Встревоженный зной джунглей

Глава 21

Утром джунгли потеряли свой устрашающий вид и превратились в место удивительной красоты. Думаю, изменения в большей степени произошли внутри меня, казалось, что ликование, которое я испытывала, отражалось сиянием всего, на что бы я не смотрела.

Дождь уже перестал, когда я проснулась, и солнечные лучи пробивались сквозь деревья. С листвы продолжало капать, и, казалось, каждый влажный лист захватывал и отражал солнечный свет, как хрустальная призма, пока все дикое царство не засияло.

Впервые я смотрела на джунгли в дневное время и была удивлена разнообразием цветовых оттенков. Доминировал живой металлически-зеленый цвет, к которому повсюду добавлялись яркие блики других цветов. Они варьировались от бурого цвета почвы, намытой дождями с гор, до лавандового цвета диких орхидей и желтых банановых гроздей. Неразличимо сливались с ним кусты многоцветной лантаны с белыми, розовыми, розовато-лиловыми, желтыми, оранжевыми и пурпурными цветами. Повсюду над этими неподвижными островками многоцветья сновали птицы и насекомые таких же ярких оттенков: зимородки и длиннохвостые попугаи, канарейки и огромные бабочки с размахом крыльев около фута.

Было воскресное утро. Ни в одно воскресенье за всю свою жизнь я не причащалась в таком прекрасном храме.

Керк поднялся первым и пока я сидела в нашем шалаше, впитывая в себя красоту, он вернулся с завтраком. О том, чтобы развести костер, не могло быть и речи, так как мы все еще находились на вражеской территории. Но он нашел поблизости фрукты, которых было достаточно, чтобы насытить наш голод.

Конечно, прежде всего были бананы. Но Керк еще принес рамбутанов — плодов с твердой скорлупой, покрытых, как и кокосовые орехи, ярко-красными волосками и прозрачной сочной мякотью внутри, — и ананасов.

Я пиршествовала, поедая их восхитительную мякоть, и думала, что никогда в жизни не получала такого удовольствия от завтрака.

Однако этим мой голод был удовлетворен лишь отчасти. С первого момента, когда я проснулась и увидела Керка, я находилась в постоянном ожидании его объятия, поцелуя или какого-нибудь другого знака внимания с его стороны, который бы подтвердил новый характер наших отношений. Хватило бы даже ласкового взгляда для того, чтобы привести меня в его объятия. Но такой знак не поступал.

Утром он приветствовал меня небрежно и погрузился в долгое молчание. Если бы прошедшая ночь не представала передо мной так живо, я бы засомневалась в том, что передо мной тот же мужчина, который обнимал меня так страстно, а потом спал у меня на груди, спокойно завтракающий человек на корточках напротив меня казался чужим. Это ощущение усиливалось еще и тем, что в туземном облачении, выкрашенным, таким молодым, вовсе не Керком, я видела его при дневном свете впервые.

Мне безумно захотелось поговорить о том, что значила для нас обоих прошлая ночь, и таким образом вновь пережить ее очарование. Очевидно, сказывалось мое прошлое. В моем кругу о таких вещах принято было говорить открыто. Мне казалось, так много можно сказать и оценить. Неизведанные эмоциональные сферы открывались передо мной, и хотелось убедиться в своих завоеваниях.

Керк, напротив, по-видимому, полагал, что говорить не о чем. По крайней мере, за завтраком он касался только каких-то совершенно невинных тем. Мне стало ясно, что он откровенно избегает разговора о том, что произошло между нами в ночные часы. Как только скорлупа последнего рамбутана была отброшена в сторону, он поднялся и сказал:

— Ну ладно, а теперь нам лучше уйти отсюда.

— Это так необходимо? — спросила я, предоставляя ему возможность вернуться к интересующей меня теме. — Мне так не хочется.

— У нас нет другого выхода. Мало того, что кто-нибудь может пойти по нашему следу, не забывайте еще и о своих друзьях, они наверняка продолжают тревожиться. — Он взял паранг, а мне предложил «стен». — Вы готовы?

