Всем сестрам по серьгам

25

«Мы совершенно разные люди, — думала Алена, глядя в книгу невидящими глазами. — Чужие духом. Иначе нам было бы легко молчать вдвоем. Не мучиться в поисках темы, не маяться от неловкости, а просто спокойно безмолвствовать вместе.

Сидим, как древние супруги, прожившие бок о бок тридцать лет и три года, когда все уже сказано и понятно без слов, а за плечами долгая общая жизнь. А мы? Что связывает нас? Анька? Случайно зачатый ребенок. Кого это может удержать? Никого!

Что я вообще знаю об этом человеке, кроме того, что услышала от его матери? Ничего! Вот он сидит, уткнувшись в телевизор, неведомый, как пришелец с далекой планеты, такой же враждебный и холодный. А с детьми веселый, открытый. И они его обожают. Вот только Мими сегодня взбрыкнула. Почему, спрашивается в задачке? Потому что остался и она его по-детски ко мне приревновала?

А почему остался? Впервые за четыре года, что мы знаем друг друга? Неужели прошло четыре года? Как быстро летит время! Лечит раны и нивелирует чувства. Вода точит камень, а время любовь. А мою любовь тоже сгладило время? Уравняло с привычкой? Нет…

Так почему он все-гаки остался? Выпил коньяка и не решился сесть за руль? Устал? Или, может быть, дело в Алеше? Повел себя как собака на сене: сам не гам и другим не дам?..»

— Зачем приходил сюда этот парень? — будто прочел он ее мысли.

— Ты имеешь в виду Алексея? — подивилась Алена.

— А что, сюда ходит не только он?

— Он поздравил Аньку с днем рождения, — сдержалась Алена. — Разве это не очевидно?

— А по-моему, мама интересует его гораздо больше, чем дочка.

— И что из этого следует? — приняла она вызов.

Он отвел глаза первым, и Алена снова открыла книгу. Пауло Коэльо. «Пятая гора». Открыла наугад и выхватила глазами строки:

«Пусть так, все равно она будет любить его, ведь впервые в жизни она поняла, что это свобода. Она может любить его, даже если он никогда об этом не узнает. Ей не нужно его согласие, чтобы скучать о нем, думать о нем день-деньской, ждать его к ужину и беспокоиться…»

«Что это? — поразилась Алена, медленно перечитывая напрямую обращенные к ней слова, как ответ на сомнения, таинственный, мистический знак, предопределяющий судьбу, перст Божий, указующий путь. — Разве могут быть такие совпадения?»

Она украдкой покосилась на Шестакова. Тот сидел хмурый, сосредоточенно глядя на экран телевизора.

— Из этих цветов, милая, делается мое молоко. В них свежесть летнего утра и сила природы, — проникновенно вещал добродушный усатый дядька в высоком поварском колпаке и белом фартуке.

«Внимает как оракулу, — поджала губы Алена. — Вперился в ящик, и можно больше ни о чем не думать».

Но она сильно заблуждалась на его счет, потому что на самом деле ему в высшей степени было наплевать, из каких цветов получается молоко, и усатого добродушного дядьку он в упор не видел, а как раз думал, и не о ком-нибудь другом, а именно о ней, об Алене. О том, что выставил себя полным болваном, ибо никакого права не имеет влезать в ее личную жизнь. Или все-таки имеет? Тогда чем оно обусловлено, это право? Его деньгами? Но не так уж их много, этих денег. Да и вообще при чем тут деньги? Абсолютно ни при чем! Глупость какая! А в чем тогда дело? Чего он вылез со своими дурацкими претензиями? Кто он такой, чтобы задавать вопросы? Анькин отец? Но это влечет за собой не права, а обязанности, которые он не слишком торопится возложить на себя в полном объеме. А ей он кто, Алене? А главное, почему его так задело появление соседа в этом доме? Потому что это одновременно означает появление мужчины в ее жизни? А он надеялся, что она проживет свою жизнь весталкой? И какое ему вообще до этого дело, до ее жизни?

Дверь из маленькой комнаты отворилась, и на пороге гостиной нарисовалась голая Анька.

— Пить хочу! — заявила она.

