есть разница?

— Ну давай-давай, куда ты клонишь? — поторопил Викентий.

— Поговори с этим своим приятелем. Пусть даст деньги. Он от такой суммы по миру не пойдет. Все ж таки его ребенок…

— Да-а, веселую миссию ты на меня возлагаешь, — усмехнулся Викентий.

— Я бы сама к нему пошла, Палыч, — прижала руки к груди Фаина. — Уж я бы ему сказала! Но Ленка-то как же? Ведь он решит, она меня послала. И никто его не разуверит! Понимаешь, в чем закавыка? Она и знать ничего не должна.

— Как же это можно утаить? — удивился Викентий. — Пятьдесят тысяч на голову свалятся неизвестно откуда?

— Да нам лишь бы свалились! Решим потом откуда. Ему-то, как я понимаю, ни Ленка не нужна, ни ребенок. Хорошо, если деньгами откупится. Главное, чтобы она не узнала, а то еще и не возьмет. Я ее знаю: с виду овца, а на деле кремень-девка. Стержень в ней есть, душа. Гордая она. Подачки не примет.

— А если он захочет признать ребенка?

— Не знаю, Палыч, я ведь с ней не разговаривала. А только не зря она этого ребенка оставила. Ну, не снасильничал же он ее! И сама бы она к нему в постель не прыгнула, это я тебе точно говорю. А уж как там было на самом деле — Бог весть.

— Ну что ж, — вздохнул Викентий Палыч, — попробуем выслушать другую сторону. Попытка не пытка. Хотя даже не знаю, как к нему с этим подступиться.

— Ты ему прямо скажи… — начала было Фаина.

— Ну, ты поучи меня, поучи! — отмахнулся Викентий. — Там, знаешь, тоже не все так просто. Я ведь Андрея еще мальчишкой знал, мы с его старшим братом дружили, с Мишкой. Теперь-то все нивелировалось, а тогда разница в десять лет казалась колоссальной. Но все равно я его прекрасно помню тогдашнего. Он всегда очень целеустремленным был — если чего захочет, добьется во что бы то ни стало.

— Честолюбивый, — определила Фаина.

— Пожалуй, — согласился Викентий Палыч. — Во всяком случае, любую неудачу переносил чрезвычайно болезненно. Потом Мишка в Америку уехал, в Штаты. Долго бедствовал, мыкался, неприкаянный, пока наконец не устроился как человек. Сейчас-то у него все в порядке — работает в частной клинике, зарплата тринадцать тысяч в месяц…

— Долларов? — подивилась Фаина.

— Нет, рублей. Ему туда персонально из России привозят, — съязвил Викентий.

— Во как там врачей уважают! — не стала обижаться Фаина. — Не то что здесь.

— А здесь вообще никого не уважают. Здесь кто смел, тот и съел. В общем, свой дом он купил, обустроился, но как-то отошел от нас за эти годы, отдалился. Звонит иногда, а вот не приезжал ни разу и к себе не зовет. Странно, но факт.

— А может, врет он, что так уж все благополучно?

— Да нет, тут другое. Ну да Бог ему судия. Так сказать, классический отрезанный ломоть. Родителей жалко. Очень они у них славные. После Мишкиного отъезда всю свою любовь, все надежды на Андрее сосредоточили. Переживают сильно, когда у него что-то не ладится. Особенно личная жизнь. А с этим делом как раз все пошло наперекосяк.

— А как же они в больницу к нему ни разу не пришли? Что-то тут у тебя не сходится.

— Да все у меня сходится. Не знали они про больницу, волновать он их не хотел. Я в этом доме часто бываю. Своих стариков давно схоронил, вот они да свекровь вроде как мне их заменили. Это ведь очень важно — иметь такую защитную стену. Рухнет она, и все — пришел твой черед. Нет у тебя такого ощущения? Пока твои старики живы, ты еще и сам ого-го!

— Ну как же, — согласилась Фаина. — Я-то сама давно на передовой. Одна, как куст на ветру. А за мной только дочка. Вроде как я ее прикрываю.

— Отец их, Николай Иванович, хороший врач был, заведовал в нашей больнице гастроэнтерологическим отделением. А когда все разваливаться стало в конце восьмидесятых, открыл свою фирму, начал торговать медицинским оборудованием. И неплохо у него пошло поначалу. Квартиру они Андрею купили, машину хорошую. Потом дефолт грянул, наехали на него, в общем, обычная история. Фирма осталась, но, можно сказать, ничего уже не приносит, никакого особого дохода, так, по мелочи.

— А что ж этот твой приятель так ни разу и не женился? — задала Фаина давно мучивший ее вопрос.

— Вот я как раз к этому и веду. Был он женат, но не по большой, как это принято говорить, любви, а по мгновенной вспышке страсти.

— Это как же так? — подивилась Фаина.

— На сборах где-то увидел девчонку, привез в Москву, женился — и ничего у них не получилось. То ли разные они совсем оказались, то ли она тут затосковала, не вписалась в столичную жизнь. На работу так и не вышла, сидела дома, вела хозяйство. И вот от этой, видимо, тоски, от одиночества, от понимания, что не пара они оказались, или, уж не знаю, от чего, стала она попивать. И тут уж получился замкнутый круг: чем больше она пила, тем стремительнее они отдалялись друг от друга, и наоборот. А впрочем, такие диагнозы ставить сложно — слишком личное это дело, для посторонних глаз никак не предназначенное. У каждого свое, густо замешенное — чужому не разобраться. Себя-то порой не поймешь, где уж тут со стороны.

— А детей-то не нажили?

— Не было детей. Но ему и без них сполна хватило. С нелюбимой, чужой, по сути, женщиной жить тяжело, а уж с алкоголичкой!..

— Что же так долго терпел, не разводился?

— Совестливый, как ты говоришь. Понимал, что, по существу, сломал ей жизнь. Выдернул из привычной среды, как морковку из грядки, а на новой грядке не прижилась. Он и сейчас страдает, может, даже больше, чем прежде. Считает себя виноватым в загубленной чужой жизни. Вот ты смотри, как бывает! Он ведь толковый парень, наполовину ничего не делает. МАИ окончил с красным дипломом и, наверное, многого мог достичь в профессии, но перевесило увлечение спортом. И здесь он тоже многого достиг. Теперь у него свой клуб, своя команда и, увы, серьезные проблемы с позвоночником. Отныне его удел — жизнь под дамокловым мечом.

— Ничего, — поджала губы Фаина. — Он с этими проблемами до ста лет перекантуется. Ведь, ты гляди-ка, с постели встать не мог, а девку испортил и не поморщился. И как он только уговорил ее такую? Какие слова нашел? Видно, богатый опыт у твоего приятеля.

— Богатый не богатый, а печальный — это точно.

— Что так?

— Да вот с тех пор, как развелся, уж больно бабы ему попадались… предприимчивые. У него теперь к женитьбе стойкий иммунитет выработался.