Я почти была уверена, что он добавит «мисс Пауэлл», ровно столько в его голосе и было интимной теплоты. За завтраком он избегал произносить мое имя, хотя я готова была отдать все, лишь бы услышать от него «Роксана» снова, как во время нашей любви. Но у меня была гордость, и ее мне природа отпустила полную меру. И я никогда не унижусь до того, чтобы умолять о том, что должно происходить само собой.

Я посмотрела ему в глаза и ответила:

— Да, я готова.

Я шла за ним. Он не оглядывался.

Зато я невольно каждую минуту с легкой грустью оборачивалась на наше крошечное убежище до тех пор, пока оно не скрылось из виду. Мне вдруг стало любопытно: кто придет вслед за нами? Наверное, какое-нибудь дикое животное.

Эта мысль настолько поразила меня, что я засомневалась: действительно ли так уж значительно то, что произошло между нами сегодня ночью. Имела ли наша физическая близость более глубокую суть, которую я в этом видела? Или в этом выразился извечный инстинкт двух двуногих животных, всего-навсего? Судя по способности Керка освобождаться от таких вещей, правильным следовало бы считать последний ответ.

И все же я не могла с этим согласиться. Всё во мне протестовало, ибо в таком случае все, что я пережила, было просто обманом плоти. Секс — это неотъемлемая часть любви, согласна. Но любовь — это больше, чем секс. С сексом я была знакома и раньше, но встретиться с любовью — довелось только сейчас.

Пока я шла за Керком по петляющей тропе, меня продолжали обуревать противоречивые чувства. Может ли акт любви быть по-настоящему важен только для одной стороны, если он не совсем ничего не значит для другой? Я знала, как устроен мир: мужчина быстрее возбуждается и быстрее удовлетворяется, чем женщина, и не связывает себя этим так сильно, как она. Керк же, казалось, не связывал себя совсем. С чем же в таком случае осталась я?

Я была совершенно сбита с толку.

Керк мог положить конец моему замешательству в мгновение ока простым пожатием руки. Но он оставался молчаливым и замкнутым, говоря только в тех случаях, когда хотел обратить мое внимание на что-то любопытное или необычное, либо предупредить об опасности.

Нам больше не попадались тигры или другие крупные звери, но мы должны были быть начеку, чтобы избегать более мелких хищников. В первую очередь — пиявок.

Они кишели повсюду в поисках пищи, и где бы мы ни остановились, слепо ползли по земле по направлению к нам, серые черви, величиной со спичку. Если им удавалось проникнуть в обувь, в основном через ушки для шнурков, они присасывались к телу и пили кровь до тех пор, пока не становились толстыми, как сигары. Укус был безболезненным, как уверял Керк, главную опасность представляла инфекция. Узнав это, я скривилась от отвращения, и каждая передышка заканчивалась тем, что я прыгала вокруг, как индеец самозабвенно исполняющий ритуальный танец, пытаясь растоптать отвратительных тварей.

Пиявки, жара, которая усилилась, а также внутренний конфликт, мешали мне наслаждаться красотою джунглей. Я уже была пресыщена видами природы и жаждала увидеть что-нибудь рукотворное, пусть не такое привлекательное с эстетической точки зрения. Я сказала об этом Керку.

— Вы бы предпочли оказаться в деревне Се Лоука?

— Может быть, — сердито ответила я. Минувшие неприятности всегда лучше сиюминутных. — По крайней мере, они были людьми. — Непроизвольно я пригнулась, так как что-то летело возле моей головы. Это была огромная ночная бабочка. — Понимаете, что я имею в виду?

— Ее привлекли ваши волосы. На солнце они светятся, как огонек. — На мгновенье голос Керка смягчился и стал почти нежным, напомнив мне о прошедшей ночи. Но уже в следующее мгновенье, как будто пожалев об этом, он резко поднялся и сказал: — «Если вы отдохнули, мы можем идти», — и двинулся дальше не оборачиваясь.

Я последовала за ним, гадая, только я являюсь смущенным участником нашей компании или он тоже почувствовал себя не в своей тарелке.

