Встретимся на Черной речке

ГЛАВА 12

После изнурительных водных процедур счастливая Катерина тщательно красилась, а я валялась как тряпочка на кровати. Но чем краше становилась подруга, тем сильнее разжигала и во мне желание нарядиться. За все время на острове я ни разу не красилась и даже перестала укладывать волосы.

Тот минимум косметики, который имелся в моем арсенале, все же позволил сделать скромный макияж. Но всегда, когда долго не красишься, даже привычная помада кажется очень яркой. Катерина оглядела меня, и несколько раз повторила:

— Ну, нельзя такой красивой девушке сидеть дома!

— А куда здесь идти? — я посмотрела на подругу в отражении зеркальца.

— На костер! — не растерялась девушка.

— «Красивую девушку — на костер»? Возвращаемся в Средневековье? — я ухмыльнулась, взяв в руки пачку салфеток.

— Эй, не смывай! Пошли, прогуляемся хотя бы. Проводишь меня, а потом можешь, как старая клуша, идти смывать макияж, надевать свои шерстяные носки и шаль, и ложиться спать.

Сопротивляться на что-то настроившейся Катерине было бесполезно, и я согласилась проводить ее до школы, где они должны были встретиться с Егором. Как только мы вышли на улицу, сразу же стало очевидно: можно было и не краситься, так как вокруг царила кромешная темнота. Только вдалеке светился костер, у которого собирались студенты каждый вечер. Я была у костра единожды, и не особо впечатлялась этим скудным развлечением.

Подруга без конца болтала, и даже перестала изображать больную.

Конечно, ведь никто не видит. Разговор, точнее монолог Катерины, шел только в двух направлениях: она и Егор, я и Кирилл Робертович. Я охотно поддерживала первую тему, и отмалчивалась, когда начиналась вторая. Мне просто нечего было ответить — я еще не разобралась в себе.

Если бы в такой ситуации оказалась не я, а другая, воображаемая девушка, то я бы посоветовала ей поговорить с мужчиной. Но, когда это происходит с тобой, всегда теряешься. Любой шаг кажется неверным, и Я измучила себя, анализируя сложившееся положение, просчитывая каждый вариант развития событий. Если плюнуть на все и уехать, то есть шанс жалеть всю оставшуюся жизнь о своем «побеге». Но если попытаться пересилить себя, пойти на диалог, то есть возможность узнать, что Кирилл Робертович просто развлекался, играя со мной. И тогда будет еще больнее, чем сейчас.

Егор уже шел навстречу, и мы не успели дойти до двора школы буквально десять метров — уже были видны спины стоящих у пламени. Катя прижалась к парню, что-то зашептав ему на ухо. Я с улыбкой посмотрела на пару, и уже собиралась пойти обратно, когда услышала, что у костра поют.

Точнее поет — Борис Таисович под яростный гитарный бой пел что-то незнакомое мне на языке, похожем на цыганский. По крайней мере, Мира, моя знакомая цыганка (впутавшая меня во всю эту историю с Черной речкой) говорила примерно на таком же наречье. Но привлек не голос ректора, а звуки гитары. Несколько парней из Академии играли, но до такого уровня им было далеко. Струны будто бы перебирали с нечеловеческой скоростью, отчего казалось, что играет сразу на нескольких инструментах. Мелодия походила на испанское гитарное безумие: страстное, мелодичное, агрессивно-властное. Под восторженные крики студентов ректор заводил новый круг таинственной песни, а гитара тут же подхватывала его. Я любопытно вытянула шею, рассматривая студентов: даже Витька, равнодушный к музыке, в такт хлопал себя ладонью по бедру.

— А кто там играет так хорошо? — Катя обвила руками шею Егора, выглядывая из-за его плеча. — Рина, сходи, посмотри.

— А ты? — мой вопрос остался без ответа, так как губы подруги уже были заняты поцелуем.