— А вон на столе твоя кружечка стоит, — показала Алена. — Попей…

Анька прошлепала к столу, ухватила кружку за ручку и потянула на себя. Кружка наклонилась, и на бежевый палас выплеснулась лужица морса.

Андрей перехватил Аленин взгляд и подмигнул ей, мол, молчи, поглядим, что она станет делать дальше.

Анька воровато глянула на родителей и, убедившись, что никто на нее не смотрит, старательно затерла лужицу голой пяткой.

— Что-то случилось, заяц? — поинтересовался Андрей.

— А! — отмахнулась Анька и небрежно пояснила: — Это мама нассала…

Андрей схватил с дивана газету и уткнулся в замятые страницы, похрюкивая от едва сдерживаемых пароксизмов смеха. Алена прикрыла лицо книгой, вторя ему тоненькими повизгиваниями.

— Мамочка, ты плачешь? — удивилась Анька.

— Нет-нет… — едва выдавила Алена.

Анька еще немного постояла в раздумье, отобрала у отца газету и забралась к нему на колени. Тот вытер ладонями мокрые от слез глаза, подхватил ее под мышки.

— Пойдем, уложу тебя в кроватку?

— Пойдем, — согласилась Анька и погладила его по обросшей щеке. — А когда у тебя эти колючки выпадут?..

— Хорошо воспитываете подрастающее поколение, Елена Вячеславовна, — насмешливо сказал Андрей, возвращаясь в гостиную. — Один озабочен оволосением лобка, вторая клевещет на родную мать, да еще и использует ненормативную лексику в столь юном возрасте.

— Да это все издержки детского сада, Андрюш, — оправдалась Алена. — Ты же понимаешь, где они этого набираются.

— Вот потому я и прошу тебя посидеть с Анькой дома еще хотя бы год.

— А что изменится через год, Андрей?

— Ну на работе у тебя уж точно ничего. А если и изменится, невелика потеря.

— Это ты так считаешь?

Она нервно стянула заколку и тряхнула головой, освобождая собранные на затылке волосы.

— Да, это я так считаю! — набрал децибелы Шестаков. — А если твой многомудрый сосед придерживается иного мнения, то мне на него положить с прибором, понято? — И, глядя на ее изумленное лицо, не удержался, добавил: — Можешь захлопнуть рот, я уже все сказал.

Алена вспыхнула, развела крылья заколки и одним резким движением защепила его ненавистный наглый нос.

Это было очень больно. Ну, то есть, очень! Так, что в первый момент он даже не понял, что именно его ослепило — боль или ярость. Но она так перепугалась, так искренне ужаснулась содеянному, что он, осторожно трогая изувеченный нос, только спросил:

— Ну и что я теперь скажу на работе?

— Может быть, сказать, что тебя укусила собака? — робко предложила Алена.

— Остроумно, — согласился Шестаков.

— Ой! — спохватилась она. — Сейчас я тебе ранки обработаю.

— Перестань! — отмахнулся Андрей. — Не хватало мне только прийти с коричневым носом! Или, еще того хуже, с зеленым.

— Ничего подобного! — успокоила его Алена. — Это новое средство без цвета и запаха и совсем не жжет. «Эплан» называется. Я его специально для детей держу.

— Так ты и детям носы прищемляешь, когда они себя плохо ведут?! — притворно ужаснулся Андрей.

…Она так осторожно обрабатывала его многострадальный нос, как будто это была открытая рваная рана. И очень близко стояла. И пахло от нее Анькой и чем-то еще, едва уловимым, но таким нужным, важным, что без этого не то что дышать, а и жить-то нормально невозможно. И он, задыхаясь, рванул ее к себе, вжимаясь лицом, вбирая это неуловимое нечто, но оно все ускользало, не давалось, и нельзя было отпустить ее ни за что на свете, пока не найдешь, не ухватишь, не наполнишься до краев и дальше, через край, не отрываясь.

И Алена вспыхнула как спичка, мгновенно загорелась от первого же его прикосновения. И это ее преображение, чудесная метаморфоза, стремительная готовность принять его ласку и сторицей вернуть обратно потрясли Андрея до глубины души. Вот так когда-то хмельная Маруся из застенчивой тихой простушки превращалась вдруг в разнузданную вакханку. А теперь вот Алена…

Из каких семян взошли, с чьим молоком впитались, где тлели-дремали и неожиданно пробудились эти тайные знания и искушенность, эта пронзительная нежность и неутомимая страстная изобретательность?..