Вскоре мы снова вышли к реке, впервые с начала нашего путешествия. По преодолению ее мы окажемся неподалеку от плантации. Но на пути к реке нам предстояло пройти самое трудное препятствие — болото. Это не было болото в общепринятом смысле слова. В нем не было ни камыша, ни травы, ни открытых участков воды. Оно состояло из густых порослей, торчащих в бесконечно разлившейся илистой бездонной грязи. Деревья, поднимавшиеся из этой трясины, были густо покрыты мхом. Тропа в этом месте была делом рук человеческих: от дерева к дереву были проложены настилы из бревен. Смрад стоял ужасный, но еще ужаснее были насекомые. Мы практически вынуждены были продираться сквозь их кишащие орды. По обе стороны настила миллионы лягушек возвещали о нашем шествии.

Я уже давно с отвращением чувствовала на себе отвратительную корку грязи и пота, и после того, как болото осталось позади нас и мы вышли к реке, была готова броситься в ее бурные воды, мечтая хотя бы этим облегчить свое состояние. Но когда Керк указал на крокодила, нежащегося на противоположном берегу, я, вздохнув, отказалась от этой затеи.

Мы шли вдоль берега, пока не добрались до высокого известнякового утеса, поддерживающего один конец подвесного деревянного моста. Мне не понравился его вид, но еще больше не понравилось то, что, как я поняла, Керк тоже встревожен чем-то.

Предметом его тревоги был не мост. Он побродил возле бамбуковых зарослей и вернулся ко мне помрачнев.

— Мы не единственные, кто прошел сегодня по этой тропе. Смотрите, вон там надломлены стебли бамбука. Это было совсем недавно.

— Бандиты? — спросила я, и мною вновь овладел страх.

— Непохоже, чтоб это был кто-то из наших. Тем более, что все они предупреждены о намеченном авианалете. Конечно, тот, кто прошел здесь, мог идти и в противоположном направлении, — Керк указал на юг. — Во всяком случае, нам надо поразмыслить. Я, пожалуй, возьму «стен», если вы не возражаете.

Мы поменялись оружием. Впервые в тот день я была благодарна ему за его невозмутимость. Мужчина, который постоянно сдерживает эмоции, никак не проявляя своих чувств, может быть настоящим мучением для женщины в любви, но в момент опасности он — настоящий дар небес. Сомневаясь относительно его чувств ко мне, я отнюдь не сомневалась в том, что он защитит меня. Я зацепилась пальцами за его пояс, и мы двинулись по ненадежному мосту к противоположному берегу.

Это было идеальное место для засады: мы были бы там совершенно беззащитны. Но никто не открыл смертоносного огня по нам. Мы добрались до противоположного берега и теперь находились в относительной безопасности, прислушиваясь, не раздадутся ли враждебные звуки. Но их не было.

— До Гурроч-Вейл отсюда менее мили, — прошептал Керк через плечо. — Если на поместье напали, мы должны были бы услышать выстрелы.

Он оглянулся, потом указал мне подбородком направление, и мы осторожно двинулись по тропе со «стеном», болтающимся из стороны в сторону, как рыскающая гончая.

Не прошли мы и двадцати ярдов, как Керк внезапно остановился, и я услышала, как он вдохнул в себя воздух. Я вскинула паранг, ожидая чего угодно и готовая стоять с ним плечо к плечу против наших врагов. Когда в следующий момент я увидела то, что остановило его, паранг выпал из моих рук и вся моя решимость обернулась непереносимым ужасом.

Прямо против нас на тропе находилась женщина. На первый взгляд казалось, что она стоит с вытянутыми вперед руками, как бы пытаясь удержать нас. На самом деле она не стояла вовсе. Ее ноги не касались земли, она висела на невысоком дереве, распятая на нем при помощи штырей, вбитых ей в руки, ноги и шею. Ее глаза еще открытые, смотрели на нас в немом обращении. Но она была мертва, и вокруг ее тела роились насекомые.

— Боже мой! — прохрипел Керк. — Это же Сити!