Я всегда была неравнодушна к музыке, особенно к струнной. В детстве я упрашивала родителей отдать меня еще и в музыкальную школу, но папа был непреклонен: «Ты хотя бы рисовать научись». Я даже чуть — чуть гуляла с одногруппником, который играл на гитаре. И, кстати, это была единственная причина, по которой я согласилась на пару свиданий. Сейчас он уже женат, и год как перевелся на графику. И раньше мне казалось, что именно он — лучше всех (кого мне доводилось слышать) владеет гитарой.

Однако тот, кто играл сейчас, у большого костра в школьном дворе, разубедил меня. Я, постоянно посещающая концерты гитарной музыки, и услышала, что он играет слэпом, когда струны ударяются о ладовые порожки. Но стоящие у костра загораживали мне обзор.

Я подошла поближе, положив руки на плечи Витьки. Парень еле повернул голову, сразу узнав меня. И в ответ сжал мои ладони. Из-за плотного кольца студентов мне было не видно гитару, и одногруппник пропустил меня вперед, уступая свое выгодное для обзора место. Но как только меня протолкнули вперед, так сразу же мне захотелось обратно в тень.

На гитаре играл Кирилл Робертович.

При этом, когда Витя поставил меня перед собой, до сих пор увлеченный только разглядыванием струн и медиатора Кирилл Робертович сразу поднял глаза. Это было сделано так по команде, и я растерялась, не смогла отвести взгляд. Мужчина был в той же черной мантии, что и с утра, только сейчас капюшон наполовину закрывал голову, и практически вся фигура тонула в сумраке. Только гриф гитары, струны и глаза выделялись блеском. Если бы Я была чем-то занята в момент этого зрительного контакта, то у меня бы все выпало из рук, настолько я не была готова. А вот Кирилл Робертович с нахальной улыбкой продолжил играть дальше, при этом ускорив ритм, чем вызвал восторг у собравшихся.

— Марина, а вы хорошо придумали, — рядом со мной стояла однокурсница Алла.

— О чем ты? — так же, как она, шепотом переспросила я.

— Вы с Ривманом настолько хорошо скрывали свои отношения во время учебы, что мы реально подумали, что он тебя тупо гнобит, — прошептала девушка. — Молодцы, что сказать. Тебе бы, Марина, еще на актрису поступить…

Алла ухмыльнулась, и кивнула головой на Кирилла Робертовича.

— Не-не, мы не пара, — я энергично отрицательно покачала головой, как бы придавая вес своим словам.

— Сейчас — то что скрывать? Все уже знают. Да вы и не особо скрываетесь: даже на конкурс подали портреты друг друга. Эм-м, я слышала, что он увольняется, и больше у нас не будет преподавать? Правда? — очевидно, с надеждой на обратное, спросила однокурсница.

— Алла, я не знаю, с чего ты взяла, что мы встречаемся…

Я хотела рассказать, что нас ничего не связывает, но девушка прервала меня, недовольно цокнув:

— Ой, все с тобой понятно, — Алла отвернулась, и вышла из круга, направившись к своим одногруппницам.

«Этого еще не хватало», — подумала я, с тоской оглядываясь на стайку девушек из параллельной группы. 404 группа славилась сплетницами.

Кирилл Робертович закончил играть и передал гитару Борису Таисовичу, который начал со своей знаменитой:

«Слепой закат догорел и замер,

И вновь, худобу кляня свою,

Зеленый поезд виляет задом,

А я с моста на него плюю.

Ему — на север, а мне — налево…»

Я против воли улыбнулась. Эту песню я узнала на 1 курсе, когда впервые оказалась на даче у Катерины, Борис Таисович тогда, по моей просьбе, пел ее пять раз подряд. Витя, защищавший мою спину от ветра, на секунду исчез, и снова встал позади. Я заворожено слушала ректора, и через плечо кинула Виктору:

— Всегда нравилось, как он ее поет! Особенно эти слова «ему — на север, а мне — налево».