…На узком диване лежать было неудобно, и он осторожно освободил затекшую руку.

— Пойду в душ. А хочешь, ты первая?

— Нет, нет, иди. Я за тобой…

Она чуть-чуть полежала, потерлась щекой о валик, еще хранивший его тепло и запах. Потом разложила диван, постелила чистые простыни и, немного подумав, достала вторую подушку. Сегодня они уснут вместе. Сегодня и завтра — и ныне, и присно, и во веки веков.

И разве может быть иначе после того, что с ними было? А главное, как это было! И будет еще… Она и думать не думала… Да и она ли это? О Господи! Неужели?..

Она спряталась на темной кухне и, когда Шестаков вышел, шмыгнула в ванную.

Он вернулся в гостиную и хмыкнул, увидев две подушки, лег с краю, закинул за голову руки. На диван бесшумно прыгнула Фиса, долго возилась, устраиваясь в ногах.

Он тронул прикушенную Аленой губу. Не хватает только синяка под глазом для полноты картины! Хорош он будет в понедельник, ничего не скажешь.

Нет, но какая поразительная эволюция! Лежала ведь бревно бревном — он помнил! — а теперь просто жрица любви! Конечно, за четыре года можно многому научиться, особенно если учителя были хорошие. Натаскали по полной программе, отточили мастерство. Вот и разгадка метаморфозы. Все просто…

Пришла Алена, скинула халатик, скользнула под одеяло. Он видел, как в лунном свете молочной белизной высветился ее силуэт.

Кошка Фиса недовольно фыркнула, но не ушла. Фунтик поднялся со своей подстилки в углу, поскреб палас лапой, покрутился волчком и тяжело плюхнулся, как груда костей.

Алена, секунду помедлив, пристроила голову на плече у Андрея, закинула прохладную ногу, обняла поперек живота и зажмурилась от удовольствия, затихла. Но он был уже совсем на другой волне.

— И часто сюда захаживает твой сосед? — холодно осведомился Шестаков, и очарование пропало. Лопнуло как мыльный пузырь.

— Ты уже спрашивал, Андрей.

Она еще лежала на его плече, но вся напряглась. Он это почувствовал и расценил по-своему.

«Боится, — решил Шестаков. — Стало быть, попал в десятку».

«Ну не дурак?!» — разозлилась Алена.

— Зачем ты пригласила его сегодня? Что за зуд такой неистребимый?

— Я его не приглашала.

— Неужели? — усомнился Андрей. — Тогда какого же черта он приперся?

— Мы пошли по второму кругу. Он пришел, чтобы поздравить Аньку с днем рождения. По-моему, это очевидно.

— «Очеви-идно», — передразнил Шестаков. — Плевать он хотел на Аньку с высокой колокольни! Он к тебе приходил!

— Андрей! Ну сколько тебе лет? Что за глупости!

— Это не глупости! Я не слепой и не глухой! Я видел, как он на тебя смотрел, и слышал, что он пел!

— Да я-то тут при чем?!

— Мужчина позволяет себе ровно столько, сколько готова принять от него женщина!

— Да-а, — усмехнулась Алена. — Знакомая теория. «Если курочка не захочет, петушок не вскочит». Так, кажется, она формулируется?

— Ты лучше помолчи! — прикрикнул он. — Если не понимаешь элементарных вещей, слушай, что тебе говорят!

Алена села на диване и сжала кулаки. Слишком нелепым был этот разговор в постели и слишком быстрым переход от счастья к этой самой нелепости.

— Андрей! Ты не смеешь разговаривать со мной подобным тоном! Я завишу от тебя материально, но это, во-первых, легко исправить, а во-вторых, не распространяет твои права на мою личную жизнь.

— Твоя личная жизнь перестает быть лично твоей, пока ты несешь ответственность за детские судьбы!

— Послушай, чего ты от меня хочешь?

— Я хочу, чтобы сюда перестали захаживать посторонние мужики.

— Ну что ж, будь по-твоему, — легко согласилась Алена. — Тогда прямо сейчас и начнем. Быстро одевайся и уходи отсюда на все четыре стороны. Скатертью дорожка…