— А у нас как? Тоже в разные стороны?

Голос принадлежал Кириллу Робертовичу, и от неожиданности я дернулась, запнулась, и неловко впечаталась в грудь преподавателя.

Мужские крепкие руки тут же сжали мои плечи, возвращая в вертикальное положение.

— Не трогайте меня. Я закричу!

Мой вскрик заглушил смех толпы студентов, отреагировавших на какую-то шутку всеми любимого ректора.

— Все-все, — Кирилл Робертович примирительно поднял руки.

Я сжала плечи руками, сохраняя на себе тепло мужских ладоней.

— Марина, я не хочу потерять ту нить, которую мы поймали. закрываясь,

ты снова возвращаешься к своим прежним установкам, к своим пресловутым правилам.

— Да какое вам дело?! — я прямо взорвалась от этого заявления. — Вы, вероятно, для того, чтобы раскрыть студентку Сурикову как художника, полгода выглядели, как чучело?!

— Воу, — мужчина искренне рассмеялся. — «Чучело»? Лестная оценка! Борис, когда увидел, более грубо высказался… Нет, маскарад был устроен не ради тебя, и придуман до знакомства с тобой.

— Зачем? — я попыталась изобразить равнодушие, но получилось не очень.

— То есть безразличие ты только изображаешь? — усмехнулся Кирилл Робертович.

— Меня, как и всех, — последнее я подчеркнула, — интересует, в чем причина тех фантастических метаморфоз, которые произошли с вами. Но это единственное, что заставляет меня с вами сейчас разговаривать.

— Единственное, значит? — показалось, что преподаватель воспринял мои слова, как вызов.

Меня будто бы резко выбросило из круга, и через секунду я осознала, что мужчина тянет меня за собой, держа за руку. Я не успела осознать, что происходит, все было быстро и будто бы в тумане. Ощутила, как сквозь свитер меня кольнула оплетка изгороди из ивы, как становится труднее дышать из-за давления мужчины, будто бы во сне увидела иссиня-черные глаза совсем рядом, и почувствовала прикосновение прохладных губ.

Описать этот поцелуй я не смогла бы, даже если сильно захочу. Не было нежности, ласки, заботы. Был эгоизм. Мне казалось, будто бы я истосковалась по этим губам, хотя ни разу не чувствовала их вкуса. Мне показалось, что температура моего дрожащего тела резко подлетела вверх, а давление, напротив, практически стало равно нулю — я не слышала ударов своего сердца, зато ощущала невероятный жар. Мне показалось, что мужчина хотел узнать меня, узнать все тайны, желания, страхи через этот единственный поцелуй. Так жадно, что, кажется, я забыла, как дышать. В голове, по кругу, вертелась строчка из любимого стихотворения: «Тебя любить — в пустыне воду глотать, не утоляя жажды».

Мужчина, будто бы с усилием, оторвался от моих опухших губ, и хрипло спросил:

— Так что, единственное?

Я отшатнулась, осознав, что мои руки только что сжимали его плечи. И ощутила, как наливается кровью то место на талии, где только что лежала рука мужчины.

Внутри боролись два чувства: дикое, острое возбуждение и злость. Я прижала тыльную сторону ладони к губам, успокаивая нежную кожу.

— Вы… Вы… — я задохнулась.

Горящие глаза с ожиданием смотрели на меня. Но в моей голове не было места мыслям, я слышала только пульс, который как родник бесновался в висках. И я не нашла ничего лучше, как просто ретироваться. Молча отвернулась от преподавателя, и решительно двинулась к тропинке, с которой он буквально пять минут назад стащил меня.

— Марина, ты для меня накрасилась? — крикнул преподаватель.

И потом, будто бы и не мне, мелодично запел:

— И занятой, и с улыбкой глупой

Я провожаю свою мечту.

Кому-на север, а мне — налево…»